Если бы всё измерялось только одними лишь деньгами, то бумажная промышленность бы процветала. Знай печатай себе цветную бумагу с особыми украшениями, заметными только при определённом угле света или в ультрафиолете. Весь мир наконец-то приобрёл бы очень чёткие рыночные отношения, в которых никто бы не остался в накладе. Каждый мог бы напечатать себе свой вариант. Любого цвета, любого размера. Всё это люди бы глупо обменивали друг у друга по выдуманному курсу, который не контролируется ничем, кроме человеческого фактора. Кому-то просто нравятся одни бумажки взамен других. Вот и вся цена доллару в твоём кармане.

Люди стремились к этой утопии среди бумаги, но всё ещё не приближались к той до конца. Потому что оставались какие-то другие ценности. В вещах, в морали, в самих этих людях. Человеческий фактор продолжал работать по-другому, продолжал порождать субъективные симпатии, благодаря чему какие-то виды общения становились исключительным обменом любезностями.

В работе Ричарда нет места любезности. Та сухая, строгая, обязанная к исполнению просто его самим видением собственного дела. Не всё в этой работе измеряется деньгами, но жизни и риск – вполне. Одна пуля в чужой голове стоила достаточно дорого, но и это была всего лишь бумага. Обмен чьего-то существования на кипу разноцветной и красивой мишуры, на которую можно было приобрести квартиру и осталась бы сдача на новый мотоцикл.

Чужое существование мало его заботило. Мир жил по определённым правилам и Рик в них вписывался так, как считал верным. Жил так, что легко сходил за человека простого и спокойного, потому что не раскидывался неясно откуда взятыми деньгами. У него была пара квартир, простых и аскетично обставленных, потому что дислокацию стоит часто менять. У него было дорогое оружие, но никто кроме него об этом не знал. В итоге для окружающих тот, кто даже ходить предпочитает пешком, становился обычным. Автомобиль только рабочая вещь. Такую трудно прятать ежедневно, но перевозить в ней винтовку намного удобнее.

У мира к нему нет никаких претензий. Если бы существовало что-то кармическое, наверняка, его бы уже придавило где-то грузовиком или случилось бы ещё что. Порезался бы насмерть, когда брился. Но очевидно убийства спускаются вселенной ему с рук. Потому что его даже ищут как-то плохо. Полиция даже не совсем уверена, что все его жертвы – это его жертвы, а не каких-то разных киллеров.

Очередное задание, в очередной раз от мистера Камски, не становится для него новостью. Вообще ничем не становится. Получая себе краткий рассказ о цели из чужих уст, о том, как необходимо действовать, Кольт даже бровью не ведёт. Слушает, впитывает, записывает адреса, где может найти свою новую цель.

Ничего личного. Это просто работа.

Гэвин Рид капитан в одном из участков департамента Детройта. Человек до безумия упрямый, готовый на всё ради того, чтобы исполнять свою работу правильно. Невольно Ричард думает, что в иное время, при иных обстоятельствах, возможно, что они бы друг друга хорошо поняли. Потому что оба готовы были для своего дела сделать самое необходимое и невозможное. Возможно, ему было бы даже жаль, что сам он делает всё для того, чтобы это «иное время» не случилось. Оно вообще-то никогда больше и не случится для этого капитана.

Тот просто будет мёртв.

У него есть стандартный план для того, чтобы действительно правильно и чисто всё сделать. Ему не нужно, чтобы его нашли, не нужно, чтобы выследили каким-либо образом. Не приходится обманываться гуманным судом, его всё ещё скорее всего ждёт смертная казнь, потому что уж как его перевести в нужную тюрьму в нужный штат люди со значками разберутся. Да даже и просто сидение в тюрьме не пришлось бы по вкусу. С количеством его убийств это пара-тройка пожизненных, которые нельзя обжаловать.

Необходимо как можно лучше узнать распорядок цели. Какие места посещает и как часто, с кем дружит и как часто бывает в гостях. Это всё давало разные возможности, моменты для выстрела. Потому что с разными людьми надо было поступать по-разному. Кого-то надо было убивать исключительно в толпе, чтобы это было публично и ярко, а кого-то душить дома во сне. Каждому своё. К тому же порой заказчик требовал особых условий исполнения.

В случае с Ридом Камски настаивал на публичности. На том, что необходимо застрелить этого человека прямо на глазах, его подчинённых. Чтобы тот перед смертью ещё успел увидеть в их глазах что-то от облегчения. Капитан и правда был хваткий.

Рик успел заметить, что хватка эта была честной и справедливой. Но есть кому до этого дело? Ему уж точно нет.

В один из дней ему приходится сидеть в кофейне напротив участка. Кофе в заведении был откровенно слабым, но чай вполне сносным. По крайней мере это вполне можно было пить и не пытаться подавиться собственным языком в процессе.

Ему нет необходимости закрывать лицо. Он самый обычный посетитель. Стандартный человек в сером драповом пальто, читает какую-то книгу уже пару часов, исправно прося добавки чая и иногда какие-нибудь очень простые, мало сладкие лакомства. Обслуживающий персонал ничуть не смущается подобного. Судя по всему, такое поведение клиентов для них ничуть не новость. Тем и лучше.

Он наблюдает за жизнью участка, по часам сверяет эту жизнь. Во сколько заведённый капитан уехал, во сколько приехал и почему сам задерживал кого-то. Странное поведение, всё же руководство в основном занималось бумагами и очень серьёзными случаями. Но то, что Рид не самый простой капитан стоило полагать сразу. Иначе бы Камски им вообще не заинтересовался.

У них с Элайджей было уже достаточно контрактов, чтобы заказчик стал немного ему известен. Однако известен не значит, что достаточно понятен. Этот человек напоминал сложный, невыполнимый ребус, потому что никогда не понятно, чем именно он руководствуется. Не то чтобы это когда-то интересовало Кольта, как исполнителя, но сам факт наличия такого поведения мог… дезориентировать. Его это в общем-то не трогало. Дело есть дело, о чужих проблемах размышлять было некогда и ни к чему, своих было достаточно.

