Ветра нынче казались ему холоднее, чем когда-либо. И хотя сумрак зимы кончился для них всех, всё же что-то морозное осталось будто внутри. Словно выжгло в них клейма, не зарастающие, не проходящие. И инеем всё это покрыло, чтобы боль притупилась, чтобы казалась легче несмотря на то, что облегчение, разумеется, ничуть не ощущалось.

С этим чувством в груди, замершим, притаившимся, он отступал в леса, в земли, которые были для него чем-то неизбежным. Теперь неизбежным, ведь более ничего общего иметь с королевствами толком не приходилось. Быть изгнанником, несомненно, лучше, чем оказаться в цепях или же на плахе, и всё же что-то в нём это переменило. За все сражения, за каждую пролитую каплю крови, запятнавшую собой белые снега или рыхлые земли, теперь несправедливо назначалась награда в изгнание. За каждое действие во благо оплата была порицанием, ненавистным снисхождением во взгляде.

Воину, пережившему смерть, испившего горя и боли на бочку дёгтя с медовой ложкой, не будет спокойно просто в постоянном пути. В вечном поиске места, где будет его настоящий дом, где будет всё так, как всегда требовало того сердце. Только оное подсказывало что-то не то, шептало – о чём-то другом. Ритм его под бронёй, под тугими доспехами, не совпадал с тем, что было ранее. Теперь это было спокойнее, но жёстче. Так бьют в барабаны перед объявлением войны, так льётся музыка битвы, посреди которой слышны хрипы и топот копыт. Мерно, неотвратимо.

В Дозоре теперь мало смысла, ведь бороться им более не с кем, но всё же Джон остаётся на Стене. Чёрный замок был привычен ему каждым своим углом, каждый, кто был рядом с ним – был ему знаком. Он знал каждого пса в этой псарне, и готов был как мягко потрепать по холке, так и жёсткой рукой наказать, если будет такая необходимость. Необходимости почти и не было. Так или иначе, все они были привязаны к этому месту и старались не тревожить его устоев.

Вверенное ему снова правление становилось с каждым месяцем уверенней, только вот в груди крепло с тем самым ритмом сердца что-то другое. Наполнялось холодом северных ветров, мрачными, как стены замка, побуждениями.

Джон долго не мог осознать, что происходит. Не мог перевести голос своих ощущений в слова, в мысли, в выражения такие, какие можно было бы применить к жизни. Тогда, прощаясь с королём, с королевой Севера, со своей пусть и по словам, но всё же семьёй, он ощущал это всё лишь в зачатке. Те люди были его близкими, потому как он рос с семьёй Старков. И когда-то давно, в час, когда ещё не было столь тяжёлого рока над Вестеросом, они не знали того горя, что хлебнули позже.

Осознать, что именно осколком льдины жжёт в груди, опаляя края своей раны холодом, приходится неожиданно. Это несогласие бурлит у него в крови. Желание исправить и изменить, которое уверенной хваткой пережимает ему сердце. Он жаждал обернуть всё вспять, переменить мир так, каким всегда хотел его видеть. Ему необходимо было просто вернуть себе имя, вернуть себе то, что по праву должно было стать его.

Присягая тогда Дайнерис, своей, как он считал, королеве, он не жаждал трона. Ему, привыкшему в основном к боям, да руководству вояками, где стоило перевоспитывать щенков, делая из них волков, управление столь огромными землями было бы не по силам. Он это знал. Знали это и те, кто шёл с ним на бой, кто стоял за его плечами в готовности последовать.

В нём мало было знаний, мало готовности управлять. И всё же – он готов был тогда попытаться, хотя не ощущал этого чётко. Это был тихий голос на заднем плане, который ему, слишком увлечённого движением от битвы к битве, было не слышно. Лязг мечей и звуки чужих разговоров мешали прислушаться к самому себе.

Он всегда следовал долгу, всегда выбирал – долг. Сердце его было изранено этим выбором, ныло протестующе раз за разом, но справлялось с работой, достойной того имени, что он носил где-то глубоко в себе. В том мире, где в нём было наследие Старков.

