Просторы этого места могли только удручать, в лучшем случае — не восторгать. Если кто-то и видел красоту здешних мест, то он без сомнения был чокнутым. Ну, или Мундусом. Что, впрочем, очень сильно тянуло на неплохие такие синонимы. В публичной речи, конечно, не применишь, но думать можно. По крайней мере в голову ему пока никто не забирался и на том спасибо. В голове у Данте и без того был лёгкий хаос, он неплохо справлялся без чужой помощи в наведении беспорядка в свои мысли.

У подобной разрозненности были резоны. Можно было бы, конечно, навести в голове генеральную уборку и разложить все свои проблемы по алфавиту, но что-то дёргать из себя иглы и осколки ему не улыбалось от слова «совсем». Не то чтобы у него не было попыток. Были. И весьма часто. Ещё когда не был в этом живописном месте. О да. Живописном. В основном речь шла о буквальной живности.

Оной было слишком много. Демонов в таком количестве прежде ему приходилось видеть только в самые тяжёлые дни его работы. Про неё он умудрялся не забывать даже теперь, находясь на другой стороне баррикад. Интересно, как там Леди?

Впрочем, вот уж кто не пропадёт.

Прогуливаясь по опостылевшей ему территории, он старался не бросать взгляд слишком часто в ту сторону, где неизменно мог найти брата. То, что от того осталось. Смотреть на него каждый новый раз оказывалось словно больнее, чем в предыдущий. Но Данте упрямо продолжал время от времени приходить. Говорить в пустоту. Ото дня в день его монологи, с попыткой сыграть в воображаемый диалог, становились короче. Тише. Ему было известно, что если ответ и будет, то только по делу, и настолько односложный, что будет неплохо, если потом выйдет понять к чему это было.

Впрочем, и таких ответов дожидаться не приходилось. На него даже не смотрели толком. А если и удавалось заглянуть в глаза, то там было до того предательски пусто порой, что у Данте сжималось всё внутри. Обычно, когда до этого взгляда доходило, то уходил уже он. Переваривать это всё. Уходил и когда ловил жест настолько знакомый с самого детства, что у него перехватывало дыхание и в лёгких собирался комок из дроблёного стекла с гвоздями. И каждый вдох грозил отозваться кровавым кашлем. Пришлось бы сплёвывать на землю. Хоть чем-то, впрочем, украсил бы безрадостный пейзаж.

Знал ли Мундус, чем купит его? Да вряд ли этот хрыч в целом об этом когда-то думал. Не в таком ключе. Сдаваясь добровольно, Данте отдавал себе отчёт в последствиях. В том, что его жизнь, условно вечная, будет протекать как-то примерно так, как это было сейчас. Если бы он мог не, то он бы не. Но иначе бы не вышло остаться хоть немного там, где было что-то важное.

После той битвы всё, что было у Данте — разрезанная перчатка и ощущение невосполнимой тоски. Оно травило его вдоль и поперёк, поднимало кошмарами среди ночи. Примерно таким, пустым и бледным, он и видел брата в этих снах. Ему снился пожар, снилась каждая битва в башне. Слова, звучавшие в голове, эхом ударялись о дно бутылок и о лезвие меча, когда он снимал этот стресс в драке. Иной раз, даже сейчас, он касался пальцами места, где словно до сих пор ощущал резкий удар Ямато. Обводил края единственного на теле шрама через одежду. Осталось ли у него что-то от сердца с тех пор? Или всё, что досталось ему после бесконечного спора - осадок из вины, который нельзя было растворить ни в воде, ни в алкоголе.

В первый же месяц после башни он разбил зеркало. И смотрел потом, как рана на руке, слишком незначительная, затягивается. С чувством того, что внутри не затягивается ничего, даже не пытается затянуться коркой шрама. К этому приходилось применять определённое усилие. И терпение. Вот уж чего у него, как оказалось, было много.

Благо, теперь своё отражение он мог видеть только в лезвии Мятежника. Но разглядывать себя в нём особенно и не приходилось, было как-то не до того. Вечно находились дела, которые ему поручали. Не принеси-подай, но что-то из жанра настучи по голове-урезонь. Довольно простая задача, если не задумываться о том, что особо разгуляться было негде. По крайней мере временно. Какие бы планы не строил Мундусу, посвящать в них явно намерен не был.

Ну Данте-то вообще-то было плевать, поэтому было и не надо.

Красный плащ успел за время потрепаться. Сколько он уже находится в этом всём? Пространство казалось вязким, как кисель, и время в нём текло не так, как привычно. Или это сам он перестал обращать внимание. Ему больше некуда было спешить, не нужно было ложиться спать или поддерживать человеческий ритм жизни. Никто на это не смотрел, никого это не волновало. В целом, можно было делать что хочешь в рамках того, что не перечило его уговору с Мундусом. А этому, в общем-то, перечило только возможное начало боя.

