Все-таки Гэвину повезло. Чертовски повезло. Это было все равно как выиграть приз в лотерее, где ни один из билетов не является выигрышным. И пусть поверить в это было чертовски трудно, постепенно он все же поверил. Поверил в то, что можно спать в теплой постели зимой, а не трястись под тремя одеялами из-за отключенного отопления. Поверил в то, что утром можно завтракать перед школой, обедать после и даже ужинать. Поверил в то, что можно идти домой, не боясь встретить пьяного или накуренного ублюдка, который может ударить просто не за что.

Поверил в то, что можно просто жить.

Не выживать.

И хотя Рид далеко не сразу привык к этому, да и понимал, что в квартире Хэнка ему не так чтобы рады, это все равно было лучше, чем та жизнь, что была раньше. И хватало всего лишь не высовываться из комнаты лишний раз, когда дома была Грейс, которая его терпеть не могла и даже не сильно скрывала это, и не трогать чертову мелкую псину этой девушки. Гэвин искренне не понимал, почему Андерсон терпит их обоих, но ни разу не задал этого вопроса - не его это дело.

Он вообще здесь на правах гостя, хотя Хэнк и утверждал иначе.

И все же Гэвин прижился в этом доме. Не ругался и не спорил с Грейс - просто уходил молча или и вовсе не высовывал нос из квартиры, пока хозяин дома не вернется. При нем девушка все же вела себя поспокойнее относительно Рида, а вот наедине так и норовила поддеть его как-то или намекнуть, что ему здесь не очень рады. Впрочем, мальчику плевать, и единственной реакцией было - мрачное молчание да красноречивые взгляды. Еще хотелось показать средний палец, но этого он не делал лишь из уважения к Хэнку.

В конце концов, выгнать она его не сможет.

Лишить еды - тоже.

Остальное - не важно.

Кое-что осталось в жизни Гэвина неизменным - необходимость ходить в школу. Сразу после переезда и оформления документов Хэнк перевел мальчика в школу поближе к новому дому, чтобы не приходилось ходить мимо мест, где старший Рид мог попасть на пути или вообще подкараулить. Гэвин знает, что этот ублюдок пытался пару раз это сделать, но Андерсон как-то перехватил или “уговорил” отвалить - мальчик не спрашивал.

Не хотел знать.

В новой школе Рид и не надеялся прижиться, но все оказалось получше, чем в старой. Здесь его почти никто не знал, и количество драк и конфликтов снизилось раза в два. Не больше, потому что характер ребенка ничуть не исправился - и ссадины на костяшках пальцев у него почти не заживали. Тем более, что Хэнк вроде как не ругался - и не вмешивался особо, лишь исправно ходил на вызовы директора. Гэвин в такие моменты упрямо стоял и смотрел в сторону, на все вопросы пожимая плечами. Ну, подрался. Ну, разбил кому-то нос, и получил от кого-то в собственный.

Ерунда же.

Гэвин был уверен, что на этом вся помощь от полицейского и закончится, но тот словно пытался заменить ему отца. Или хотя бы дядю, которым представлялся в случае вопросов. И сначала Рид шарахался, отказывался от подарков или просто чего-то большего, чем минимум, необходимый для жизни, но со временем все-таки притерся немного, прижился. И вот уже на Рождество, оказывается, можно радоваться едва ли не первому в жизни подарку, не ожидая подвоха или проблем после. И на день рождения тоже.

И подарить в ответ какую-то ерунду тоже можно.

Хотя и чувствовал себя при этом чертовски глупо.

А иногда Хэнк пытался порадовать его и просто так, без повода. Так было вчера, и Гэвин был до сих пор под впечатлением от вечера. Никто не зудел в соседней комнате, не лаяла чертова псина - а ведь мальчик любит собак, но только не эту, что за эти три года не вызывала ничего, кроме ненависти, - и вообще обошлось без Грейс и ее глупых подруг, которые, будучи в гостях, при виде Рида так демонстративно морщились, словно он только что из помойки вылез.

Им он средний палец показал.

Не сдержался.

