Мне было страшно, и я не собирался этого скрывать. По крайней мере, не от себя. Я ведь даже не знал толком, на что и куда иду, и ладно бы дело было только в территориальном положении - найти Дженошу для меня не составляло никакого труда, равно как и добраться до нее. Дело было совсем не в этом. Дело было в том, что я собирался оставить буквально всю свою жизнь за спиной - и это ради призрачной надежды найти сестру каким-то другим, альтернативным действиям команды Людей Икс, способом. И ради моего отца.
Я окончательно запутался во всех перипетиях наших с ним отношений, я не был уверен, что хочу распутываться - и что готов это делать прямо сейчас. Но я был не готов уже слишком давно, так что теперь казалось, что рана, нанесенная ненароком и бывшая когда-то мелким порезом, теперь пузырилась гноем. Проблему запустили, и теперь невозможно было игнорировать ее. Надо было понять это раньше, но я ведь был так занят - чем угодно, только не тем, что мне действительно было нужно. Разве не из-за него я вообще попал в Школу? Разве не ради него я вписался в эту команду? Ладно, я могу говорить себе сколько угодно, что это не было единственным, и уж тем более решающим фактором, но отрицать то, что это было одним из, было бы просто глупо. Я знал это, знал, что в какой-то степени многие его действия были направлены либо на то, чтобы он гордился мной, либо на то, чтобы добраться до него, быть рядом, вразумить, да что угодно. Это не отменяло моих собственных мотивов и мыслей по различным поводам в различных ситуациях, но все же.
В какой-то - возможно, не определяющей, возможно, самой легкой и не слишком значительной - части моя жизнь была пронизана им. Не столько Эриком Леншерром, потому что было время, когда я даже не знал, кто он и как его зовут. Но фигура родного отца всегда витала где-то там, на периферии. Нас всегда было трое - я, мать и Лорна. Рядом с нами никого не было, я так и вовсе привык находиться в одиночестве и быть самим по себе. Поначалу я, конечно, ненавидел его за то, что он нас бросил. А потом мать как-то мимоходом рассказала, кем он был и что из себя представлял. И что она сама выгнала его, потому что Магнето уже тогда был известен в не слишком хорошем ключе. И все же, тогда было как-то полегче - до его непосредственного появления в моей жизни. До того момента, когда мне пришлось с ним разговаривать, смотреть на него и ощущать его взгляд на себе. Поначалу это ощущалось как-то странно, каким-то изменением реальности - разве может такое быть, разве Магнето действительно существует в реальности, а не только в маминых воспоминаниях, разве человек, который стоит передо мной, действительно мой отец? Разве это может быть возможно?
Я мог бы сказать ему это уже очень давно. Столько лет прошло с того момента, как я сам узнал это, и все это время я думал - и продолжаю думать - о том, что я ему просто не сдался. В Польше у него была семья, с которой он был счастлив, но это была семья, которую он сам выбрал и создал, оберегал ее по мере сил и возможностей. И кем был я - просто каким-то случайным парнем от девчонки из далекого прошлого, о которой он наверняка даже не вспомнит сейчас. "Привет, я твой сын," - еще хуже, если учесть, что мы уже общались и не раз, и столько всего успело произойти, и... и...
И просто голова от этого всего уже пухнет. Я так больше не могу. Я чувствую, что я должен быть с ним, рядом, и в какой-то момент это становится самым главным - мне уже наплевать, узнает он о том, кто я ему или нет, и как он на это отреагирует, я просто хочу быть важным ему и, возможно, полезным, и чем бы ни занималось Братство...
Единственная настоящая стычка, почти бой, между Братством мутантов и Людьми Икс, произошла буквально несколько дней назад. Она закончилась довольно быстро, причем закончилась условной победой Людей Икс - мы вернули Роуг обратно в школу, и так вышло, что спасли жизнь не только ей, но и всем жителям города. Я не обвинял своего отца в том, что тот собирался сделать - в какой-то степени я понимал его настоящую цель и его стремления, разве что, на этот раз план был недостаточно хорошо проработан и, если быть честным, вообще неудачный он был. Что это за план, в котором участвует жертвоприношение и возможная мучительная смерть нескольких сотен тысяч, если не больше людей? Да, это было ну очень уж глупо, но я действительно не обвинял его в этом.
