Все, что могут сейчас извергнуть – иначе не выразиться, блять, его истерзанные мозги, это – «что, снова что ли?»
Вот так вот смешно. Только от смеха – беззвучного, которым Хирако заходится, сминает бараки гобантая. О-ох бля, - это так смешно. Это так смешно, потому что такое уже было, и осознанием этого, мать его, прошлого, ребра выворачивает вместе с лопатками. Мир выворачивает, как банкае Хирако – и самого его сейчас, похоже, вывернет.
Он нахер отказывается в это верить. «Только не снова», - униженно просит что-то внутри, и он, на себя вконец озлившись, срывается в сюнпо, скорее, скорее, до сраного Мукена.
Как это дерьмо могло случиться? – бессмысленный, пустой вопрос. Только по вискам тянутся обручами костяные полосы – маска является сама собой, и Хирако не спохватывается, чтобы ее убрать. Сюнпо – резче. Дыхание – с присвистом, а глазницы маски – слово два крохотных, но, сука убийственных Серо.
Он убьет. Без суда и следствия на этот раз, любого, кто у него на пути окажется – да и какие суд и следствие, разве в этом гребаном Готэе хотя бы сейчас будет что-то честно? Смешно бля!
Он не позволит больше такого унижения для себя, - «хей, братан, да о чем ты?! Все уже случилось!» - а этот ублюдок внутри заходится смехом, его аж выворачивает хохотом.
Да Хирако и самого выворачивает от ненависти к себе, от презрения. От того, что опять оказался таким слепцом. И это хорошо, что сейчас лицо его скрыто маской, потому что такого бешенства лучше никому не видеть.
Кругом Мукена – выжженная пустыня, и мертвые точки уничтоженной духовной силы. Такое остается, когда кого-то уничтожают, аннигилируют, блять; беловатые следы, как приснопамятные «тени Хиросимы». В виде человеческих силуэтов, обломков – что отлетело, то в прах сгорело, и так осталось.
Упустили. И  в этом виноват Хирако, - «как я бля не разглядел?» - улыбочки эти, все как обычно, щебет-лепет, «отряд в порядке, Хирако-тайчо…»
И все это время эта мелкая тварь готовила такое. Такое!
«Чтобы вам всем», - горько и яростно сверкает в голове, и Саканадэ летит из ножен прочь. Хирако пригибает к земле чужой реяцу, - махом, и сквозь прорези маски, шум в голове – ревущий, как тут только пламя ревело, он видит одноглазую рожу Кьёраку.
Что, прошляпил, говнокомандующий?!
- С дороги, - шипит Хирако – нет, не Хирако уже. С боков ударяет духовной силой, еще и еще – остальные капитаны, ты посмотри бля, подступили, и им только дай знак и повод – разорвут. Чего еще не разорвали? Чего еще не хохочут, а? – дыхание рвется опять с присвистом, глухо, а реяцу поднимается клокочущей стеной.
- Остановись, капитан Хирако, - сучий ублюдок Кьёраку стоит, как ни в чем не бывало.
- Где Сой Фонг?! – рявкает тот, быстро озираясь, а потом наплевав уже, махом вскипев – да какого долбаного хрена?
- Упустили?! Прохлопали?! – «я, я упустил, я прохлопал, это, блять, только моя вина, что я таким слепым оказался».
- Давай-ка остынь, Синдзи, - остыть? Остыть? После того, что эта мелкая тварь учудила?
«Сучка, я же знал, что тебе нельзя доверять», - бесполезно. Он сейчас только хуже делает, на посмешище себя выставляя, - «да плевать. Пле-вать», - рукоять Саканадэ раскаляется, и выжженная равнина перед Мукеном снова взрывается.

«Теперь я сам тут блять. Охренительно», - шутка. Нет, это гребаная шутка, или дурной сон. такого дерьма не было даже сто с лишним лет назад, - «тогда было о чем другом беспокоиться»,
Выживание. Какие-то цели.
Идиотизм.
Дурацкая мысль пробивается сквозь темноту ремней, закрывающих глаза, примотавших Хирако к креслу, навроде того, к которому раньше был привязан Айзен. Айзен! – прожигает такой ненавистью, что камера опять содрогается. Нет, его так, как ублюдка Соуске, не заперли. Послабее, - «не дотянул, да?» - у Хирако, к меносам дырявым, просто уже ни мыслей нет. ни желания думать.
Момо, значит, решила вот так вот. Значит, «никто не должен страдать в тюрьме», - записка ее. Объяснительная, мать ее, записка.
И какое тут трезвое и рациональное мышление вообще?
Генсей для беглецов сейчас, конечно, идеальное прикрытие. «Сучка», - если… нет, когда Хирако найдет их, то миру конец. Всему кругом конец. И…
«Зачем я вообще сюда возвращался?» - наотмашь бьет здравой такой, тяжеленной мыслью. Ради этого? Ради капитанского хаори, ради блять, своего места?
