Тысяча сто один Пустой, тысяча сто два Пустых, тысяча сто три или, стоп, сколько же их там было-то, чёрт... Если продолжится в том же духе, он точно упадёт лицом на парту и притворится мёртвым. Если будет притворяться достаточно хорошо и натурально, то хотя бы минуты на три от него отстанут, в идеале бы на пять, но кто он такой, чтобы иметь право выбора вообще чего-либо. А может, никто бы даже и не заметил, если бы он вышел "прогуляться" и оставил бы своё тело здесь, до конца урока или даже на перемену ещё. Он ни разу не пробовал, но, вероятно, это могло бы сработать. В другой раз надо будет смотаться, иначе следующей подобной лекции он просто не переживёт, а ведь сегодня только среда. Серьёзно, ни один аттестат в мире не стоит таких страданий и вот уже третьего урока посвящённого великим деятелям прошлого. Скажем, если бы спросили Куросаки, кого он там считает великим и достаточно значимой личностью, повлиявшей на устройство мира и его благополучие, вряд ли бы он назвал Марка Туллия Цицерона. Если откровенно, он не вошёл бы даже в десятку, хотя бы потому что до этой получасовой монотонной пытки он не имел понятия о существовании кого-то столь древнего.   
- ...и, таким образом, Цицерон выступал против полной и безоговорочной узурпации власти, - Куросаки широко зевнул, не прекращая ритмично постукивать кончиком ручки по одному из пальцев. Долго. Кошмарно, непростительно, издевательски долго. Это всё длилось настолько долго, что казалось, будто они сидят в классе не один урок, а сразу целых пятнадцать или двадцать. Выхлоп нулевой - серьёзно, кому вообще может быть интересно, как и за что там боролся Марк Туллий, если это всё было не то, что не в прошлом веке, (и не в позапрошлом!), а даже не в "нашей эре" - зато затраты настолько грандиозные, будто они здесь судьбы мира решают, не меньше. Старшая школа и ежедневные уроки, прерываемые только домашкой и сном - это прям высший класс. Как раз то, что ему было необходимо, а то Ичиго как-то заскучал за одними тренировками, убийством Пустых и борьбой с мировым злом.
Марк Туллий Цицерон - самое большое зло в этом мире. Вот с кем надо было бороться в первую очередь. И как он только не догадался об этом раньше, подумать только. Какое же поле для деятельности - объявлять войну всем почившим древним умникам. Впрочем, что-то такое он уже делал, кажется.
Куросаки с трудом подавляет очередной зевок и усилием воли заставляет себя сесть прямо, чтобы окончательно не отрубиться. От Рукии давно ничего не слышно, такая деловая прям стала, некогда ей даже заглянуть. Собственно, не очень-то и хотелось - больно нужна - но могла бы там, что-нибудь, вдруг он беспокоится. И от Урахары тоже, кстати... Подозрительно тихо всё стало, даже появилось время на здоровый и крепкий сон. Давно такого не было, чтобы он не подскакивал вдруг посреди ночи и не нёсся сломя голову куда-нибудь, не по зову сердца, а по вполне конкретным делам. Ичиго отводит взгляд от доски и рассеянно обводит взглядом класс, в котором каждый из учеников выглядит так, будто вот-вот готов присоединиться к Цицерону. Не затевать политические дебаты, конечно же. Куросаки неприлично громко вздыхает, чем вызывает пару смешков, от уже скорее мёртвых, чем живых, одноклассников. Кейго оборачивается в сторону Ичиго, довольно забавно и чертовски драматично хватается за грудь, после слов преподавателя о смерти Цезаря. Ичиго практически слышит, как товарищ произносит легендарное "и ты, Брут", когда на его макушку опускается корешок тонкой книги и Кейго обиженно потирает голову. Куросаки закатывает глаза и вновь сосредоточенно смотрит на мелькающую между пальцами ручку. Да уж, и ты, Брут. Вот тебе и вся любовь.
