Радости ей все это не приносило, удовольствия - тоже. Разумеется, пропустить либо покинуть вечер пораньше не представлялось возможным, это было понятно, кажется, всем, и даже ей с ее коротким терпением.
Что же, и его надо тренировать.
Она делала это вот уже месяц. Отвечала тогда, когда ее спрашивали. Говорила тогда, когда ее желали слышать. Больше молчала, все закипая и закипая, пока не приходила домой и не выдыхала, долго и протяжно. Если под руку попадался брат, они сражались - Оливия не сдерживалась, Алекс не возражал. Им обоим было что скрывать, обоим же требовалось выпустить пар.
Порой она даже начинала сомневаться в том, что брат - слабак, но эти сомнения довольно быстро проходили.
Кстати, справлялся он, кажется, лучше ее. Еще бы, всю жизнь прожить в Централ-Сити, рядом с волками, за твоей спиной обсуждающими твои неудачи и проявления трусости - любой иммунитет можно наработать, даже к такому. Ей же приходилось труднее с того самого дня, как она прибыла из Бриггса на поклон к фюреру и осталась, прекрасно понимая почему ее держат рядом с верхушкой.
Держи друга рядом, а врага еще ближе.
Впрочем, работало это в обе стороны, поэтому Оливия вела себя тихо и прилично.
Ровно как и сейчас. В какой-то мере.
Длинное, в пол, строгое платье под цвет мундира - темно-синее, - нахваливали все окружающие; дамы заглядывались на простые украшения, мужчины - на фигуру. Оливия блистала и знала об этом, но не намеревалась напускать на себя вид восторженной светской дамы и с бокалом шампанского в затянутой в длинную перчатку руке расхаживать по залу, ведя непринужденные беседы со всеми желающими. Вместо этого, она - сегодня сильнее всего напоминающая леди, а не генерал-майора, - стояла поодаль от танцующих пар и общительных компаний. Тем, кто подходил ближе, отвечала полным безразличия взглядом, если кто-то заводил разговор - отвечала коротко и прохладно. Разумеется, вежливо ровно настолько, чтобы человек понял ее нежелание беседовать. Приглашения на танец отвергала сразу же.
Компания в этот вечер ей определенно не нужна была.
Сегодня Оливия выбрала роль одинокого наблюдателя.
Посмотреть было на что, если отмести прочь всю мишуру сияния, сверкания и прочей нарочитой роскоши, которой многие гости почему-то считали обилие украшений, дорогих тканей и надутые от собственной важности щеки. Аристократия на этом фоне выгодно выделялась все той же строгостью. Однако наряды не были ей столь интересны, как, например, очевидные попытки некоторых людей завести полезные связи. Все улыбались, все смеялись над шутками, даже самыми неудачными. Все прославляли фюрера, восхищались красотой наряда его супруги, обсуждали важные государственные дела.
А Оливию все сильнее воротило от этого общества.
Потому что она знала каждого из них. Знала чего они с нетерпением ждут, знала что им пообещали за их верность, знала сколько крови на их руках - крови невинных, которых они поклялись защищать многие годы назад.
Если бы она могла, уничтожила бы всех их.
И какова ирония судьбы, когда, подумав о смерти и крови, подле Оливии объявился Кимбли.
То, что он жив и здоров, вопреки надеждам солдат Бриггса, ее не удивляет - он давно доказал, что не так просто его убить. К тому же, роль Багрового Алхимика в подготовке к Тому Дню не раз подчеркивалась на собраниях - в эти мгновения она ловила на себе почти насмешливые взгляды, хотя после вестей о нападении Драхмы на Бриггс все как один нахваливали гарнизон под командованием майора Майлза. И, вопреки всему, своими солдатами она гордилась, хоть и понимала, что их использовали.
Еще один инструмент в руках Отца и его детей.
И один из главных - рядом с ней.
- О, майор Кимбли, какая... встреча, - она бы добавила "приятная", но они оба все прекрасно понимают. И все же, его присутствие сразу же разбавляет полную раздражения скуку. Словно прозвучала тревога - и в бой.
Она даже позволяет себе едва заметно улыбнуться.