Зато в том, что случилось после, можно было обвинять до бесконечности, и сорвать себе на этих попытках голос. Эрик пригласил меня в Братство - вот так просто, прямо в Школе, со словами "это твой выбор" он дает мне это чертово право выбора в тот момент, когда я даже понятия не имел, что мне между чем-то нужно выбирать. Почему я раньше ни разу не думал о том, как бы примкнуть к нему, почему ему нужно было застать меня врасплох - и заронить в мою голову зерно сомнения, которое буквально за пару дней выросло в гигантский розовый куст с сотнями шипов с разных сторон. Я действительно могу быть рядом со своим отцом, и я не знаю, имею ли я право пропускать такую возможность. Да, я все еще плохо понимаю логику его действий, да, мне все еще ближе убеждения Профессора, но имеет ли это значение, по крайней мере, в том смысле, который я вкладывал во все это раньше? Имеет ли хоть что-нибудь значение, кроме моего желания быть рядом с ним? Со своим отцом, которого мечтал увидеть еще в детстве, с которым медленно, но верно, выстраиваются какие-никакие (какие?) отношения. Я не мог больше сидеть в этих стенах, думая о том, что Эрик приглашал меня в Братство, что он действительно хотел видеть меня рядом с собой - и что, может быть, до сих пор ждал, что я ретроспективно соглашусь и приду. Я не мог об этом больше думать, мысли о моем отце рвали душу, и сегодня напряжение достигло точки кипения - я собрал все свои немногочисленные (в плане, действительно свои, а не одолженные или украденные) вещи. Рассказать о том, что происходит и куда я направляюсь - похоже, что без права возвращения - я смог только Скотту. Я решил, что всем остальным расскажет Профессор, если посчитает нужным, и малодушно избегал Джин, с которой, по-хорошему мне нужно было поговорить с самого начала. Но перед Джин стыдно было даже сильнее, чем перед самим собой, поэтому я отправился сразу в кабинет Профессора Ксавье - сдаваться. И прощаться, наверное.
Он отвечает негромким "войдите" на мой стук, и я открываю дверь, захожу в кабинет. У меня за спиной - рюкзак с немногочисленными вещами и тяжелый груз вины и страха. Я не знаю, что ждет меня дальше, не знаю, в какую жизнь я отправляюсь, оставляя место, в котором мне было даже комфортнее, чем дома, своих друзей, сработанную команду и девушку. Я ведь действительно оставляю целую жизнь и понятия не имею, что получу взамен. Может быть, ничего. Может быть, все будет намного хуже, чем здесь (и вполне вероятно). Смогу ли я вернуться сюда, или дезертирам вход заказан? Если судить по моему отцу, то двери в Школу открыты для всякого, кто готов вернуться. Но будет ли так со мной или, может быть, Эрик Леншерр просто занимает особое место в списке желаемых лиц?
Я паранойю. По-страшному, пугая самого себя, паранойю, осторожно прикрываю дверь за собой и отвлеченно смотрю в окно, собираясь с мыслями. За окном светло и ярко, слышатся чьи-то возбужденные голоса, обсуждающие явно что-то важное, и все это слишком мирно. А у меня такое чувство, будто я на фронт собираюсь, и кто бы мне сказал, что это не так. Разве Братство не собирается воевать? Разве это не армия, готовая действовать в любой момент? Зачем мне там быть, какое мне там найдется место и дело?
- Я... - хрипло начинаю и прокашливаюсь, и опять молчу какое-то время, не зная, то именно хочу сказать и хочу ли, действительно ли это мое решение, мной ли принятое, не пожалею ли я о нем. - Зашел попрощаться.
И все, как отрезало. Попрощаться - значит, ухожу. Твердое, заранее принятое, частями обдуманное решение, скорее, бегство, чем действительно взвешенный уход. Целый год работы в команде перекрывается парой встреч с отцом, и я чувствую себя предателем, когда смотрю в глаза Чарльза Ксавье, признаваясь в этом. Я предаю и его, и себя, идеалы и цели, которые я сам считал общими. Да, может быть, я не был согласен со всем, да, конечно, у меня возникало недовольство работой в команде, и конкретно тем, чем мы занимались - но ведь все мы были людьми, и чаще всего такие вещи обсуждались с самим Профессором...
