Икс равен игреку, а это значит, что всё хорошо. Всё правильно и так должно быть, так в принципе задумано. У Куросаки Ичиго всё невероятно стабильно. Настолько, что кто угодно в мире обзавидуется: не жизнь, а прям сказка со счастливым концом. Такая, где находится время и монстрам, и геройским подвигам, и дружбе, и превозмоганиям, да и вообще всему на свете. Такая, где ты не уверен в том, что это конец, но за кулисы тебя не пустят, не досмотришь и не узнаешь. Решай сам, как тебе больше нравится. Сказка со вполне очевидно открытым концом. Утром у него учёба, с редкими перерывами на убийство Пустых. Днём у него учёба, с редкими перерывами на убийство Пустых. Вечером у него… Ну, да, снова учёба и Пустые. Стабильность, во всей её красе. Никогда не надо мучиться выбором темы того, чем бы ему заняться завтра, послезавтра и даже через неделю. Всё уже решено. Айзен вон даже говорил, что всё решилось ещё даже до (или после? Что он там говорил вообще, никто его не слушал) рождения. Смысл жизни в Пустоте. И ещё в математике.
Куросаки Ичиго живёт как на бочке с порохом и ожидает подвоха. Он не верит в счастливые концы и в саму концепцию счастья. Счастье придумали те, кто не верит в стабильность и равнодушие. Оружие на стене обязательно выстрелит. Обязательно под конец.
Икс равен игреку. Всё стабильно. Всё в порядке. Это радует?
Ичиго подпирает щёку ладонью и невидящим взглядом пялится в учебник, в сотый раз перечитывая условия задачи. Это настолько просто, что даже немного скучно. Они это всё уже проходили, он делал подобные задания, он даже во снах решал такие задания. Он, блин, экзамены сдал на отлично, а там были задания и посложнее этих. В чём сейчас дело? Никак не сосредоточиться, в голове вакуум и белый шум. Совершенно не до этого всего. Сейчас бы в кровать и отоспаться хорошенько. Куросаки невероятно и нервно кроет с этого всего. Какая глупость.
Силы шинигами он вернул. Определился с тем, кем хочет быть, когда закончит школу. У семьи всё хорошо и ничего им не угрожает. Друзья в безопасности и наверняка сейчас точно так же пялятся в учебник или строчат тысячный отчёт, вместо того, чтобы отдыхать, как и полагается мертвецам (бюрократия жива даже там, где умерли все: вечная, как время и бытие). Ну, что не так-то? Почему это всё так утомляет и нервирует?
Сложно. Но он так и хотел, кажется.
Сейчас под боком не хватает разве что Кона, который бы раздражающе напевал под нос песню из дурацкой рекламы йогурта, с таким тупым и навязчивым мотивом. Он бы пел, а Куросаки бесился ещё больше обычного – хватит так фальшиво мурлыкать, голоса ужаснее не придумать, его можно использовать в качестве орудия пыток, заткнись уже, по-человечески прошу – эмоциональный ад, но так он хотя бы не плавал бы в этом амёбном состоянии полукомы. Отправляйся в Небытие. Между и между. Как там было-то правильно? Ту-ту-туру-ту-ту… Нога сама собой начинает отбивать такт, напоминая ту самую мелодию, которую Куросаки просто терпеть не может. Да хорош уже, чёрт подери, сколько можно? Кто вообще поёт про Небытие в рекламе детского йогурта? Это уже шиза полная.
Или там было не про это и он просто придумал этот текст?
Ичиго вздыхает и в тысячу первый раз читает условие задачи.
– Если точка отсчёта будет вот здесь, то график пойдёт вот сюда? – Куросаки отстраняется от стола и критически осматривает получившийся… Получившееся нечто. Не алгебра и не график функций, а целый, мать его, абстракционный шедевр. Полный бред. Почему он вообще должен всем этим заниматься? Всё равно сегодня не день для учёбы и точно не день для красивых и ровных графиков. Прям проклятие какое-то, хоть на Пустых иди и тренируйся высекать ровные линии. Как назло, ни одного рядом, дело бы пошло чуточку веселее. Хотя, конечно же, это не совсем этично, но ещё он об этих глупостях не думал. Так недолго и крышей поехать. Ну, как так вообще.
