В сон клонило клинически. Алауди сопротивлялся до последнего: силой держал глаза открытыми, переворачивался с бока на бок, от отчаяния пытался что-то напевать (получалось невнятное бормотание), потому что подсознательно чувствовал – если он уснет, то случится что-то нехорошее. Резкий приступ сонливости в принципе не был нормальным явлением, особенно – у него, человека, который умел не спать несколько суток подряд, держась на кофе с амаретто, и почти не чувствовать усталости. Вы когда-нибудь накрывали группу хорошо вооруженных людей, которая постоянно меняет свое местонахождение? В одиночку? Клеман такое умел – и, главное, любил, ощущая некое удовлетворение не только от результатов, но и от жертв сном и едой.
Но сонливость оказалась сильнее. Он засыпал медленно и нехотя, как будто под наркозом, который сперва не хотел брать, а потом использовал все силы, чтобы усыпить этого непослушного. И Алауди уснул.
А проснулся в другом месте.
Вокруг было шумно. Он раздраженно перевернулся на другой бок в сотый раз, прикрыл ухо ладонью, но галдеж, как на базаре, только усилился. Клеман разозлился: какого черта? Он так сопротивлялся наваждению, чтобы уснуть, а теперь какие-то сволочи пытались его разбудить? Устало раскрыв глаза, мысленно обещая убить всех, кто мешал ему отдыхать, Алауди всмотрелся в незнакомые лица – и в шоке отполз в сторону. У него перехватило дыхание, а сердце зашлось нервным набатом.
Он еще никогда не видел такое. Разноцветные железные механизмы проезжали мимо него длинной вереницей. В конце дороги стоял полный полицейский – не узнать людей в форме было невозможно, даже если ты спал пару столетий, - и лениво чем-то махал. Он испугался еще больше, когда одна такая металлическая повозка издала непонятный визг, похожий на искаженный звук рога. Кто-то за стеклом бил по круглой штуковине и, судя по выражению лица, ругался.
- Вам все хорошо? – спросила девушка, дотронувшись до его плеча. Клеман моргнул и ошарашено отпрыгнул, насколько можно было прыгать в сидячем положении. Она говорила… вроде на итальянском, но незнакомым ему диалектом. – Вас окей? – снова спросила она, но уже по-английски. Алауди понятия не имел, что такое "окей".
- Хорошо, - сказал он на том итальянском, который помнил – на сицилийском. Девушка заулыбалась, порыскала в карманах, бросила ему на колени что-то маленькое, гладкое на ощупь и шуршащее, и дальше пошла по своим делам. Клеман встал, повертел штучку в руке и, на всякий случай, положил ее в карман.
Предположительно, это была Италия. Он не помнил ее такой, попытался взглядом найти хоть какую-нибудь вывеску, указывающую на название улицы, не нашел и встал у стены дома, опасаясь куда-либо выдвигаться. Алауди не был уверен в том, что шумные железки не ездили по дорогам, где ходили люди; может, те и научились их как-то обходить, но представив, что одна такая наедет на него, Клеман почувствовал, как по коже побежали мурашки.
Возможно, это было Италией, но явно не той, какую он знал.
Мимо ходили люди. Кроме той девушки на него больше никто не обращал внимания; некоторые из них говорили с собой, некоторые – говорили, держа у уха какой-то прямоугольник. Позже Клеман заметил, что в ушах тех, кто общался с невидимым собеседником, были какие-то… крючочки: белые, черные и цвета молодой розы.
"Блядь, вот угораздило же", - грустно подумал он. Алауди простоял истуканом где-то час, пока не заметил – и то, уже после того, как он прошел мимо – знакомый хохолок. Даже если это был совсем другой мир с совсем другой Италией, Клеман думал, что никто не стал бы по своей воле носить на голове это. Так что он рванул, побежав вниз по аллее, на которой очнулся, и взялся за плечо обладателя самой глупой прически на свете.
Хм, а Спейд был повыше… Но об этом он старался не думать. О том, что человек, которого он выловил, мог быть не Спейдом.
- Д… А, понятно, - негромко произнес Алауди, признав, что ошибся. – Scusate*.
Отлично. Замечательно. Восхитительно. И что делать теперь?
* Извините по-сицилийски.
