[nick]Artur Novák[/nick][status]избранность - это не метафора[/status][icon]http://s7.uploads.ru/GUvyr.gif[/icon][sign]всех излечит, исцелит,
добрый доктор
Геноцид [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Артур Новак</a></b> ⁴⁶<br>вербовщик "Цербера"<br><center>[/lz][fan]mass effect[/fan]Под веками снова слегка горит – Новак открывает усталые глаза, потирает виски, под неторопливый выдох, складывает пальцы в одну из мудр, и гасит легкую судорогу, которой норовят пойти мышцы малость затекшей спины. Нет, жаловаться, поистине, не на что.
На станции «Венец» ему выделили превосходное место для работы. А сидеть, как пауку в засаде, доктору Новаку поистине не привыкать. Не напрасно же его еще и так прозвали – «Паук», вестимо, звучит не столь внушительно, как «Проповедник», но тоже… имеет свое обаяние. И истинность, - лицо, похожее на череп, вздрагивает уголками тонкого рта.
Но работа выдалась хлопотной. Итоги операции, завершившейся успешно, необходимо было подвести как можно скорее; отчеты, сведения, разборы полетов, и, что самое главное – результаты работы с полученным материалом – все это ячейка должна была передать наверх в кратчайшие срок. И передала.
И отчасти именно поэтому Артур немного подзабыл, когда в последний раз спал нормально, а не так вот, на десять минут. Кресло вполне удобное, все так, но, увы, не спасало – в ключе постоянно накапливающейся усталости.
Но результаты, результаты! – он откидывается на спинку кресла, вытягивая ноги. Невысокий столик чуть вздрагивает, и на нем пощелкивают рамками сложенные стопкой датапады, разъезжаясь Новак едва заметно дергает бровью на беспорядок, и запускает омни-тул. Несомненно, все отчеты, даже те, что с пометкой «секретно», сохранятся и у него. Иначе просто не должно быть.
Исследования в практике любого врача заключаются во взаимопроникновении прошлого и настоящего. Не оборачиваясь на себя-прежнего, невозможно понять, к какому себе-будущему придет ты-настоящий. Поэтому верха, само собой, получили то, что им причиталось. А некоторые вещи Новак вправе оставить и для себя. Для души. И разума, - он в четвертый раз запускает запись разговора с одним из юнцов, спасенных из академии Гриссома.
Лукас Кристенсен, чьи родители уже пребывали в «Святилище» «Цербера». Лукас, чей интеллектуальный коэффициент бил за 140, Лукас, чьи способности к обработке информации, вкупе с нервозностью и почти болезненной восприимчивостью представляли собой крайне взрывоопасную смесь, сейчас отдыхает – отдыхает, счастливый юноша! – в одном из больничных боксов, наконец-то спокойный. Без лекарств и терапии – на доктора Новака он поначалу и смотреть-то не хотел. И беспорядок за ним прибрали вот недавно совсем, - Новак машинально бросает взгляд на плотный ковер – нет, осколки стекла убрали все.
Что поделать, неприязнь к мозгоправам у некоторых людей появляется едва ли не с рождения. Если мозгоправы неправильные, - он паучьими пальцами постукивает себя по ноющему виску, копируя жест, которым юный Лукас все время отгораживался от него. Склоненная шея, но вывернутый чуть вбок и вверх подбородок – мальчик прислушивается, пускай и против собственной воли. Не смотрит на собеседника – сам признает, что боится. Язык тела полон противоречий – но только внутренних, именно Лукасу свойственных в данный момент, - тихая вибрация под пальцами. Следующий сеанс. Никаких явственных изменений незаметно, но Новак помнит отчетливо, как голос молодого человека едва уловимо не смягчился, но в какой-то момент зазвенел.
Говорить о родителях в тот момент было правильно, и доктор Новак, безусловно, развил тему. С такими, как Лукас, невозможно прибегать ко лжи – у них тоже есть глаза, у них есть интуиция, которая опережает их разум, у них есть глубочайшее недоверие к тем, кто всегда назывался «врагами человечества», но суть-то в том, что «Цербер» никогда не был врагом роду своему, заблудившемуся и заплутавшему.
«Цербер» принимал на себя неизбежную роль изгоя, осуждаемого и не принятого. Не понятого, так, юный гений среди посредственностей?
А дальше уже было легко. Дальше молодой человек сам помогал Новаку, что выяснять детали, что вести самого себя. Простая истина – люди верят чему угодно, если хотят, чтобы оно было так, или не хотят, чтобы что-то случилось. Доктор Новак, психолог из «Цербера», один из тех, кто руководил операцией по захвату Гриссомской Академии… дал юному студенту все это.
И веру, и ориентиры, и причины.
«Мы – не враги», - так сказал доктору Новаку Лукас с удивлением, с озарением. И тот улыбнулся на это, - на последней записи Кристенсен сидит, подавшись вперед. Прямая спина, вся поза – чистое стремление.
То, чего в течение нескольких лет не удалось сделать преподавателям и психологам Гриссомской Академии, психолог «Цербера» осуществил за несколько дней. Любовь, тепло и забота – это, конечно же, хорошо. Но иногда – недостаточно.
Необходима цель, - Новак поднимается с изрядно опостылевшего кресла. Как там говорится, кофе – его лучший друг?
Возможно.

В светлом небольшом холле прохладно, и запах черного, словно самый глубокий космос, кофе, распространяется мгновенно. Сидеть – надоело, и Новак стоит у высокого, в пол, панорамного окна с видом а окружающее станцию водной пространство. Стабилизаторы настолько хороши, что качки не чувствуется, и это, безусловно, плюс. Час довольно-таки поздний, но, живя в космосе, и имея, определенно, совершенно ненормированный рабочий день, за временем следить непросто. Только зеленые цифры на таймере стоящей в холле кофеварки и подскажут, когда следует возвращаться. Смотреть ни на часы, ни на омни-тул Новаку не хочется – он позволяет себе отвлечься, образно выражаясь, ослабить узел галстука, ибо, в кои-то веки, по-настоящему удовлетворён своей работой.
Нет, право, неудачным итогам, буде такие случались, его было не обескуражить. Лишь раззадоривали, и заставляли изыскивать новые пути и решения Успехи же становились закономерным следствием приложенных усилий, но операция в Гриссомской Академии, поистине, на голову превосходила все, чем Новаку доводилось заниматься прежде.
Они вырвали у Альянса нечто невообразимо ценное, такое, что он, в силу своей ограниченности, пока еще не в силах осознать.
- Как ваши успехи, пани Македонская? – жестковатый восточно-европейский акцент в речи Новака, все-таки, неистребим. Приближение Прасковьи он услышал – эхо в коридорах отчетливое, а ее походку он уже научился различать по звуку. И, памятуя о некоторых ее недугах, про себя даже посочувствовал ей – похоже, все непросто.
- Кофе?