Куросаки раздражённо вздыхает, хватает стёрку со стола и стирает кривые набросочные линии со страницы. В любом случае, могло быть куда как хуже. Например, эти линии могли бы соединиться в пентаграмму, и тогда бы он точно уверился в том, что математику любовно и нежно придумывал Сатана. Или Король Душ. Или кто там вообще главный-то сейчас. Не важно.
Голос Карин он слышит не сразу, глубже необходимого задумавшись о связи математики со смертью. Ичиго откидывается на спинку стула и устало потягивается, похрустывая позвонками. Кажется, он слишком засиделся за уроками и напрочь потерял чувство времени.
– Ичи-нии, спустись уже, – кричит Карин громче. Уже время ужина, а он всё проспал и не заметил, как время пролетело? Да нет, вроде, ещё светло за окном.
– Что случилось? – спрашивает Куросаки, спустившись вниз по лестнице и мельком заглянув в гостиную. Пожара нет, никто не умер, дом не разнёс метеорит, даже не сломалось ничего и ужином не пахнет. Здесь только Карин, пара пачек чипсов, газировка и включённый телевизор, с перерывом на рекламу.
– Там какой-то подозрительный синий панк, к тебе пришёл, – безразлично отзывается Карин, отправляя в рот чипсину и перещёлкнув канал. Ну, вот. Так он и знал. Реклама грёбаного йогурта. Это не к добру. Если играет эта песня, то ничего хорошего можешь не ждать.
– Карин, нельзя так говорить о друзьях Ичи-нии, – раздаётся откуда-то с кухни голос Юзу, сопровождаемый громыханием посуды.
– Да ты б его видела, стрёмный просто жесть.
Куросаки скептично вскидывает бровь и направляется к двери. Если «стрёмный просто жесть», то это, конечно же, только к Ичиго. Без вариантов. Никто даже и не подумал, что, может, кто-то адрес перепутал или ещё что-то в этом духе, может это вообще курьер пришёл, просто странный. Действительно, пора бы привыкнуть к тому, что все самые подозрительные и странные – это обязательно по душу Ичиго. А стрёмные – это прям самый любимый вид гостей. Нормальные сюда не приходят, нормальные держатся подальше.
Куросаки открывает дверь. Куросаки смотрит хмуро и недовольно, секунды три, этого даже много. Можно было вообще дверь не открывать, он должен был догадаться по вполне очевидному и однозначному «синий и стрёмный». Точнее не описать, прям вот идеальная характеристика. Куросаки вздыхает так громко и натужно, словно взвалил себе на плечи не просто небо, а три неба сразу, сверху посадив ещё всех китайских детей. Блядство.
– Нет, – коротко произносит Ичиго, со спокойствием и смирением грёбаного Будды, и закрывает дверь прямо перед носом очень даже знакомого синего панка. Вообще класс. Просто лучше и не придумаешь. Может, тот график функций реально оказался призывным, только вызвался не Сатана. Ну, какой график, такой тебе и призванный «демон», большего ждать не приходилось и вряд ли бы ему повезло настолько, чтобы напороться именно на Сатану, а не на. Ну, да. Везение чистой воды. Куросаки вновь нехотя открывает дверь и смотрит на гостя крайне тяжёлым взглядом. От такого ещё дети обычно плачут и старушки грозятся вызвать полицию. Гриммджо не ребёнок и не старушка, что очень даже жаль. Чертовски жаль.
– Какого чёрта ты забыл у меня дома, Гриммджо? – шипит, именно шипит, Куросаки сквозь зубы, инстинктивно прикрывая собой дверной проем.
Он хотел сказать «придурок», но это как-то невежливо по отношению к гостю. Не то чтобы он не доверял Гриммджо или боялся, что тот нападёт. Нет, конечно. Глупости какие. Кто вообще будет бояться нападения поехавшего на всю голову идиота, который при каждом удобном случае не просто угрожает убийством, но очень даже активно пытается воплотить угрозы в реальность. Так, сомнительные меры предосторожности.