И от этого даже лучше было сходить в кино с полицейским, потом в боулинг, где не удалось его обыграть - сил не хватало ребенку, хотя он и старался над собой работать из-за того, что хотел чаще выходить победителем из драк. И вообще хотел быть сильным, сильнее всех вокруг - и одноклассников, и старшеклассников, и собственного отца и даже Хэнка.

Теперь у него такая возможность была.

И он не собирался ее тратить просто так.

После кафе они вернулись поздно, и Гэвин сразу сбежал в свою комнату, пока Грейс не нажаловалась на его поведение. И спал как никогда крепко, не зная, что его выдернут буквально посреди урока.

Едва открылась дверь в класс, прерывая нудного учителя по истории, Рид сразу понял, что пришли за ним. По выражению лица патрульного, по хмурому виду, по мрачному голосу. В груди сердце словно замерло на секунду, и Гэвин в ту же секунду перестал рисовать карикатуру на директора маркером на парте - вздрогнул, слушая голос полицейского.

Подробности он услышал уже в машине.

Хэнка подстрелили, и он теперь в реанимации.

Рид искренне считал, что не настолько привязался к молодому мужчине, что так старался заменить ему семью - держал дистанцию, звал только по имени, не доверял какие-то свои детские проблемы и тайны, держа их при себе. Но был благодарен и не заметил, как стал восхищаться этим человеком. Тем, что тот делал, его работой, его терпением - Гэвин ведь понимал, насколько он не подарок, - бескорыстностью. И даже задумывался о том, что хотел бы в будущем стать хоть немного похожим.

Совсем немного.

А теперь этого человека подстрелили.

И чувствуя, как колотится сердце в груди, а к горлу подступает горячий и колючий комок, Рид понимает, что не хочет смерти Хэнка. Боится. Не хочет. У него нет семьи, кроме этого человека, нет близких людей или собственного животного. И его дом - это дом Хэнка. Если его не станет…

Он совсем один останется.

Снова.

Гэвин умеет не плакать, давно уже научился сдерживаться, но сейчас он все же шмыгает носом пару раз, вытирает глаза поспешно - чтобы патрульные не заметили. И в больницу почти вбегает, едва ли не на ходу, спрашивая, где комната ожидания. Там он обнаруживает офицера Грейсона - хорошего знакомого Хэнка - и еще двоих, имен которых мальчик не помнит. Возле офицера лежит прозрачный пакет с вещами - и Рид не может оторвать взгляда от пятен крови на бронежилете, на чужой одежде и руках.

Столько крови…

Он просто не верит своим глазам.

- А… он же не… не…

Этого не может быть.

Гэвин не боится вида крови - никогда не боялся, даже если кровь была его собственная. Не пугает его и кровь как таковая на бронежилете Хэнка - проблемы была как раз в том, что это был бронежилет Хэнка, и кровь была Хэнка, и в этом все было дело. Риду страшно не от крови, которую так спешно прячет Грейсон под курткой, а от того, что эта кровь означает.

Хэнк ранен.

Может, даже…

Мысль обрывается резко, и Гэвин выдыхает облегченно, когда слышит слова полицейского. На операции. В надежных руках врачей. Ранен, серьезно ранен, но жив. И это самое главное, ведь мальчик так не хочет, чтобы этот человек умирал, так не хочет снова оставаться в одиночестве, без семьи, пусть даже этот полицейский не был ему родным по крови, но он заботился о нем и относился как к настоящему племяннику, если вообще не как к сыну.

Гэвин до сих пор привыкнуть к этому не мог.

А теперь мог потерять.

Он кивает как-то резко, шмыгая носом и остервенелло проводя рукавом по глазам - он совсем не плачет, просто что-то в глаз попало, и от этого они заслезились. Рид выдыхает шумно и решительно подходит к офицеру, небрежно бросая рядом свой рюкзак. И ему хочется верить, что Хэнк и правда выкарабкается - он же еще молод совсем, а врачи наверняка знают свое дело…

Не может же все закончиться так?

