Ему нравится ходить среди крыш, через узкие мостки эльфу пройти не сложно, особенно когда выряжен только в легкую рубаху и кожаный жилет, а самое тяжелое в гардеробе - твой глухой плащ, кинжал и короткий арбалет на поясе. Внизу нечистоты, вонь к которой привыкнуть нельзя, грязь налипающая к сапогам стремительно и беспощадно. В лесу, конечно, бывало гораздо хуже, что уж говорить про заболоченные места через которые он пробирался несколько лет назад, но город dh’oine все еще душил, как и каменные стены, в отличие от многих Исенгрим чувствовал себя словно захваченным в ловушку, а не под надежной защитой. Впрочем, так оно и было, соглашение с Дийкстрой позволило ему обосноваться здесь и защищать сородичей от плахи. Только остатки собственного отряда найти и защитить не вышло, вначале он скрывался, а потом - не так просто найти тех, кто не желает быть найденным, где-то в чехарде выживания ему на глаза попался наконец розыскной лист. Жуткая шрамированная рожа, имя от которого внутри все отозвалось болью и дрожью. Наивные чаяния о том, что кто-то еще мог выжить подобно ему были уничтожены безжалостной реальностью. А после вспыхнули вновь. В лице нарисованном недостаточно умело, изуродованном, но узнаваемом. Все еще узнаваемом. Только вот Исенгрим опоздал, розыскные листы исчезли, Йорвет был признан погибшим и, кажется, кто-то получил уже плату за его голову.
Командир снова не справившийся со своими обязанностями не решился вернуться под сень лесов, потерявший все, тот, кто подвел всех и каждого, не оправдавший возложенного доверия. Принимая предложение человека обосноваться в этом городе - он не сомневался, сложно сказать о возможности дружбы между кем-то разным настолько, что форма ушей - просто меркнет и бледнее в сравнении с иными пунктами. Но они хорошо работали вместе, скрывший свое лицо маской, Исенгрим нашел отдушину в Новиграде, словно в наказание оставшись в этой каменной западне, что каждый день напоминала ему о свершенных ошибках. В том числе тем самым треклятым наградным листом скрытым в нашитом потайном кармане на жилете, последний из воспитанников, практически младший брат - жизнь которого он упустил. Снова.
Во всяком случае, так Волк считал долго, целых четыре года его надежды и отчаяние чередовались местами. Пока Дийкстра не ошарашил новостями о темерцах сотрудничающих со скоя'таэлями, даже информацию об их предводителе принес, задумчиво наблюдая как Исенгрим давится лечебной настойкой после последней свой неудачной "прогулки". Настолько беспомощным он не чувствовал себя давно, особенно не имея прямых путей выхода на отряд. И, откровенно говоря, боясь новых разочарований. Волк медлил, впервые проявляя нерешительность, но убегать бесконечно невозможно, особенно от самого себя, особенно от разгорающегося в груди огня. Встреча диктуемая необходимостью, очередная услуга "человеческого друга", приближающаяся встреча на которую спешил бывший нильфгаардский полковник. Сорвать погоны он смог, отказаться от ненавистной присяги, да только тем все и закончилось, все широкие жесты цели не достигли, никому не помогли, никого не защитили.

Перевести дух позволил себе только перепрыгнув с разбегу на место своего недавнего обитания, дом как раз был оборудован удобными лесенками и стропилами по которым ему было легко взобраться, не каждый эльф обладает такими талантами, но Исенгрим пытался даже человеческий город переделать на свой, лесной лад. Даже в комнате держал в горшках несколько деревьев. Еще совсем маленьких, но приятно радующих глаз своей зеленью. За исключением личных садов богатеев, да садика перед "Пассифлорой" - это было самое "зеленое" место в треклятом оккупированном людьми кошмаре под названием "Новиград".
Только вот зря расслаблялся. Столкнувшись взглядом с одноглазым эльфом Волк так и замер в оконном проеме, пытаясь не завалиться назад с широкого, удобного подоконника, специально сделанного для легкого побега через "верхние пути". Слов не нашлось. На него смотрел Йорвет, живой, самый настоящий, из плоти и крови. Следовало бы снять маску, поприветствовать, быть собранным, разумным, строгим. Быть Железным Волком, а не Исенгримом, что впервые встретил совсем еще юным эльфа стоящего перед ним, много лет назад прикипевшего душой, привыкнувшего заботиться о том, как собственных братьях.
- Cead, Iorveth, - он молчит едва ли не с минуту, прежде чем обращается наконец напрямую и спрыгивает с подоконника. Сердце бьется у горла, нет никаких сил отвести жадного, не верящего взгляда от того, кто мертв и воскрес, кто повел всех за собой вместо него, кто преуспел в попытках нивелировать последствия ошибок своего старого командира. Названного младшего брата, живого младшего брата.

