Иногда, Сакуре казалось, что её жизнь начинает приобретать нормальный оттенок, без этого металлического привкуса безысходности. Эти неуловимые изменения были настолько эфемерны, что чаще всего, женщина вновь возвращалась к привычным устоям, напоминая себе, что расслабляться нельзя, надо быть на чеку, надо быть сильной. А потом в доме разносилось детское звонкое «а вот Мадара-сама!...», и Учиха обреченно выслушивала восторженные возгласы дочери. Все же, жизнь приобрела краски. Краски в лице Сарады, чьи вопросы об отце стали гораздо реже, а улыбка наоборот —  чаще и шире. Она все еще сомневалась, что виной всему этому, действительно достойный повод, и никак не хотела мириться с влиянием малознакомого (совсем не знакомого, будем честны)  человека на её ребенка, но… В этом всем было гораздо больше смысла, чем казалось на первый взгляд. И не только потому, что «Мадара-сама замечательный» и «он готовит вкусные блинчики», о чем ей по секрету поведала дочка еще полгода назад, в больнице. И не только потому, что тот самый Мадара-сама был поразительно чуток с её ребенком, в такие моменты теряя холодную типично учиховскую маску. И еще много почему «не только».

Вечерами она часто лежала в постели и анализировала пройденный день, мысленно ставя этому незнакомцу плюсы и минусы. Ловила себя на мысли, что ищет ему оправдания. Ужасалась собственному желанию найти подходящий предлог. Становилось все труднее ненавидеть его, как врага, и был ли он этим самым врагом Сакура абсолютно потеряла уверенность. Они почти не разговаривали с того самого вечера; самый длинный их разговор был в больнице, а после все ограничивалось фразами вежливости и банальными просьбами по типу «присмотреть за Сарадой» или «помочь по дому», который он, к слову, восстановил, так и не взяв сбережения с полки, несмотря на то, что Учиха активно ему их впихивала. Было в этом что-то благородное, несмотря на напряжение между ними. Впрочем, самое напряжение медлено гасло, оставляя после себя странное послевкусие. Они не были соседями, но и семьей не были, несмотря на одну фамилию. Все было слишком сложно, чтобы в два счета разложить по полочкам. У Сакуры всегда были проблемы с взаимоотношениях. Не мудрено, если вспомнить, что муж ей предпочел леса и пещеры. Впрочем, зачем о грустном в такой спокойный вечер?

Сарада в очередной раз убежала к друзьям, вызывая в Сакуре какую-то приятную тоску. Когда-то и они так же беззаботно проводили время с товарищами, а теперь что? Остались только воспоминания и легкая нотка грусти. Быть взрослым совсем не здорово, как казалось раньше. Проводив дочку, вымыв посуду, оставшуюся после ужина, Сакура устроилась в кресле и обложилась книгами, намереваясь посвятить свободное время самообразованию. На носу квалификационный экзамен, а она настолько погрязла в личных переживаниях, что совсем подзабила на это. Погрузившись в постулаты, она не сразу заметила фигуру опустившуюся в кресло напротив, а когда заметила, задержала взгляд на мужчине на пару секунд, но ничего не сказала. Они частенько сидели вот так, в полной тишине. Он никогда не мешал ей, она не выражала какого-то протеста. Сегодня, правда, пришлось отказаться от вина, которое красивым рубиновым цветом плескалось в его бокале, и облизнуть губы от желания, заедая это самое желание виноградом, что гроздью лежал в вазочке рядом. Уж и не вспомнить, когда она в последний раз просто расслаблялась, не то что пила. Тсунаде-шишо пару раз зазывала её к себе в кабинет вечером, но Учихе было не до этого. Она неловко заправила прядь волос за ухо, чувствуя на себе чужой взгляд, еще сильнее опустила голову в книги, не привыкшая к пристальному вниманию. Отчаянно пытаясь зацепиться за текст, она вновь и вновь пробегалась глазами по одной и той же строчке, не улавливая смысла, и, в конце концов, выдохнула, — Не смотри на меня так…

