Врач - человек, врач заебан, врач выглядит очень сочувственным. Брехня. Не сочувствует этот человек уже никому - Гэвин отлично знает таких. Они за столько лет в своей работе выгорели, не чувствуют уже ничего по отношению к своим пациентам. Рид же и сам такой же. Он говорит убитой горем жене, что он сочувствует об утрате мужа, обещает найти убийцу, а в душе не шевелится ничего.

Ему плевать.

Он хочет просто сделать свою работу.

Этому врачу тоже плевать, и Рида это скорее радует и обнадеживает. Точнее, просто успокивает. Это значит, что сделали и правда все, что могли, чтобы спасти руку, но после таких травм да еще в таких условиях - это было выше человеческих и машинных сил. Гэвин хрипло посоветовал врачу не тратить свое “сочувствие” на него и просто съебаться подальше, если больше ничего не надо.

Тот только сообщил, что за дверью сидит его отец.

Гэвин удивился только.

Сильно.

Об этом ублюдке сколько лет он уже не вспоминал? Десять? Двадцать? Да, пожалуй, больше двадцати лет. В последний раз они виделись, когда старший Рид приперся к поступившему в Академию сыну, чтобы выпросить денег на “праздник”. Еще пытался сказать что-то, но Гэвин не слушал. В конце концов, он был уже совсем не тем тощим ребенком, а ублюдка этого не считал не то что за отца, а и за человека даже, и потому буквально вышвырнул его подальше, пока не видит никто.

Нет у него отца.

На этой мысли он проваливается в тяжелый сон, едва только чувствует в плечо - снова - укол. Приходится напомнить себе, что он в больнице, а не на гребаном импровизированном операционном столе, но это уже не важно. Тьма вокруг сгущается, утаскивает измученное сознание в благословенное ничто.

Там почти не больно.

Когда Гэвин снова приходит в себя, он видит крупную фигуру возле кровати. И думает, что он спит еще, должно быть, или кровь ему недостаточно промыли от наркотика, иначе с чего это он видит тут Хэнка Андерсона? Да еще и в реанимации, куда его не должны были пускать? Но мысль слишком сложная для тяжелой головы, и Рид снова проваливается в сон, посчитав, что это все - просто бред воспаленного сознания.

С этим человеком их давно уже не связывает ничего.

Кроме воспоминаний.

Когда сознание вновь проясняется, вокруг уже нет противного писка приборов, только гудение легкое от монитора совсем рядом. Эти звуки едва пробиваются сквозь шум крови в ушах, и Гэвин морщится - голова болит. Впрочем, странно было бы, если бы она не болела, с учетом того, сколько дряни сейчас циркулирует в его крови наверняка - и какая разница, что уже лекарственной?

Какой же пиздец.

Рид лежит с закрытыми глазами, тяжело дыша и пытаясь не думать о том, насколько хочет пить. И немного - жрать, но даже мысли о еде вызывают неиллюзорную тошноту. Впрочем, тошноту сейчас вызывает вообще все, и даже голову едва удается повернуть, чтобы убедиться, что сон был только сном. Гэвин с трудом открывает глаза и первое, что видит - это отсутствие силуэта руки под покрывало. Значит, это ему точно не приснилось, и тишину палаты разрывает хриплое ругательство.

У него нет гребаной руки.

Мысль спотыкается о воспоминания о словах врача, и Рид ведет расфокусированным взглядом дальше, часто моргая, словно на глаза песок налип и хочется от него избавиться, и сосредоточенно щурясь. И натыкается взглядом тут же на того, кого совсем не ожидал увидеть. Похоже, в коридоре сидел все-таки не старший Рид, как сказал врач, а Хэнк Андерсон.

Ненамного лучше.

- Зря пришел, - он еще не до конца проснулся, но губы уже растягивает в жутковато выглядящей усмешке, - медицинский спирт весь на уколы пошел, тебе не нальют.

Хриплый голос срывается в кашель короткий, прежде чем Гэвин закрывает глаза, выдыхает шумно. Ему чертовски хочет пить, вывернуть все содержимое желудка прямо на ботинки Хэнка, и немного умереть. Но воды в ближайшем обозрении нет, в желудке тоже ничего нет, а с последним в больнице и вовсе будут проблемы.

Сплошные разочарования.

- Что с делом? - кое-что еще волнует Рида, и приходится раздражение затолкать обратно, как и мысли о том, что у него нет чертовой руки, - И где чертов пластик?

Этот вопрос на самом деле беспокоит детектива. В конце концов, это из-за Гэвина они попали в ту ситуацию, и он отчетливо помнит звуки выстрелов и то, что RK900 выглядел достаточно поломанным. И если еще полгода назад об андроиде Рид даже и не подумал бы - подумаешь, очередный сраный кусок пластика сломали, - то после всего, что они пережили вместе…

Да, он беспокоился.