А затем духовного чувства, которое ему тут не перекрыли, касается одно. Знакомое.
«Блядство».
Лязгают решетки, Хирако не видит, что там происходит – глаза завязаны. Но ему и не надо. Все чувствует. Теперь также чувствует, что они одни.
Идеальное место для встречи, да, лейтенант Восьмого, мать его, отряда? – черт, как же он ненавидит Готэй.
Как же он ненавидит это все.
- Зачем пришла? – рот ему не запечатывали.
Ну давай, мартышечка, поглумись. Скажи что-нибудь вроде «я же тебя предупреждала, придурок».
Давай, ебни по больному, как ты это умеешь. Посмейся, дескать, за что боролся, на то и напоролся? – и сейчас на месте Айзена, за попытку применения силы, за занпакто, за почти банкай…
Как они на него все навалились-то, а. Хирако еще помнил, прежде чем его смяло силой Зараки, как очень пожалел о том, что Сой Фонг все-таки не было.
Ее он бы успел прикончить.

Сузив глаза, Хирако скользит по мартышке взглядом, и цыкает сквозь зубы – ишь ты. Не в форме. Без шеврона заявилась, в том самом красном спортивном костюме. Будто из прошлого генсейского сюда прискакала.
«Охренительно, бля».
Если кого как облупленную он знает, так это Хиори, - «какого долбаного хрена я не перевел ее к себе, а?» - бесполезной херней просвечивается мысль, прожигает самой что ни на есть глупостью. Терпи, уебок. Терпи. За что боролся – на то и напоролся. Боролся за доверие – им же тебя и распластали, как идиота последнего, - взгляд его делается жёстче, а оскал злее.
«Сучка», – черные ленты, которыми его сковали, немного потрескивают. Реяцу бесится, бесится и Тот, что внутри. Еще и из-за Маюри – тот, сучий ублюдок, о, как возрадовался, когда ему даже вот так вот достался вайзард для исследований.
Это никого не удивляет. И Хирако все больше и больше кажется, что подобное никого не удивляет и то, что его он оказался предан в очередной раз.
Счастливый сука проклятый Пятый Отряд, - он сильно втягивает воздух носом, поморщившись от грохота в ушах, когда Хиори наподдала по решетке ногой.
- А тебе кто сказал, что меня вытаскивать надо? - смешок комкает легкие изнутри. Дышать до сих пор получается хреново – когда по тебе херачит Кенпачи, это не жук чихнул, а учитывая, что ленты на ребрах не дают восстанавливаться духовной силе, то все ещё и в разы хуже становится.
«Ебись оно все конем», - но если к себе прислушаться, то все в порядке. Все потихоньку зарастает и встает на свои места…
А оно такое вообще возможно? – усмехнувшись, дернув ртом в оскале, Хирако поднимает на мартышку глаза.
- Ты что тут, решила, - хохот комкает горло, беззвучный, кривит губы, - решила что ли, как Хинамори-фукутайчо, а? – он смеется, сука, если бы не эти гребаные ленты – ох как бы он рассмеялся. Еще громче.
Еще злее. Безумней? - да идите в жопу.
- Меня вытаскивать? Ломать тут что? Сдурела? Про охрану тоже не подумала, что ли? – если это не истерика, то что-то на нее охренительно похожее. Хирако не в курсе – Хирако не пробовал раньше. Не случалось всегда, собой владел – как же по-идиотски сейчас звучат не то что слова эти, но просто мысли.
Ты никогда ничем не владел как следует, придурок.
И не будешь владеть.
Хуже всего – прожигающий до самого нутра стыд. И единственное, что может его от этого избавить – голова Хинамори Момо. И Айзена Соуске.
- Угомонись, - смех обрывается, как накрытый ладонью огонек. Голос звучит сухо и устало, но четко.
- Это чтобы я не разнес гребаное Общество Душ. Что, не соображаешь сама, что ли? – ох сейчас у кого-то хвосты воспламенятся, однако. Но Хирако решительно наплевать. Сейчас ему уж точно не до пиетета, и внимания к чужим чувствам. Даже к мартышкиным – и ничто даже не дернется в нем при взгляде на нее.
Любовь – любовью. А война – по расписанию.
«Война навсегда теперь», - Хирако вдыхает, медленно и медленно же выдыхает, выравнивая духовный фон, кое-как – сердцебиение, и хотя бы немного стараясь успокоиться. Затея бесполезная, но надо. Надо, чтоб ему.
- Кьёраку и остальные сейчас собирают информацию. Ищут след. В Отряде небось сейчас все вверх дном, - и настолько больно за отряд, что даже как-то все равно за бардак, который там творится. Нет, Хирако охренеть как жаль своих подчиненных. Им всем, почитай, то же самое, что давеча, пришлось пережить.
Но не так как ему.