У него все было так просто. Хочу и смотрю. Хочу и говорю. Хочу и делаю. Хочу и рушу твою жизнь своим присутствием. Хочу и все тут, а ей потом разгребай. Она и без того не очень-то была привечена большей частью жителей из-за выбора в пользу предателя деревни (жаль что этим многие не понимали), а теперь и подавно записана была в разряд полоумных, раз решила приютить у себя самого Учиху Мадару, что недалеко ушел от её мужа. Дальше, конечно, чем они могли себе представить, но они опять ничего не понимали. А Сакура не хотела объяснять. Зачем? Оправдания никогда в ходили в список важных дел, а чужое мнение перестало быть чем-то основополагающим. Она переживала за Сараду и отношение ровесников к ней же. Как ни крути, а дети существа жестокие, но, кажется, и тут никто не стремился связываться с Учихой. Были в этом определенные плюсы.

Она наблюдает за ним искоса. За тем, как он вальяжно попивает вино, все так же пристально смотрит и с каждой секундой чувствует себя более … растерянной? К чужому вниманию она не привычна, а уж внимание  от него и вовсе отзывалось мурашками вдоль позвоночника, — Нет никакой неприветливости, — она пожимает плечами и чуть   отодвигается, стоит ему опуститься совсем рядом. Женщина буквально чувствует тепло его тела слева от себя и спешит вернуть себе немного личного пространства, — Я уже смирилась с твоим присутствием в моем доме, — она вновь делает не нужные акценты на не нужных словах, но её голос звучит мягко, даже не сколько нерешительно, под стать её виду. Она все так же уткнувшись в книгу старалась вернуть себе немного концентрации. Хотя бы самую малость.

Его предложение от чего-то вызывает кроткую улыбку и она чуть поворачивает голову, замечая, что вино уже отразилось на его внешнем виде. Как мало этим Учихам надо… — Не боишься пить с ученицей Сенджу? — тут же вспомнилась Пятая, предел которой не ясен до сих пор, да и сама Сакура была весьма не предсказуема в этих делах. Есть польза в полном контроле над своим организмом. Если не забывать об этом контроле время от времени.

Опять же, пить с Учихой? Они жили-то кое-как, а переходить на такой уровень отношений казалось, как минимум странно. Сакура откидывает на спинку дивана, подпирая голову кулаком и с иронией смотрит на Мадару, в чьих темных глазах градус уже отражался заметными искорками, — Ты же со следующего бокала уже спать будешь, — тихий смешок и розоволосая забирает из его пальцев бокал, вновь наполняя его. Вдыхает приятный аромат, делает небольшой глоток, облизывает губы и возвращает бокал в чужие руки, — Вру, пол бокала будет достаточно, — широко улыбнувшись, она возвращается к книге, тут же перелистывая страницу.

Глоток вина приятным теплом окутал горло и Учиха пожалела, что сделала его. Захотелось еще. В последнее время она совсем не расслаблялась и приятное послевкусие напомнило об этом, как бы призывая к приятному вечеру. Если бы другая компания  — она бы даже не думала, но Мадара все еще заставлял её невольно напрягаться. Особенно, когда нарушал пределы личного пространства. Словно его не учили, что зону комфорта без лишней надобности лучше не пересекать.

Его речь — мягкая, тягучая, словно патока. Она обволакивает своим тембром, а от тихой хрипотцы по коже строем бегают мурашки. Сакура проклинает себя за подобную реакцию на простую человеческую близость, а ведь он даже не коснулся её. Просто произнес пару фраз, — Вы, Учихи, просто не умеете пить, — в попытке придать голосу уверенности, женщина еще больше загоняет себя в угол странной неловкости и жмется чуть дальше от него, вцепившись пальцами в книгу. Одна проблема — дальше уже некуда. Только и остается, что бездумно уставиться в книгу и выжидать. Выжидать когда ему же надоест её скучная компания и он отправится на поиски кого-то более разговорчивого.

— Слушай… — она набирает в легкие побольше воздуха, собираясь расставить все точки над «i» в этих его попытках навязаться друг другу, и даже отвлекается от увлекательного чтива вскидывая голову, но не успевает продолжить фразы. Настойчивые губы с привкусом вина требовательно берут свое. Точнее не свое, но ничуть этого не смущаясь. Учиха даже вздохнуть не может, прижатая мужчиной к спинке дивана; прижимает к себе книгу, дрожит. Внутри все предательски трепещет, а сознание начинать сдаваться во власть этого странного, вяжущего чувства. От его тела исходит жар. Она сама вся горит.