И еще ему важно было узнать, что те ублюдки получили свое, не остались безнаказанными. Если бы они просто подстрелили его, было бы не так херово. Если бы убили - было бы не так херово. Но ему отрезали сраную руку, да еще и без гребаного наркоза. Гэвин знает, что никогда не забудет те мучительные минуты, эхо собственного крика в ушах, отчетливый запах собственной крови.

Сейчас он так спокоен по одной причине.

Убойная доза успокоительного в крови.

И старательные попытки не думать о будущем.

Потому что без руки у него будущего нет.

Гэвин помнит те дни после смерти Коула. Слишком хорошо помнит, ведь он не глушил свою память ни алкоголем, ни пьянками, ни сраной игрой в русскую рулетку. Он помнит этого мальчишку, что улыбался так широко, и что совсем не был похож на него самого в детстве. Рид в детстве был озлоблен на мир, старался просто выжить - с таким-то папашей - и был буквально спасен Хэнком. У Коула же были любящие родители, собака, которую Гэвин притащил как-то тому на день рождения, собственная комната, теплый дом и безопасность.

У него все было.

А потом не стало его самого.

Это всех подкосило. И Гэвина тоже, только он держался лучше, ведь Хэнку помощь нужна была больше. И он старался, так старался помочь тому, кто когда-то помог ему. Тому, кто был ближе, чем родной отец, спивающийся и подыхающий от наркотиков. Да только все старания уходили будто в песок, в гребаный алкоголь, который Рид ненавидел всей душой с самого детства, и от которого пытался уберечь лейтенанта, друга, почти что, чтоб его, отца.

Не вышло.

Гэвин оказался бессилен перед чужой жаждой саморазрушения, и оставил все, как есть. Он не может помочь тому, кто не желает этого. Только вот вместо уважения, что присутствовало в его душе ранее, осталась лишь злость. Рид не терял никогда никого близких - потому что у него не было близких. И знает, что не может до конца понять чувства того, кто потерял сына, и все же не смог простить Хэнку это падение до уровня старой развалины и пьяницы, которого не волнует ничего, кроме бухла и попыток самоубийства.

Гэвин ощущал себя преданным.

Он всегда был эгоистом.

И вот теперь этот человек спохватился. Примчался в больницу, услышав, что Рид пострадал слишком сильно. В прошлый раз, когда тот едва выжил после взрыва, и когда был уверен, что вообще не сможет смотреть в зеркало без содрогания, Хэнка рядом не было. Как потом Гэвин узнал - тот валялся в собственном доме бухой в обнимку с бутылкой виски, и это словно стало последним гвоздем в тот гроб, где детектив похоронил все свое уважение к этому человеку.

От того полицейского, которого он знал, ничего не осталось почти.

Словно тот умер вместе с Коулом.

И этот человек сейчас сидит здесь, в палате, со стороны здоровой руки, словно не может видеть травму Гэвина. Тот и сам не особо хочет смотреть на то, что осталось от его плеча, но испытывает желание развернуться, тыкнуть культей в лицо Хэнка - на, смотри, не отводи взгляда. И ведь тот не виноват в случившемся - здесь целиком и полностью вина Рида, но сам факт того, что Андерсон сел именно так словно взбесил, провоцировал на глупые поступки и жестокие слова.

Только сил на них не хватало.

И успокоительного в крови было слишком много.

- И? - смотрит нетерпеливо, лихорадочно почти от того, что температура снова поднимается, а сердце срывается в торопливый бег, - Что с ублюдками? Что-то нарыл?

Гэвин знает, что прошло всего два дня, но ему этих же двух дней, если почти не спать и пить кофе литрами, хватало на многое. И ему не терпится найти тех, кто это сделал - если есть, кого искать, потому что напарник - все еще чертова машина для уничтожения девиантов. Или тех, кто стоял за теми, кто это сделал. Но он прикован к этой гребаной постели на неделю, как минимум, и еще нескоро ему позволят даже просто вернуться в участок, не говоря уже о полноценных раследованиях.

Если позволят вернуться.

Но иначе - он просто не выдержит.

А вот новости об андроиде успокаивают неожиданно. Гэвин искренне терпеть не может весь этот ходячий пластик, что слишком много о себе возомнил. Но RK900 - его чертов ходячий пластик. Его собственный напарник, который должен был прикрыть спину, и которого пытался прикрыть он сам. И если бы не упрямство детектива, все могло закончиться гораздо проще, ведь те ублюдки пластиковые не выстояли бы против отряда Аллена. Но все пошло не так.

И результат - ремонт андроида и потерянная рука.

А могли и оба не выжить.