Гэвин снова кивает Грэйсону и хочет спросить, что именно произошло, но его прерывает громкий женский голос. Грейс. Риду кажется даже забавным, как похоже имя этой женщины и фамилия офицера, и насколько они разные по характерам. Полицейский - мягкий и добрый, настоящий друг Хэнку, который и к подобранному с улицы пареньку относится неплохо. И Грейс - глупая и эгоистичная, которая этого же паренька терпеть не может, ненавидит.

Это взаимно, надо сказать.

Рука офицера - тяжелая и горячая, ощущается даже сквозь куртку поддержкой, которая Гэвину на самом деле не нужна. Он сидит на своем месте напряженно, чуть приподняв плечи в инстинктивном жесте защиты, хотя Грейс никогда не смела на него руку поднять, смотрит исподлобья мрачно, с открытой неприязнью, сжав обветренные губы с ссадиной в уголке в тонкую линию.

Хочется выплюнуть ругательство и прогнать эту идиотку отсюда.

Но Андерсон любит эту женщину, а та, может, даже и искренне переживает, но Гэвин слишком предвзят и не хочет видеть в ее действиях эту искренность. Она ему просто не нравится, и все тут, и Рид только выдыхает облегченно, когда дверь за ней закрывается, и Грейс оказывается вне комнаты ожидания.

Без нее лучше.

И Хэнку тоже было бы лучше, на самом деле.

Но об этом он не говорит.

- Я в порядке, - отвечает офицеру резче, чем следовало бы, ведь тот только добра хотел, да только Гэвину это было не нужно, - Не о чем говорить, все в порядке.

Даже если Грейсон из лучших побуждений действует, Рид все же считает, что это - не его дело, и что не нужно совать нос в чужие отношения. Пусть эта Грейс глупа, и истерична, и ненавидит самого Гэвина столь сильно, что тому иногда кажется, что его однажды просто отравят, это все равно никого не касается. Даже Хэнка.

Гэвин может позаботиться о себе сам.

В конце концов - это просто чужая ненависть.

Ничего необычного.

Риду кажется, что время тянется бесконечно медленно, а секундная стрелка на часах на стене напротив словно завязла в какой-то патоке. И даже воздух в комнате ожидания превратился в эту самую патоку - вязкую, горькую, пахнущую медицинским спиртом и отвратительными на вкус лекарствами. Гэвин даже чувствует эту горечь на языке и морщится, когда нервно бродит из угла в угол, не в силах усидеть на месте. Куртку он давно уже снял и даже рукава кофты закатал - настолько ему казалось здесь душно и жарко.

Почему здесь так мало кислорода?

И хотя время тянется медленно, а часы словно и вовсе остановились, все равно появление врача оказалось неожиданным. Рид вздрогнул резко, разворачиваясь лицом к мужчине и даже задерживая дыхание, боясь услышать, что…

Не услышал.

Все было в порядке.

Гэвин вздохнул шумно, когда закололо в груди от недостатка кислорода, и даже улыбнулся едва заметно, облегченно. Повезло. Хэнку повезло, и он выжил, хотя и теперь ему придется полежать на больничном, да и в целом вряд ли это приятно - дырка от пули в горле.

Но он жив.

Выжил.

Гэвин занять стул у постели больного не успел - туда уселась Грейс, но врач разрешил легкому ребенку сесть на край кровати, так что он даже остался доволен. Можно было сидеть осторожно, глядя в лицо спящего и пытаясь осознать, что все позади. Хэнк выжил, не исчезнет, не пропадет, и все будет хорошо. И Рид даже не обращает внимания на женщину, что игнорирует его и смотрит только иногда зло - ему плевать.

В конце концов, это просто взгляды.

Сидеть просто без дела было невероятно скучно, особенно подвижному ребенку, и нервно, ведь Хэнк не просыпался, и Гэвин слез все-таки с кровати, чтобы побродить по палате. Ходил он тихо, разглядывая приборы, бросая взгляды на полицейских, подошел к окну, чтобы выглянуть наружу, после чего снова сел обратно - оказывается, ждать пробуждения больного ненамного легче, чем ждать новостей о нем.

Хотя не так нервно, конечно.

Не так страшно.