Когда он был — этот последний поцелуй? Полгода назад, с тем медбратом, что  так старательно окучивает её вот уже второй год? Можно ли считать поцелуем тот вырванный порыв чувств? Она была женой. Она была верной женой и из всех сил старалась этой верности держаться. Тогда получилось, но сейчас все было как-то иначе. Тот поцелуй не отозвался в ней и толикой тех чувств, что она испытывала сейчас.

Он обрывается также резко, как начинается. Сакура не успевает и выдохнуть, как видит удаляющуюся спину мужчины. Смотрит вслед, тяжело дышит. Сердце бьется так бешено, словно еще пара ударов — проломит грудную клетку, вырвавшись наружу. Она не может себя оправдать; все эти эмоции, эту бурунную реакцию. И не хочет, прижимая дрожащие пальцы к еще влажным губам. Она еще долго просидит вот так, в тишине. Долго будет пялиться в никуда. Нужно время, чтобы прийти в себя. Нужно время, чтобы расставить вновь все порушенные баррикады.

»  п о л г о д а   с п у с т я  «

Делать вид, что все нормально — лучшее, что Учиха умела. Сколько лет она уже этим занимается? Сколько лет старается изображать нормальность? Пьяный поцелуй Мадары, а именно на алкоголь женщина все и списала, остался замятым. Она не поднимала вопроса об этом, мужчина тоже не горел обсуждать излишние порывы — на том и сошлись. Сакура даже сделала ему отвар против похмелья по рецепту Сенджу, перед тем как уйти на работу, и оставила на столе кружку, а после — снова серые будни, снова рутина.

Еще 6 месяцев прошло в этом однообразии. Шесть месяцев — как один день. Дом-работа, работа-дом. Вскоре не выдержала Ино, поставив подругу перед фактом: вечер, бар, сакэ. А Сакура даже не стала сопротивляться, выудив из шкафа платье по короче, да туфли на каблуке, изменив привычным штанам и ципао. Сарада пропадала на очередной мисси с командой, у Мадары тоже были дела (порой ей было жутко интересно какие) поэтому розоволосая с чистой совестью засела с компанией девчонок.

Давно не было так… Легко? Они обсудили все что можно, поделились сплетнями и знатно обхаяли мужиков. Ближе к ночи они с Яманака и вовсе остались одни, та сразу же пошла в атаку с излюбленными вопросами.   

— Новости есть? — и не нужно было уточнений. Все было ясно без слов. Ответ был такой же понятный, — Нет.

Иногда куноичи казалось, что она вовсе ничего не ждет. Последние надежды исчерпали себя, а чувства превратились в пепел. А иногда казалось, что еще тлеет что-то там внутри, подогревая былое. Все слишком сложно. Как всегда.

— А … этот … как?  — закинувшись очередной стопкой, Ино старательно всматривалась в раскрасневшееся лицо подруги. Сакура устало подперла кулаком щеку и пожала плечами, — Нормально, — хорошее нейтральное слово. Что-то иное сказать трудно, — Сарада от него в восторге. Даже про Саске не спрашивает, — и это действительно немного успокаивало материнскую душу.

— Странно так. Еще каких-то 10 лет назад он был по ту сторону баррикад… Сколько ты говоришь ему лет? — блондинка хмурится и недовольно морщит нос.

— Да. Жизнь умеет удивлять, — согласилась Сакура и улыбнулась, — То, что ты умудришься захомутать мистера «несу херню не думая» тоже никто не ожидал, — Яманака заливается румянцем, а Сакура весело хохочет. Хочется блондинке сказать подруге пару ласковых, но вместо этого она смотрит куда-то за ее спину и кивает головой, — Это, кажется, за тобой, — розоволосая неловко оборачивается и упирается взглядом в знакомую фигуру.

— Ну хорошо же сидели… — вырывается с тихой досадой. И сердце ускоряет свой ритм.