Наверное, стоит потом поговорить с напарником, Гэвин у него теперь в долгу.

- Хорошо, - усмехается хрипло, облизывает пересохшие губы, - Нового мне вряд ли выпишут, да и к этому я привык уже.

Рид словно забывает сейчас, что его и с должности могут снять.

И вообще уволить на пенсию.

По сраной инвалидности.

Пить хочется страшно, но Гэвин не собирается просить об этом. Сам сможет и привстать, и найти чертову воду. Или обматерит врачей, чтобы помогли, но попросить о помощи у Хэнка ему в голову не приходит. Хотя и сам точно так же поил в свое время Андерсона, а теперь тот делает это для него. Иронично, и Рид усмехается даже, когда перед глазами появляется рожа полицейского, а губ касается чертова трубочка. Но не сопротивляется, его хватает лишь фыркнуть презрительно, но пить хочется слишком сильно.

И ему удается даже не подавиться.

Благодаря Хэнку.

- Спасибо, что ли.

Бурчит недовольно, снова откидываясь на подушку и выдыхая шумно. Прикрывает глаза ненадолго, чтобы снова открыть их упрямо и повернуть голову так, чтобы смотреть на лейтенанта. Отмечает и тревогу на лице, и приличный, на удивление, вид, словно бы даже не с похмелья. Да и перегаром не несет, хотя это трудно почувствовать за легким запахом крови и сильным запахом медицинского спирта и лекарств.

Гребаные больницы.

- Почему ты вообще приехал? - усмешка очередная, кривоватая, даже близко не выглядит искренне, - В прошлый раз тебе плевать было.

Касается шрама на переносице машинально, рассматривает собственную руку с пульсометром на пальце, какой-то наклейкой на запястье и иглой от капельницы в вене. Хорошая рука, даже красивой казалась многим знакомым. С длинным шрамом от запястья до локтя - одно из первых дел, заброшенная стройка, неудачное падение во время погони. С короткими шрамами от ножей на плече. Со звездой от пулевого над ключицей. Вторая рука была не хуже, но ее больше нет.

- Сраные куски пластика…

Хрипит тихо, едва слышно, снова роняет руку на кровать, переводя взгляд на Хэнка и усмехаясь криво.

Жалоб от него никто не дождется.

Никто.

Глухо.

Гэвин и не сомневался в этом, когда задавал свой вопрос относительно дела, но все равно матерится хрипло, выслушивая Хэнка. Ему хотелось лично найти каждого девианта, что участвовал, каждого ублюдка, что организовал это дерьмо - и засадить за решетку надолго. Настолько, чтобы вышли эти засранцы оттуда только под самый конец своей жизни, либо сдохли где-нибудь в неволе, а Рид пришел и поссал на их могилы.

Неплохое желание.

Жаль, неосуществимое.

Потому что девиантов, как оказалось, уже всех уничтожили, и Рид догадывается, кто это сделал, и потому что даже чертов Коннор не нашел ничего в чужой памяти, а RK900 отправился на ремонт, поэтому заняться этим по понятным причинам не мог. Глухо. Тупик. Сраный гребаный тупик, от которого зудит в отсутствующих кончиках пальцев - так хочется поймать этих ублюдков и нежно подержать их за шею, пока не начнут синеть и хрипеть, вываливая язык наружу.

Потому что эти ублюдки сломали ему жизнь.

Но это расследование теперь даже не его - с дела Рида снимут наверняка, если уж не сняли, раз передали все материалы Хэнку. Оно и правильно, детектив-то теперь явно не в рабочем состоянии, и неизвестно, когда сможет снова приступить к работе. Если вообще сможет, конечно, потому что отсутствие руки этому здорово так мешает. Разве что в архиве бумажки перебирать, но лучше уж сразу пустить пулю в висок, и Гэвин знает, что скорее всего так и поступит, если у него не будет и шанса вернуться к любимому делу.

Он больше ничего не умеет.

- Блять.

Ругается все же, устало прикрывая глаза, не обращая внимания на взгляды человека, что когда-то заменил ему отца. Гэвин все еще злится на него. Так глупо, по-детски, злится. За то, что Хэнк предал его, когда не смог справиться с пагубной привычкой. А ведь Рид старался. Правда старался помочь ему, пока еще хватало сил, нервов и терпения. Вытаскивал за шкирку из баров, убеждал, уговаривал, орал до хрипоты, натыкаясь лишь на пустой и бессмысленный пьяный взгляд.

Он сдался.