- Меня много что интересует в последнее время, а от некоторых предложений нельзя отказаться, не так ли? - Оливия салютует Кимбли бокалом, отпивает глоток и почти даже не морщится - вкус далеко не такой, чтобы ей понравилось.
Признаться, выглядит алхимик достойно. Парадный мундир ему на удивление к лицу, правда, все приятное впечатление меркнет от привычно приводящих в легкую ярость слов. Так привычно, что очень больших усилий стоит не улыбнуться и не хмыкнуть.
Похоже, вечер все-таки будет не так вял и неинтересен, как она думала.
- Я надеялась задать вам тот же вопрос, майор, все же, как я слышала, вы возвратились прямиком с севера. Думала, сумеете поделиться подробностями сражения с Драхмой - надеюсь, под вашим командованием солдаты Бриггса не посрамили честь армии, - хотя она и слышала как все прошло на самом деле. - Что же касается учений, думаю, это действительно будет интересно. Если, конечно, все состоится. Майор Майлз, - она не смеет отказать себе в удовольствии упомянуть имя своего адъютанта, - несомненно должен справиться с возложенной на него ответственностью, вы так не считаете?

"Крюк, значит. Что ж... интересно", - об этом информации у нее не было. Возможно, у Мустанга найдется - передавать сообщения друг другу становилось все сложнее. Как бы порой не казалось, что хватку на них обоих ослабили, Оливия себя напрасными надеждами не тешила - за ними и следили, и корреспонденцию тщательно проверяли, и всячески старались удостовериться в благонадежности потенциально опасных офицеров. Причем, Армстронг прекрасно понимала, в их верности тоже не сомневались. Точнее, в ее отсутствии.
А она еще зарекалась работать с Огненным.
- Получить столь высокую оценку от вас, - она предельно серьезна и безмерно благодарна, а еще самую чуточку горда - как будто бы можно испытывать что-то другое, когда сам Багровый Алхимик удостаивает подобной похвалы твой гарнизон, - право слово, уверена, солдаты Бриггса были бы счастливы услышать это от вас лично.
Оливия очаровательно улыбается, переводит взгляд на зал, смотрит на собравшихся. Пока на них обратили внимание немногие, и те спешили побыстрее отворачиваться - ни Кимбли, ни Армстронг не отличались благостным нравом, хотя на людях один был предельно вежлив, а другая - предельно холодна.
А вот то, что на них то и дело заинтересованно поглядывал "сын" фюрера, ее даже отчасти забавляло, хоть и не нравилось.
"Неужели беспокоитесь за своего верного пса?"
На слова майора о Майлзе Оливия отвечает улыбкой и медленным кивком, давя в себе привычное раздражение, вызываемое вопросом о национальности своего бывшего теперь уже адъютанта. Увы, больной вопрос для Кимбли, и совсем небольшая и слабая возможность уколоть его для Оливии.
Зато другое произносит почти с удовольствием.
- О, майор, боюсь, при оценке компетентности майора Майлза, ваши весьма определенные знания и опыт с ишваритами не совсем то, что меня интересует, - не совсем изящно, но заканчивается улыбкой, столь же нежной, сколько и ледяной - видимо, этот вечер, вся эта атмосфера, последние недели и присутствие Багрового делают свое дело.
Отчаянно хочется снять с лица эту маску благопристойности, достать из потаенных карманов в складках платья либо стилет, либо карманный пистолет и... Впрочем, это было бы не интересно и банально, и слишком вспыльчиво. А здесь, такая восхитительная возможность насладится обществом единственного человека, который вызывал в ней хоть какие-то чувства, кроме холодного презрения.
Когда еще такое повторится?
- За успех, - она поднимает бокал, улыбается на этот раз только уголками губ и делает несколько глотков.
"За успех тех, кто еще не позабыл о том, что такое честь и служение родине", - на другом конце зала фюрер Брэдли переговаривается о чем-то с одним из высших генералов. За его плечом стоит Риза Хоукай.
Еще одна заложница Центра.
Правда, Оливия в своем положении чувствует себя даже несколько более свободно. А лейтенанта немного жаль. Но лейтенант - солдат, и выполнит свой приказ даже ценой своей жизни.
Потому с ней было сойтись куда проще, чем с Мустангом.
Чем с любым алхимиком, впрочем.