Отредактировано Isengrim Faoiltiarna (2019-10-05 18:50:18)

Конечно знает, на собственном опыте знает о Йорвете больше всех прочих, о паскудном характере, неистребимом упрямстве с которым и его "железная воля" проигрывает, просто потому что проще сдохнуть, чем переубедить этого несносного гордеца. Репутация тоже не новость, вторым, кто сорвал погоны в тот злосчастный день - был именно он, ученик, воспитанник, друг, брат - все в одном лице. Может, потому и решили их разделить, меньше шансов, что в дороге что-то случится. А ведь могло. Могло бы. И, кто знает, сколько офицеров "Врихедд" выжило тогда. дурные, тлетворные мысли отравляют сознание, слова же застревают у самого горла и не доверяя собственному голосу Исенгрим лишь кивает, обозначая согласие. Конечно, знаком. Кто, как не он.
Рискнуть, Волк уже много раз рисковал всем, доверялся не там, где следует, вел на прорыв своих бойцов, соратников, вел, потому что ублюдок-командир из нильфов так повелел, потому что ушастых-то не жалко, они не часть их постоянной армии, не состоят на довольствии, а значит тем проще подчистить ряды "мусора" которому обещано слишком многое. Сколько раз проклинал себя, бесчисленное множество раз, только толку с того, мертвых не вернешь, ничего не исправишь. Волк не мог смотреть в глаза остальным, тем, кого Энид столь вероломно отвергла, тем, кто лишился последней надежды лишь по его вине, лишь из его ошибок, глупости, непозволительной веры словам правителей. Смотреть же в глаза Йорвета - вовсе похоже на пытку, так гнаться и терять каждый раз, окончательно разувериться, смириться с тем, что все потеряно, старое имя, старые товарищи, как мертвец восстает перед ним, сам собой - вечный укор.
- Я привык рисковать, - голос хриплый, совсем чужой, даже сам себя не узнает в этот момент, приваливается к стене плечом, словно в поиске поддержки и опускает взгляд вниз, туда, к ботинкам младшего брата, чтобы точно знать где он, видеть - все еще здесь, рядом. Так мучительно, не найти в себе и капли сил, чтобы встретить прямой взгляд, вынести презрение Йорвета сил никаких нет, как и радость. Волк радуется сейчас маске, потому что совсем не владеет собой, даже дышит ртом, а все мало, воздух наполняет легкие неохотно и мучительно медленно.
- Но ты... ты живой, - это "живой" выходит болезненным, почти отчаянным, Волк сам не понимает как умудряется оказаться рядом, почему сделал вперед несколько шагов. Ему бы не лезть, ему бы спрятаться, а рука сама тянется к чужому лицу, туда, где прячутся шрамы, к повязке на глазу. Когда-то Йорвет говорил, что хотел бы больше на него походить, правда говорил, этими словами пробуждая в нем гордость за себя, быть примером - весьма достойно, особенно для таких вот упрямцев. Сейчас воспитанник больше всего походит на своего командира, позой свой, позицией, разве что образ того самого встрепанного, всем недовольного дикого лиса из головы не уходит. Йорвет заматерел, обзавелся шрамами, но внутри, отчего-то Исенгрим уверен, что внутри него не перегорело и не сломалось все, что только могло. Потому что иначе бы - не пришел, не боролся, не скитался по лесам наводя на темерцев ужас.
- Iorveth, - ему нужно повторить имя, хотя бы для себя, слишком долго запрещал произносить, слишком много сомнений, Волк неловко тянется ко внутреннему карману жилета и вытаскивает сорванный когда-то наградной лист. Смотрит на него совершенно потерянный и снова жадно разглядывает живого, путь изувеченного, но живого друга.
- Iorveth, - громче, уверенней, наконец, будто полностью осознав всю не иллюзорность слов Дийкстры, все факты, что маленькими деталями образуют одну, целую картину. Главный человеконенавистник среди воспитанников работает с темерцами, теми самыми, которых столь старательно изводили, именно он вел переговоры с Сиги, чтоб тому пусто было. Все эти его намеки, хождение вокруг да около, но ни одного слова прямо о том, что его одноглазый кошмар - жив, что он даже рядом. Так близко, что он мог увидеть его еще раньше. Гораздо раньше. А не бестолково переживать сейчас не в силах совладать с самим собой.