«Не так, как мне», - на мгновение он отводит глаза, но затем смотрит на Хиори в упор.
- Потом соберут карательный отряд, - взглядом сверлит её. – Такой, как за нами когда-то посылали, - только вот капитанов в их главе не ставили.
- Ты со мной?

«А мне не плевать», - Хирако, будь оно все проклято, невозможно наплевать на Общество Душ. И так тошнит, как паскудно от этого осознания, что хоть вой, хоть банкай заказывай. И поминки по всему Обществу Душ, ага, именно.
Банкая Хирако запрещено применять. Просто – запрещено, - алый туман стелется, заволакивает глаза, но не лихорадкой, не боевым каким-то сраным ражем, а спокойной – спокойной! – и злой уверенностью.
«Саканадэ, сучонок ты такой», - тот молчит, только скалится ехидно, и кольцо внутри Синдзи раскачивается размашисто, будто маятник. Туда-сюда, туда-сюда – и очень хочется поверить в то, что оно его уравновешивает.
Он закрывает глаза, сосредотачиваясь. Насколько может – должен. Должен, ради Общества Душ, ради… себя самого, ради собственной сраной гордости.
Он, Хирако Синдзи – дохрена гордый. Терпеливый, умеющий ждать, но такого не простит никогда. И во главе карательного отряда встанет сам. Как капитан.
Как… капитан?
Веки вздрагивают, взгляд быстро вскидывается на мартышку. Как в старые гребаные добрые – «нет, нихуя» - времена. Не самые лучше, - «для нас двоих». Хирако медленно ведет по ней взглядом, рассматривает, ощущая внутри не спокойствие, а непонятную неподвижность. «Что я буду делать?» - ох как же хочется нахер послать все эти условности, весь клятый Готэй с его правилами, и гребаными принципами действий и противодействий. Но кому, как не Хирако, значит о противовесах?!
«И воздаянии», - стиснув зубы, он выдыхает, под внезапно разорвавшийся внутри снаряд с напалмом – раскаленной горечью растекается по горлу, по легким, сводит, делая другой путь невозможным:
- Так была? Или есть? – о да, Хирако-тайчо. Самое-самое время прицепиться к словам, но выбора нет. Выхода нет.
Он-то, дурень стоеросовый, так надеялся, что теперь все будет хорошо. Что Хиори, все-таки поддавшаяся на уговоры Кьёраку и Лизы, возвратится в Общество Душ, перестанет уже валять дурака, а их встречи больше не будут напоминать серые пленки из мыла – мыльных опер, которые днем крутят по телику на всяких затрапезных сотых каналах. Они оба знали, и Хиори, и Хирако, что такие вот отношения, такие вот встречи – решение временное, и чем дальше шло, тем хуже становилось.
Тянули жилы друг из друга. И, стоило ему хоть немного понадеяться на лучшее, как все, жизнь с размаху еблом его, да в дерьмо.
- Думаешь, я не понимаю, что все это значит? – он зыркает на ее спортивный костюм, глазами обводит. Охренеть, у него тут предательство только что случилось, на минуточку, его самого кинули и опозорили так, что проще брюхо себе вспороть, чем даже думать об этом – обделался, обосрался Хирако-тайчо! – а он решил… отношения выяснить, что ли?
Смешно. Ох как смешно, но Хирако не смеется, глядя в глаза Саругаки. «Мартышечка», - и как же больно, мать его, понимать, что они-то вот как раз ни в чем не виноваты, но по ним рикошетами ударило сейчас – и раскололо.
Не останется Хиори больше с ним. Не нужен ей такой неудачник, так ведь?
«По законам военного времени…» - зачем-то звучит в башке, некстати. А у них военное время и положение, все так – Кьёраку с момента побега объявил его, сразу же.
Что они там ищут сейчас, и что найдут, эти гребаные раззявы из Омницукидо?! – Хирако не отводит взгляда, набирает воздуха в грудь.
- Хиори, - он шинигами. Пускай с недоделком-Пустым внутри, но он, Хирако Синдзи, для себя это выбрал. И иначе не будет, хоть ты как крути, пусть, пусть – гребаный Готэй со всем его дерьмом – это его суть. Это уже не поддается логике, потому что как, казалось бы, можно оставаться верным тому, что тебя дважды предало? – «а вот так».
Потому что приходит пора взрослеть, и, пускай не принимать что-то, но понимать.
А сейчас его предал не Готэй. Его предала одна слишком сладко поющая сучка, которая – по законам военного времени! – будет поймана и казнена. Его руками.
Капитана Хирако.
Разжалованная.
- Надень форму и шеврон, Хиори, - тихо, с болью произносит Хирако. – Иначе я тебя потеряю, - «пожалуйста. Пожалуйста, Хиори».
Хватит безумия и глупостей.
- Сделаем это вместе.

Кругом Мукена – выжженная пустыня.