Шорох рядом Гэвин услышал первым, как и заметил движение Хэнка. И пока Грейсон шуршал бумагами, а Грейс и вовсе не было, Рид проследил за движением руки Андерсона и успел перехватить прежде, чем тот успел себе повредить. Мальчик догадывался, что тому просто мешает повязка на шее, как понимал, что так и должно быть, и врачи вряд ли просто так намотали эти слои бинтов.

- Хэнк, не дергайся, нельзя повязку снимать.

И говорит слишком серьезно для своих лет, аккуратно возвращая руку больного на место.

- Ты в больнице, - голос только хрипит и дрожит почему-то, и приходится даже кашлянуть, прежде чем продолжить говорить, - Хочешь чего-нибудь? Может, врача позвать?

Гэвин не уверен, что делать, но здесь же еще Грейсон есть.

Он точно знает.

Когда-то Гэвин часто задумывался над тем, что будет, когда старший Рид умрет. Не если - когда. Ведь никакого здоровья не хватит каждый день пить или курить какую-то дрянь, и скорее всего совсем скоро настанет тот день, когда ублюдок перейдет на что-то еще посерьезнее, и однажды сдохнет от рук такого же наркомана, как он, или от передоза. И лежа под тонким одеялом, слушая ор телевизора и пьяного родителя за стенкой, мальчик много думал, что будет, когда это произойдет.

И слишком рано понял, что испытает облегчение.

Даже радость.

А сейчас все совсем иначе. Под пальцами - крупная рука Хэнка. Чужого, казалось бы, человека. Полицейского, который подобрал Гэвина едва ли не с улицы, чем спас от голода, увечий и, возможно, смерти. Ведь Рид так же думал часто, что, может быть, даже и не дождется смерти родителя - умрет раньше. От побоев, от пожара или еще какой-нибудь херни, которую вытворит нерадивый папаша. Теперь шанс пережить того ублюдка гораздо выше, и Гэвин собирается сделать все для этого.

Но думает он не об этом.

Насколько сильно он хотел смерти того, кто был его биологическим отцом, настолько сильно не хотел смерти Андерсона. И ребенку было больно смотреть на этого сильного и жизнерадостного человека в таком состоянии. Видеть, насколько побледнела кожа, насколько слабо сжимаются пальцы на его руке, насколько тяжело он дышит. Рид хмурится, кусает губы и смотрит беспомощно - насколько же он бесполезен, что не может отплатить человеку, что его спас, ничем?

Это бесит.

- Помолчи.

Говорит одновременно с Грейсоном, злится на себя и тех уродов, что прострелили шею Хэнку. Почему именно ему? Почему вообще такие ублюдки существуют? Гэвин понимает, что с удовольствием отомстил бы. Может, даже пристрелил бы тех, кто так поступает. Ну, или хотя бы засадил за решетку - ведь убивать даже преступников противозаконно, и он немногое сможет сделать такими методами. И не впервые Рид думает об этом, но сейчас эта мысль кажется особенно яркой.

Ярче крови на вещах полицейского.

Пока офицеры разговаривают - точнее, говорит Грейсон, а Хэнк пытается что-то хрипеть, - Гэвин морщится и тянется за бокалом с водой, что стоит на тумбочке рядом с кроватью. Бокал, очевидно, сделан специально для таких больных - из него трудно пролить воду, а из крышки торчит трубочка, чтобы можно было пить воду даже со сломанной челюстью. При этом Рид не вырывает вторую руку из непривычно холодных пальцев человека, что заменил ему отца.

Главное - тот живой.

И под большим пальцем, что прижимается к запястью полицейского, чувствуется лихорадочное биение вены, выглядящей удивительно ярко на бледной из-за потери крови коже. Хэнк вообще выглядит сейчас… плохо, но он все равно живой - и это главное. И даже пить тот может, когда Гэвин подносит стакан с трубочкой к бледным губам, осторожно наклоняя поудобнее, сосредоточенно хмурится и фыркает недовольно, когда офицер начинает кашлять.

- Аккуратнее! - отодвинул чуть стакан, с беспокойством глядя на бинты - не появится ли кровь, - Никто не отберет у тебя воду.