Исенгрим быстрый, опасный, на голову выше, а еще он в одной только рубахе и жилете, у него ноет не заживший порез на предплечье, устали до ужаса натруженные ноги, потому что теперь по всем поручениям бегать приходилось самому, самому раздавать приказы и проверять каждого эльфа. Что не мешает Волку быть быстрым, смертоносно быстрым - в стремлении обнять брата, ощутить наконец, что тот не чародейская обманка или жестокая иллюзия. Исенгрим знает о рефлексах, о привычках Йорвета, а потому перехватывает поперек, прижимает руки покрепче и слабо наконец улыбается чувствуя отклик, привычки вечно готового к удару в самом деле весьма предсказуемы.
- Ты действительно выжил, - не важно, сколько упреков прозвучит, уйдет ли Йорвет после их разговора хлопнув дверью, разрушатся ли все планы Дийкстры на них. Плевать. Его младший брат - живой. Он медленно размыкает объятия больше похожие на захват и делает несколько шагов назад. Прежде чем стянуть опостылевшую маску.

Много что можно было ответить на это "и что", для Исенгрима в том, что Йорвет выжил - переплетается слишком много всего, непозволительно личного, тяжелого, мучительного. Страхов и сомнений, вины, горечи ошибок. И радости, вопреки всему шальной какой-то, безумной радости. Это не он - трус, подлец, беглец, не он - выживавший сам, потерявший и потерянный, Йорвет стал похожим на прежнего Железного Волка, того, за кем шли, того, кого называли лучшим командиром, заслуживающим уважения, опасным упрямцем. Перечислять можно почти бесконечно, рассуждая об общем прошлом и не случившемся будущем.
Глупо ждать другого отклика, но он ждал, возможно потому, что сам хватался за наградные листы с безумием зверя, рвал не задумываясь со стен, в эти моменты Волка даже трясло, но и в половину не столь сильно, как в день открытия простой истины - за голову беглого эльфа награду уже выдали, поиски завершились. И тогда перестал искать и он сам, где оправдания, где момента, где бежать за призрачными новостями и образами прошлого. Оставил все, потому что ни лидером больше не был, все, кого он называл своими братьями - оказались мертвы. Тогда-то груз и вина сдавили с новой, чудовищной силой, сам оказался приговором для собратьев, сам подвел к краю, именно Исенгрим объединял отряды, он слушал приказы, он жертвовал своими. Семьей жертвовал. Когда оказываешься единственным выжившим из всех, когда знаешь, точно знаешь, что невозможно больше винить вероломство dh'oine, проклинать раз за разом предательство и отречение Энид - остается просто принять кровь на своих руках. Жить с этим каждый день. Только Волк не нашел в себе силы чтобы снова пойти к ним, молодым, снова собирать свою бригаду, снова учить, хранить и заботиться. Это здесь, в Новиграде, ему не оставили выбора. Там... там был вначале Йорвет, потом кто-то еще. Всегда кто-то был, кто-то вел вперед.
- Знаю, после побега я шел по следу, - кивает спокойно, явственно видя во взгляде эмоции, те эмоции, что не находят выражения на лице, кому как не ему знать куда и как смотреть, сам со скупой своей мимикой учился выражать все если потребуется голосом, недовольным прищуром или передергиванием плеч. Маленькими жестами и деталями что понимали только свои.
Только в Долину Понтара не пошел, если уж "грязный убийца" ко двору в Вергене не пришелся, то о Волке не может быть и речи. Исенгрим не открывал личности, но знал о происходящем. Именно тогда развернулся, именно тогда перестал изображать отбившегося от отряда, тогда бросил все и отправился на встречу с Дийкстрой. Йорвет нашел свое будущее, сделал свой выбор, обрел веру, а значит его вмешательство было нужно еще меньше того, один меч, один лук ничего не решает в сражении, а вот одна личность и возможные брожения после появления его шрамированой рожи - не стоили любой мнимой выгоды. Да и кем ему было возвращаться? Он не стал бы командовать подопечными Йорвета, даже встреться там старые знакомые, равно как был не в силах уже принимать чужих приказов. Даже от Йорвета, может быть, особенно от него. Последняя болезненная гордость и осознание собственных возможных промашек, которые следуют за ней.
- Выживал, следил... узнал о твоей смерти, - оплакал, возненавидел себя сильнее, чем прежде, так, что лучше бы Йорвет действительно ударил, чем дернувшись слегла замер невозмутимостью. Хорошо выучил, себе на беду выучил, - платил по счетам за спасение, - цеплялся за что, пытался найти себя в новом мире, тщетно и безнадежно, чем, возможно, да что там, так оно и было, пользовался во всю Сиги. С другой стороны, Aen Seidhe в этом городе целы только его стараниями. Жалкая, убогая попытка искупить свою вину, спасти чуть больше, чем потерял, больше, чем разрушил. Изначально провальная, ведь ни офицеров "Врихедд", ни братьев ему не вернуть к жизни, нет в мире такой силы, такого самого страшного и запретного колдовства. Иначе Волк обязательно к нему прибегнул, чтобы не взяли в уплату. Да только и платить-то было некому, да и, собственно, нечем - одна душа разве что, в наличии которой Исенгрим порядком сомневался, веря больше в отпечатки памяти, нежели "души".