Чего Ричард не ждёт, так это появления уставшего капитана на пороге той самой кофейни. Но он не пытается скрыться, зарыться в книгу, притворившись окружающей средой и сравнявшись с одиноким фикусом неподалёку на подоконнике. Напротив. Поднимает голову, смотрит внимательно, закрыв книгу, держа страницу, на которой был, пальцем.

В чужом лице бессонница. Следы под глазами говорят о усталости, о том, что этот человек неважно ест и мало отдыхает в целом. Напряжение тренированных мышц было видно даже издалека, сбоку, под футболкой, едва скрытой кожаной курткой, очевидно скрывался напряжённый пресс, очерчиваясь при мерном, словно тугом, дыхании.

Его взгляд чувствуют, замечают. Это видно по хмурой морщинке между бровей, по напряжённым губам. И Рик встаёт со своего места, отложив книгу открытой частью на стол. Просит у девушки-баристы сделать особый кофе, как та делала ему в начале дня. Не по рецепту кофейни, но у неё неплохо получалось обращаться с молоком, сливками и кофейными зёрнами. Слаще, чем обычно, но недостаточно, чтобы сводило зубы или было неприятно.

- Горький и без сахара стоит пить, только если хотите кому-то показать, что можете пережёвывать на завтрак гвозди.

Едва заметно усмехается, почти беззвучно, и салютует подошедшей бариста банковской картой. Берёт этому человеку через раздумья то, что можно было бы назвать сносным ланчем и отдаёт собранный в бумажный пакет набор. Не говорит больше ничего, просто кивает вместо прощания и, забрав со стола свою книгу, уходит.

На сегодня он узнал уже достаточно. И отошёл от своего плана. Завтра следует выбрать место для наблюдения поудачнее.

Иногда ему приходилось даже начинать входить в доверие к цели. Если вопрос состоял в том, чтобы, например, задушить где-то дома, один на один. Это было редкостью, потому что люди имели свойство рассказывать о новых знакомых другим знакомым. Все от природы так или иначе начинали с кем-то делиться прошедшим днём. То, что капитан Рид никому не скажет… упрощало задачу.

На проверку тому вообще не с кем толком было говорить. Ричард время от времени наблюдал за департаментом, пока там не было капитана. То просто издалека, сидя где-то на крыше, то заходя в здание под каким-нибудь видом простого человека, ищущего нужного офицера и не находящего. Его могли бы запечатлеть камеры, да. Но у него стандартная для американца внешность, никаких выдающихся действий. Просто спокойный человек, уверенно ищущий того, кого не существует. Звукозаписи ведь всё равно на камерах нет.

О капитане много слухов, которые ему удаётся словно случайно улавливать. И то, что окружающие не совсем принимают такого молодого капитана было очевидно. Кольт даже вдруг интересуется вопросом легальности назначения, но выясняет, что Гэвин просто многократно проявил себя как отличный работник. И повышение получил за счёт одного из последних дел, где как раз и накрыл какие-то из предприятий в том числе и Камски. Только вот было это уже год назад. С чего его заказчик так долго ждал этого момента?

Они пересекаются ещё раз в центре города. Рик даже готов признать, что это почти случайность, потому что на тот момент собирался перенести наблюдение к мужчине домой. Ему оставалось не так уж много узнать, чтобы выбрать себе наиболее удачный момент. Уже даже необходимая крыша, точка для выстрела нашлась. Выходила окном прямо на окно через которое обозревался кабинет капитана. Соседним окном была уже территория участка. Он смог бы одним выстрелом поднять шум, заставив всех, в том числе Рида, выбраться на него, а затем перед глазами подчинённых убить этого человека. Один выстрел в плечо, чтобы просто поразить, дать миг взглянуть в глаза других, а затем в голову.

Может милосердным он и не был, но и жестоким тоже.

Одно лишь начинает ему мешать. Всё больше узнавая о Гэвине, видя то, как и с чем тот работает, он перестаёт быть уверенным в том, что жест со взглядами необходим. Человек, столько делающий для своих людей, для своей работы не заслужил умереть с мыслью, что его никто не благодарит даже в мыслях. Что он никому не нужен. Это было неправильно. И в его праве было пренебречь желанием заказчика, но Ричард прежде никогда этого не делал, не ссылался на неудобство необходимой сцены.

А теперь готов был сослаться. И сам не знал почему.

В центре они сталкиваются, буквально, плечами, когда дети перебегают дорогу на зелёный свет. Сталкивают идущих им навстречу или попутно с ними людей. И они натыкаются из-за этого друг на друга. Привычно подняв глаза для того, чтобы просить сухой кивок вместо извинений, Рик тонко усмехается, видя знакомое лицо. Бросает взгляд на мигающий зелёный на светофоре, и за край кожаной куртки тянет свою цель к тротуару. Терпением автомобилисты в Детройте ничуть не отличались.

- Надеюсь, вы так выглядите не потому, что вас настолько утомила работа, и это просто следствие того, что вас едва не сбила машина.

Зачем? У него нет потребности войти в доверие. Но время до исполнения контракта ещё есть. Всё равно к своей будущей жертве он не привяжется, да и та к нему тоже. Это просто одна беседа из тысячи других возможных. Ричард не так уж часто разговаривает, чтобы это было плохо. А ещё чужой уставший, но не физически, вид, его внезапно обезоруживает.

Ему впервые хочется, чтобы чья-то жизнь закончилась лучше. Пули не избежать. Он всегда выполняет свою миссию, во что бы то не стало. Но… может изменить то, что будет перед этим. Пусть хоть одна отобранная жизнь будет хотя бы очищенной.

- Не хотите выпить кофе получше, чем тот, что вы привыкли пить? Я угощу.

Он продавливает почву. Тому, кто не находится на нервах, куда проще прострелить затылок. Меньше суеты – проще прицелиться.

- Ричард. Можете звать меня Ричард.

И этого уже много. Но мёртвые удивительно молчаливы и едва ли могут поведать о тех, кто их убил, тем более тогда, когда совершенно не знают этих людей именно так.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

Человек перед ним недоверчивый и в современном мире это правильно. Не то что правильно – это единственный способ действительно выживать, контролировать происходящее с тобой. Люди так часто обманывали друг друга, даже ради мелочей, что было просто не прожить не подозревая каждого в чём-то. Особенно, если ты полицейский. Особенно, если капитан. Скорее всего молодого и перспективного сотрудника департамента могли хотеть убить куда больше людей, чем один только Камски. Тот просто чистоплотен до безобразия и никогда не запачкает руки сам. Он запачкает руки всех вокруг, изваляет в крови и грязи, а сам будет стоять, не тронутый и каплей этой мерзости, и красиво улыбаться с обочины.

