Серый город пахнет дождем и смертью. Старрк почувствовал это, едва сойдя со ступеньки автобуса - а на деле, еще раньше, в пригороде, пока черная асфальтовая змея дороги взвизгивала под тяжелыми колесами. Одно из колес немного спускало, и автобус иногда заносило на поворотах. В такие моменты Лилинетт вцеплялась пальцами в предплечье Старрка, и напряженно таращилась в окно глазом, не закрытым челкой. А потом отпускала его, жмурилась, и, съежившись, плотнее вжималась в кресло, будто бы замерзая
Может быть, покинуть Японию - это была всё-таки не самая хорошая идея.
Лилинетт не нравится.
Старрку везде одинаково. То ли из-за силы старшего Примеры, то ли из-за того, что приспособился к миру живых сильнее, - «Лилинетт здесь уже не первый год». Разница должна была нивелироваться, к тому же, его, Старрка, влияние, тоже имеет место. Но - нет.
Лилинетт оставалась опасно восприимчивой к внешнему. Она держалась - чаще всего, и держалась хорошо. И никогда не жаловалась, если что-то шло по-настоящему плохо. Нытье вроде «скучно, не нравится, не хочу» Старрк не воспринимал как что-то значимое. И Лилинетт это знала.
Оба они знали. Как всегда.
«У нас больше нету никого», - сказала как-то она Старрку, спрятавшись под полу его куртки. Тоже шел дождь, и её голосок под мостом раздавался звонким эхом.
«И никого нам больше и не надо», - Старрк смотрел на серую воду, по которой неслась дождевая рябь пополам с ветром, и думал о том, что не этого он хотел для Лилинетт. Не такой жизни.
Чтобы странствовать по миру, нужны деньги. Бродячим псам этот мир доверяет редко, даже если один из псов всего-то щенок.
Смешнее всего было то, что им обоим было достаточно одного осознанного усилия, чтобы перестать испытывать лишения. Дескоррер перенесет в любую точку пространства. Питаться можно хоть Пустыми, хоть душами, холод и голод… для духовного тела не имеют значения.
Но они - Старрк и Лилинетт, отчего-то не хотят жить так. Оно будто бы нечестно, и это мысли не Старрка, а его меньшей, младшей половины.
Очень по-детски, наверное.
Хотя арранкары не имеют возраста.
– Еще одно место, - у Лилинетт голос безразличный, как полосующий Готэм холодный дождь. Она вжимает голову в плечи, нахлобучивает бейсболку ниже, на самые брови, и тянет шнурки капюшона толстовки. Недовольная мордашка белеет в дождливых сумерках, Лилинетт капризно оттопыривает нижнюю губу, и уныло повисает на руке  Старрка.
– Мне. Не. Нравится. Зде-е-есь! - и он почти смеется. А следом улыбается и она.
Ему тоже не нравится. Среди черных башен небоскребов, мертвых огней рекламы снаружи зданий, в реве автомобилей и гулком грохоте метро. Город под названием Готэм пропах чем-то слишком похожим на то, что раньше было со Старрком, и он ловит на себе обеспокоенный взгляд из тени под козырьком бейсболки. Лилинетт не знает этого наяву, её не коснулось. Но Старрк знает, что она прикасалась к его воспоминаниям. А затем становилась дикой, как настоящий волчонок, никого не подпускала к ним - к нему, рычала и висла на Старрке, кусалась, и не пускала уже его.
Рассказывать, что Лилинетт плакала, он бы не стал. Да и некому было об этом рассказывать, и даже думать о таком было опасно.
– Я знаю, - Старрк запрокидывает голову на здание ночлежки. Денег у них немного, надо экономить. Сколько раз он сам думал о том, что такая жизнь - не для ребенка, и столько же раз ему прилетало мысленно - «не дождешься!»
Ей не нужна другая жизнь. От этого сводило не душу - дыру в душе. И заставляло сердце в гигае биться быстрее и больнее.
Но ночлежка - это плохой вариант, всё-таки.
Хочется чего-то нормального, с горячей…
– Лилинетт, хватит виснуть, - нет, обычно это не раздражает, сейчас - тоже, но дорога в двух шагах от них. И скользкая из-за дождя. Поворот, к тому же, опасный и неудобный - с легкостью кого-нибудь занесет. А чинить гигаи - дело утомительное…
– Я сказал, - ровно добавляет Старрк, шагая вперед, и в его движение входит другое – стремительное и плавное, когда он подхватывает вдруг обмякшую Лилл.