- Бежал, пришлось делать большой крюк, едва не отправился в Зерриканию, - у него спрашивают, конечно, не о том, важно почему в страшные моменты рядом не оказалось его, друга, опоры, поддержки. Только Волку слишком тяжело вслух сказать о собственной трусости, собственной ненависти. Лучший из всех, едва ли не идеальный - от него всегда ожидали многого, слишком многого. Йорвет не исключение, от тоже чего-то ждал. И на что-то надеялся.
- Что... что ты хочешь услышать от меня? - слова даются тяжело, говорить слишком сложно, с Йорветом никогда просто не было, а сейчас дополнительные проблемы в уравнение вносил уже сам Волк, - может быть, о побеге? Как давно минула погоня? Как сумел выжить? О том, почему не было рядом? Как близко успел подобрать в последний раз? Как не пошел в Понтар? - в самом деле, Исенгрим не умел оправдываться, просить прощения, молить вставая на колени, не потому, что был горд, а понимал всю тщетность и бессмысленность таких поступков. Он ничего, ничего не мог дать младшему брату, вначале слишком занятый попытками выжить, после справиться с самим собой, смертями, казнями и предательством. Самобичевание - плохое подспорье, так себе поддержка, Волк был бессилен перед событиями прошлого, не мог перемещаться с помощью магии на огромные расстояния, не читал мысли, все его знания о выживших - треклятые листы, все его сведения - перехваченные через третьи руки весточки об отряде. Когда же на горизонте появилась Саския... это определенно выглядело лучшим вариантом, нежели его провальная кандидатура. Во всяком случае, он надеялся на Верген, на хотя бы короткую возможную передышку или конец любым отношениям уже не только с dh'oine. Дождался. Так хорошо, что потом свалился после вестей о смерти "беличьего" командира. С того для Исенгриму стало глубоко наплевать на многие вещи, на огромный мир вокруг, себя, свое звучное имя, старые долги, осталось только разъедающее душу чувство вины, вино, прогулки по крышам и три дерева в кадках. Чтобы можно было вечерами растравить душу посильнее, не решаясь снимать маски, не давая никому в Новиграде, кроме Дийкстры, будь он неладен, узнать интригующие новости - Исенгрим Фаоильтиарна, бывший полковник нильфгаардской армии, знаменитый Железный Волк, беглец и трус - жив.

Исенгрим не выдерживает, прикрывает глаза и вдыхает, глубоко, судорожно. Он не может связать себя и "нужен", не может совместить Железного Волка обрекшего всех на гибель и того, в ком нуждаются, просто не в состоянии. У него на плечах смерть офицеров, у него на руках кровь всех, кто бросился в тот треклятый прорыв, когда ими решили пожертвовать, ими, а не собственными нильфами в тяжелых кирасах, на нем вина за рухнувшие надежды о доме, он должен был понимать как хрупки альянсы, сколь глупо доверять чародейке, даже если та из своих.
- Лучше так, чем, - говорить тяжело, мучительно, да и сил просто нет, действительно лучше так, когда сброшенная погоня наконец уверилась, что Волк действительно отбыл в Зерриканию, он предпочел стать тенью, следовать по пятам, наблюдать и выжидать, не потребуется ли действительно им еще один лук, не потребуется ли Волк для решения конфликта. Нет, не потребовался, потому что был Йорвет, выживший, боровшийся, объединивший их всех, полыхающей ненавистью пуще прежнего, беспощадней, чем был когда-либо. Скоя'таэлям не нужен был Железный Волк загубивший столь многих, как не нужен был Исенгрим, израненный, потерянный, ненавидящий себя, мечущийся, потерявший веру в собственные силы, растерянно оставшийся с последствиями решений за которые заплатить пришлось всем, кроме него - ведь ходит, дышит, живет вопреки всему.
- Не был, Верген, может и был, но не я, - в ответ раз ответ дается легче, он вновь может смотреть, прямо и уверенно, в этот раз - может. Совершенно искренне верящий в собственную правоту, не сомневающийся и мгновения, им могла быть нужна Саския, союз с кем-то, убежище способное укрыть от невзгод, передышка в череде бесконечной войны вообще со всем миром. Место, которое можно было называть если не домом, то убежищем, приютом. Чтобы было меньше таких как он, лесных дикарей задыхающихся внутри каменных стен, чтобы затравленность в глазах если не ушла, то хоть немного уступила и очередной "Йорвет" не хватался за зефар при малейшем шорохе, даже если в следующую секунду придется встретиться не с отрядом dh'oine, а просто выскочившим из травы зайцем.