С Мистик.
Она ушла первой - еще даже до того, как мы услышали о Братстве. Я не знаю, ставила ли она в известность Профессора, но тот явно не был удивлен. Впрочем, я тоже, Мистик и как наш тренер была довольно жесткой, и я понимал, что ее недовольство окружающим миром больше подходит под идеологию моего отца. Тем более что она поддерживала его и в прошлом.
Но сначала ушла она, а теперь уходил я - вслед за Магнето, прочь из Людей Икс. Достаточно причин, чтобы почувствовать себя предателем, лишить себя надежды и самостоятельно провести экзекуцию.

Я не хочу уходить. Я так отчаянно, почти до душащих слез, не хочу уходить, не хочу покидать то место, где я впервые понял, что одиночество - это не всегда благо, а люди, ну, не всегда исключительно тупые и медлительные. Ладно, может быть все еще медлительные. Но вместе с тем интересные, верные. Сплоченные. Каждый со своей точкой зрения, каждому есть что сказать по какому угодно поводу. Люди, которые принимали меня, и я, который до этого понятия не имел, что мне нужно какое-то там принятия, наверное, слишком сильно проникся этим. Впустил каждого в свою душу, если угодно, хотя это звучит слишком уж поэтично, другого определения просто не подобрать. Потому что моя команда - это не просто сборище людей с запомнившимися лицами, каждый из них был мне другом, довольно близким человеком, своего рода второй семьей. За каждого из них я беспокоился, о каждом думал, и оставляя их за своей спиной, я оставлял с ними же какую-то значительную часть себя. Пустота на месте этой части будет еще долго заживать и болеть, и этого я, наверное, тоже боялся. Я боялся этой душевной боли, и если бы была возможность, я бы, конечно, ее избежал. Но я не мог больше здесь оставаться.
Вот они, вступающие в конфронтацию знаменитые "хочу" и "должен". И то, что "должен" исходит не извне, совершенно не делает ситуацию легче, скорее, наоборот. Эдакий странный внутриличностный конфликт, найти из которого благоприятное решение настолько трудно, что кажется невозможным. Приходится делать выбор, через муки, через попытку понять, что лучше - выбирать лучшее из худшего, на самом деле, не такая уж хорошая идея. Но я все равно делаю, все равно тыкаю пальцем в необходимое, потому что хоть "я хочу" и заставляет обливаться слезами, "мне надо" заставляет обливаться сердце кровью.
В конце концов, это ведь правильно, что между друзьями и семьей я выбираю семью? Разве не так должно быть всегда? Разве семья не должна быть вместе, даже если некоторые ее члены понятия не имеют о том, что они семья.
К черту все. Мне хочется скинуть рюкзак и отправиться обратно, сделать вид, что ничего не было, что я ничего не собирал, что пришел сюда по случайности, по привычке, свернув не там в коридоре или в поисках той же самой... Нет. Не Джин. Я не хочу сейчас думать о Джин.
Потому что теперь мне кажется, что буквально все, что я говорил ей, что я делал для нее, было обманом. Потому что я снова - даже здесь, особенно здесь - чувствую себя предателем. Мне стыдно смотреть в глаза такой искренней Джин Грей и еще более стыдно от мысли о том, что она, скорее всего, все поняла бы. И поняла и приняла, такая уж она девушка - невозможно очаровательная и понимающая. Не доверчивая, но при этом открытая миру. Потрясающая. Мне было стыдно, что я бросаю ее, стыдно, что я даже не могу поговорить с ней - но с другой стороны, что я мог ей сказать? Большинство причин, толкавших меня на путь к Братству, я и сам для себя не мог сформулировать, не говоря уже о том, чтобы объяснять их кому-то другому. И это принятие того, что я сам не понимаю, было бы просто ужасным. Даже хуже, чем если бы она на меня обиделась.