Грязью тут занимался Ричард. Обе руки опускал по плечо в кровь, так, что это нельзя было бы ничем отмыть. Он убивал разных людей. И хороших, и плохих. Куда чаще – плохих. Потому что мерзкий человек как правило заказывает мерзкого человека. Его никогда не заботило чем жил и дышал тот, кого предстояло убить. Это было не более, чем выяснение особенности миссии. Сбор необходимой информации, которая потом затиралась в памяти. Спал он плохо, но только потому, что учился стрелять отнюдь не в детском кружке по сборке винтовок «Солдатик». Его ничуть не тяготили произведённые смерти. Жалеть о каждом – не хватит нервов. И сил. Ему для работы необходимо их беречь.

- Потому что тот, что вы пытались взять, когда я вас видел, был просто ужасным.

Пожимает плечом легко. Его ложь кристально чиста, на спокойном лице не вздрагивает ни единой лишней мышцы. Потому что это и есть его жизнь. Вся она пропитана ложью, кровью и грязью. И ему ничего не стоит лепить из своего поведения то, что необходимо. Говорить одинаково искренне любые вещи. Со временем этому учишься. Заставляешь себя верить в произносимые слова, тогда окружающие тоже легко им начинают доверять.

До этого ему не приходилось представляться настоящим именем. И всегда верили. Кто будет врать о имени, в конце-то концов? Но ему необходимо было максимально остаться неузнанным, спрятанным за тысячью замков от любого прозорливого или удачливого полицейского.

Система даёт какой-то неопределённый сбой. И он усмехается беззвучно на хмурое представление в ответ. Ему известно это имя, и всё же достаточно сделать вид, что нет. Просто кивнуть в знак того, что понял, запомнил. За последнюю неделю то и без того вырезалось у него на обратной стороне черепа. Как и имя множества других жертв в другое время, хотя те быстро стирались, оставаясь просто не больше, чем воспоминанием о деле. О проделанной работе. Ему кажется, будто в этот раз будет иначе. Возможно, что после всего – у него найдётся место тонкому сожалению. Тому, что даже вынудит отнести цветы на могилу этому человеку.

Он – явно хороший коп. И в этом ему совершенно не повезло.

- Я не предлагаю же вам что-то неприличное. Вам нужно отдохнуть, выглядите и правда неважно. И я могу просто составить вам компанию. Не пообещаю, что приятную, но кто платит, тот и заказывает музыку.

В голове не укладывается то, зачем Ричард настаивает. Зачем ему вообще необходим этот диалог и почему кажется, будто без этого всё будет неправильным. Его распорядок, план на вечер, рушится, потому что оставить этого человека в таком состоянии не хочется. Неожиданное, странное желание немного облегчить жизнь кому-то накрывает с головой. Хочется знать, что чужая смерть была действительно лёгкой. И он продолжает стоять напротив Рида, держа руки в карманах пальто.

Хватает даже не ответа, намёка в глазах, неуловимого кивка до появления слов, что должны были бы быть, чтобы Кольт кивнул в ответ, и повёл в нужную сторону. Он уверен, что кивок вышел у Гэвина непроизвольным. Что на самом деле тот собирался отказаться, разумеется, потому что трудоголизм это то, что уже не лечится. Как и паранойя, и напряжённое отношение ко всем, не только к людям, но и к миру. И этого всё же хватает, чтобы снова потянуть за рукав куртки, увлекая за собой, но отпуская сразу же, как ощущает, что ему не сопротивляются.

Идти им не так уж далеко. Кофейня, которая действительно была самой лучшей в городе, ценники имела соответствующие. Но свои заработанные он почти никуда не тратил. Так, на оружие, патроны, да по мелочи. Оставалось всё равно очень много. И это позволяло ему сейчас делать этот жест. Как прощальный подарок, как признак глубокого, такого внезапного уважения. Рик не знает, откуда то появилось, но этот человек вызывает в нём… странные эмоции. Неуместные. Не в его профессии. К жертве нельзя испытывать никаких чувств вообще. Те мешают чистоте исполнения. И не будь он уверен, что возьмёт себя в руки в нужный момент и сделает всё с холодным умом, точно бы сейчас сам нашёл повод уйти. Но уверенность в нём сильнее странной предосторожности, несвойственной ему.

- Вы выглядите очень измученным, Гэвин.

Он вежлив. Аккуратен в выборе фраз. Ему известно о чужом резком характере, потому реакция никак не смогла бы его смутить. И это даёт возможность просто зайти в нужную кофейню, не обращая внимания на любые возможные возражения.

Ведь его кошелёк тут будет страдать. Хотя сложно было назвать это страданием.

Они проходят к тому столику, что обычно любил сам Ричард. Достаточно далёкий от входа, чтобы нельзя было сразу заметить, но всё же удачно расположенный, чтобы если что незамедлительно уйти. А ещё никто не услышит разговора, потому что столы расположены с особым умыслом, с разграничением и созданием зон. Люди не должны друг друга видеть и слышать, когда сидят с кем-то в дорогом заведении. Так всем будет проще. Так возникает ощущение единения. С собой или с тем, с кем ты пришёл – неважно.

- Добрый вечер. Как только будете готовы сделать заказ – нажмите на кнопку, и я тут же подойду.

Милая девушка, обёрнутая в чёрный плотный фартук с несколькими кофейными зёрнами на кармане, улыбается приветливо и оставляет им два коротких меню. Он кивает ей уже привычно. Она знает его в лицо, что видно по тому, как долго провожает взглядом их столик, отходя, но это знание никак бы не помешало Кольту. Что бы она рассказал о нём? Мужчина, который частой заказывает жасминовый чай и чай с еловой веткой и смородиной? Да уж, полиция оказалась бы действительно в восторге.