Йорвет чего-то ждет, может быть, извинений, да те встают поперек глотки. Прости, что из всех выжили только двое? Прости, что все, кто верил в Волка преданы и обмануты? Прости, что не смог вначале догнать, а после решиться на встречу? Прости, что оказался не настолько "Железным" сколь должен был? Исенгрим не может, собственная слепота и глупость, собственное малодушие, множество ошибок оплаченных слишком высоко - да разве же слова могут исправить хоть что-то из этого? Даже если каким-то чудом ему удастся извести весь людской род и поднять из забвения города Aen Seidhe, то даже в такой сладко-сказочной реальности мертвецы остаются мертвецами. Может быть, тогда можно было сказать, что они хотя бы погибли не напрасно - теперь их будущее свободно, надежно и окрасилось в светлые тона надежды и процветания. Только подобного не произошло, звался скоя'таэлем - так добро пожаловать на плаху или виселицу, имеешь острую форму ушей - будь растерзан с особой жестокостью, а перед этим еще и унижен. Волк сыграл на руку dh'oine, бросил на алтарь амбиций нильфского ублюдка и сучки Энид своих близких, своих друзей, воспитанников, братьев, даже сам вначале лег и послушно раскинул в сторону руки, режь всласть. Потом захотелось жить, поздно захотелось, а потом выяснилось - вдобавок напрасно, зря столько усилий если цели существования просто нет.
- Это был ты? Вот как, - мертвым быть удобно, за мертвыми не гоняются, он-то лучше всех понимал, сам поступил подобным образом. Содрогнуться можно от подобного сходства, а еще изменений произошедших с каждым, и дело не только в потере глаза и уродливом шраме - раны снаружи не так смертельно страшны, как изменения произошедшие с самим Йорветом. Лучше бы кричал в самом деле, тряс ухватившись за жилет, попытался устроить потасовку, лучше так, чем отстраненность, что угодно.
И обида - вполне подходит. Злость, досада, обида, он совершенно не против, когда Йорвет срывается и бьет - Исенгрим даже не пытается увернуться, просто ждет, терпеливо, покорно, он заслужил гораздо больше, чем единственный удар, только удивленно распахивает глаза, понимая, что его щадят, позорно, паскудно щадят, соизмеряя силу удара. Только эта боль и тоска сталкиваются с еще большим шоком, когда чужие руки крепко обхватывают, сжимают с силой, не дернуться, не вырваться - он медлит лишь единственный миг, совершенно не представляя себе подобное возможным, а после стискивает в ответ, со всей силой, вжимает крепче, наплевав на неудобства, цепляется за плащ, обхватывает одной рукой за плечи и задыхается от вала давно погребенных, похороненных вместе с любимым младшим братом чувств. Исенгрим уверен, что забыл о слезах, но глаза все равно горят, словно бросили песка.
- Что же я с вами сделал, что я с вами всеми, - он не может говорить, просто не может, прижимается губами к чужому виску, дышит сипло, жмурясь силой, не в состоянии быть тем, кем был, вновь становясь юным Исенгримом державшим столь же отчаянно в объятиях - другого младшего брата.
- Не смей умирать, просто не смей умирать, маленький засранец, - он срывается на глухой отчаянный смех, Йорвет единственный был способен заставить его ругаться, единственный заслуживший ласково-ругательное обращение из всех. Сама только мысль о том, что Йорвет остался в руках dh'oine, что труп его был брошен где попало, что даже в последний путь он не проводил и лишился последнего дорогого, близкого, последней части своей семьи - почти свела с ума, заставила забыть о себе, настолько страшно оказалось возвращаться к воспоминаниям, погребла такой чудовищной плитой вины, что собственное лицо Волк не открывал даже в присутствии Ройвена, спрятав от всех, а в первую очередь от самого себя.
Сейчас он вновь Исенгрим Фаоильтиарна, Железный Волк, бывший полковник, командир скоя'таэлей и главное - старший брат. Кто бы знал насколько это мучительно.

Одной короткой фразы хватает, чтобы Волк слегка пошатнулся, словно от удара и резко шумно втянул воздух, стараясь справиться с волной поднимающихся эмоций, выдержать прямой взгляд без капли фальши, простые слова о том, что Йорвет не винит его во всем произошедшем, не встретиться с презрением и разочарованием... первый раз за все это время пропадает ощущение загоняемой дичи, первый раз не хочется зверски напиться, даже если не имел такой привычки, забыться под влиянием наркотических травм и похоронить все, кем когда-либо был. Может быть, он и не ожидал возложенных оправданий, но теперь можно расправиться плечи, перестав сутулиться, только держится за друга стискивая из всех сил, так крепко, как только может.