Профессор, конечно, сразу понимает, зачем я пришел. От него наверняка не укрылось то, что Эрик приглашал меня в Братство, и пускай он не знает, что мы случайно столкнулись с ним пару дней спустя, он все равно не удивлен. Я настолько предсказуемый? Настолько было очевидно, что я при первой же возможности сбегу к нему? От мысли об этом делается совершенно неприятно, и я, не осознавая этого, поджимаю губы. Я чувствую себя предателем еще сильнее, чем раньше, предателем заочно, потому что сын Леншерра. Может быть, все знали, что я не задержусь здесь надолго, может быть, за моей спиной даже ходили разговоры об этом? Конечно, от меня тяжело что-то скрыть, но вполне возможно, особенно если не давать мне повода о том, что вообще существует что-то, что от меня скрывают.
Это ты хочешь к своему отцу выжигает во мне значительных размеров дыру. Это не желание; это необходимость, которая давит и не отпускает, которая толкает вперед и от которой не избавиться. Это не желание, это какое-то внутреннее требование, холодный ультиматум: или я делаю так, или жалею о том, что остался, примерно всю оставшуюся жизнь. Буду ли я жалеть о том, что оставляю все здесь? Буду, конечно, скорее всего, не меньше, но выбор уже сделан, и начинать всю эту мыслительную практику мне не хочется от слова совсем. Если я снова начну раздумывать и взвешивать, я так и останусь в этом подвешенном положении. Я так больше не могу. Мне дышать трудно от этих мук выбора, мне нужно уже хоть что-нибудь сделать, я в принципе не привык к такому медлительному разворачиванию событий, но быть его причиной гораздо ужаснее. По-хорошему, мне бы сделать это легко и резко, как сдирают пластырь с раны, но я тяну, медленно и болезненно растягиваю момент ухода. Я мог бы просто сбежать, но вместо этого я стою в кабинете Профессора и угрюмо соглашаюсь с каждым его словом.
- Я никогда не задумывался об этом, - я неловко улыбаюсь, пожимаю плечами в ответ. Конечно, он прав: при необходимости для меня ни одна дверь не помеха, но когда дело касается чего-то действительно важного, мир вокруг становился как будто в несколько раз материальнее. Я использовал любую возможность, лишь бы оттянуть тот момент, когда придется говорить, как и сейчас, когда я просто не знал, с чего начать. Я должен был заранее предугадать, что простым "ну все, пока" это не обернется, не с Чарльзом, который всегда готов выслушать и помочь, который помимо управления Школой еще и психотерапевтом на полставки работает. Я знал, что всегда могу прийти сюда и поговорить, и у него всегда найдется на меня время, но я не так часто пользовался этой возможностью. Несмотря на наличие друзей, несмотря на эту общую атмосферу теплоты и открытости, которая царила в Школе, я так и не смог избавиться до конца от своей скрытности. Большинство вещей я оставлял внутри себя и переваривал там же, только изредка делясь этим с кем-то из окружающих. Я избегал разговоров о своем отце - по возможности. Я не смог рассказать ему после победы над Апокалипсисом, когда Профессор отправил его ко мне именно за этим, и после этого мы не виделись целый год. Целый чертов год практически без единого упоминания, без вспоминания, разве что когда Мистик ушла, я сразу понял, куда она отправилась и почему. А теперь посмотрите на меня - стоило только увидеть его год спустя, как я собираю вещи и убегаю. Наверное, со стороны это выглядит отвратительно. С моей стороны так уж точно.
Я тяжело опускаюсь на диван, прячу лицо в ладонях и по-прежнему не знаю, с чего начать. Я знаю, что Чарльзу совсем не мешает то, что скорость моей мысли слишком быстрая - он читает по моему лицу буквально все эмоции. Да, я расстроен, подавлен и растерян. Да, я принял решение, которое считаю верным, но вокруг меня слишком много факторов, чтобы сказать, что это решение было однозначным. И со всех сторон правильным.
- Мне иногда кажется, что у меня есть все время мира, - я тихо усмехаюсь, не отнимая руки от лица. - Я даже не знаю, ждет ли он меня там. Я вообще могу называться его семьей, и нужна ли ему вообще семья со всей этой морокой с Братством и этими... планами, не знаю. Я не понимаю, почему я должен выбирать, почему я должен бросать все то, что есть у меня здесь - своих друзей, свою жизнь, в конце концов.