- Если вы ищите взглядом крепкий, чёрный и без сахара, то спешу вас разочаровать, - он поднимает от меню взгляд на Гэвина, усмехается слабо, - Тут такого просто нет.

Ему заметна чужая нервозность и дискомфорт. По капитану видно, что тому не чуждо чужое внимание, но вот дорогие заведения подобного плана – уже не так привычны. Это странным образом… импонирует Рику. Хотя не должно бы.

- Я закажу вам на свой вкус, если вы не против. Если не понравится, просто выберете уже что-то ещё.

Предлагает, смотря внимательно, глаза в глаза. Невольно отмечает, что шрам на носу длиннее, чем ему казалось изначально и идёт куда дальше через лицо. От взрыва? Или это неудачное падение на крупное стекло? Рабочая привычка всё оценивать даёт о себе знать.

Он делает заказ, как только получает одобрение на выбор. И девушка, Оливия, как написано на бейджике, очень торопится принести им всё. Улыбается, особенно Риду, и стеснительно отступает, словно в ожидании, когда на неё снова обратят внимание.

Она младше Гэвина лет на десять-пятнадцать. Совсем юная. И, кажется, плохие уставшие парни с трёхдневной щетиной её очень сильно привлекают.

- Вы ей нравитесь.

Говорит внезапно, но тихо, отпивая свой чай. На этот раз в том добавлен мёд и мята. Приятное тепло разливается по телу и кажется, будто не такое уж ледяное всё внутри, если ему всегда всё равно на судьбу тех, кого он потом убивает. Стреляет порой даже и в упор. Перчатки он снимает только дома и в таких местах, где нельзя снять отпечатки. Это разумная предосторожность. Потому что его ни разу не поймали. Не заподозрили. Даже не знали о нём ничего толком, кроме предположения, что он: «белый мужчина выше среднего с военной подготовкой». Военную подготовку угадывали скорее по манере стрелять. Дилетанты стреляли куда более эмоционально.

Именно благодаря своей осторожности он один из самых чистых людей в городе. На нём нет даже штрафов за парковку. Абсолютно читая история, включая кредитную. Официально у него даже была фирма, позволяющая иметь большое количество денег на счетах. По ремонту и реконструкции раритетного оружия. Вот ирония.

- Вы, наверное, много работаете?

Приподнимает светлые брови едва, беззвучно ставя свою чашку обратно на тарелку. Следит за чужим лицом, когда Гэвин отпивает горячий кофе. И почему-то не может совсем удержать улыбку в уголках губ, мелькнувшую во взгляде. Понравилось.

- Для человека, выглядящего так, будто спали последний раз стоя и не сегодня, вы и правда удивительно обаяли девушку.

Это странный диалог и всё же – это диалог. Разгрузить чужой день пустыми разговорами обычно легко. Потому что в них нет никакой цели узнать, сколько человек зарабатывает или чем занимается. Ричард не ищет выгоды в своём собеседнике. Потому что вся выгода, которую он от него получит, будет только после смерти этого человека. Сейчас ему ничего не нужно. Кроме этой странной, но всё же неплохой компании.

Неохотно, но на какие-то вопросы капитан отвечает. Не то чтобы Кольту вообще нужны были ответы, ему было всё известно заранее, но это раскрывает перед ним. Вынуждает относиться проще. Это их первая и последняя встреча, почему бы не сделать её легче для них обоих?

Он разружает чужой день старательно. Так, будто ему в самом деле не всё равно. И, будучи честным с собой, Рик не уверен, что это не является правдой. Возможно, его действительно всерьёз заботит то, что происходит с Ридом. А может быть ему просто важно, чтобы внезапно занывшая совесть замолчала, утешилась.

По итогам этой встречи невольно заключает, что не будет мучать Гэвина. Этот человек, с его харизмой, с его преданностью делу не заслужил, чтобы узнать, что никто его не ценит. Хотя, наверняка, тот это знал. Но убедиться никому не хочется. Пусть всё закончится так, будто с его назначением все смирились и свыклись. Перед прощанием Ричард уверяет своего словно случайного знакомого, что за год все подчинённые наверняка успели не только привыкнуть, но и проникнуться скрытой, но чёткой благодарностью за труды. Когда работается по чёткому принципу всегда намного проще. Стоит только войти в колею.

И отчего-то только ему немного нервно, и он крутит в руках дорогую винтовочную пулю. С гравировкой, давно пустую, что висит у него на шее. Как напоминание о том, что приходится всегда проходить. Как знак первого произведённого им убийства. Все с чего-то начинают. И тогда даже у него возникали сомнения. Теперь – нет.

***

А потом Ричард начинает отправлять Гэвину кофе из той кофейни. Всегда разный, основываясь на том, что тому могло бы понравится. К кофе всегда прилагает какой-то простой, незатейливый ланч, потому что понимает, что капитану не свойственна любовь к изыскам, деликатесам и чему-то очень сладкому.

Он начинает тянуть с исполнением. Находит себе причины, чтобы сменить место с которого будет стрелять. Приходится обустраивать там всё по новой. И иной раз, сидя на подоконнике выбранного окна, смотря через бинокль на участок, он видит там Рида. Иногда даже застаёт момент, когда тому приносят кофе и бумажный пакет с фирменной эмблемой.

Усмехается всегда беззвучно.

Ему впервые в жизни есть дело то того, кого надо убить. И кажется, будто была бы возможность отказаться – отказался бы. И лично предложил бы охрану. Или сделал бы всё, чтобы быть немой тенью за плечом, чтобы убрать любого иного исполнителя раньше, чем… чем что?

Это неправильно. Нерационально. И то, что неожиданно в нём раскрылась какая-то привязанность странно. Прежде его не волновали не мотивы заказчика, не то, кто его конечная цель. С этим всё просто. Есть имя, есть данные. Собрал достаточно и украсил чужой мозг пулей или шею - странгуляционной бороздой.

Он бродит за Ридом немой тенью. Следит за его жестами больше и чаще. Этот человек честен. До боли. До хрипа. И поступает так, как не поступал никто на памяти Ричарда. Искренне заботясь о своём деле. О людях.

Чтобы оправдать ожидание, ему приходится действовать в один день, прямо перед очередным выездом капитана на очень крупное дело с очередными бедными женщинами в борделях (да, он немного разузнал от доверчивых офицеров).