Ворчит Гэвин так, словно это ему тут под тридцать лет, а не тринадцать всего. И смотрит слишком взрослым взглядом, совершенно сухим, как не должны, наверное, дети смотреть. Но Риду плевать, он и не думает об этом, он только вновь подносит стакан к губам отдышавшегося мужчины, внимательно следя, чтобы тот снова не поперхнулся.

Главное - жив.

С остальным можно справиться.

- Лежи и не дергайся, - предупредил на всякий случай, отставляя пока ненужный стакан обратно, - Паршиво выглядишь, между прочим.

Гэвин не знает, что сказать, и потому замолкает неловко, только вздрагивает, когда слышит грохот двери и оглядывается резко - в палату едва ли не влетает Грейс, под взглядом которой любой попытался бы провалиться под пол или хотя бы спрыгнуть с кровати, но не Рид. Он лишь посмотрел хмуро в ответ и отвернулся, делая вид, что не понимает ни намеков, ни взглядов.

Обойдется.

- Вот еще, обойдешься.

Гэвин фыркает, поджимает губы возмущенно, отворачиваясь демонстративно, будто бы и правда слова Хэнка его обидели. На самом деле - нет. Даже отлегло от сердца немного, которое билось неровно, лихорадочно, напуганно. Раз полицейский может шутить, значит, и правда - все в порядке. Оклемается. Отделается небольшим шрамом на шее и больничным, а потом вернется к своей опасной работе.

И все станет так, как и было.

- Сам причешешься, тебе шею, а не руку прострелили.

Когда в палату вбегает Грейс, Гэвин откровенно морщится, хотя и отвернувшись немного. С кровати не слезает, руку свою у Хэнка не отбирает, но присутствие девушки старательно игнорирует - как и она его. Словно у кровати полицейского сейчас не два человека, а один - и один. Хотя так оно и было, по сути, и Рид только хмурится сильнее, внимательно глядя на Андерсона.

Впрочем, недолго.

Все эти нежности между ним и Грейс раздражают ребенка - взрослые слишком уж любят обниматься, целоваться, держаться за руки. Гэвин никогда не понимал это, как не понимал детишек, что при любой нестандартной ситуации бегут к маме под юбку или жаловаться отцу. Плачут, просятся на руки, обнимают родителей за шею так, что чуть ли не душат.

Жалкое зрелище.

Рид не понимает - зачем это все.

Только в душе, быть может, тоскует немного - только даже себе не признается. Ни за что. Его никто не обнимал никогда - и ему это было не нужно. И сейчас Гэвин, словно спохватившись, освобождает свою руку осторожно, пока Грейс трещит над ухом - и неправильно радуется тому, что она свалит сейчас на работу. Потише станет, поспокойнее. И смотреть сквозь него, словно Рид стеклянный или прозрачный, никто не будет.

И за что только Хэнк ее любит.

Воду снова Гэвин подает молча, только покосившись на засобиравшуюся Грейс. Девушка вышла, ни с кем не прощаясь - хотя этого и не ожидал никто, в общем-то, - а Рид подал полицейскому воду, сосредоточенно следя, чтобы тот пил аккуратно и снова не поперхнулся. Что-то подсказывало ребенку, что кашлять с дыркой в горле - не очень полезно.

Воду он отставляет в сторону, когда Хэнк напился, и думает о том, что надо собираться домой - тот едва справляется со сном, и нечего больного напрягать. Только почему-то полицейские обсуждают, где Гэвину ночевать - хотя он мог вполне и один дома остаться, не впервой же. Но сейчас он схватывается за возможность остаться переночевать здесь - просто не хочет уходить.

- Останусь тут, - не хочет он идти куда-то ночевать, и так нормально, - Не поеду никуда.

С этими словами Рид встает с кровати уснувшего больного и берет с пола свой рюкзак, перебираясь на стул и вытаскивая учебник. Забраться на стул с ногами выходит просто, как и уткнуться в книжку - прочитать пропущенную из-за произошедшего тему. Не то, что бы Гэвину хотелось это делать, но заняться в больнице больше все равно нечем было, пока не потянет в сон.