Я поднимаю голову и улыбаюсь невесело, смотрю на Профессора. Мне бы сейчас разразиться очередной бравадой, но я совсем не чувствую для этого сил. Только не сейчас. Я буквально чувствую, как перехожу какую-то грань, за которую вернуться обратно уже не получится. И эта неотвратимость действия пугает меня. Я не смогу исправить то, что сделал, и возвращение обратно будет не исправлением, а запутыванием ситуации.
- Я просто чувствую, что не могу больше здесь оставаться. Что я должен быть там, с ним, и я сам себе не могу объяснить это. Почему? Зачем я ему - и зачем он мне, если уж на то пошло? Мне двадцать три, я отлично прожил без него всю свою жизнь. Почему я вообще делаю это, почему мне кажется, что именно так будет правильнее всего?
Вот они - главные вопросы, которые я никак не мог сформулировать даже в своей голове. Теперь они оформились и были сказаны настолько легко, что было удивительно.

Зачем я все это делаю. Почему я чувствую себя именно так - будто без него вся моя жизнь, до этого вроде бы цельная и относительно ровная, развалится по кускам. Почему я сам отчасти начинаю разваливаться, стоя перед этим невыносимым и необходимым выбором. Почему сейчас выбираю то, без чего, казалось бы, отлично жил, и почему я делаю это именно сейчас. То есть да, может быть, я и жаждал общения с ним (ладно, даже просто увидеться с глазу на глаз было бы неплохо), но после победы над Апокалипсисом и до недавнего инцидента с вокзалом мы не виделись вообще. Я не скажу, что это как-то сильно на меня влияло - нет, не влияло, вообще никак, я был довольно занят, спасая мутантов и тренируясь в команде, у меня появились друзья, какая-никакая активная жизнь. Впрочем, я и до этого не то, чтобы прямо сильно... ладно, не считая тех нескольких раз, когда я специально искал его, чтобы понять, чем он сейчас живет, все ли с ним в порядке. И, конечно, раздумывая, не признаться ли ему вот прямо сейчас - не выйти ли на свет и со своим "Привет, я Питер, помнишь, я вытащил тебя из Пентагона?" как бы мимоходом признаться, что я его сын.
Было забавно узнать, что он помнит меня еще оттуда. Сколько же мне там лет было... Ну точно не слишком-то много, вдобавок, я тогда еще и понятия не имел, кто он - и в принципе, и для меня, мне ведь никто не удосужился сказать, что мы спасаем того самого Магнето, который... список можно вывесить длинный, и как раз в этом списке мелким шрифтом где-то внизу было прописано, что он мой отец. Я узнал об этом еще давно, практически случайно, когда в очередной раз совершенно загреб мать вопросами об отце. "Твой отец - террорист," - в принципе, это было вполне в ее духе. Магда стряхивала пепел с сигареты и рассказывала мне о человеке по прозвищу Магнето, который сам по себе был злом во плоти и был способен на ужасные вещи. Я тогда решил, что это круто, у всех пропавшие отцы за сигаретами ходили, а мой - террорист, и его мать сама выгнала. Прикольно же.
А потом оказалось, что тот заключенный Пентагона и знаменитый Магнето - это один человек и, стало быть, мой отец. Он вещал через экран телевизора о превосходстве мутантов и праве сильного, а я смотрел на него - мы с Лорной, вместе - и думал, господи, он что, действительно террорист. Он же совсем не похож был - по крайней мере, когда я его видел, может быть, он и убил президента, но с кем не бывает. Мало ли какие у него были причины, правда? Но чтобы быть террористом и тем самым известным своими радикальными действиями и ненавистью к людям Магнето - что-то здесь не так.
С того момента я и начал его искать. В первый раз - просто чтобы попытаться понять, что именно он из себя представляет - мой отец. Он все-таки террорист или обычный человек? Какой он? Мне так важно было это знать, но в процессе я понял, что логика его действий скрыта от меня за сотней каких-то магических печатей - и вот это точно было не моей сферой, я никак не мог в этом разобраться.
Опять же, до инцидента на вокзале.