Рик встаёт у окна, прикручивает к винтовке прицел, глушитель, чтобы его не смогли найти по полоске дыма. Собирает оружие нежно и бережно. Позади него, прямо на лестничных перилах, висит драповое серое пальто. Под чёрной водолазной напряжённо двигаются от работы с тяжёлым оружием мышцы, пальцы в кожаных перчатках ощущают всё не совсем так точно, как нужно, но если он что-то уронит и оставит где-то на стенке свои отпечатки будет намного хуже.

Ему видно голову Рида в прицел. Всего одно нажатие на курок и раздающий приказы капитан свалится замертво. У него в виске появится неприглядная дыра, взгляд серо-зелёных глаз опустеет и станет стеклянным, безжизненным, как у рыбы. Перед глазами встаёт вид словно расслабившегося Гэвина, когда тот выпил кофе, и Ричард отводит прицел немного в сторону. Стреляет в стену, так, что пуля пролетает в сорока сантиметрах от чужого лица. Через прицел видно, как та застряла в бетонной колонне.

Он тут же резко дёргает на себя винтовку, тихо закрывает окно, уже присев на корточки и спрятавшись за стеной. Разбирает оружие быстро, привычно ловко, скидывая всё в сумку, с которой пришёл. Всё равно кто-нибудь слышал, что стреляли именно с этого места, потому убираться приходится крайне быстро. Если бы не промазал, то времени было бы больше. Дезориентация из-за смерти кого-либо возникает у всех и этого хватает на то, чтобы смотать удочки. В этот раз ему приходится заметать следы по-армейски быстро.

Скинув оружие в сумку, достать оттуда тряпку разметая пыль и грязь там, где он стоял. Поднимая сумку и разметая и под ней тоже. Он убирает то, что можно принять за протекторы его ботинок, быстро и привычно. Поднимается на ступеньку, где пыли намного меньше и следов не видно, кидает тряпку в сумку и застёгивает тут же на руках. Кольт подхватывает своё пальто, взглядом проверив, чтобы не осталось на металле волокон от него, и быстрым шагом поднимается по лестнице. С другой стороны здания была пожарная лестница. Спустится по ней. Благо, прыгать до неё не так уж далеко, управится с переходом.

Приходится торопится. Когда он оказывается на крыше, то бросает взгляд вниз, в сторону департамента. Аккуратно, не высовываясь из-за прикрывающей его стены. Полицейские, с оружием наготове, действительно уже бежали в сторону этого здания.

Рик спускается быстро, почти что подвернув ногу. Но обходится вроде, только синяк будет от удара о эту клятую металлическую лестницу. Бежит вниз быстро, то и дело смотря по сторонам, прислушиваясь к возможному бегу полицейских ботинок и их голосам. Ничего.

Рядом стоит его машина. В паре домов от выбранного им. Приходится проходить дворами, торопиться, избегая взглядом прохожих, прикрываясь воротником пальто.

Уже сев в машину, схватив руль обеими руками, он выдыхает. Шумно, тяжело. Не расслабляется. Заводит мотор и выруливает со двора на дорогу в общий потом так, будто просто решил попозже выехать куда-то из дома. Может быть в кино, а может быть к любовнице. Кому какая разница? Среди общей вереницы автомобилей, что едут по правилам, он теряется.

И возможность расслабить плечи возникает только недалеко от одной из его конспирационных квартир. Бросает машину в квартале от дома, припарковавшись на платной стоянке и оплатив там пару дней простоя. Идёт уже пешком домой. И сползает прямо закрытой двери на пол, запуская руки в волосы, трепля их, ероша. Становясь сразу неприглядным, уставшим. Его лицо прочерчивается тенями.

Впервые в жизни, ему кажется, что он не сможет. Просто не сможет.

Закрывая глаза, на обратной стороне век он видит последнее, что увидел в прицеле винтовки. Встревоженный взгляд Гэвина.

И тот ему не понравился. А ему просто не может ничего нравится. Его работа заключается в том, чтобы быть сухим и беспристрастным. И теперь у него выбор либо второй раз всё же не промазать, либо придумать выход. Потому что дело даже не в заказе. Камски знает его. И сдаст. Будет ли долго полиция разбираться в том, правда ли это тот самый киллер или нет? Им хватит слов влиятельного человека и большой суммы сверху. Это тюрьма. И это смерть. А он всё же любит жить.

***

Следующим утром он снова отправляет Риду кофе и ланч. Усмехается сам себе, потому что сидит при этом в закрытой квартире, которая вроде как даже и не совсем ему принадлежала, а его родственнику. Но так ли это важно на самом деле? По крайней мере, пока его не ищут. Этого достаточно. Камски узнаёт о неудачном покушении, цокает в телефон, ворчит, но сладко говорит, что понимает, что у всех бывают плохие дни. В чужом голосе за сладостью звенит сталь, когда его настоятельно просят в следующий раз быть внимательнее, ведь убийство этого капитана – очень важно для Элайджи.

«Ты ведь не хочешь меня расстроить?»

Нет, не хочет.

Он выглядывает из дома уже только под вечер. Добирается до дома Гэвина, сидит на окне напротив его окна, в пролёте между этажами. Смотреть приходится в бинокль. И аккуратно, потому что после покушения полицейский явно стал раз в десять осмотрительнее и теперь то и дело поглядывает в окно.

Ричард такому поведению усмехается про себя. Качает головой, наблюдая за тем, как вводится код безопасности. 3-8-1-6. Что ж, теперь при желании можно даже вломиться и задушить этого человека во сне. Формально, так он всё ещё выполнит контракт, несмотря на то, что заказчику нужно было публичное убийство. Убийство же, какая разница. Все они равны.

Заметя по привычке следы на лестнице, он решает взять в ближайшем заведении какой-нибудь еды, потому что, судя по всему, холодильник, в который заглядывала чужая макушка, был пуст, ведь из него ничего не достали.

Зачем? Зачем он всё это делает? Ему остаётся только напряжённо думать о том, как придётся выбираться из происходящего. Как нужно будет разобраться с миссией. Ему хватит усилия воли, чтобы выстрелить. Это будет не самый чистый выстрел, эмоциональный, но единственный в общем ключе не доставит много проблем.