«Мне здесь не нравится тоже», - медленно повторяет Старрк про себя слова Лилинетт, глядя на яркие красные пятна на ее щеках. Смотрит безмолвно, вслушивается, чувствует.
Его толкают в плечо.
- Эй, приятель! Что с девочкой, э? – наверное, не каждый день посреди улицы падает ребенок вот так вот – просто с ног.
- Лилинетт, - Старрк предельно спокоен. Угрозы для жизни нет – он бы почувствовал. Только тугая и с тупой болью… странной природы боль. Или даже не боль, а…
- Голова кружится, - она не хнычет. Шепчет, пытается цепляться за рукав Старрка, но пальцы разжимаются. Он придерживает их – а они ледяные.
- Резко стало плохо, а? – чернокожий бродяга смотрит на них с подозрением и сочувствием. – Э, твоя девочка, а? – Старрк некоторое время смотрит на него изучающе, затем, не говоря ни слова, кладет ладонь на обжигающе горячий лоб Лилинетт.
- Да. Моя, - легкая и очень горячая сейчас. Старрк подхватывает Лилинетт на руки, и в шею ему тыкается горячее дыхание.
«Мене страшно, Старрк», - толкается мысль.
«Все будет хорошо. Арранкары не болеют», - отвечает он ей, насторожившийся волк.
Что-то повлияло на Лилинетт т а к.
- Где мы можем найти врача? – обращается он к чернокожему. Тот, похоже, не ожидал подобного хладнокровия, и подозрения в его глазах еще больше.
Старрку все равно. Он теперь знает дорогу.

- Мы только приехали, - у людей есть свои правила касательно здоровья, и, как это еще называется здесь, здравоохранения. Нужны были документы со сведениями о состоянии здоровья Лилинетт – но такого у Старрка не было. Арранкары ведь не болеют, и Заэль…
Не счел нужным снабдить их чем-то подобным? «Глупо», - вздыхает Старрк про себя за то, что не подумал о таком сам.
Хочешь жить в этом мире – выполняй его правила.
У женщины в белом халате усталое лицо, больше карие глаза, и улыбка в ямочки на щеках.
- Я просто устала, - протестует Лилинетт, не желающая слезать с рук Старрка. – Со мной все хорошо.
- Обманываешь, - ровно отвечает он ей. – Не упрямься, - и она, с видимым трудом повернув голову к женщине-врачу, кривит мордашку, и кое-как сползает на пол. Ноги подкашиваются, но Старрк держит ее.

Они не внушают доверия, это понятно – взрослый мужчина с вечно усталым неподвижным взглядом, и маленькая девочка, что жмется к нему, и смотрит волчонком. Буквально. От женщины не исходит угроза, но опаску Лилинетт Старрк чувствует, как свою. В какой-то мере, она его и есть, но эта опаска – страх - вызваны именно непониманием.
Он и сам не знает, что с ней может происходить. «Арранкары не болеют», - и ее страх просачивается в него отголосками, заставляет хмуриться похоже.
Но он быстро сгоняет с лица это выражение, делающее их такими пугающе похожими.
- Так получилось, - вряд ли женщина врач всерьез ожидала услышать ответ на свой вопрос.
Помолчав, Старрк добавляет:
- У нас есть возможность заплатить, - и все. Деньги все решат. Правда?
На белом халате женщины нет бейджа с именем. А если Старрк в таком что-нибудь понимает, то… Скорее всего  - раз их сюда отправили – то и клиника не из тех, где станут что-то проверять. Даже взрослого мужчину с маленькой девочкой. Это вызывает одновременно облегчение и сдержанную неприязнь. Потому что их уже неоднократно подозревали в разном.
Это нарушало даже привычную апатию Старрка.
- Но мы очень признательны, - «мы». Лилинетт кое-как расстегивает толстовку, и почти падает на кушетку. Старрк хмурится сильнее, делая шаг ближе, укладывая ее, помогая лечь.
Горячая.
«Тихо», - она скашивает на него глаз, который не настоящий – в духовном теле у нее всего один глаз, но мольба там читается самая что ни на есть настоящая.
- Старрк… помоги… - и даже вслух заговорила.
- Лилинетт, - отвечает Старрк и ей, и женщине, кладя ладонь на раскаленный лоб. Одна духовная сила. Он должен помочь ей, даже сквозь гигай.