- Не я, - тихим шепотом, эхом чужих слов. Слишком хочется зачеркнуть годы отчаяния, слишком хочется схватить за чужие слова. Не он, а нильфы предали все соглашения, это dh'oine вновь использовали их, как много раз прежде, взяли все, что могли, а после бросили умирать. Только на сей раз даже сородич, даже столь любимая многими "Enid" (с той самой яростно-презрительной интонацией вкладываемой Йорветом) предпочла политику скоя'таэлям, не только позволив оплатить все жизнями командиров "Врихедд", но и закрыв остальным путь в долину, бросив молодняк в полном одиночестве, без поддержки, опоры, командиров, оставив на растерзание толпе тех, кто бился, проливал кровь за право Долины существовать в принципе. И, конечно, тому виной сам Исенгрим, даже не доверчивостью и глупой верой в слово dh'oine, а тем, что повел их за собой еще тогда, в самом начале, заронил в душу зерна сомнений и огня, поддержал порывы одних, расшевелил других, призывал к действиям, помогал каждому в борьбе, потворствовал жажде мести и ненависти, если Таландс был просто мальчишкой жаждавшим окунуться в сбор кровавой платы, помешавшимся, забывшимся и получившим закономерный тому итог, но Йорвет совершенно другое дело. Исенгрим впервые все силы тратил, чтобы не дать чьей-то ненависти окончательно затмить все остальное, всеми силами старался показать сколько всего в мире, научить видеть хорошее даже в полном кошмаре, не поддаваться отчаянию и безнадежности. Возможно, последний из воспитанников стал его собственным якорем в свое время, как иначе объяснить то разливающееся в груди спокойствие, крепнущую уверенность в себе и легкое недоумение на грани сознания, Волк одет слишком легко, кожаный жилет не особо поможет в бою, оружия хорошего нет, хотя была возможность разжиться. Словно даже в этом пытался себя наказать, заставить выживать, изворачиваться.
- Идиот и есть, - короткая ухмылка и тонкий, но такой болезненный укол вины, собственный страх и отчаяние отступали слишком легко, слишком быстро в крепких объятиях, тает не встречая яростного напора и потоков обвинений, остается легким зудом от удара на скуле и впервые за эти годы Исенгрим пытается вспомнить как это - улыбаться, уголки губ дрогнули, лицо слегка искривилось в непонятной гримасе, но в целом можно даже сказать, что у него почти получилось.
- А ты - язва, - ничего не получается сделать с тем теплом и прорывающейся радостью в голосе, живая язва, битая, одноглазая, изуродованная. Ему бы узнать все, до малейших деталей, все, что упустил, все, что видел лишь издалека, спросить о всех догадках, и не отпускать, не важно к чему приведет подобная инфантильная выходка, просто не отпускать ближайшие сутки из виду, чтобы кошмары не прошивали сознание смеясь над Волком поверившим в самую сладкую и желанную иллюзию, где Йорвет все еще жив. Осталось только позаботиться о том, чтобы так и оставалось и впредь, чтобы новой командир был жив, цел, неприкосновенен. А для этого... стоит принять, наконец, предложение хитрована Сиги, перестать прятаться от собственного прошлого за маской и перед своими же новыми подопечными, еще более беззащитными и уязвимыми, предстать, наконец, под истинным именем, не таясь больше от призраков прошлого. Когда один из них обретает плоть и кровь - мир преображается, резко, стремительно, не давая время до конца осознать все изменения сразу, но заставляет действовать.

Исенгрим слышит звук только потому что привык к идеальной тишине крыши, той самой, что была необходима после всех волнений, уединение дававшее определенный покой, возможность отдохнуть. Но если эльфы пользовались лесенками с тем же успехом, что и сам Волк, а вот ходить по крыше... никто из них не стал бы, особенно если командир четко сказал сегодня не лезть к нему если только не случится чего-то действительно критичного. Но, в подобном случае Исенгрим узнал о подобном первым, пожалуй, сейчас, благодаря Ройвену и своим глазастым помощникам ему было лучше многих известно происходящее в Новиграде.
- Мои гости не ходят по крыше, - цедит сквозь зубы, тихо, чутко улавливая чужие перемещения и вскидывая арбалет и бесшумно взводит. Кто бы не сунулся к ним, но Волку достаточно одного единственного мгновения для того, чтобы подстрелить ублюдка. Так и случается, чужая рука оказывается в поле зрения, и болт прошивает ее без зазрения совести, только вот странный сосуд все равно влетает в помещение, чужой крик, шум черепицы и вспыхивающее резко пламя. Подобные горючие подарки были придуманы давно, но, проклятие, в Новиграде их использовал только сам Волк, да и то - несколько раз.
