«Социализироваться», - хотя бы потому, что дорогу обратно заметает песком, все сильнее. Старрк знает, что его ждут там, под черным небом. Всегда. Пустыня с жемчужиной глубоко в своем сердце всегда ждет его, но он не может.
Если он останется там, то потеряет не Лилинетт, но даже шанс ее найти.
Однажды он нашел место, кругом которого вились адские бабочки. Пустые не могут видеть врата между мирами – сенкаймоны, так называют их шинигами. Пустые раздирают пространство между мирами когтями, открывая Гарганту. Арранкары – ладно, делают это пальцами. Если есть возможность.
Иногда ему кажется, что Лилинетт может быть в Обществе Душ – это странные видения в снах, они взмывают цветным из серого. Старрк нутром – волчьим, безошибочным – чувствует, что это неправда. Но шрам, пересекающий грудь даже в гигае, болит сильнее.
У него нечему болеть, но такой вот парадокс.
Жизнь в гигае очеловечивает его. И иногда он не просто понимает – знает, смутным чувством, что еще и благодаря гигаю он становится стабильней.
Только толку от этой стабильности? – Старрк вздыхает, щурится на поднимающееся над мостом солнце. Оно ленивое и неохотное, жмется к краю горизонта. Морозно – воздух колкий, и запахи в нем кажутся сильнее. На лужах поблескивает корочка льда, обрамляя серебром утонувшие, все еще яркие осенние листья.
Ему сказали ждать здесь, он и ждет.
«Может быть, это пойдет тебе на пользу, Старрк… господин Примера», - Старрк безразлично смотрел на Заэля, сквозь него. Точно так же безразлично он, по обыкновению, относился к большинству советов, исходящих от… сородичей. Соседей? Да, кажется, это так называется правильно.
Он все равно забывает то, что ему говорят.
Мимо – наверху – проходят какие-то люди. Старрк слышит голоса, прислонившись к опоре моста, закрыв глаза. Река не замерзла – шумит, наверху шумят машины. Город переговаривается, шепчется, ворчит, на два лада, на живой и мертвый.
Старрку не надо открывать глаза, чтобы чувствовать черные отметины духовной силы других Пустых. Они тоже – сородичи, но отстают от него на вечность. «Я – Старрк», - он – арранкар. Расколотая часть некогда ужасающе великого целого – ни одна из этих мыслей не трогает в нем решительно ничего.
Кому он нужен, расколотый.
Почему-то нужен одному существу, - не открывая глаз, Старрк тянет воздух носом. Над рекой запахи тоже сильные. Саругаки Хиори прячет духовную силу – очень хорошо прячет. Но ветер доносит ее запах.
Снова сердитый и опять одинокий.
Она сказала ему ждать его здесь, и он ждет, как верный пес.
«Я помогу тебе», - сказала она, и Старрк не знал, имеет ли право сказать здесь хоть что-нибудь.
Чувство было, что это нужно ей самой не меньше, чем ему.
Одиночество убивает.
Ему ли не знать, - он делает несколько шагов к реке, зачерпывает холодную мелкую гальку пригоршней.
Камешки скачут по спокойной небыстрой воде, отсчитывают три, четыре, пять кругов. Затем еще один. Глаз у Старрка меткий. Терпение – бесконечное.
Ему некуда торопиться. Этому миру он – как камешек в воде. Инородное тело, которое должно уйти на дно, как только сила инерции и броска перестанет удерживать.
Его удерживать некому.

В какое-то мгновение Старрка ударяют сомнения, словно порывом ветра – вдруг не то место, вдруг не туда пришел? Несмотря на то, что он чувствует уже запах, на том самом порыве ветра. Одиночество, сердитое одиночество.
Он не уверен до конца, так это называется. Не уверен, что может полагаться на эту случайную доброту.
Такое слово здесь в ходу. Оно до сих пор чуждо ему, оно малознакомое – там, откуда он, - «я откуда-то?» - нет подобных слов, нет того, что оно могло бы означать.
Там, откуда он… «Уэко», - окончание названия Старрк уже не думает, он его знает и помнит, оно приходит само, камешком, упавшим в воду. Там, откуда он, одно вкладывается в другое угловатыми осколками, словно частицами мозаики.
«Осколками», - убранная в карман рука сжимает кусочек кварца, который не под силу увидеть людям. Грани его немного обкатались и стерлись, но линии их, как и углы, все еще ощутимы достаточно.
Слово же «доброта» - округлый теплый камешек. Таких нет в Уэко Мундо, такой не впишется в его… структуру. Оно – от живых, и, пусть от Старрка и Саругаки Хиори веет смертью, доброте все равно.
Так ведь? – он мотает головой на вопрос, заданный слегка запыхавшимся голосом. Она спешила сюда? – смотрит изучающе, стараясь понять. Спешила к нему? Зачем?
Он бы ждал, сколько понадобится. Уходить ему некуда и незачем. Как пес, которому приказали – сел, и станет ждать.
Разве что, камешками покидается в реку, - Старрк выдыхает, и изо рта его вырываются клубы пара.
Дыхание. Как у живого. А Саругаки Хиори запыхалась, бежала сюда, и щеки у нее тронуты розовым.
Старрк никогда не замечал, чтобы у него теплело лицо, или же руки, да и вообще – хоть что-нибудь в гигае. Только изредка, в случаях, которые он уже и забыл, просто внутренним знанием каким-то помнил, что оно было – теплел затылок, когда он ощущал что-то по-настоящему пробирающее.
Что? – не хотелось помнить такие моменты. Тогда в нем пробуждался зверь, или тень его, - он потирает висок, вздыхает неспешно, по-прежнему разглядывая Саругаки Хиори. «Спасибо, что пришла», - хочется сказать Старрку.
Одиночество – это он. А если он не один – то это уже не одиночество, - «я – Старрк», - но Старрк, в том-то и дело, не был один. То, чем он был раньше – одиноко. Старрк, с момента, как стал, как появился – был не один.
«Я не один», - а теперь он непонятно какой Старрк. Но со своего имени он начинает.
И привык он только к нему. До сих пор, когда кто-то называет «Койот» - а так и называть некому, в общем, он удивленно хмурится, не понимая в первое мгновение, к кому же это все-таки обращаются.
И он отводит глаза с торчащего бока спортивной сумки, просто протягивает к ней руку. Сумка увесистая. Саругаки Хиори явно что-то задумала. Пусть рассказывает. А сумку он возьмет, и понесет, куда бы не пришлось.
«Я не один».
- Не знаю, - все-таки произносит он вслух. Давно, или нет – солнечный свет немного сместился, но Старрку это безразлично.
- Что ты задумала?