- Ее зовут Лилинетт. Ей… девять, - документы у них есть, но он не уверен, что они заинтеерсуют женщину. Если попросит – покажет. Опять будет, наверное, недоумение по поводу разных фамилий, но да не привыкать.
Главное, чтобы не полиция, - отголосок этой мысли касается Лилинетт, и она слабо хмыкает, несмотря на то, что ей больно.
Больнно.
- Как только приехали в город, стало плохо, - глядя на свою вторую половину, негромко произносит Старрк. – Вероятно, это усталость. Мы долго ехали, - а руку с ее лба он не убирает, потихоньку тянется к ней духовной силой, успокаивает. Усыпаляет.
Веки Лилинетт вздрагивают, она выдыхает чуть прерывисто, и закрывает глаза.
- Мы долго ехали, - еще тише повторяет Старрк, поднимаясь – присел до этого напротив кушетки, и отходя в сторону, не мешая женщине-врачу.
- Она не болеет обычно. Вообще, - встретившись со взглядом больших темных глаз, поясняет он. – Совсем.
Арранкары не болеют.
Объяснять, что Лилинетт почувствовала какие-то духовные эманации, он… мог бы, да? Но зачем. В лучшем случае, скажут, что рехнулся.
Он спокоен - Лилинетт страшно, больно и плохо, но она стабильна. Особенно сейчас, усыплённая его волчьей лапой.
За дверью слышен какой-то шум. Старрк невольно подбирается – шум такой, какой производят очень спешащие, ни на что не обращающие внимания люди. И пахнет кровью – этот запах он узнает всегда.
- У вас еще пациенты, - неподвижным голосом произносит Старрк, хмурясь про себя – теперь эти люди, что ввалились в помещение клиники помешают Лилинетт. Но не разбудят – он об этом позаботится.
- Если нужна какая-то помощь, я могу. Прогнать, или что-то еще, - голос его по-прежнему неподвижен.

Происходящее Старрка не заботит. Встав у стены, он не отрывает взгляда от Лилинетт, от все еще белого приоткрытого рта. Очень горячая. Тяжело ей. Он может только передать ей немного своей духовной силы, и то, чувствует ее жар, как сквозь плотный мех. Сильный жар.
Он уже не очень уверен, что женщина-врач сумеет ему помочь. Им. Но состояние Лилинетт таково, что она даже из гигая не может выйти.
Хотя то, что она еще в нем, немного успокаивает.
С ничего не выражающим лицом он следует за женщиной. Почему-то есть вещи, которые понимаются лучше всего. В таких вот местах. Старрк уже разбирается. Ему уже есть, с чем сравнивать.
В Японии они жили как честные люди. Как обычные, не высовывающиеся. Когда стали путешествовать, все стало гораздо интересней. Так, Лилинетт? – он мысленно обращается к ней, по-прежнему не убирая лапу из невидимой реяцу с ее горячего лба. И знает ответ.
Так, Старрк.
Это если не так называемое «дно», то близко к нему. И вовсе не обязательно, что им это не нравится. Вернее, как… в отличие от живых, они не связаны условностями. Для них этот мир – чистый лист. Они сами выбирают, во что верить, и что принимать.
Только вот болеть нехорошо, конечно же, - Старрк, по-собачьи склонив голову к плечу, наблюдает за ладонью женщины на лбу Лилинетт. Хмурится на вопрос – всегда сложно ответить.
У них одно… нечто, что их породило. Но назвать родителем его сложно. Всегда запинается.
Но люди не поймут ответа «мы одно целое».
- Сестра. У нас один родитель, - правда. Для этого мира подойдет.
Рюкзак очень аккуратно прислоняется к стене. Большие черные глаза женщины следят за Старрком, кажется, неотрывно.
Ждет ответа.
- Куда? – лаконичный вопрос.
Если есть возможность расплатиться с ней так, он ей воспользуется.

Кузов фургона был тряским, но неприметным. Один из людей, что привел покалеченного в клинику «доктора Томпкинс», согласился показать дорогу. Объяснил кое-что, сбивчиво, а потом сел за руль. В кузове пахло испорченной едой, Старрк сел на корточки у бортика, закрыл лицо ладонью. У собачьего обоняния есть свои недостатки.
А у арранкарского восприятия – свои достоинства. Или это именно у него есть такое достоинство, как у самого, без преувеличений, спокойного и апатичного из арранкаров.