Лишь бы врач не прогнал.

Когда приходит врач, чтобы сказать Гэвину уходить, Хэнк уже просыпается. И говорит такое, от чего Рид вздрагивает заметно, смотрит удивленно. Он знал, что полицейский - хороший человек, и к подобранному ребенку относится тоже хорошо, но чтобы настолько… Мальчик сопит негромко, хмурится заметно, растерянно, но молчит. Не говорит ничего, даже когда устраивается на краю кровати, вырубается едва ли не быстрее полицейского - слишком много впечатлений за день.

Слишком много эмоций.

Слишком много мыслей.

Ночевать в одиночестве для Гэвина - привычно. Бояться того, что могла бы скрывать в себе темнота, он перестал еще несколько лет назад. И прятаться под одеяло испуганно, стараясь не заглядывать под кровать или в страшные углы - тоже. Слишком рано понял, что реальность страшнее любых выдуманных монстров, которых обычно боятся дети в его возрасте. Выдуманные монстры могут лишь скрипеть половицами ссохшимися или шуметь ветром где-то в щелях окна. Настоящие монстры не имеют клыков или когтей - они выглядят так же, как люди, только в глазах безумие алкоголя или наркотиков.

И спрятаться под одеялом от них не выйдет.

Поэтому Рид и не особо парится насчет того, что вечером, когда время посещения закончится, он отправится в квартиру Хэнка, чтобы ночевать там в одиночестве. Там из всех ужасов - только ужасная собака Грейс, которая не любит мальчика так же, как и хозяйка, хотя он честно пытался подружиться. С собакой, не с Грейс. Но осознав, что это бесполезно, махнул рукой и просто держался подальше, ведя молчаливую и необъявленную войну с псиной за комнату, где его поселили.

Мало приятного, когда тебе пытаются сожрать ноги, пока делаешь уроки.

Именно об этом думает Гэвин, когда неожиданно Хэнк просит оставить ребенка в больнице переночевать. И удивляет его не сам это факт, а то, что полицейский назвал его вслух - сыном. И это так странно. Рид чувствует себя неловко и непривычно. Он хорошо относился к полицейскому, даже привязался к нему, пожалуй, но отцом не называл его даже в мыслях. Отец для него осталось словом ругательным, обозначающим человека с пьяными глазами и трясущимися руками, от которого и почти не осталось хороших воспоминаний.

Хэнк же…

Возможно, это было просто сказано, чтобы врачи не выгнали ребенка? Гэвин не знает, но решает не заострять на этом внимания - но и громко возражать не пытается тоже. Да и не хочет, в общем-то. Если Андерсон и правда считает его своим сыном - а относится он именно так - то это… хорошо, наверное? Рид не первый год живет у полицейского, но все равно не может привыкнуть.

Словно ждет от жизни подвоха.

Не может быть иначе.

Перед сном Гэвин даже сходил умылся в местный туалет, благо роста хватало, чтобы доставать до раковин, сделанных для удобства взрослых, и пристроился на краю кровати Хэнка аккуратно. Спать с кем-то теплым под боком - непривычно. Очень непривычно, но вырубается он быстро, утомленный тяжелым и длинным днем, полным переживаний.

И спит крепко.

Почти без сновидений и кошмаров.

Проснулся Гэвин уже один - оказалось, он развалился на всю больничную кровать, что заставило его вскочить резко, запутавшись в покрывале и чуть не упав. И только потом сообразил, что Хэнк, должно быть, уже встал просто. Точнее - надеялся на это. Рид выпутался из покрывала и слез с кровати - благо, спал все равно в одежде, - торопливо обуваясь и завязывая шнурки, собираясь бежать и разыскивать медсестру - узнать, не стало ли полицейскому хуже.

Но тогда ведь его разбудили бы?