«В Хиросиме было хуже», - кругом Мукена – выжженная пустыня, а на душе у Хирако – три таких. Да четвертой – расплавленное стекло на месте Хиросимы. Пустые дома, выжженные, выгоревшие, белые тени на парапетах, расползающееся месиво снесенных взрывом в кучу кровавых тел. Кровавых? Да высохла там кровь, трухой стала, сажей поднялась.
Летала тогда, помнится, забивала обожженные легкие.
«Поднимись уже, соберись, придурок», - край рта дергается, дергаются мышцы на шее.
«Хватит», - как там это? – собраться, успокоиться – реяцу ровненькая, безмолвная. В минус, что называется. Как вайзарды умеют лучше всех. А нервы – натянутые гребаные струны.
После всего наваливается апатия. Так что, когда в камере с него стали соскальзывать черные ленты, Хирако только безразлично покосился, дернув щекой. И не стал думать о том, что со стороны его тюремщиков это, правда, даже… уместно.
«Потому что хватит с меня позора, так?» - а еще это проверка на доверие. Что гобантай-тайчо станет делать, как начнет бросаться на решетки, что, как, что?! – но все было тихо. Оглушительно тихо – темный коридор позади решетки, опустевший после ухода Хиори, хранил гробовое молчание.
Ну, откуда-то за ним явно наблюдали. Но ни одной души Хирако не попалось навстречу, когда выходил. Поправляя хаори, изрядно помятый, с черными от копоти рукавами.
Всплыло в памяти, как с такими же рукавами, только измазанными чернилами, он выходил к отряду.  К своему отряду. Приветствовать. Первый, мать его, смотр проводить, приветственные и вдохновляющие речи толкать. В сопровождении… своего лейтенанта.
Когда Хинамори – не-а, больше «Момо-тян» в голове даже и не проскальзывает, вернулась из лазарета, куда ее отправил другой лейтенант Хирако-тайчо, мать его ебись конем, прежний.
«Как так-то?» - у Хирако было дохренища времени, чтобы обдолбаться этим бесполезным вопросом. Чего-то он в людях, все-таки, не понимает. И в шинигами. Да и вообще – дурак дураком.
Его сумели провести уже дважды. От этой мысли кишки в петли заворачиваются, так паскудно – правда, хуже, чем раньше, пока что не будет.
Пока что. Просто он устал сейчас. Нужно передохнуть и собраться.
«Нет, просто так такие затеи не проворачивают», - Хинамори не сумела бы сделать подобное одна. Просто тяму бы не хватило. Есть у нее сообщники, - на удивление, башка его сейчас соображала внятно и четко.
Ичимару, которого недавно Абарай обнаружил в генсее, и приволок в Общество Душ? Так тот вроде полуживой, и сейчас у Куротсучи под присмотром, - Хирако вскинул голову куда-то в темный угол, предполагая именно там устройства наблюдения, и показал средний палец. Угол не ответил.
«Да и меносы драные с тобой».
Кто-то еще. Был у чертовой Момо сообщник.
- Копайте, с кем она работала, Кьёраку-сан, - ишь. Стоит, ждет. Перед Мукеном, на выжженной пустыне стоя. Захотелось въебать – благостный, яркий, улыбается, ишь, из-под шляпы. Один. Так и встали друг против друга, как два…
Врага? легко.
- Забирай, капитан Хирако, - Саканадэ темно-красной полосой ножен перечеркнул пространство. Хирако поймал его в воздухе ближе к рукояти.
- Я щас должен сказать, типа как, не боишься доверить мне оружие, ты ж понимаешь, а? – он оскалился. Скверно оскалился. И реяцу затрепетала так, что чувствовалось в самой дальней дали Общества Душ.
Кьёраку быы хоть бы хны.
- Ты знаешь, что нужно делать, Синдзи, - неа, ничерта он не знает. И вот от этой гребаной неопределённости сводит руки, потому что – смешно, бля, смешно! – он не знает.
По закону он должен их сюда привести. Обоих. Под правосудие, - «какое нахрен правосудие?! От этих?! От…»
Какая же все-таки это жуткая срань, какое же это все-таки дерьмо, доверять – и Хирако вдруг осознал, что скалится потерянно, и смотрит на нынешнего со-тайчо, сука, доверяя.
Потому что все, что Кьёраку…
- Ты же его выпустил тогда, так, - тио проговорил он, вдруг ударенный воспоминанием. Квинси, Яхве, неизбежное… поражение. – Айзена. Он тогда уже что-то сделал, да? Так?! Тогда уже!..
- Нет, - Кьёраку только башкой покачал, и от этого стало еще хуже.
Будто бы хуже еще могло стать, мать его.
- Ты знаешь, чего не нужно делать, Синдзи.

«Знаю».
А Сенкаймон стоит красными, будто кровью вымазанными, высокими столбами.
Подкрепление у Хирако будет, Кьёраку гарантировал. Но – нет.