Всего один выстрел. И все проблемы снимет как рукой.

Именно этим выстрелом звучит звонок в чужую дверь, когда он ставит еду на возле входа. Так, чтобы открытая дверь не снесла пакет. Предварительно правда пришлось на этаже ниже немного испортить проводку, чтобы камера возле чужой двери его не записала лицом, но уходя он всё включил обратно. Подумаешь, один кусок записи в белом шуме. Неудачное стечение обстоятельств, бывает, мистер Рид, компания ничего не может сделать с такими помехами в многоквартирных домах.

О да. Ничего, конечно.

Ему удаётся даже уговорить себя. Заставить впервые в жизни не смотреть в прицел. Просто выстрелить, закрыв глаза, когда уже будет наведение. Он попадёт. И это будет словно другой человек. Не Гэвин. Нельзя так привязаться к тому, кого знаешь едва, но всё же словно достаточно. Он много ходил следом, много изучал. И казалось теперь, будто ему известно достаточно для… какой-то странной симпатии.

Ему удаётся почти уговорить себя.

Только мешает новость, мелькнувшая на экране на остановке. Фотография капитана, выводящего тех самых бедных женщин. Одной из них даже досталась его куртка. Той, что оказалась ещё и с маленьким ребёнком.

В его груди что-то падает. Бьётся. Звук странный, мифический, незнакомый. Осознание бьёт его чётко. Он не сможет. Мог бы выстрелить, если бы стрелял сразу. Если бы не пытался ничего узнать про свою цель, остановившись только на одном адресе и распорядке дня. Это было бы работой очень поверхностной, но этого могло бы хватить. И всё бы давно уже закончилось, а теперь ему самому придётся положить свою голову на плаху ради всего лишь одной жизни.

Если бы можно было откупиться деньгами, то откупился бы. Но Камски не из тех, кого интересуют компенсации. Его интересует только собственная выгода, которую никто, очевидно, кроме него самого не видит.

Есть только один вариант. Убить самого Элайджу Камски. Только тогда от его подручных придётся прятаться, пока не получится по одному перестрелять всех. Это не меньше нескольких месяцев с рваным сном и в постоянных бегах, в постоянном движении, но он справится. Правда и с Ридом придётся тоже попрощаться, а эти странные успокоенные полуулыбки, полуухмылки на новый стаканчик кофе с запиской, возможно, неправильной, иногда немного флиртующей, Ричарду нравились. Пусть и видел он их лишь очень издалека и в основном в бинокль или прицел.

За одну жизнь придётся расплатиться несколькими другими. Но он на это готов. Оставляет себе неожиданное право на сентиментальность. Снимает с шеи пулю, вписывает на бумажку адрес, где собирается прятаться первую неделю и убирает внутрь пустой гильзы. Закрывает ту, снимает с цепочки. Заворачивает в чёрную небольшую тряпку вместе с настоящей винтовочной, боевой, ровно от его снайперской винтовки. Той самой, из которой стрелял в последний раз. Таких пуль, конечно, в каждой винтовке было много, но он кладёт её всё же. Бросает в бумажный пакет. Оставляет записку прямо в пакете.

«Отдаю вам вашу жизнь. И моей распорядитесь правильно, капитан».

Отправляет вместе с кофе через подкупного, другого посыльного. И, перехватив удачнее сумку, идёт в сторону своей машины. Его ждут в гости в пентхаусе Камски.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

В доме Камски всё вроде бы и не ярко, но в то же время настолько броско, что каждый раз у Ричарда начиналась мигрень от одного присутствия в этом помещении. По воле случая и профессии, если это можно было так назвать, он бывал в этом доме довольно часто. Знал хозяина даже чуть ближе чем те, кто верил в то, что разбираются в характере этого человека. Правда была в том, что понять Элайджу было просто невозможно.

За все годы, когда они так или иначе сталкивались, этого так и не вышло сделать. Не то чтобы ему было интересно или он хотя бы пытался, но не всегда нужно предпринимать что-то, чтобы понять, что эффект будет минимальный. Можно было бы посвятить попыткам разгадать эту загадку и день, и неделю, и даже годы если придётся. Только… в чём смысл? Это заказчик – он исполнитель. Вот и всё. К чему ему какие-то лишние знания? Немногое, очень немногое, частый работодатель выбрасывал просто в воздух. Какие-то решения, мнения, пожелания, не относящие к делу. Потому что давно знал Кольта. И, вероятно, придерживался мнения, что снайпер никогда и никому не скажет. И был прав. Тому всегда было в большей степени всё равно на чужие странности. А уж идти с заявлениями в полицию точно не стоило. По очевидным причинам.

Абсурдно было в итоге находиться в этом месте ради того, чтобы спасти жизнь одному полицейскому.

Всего одному.

Очень малый выхлоп от всех возможных трудов, которые необходимо было произвести для того, чтобы самому не оказаться мёртвым после даже покушения, не то что убийства. Ни одна жизнь для него не стоила столько. Она оценивалась исключительно деньгами, потраченным временем и сложностью исполнения. Не больше. Умея работать чисто, не оставлять следов и не давать намёков на то, кто оказался заказчиком, Рик и без того стоил достаточно дорого, чтобы вообще не испытывать ничего к убитым. Молодые юнцы, едва взявшие в руки оружие, могли прибегать к подобной роскоши. Таких обычно ловили на второй-третий раз. Потому что в деле, связанном со смертью, никогда нет места эмоциям. Эмоции забирают, отягощают и становится слишком сложно. Сосредоточиться, решиться. Даже если это ярость – она ведёт к невнимательности, к оставленным в торопливости следам. Непозволительное расточительство.

У него не хватило силы воли впервые в жизни. Чтобы убить простого капитана, даже едва вступившего в должность. Агентов ФБР на своей памяти он убил трёх. А в чём было отличие? Всё относилось к спасению людей, к борьбе с преступностью. Даже не все три фбровца были плохими людьми. Это, впрочем, не спасло ни одного из них. Кто-то утоплен в тренажёрном зале в бассейне, кто-то получил пулю в висок. В его мире все зависело только от пожелания заказчика и физически выполнимых условий.

До этого момента.