Какой-то чертов переломный момент, все в него утыкается. И то, что я впервые понял, чего Эрик пытается добиться и зачем, и то, что мы впервые за год встретились лицом к лицу... И все остальное, не менее, может быть и более важное. И то, что после этого моя жизнь развернулась ко мне и сказала, что больше так продолжаться не может. Вот никак. И если раньше я как-то мог уговаривать себя, что все окей, что все идет так, как и должно быть, и что все так замечательно, то теперь я был лишен этого эксклюзивного права. Я столкнулся нос к носу с реальностью - собственной реальностью, которая утверждала, что сейчас - мой если не единственный, то самый главный шанс обрести семью в лице моего отца. И если я не воспользуюсь еще и им, то сидеть мне на сожалениях ближайшую вечность и страдать.
Страдать особо не хотелось - а кому это вообще нравится. Но совсем без этого обойтись у меня тоже не вышло - в конце концов, не из подвала выходил, а оставлял за спиной своих друзей. Школу. Получается, переходил в противоположную сторону, становился если не врагом, то противником - и думать о том, что когда-нибудь мне придется биться с ними, было не менее страшно, чем думать о том, что придется снова когда-нибудь бороться с собственным отцом. Из этого круга не было выхода - даже если и был, то я его просто не видел. Но как же это, интересно, будет? Обезвреживать Скотта? Или Ороро? Джин? Всерьез мешать им выполнить какую-то миссию, зная, что я совсем недавно был там, на их стороне? Об этом невозможно было думать спокойно, это же не было какой-то компьютерной игрой, где ты в любой момент мог сменить команду и не мучиться особо. Там что - цвета поменял и все. А здесь какая-никакая реальная жизнь. Приходится учитывать все факторы, особенно человеческие, особенно те, с которыми ты за год успел невероятно сильно сдружиться. Я не знал, что они могут сказать, я даже не хотел знать, прямо сейчас мне хватало присутствия Профессора, который то ли решил облегчить мои мучения, то ли хотел разобраться в ситуации целиком.
Диван немного прогнулся - Чарльз пересел на него из коляски - а потом я почувствовал на своем плече его руку, мягко притягивающую, и решил: ну все к черту. Уперся лбом ему в плечо, не убирая ладоней от лица, и слушал, слушал. Конечно, они с Эриком были давними друзьями, и у меня не было никакой причины ему не доверять - как и самому Профессору говорить мне неправду - но слышать такое о моем отце действительно было странно. Не слишком-то удивительно - я сам подозревал что-то в этом роде. Но все равно странно. Как можно знать, как показывать какие-то эмоции? Для меня трудностью было наоборот, хоть что-то скрыть - мои эмоции прорывались в мир чаще даже раньше, чем я сам их понимал. У моего отца, видимо, все было наоборот. Интересно, сколько всего он переживает внутри себя, ни с кем не делясь? Я слышал, что это вроде бы довольно вредно, и для внутреннего самоощущения, и вроде как даже для физического состояния. Хотя с последним у того все точно было в норме... кажется.
Чарльз призывает меня посмотреть на него, и я с тяжелым вздохом убираю руки от лица. Прятаться всегда проще - особенно от таких разговоров, от которых я бегал с самого своего появления здесь, даже (особенно) со сломанной ногой. Бегал от всех, потому что о том, что Магнето мой отец, знали буквально все - спасибо вездесущей Рейвен, отлично умеющей пускать слухи. В итоге так ни с кем об этом и не поговорил, хотя, возможно, стоило. Может быть, мне казалось, что все так уж хорошо и спокойно. Может быть, мне стоило... Не знаю даже. Стоило сразу ему все сказать?
Но Профессор говорит, что Эрик любит меня, и я поначалу даже не понимаю, о чем он говорит. Любит? К чему это? О чем это? И только потом, медленно, постепенно, до меня доходит, что, кажется... Что Эрик, кажется... или совсем точно... Черт!
Откуда он знает? Сколько времени? Кто именно ему рассказал и почему он сам не говорил об этом со мной - черт возьми, мы же виделись вот буквально недавно!
Неожиданно вся картинка сдвинулась на полградуса в сторону и стала абсолютно цельной и понятной. Вот почему он не напал на меня на вокзале, вот почему позвал в Братство именно меня, а не кого-то другого. Он знал, он все это время знал, а я тут, видите ли, со своими муками выбора и страхом признаться! Да сколько можно, серьезно, он специально, что ли это сделал? Но Профессор говорит дальше, и мне остается только молчаливо внимать, попеременно отвлекаясь на панику в своей голове.