«Я должен сам. Во что бы то ни стало», - это все такое редкостное дерьмо, увещевать себя в таком тоне, это все такое…
А держаться-то больше не за что, - рука скребнула по убранному за пазуху приказу, который передал ему Кьёраку.
Всё чин чинарем. Все как положено.
Любые средства, - «как поступили бы с нами, да, ребята?»
Как хотели поступить с ним сто с гаком лет назад – в случае сопротивления прикончить на месте. Какой там еще гуманный и справедливый суд.
Может быть, у Хирако у единственного есть возможность уничтожить Айзена. У единственного, - это безумие, в чем-то, идти против этого ублюдка и его сучки-прихлебательницы всего-то вдвоем, - «ты рехнулся, Хирако».
Нет.
- Есть что сказать – говори, - не глядя на Хиори, произнёс Хирако, переступая порог Сенкаймона и входя в Разделитель Миров.

«Нечего», - вот можно было и не врать. Хирако дернулся, как от удара, оскалил зубы коротко – но ничего не сказал. Пока что.
Тени Разделителя миров плясали по лицу, света тут, как обычно, нет – пришлось парочку огней из реяцу засветить, чтобы сопровождали. Все отключено – и Ловчий Таран, и прочее.
А еще, выходит, вся эта срань была вырублена, когда уходили Айзен и Хинамори.
Был у них сообщник, как ни крути, мать их! – от неизвестности у Хирако внутри все скручивало и обливало кислотой. Еще и эта тут рядом, с лицом таким, будто…
«А, да будто бы у меня ебальник веселее», - даже мысль какая-то странная – «веселее».
Хирако коротко подышал, успокаиваясь, и прибавил шагу в сюнпо. Хиори шла рядом, не отставала.
А сердце у него колотилось с такой болью, будто весь зоопарк, что у него внутри, ххерачил изнутри по ребрам. И в груди все шире и шире расползалась дыра. Тот, кто внутри, как-то ехидно притих, а Саканадэ… 
Саканадэ замер, чувствуя настрой Хирако.
- Пиздишь, - спокойно бросил тот мартышке на бегу. – Лучше скажи мне все сейчас, потому что потом шанса не будет, - он глянул на ее мордашку – печальную, с тенями вокруг глаз, и подумал, что она точно ревела. Да, да, от злости – по-любому ревела.
Что он, не знает ее, что ли.
- Помнишь ту ночь? – будничным тоном спросил Хирако, не уточняя, о какой ночи идет речь – да ведь и незачем. Явно уж не о той ночи идет речь, когда они впервые переспали.
Или когда она вернулась в Готэй, и он плясать был готов от радости, не веря, но держался за ребра – насовала Хиори ему своими остренькими и твердыми кулачками будь здоров.
И не пляж Симоносеки, с поцелуями под канонаду – нет, раньше. Ту ночь, что рассекла их жизнь ударом меча. Синдзи так и вовсе едва не располовинила этим вот, - беглый взгляд на торчащий из-за спины Хиори Кубикири Орочи.
С ее дрожащей черной, как сейчас, реяцу.
- Знаешь, почему мы облажались? – они вообще, редко так-то говорили о той ночи. Там ведь только начни ковырять, и гребаным чувством вины затопит, словно океаном, причем от каждого. Ковырять друг друга – да кому оно нахрен сдалось?
Нет, ладно. Обсуждали они это. С Кенсеем, с Лавом, с Ооторибаши – «с теми, кто адекватнее».
С Лизой вообще незачем было – с ней вообще слов требовалось очень мало. Маширо и Хачи – с ними прокатило, нормально. Куна даже почти не ревела.
Вот с Хиори не приходилось. Почти ни разу. Ну, сейчас вот придется.
А ответа на свой вопрос Хирако не ждал.
- Не из-за неожиданности или масок, - сейчас об этом можно говорить очень даже спокойно. Хирако и говорит, шага в сюнпо не сбавляя. – И не из-за иллюзий сучонка Соуске. Из-за меня. Я мог всех спасти, - сейчас мартышенция небось всколыхнется, дескать, охренел?! – и как же бля, много в этом слове для него соединяется. Охренел, действительно.
- Четыре, значит, капитана, три лейтенанта – и если что, у Лизы уже был банкай, если ты не знала… и так просохатились. Еще и Хачи с Киске и Тессай-саном, да? Задавалась же вопросом небось, чего мы так обосрались, и чего в банкаи не пошли? Я ж еще дольше всех держался, помнится, - сухо и вполголоса Хирако воскрешает то, что, наверное, никогда не хотел забывать.
- Ты никогда не видела мой банкай, так? – его в Обществе Душ вообще никто не видел. Почти. Уцелевших не осталось – дед Ямамото ж уже помер, так что некому.