Спасительный звонок звенит как раз в тот момент, когда Ичиго решает, что с него хватит и он больше не готов добровольно подставляться под все эти издевательства. Вполне очевидный вздох облегчения волной прокатывается по классу и все торопливо начинают кидать учебники и тетради в сумки. Над партой Куросаки моментально нависает неприлично счастливый Кейго и, с куда меньшим энтузиазмом, следом подтягивается Мизуиро. Всё так же, как и в любой другой день. Кажется, всё это было уже вчера, позавчера и даже неделю назад. Только обсуждали они что-то другое, но примерно похожее по смыслу.
Конец очередного школьного дня, очередное предложение ребят смотаться в караоке или пройтись по игровым автоматам, очередной отказ, очередная тренировка, только сегодня он идёт к бейсболистам, а не к футболистам. Абсолютно ничего интересного. Всё ровно так же, как и в любой другой день. Не то, чтобы он рассчитывал на что-то другое, но. Но даже играет он на автомате, совершенно не раздумывая отбивая мяч бейсбольной битой. Задумчиво-лениво принимает душ после и немного не ожидает, что в раздевалке будет кто-то ещё, потому что уходит он обычно самый последний, чтобы дома не пересекаться с отцом и не выслушивать весь тот бред, что он обычно городит.
- Эй, Ичиго, - вместо приветствия, Татски любовно, и очень даже ощутимо, огревает Куросаки сумкой по затылку. Зазевавшийся Ичиго не успевает увернуться и раздражённо трёт влажный затылок рукой, проворчав то ли просто "дура", то ли что-то отдалённо похожее на это. Один хрен, ей что в лоб, что по лбу, впрочем как и самому Куросаки, так что ладно, чёрт с ней, у них так каждый день, даже уже ругаться как-то не интересно. Хотя и стоило бы, для галочки. - Тебя Иноуэ ищет. Она сказала, что подождёт тебя на спортплощадке.
Наверное, нет смысла спрашивать, почему Орихиме сама не пришла, если они обе прекрасно знали, где именно его искать. Если бы произошло что-то важное, то всё бы выглядело как-то иначе. Не так тупо, как с Татски, которая нахально шарится по мужским раздевалкам и чувствует себя при этом более чем комфортно. Значит, это не что-то связанное с делами временного шинигами. Куросаки почти что огорчён этим фактом. С Иноуэ всегда так, у неё на всё какие-то свои туманные и не всегда логичные причины, на любой из поступков.
- Поторопись, олух. Не заставляй её ждать и сделай рожу попроще.
- Заткнись, - как-то слишком уж вяло бросает Куросаки в ответ, на этот раз успев увернуться от тяжёлой сумки, нацеленной куда-то в район живота. - Чеши давай отсюда, это мужская раздевалка, дура.
- Да чё я там не видела, господи, - слышится голос Орисавы уже откуда-то из-за угла. Она сейчас закатила глаза и точно подумала о том, что голые телеса одноклассников её интересуют примерно никогда, разве что в качестве боксёрской груши и то сомнительно. Тут скорее дело в личном обаянии Куросаки, на которого посмотришь и сразу чувствуешь острое желание вмазать ему хорошенько. Дура. Точно дура. Или нет. Но скорее уж да, без вариантов.
Быстро одевшись и закинув сумку на плечо, Куросаки торопливым шагом покидает раздевалку и выходит из здания, на ходу пытаясь привести всё ещё влажные волосы в порядок. Как и всегда, это более чем бесполезно. Они всё так же смешным ёжиком топорщатся в разные стороны. Заметив Иноуэ, стоящую невдалеке, Ичиго прекращает бороться с волосами. Только время и силы зря теряет.
- Иноуэ, - негромко окликает Куросаки, подойдя немного ближе. Как там говорила Татски? Быть попроще или вроде того - она вообще всегда на удивление болтлива, когда дело касается Орихиме или, ладно, любой другой чуши - как будто это вообще возможно, чёрт возьми. Он и без того простой, куда же ещё-то. - Ты меня искала? Что-то случилось?
Разумеется, нет. Что вообще может случиться.