В этом мире тоже многое решает сила. Что же, без проблем. За лечение Лилинетт нужно заплатить таким вот способом? – легко. Они не в Японии. Тут нет шинигами. Тут незачем вжимать голову в плечи.
- Здравствуйте, - холодно произнес Старрк, поднявшись по зассанной лестнице и открыв дверь. Охранявший ее верзила лежал  неподвижной кучей у первых ступенек. Старрку было все равно, сломал ли он ему шею.
Ничего делать не пришлось особо. Просто вытянуть из него немного жизненной силы. Просто пальцем повести, хотя ладно, поднять открытую ладонь. В гигае это делать немного сложнее.
Хорошо, что он оставил куртку в клинике. Другой у него нет, а вот майку, если продырявят выстрелами, сменить можно.
Тут уже было не до концентрации с духовной силой. Пришлось бить. Легонько, в общем-то. Как и уходить от выстрелов. Со стороны это пускай кажется большим везением, но, наверное, ощущение непростое, когда из ниоткуда появляется хмурый парень, одетый явно не по погоде, и начинает методично, не объясняя ничего, избивать людей. Подконтрольных одному, оставшемуся в сознании, - Старрк, не обращая внимания на то, что по боку течет кровь – задело выстрелом, все-таки, медленно подошел к трясущемуся пистолету. Закрыл дуло ладонью, спокойно и немного устало глядя в глаза человеку, под которым зажурчала лужа.
- Не мешайте доктору Томпкинс, - произнес Старрк. Затем, подумав, добавил:
- Пожалуйста.
Влетевший следом за ним человек из фургона замер в изумлении, глядя на побоище, которое устроили в «офисе» кого-то там. Имя Старрк не запомнил. Но на всякий случай уточнил:
- Это ведь были те люди? – человек закивал, отвисшая челюсть подрагивала.
В дверях Старрк посмотрел на него через плечо.
- Я подожду в машине, - равнодушно произнес, и стал спускаться по лестнице.

- Мне бы просто промыть, - не желая напрягать еще и этим, сказал Старрк. – На мне все быстро заживает. Как на собаке, - это было правдой. Регенерация у гигая непростая и быстрая, и совсем не нужно, чтоб человек, доктор Томпкинс, видела его. – Я сам справлюсь. Как Лилинетт? – в клинике опять пахло антисептиком. И спиртом.
- Задело на излете, - пояснил Старрк, сняв майку через голову. На груди, ниже ключиц, ровно посередине, был отчетливо заметен косой шрам.

Отредактировано Coyote Starrk (2019-10-05 10:19:35)

Старрк чувствовал волнение Лилинетт даже на расстоянии. «Просыпалась». Было немного сложно отправить мысленный импульс. Было сложновато уговорить малявку не дергаться. Но очень быстро.
В отличие от людей, они могут переговариваться невербально. В отличие от людей, им не надо выяснять всякое.
«Спокойно», - он смотрит на светловолосую голову на кушетке, маленькие тонкие руки. Он помнит ужас, в котором она очнулась. Он знает этот ужас.
«Больше такого не повторится», - потому что Лилинетт, желает того, или нет, явно – или не очень, привыкает к этому миру. И в следующий раз паники будет меньше. К тому же, сейчас она была напугана своим непонятным состоянием.
«Арранкары не болеют», - повторяет про себя Старрк, опуская глаза на прохладные пальцы женщины. Похоже, она не услышала, что он справится сам. Или не стала слушать - это тоже понятно. Она здесь хозяйка – ее запахом, ее аурой, в этой небольшой тесной клинике пропитано все. Старрк чувствует волчьим чутьем, и не спорит с этим.
Пока что они зависят от этого места. И от милости доктора Томпкинс, - Старрк не прячет спокойную тревогу во взгляде, снова переводя взгляд на Лилинетт.
- Я тоже не болею, - он чуть пожимает плечами. Прохладные пальцы задевают по шраму. Объяснять, или выдумывать что-то он не собирается. Зачем? Это просто шрам. Его шрам. У всех бывают шрамы.
Запах антисептика становится сильнее. Старрк чуть поворачивает голову, отодвигаясь, дабы не мешать, окончательно соглашаясь – безмолвно – на медицинскую помощь. По поджарому напряженному боку снова скользит прохладным, и это почти приятно. Несмотря на небольшую боль. Или боль должна быть большая? Старрк просто умеет терпеть. Физическое – это не беда. У него болело по-другому, там, под шрамом, долго-долго.