- И не увидишь. Когда мы их выследим, - сейчас будто не Хирако говорит, а кто-то за него, отрешенно, - Кьёраку обещал послать подкрепление, способное сбить иллюзии. Реяцу у Сосуке бешеная. Там справился бы, по здравому, только Кенпачи – но хер ему, - тот, кстати говоря, даже не выступал. Даже такой, как Зараки, понимает.
- Дальше вы все свалите. От тебя требуется прикрывать меня, пока мы не уведем их, где бы они ни оказались, из места, где слишком много душ. Если нам изначально не повезет, - капитан остается капитаном. - А зная этого ублюдка и его сучку, они точно пойдут туда, где дохрена народу.
- Потому что что бы там кругом ни было, я это уничтожу. Поэтому ты свалишь. Бегом. Быстрее самого быстрого сюнпо. Поняла?

Да и нахер бы, - у Хирако зубы сводит от одной только мысли о том, что брать с собой Хиори – это гребаная необходимость. Что бля, полагаться на нее в этом бою равносильно самоубийству. Она и его утянет за собой, - «да я и не уверен, что вернусь».
Такая простая мысль, такой вот у него простой и самоубийственный банкай.
А промеж этих светлых хвостиков он сейчас бы залепил затрещину, конечно же. Что она из себя тут строит, какую гребаную оскорбленную невинность, за что блять так злится? За него? – здрасте, приехали. Без проблем, но на него-то нахера злиться?
«Да потому что ты долбоеб и придурок, растяпа», - злорадно хихикает тот, кто внутри, и Хирако срывается с места бешеным прыжком сюнпо, нагоняет мартышку в какую-то долю секунды.
Тоже блять, небось думает, что нахера бы ей это все сдалось, - оскал у него нехороший, а нутро так и сводит стуком – сердце как бешеное.
Не нужен ей такой вот Хирако. Бля, как по-детски и по-идиотски звучит, но он-то все понимает. Еще когда в гребаной этой спортивке ее увидел, то понял, что все, приехали. Кранты и пизда.
«Ага, щас», - он хватает мартышку за плечо, с силой к себе разворачивая.
- Если ты не свалишь вовремя, я тебя убью, - голос – глухой, сквозь маску. Что она бля о себе мнит. Какого гребаного хрена? – ярость накатывает, пополам с бессилием. Достучаться до этой упрямой дуры не легче, чем, допустим, втолковать Маширо тонкости квантовой механики.
Он бы лучше ее по башке стукнул, да тут в уголочке тоннеля бы и прикопал. До поры.
Почему все иногда так сложно бывает, почему блять Хиори вечно надо все усложнять?!
- Ты хоть раз мой банкай видела? – частички белой кости тянутся вбок, истаивают, открывая лицо. А если взглядом можно было бы убиваться, то сейчас Хирако справился бы и без банкая. – Ты заебала выебываться, честно, Хиори, ты ничерта не помогаешь.
Пальцы стискиваются на костлявом плече, сильно, но наплевать. Так до нее дойдет, может быть, быстрее.
- Мой банкай уничтожает все, что кругом него и меня. Это, блять, поле антиматерии. Усекла? Я тебе говорю как лучше, ты же блять, похоже, совсем ума лишилась. Жить надоело, да? – «а если не удержишь это дерьмо, а? ты ж нестабильный такой?» - ехидная ты тварь, а.
Там все так ебнет, что…
- Забыла Хиросиму? – уже спокойней, выпуская мартышкино плечо, добавляет Хирако. – Так вот, я – страшнее в тысячу раз.
Он выдыхает – вспышки гнева у него кратковременные, и больше на мартышку не смотрит. Рывок, другой – неважно, дошло до нее, или нет, дальше она будет сама уже виновата. Сама, блять! Надоело нянькаться!..
«А если она помрет из-за своей дурости, то что с тобой будет?» - о, дельное замечание.
«Тогда гобантаю придется искать себе нового капитана», - потому что и Хирако нахрен не усралось это существование без этой вот полоумной. Створки сенкаймона разлетаются перед ним, как от удара. Воздух мира живых не похож на то дерьмо, которым приходится дышать в тоннеле, и Хирако невольно хватает его ртом глубже, останавливаясь. Парни из Омницукидо должны быть где-то поблизости- и вот, ага. Черным мазком по пространству что-то вздрагивает, и один из бойцов нибантая, в черной маске, открывающей только глаза, замирает в почтительной поез возле Хирако.
- Докладываю, Хирако-тайчо, - о потоках духовной силы. О следе, который был старательно заметен. О…
- Я знаю, куда эта тварь двинула. Можешь не подсказывать дальше, - смаргивает Хирако устало, с силой дергая себя за узел галстука.
И как же он раньше не догадался. Он рассказывал Момо о Хиросиме. Немного и скупо.
А по докладу судя, эта сучка со своим приятелем отправилась туда, - Хирако судорожно сглатывает, отпуская шиноби жестом. Вдыхает и выдыхает сильно.