Лишь теперь ему удалось в самом деле понять – что это такое. Что значит это имя и как его нужно нести. Как нужно следовать пути долга и сердца разом и как в унисон они могут говорить, слившись, если принять до конца себя таковым, как есть, перестав искать недостаток и подвох, делающий его более недостойным, чем другие.

Не было более или менее достойных. Были не подготовленные. И с этим уже теперь ему предстояло сражаться.

Изучая в чёрном замке все возможные доступные материалы по тонкой науке управления, он сразу же практикует ту на своих людях. У них образуется что-то почти мирное из-за того, что более бороться не с кем. Поверженный Король Ночи сильно упростил их жизни, и теперь те наполнились рутинными занятиями. Чтобы люди не разбегались в спешке, осознав, что их боевой дух тут более не нужен, пришлось менять их цели. Произносить речи, которые бы вдохновляли остаться. Не на битву. На жизнь.

Пока что – лишь на жизнь.

Пока растут его знания – растёт и уверенность в том, что теперь всё можно изменить. Словно хватка рук крепнет, и меч теперь, рукояти которого он касается каждый раз, когда проводит смотр Стены, тяжелит куда приятнее. Теперь это не только оружие, теперь это – символ. Власти, готовности, уверенности.

Гладя свободной рукой Призрака по голове, Джон улыбается тепло, выпрямляется, расправляя плечи, и отдаёт наконец гонцу в капюшоне письмо, закреплённое печатью. Посланник тут же кивает молча, сильнее надвигает на лицо капюшон, поднимает маску, и залезает на коня. Эта весть должна остаться тайной для каждого. И в человеке, которого посылает на это задание, Сноу уверен чуть ли не больше, чем в себе.

Тайна останется тайной. И ответ ему принесут до той ночи, когда луны станет совсем тонкий отблеск, а то и когда та совсем скроется, и вороным крылом ночи мрак покроет небо, показав тёмную изнанку мира.

Одного не ждёт главнокомандующий – согласия. И всё же рассчитывает на него. Думает о перспективах, вчитываясь в указы, оставшиеся запылёнными в замке. Всё сплошь военное, ни слова о мире или ведении политики с дипломатией. И всё же практика помогает ему. Им удаётся договориться с соседними землями о торговле. Всего-то спустя несколько месяцев. Работать с изгнанником мало кто захочет, но, в конце концов, даже эти люди знали Джона. Помни его. И в какой-то момент – согласились. Но лишь так, чтобы об этом никто, кроме двух окраин, не знал.

Оттого, когда ему сообщают о буквальном приезде Тириона, он с трудом скрывает удивление. Потому что знает, что собственная неуверенность не сыграет ему на пользу. Не после того, что было написано им в письме Ланнистеру. Не после просьбы помочь постичь всё то, что должен знать правитель. Его знаний было решительно мало. Мало для того, чтобы вернуть звуки войны в эти мирные земли, чтобы захватить их снова.

Битва за престол с собственным братом могла бы быть низкой с его стороны. Но теперь Джон уверен, что сможет защитить свой народ лучше. Не из горделивости и надменности таково его мнение. А потому что не единожды его уже не было там, где он должен был быть. И это подвело и его семью, и его людей. Это лишило мир множества хороших людей. Тогда он подвёл их. Больше такого не повториться. Теперь ему хорошо видно, где его место и что с ним нужно сделать, чтобы обезопасить как можно больше.

И хоть война неизбежна, пусть она будет – малой кровью. А для этого ему и нужен Тирион.

- Я не буду долог в предисловиях, - приглашая желанного гостя присесть с ним за обеденный стол, он всё ещё не снимает оружия, всё ещё касается его навершия пальцами, и сам не замечает, как ещё пару месяцев назад в этом жесте появилась умеренная властность, - Мне нужна помощь. Мне нужна дипломатия, знания, особенности населения. Мне нужна тактика. И нужен учитель. И советник. Всё это было описано в письме, оттого я спрошу лишь одно: ты прибыл с обещанием войны или с миром?

[icon]https://i.imgur.com/3dm0ryo.png[/icon][sign]
[/sign][nick]Jon Snow[/nick][lz]<center><b>Джон Сноу</b><br>the battle has been reborn comes swift like an avalanche come to steal what you just got back; this is the sound of war.<center>[/lz][status]adamant[/status][fan]song of ice and fire[/fan]