«Вечность», - он тихонько вздыхает, стараясь не мешать перевязке.
- Спасибо, - ночлег есть, это уже хорошо. Он незаметно – конечно, незаметно – тянется чутьем к Лилинетт, к ее состоянию. Переломный момент миновал. Как раз когда она просыпалась; завтра уже будет бодрой и подвижной, как всегда. Старрк не может объяснить даже самому себе, откуда знает это. Оно просто есть – как волчье чутье.
Как все прошло? – любопытства доктора Томпкинс аккуратно скруглено, как ее маникюр. Красные ногти. Короткие, чтобы не мешались?
- Быстро, - односложно отвечает Старрк. Затем, чуть подумав, добавляет. – Я попросил тех людей, чтобы они вас больше не беспокоили. Они согласились, - серые глаза встречаются с карими.
- Иногда я бываю убедителен, - как очень спокойный и очень опасный сторожевой пёс.
- Если нужно с чем-то помочь, я могу, - нарушает он повисшее молчание. Наверное, надо уточнить, с чем именно – с такими вот «делами», после которых снова, возможно, придется латать раны, или даже с уборкой в клинике. Но Старрк не уточняет.
Лилинетт на кушетке прерывисто вздыхает во сне. Грудь Старрка вздрагивает точно так же. Он бросает на Лилл быстрый взгляд. Все хорошо. Просто сильным беспокойством шевельнулось во сне, что-то приснилось, что именно – он сейчас трогать не будет.
А что движение было одинаковым, так просто совпадение, - он осторожно надевает майку, отбрасывает ладонью волосы назад.

Отредактировано Coyote Starrk (2019-10-23 01:25:35)

Старрк смотрит на женщину – недолго, вовремя вспомнив, что взгляд у него, как часто говорили, слишком тяжелый. Некоторые люди начинали нервничать. Хотя ничего плохого он не хотел – просто смотрел и размышлял.
Сейчас – что сказать этой женщине. Какую удобную ложь, вернее, полуправду, выбрать.
Он не знает, надолго они в этом городе, или нет. В генсей они с Лилинетт погружались со странным, совсем одинаковым упоением. Для Старрка это было необычным чувством. У Лилинетт горели глаза.
Ей нравилось все. От небоскребов до полей. От роскошно одетых женщин до заплесневелых бомжей – ладно, от последних малявка воротила нос, потому что воняли они невыносимо Но это был мир – живой и цветной.
И они никогда не задумывались о том, что станут делать дальше, полагались на волю случая. Сейчас же случай смотрел на них красивыми карими глазами, и прятал в ямочках на щеках беспокойство. Старрк был признателен за него. Доктор Томпкинс смотрела на Лилинетт.
Он пожимает плечами. Ему неважно, с чем помогать ей.
- Я стрелок, - после небольшой паузы говорит Старрк. Это слово здесь означает военнослужащего, солдата. Это хорошая, главное, правдоподобная – и правдивая история для людей.
Он мог быть комиссован из-за ранения. Тому подтверждение – шрам на груди. Он мог быть дезертиром. Кем угодно, вынужденным скитаться бывшим военным. Который присматривает сейчас за сестрой.
И какая разница, где и когда была эта война. Под любым небом добра не бывает – увы, эту истину Старрк усвоил давно, но не то что бы прочно.
Неважно, что дети должны ходить в школу, и жить по законам этого мира. Спокойного и непроницаемого, как серая каменная стена, взгляда волка хватает, дабы отсечь любые вопросы.
Но доктор Томпкинс оказалась очень добра к ним. Старрку не хочется смотреть на нее так.
- Воевал, - у него не совсем военная выправка, и многие движения отличаются. Но – это потому что Старрк проверял свою легенду. Не все люди оказываются достаточно подкованы в данной сфере.
А если ему зададут вопрос – где, он не станет отвечать.
- Но умею многое, - это правда. Убирать снег, ремонтировать электрику. Даже чинить автомобили. И много всякого еще. Научился – у него очень хорошая память, из-за несколько иного восприятия, нежели у людей. Им мешает множество мелочей, Старрк же способен сосредотачиваться предельно, отрешаясь от мира.
По иронии, этому его научило беспамятство.
- Спасибо. В полном порядке, - непросто было бы ответить что-то еще. Но ведь действительно – боли нет. Крови почти нет.