- Gar'ean! - Исенгрим отступает от пламени жадно лижущего деревянный пол, загораживая собой Йорвета просто по старой привычке, тот орудует чаще луком, а он - берет на себя ближний бой. Вот только сейчас важнее было внимательно отслеживать оконный проем и добраться до еще одного выхода. Прибитые доски выбить - один хороший пинок, а после выскочить самому наружу, утащив следом от огня и напарника. Взлетая по лестнице Волк рычит, он устал быть добычей загнанной в угол, у него наконец появись живая, дающая по роже причина жить, он никому не позволит снова забрать все, особенно удирающей, по им же перекинутым доскам и лесенкам, слишком много мнящей о себе жертве. Арбалет - хреновый, будь эта ручная бесполезная игрушка большей убойной силы и болт пробил ублюдка в плаще навылет, а так чиркнул, попортил кольчугу, и, видимо, шкуру неудачнику, да заставил лишь споткнуться, после чего ловкач спрыгнул куда-то вниз, потерявшись из вида окончательно. Исенгрим помнил тот двор, там хорошие кусты, без шипов и толстых веток способных причинить неудобства, сказка, а не кусты, сам в них несколько раз влетал. Визитер устроивший поджег знал все о верхних путях, знал как опускать переходные лесенки, где какие крепления и как проще и быстрее всего убраться прочь. Исенгрим досадливо сплюнул, явно попав в кого-то из толпы визжащих внизу dh'oine, собравшихся поглазеть на пожар.
- За мной, - громко подзывает Йорвета, понимая всю бесперспективность дальнейшей гони. В душе вспыхивает глухая ярость, его жилище полыхает, пусть всего ценного там хорошее новое одеяло, да три кадки с деревьями... но это были его кадки и честно украденное им одеяло! Не говоря уже о столь вопиющей наглости, как прерванная беседа, у него тут трогательное воссоединение, даже самая толика мордобоя, объятия, сложные психологические моменты, личная драма, а какая-то гнида решает устроить шоу с огоньком. Ладно, придется перебраться в еще одно убежище, но, теперь-то Железный Волк перевернет весь этот засранный городишко и найдет наглого ублюдка. А после обстоятельно поговорит, даже, может быть, отведет на лесную прогулку, до ближайшего муравейника, если разговор выйдет занимательным. Будь все проклято.
Бежать от пламени и чужих глаз пришлось быстро, благо Исенгрим успел натянуть на лицо платок. У голове билась подлая мысль, что о встреча знал только Сиги, а значит это идеальный момент, чтобы избавиться и от него и от Йорвета, с другой... у Ройвена не было на то ни малейшей причины. Почему никогда у них не бывает все спокойно? То охота за зайцами окончится бегством от чего-то плотоядного и большого, то просто небольшая прогулка едва не перерастет в очередную драму, даже очередные встречи после долгой разлуки, с грузом бед и ошибок за плечами - приводят к каким-то диким гонкам, а не спокойной обстоятельной беседе? Словно сглазил кто-то. Волк тихо вздохнул, тихо досадуя на то, что Йорвету в его одежде и при оружии пробираться по узким перекрытиям незаметным - несколько сложнее. Напоминание о том, почему гордый командир перестал таскать с собой старый внушительный арсенал.

- Добрались, - этот дом не отличался от других совсем ничем, даже входить пришлось через парадную, накинув на голову капюшон, изображая простых обывателей, а не остроухих партизан. У Йорвета сейчас точно будет множество вопросов, а у него - ни одного ответа. Падая на скрипучий стул - Исенгрим кивнул спутнику на более надежную кровать и снова открыл лицо, еще день назад он предпочитал прятаться, а теперь одна мысль о подобном вызывала раздражение. Как, оказывается, изменчива психика не только dh'oine, но и гордых Aen Seidhe разменявших уже второй век и начавших свой третий.

Йорвет следует за ним без споров, выполняет короткий четкий приказ, спешит следом - и это привычная схема, сложно что-то сделать с тем, что повторялось десятки лет, сложно перестать быть Волком в самом деле, отказаться от всего полностью. Вот уже третий век идет, как кто-то следует за ним, младшие братья и кузены с кузинами, воспитанники, ученики, подчиненные и подопечные. Он идет вперед - они следом, за его спиной, высоченный Волк прокладывает собой путь, пока остальные ступают след в след. Оказываясь в одной с ним западне, в одни с ним оковах, гордые и смелые до последнего вздоха. Сколько из них полегло, потому что не видели путей иных? Сколько сгинуло потому, что следовали неотступно? Много. Слишком много, чтобы Исенгрим в самом деле смог взять и простить себя так просто, отмахнуться, переложить весь груз на остальных. Вариант заманчивый, удобный и простой. Как и бегство, но сейчас, смотря на живого Йорвета ступающего рядом, едва не копирующего движения - пора принять все последствия, принять и возложить обязанностью сделать нечто большее, чем просто играть в песочнице Новиграда.