Рвануть с места Гэвин не успел - в палату как раз зашел Андерсон. На своих двоих, только в дурацкой сорочке больничной, в которой смотрелся смешно и - смущающе для молодых медсестер. Это Рид понял, когда глянул в коридор - там как раз стояла покрасневшая девушка, спешно отправившаяся дальше. Причину такой реакции мальчик понял, только отклонившись в сторону и посмотрев на полицейского сбоку - сорочка совершенно ничего не прикрывала сзади, что заставило Гэвина фыркнуть, пытаясь сдержать смех.

- Тебе идет, - судя по виду Хэнка, тому стало легче, чем вчера, и у Рида словно камень с души свалился, - Когда выписывают?

Хотелось быстрее уйти уже отсюда.

Больница Гэвину, определенно, не нравится.

Совершенно.

Гэвин уселся на кресло, что так и стояло возле постели, сразу же, как только понял, что с Хэнком все в порядке - относительно, конечно. Все же трудно сказать “все в порядке” про человека, у которого дыра в шее, замотанной бинтами, и который сверкает голым задом на половину отделения, смущая молодых медсестер и случайных посетителей, которых, к счастью было мало в это время. И уже отсюда, из этого кресла, он мог наблюдать за поведением полицейского.

И не мог не усмехнуться.

Забавно же было.

После того, как Рид осознал, что жизнь этого человека, буквально заменившего ему отца, вне опасности, даже задышал будто бы легче. В те часы ожидания у дверей реанимации Гэвину казалось, что даже воздух в больнице слишком густой, и его приходилось глотать, с усилием проталкивая сквозь горло в легкие. И пахло не только лекарством - но и кровью, ржавчиной странной, запах которой преследовал его в течение всего этого времени.

А сейчас стало легко.

И свежо.

Все еще пахло больницей - лекарствами и растворенным в воздухе спиртом, которым обрабатывали кожу людей перед уколами, либо какие-то инструменты. И все же исчез навязчивый запах крови, который, должно быть, просто чудился ребенку. Исчезла горечь на корне языка, где покалывало от нервов и страха - не за свою, а за чужую жизнь. Гэвин и не думал, что настолько привязался к Хэнку, пока не осознал, что едва не остался снова один в этом мире.

Он не хотел, чтобы этот человек умирал.

Рука Андерсона - тяжелая и горячая, но Рид и не думает отпихивать ее, как делал всегда. Только чуть вжал голову в плечи, глядя на полицейского исподлобья, сквозь упавшую на глаза растрепавшуюся челку. И поправил волосы машинально, пятерней проводя по ним, чтобы хотя бы не мешались - про расческу Гэвин вспоминал через раз, а то и реже, а сейчас и вовсе его мысли были заняты совсем другим.

- Ты уверен, что это хорошая идея?

В голосе - сомнение. И хотя Рид всецело разделяет явную нелюбовь Хэнка к больницам, он все же сомневается, что стоит уходить сейчас. Все же это не шутки - дыра в шее. Но не возражает - в конце концов, полицейский уже взрослый давно и сам знает, что для него лучше, а что нет. Гэвин может лишь взять его одежду и поднести к кровати - чтобы Андерсон напрягался поменьше.

И футболку надеть тоже помогает, игнорируя пятна запекшейся крови на бурой из-за этого ткани. Крови и правда много, и Рид понимает, насколько рана была опасной - но понимал он это и раньше. Чуть в сторону - и полицейского не стало бы. Но Гэвин не из тех, кто будет пасовать перед подобными вещами, поэтому даже лицо его не дрогнуло при взгляде на окровавленную одежду - главное, что она подойдет для дороги до дома, а там Хэнк сменит ее на нормальную.

Все самое страшное уже позади.

И Риду остается только запихать свои вещи в рюкзак - пара тетрадей так и валялись на тумбочке - и не забыть свою куртку, прежде чем пойти следом за Андерсоном на выход. Из здания он выходил с отчетливым чувством облегчения - теперь все будет в порядке, и никто не умрет и не пострадает. Можно выдохнуть скопившийся в легких воздух больницы, вдохнуть свежий, пахнущий снегом, дождем и бензином, воздух улиц Детройта.

Домой.