А теперь, посмотрите - и трезвый, и в больницу примчался сразу же, как только узнал, судя по тому, что находится здесь сейчас. Гэвину даже интересно - что повлияло так на Хэнка? Время все-таки подошло или в том, что к нему приставили чертового андроида? Коннор бесил Рида даже больше, чем любой другой пластик, и детектив даже понимал, что в этой ненависти есть что-то от той самой детской ревности и обиды, которых раньше он за собой  не замечал. Потому что именно с началом дела о девиантах Андерсон почти перестал пить, играть в русскую рулетку, стал появляться на делах и на работе даже вовремя, и в целом стал похож на человека, а не на старую пьяную псину.

Совпадение или это Коннор на него так повлиял?

Гэвин на самом деле был рад, что старик взял себя в руки, в нем еще осталось что-то от того уважения, что он испытывал к Хэнку до того, как все пошло под откос. Осталось в его душе еще что-то, не переродившееся в яд, гнев и ненависть. И если это Коннор так повлиял на потерявшего сына старика - то хотя бы за это стоило простить вообще существование андроидов, только вот Риду все равно было… обидно.

У него тоже самое не вышло.

Только вот для этих мыслей явно не место и не время, да и не будет никогда. Гэвин привычно давит это в себе, заталкивает собственные эмоции поглубже. Нет у такого мудака, как он, ни этой слабости в душе, ни чего-то хорошего. Злость. Гнев. Яд. Издевки и насмешки - вот и все, на что способен детектив Рид, которого может вытерпеть только андроид, который теперь, к слову, в ремонте.

По его вине.

- Не говори херни, Хэнк, - он морщится, трет привычно переносицу, не желая признавать, что и правда привязался за все это время к молчаливому пластику, с которым они успели многое пережить даже за такой короткий срок, - С чего это я буду к пластику привязываться? Ты совсем последние мозги пропил? Я их терпеть не могу.

Слишком многое свалилось одновременно.

Но пока он злится, пока может злиться на кого-то, найдя себе объект для того, чтобы выплеснуть наружу хотя бы часть своего гнева, можно не думать о чертовой руке. Можно не вспоминать отвратительный запах крови, теплые брызги на щеке, едва ощутимые из-за накатывающей, несмотря на наркотики боли. Можно не отвлекаться на то, как дергает то, что осталось от руки, несмотря на все лекарства.

Можно не думать о собственном будущем.

- И что, что знал? Ты и сейчас узнать мог, - кривит пересохшие губы, смотрит прямо в глаза старика, не отпуская взглядом - злым, раздраженным и больным, - Но сейчас ты приперся, хотя ситуация ненамного… хуже.

А потом Андерсон извиняется.

Гэвин даже думает, что он ослышался, сначала. Но нет, Хэнк даже кладет руку ему на руку - единственную - сжимает пальцы, а Рид не находит в себе сил отдернуть ее. Смотрит в чужие глаза удивленно, непонимающе. За столько лет тот не соизволил ни извиниться, ни даже просто выслушать того, кого когда-то спас от голодной и не самой приятной смерти, а теперь - извиняется. И извиняется искренне, все же с потерей руки навыки детектива никуда не делись, и ложь от правды отличить Гэвин все еще может.

- Конечно, блять, ты виноват, - голос хрипит, а злость в нем вырывается прежде, чем Риду удается вообще подумать над своими словами, ведь думать сейчас, еще не отойдя толком от наркотиков, наркоза и лекарств, трудно, - Когда Коул умер, - он знает, что тема болезненная, но давно уже перестал контролировать собственные слова или смягчать формулировки, - я пытался помочь тебе. Был рядом, считая, что нужен тебе, - ему бы остановиться, не вываливать застарелую и слишком детскую для его-то возраста боль, - считая, что я все-таки не “подобранный на улице мусор”.

Докатился - цитирует чертову Грейс, но его несет, и невозможно заткнуться.

- Оказалось, что это не так, - смеется хрипло, на грани истерики, срываясь в тяжелый, разрывающий горло кашель, который едва удается унять, - А когда ты нужен был мне, тебе и вовсе не было дела ни до чего, - фыркает, кривит губы устало, откидываясь на подушку, не заметив, когда успел приподняться на локте в порыве злости, - Хотя я и не ждал уже ничего - урок этот я усвоил на отлично, спасибо.

Голову ведет, но Гэвин только сжимает губы упрямо, справляясь с подкатившей к горлу тошнотой. Весь мир качается и хочет уплыть куда-то, а в голове шумит. И только сухие горячие пальцы человека, что заменил ему отца, и на которого он так зол, все еще кажутся реальными. Грудь снова раздирает сухой кашель - то ли от все еще не до конца растворившихся наркотиков, то ли от лекарств, и Рид закрывает глаза обессиленно.

- Блять, меня сейчас вырвет, - голос сипит, словно простуженный, - Если планируешь сказать что-то еще, притащи таз какой. Или блевану тебе на колени. Прицельно.