Йорвет со своими агрессивными, поспешными выводами и готовностью сразу же бежать кого-то пытать и убивать (хотя, почему кого-то, очередного dh'oine) - тоже часть старой схемы. Кровожадная часть всегда имеющая свое мнение и пытающаяся натворить много чего, а потом просто пожимать плечами с "подумаешь, одним dh'oine меньше". Вот и сейчас тот крутит нож, озвучивая мысль, что приходила ему в голову, но, благо не задержалась там надолго. Может, Исенгрим и ошибался, страшно ошибался, но Ройвен в этот раз явно не имел отношения к произошедшему, слишком уж рационален, такой dh'oine не упустит своего, не станет глупо разбрасываться полезным ресурсом и всегда старается извлечь выгоду из всего. И всех. Волк - тоже был такой выгодой, при всех подсчетов плюсов и минусов Исенгрим полезнее всего именно живым, мало прока с головы бывшего полковника в нынешних реалиях, а проблем все еще хватает, даже если не раскрывать личину, даже если взять в расчет самого Йорвета и возможные опасения о возможном наборе сил темерцами. В любом случае Радовид и нильфы проблема более актуальная, в том числе, будь трижды они прокляты, фанатики Вечного Огня представляли для Сиги больше угрозы и беспокойства, особенно в связи с его игрищами вокруг чародеев.

- Теперь понимаю что такое ностальгия, - Исенгрим усмехается уголком рта, а после откашливается, дым все же успел проникнуть в легкие, вдобавок быстрый бег по крышам тоже давал о себе знать, - во всех делах Сиги... завязаны местные нелюди, - признаваться, что он снова, после своей ошибки, связался с dh'oine, вновь оказался замешан в делах уже с другим, еще менее достойным доверия, зато более предсказуемым и понятным, во всяком случае, Волк в это верил, Ройвена можно было просчитать, если не в плане выдумки, так мотивации, а сейчас при всех сложностях она не прослеживалась, - без поддержки местного сопротивления больше половины его проектов рухнут, даже "Тесак" не вывезет со своими ребятами, - Исенгрим опирается руками в колени и старается медленно и глубоко дышать. За последние годы не были и недели, чтобы кто-то не пытался убить Волка, но сейчас череда бесконечного выживания вызвала почти ярость, сколько в самом деле можно, он не бешеная бродячая шавка от которой можно так просто избавиться.

- Без меня информационная сеть Сиги окажется под серьезным ударом, равно как некоторые крайне талантливые специалисты не станут работать с dh'oine без меня, - Волк медленно выдыхает, объяснений все ситуации на несколько добрых часов, которых у них, возможно, вовсе нет. Приходится уложиться меньше, чем в десять минут, рассказать о том, что после того, как Йорвет начал строить будущее подле Саскии он сам принял приглашение Ройвена, как собирал местных под своим покровительством, как пришлось учиться жить в каменном лесу и обрастать знакомствами, о начале войны, о возникновении все новых сложностей и том, что среди эльфов тоже не было единства, не все городские готовы были мириться с работой на dh'oine, но, что гораздо хуже, хватало тех, кто принимал и сторону последних, избегая всеми силами конфликтов, о том, на что были готовы иные из местных ради спасения своей шкуры.
Не говоря прямо и явно, он все же намекал на иных подозреваемых и возможности получения информации. С горечью и застарелой тоской Исенгрим думал о том кем же все они стали, во что превратились. Aen Seidhe из местных - зрелище зачастую печальное и вызывающее презрение, толику отвращение, вдобавок с изрядной долей брезгливости. Слишком низко пали, утратили самих себя в погоне за мирной жизнью бок о бок с dh'oine, гнулись, словно рожь на ветру, следуя за тем направлением, что оказывалось сильнее. Не тайна, что сильнее в итоге оказались именно  dh'oine, сам Новиград могила их города, одна из множества, очередное доказательство места занимаемого Aen Seidhe в нынешнем мире. И, все же, больше людей, больше нильфов, больше всего прочего была злость Исенгрима именно на них, собственных сородичей не понимавших, что спасение от издевательств сегодня, терпеливая покорность или чужая шея подставленная заместо своей не сбережет от завтрашней беды. Aen Seidhe ведущие себя, словно паскудные dh'oine. Волк хотел бы никогда не видеть подобной картины вовсе. Никогда не видеть.