До момента, когда Ричард, обойдя систему сигнализации, пойдя к светилу местного масштаба непозволительно близко, пристрелил его. Это было на плохом, но всё же доверии. Очень зыбком, очень неправильном. Во всех смыслах.

Он всегда был идеальным: делал так, как скажут, и тогда, когда скажут. Не торговался, не спорил, не осуждал и даже не задумывался об этом. Просто выполнял так, как ему было сказано сделать. Корректировал только самое необходимое, в итоге всё равно приходя к нужному, чистому результату.

Это делало из него почти машину. Послушную, гибкую, на всё согласную и делающую строго по плану, который составил сам на основе чужих пожеланий. Он и сам не мог предположить ещё в начале этого дела, что будто сломается. Не сможет.

В залитом алом бассейне совсем не видно крови. Не видно будет и того, когда был убит Камски. Тело провело в воде явно достаточно времени, чтобы это смазало немного картину. Чтобы пулевое отверстие было отчётливым, но хлорка и красители помешали вообще хоть что-то понять достаточно точно. Эти странные привычки должны были когда-то негативно сказаться на хозяине этого места. И они сказались. Пусть и после смерти.

Уходить приходится быстро. Даже, скорее, торопливо. Непривычный для него выбор отхода, но от этого могла зависеть и его собственная жизнь. С момента убийства заказчика стоило полагать, что его существование превратится в некоторую степень ада. Возможно, это будет не самый последний круг, но пятый точно, и стенания грешников покажутся ему детским утренником. Потому что нужно будет двигаться с места на место, постоянно выкручивая винтики из общей системы. У Элайджи, ко всему прочему, остался крупный картель, который тот держал, и всего лишь его смерть просто вызовет кучу воронья. Ричард не сможет спать спокойно до тех пор, пока не разберётся с каждым. По очереди.

Хотя, на самом деле, спать спокойно ему не удалось бы ни за что и никогда. Слишком много было факторов, мешающих этому.

Всё произошедшее – неправильно. Пусть работа у него была максимально неофициальной и при том имела крайне своеобразную клиентскую базу, всё же это была именно работа. Свои негласные правила и обязательства, определённый порядок договора и даже того, как происходит выплата. У всего этого имелось даже подобие страховки, пусть и такой же закадровой, не придаваемой огласке. И за один раз Кольт нарушил все свои же правила, которые сам придумывал, сам пестовал.

Это были правила хорошей, правильной работы. В этом мог существовать любой профессионал. И… всё пошло не так.

Добираясь до своей нынешней квартиры, попутно на всякий случай избавляясь от возможного хвоста, бродя кругами, он не перестаёт думать о Риде. О том, как этот человек приподнимал брови, глядя на некоторые записки. О том, как раздавал приказы и как помогал людям. Простым людям, тем, кому действительно нужна была помощь кого-то намного сильнее. Это было спасение. Полная противоположность тому, чем занимался сам Рик. И всё же… это его привлекало. Это вызывало в нём отклик какой-то странный, но тёплый, горячий даже, что жжётся болью и хрипами в лёгких при вдохе, как при курении слишком крепких, не по своим меркам, сигарет.

Весь Гэвин – как очень крепкая сигарета вместе с хорошим виски. Даже на вид оставляет ощущение терпкости, дороговизны, которую нельзя оценить в денежном эквиваленте, хотя, иронично, но именно в нём оценивалась жизнь этого же человека. Он казался чем-то… кем-то особенным. Что-то было в нём. В усталом взгляде, в шраме на переносице, в том, как тот постоянно касался этого шрама пальцами. Прикрывал глаза, потирал переносицу. В этом что-то было.

Что-то такое, что, конечно, не стоило собственной жизни. И жизней многих людей, которых ещё придётся убить, чтобы дать капитану полную свободу, чтобы тот просто выжил и остался в мире, где никто не угрожает ему ничем большим, кроме как слабительным в утренний кофе.

И всё же эту жизнь Кольт оценил дороже своей. Дороже этих нескольких.

Не жалел. Всё время исполнения своего бесплатного заказа – не жалел. И не станет. Несмотря на то, что ничего с этого не получит. Его, вероятнее всего, уже ненавидят.

Усмехаясь рвано своей нынешней квартире, он просто пытается примириться с простыми истинами. Принять для себя, что приятное, своеобразное время кончилось. Он вернёт долг Риду, вернув тому жизнь сполна, но на этом и всё. Они никогда больше не пересекутся. И сентиментальное отправление пуль… могло плохо кончится. Если так, то так тому и быть.

***

Ричард успевает почистить оружие и принять душ, даже приготовить себе простой, совсем нехитрый ужин. Что-то такое, что можно было бы съесть настолько быстро или легко бросить в любой момент, если придётся срочно сбегать с места. Быть могло всякое. Количество необходимых целей и степень их целеустремлённости ещё не было ему известно предельно точно. Кто-то будет занят празднованием смерти главного, в надежде занять его тёплое место. Кто-то, напротив, испытает праведный гнев. Кого и в каких пропорциях стоит ждать – вопрос открытый.

Он уже моет руки на кухне, собираясь положить еду в тарелку, когда раздаётся даже не звонок, а стук в дверь.

Все его мышцы мгновенно напрягаются, сводятся под тканью джемпера. Готовность мгновенно бежать тут же очнулась, напомнила о себе, стрельнув где-то в поясницу утомляющей болью. 

Пока он берёт пистолет из сумки, спрятанной за вещами в тайном ящике в прихожей, стук раздаётся снова, на этот раз более продолжительный и агрессивный, с явным раздражением. Никаких слов при этом из-за двери не звучит. Очень похоже на методы действия группы захвата, те имели привычку иногда не предупреждать о том, кто находится по ту сторону «баррикад». Просто потому, что так их подозреваемый будет иметь куда меньше времени сбежать в случае чего.

Группа захвата. Гэвин.

Оружие остаётся за спиной вместе с рукой, когда Кольт подходит к двери, выглядывает в глазок и действительно видит там капитана. Мышцы тут же отпускает, но больно тянет в груди. Это легко мог быть обманный манёвр. Способ заставить его открыть дверь, чтобы после этого застрелить на месте или заковать в наручники. Это было бы правильным решением. Решением честного копа, который ненавидит таких, как Ричард. И он заслуживал эту ненависть. Втройне заслуживал. И может лишь едва рассчитывал на какое-то небольшое снисхождение.