Эта битва всё ещё не была ему сильно нужна. Конечно, начистить эту физиономию хотелось, но… потерял бы от этого он больше.

Иногда, засыпая где-нибудь у чего-то напоминающего камень, обняв Мятежник, ему снилось детство. Как Вергилий ловил яблоки, которые Данте срывал, сидя на ветке дерева, опасно наклоняющейся под его весом. Брат неизменно причитал, что если мама узнает, то им обоим несдобровать. И вообще дерево может сломаться. Но яблоки всё равно продолжал ловить, набирая в корзину. Они были сладкими даже собранными раньше. Жаль с садовой клубникой такой фокус не работал.

Металл оружия пропитывался во сне его теплом, и казался ещё более близким. Напоминал о том, как первое время, получив меч от отца, он и правда с ним спал. Тогда это было ребяческим желанием. Теперь стало сугубо необходимостью для выживания.

Просыпался он всегда от женского крика и привкуса пепла во рту.

Будь проклят этот сраный Маллет, одна особенность охренительней другой.

В очередной раз желание подремать обернулось для него одним из странных снов. Тех, которым он не мог подобрать названия. Ему казалось, что он видел себя со стороны, но сильно старше. Видел лезвие меча, обугленного словно и обросшего бронёй. Очень похожей на ту, которая появлялась на нём, когда оказывался на пике силы.

Ему снился голос. Мерный, немного усталый, но неизменно всегда – спокойный. Этот голос что-то читал, между предложениями изредка слышался шелест плотных страниц. Данте словно знал книгу, которую этот голос озвучивал, но никак не мог вспомнить название. Не мог разобрать слов. Только ощущал словно спине становится тепло. И неожиданное ощущение душащей тоски раздирает ему гортань.

Последнее время он стал засыпать только ради этих смутных видений. Чего-то, очень похожего на фантазию о несбыточном будущем. Они грели что-то внутри него, и каждое вынужденное пробуждение возвращало назад в реальность. В ней он шёл на площадку, через знакомые ему птичьи и прочие морды. Птичья морда так вовсе так и просила оттаскать её за клюв. Странным образом просила. Хотя это огромное подобие орла, морда которого состояла словно из нескольких таких птиц, вообще ждала Мятежник в то, что там у этой курицы вместо печени.

- Вергилий, а ты всё стоишь и рассматриваешь нескончаемые просторы? – усмешка у него выходит шумной, хриплой, усталой отчасти, потому что Нело не отвечал ему ещё ни разу, но после всех этих снов странная тревога вела только к нему, - Глаза-то не болят? Поди красот на всю долгую жизнь нахватался, завязывал бы уже, а то вдруг художником стать захочешь, а глаз замылился.

Он вышагивает, ставя ногу перед ногой, по площадке. Лениво, без цели, пинает какие-то условные песчинки. Что-то несуществующее. И на каждое резкое движение Мятежник несогласно бьёт его по хребту своей тяжестью. Но Данте, в сущности, всё ещё наплевать.

- Да ладно, ну ты бы хоть посмотрел на брата, сто лет не виделись, - он резко разводит руки, словно открывая объятия, и издаёт смешок, который давится в короткий кашель при одном взгляде на неподвижную фигуру, и даже тень усмешки спадает с лица, - Ну да, что-то не меняется.

Какое-то одно короткое движение, поворот головы в сочетании с её наклоном, искрой пробегает перед глазами, совпадая с движением Нело. И у Данте перехватывает на секунду дыхание, он останавливается на месте. Потирает шею, опуская голову, и выдыхает тяжело.

- Иногда мне кажется, что ты когда-нибудь ответишь, - говорит неожиданно спокойно, бросая взгляд куда-то в неопределённом направлении, всё равно везде одинаково мерзкий вид, - И всё вокруг перестанет в этот момент быть таким подозрительным. И неосуществимое будущее перестанет видеться в мелочах, - он качает головой из стороны в сторону, прикрывая глаза, - Впрочем, оно мне нравится больше всего… - Данте быстрым жестом обводит пространство вокруг кистью, - …этого. И кажется реальней.

[sign]I will remind you of the pain forevermore
and when my sins are just a memory faith restored[/sign][icon]https://i.imgur.com/isKYqWL.png[/icon][status]fidelity[/status][nick]Dante[/nick][lz]<center><b><a href="https://unirole.rusff.me/viewtopic.php?id=5903#p596489" class="link3";>Данте</a></b> <br>when souls are empty, where do you go for the resolution?<center>[/lz][fan]devil may cry[/fan]