Особенно с тем, кто так легко и просто выдает комплимент и называет ее по имени.
Откровенно говоря, она теряется меж двух возможных реакций - с одной стороны, следовало бы наглецу в лицо выплеснуть остатки шампанского и быть таковой. С другой, губы невольно вздрагивают, уголки ползут вверх, и в следующий момент Оливия уже негромко смеется, склонив голову к плечу и искоса глядя на Кимбли.
"Мерзавец", - и все же, ей смешно. Этот смех собирается где-то в солнечном сплетении, бурлит там, вырывается наружу почти кокетливо. Все же, она женщина, прекрасно знающая себе цену.
В другом месте и в другое время, она бы дала ему пощечину, пронзила саблей, сделала бы что угодно, лишь бы сбить эту паскудную ухмылку, которая, черт его подери, все же будоражила в ней что-то. Глубоко, так, что не достанешь. А если и достанешь - измажешься в густой багровой крови.
Поистине, пускай она его почти ненавидела, отрицать действенность его наглости и обаяния было бы преступно несправедливо.
Как и то, что она действительно рада тому, что он здесь.
- Если вы еще и пригласите меня танцевать, Зольф, я подумаю, что вы вздумали за мной приударить, - все так же искоса на него глядя и улыбаясь произносит Оливия.
Поистине, он ходит по тонкому льду, а ее слова - почти как вызов.

- О, прошу прощения, Зольф Джей, - ах, какая досада, какая неприятность! Как она оплошала, можно сказать, едва не оскорбила его своей ошибкой! Армстронг чуть склоняет голову в извинении - едва заметно, на долю миллиметра, так, что иной и не приметит вовсе. Но он - видит, она уверена. Как видит и то, что во взгляде ни капли того извинения, лишь легкий налет смеха и все столь же ярко пылающий огонек вызова.
"Посмеешь ли?" - и наряду с торжеством вспыхивает внутри изумление, пускай с оттенком удовлетворения - смеет ведь, протягивает ей ладонь, приглашает, и Оливия понимает - хотя иного от него не ожидала, все равно удивлена, как то ни парадоксально.
Кимбли принимает вызов.
Армстронг позволяет себе улыбнуться чуть шире, хотя сейчас, за секунду до, внутри неожиданно вспыхивает протест и страстное желание отринуть приглашение, одарить таки его пощечиной и лишить своего общества. Что-то внутри нее - должно быть, та самая ненависть и бурлящее раздражение, - твердят ей о безумии все этого, о том, что сам разговор с Багровым подвергает огромной опасности все то, ради чего она сражается и то, что она делает в союзе с Мустангом. Оно говорит ей - откажись и уйди, тому никто не удивится, более того, не удивится он сам.
Но азарт все же сильнее. Будоражит нутро, пылает в крови жарче алкоголя и ярче сверкающей в свете огней позолоты. Право слово, отказывать себе в удовольствии находиться в компании врага? Не в этот раз.
- Позволю, - благосклонно кивает, беря себя в руки - оказываясь в его руках, крепких и вместе с тем бережно ее касающихся. И бесконечно уверенно, так, словно шесть лет не покидал бальных залов. Впрочем, и ей есть чего опасаться - мало ли совсем позабыла как танцевать вальс? Опростоволоситься перед Кимбли? - увольте, можно отыскать и иные менее унизительные способы проиграть.
Даже если игра пока ограничивается танцем.
Пока.
А вальс, отнюдь не мягкий - торжественный, быстрый, словно победный, - "кому-то вполне может показаться, что это так", - вальс гремит, скрипки и виолончели мелодичны и резки, им подыгрывают трубы, подпевают флейты и кларнеты. Играют славно - иного на балу у фюрера ждать не приходится, - и музыка немало помогает освежить не только воспоминания, но и, разумеется, сами навыки. Оливия не боится, Оливия не борется - позволяет Кимбли вести ее, и вскоре, когда проходят первые мгновения напряженного ожидания не то своей, не то его излишней неуверенности, даже отдается вальсу, кожей чувствуя взгляды других.
Как же, как же! Генерал-майор Армстронг соблаговолила ответить согласием на приглашение не кого-то - самого Багрового алхимика. Вот так небывалое чудо! Вот так повод для пересуд в кулуарах!