- Если Грейс не догадалась ее выгулять…

Гэвин не мог не поморщиться при мысли о том, что собака наверняка насрала где-нибудь в коридоре, или на кухне. Не в его комнате точно - после того, как нашел пару пахучих сюрпризов прямо на полу, Рид стал дверь закрывать каждый раз, как уходил. И закрывал плотно, хотя иногда все равно приходил и видел, что собака опять развалилась на его вещах, валяющихся в углу - это означало, что Грейс упрямо пускала псину в комнату, игнорируя то, что теперь там был житель.

Это бесило.

Но Гэвин молчал.

- Я не буду за ней убираться.

Качнул головой категорично, скрестив руки на груди и упрямо поджав губы. В конце концов, он не нанимался уборщиком за этой отвратительной псиной, чья вина была только в том, что хозяйка ее не воспитала совершенно. Рид поморщился, представив, какой в квартире мог быть хаос из-за долгого отсутствия Хэнка, и просто понадеялся, что его худшие прогнозы не сбудутся.

Хотя в квартиру все равно заходил с опаской и внимательно глядя под ноги.

На всякий случай.

Новые мины их все-таки не ждали.

Как и собака в принципе - даже Грейс догадалась отдать свою шавку кому-то, пока дома никого нет, и Гэвин вздыхает с облегчением. Он хоть и был благодарен Хэнку за кров, еду и даже какое-то подобие семьи, но все же не настолько, чтобы быть пай-мальчиком и убирать говно за дурацкой псиной.

А он ведь любит собак.

Но только не конкретно эту.

Рид проходит в свою комнату уже смело, хотя под ноги поглядывает по привычке, бросает свои вещи на пол небрежно - потом приберет - прежде чем заглянуть на кухню. Судя по выражению лица Хэнка - жрать дома нечего. Конечно же. Гэвин и сам умеет готовить - вынужден просто уметь - но не так чтобы что-то, изысканнее макарон и яичницы, либо разогретых полуфабрикатов. Грейс обладает примерно теми же навыками, и в итоге Андерсон готовит на всех обычно.

Но сейчас тот ранен.

Впрочем, предложение заказать пиццу вызывает у мальчика энтузиазм, и тот только кивает охотно. В итоге, объедаются они так, как Рид и не мечтал еще совсем недавно - каких-то пару-тройку лет назад, когда был голоден постоянно. Еды дома всегда хватало лишь на то, чтобы не загнуться от голода, но чтобы наесться - никогда. Все деньги старший Рид или пропивал или сливал на наркотики, и теперь Гэвин все никак не привыкнет, что это позади.

Хотя мог бы.

После еды Гэвин возвращается в свою комнаты, чтобы разобрать вещи и открыть какой-нибудь учебник. Или книжку. Или посидеть в телефоне, который ему подарил Хэнк на день рождения в первый же год жизни мальчика у него. Раньше у Рида и простой звонилки не было, а здесь можно было даже поиграть во что-то, чем тот и пользовался, когда было скучно.

- А тебе можно? - щурится, смотрит с сомнением, но кивает охотно, - Я бы сходил. Но только если тебе плохо не станет.

Гэвин не стесняется своего беспокойства.

Все же рана действительно страшная.

Во многих смыслах.

Глядя на Хэнка тот все же пугается, когда тот, пошатываясь, подходит к кровати, садится на нее - явно усталый и чуть ли не выключающийся. Рид подскакивает со своего места, подбегает - но нет, Андерсон лишь уснул да захрапел негромко, и Гэвин выдыхает облегченно. Только вот тот умудрился лечь на покрывало и, почесав затылок, мальчик решает сбегать в спальню за одеялом, чтобы накрыть полицейского.

И только потом укладывается сам, с самого края.

Уснуть удалось сразу, а вот проснулся Гэвин от звонкого тявкания псины. Замирает, прислушиваясь к дыханию рядом - но нет, Хэнк не проснулся, а судя по звукам Грейс в кои-то веки сообразила заткнуть свою собаку. И даже не слишком шумит, пока шарится на кухне, и Рид роняет голову обратно на подушку.

День был тяжелым.

Дни.

Но теперь все будет в порядке.

Обязательно.