Однажды я мечтала об этом — стать студенткой колледжа и двигаться к своей мечте, помогать людям. Я представляла, как мама будет гордиться моими достижениями, как я стану стремиться стать лучше, чем могу — и оправдать ожидания родителей, которые всегда вкладывали в нас с Джереми куда больше любви, чем мы заслуживали. И я бы по достоинству сумела оценить всё, что сейчас происходит, будучи в состоянии это сделать. Но, увы, что-то сломалось. Мир уже не тот. Рядом нет ни мамы, ни отца. Ни даже Дженны, которая стремилась сохранить наш мир прежним после смерти родителей — и сама пала жертвой обстоятельств. У меня всё ещё были стремления и попытки уйти от реальности, назло жизни, сохранить те обещания, которые давала сама себе, однако, когда в моей жизни появился Дэймон Сальваторе, то всё пошло к чёртовой матери бесповоротно. Он перевернул мир вверх тормашками, сбил приоритеты — и теперь исчез, продолжая навязчиво пробиваться в мысли и мешая почувствовать радость от долгожданного первого курса колледжа, шанса на беззаботное, насколько это возможно в моём случае, подростковое время.

С той ночи расставания прошло очень много времени, но я всё ещё не переставала думать, как так получилось, что мы смогли сделать этот шаг. Тяжёлый, вероятно самый тяжёлый в моей жизни. Пойти наперекор собственным желаниям ради других людей. Может быть всё это со временем покажется огромной глупостью, но сейчас я проживала стадию самовнушения и ежедневно просыпалась с фразой «ты сама так решила». Оставалось лишь пить свой утренний кофе, заботливо приготовленный Кэролайн, листать газету и стараться переключать внимание на что угодно, лишь бы не думать о нём. Лишь бы не видеть его образ перед глазами, не искать его дыхание в воздухе и его пальцы в собственных волосах, потому что их время вышло. Наше время вышло, пускай моё тело было и не согласно с этим фактом.

Блондинка систематически ловила меня на «зависаниях», встряхивала, как ни в чём не бывало, аккуратно обходя острую тему, делала вид, что всё в порядке — просто мы в колледже и нужно соответствовать, наслаждаться этим временем, не упускать ни интересные лекции по микробиологии, ни шумные вечеринки, на которых собиралось куда больше студентов, чем приходили на пары. Я знала, она рада, что «нас» больше нет, подруге не нравились эти отношения — Форбс не верила в них, объясняя всё кровными узами и прочей ерундой, вот только ей не объяснишь того, во что Кэролайн сама поверить не захочет. Но сейчас не было необходимости — «Дэймон» не слетало с её языка, и я была благодарна блондинке за самоконтроль и внимательность, которыми была окружена. Возможно, посмотри я на ситуацию под другим углом, могла бы понять, что нахожусь на попечительстве у Кэр, что та, предварительно посовещавшись со Стефаном, контролирует, чтобы я не сорвалась, но какая разница, верно? Мы ведь и так всё решили. Этого не должно повториться, как бы чертовски сложно не было.

Мы не общались, не виделись, и это было сложнее, чем я представляла — делать вид, что не думаю о том, чьё имя нельзя называть, развлекаться вместе с Кэролайн на вечеринках, где полно алкоголя и симпатичных студентов. Звонить брату и слышать фоном его голос или не слышать наоборот — и начинать беспокоиться, где он сейчас (хотя какое у меня на это право?)

Наверное, если отмотать куда-то назад, сейчас было бы совсем неплохо: мне бы действительно нравилось всё это — беззаботное веселье, свобода, никаких планов на жизнь /помимо учебных, разумеется/, внимание со стороны окружающих. Вот только делать вид, что мне весело — самое отвратительное из всего, что я делала. Имитация жизни, которой я должна была бы наслаждаться, не работала в моей нынешней реальности, и ничто не могло это исправить, а я чувствовала вину перед Кэр, которая из последних сил старалась мне угодить. 

Ежедневно мы созванивались с Джереми, тот рассказывал о своей жизни, а я попутно контролировала, чтобы брат на пролёживал диван Сальваторе, зависая в видеоиграх в компании Мэтта или не посещал знаменитый подвал в поисках развлечения с хорошей выдержкой, какой больше и в городе-то не найти. Уже пару дней не было никаких звонков, а телефон брата упорно не отвечал на мои вызовы, и если сначала это казалось обычной беспечностью, то с очередными гудками в трубке переросло в беспокойство, заметное даже Кэролайн. Мэтт не знал ничего, как и Бонни, потому решение было принято моментально, без размышлений и траты времени на сборы.

Неловкость — последнее, что волнует тогда, когда дело касается родных людей. По крайней мере на расстоянии ты об этом не задумываешься, потому что все твои мысли сосредоточены только на одном «лишь бы ничего не случилось». Больше того, в моменты, когда дело касается жизни и смерти все «мы не должны» летят к чёртовой матери на ПМЖ. Сейчас тоже самое. Нет никаких мыслей о том, что влетать в дом бывшего неудобно, странно, неправильно. Нет никаких мыслей о том, чтобы позвонить ему, потому что такие вещи не решаются вот так на расстоянии, потому что сейчас уровень паники достигает своего предела и скорее всего после визита в комнату брата станет ясно куда больше, чем от телефонных переговоров с тем, с кем общались последний раз, вылезая из постели, пряча взгляд куда-то в сторону, лишь бы только не в глаза — потому что иначе все «но» отправились бы далеко и надолго к бесчисленному количеству жертв, лежащих на алтаре нашего чудесного прошлого. Деймон, я говорю прошлого. Видишь? Я справляюсь. Потому… Просто не дай мне сбиться с верного маршрута. Я знаю, ты сделаешь как я хочу.

Неловкость — это то, о чём не думаешь до самой последней секунды, а потом, когда думать становится поздно, тебя накрывает горячей волной, однако бежать уже поздно. Вот и сейчас, колотя в дверь как ненормальная, сражаясь с ней, словно с монстром, будто она в чём-либо виновата, я осознаю неизбежное — сейчас будет непросто. Есть только маленький шанс, что дверь откроет Джер — и все проблемы уйдут сами собой, словно одна огромная глупость. Но кто мы такие, чтобы заслужить самый простой вариант, верно? Все лёгкие маршруты по определению не могли быть нашими.

Сталкиваюсь с твоими глазами, полными удивления, нервно сглатываю, ища слова, однако за тридцать секунд прихожу в себя и вспоминаю, зачем я тут.

— Прости.. Джереми дома? Я не могу ему дозвониться уже второй день — и не понимаю, в чём дело.

Просачиваюсь мимо тебя через дверной проём — и, не дожидаясь ответа, оглядываюсь по сторонам в поисках вещей брата и самого брата. Сейчас не до неловкостей, верно же? Потому мы можем просто сделать вид, что ничего необычного не происходит, что мне не сложно смотреть на тебя, просто сейчас у меня иные цели.

— Эй, Джер, ты здесь?! — Кричу, стучу в дверь его комнаты, до которой добираюсь за мгновенье — и дёргаю за ручку, вот-вот собираясь войти, не дождавшись ответов.