Она улыбается, только сильнее расправляя плечи и поднимая подбородок. Гордо и с вызовом всем тем, кто собрался здесь, - пускай видят, ее не сломить, даже когда она в руках врага.
Впрочем, важно сейчас не это.
Важна компания. Важны те самые ладони, важен тот, кто ведет ее уверенно, и, она готова поклясться, едва ли прежде позволила бы кому-либо быть так близко. Не на расстоянии руки даже - на расстоянии шепота, что раздается у ее уха. На расстоянии дыхания, касающегося ее шеи.
На расстоянии одного удара стилетом - или одного союза Солнца и Луны.
И сколь прекрасны были бы отсветы багрового на позолоте скульптур и деталей интерьера.
- Не сомневаюсь, - отвечает просто, без тени удивления на этот раз. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь - странная глуповатая фраза, не то слышанная, не то прочитанная где-то, к этой ситуации прекрасно подходила. Но все продолжали играть свои роли. Ведь, как порой говорят среди актеров, пока ты играешь, ты живешь.
В данном случае, даже буквально.
- Он не по годам догадливый и способный... юноша, - поистине, назвать так то, что скрывалось под личиной сына фюрера, даже в такой компании оказалось сложно. Даже зная, что это самое существо внимательно наблюдает за ними, плывущими в танце по начищенному до блеска паркету, - несомненно, весь в своего отца.
А это на той опасной грани, когда любая тень вот-вот вздрогнет и отзовется беззвучным смехом. Последним, что удастся услышать в своей жизни. Впрочем, конкретно сейчас Оливия не боится. Она вообще мало чего боится, и уж точно не за свою жизнь и не за себя. За свое дело - да. За то, что не удастся сделать решительно ничего. Но не за себя.
Если она проиграет, значит, была недостаточно сильна.
Интересно, а Кимбли хоть на секунду допускает, что может проиграть?
Хотелось спросить - по душе ли ему все это? Не боится ли за свою собственную жизнь - за свою свободу или то, что он таковой считал?
Считает ли он все еще, будто избранная им сторона победит?
Происходящее дает ответ вместо него. Ведь они здесь, в этом зале, и Багровый алхимик советует ей не привлекать внимание одного из своих господ так откровенно.
И все же Оливия неохотно, с великим неудовольствием снова думает сколь полезным он мог бы стать для них союзником.
Для них? - взгляд на миг цепляется за светловолосую макушку лейтенанта Хоукай. Вот уж кто, должно быть, не станет радоваться подобной помощи. Да и сама она, чего лукавить, недоверия своего не скрывала бы, переметнись Кимбли к ним.
А, пустое. Каждый из них давно выбрал сторону. Так давно, что кажется, будто целую жизнь назад.
- Вы неплохо танцуете, - произносит она спокойно, - не скрою, я приятно удивлена.
Вальс достигает своего рода репризы, вновь торжественно и игриво поют инструменты. Оливия неожиданно четко понимает - ей совсем не хочется окончания танца так быстро. Особенно, когда партнер столь хорош - последний, с кем ей довелось много лет назад танцевать, все норовил то наступить на полы ее платья, то сжать ладонь почти до хруста, то и вовсе путал шаги. Тогда ей пришлось вести его, очередного седовласого генерала, ожидавшего, что тогда еще молодая капитан Армстронг поддастся его несуществующим чарам и быстро окажется в постели. Как типично.
Сравнивать того партнера и нынешнего - будто сравнивать день и ночь.
Или Солнце и Луну, - а те касаются ее куда осторожнее, чем она могла бы предположить.
И пускай внутри все противится, не признавать собственное получаемое сейчас удовольствие Оливия не намеревается. Танцевать ей всегда нравилось. А в любом парном танце всегда самое главное - правильный партнер.
- Я... - начинает было она, но, увы, не успевает. В последний раз взвились скрипки и трубы, послышался перезвон ксилофона, ударили тарелки - и вальс затихает, сменившись приглушенными аплодисментами оркестру. Оливия вновь улыбается, приседает в книксене и довольно произносит:
- Благодарю за танец, майор. Я бы... не отказалась от повторения.