Отредактировано Uchiha Sakura (2019-05-25 09:29:13)

И почему ей подумалось, что если сделать вид, что проблемы не существует, то она действительно исчезнет? В этой попытке избавиться от незванного гостя, Сакура добрую минуту косила под кактус, но знакомый вкрадчивый голос, который ко всему прочему пытался пристыдить, не дал возможности отделаться от активного внимания. Он ведь пришел за ней, верно? Иначе от чего так настойчиво маячил сзади и отчитывал как девчонку? Сейчас они с Ино напоминали подростков, коих папаша одной из них застукал за неподобающим действом. Блондинка активно делала вид, что ничего не понимает, потягивая коктейль из трубочки, а сама Учиха почти готова была взорваться, если бы не изрядная доля алкоголя в крови. И это говорит ей он? Человек, который не так давно изрядно напился и… Впрочем, не об этом сейчас, верно?

— Время детское, — парирует она, но это не имеет абсолютно никакого эффекта. Он добавляет еще что-то про место и не надлежащую компанию, что вызывает в ней новую волну протеста, но сказать женщина ничего не успевает. Она оказывается подхваченной на руки, а когда до затуманенного мозга доходить суть – дома. Щеки в миг покрываются пунцовым румянцем возмущения и из груди рвется ворох претензий, но в отличие от нее Мадара спокоен, как удав, и с этим спокойствием удаляется. Что б его!

— Не собираюсь я с тобой ни о чем говорить! — кричит она ему в спину и даже кидает вслед подушку, схваченную с дивана, — Кто ты такой чтобы мне указывать?! – следом летит вторая и Сакура, чуть не свалившись с ног, наконец, стаскивает с ног туфли. От высоких каблуков сводит стопы, но это она почувствует лишь завтра; сейчас алкоголь скрашивал любые последствия, — И не смей оскорблять моих друзей, понял?! — она не была уверена, что он вообще слышал её, но выплеснуть все наружу просто должна была. Сдув с лица короткую прядь, она еще потопталась на месте, пытаясь успокоить нервы, и как только градус напряжения спал, направилась в ванную комнату.

Лишь оказавшись под прохладными струями воды, удалось немного привести себя в чувства. Ровно настолько, чтобы не кидаться на мужчину с обвинениями, путь ворох претензий так и остался не высказанным. Все тело горело, полыхали мысли, пока ослабевшая ладонь растирала капли по разгоряченной коже, а стоило пальцам коснуться внутренней стороны бедра, как задрожали колени. Устало откинувшись на холодную стену, Сакура прикрыла глаза, проходясь пальцами по влажной промежности. Такой привычный обыденный жест именно сейчас отозвался особенно остро внутри. Стоило быть честной с самой собой — ей не хватало мужского внимания; такого, каким оно должно быть. Не хватало секса. Самоудовлетворение давно не было «удовлетворением», как таковым, но измена была для нее чем-то… Уж не с теми, кто добивался её внимания. Коллеги по работе — надоедливы, шиноби-пациенты — неотесаны. Должно быть она вылепила себе невнятный идеальный образ на основе своих чувств к Саске и теперь едва ли кто мог этого идеала достичь. Сам Саске, наверное тоже, хах.

Кое-как собрав себя в кучу, женщина вынырнула из душа. Ей думалось, что сон накроет её стоит коснуться головой подушки, но нос не шел. Неудовлетворенность, обычно затихающая через час  лишь усиливалась, заставляя крутится с одного бока на другой, а дыхание совсем сбилось. Грудь вздымалась не ровно, внизу живота ныл тугой узел. Пальцы совсем не спасали.

Это было глупо и опрометчиво. Даже безумно. А еще не правильно и низко по отношению к тому, что был сейчас далеко. Сколько бы её не убеждали, что уж Саске-то точно не хранит ей верность, она как наивная дурочка верила во что-то… Хорошее? Вот уж действительно бред. И о чем она только думала, тихо скребясь в дверь чужой спальни? О себе. А еще о поцелуе, который мужчина урвал пол года назад. А еще о его сильных руках, что не так давно сжимали ее. О чем угодно, но только не о совести. Совесть уже давно спала, в отличие от нее.