Господи, так вот как оно на самом деле. Вот почему он ничего не говорил, вот почему знал и все равно просто... ждал, когда я сам смогу ему сказать? Два идиота просто, я же тоже боялся того же самого, я так боялся, что окажусь ему не нужен, что это ничего не изменит и этого замечательного "ну и что" - как будто мне на что-то нужно было надеяться. Теперь Чарльз утверждает, что со стороны Эрика все было абсолютно так же, и мне разрыдаться хочется одновременно от облегчения и от того, что мы (или только я?) такие идиоты. Насколько раньше и насколько проще все могло бы быть? Если бы я только знал, что мои страхи необоснованны - и я подозреваю, что легко мог бы узнать это, не бегай я от разговоров о собственном отце. Черт. Сколько шансов я пропустил из-за этого страха непринятия, я же уже со счета сбился.
Это так смешно - думать, что я знать его не хочу. Учитывая, что я даже в команду Людей Икс попал из-за него и ради него - не в первую, конечно, очередь, но все же - и насколько я боялся, что хоть кто-нибудь заденет его в бою, и как был рад, что все разрешилось именно так - и сколько пытался разгадать его поведение. Для человека, который не хочет знать Эрика Леншерра, я проявлял поразительно большой интерес к нему. Но тот, конечно, вряд ли об этом подозревал - иначе какой был бы смысл.
Одним разговором, одним чертовым монологом Чарльз Ксавьер развеивает все мои страхи и дает надежду. Я не знаю, как у него это получается, но вместо дичайшей паники я теперь чувствую пусть и не абсолютное, но все же спокойствие. Наверное, он прав - он не может быть не прав, говоря все это с таким выражением лица. Мне действительно лучше быть рядом со своей семьей, особенно если я сам чувствую, что должен. И если мне, несмотря на уход в Братство, будет позволено появляться здесь - то что я, собственно, теряю? Если я действительно смогу вернуться когда захочу, если так действительно произойдет - это не просто значило, что я не бросаю своих друзей. Это значило, что у меня есть путь назад. А это было чертовски важно, особенно если учитывать, куда я ухожу и что именно меня ждет. Я по-прежнему не был так уж уверен в своем выборе, и если Профессор дает мне возможность вернуться - я должен воспользоваться случаем и уйти. Даже если мне придется вернуться обратно, по крайней мере, я точно буду знать, что сделал правильный выбор.
- Я не знал... что он знает, - криво улыбаюсь я, смотря на Чарльза. - Но спасибо, что сказал, теперь дело пойдет намного проще. И вообще, знаешь, спасибо, вот за все это - особенно за возможность вернуться назад. Приятно знать, что даже если я совершу ошибку, у меня будет возможность ее исправить.
Конечно, я поговорю с ним. А потом догоню и еще раз поговорю, что это вообще значит, я терпеть его не могу - подумаешь, отказался от ухода в Братство, тогда предложение прилетело слишком уж неожиданно и слишком быстро после боя. Вся команда ведь, надо же, действительно праздновала победу, и оставаться лишним в этой атмосфере было решительно невозможно, хотя я и не считал это победой как таковой. Если быть совсем честными, то мы даже практически не дрались, и все закончилось слишком быстро для того, чтобы кто-то успел получить увечья посильнее синяков. И даже тогда - я вспоминаю, как он смотрел мне в глаза после моей неожиданной пламенной речи. Он смотрел на меня, он видел меня, своего сына, пытающегося вдолбить ему в голову, что он неправ и не тем путем идет. И даже принял к вниманию эти мои слова.
Боже, мне слишком многое нужно пересмотреть - начиная от самой первой встречи. Как долго он знает? Дольше, чем я, или наоборот, ему кто-то рассказал? Рейвен? Или, может быть, сам Профессор?
На самом деле да, это интересно, но прямо-таки огромного значения не имеет. Самое главное сейчас - это то, что я могу нырнуть в этот омут с головой, и при случае могу вернуться. Это давало такое огромное облегчение, что описать его было попросту невозможно.