Ночной Новиград спокойнее дневного, он тише на улицах, опаснее в извилистых переулках. Вечерами, когда ночь постепенно опускается на разгоряченный дневной духотой город, окрашивая небо пурпурно-алыми, кобальтовыми цветами, когда теплый ветерок, душистый от аромата специй и всевозможной выпечки, удушающий духами благородных персон и нечистотами бедных районов, сменяется холодным ветром, резким и промозглым, Новиград преображается. Купцы, торговцы, господа и дамы, крестьяне, случайные и неслучайные прохожие – все стремятся с наступлением ночи к крепким стенам своих домов и временных приютов.

Спросите Лютика, и Лютик вам ответит, что побывав однажды в Новиграде, “столице всего мира”, вы не сможете его забыть никогда. Этот город, как фисштех, как сладкое вино, единожды попробовав – сложно отказаться от продолжения. Он заманивает, манит своими возможностями, своей доступностью, раскрепощенностью нравов и болезненным запретом. Новиград, даже не сказочный Туссент, бередит души и сердца людей.

Наверное, если бы можно было повернуть назад и забрать свои слова обратно, Лютик так бы и поступил. Дело не в трусости или малодушии, просто быть должником у человека, чья репутация достаточно спорная, чтобы верить ей беззаветно, – незавидное положение. Шаткое. Переменное. С привкусом крови с разбитых губ и выбитых зубов и с ощущением сломанных пальцев, вывернутых рук и с запахом опаленной человеческой кожи. И тем же временем – с приятной тяжестью полного золотыми монетами кошелька, дружеской (а дружеской ли?) улыбкой и крепким похлопыванием по спине, мол, приятно иметь дело с надежным человеком, маэстро.

Но сказанного уже не воротишь, и Лютик зябко ежится, бросая долгий взгляд на окно и на озаренное наступающим закатом небо. Канделябр в его руках немного дрожит, и Лютик от греха подальше ставит его на прикроватный столик, чтобы не дай Лебеде не устроить пожар в “Хамелеоне”. Поправляет отточенным жестом белоснежный манжет. Сцепляет пальцы в замок и выжидающе смотрит на дверь, почти в нетерпении ерзая на кровати. С каждой секундой решимость, подобно расшалившемуся щенку, то исчезает, то возвращается, и Лютику хочется и встать и уйти, и вымерить шагом комнату, и зачем-то поправить занавески. Обещание есть обещание, и к тому же, едва ли он успеет покинуть Новиград незамеченным и с головой на плечах.

“Ну же! Соберись, виконт! Мы из петли столько раз вылезали, неужели позволим утопить нас в сточной канаве?..”

— Знаешь, Геральт… Дело в том, — прокашлявшись, произносит с чувством, расстановкой, так словно выступает перед публикой, замершей в томительном ожидании его рассказа. — Друг мой! Ты не поверишь, но… — а теперь говорит бодро и весело, удивленно округляя глаза, мол, мне самому только что сообщили. — Одна пташка мне нащебатала… Нет-нет-нет! Ох, раздери меня черт. Даже я на такое не повелся бы.

Признаться, ему почти стыдно в очередной раз просить друга о помощи. Особенно, на фоне последних событий, когда ведьмаку и так хорошо досталось от нерадивого товарища. У Лютика сердце не каменное, оно доброе и чуткое, только язык – враг его, такой болтливый, острый и не умеющий вовремя прикусить себя за зубами. Кто же виноват, что теперь его, Лютика, единственное спасение – это Геральт. Умный и сильный, ворчливый Геральт, что только одним своим видом отпугивает карманников и совершенно не умеющий писать стихи. Его самый лучший друг.

Лютик коротко усмехается, быстро проводит ладонью по губам и решительно встает, потому что перед смертью все равно не надышишься, а ночь закончится по-предательски быстро. Он тушит свечи и выходит из комнаты, останавливаясь на лестничном пролете, чтобы прислушаться к тому, что происходит внизу, в главном зале: раскаты приглушенного смеха, отголоски женского пения, которому вторили мужские голоса, громкий возглас Золтана, уж этого краснолюда природа не обделила силой глотки. “Хамелеон” не спит, это хорошо. Пусть веселятся, пьют, развлекаются. Корчма жива, пока полна посетителей. Золотые слова, только бы вспомнить, кто их придумал.

Он осторожно приоткрывает дверь, ведущую в комнату ведьмака, и заглядывает внутрь. Тот ее не запер, видимо сильно устал после выполнения заказа. Совесть снова напоминает о себе, и Лютик прикусывает губу, прислонясь плечом к дверному косяку. Едва слышно выдыхает и предельно осторожно входит, с опаской смотря себе под ноги, боясь наступить на мечи или на бомбы, вдруг выпавшие из сумки.

— Геральт? — наклоняется и осторожно трясет за плечо. — Ге-е-ра-альт! Я нашел нам развлечение на эту ночь! Ээх, Геральт! — и едва успевает сделать шаг назад. — Самое время, чтобы отправиться за приключениями...