Больше человеческого, говорил Заэль, вдруг вспоминает Старрк. Больше живого, а то вы с Улькиоррой словно отмороженные.
- Если вы предлагаете, не откажусь, - алкоголь на Примеру действует немного странно. Но не из ряда вон – он не становится агрессивным, или слишком подвижным.
Иногда задает странные вопросы, словно позволяет собственным мыслям ускоряться, и те выскакивают прежде, чем Старрк успевает за ними уследить.
А Лилинетт хуже не будет, - поймав очередной взгляд, обращенный в сторону кушетки, Старрк добавляет, после некоторого молчания:
- Можно не бояться оставить ее одну. Я почувствую, если она проснется, - он смотрит в глаза доктора Томпкинс совершенно серьезно.
- Но она не станет просыпаться в ближайшее время. Она знает, что лучше сейчас поспать, - по лицу пробегает едва заметная тень улыбки.
Сон – как лекарство от любой беды.
Это Лилинетт взяла от Старрка.

Мы же брат и сестра, отвечает бесстрастный взгляд Старрка вскинутым в удивлении темным бровям.
Мы же одно целое, - он тоже смотрит на спящую Лилинетт, и личико той приобретает странную твердость – расслабленную, и в то же время непоколебимую.
Она спряталась там, внутри себя, и восстанавливает силы. Она разумный волчонок. Поэтому Старрк еще пожимает плечами в ответ на недоверие – дескать, можете думать все, что угодно, и легкой волчьей поступью идет следом за доктором Томпкинс.
Он запоминает повороты и дорогу с первого раза. Он найдёт легко, даже с закрытыми глазами – этому тоже научило беспамятство. Ведь когда тонул в сером тумане, когда проваливался, всегда безошибочно – почти всегда – находил обратную дорогу. По собственному запаху, по духовным меткам. Он и тут такую оставит, - рукой Старрк касается деревянного дверного косяка.
Тот, кто умеет видеть, обнаружит там отпечаток лапы. В том, что тут есть такие люди, Старрк не сомневается. Они есть везде – слабо видящие ауры, с небольшой духовной силой. Он даже чувствует здесь, в наполненном звуками и сигаретным дымом зале, нескольких таких.
Они на него тоже смотрят – рослого и молчаливого, тенью следующего за хозяйкой этого места. Обращенные к ней взгляды – уважительные, иногда опасливые, но он привлекает гораздо больше внимания. Может быть, именно поэтому несколько спорщиков стихают резче, чем могло быть – Старрк не будет задумываться об этом.
Он просто обводит зал взглядом, словно прицелом. Просто смотрит по-волчьи, и затем садится на высокий стул, рядом с доктором Томпкинс.
- Что нальете, - ему пододвигают стакан виски. Интерес, с которым на него косится бармен, Старрк предпочитает не замечать.
Мало ли, с чем и зачем он тут.
Мало ли, на сколько придется задержаться.
- Мне все равно, - он чуть пожимает плечами на замечание о славе. Известность нужна, только если выгодна. Как с выгодой в данной ситуации, Старрк еще не понял, но звериная осторожность подсказывает – незачем.
- Этот город… - бармен вовремя отходит, - нехорош, - Старрк смотрит на доктора Томпкинс совершенно серьезно.
- Но пока что мы останемся здесь, - пока ветер снова не позовет их в дорогу.
- С легкостью, - сделав глоток, почти не ощущая вкуса, добавляет Старрк, отвечая на вопрос о работе. Что же, отчего нет. На жизнь надо как-то зарабатывать, а расположение этой женщины – поддерживать.
Голоса в баре заставляют его повернуть голову, чуть прислушаться. Старрк отводит волосы с уха, чуть хмурясь – нет, не ошибся, говорят по-японски.
- Советую приглядеть за теми людьми, - по-прежнему совершенно серьезно произносит он, опять посмотрев на доктора Томпкинс. Бар как раз собирается покинуть троица азиатов – рослые для китайцев. Кажется, они не слишком расположены к этому месту, и его хозяйке.
- Они говорили по-японски, - поясняет Старрк, выдержав паузу. – Я знаю язык. Мы жили в Японии. Там не любят гайдзинов, - поднимает стакан, поднося к своему лицу. – Поэтому мы уехали.
Если она удивится тому, что он услышал этих людей в таком шуме, и понял, о чем они говорили, у Старрка найдется объяснение.