Надо угомониться. Надо идти туда с холодной головой.
Что-то херово получается.

Уйдет? Это что же еще за приколы такие? — Хирако поначалу показалось, что он ослышался. Но нет, его ненаглядная мартышенция и не думает шутить.
Прошла любовь, завяли помидоры, а, Хиори? — он просто отвернулся от нее, даже не собираясь отвечать на подобную херню. Есть кое-что поважнее, оказывается. Айзена и Момо найти, допустим.
Нужно думать, как оно теперь будет дальше. Без нее.
«Я не хотела возвращаться, я вернулась только ради тебя», — прежней обидой, до усрачки обидой так и полыхнуло в нем. Типа как с того света она к нему возвратилась, потому что ее ничто больше не держало в этом мире. Спасибо, блять, за великую милость!
«А теперь я уже и так об этом думаю, ага?» — его не хватило даже на оскал. Что-то в груди провернулось одновременно тупой и острой гранью, и Хирако ненадолго забыл, как дышать.
Не хотела возвращаться. Ничто не держало. «А как же я, Хиори?» — да кому ты нужен, Синдзи.
Ну, что же. Всякое бывает. Все предают, — оскал все-таки прорезает лицо, прорезает — кривой, ломаной улыбкой.
Хирако вздохнул почти облегченно, полной грудью. Так перед эшафотом, наверное, дышат. Перед смертью не надышишься, ага?
«Вот я один и остался», — он сморгнул, не веря, чем-то еще, остатками какими-то цепляясь за то, что еще что-то можно будет изменить?
Да ничего не будет. Все, как и думал раньше — у Саругаки своя херня в башке. Выбивать эту самую херню он, честно говоря, уже устал.
От непонятного чувства вины перед ней, что она, блять, все Общество Душ именно терпит ради него, такого распрекрасного. На ее конопатой мордашке это было написано всякий раз, как если бы у нее перед носом что-то давненько так уже сдохло. Ей не усрались эти шинигами, не усрался отряд, в котором, как Синдзи надеялся, ей хорошо — ну, у Лизы-то, не усралось то, что было у него.
Все то, что для него было ценно.
Да наверное, с самого начала не надо было что-то затевать. Как бы ни щемило сердце, для чего-то… такого они просто оба не созданы.
А Хирако себя не в дерьме нашел, чтобы еще, бесконечные годы прозябать в генсее. Что он там блять не видел? Как люди друг друга убивают, или просто стареют, болеют и дохнут? И чем он там станет заниматься, а? Опять искать очередную новую работу, ходить в кино на тупые одинаковые фильмы, жрать еду из уличных магазинчиков? — он уставился на Хиори почти что в отчаянии, но быстро сморгнул, спрятал все.
«Ей насрать», — глухо шепнул Тот, что внутри, и на сей раз Синдзи его даже не одёрнул.
Прав ведь, ублюдок.
Насрать Хиори на то, что как он чужая в Обществе Душ, так и хирако мир живых опостылел. И что одним генсеем, именно! — одним генсеем он свое существование ограничивать не желает. Шинигами же не просто духи, они проводники душ, они… да куда захотят, могут отправиться, мать его! Хоть в какой из выдуманных дерьмовых фильмов…
Он встряхнулся, и провел ладонью по лицу.
Говорить, что не может ее потерять — бесполезно. Он уже ее потерял.
Она уже его предала.
— Да как пожелаешь, — безразлично пожимает Хирако плечами, понимая, что все — терпелка кончилась. Охуительно долгая терпелка его таки иссякла, лопнула! — и вместе с тем прекрасно зная, что из-за дурости этой полоумной, которая не способна ни меняться, ни кого-то еще слышать — они, скорее всего, оба вскорости и полягут.
И на компромиссы идти он не собирается. Заебало. «Эй, это меня, вообще-то, предали, это я тут жертва, я блять в чем виноват?!»
Да в том, что ты кретин. И девушка у тебя тебе под стать.
— Забыла дорожку до Симоносеки? — почти глумливо уточнил Хирако, склоняя голову к плечу. — А еще дольше меня в генсее пробыла, а, — и сорвался с места в сюнпо. К памятным, мать их, местам.
Они никогда друг друга не понимали, это стоило признать.
Но голодными и скрывающимися они были намного счастливей. Цель была. Общая. Мечта была, горело что-то а теперь — унылая рутина и приветствия сквозь зубы.
И какая уж там теперь любовь. С мартышкой даже начистоту не поговоришь — бесполезняк, слушать не станет. Сколько раз он уже в том убедился.

Отредактировано Hirako Shinji (2019-09-29 12:30:13)

Ха, да мартышенция, похоже, считает, что Хирако-тайчо зазря свою капитанскую пайку жрет, а.