Она, должно быть разбудила его, ведь почти готова была уйти, не получив отклика на свой стук, но дверь неожиданно распахнулась, вмиг вгоняя женщину в сомнения. Фигура Мадара, возвышающаяся над ней, заставила невольно отпрянуть, а пристальный взгляд – запахнуть наспех накинутый халат.

— Я … хотела поблагодарить за цветы, — лепечет она, не найдя ничего более умного. Прекрасный букет в великолепной вазе не остался без внимания, но едва ли это то, что ей было нужно. Нужно сейчас. Она смотрит на него сквозь полумрак и шумно выдыхает. Раз, два, три. Он не торопит, она не торопится, но внутри что-то щелкает в один миг и Учиха подается вперед. Тонкие пальчики проходятся по краю его штанов, пока подернутые поволокой глаза цепляются за черты его лица. Ей приходится постараться, чтобы скрасить разницу в росте и пальцы ног сводит от попытки вытянуться на носочках. Его губы ближе, чем кажется, а шаг в бездну слишком сладок, чтобы от него отказаться. И она шагает, вырывая себе отчаянный поцелуй.

Это она была пьяна. Это она совершала какой-то опрометчивый поступок. Это она делала неверный шаг. Он же был трезв, он был разумнее, старше, в конце-то концов, и мог пресечь все это на самом корню, вместо того чтобы идти на поводу у женских слабостей, но Сакура не получила отпора. Она не получила очередной порции возмущения, критики или вороха претензий, на которые Мадары был по обыкновению щедр. Она не получила моральных отрезвляющих пощечин или слов, от которых стыд затмевает разум. Но ей будет стыдно. Ей будет стыдно, черт побери, завтра, когда остатки алкоголя выветрятся из дурной головы, а осознание накроет  ледяной волной реальности. Ей будет стыдно завтра, когда наступит новый день и смотреть в глаза ему придется прямо и честно, а не вот так — с поволокой, полуприкрыв веки. Ей будет стыдно завтра, а пока она позволяет ему стискивать себя в объятиях, целует — еще  и еще — и с каждым мгновением становится ближе к полной капитуляции.

Её сексуальная жизнь не была богатой и возможно, если покопаться в себе, то еще живы воспоминания о ночах, проведенных с мужем, но, от чего-то, меньше всего ей хочется проводить параллели. Ладони у Мадары горячие, как и он сам, а губы настойчивые. Он прижимает её крепко, по собственнически и это один из немногих случаев, когда ей не хочется с ним спорить и протестовать; ни когда он буквально роняет её на кровать, ни когда распахивает все тот же наспех запахнутый халат.

Она все понимала, наверное…  Нет, она определенно понимала, раз решилась постучаться в комнату к мужчине ночью. Иначе быть не могло. Понимала и все равно сделала это, настойчиво простояв под дверью и дождавшись отклика. Она все понимала и сейчас охотно откликалась на каждое действие, на каждый поцелуй, теряясь в шорохе покрывала, простыни, летящего в сторону халата, — Тш-ш-ш, — бормочет она ему в губы и вновь целует, притягивая за шею ближе. Пути назад уже не было и даже если в голове что-то и щелкнет, то едва ли это будет честным по отношению к нему. Щелкнуло уже. В обратную сторону. Щелкнуло и она уже никуда не денется, вжимаемая тяжестью его тела в кровать.

Он возбужден. Женщина чувствует это, касаясь кончиками пальцев разгоряченной кожи, невольно потираясь бедром о член, что ощущался сквозь ткань штанов. Он возбужден и она от этого возбуждалась еще больше (хотя, казалось бы, куда еще), тихо постанывая от каждого, даже самого невинного движения, — Я хочу … — шепчет она, — Я хочу тебя… — повторяет срывающимся на хрип голосом.   

Прикрывает глаза чувствуя, как я его пальцы оставляют «ожоги» на её коже. Ничего не спасало от этого пьянящего ощущения близости. Словно какое-то наваждение, поглотило с головой, захватило в свои лапы и прочно держало. И не было сейчас ни Мадары, ни Сакуры, а были просто мужчина и женщина, которые желали друг друга, горячо, страстно. И не важно было, что подоплекой всему этому были её неудовлетворенность, её же не трезвое состояние. Сейчас все не важно, кроме самого происходящего.