Она, похоже, считает, что он херово ее знает. Что не чувствует ничерта – нет, ну доля правды есть, сейчас между ними грянуло будто бы той стеной, которая ограждает Сейрейтей, но совсем уж идиотом его считать не надо, ага? – он ощутил колебания духовной силы в доли секунды, и в сюнпо уклонился быстро, даже охренительно быстро – то самое, что могло бы оказаться поводом для комплимента со стороны кого-нибудь охренительного быстрого, типа там Сой Фонг, или кого еще. Нет, правда, быстро увернулся. Будто ждал чего-то такого, - «а ведь я и ждал».
- и он обернулся на Хиори, недовольно цыкая от запаха сожженной реяцу. Ага, забавно. Она воняет – а люди, какие там есть внизу, очень удивились откуда ни возьмись упавшему на них ветру.
Ниче-ниче. Это тут просто наверху кое-кто отношения выясняет, - он стиснул зубы, глядя на текущие по конопушкам ручейки слёз. Опять ломануло изнутри безумным этим – что ты, что ты, чего разревелась, только не реви, нет! – но Хирако его взял за шкирку, двумя пальцами подцепил будто бы, и щелчком отбросил.
Что ревешь, Хиори?
Ты ведь все для себя уже решила, - он только с досадой приподнял верхнюю губу, и вздохнул, сутулясь.
Ну бля-а, - неа, будто и не было ему тройного Серо под жопу. Да какое там вообще тройное Серо? Ему сейчас с ублюдком драться, у которого иллюзии – главное оружие, который, даже будучи запечатанным и связанным, умудрился спутать карты квинси, и малость потрудиться на благо Общества Душ. Потрудиться! На благо!
«А я сейчас – тот самый кусок дерьма, который сбоку припёка, и хер знает, что делает», - Хирако чуть оскалился, понимая, что сказанное мартышкой его все-таки задевает. Да блять, у него есть гребаная гордость, да блять, что было – то было, но Хиори, на самом деле, не понимает кое-чего, и это кое-что – самое важное.
А все эти вопли и обиды надо бы оставить уже позади. В гребаном детстве.
- Да, да, ага. Ты вернулась. Ко мне. Спасибо. Я это знаю и ценю. Я тебя вообще-то люблю, - отрывисто отвечает он, глядя на свою гребаную любовь, от которой и отказаться не в силах (какое отказаться сдохнуть проще! – э, нелогичность, привет), и с которой вместе быть, оказывается, полный пиздец.
- Ты только одной охренительно большой вещи не понимаешь, Хиори, - он на нее сейчас смотрел, как на маленькую. Нет, ну в каком-то смысле она такой и оставалась, не менялась почти, а надо, надо! Потому что жизнь нихера не стоит на месте. И приоритеты.
- Это не Общество Душ об меня вытерло ноги, как ты выразилась. Пойми – Момо – это нихуя не Общество Душ. Соуске – тоже. Это говно, но они – не Готэй. Они больше не часть Готэя, а я – часть Готэя. Готэй меня не предавал на этот раз. Просто у них есть правила, и они поступают по правилам. И так надо, так всегда надо. Тебе на эти правила насрать всегда было, насрать и сейчас. Мне – не насрать, - голос становился серьезней. – Эти двое - предали. А если б ты поменьше дулась, и смотрела получше, то поняла бы, что нашу разницу с шинигами уже в общем, никто и не помнит. На Лизу глянь с Кьёраку, на остальных – да нормально во всех отрядах, я тебе говорю, я это видел, я это вижу, а ты никак все понять не можешь, что прошлое дерьмо нужно отпустить, и дальше жить. Я понимаю, сложно. Но нужно. И если ты сейчас скажешь, что я из-за своих амбиций и твою жизнь по пизде пустил, то, в общем, будешь права, - вдруг вздохнул Хирако. А внутри злорадный червячок поплясывал – вот, наконец-то, заговорила же? Припёрло?
- Я сдохну в генсее, ты – подыхаешь в Обществе Душ, - вот будто им не надо сейчас за преступником гнаться, выслеживать… а, да что уж. Их уже уютно небось ждут, с пикником, на гребаном Симоносеки. Хирако рассказал о нем Момо, как-то в недобрый час вспомнив Хиросиму. Упомянул, что там они после взрыва остановились, и как все оно было, не говорил, конечно же. Просто – вот, название.
- Так что, если выживем – надо будет решить, что да как, - так вот просто, именно. Есть предел любым силам, даже силам Хирако. – Если ты считаешь, что не можешь меня понять – вот, попробуй. Об меня не вытерли ноги – да, меня оплевали, но есть возможность расквитаться со всем этим дерьмом. У меня. Это мое право, моя гордость. Я хочу все исправить, блять, я просто обоих их хочу убить и чтобы все кончилось, как ты не понимаешь, Хиори? – он резко зажмурился.
Не понимает и не поймет. Вбила себе в голову, что знает Хирако лучше него самого, а.