Ей не хватало дыхания,  не хватало терпения. Она и думать не могла, что можно хотеть кого-то вот   так, сходя с ума от любого прикосновения, коротких вздохов, прерывистого дыхания, — Мадара, — слетает с припухших губ, еще больше разгоняя закипающую кровь по венам. Она отдается во власть горячих ладоней и теряется в ворохе ощущений, опустившихся неподъемной лавиной

Весь мир уменьшился до размеров точки, не оставляя ничего кроме чувств, к которым она внимательно прислушивалась, за которые отчаянно цеплялась. С каждым новым движением она ощущала, как отступает неясность. С каждым новым ощущением она открывала для себя что-то новое, до селе непознанное и с восторгом отмечала, как ей это нравится. Не думала и ни черта не соображала, будучи полностью во власти сильных рук, во власти человека, которому сейчас готова отдать все что угодно, не ограничиваясь чем-то приземленным по типу  собственного тела. Так глупо. И так невероятно не честно по отношению … Нет. Нет! Думать о том, что это, в первую очередь измена, а потом уже отчаянная попытка заглушить пустоту и нехватку чего-то человеческого, по человечески банального внутри, не хотелось вовсе. Она так долго была одна, что весь стыд, вся неловкость за ситуацию меркла на фоне получаемой отдачи. Еще никто и никогда не был с ней так одновременно нежен и напорист. И уж тем более она не могла подумать, что руки сильнейшего из шиноби могут быть такими ….

Она его не боялась, нет. Не сейчас точно, как патока повторяя его движения, следуя за ним, словно ведомая. Задыхается от его губ, сжимает пальцы на его плечах еще сильнее, буквально впиваясь в разгоряченную кожу острыми ноготками и … не сдерживает протяжного стона, стоит ему наконец оказаться внутри. Слишком душно, слишком жарко, слишком... мало. Хотелось чувствовать острее, хотелось прижиматься к нему еще сильнее, чувствовать его глубже, сильнее, быстрее. Стон за стоном, дыхание совсем сбилось, и без того опухшие губы болели от собственных зубов, что терзали их чуть ли не до крови. Сакура не знала куда деться от вспышек, что волна за волной накрывали все тело, то зарывалась пальцами в волосы Учихи, прижимая его ближе, то спускалась по плечам и спине, оставляя после красные полосы. Резче, до самого конца, ей удалось словить этот ритм, поймать его волну и чем дальше они заходили, чем ближе был конец, тем свободней она себя чувствовала, подаваясь бедрами ему навстречу, сжимая острыми коленями его бока. 

Три, два, один — как обратный отсчет в голове, до момента Х и на какой-то точке, сквозь жадный поцелуй, женщина выдыхает, ощущая, как по телу растекается нега, напоминающая что-то среднее между  диким восторгом и облегчением. Наконец, она может расслабить пальчики, что свело судорогой, наконец, она может вздохнуть полной грудью — только на это и хватает сил. Теперь, абсолютно расслабленная, но до сих пор находящаяся в его объятиях, она хочет что-то сказать, но сбившееся донельзя дыхание ломается на каждом выдохе, а перед глазами скачут яркие блики, вынуждая зажмуриться.

— Мадара? — тяжело срывается с губ, и по прежнему затуманенное алкоголем сознание не открывает полной картины происходящего. Девчонке внутри нее хочется поговорить о чем-то серьезном, хочется задавать глупые вопросы и делать все то, что тот же Саске не приветствовал в ней никогда, от того она сама себя одергивает и замолкает, буквально пропитываясь тяжестью разгоряченного тела, что еще прижимает её к кровати.

И конечно же все это зря. Все это зря и не нужно, осознание о чем придет чуть позже, скорее всего уже завтра. Завтра Сакура с ужасом проснется, все осознает с таким же ужасом и будет тихонького себя ненавидеть за эту слабость и предательство. Предательство по отношению к человеку, который так далеко. Она же столько лет держала себя в рамках. Она столько лет строила из себя идеальную жену, что за мужем в огонь и воду, а теперь что? Сгорела от одного только чужого прикосновения, а теперь неизбежно тонет. Кто теперь спасет?