Вообще на что-то рассчитывал.

Наивно.

Он делает вдох и выдох, прижимаясь лбом к мягкой поверхности входной двери. В ту снова стучат кулаком, и вибрация отдаёт куда-то в черепную коробку, вызывая желание прострелить висок, чтобы череп перестал странным образом чесаться изнутри.

Ему не хочется заканчивать свою жизнь так. Это ведь будет даже не от рук человека, ради которого пошёл против себя, против всего в своей жизни. И даже не столь важно, почему. В этом нет смысла разбираться. Это пустая трата времени, ведь даже общаться с Ридом не выйдет. Просто. Конец. Такой, каким он себе его частично и представлял. Бесцветный или даже мрачно-серый и пустой.

Как и весь Кольт сам по себе.

Требуется лишняя минута на то, чтобы открыть дверь. Когда уже слышно злое чертыхание и удаляющиеся шаги. Это как вылезти из танка под артиллерийский обстрел. Нужно решиться. Быть готовым к тому, что от тебя останется только лишь решето в случае всего одного неудачного действия. И он готов. Потому что, наверное, хочет увидеть этого человека вблизи ещё разок. Слабо улыбнуться. И сказать, что не жалеет. Увидеть ненависть в этих светлых глазах. И уйти с ней. Умереть либо же просто оказаться в тюрьме с этим вечным напоминанием до самой смертной казни. Гэвин, наверняка, присутствовал бы. Смотрел бы зло и куда более ядовито, чем все вещества которые отправляют в кровь.

- Какими судьбами, капитан?

Его голос тихий, в пустоте пролётов, где почти не ходят люди – даже так не отдающий эхом. У него всё ещё пистолет за спиной, но тот на предохранителе. И глядя в спину Риду, он его опускает. Беззвучно, пользуясь не до конца открытой дверью, кладёт оружие во внутренний карман своего пальто. Там достаточная глубина, чтобы ручка не выпирала. Главное не забыть потом вытащить. Если это потом, конечно, для него наступит.

Осматриваясь по сторонам, он отмечает, что группы захвата всё же нет. Даже пары полицейских для подстраховки, которые, по идее, были бы нужны для задержания.

- Решили зайти в гости или у вас какое-то дело?

Слова не совсем соответствуют тону. Не совсем соответствуют и тени, залёгшей где-то на глубине глаз. Ему впервые в жизни страшно. Потому что неизвестно, что в его квартире в итоге мог забыть капитан участка. Мог ли хотеть застрелить его сам, как опасного преступника, или же каким-то образом допросить, а потом задержать.

Ему не хотелось в тюрьму. Никому не хочется. И Ричарда ужасает понимание того, что за Ридом он бы пошёл. Если бы тот решил нацепить на него наручники и сообщил о задержании, то пошёл бы. Прикусил язык. И ушёл. Любовь к жизни умеет быть усмирённой, когда находит что-то, чему готова выразить большее уважение.

- Не стоять же на пороге. Заходите.

Нельзя оборачиваться спиной. Но Рик поворачивается, стоит только закрыть дверь, идёт в сторону кухни. У него же, вроде, было право на последний ужин по законам? Если смерть найдёт его прямо в этом месте, то пусть ужин будет в срочном порядке перед этой казнью. Не такой дорогой, как предлагали смертникам, но всё-таки. И может быть… в хорошей компании?

- Поужинайте со мной, прежде чем надевать на меня наручники.

Говорит прямо, спокойно, но глядя в чужие глаза не особенно рассчитывает на согласие. Не рассчитывает ни на что вообще. И оттого позволяет себе впитывать это общество. Наслаждаться им так, будто в попытке надышаться перед смертью. Что, впрочем, не было столь уж далеко от истины.

В его обществе всегда было пусто. Никаких друзей, никаких даже знакомых. У него не было мимолётных увлечений или каких-либо бесед вне рабочего пространства. Только книги, редкими россыпями появляющиеся в разных квартирах или домах. Просто потому, что их он покупал по желанию, заходя прямо как есть в книжный. В нём ничего не выдавало того человека, что способен прострелить кассиру голову за глупость или медлительность.

Гэвин не вписывается в эти правила.

Во все правила.

И Ричард усмехается, про себя отмечая то, что Рид умудрился разрушить всю его систему в короткий срок. Ничего не делая – растоптать на корню. Заставить вспоминать единственный их разговор за кофе, наслаждаться дальними реакциями на мелочи, которые вносил в чужую жизнь. Кофе и ланч. Состояние питания капитана и правда было не слишком хорошим, почему бы не проявить заботу к нему? Этот человек её заслуживал. И много делал для других, чтобы получить немного приятного бонуса.

- Бросьте, я знаю, что с сегодняшнего дня вы ничего не ели. Эта еда не отравлена, я ведь и сам буду её есть.

Ничего не ждёт. Но за рёбрами как-то жмётся, грубым точилом скоблит по белым костям, стачивая их до острых пик, что впиваются в кожу изнутри. Кладёт приготовленное мясо уже на две тарелки, поступаясь своим привычным объёмом пищи, добавляет гарнир и ставит уже две тарелки на стол. Это пустая попытка. Но ему бы хотелось. Чтобы что-то было. Хотя бы один ужин, один диалог так, будто ничего неизвестно. Невозможность всего этого оставляет осадок, усталость и сбитые эмоции во взгляде напротив – тоже.

Ему необходимо держать себя в руках, но это даётся сложнее привычного. Упираясь ладонями в стол, стоя над ним, он опускает взгляд с усмешкой вниз. Поворачивает голову чуть в сторону, прикрыв глаза.

Рику никогда в жизни не было так больно. Необъяснимо. Странно. Словно мальчишке, который не получил желаемое место в соревнованиях, хотя отчаянно этого жаждал. Только тут дело было не в призах и не в возможных регалиях. В человеке. Общества которого, минимальной симпатии которого остался лишён.

- Не думал, что вы на самом деле приедете.

Потому что правда не представлял, что это случится. Полагал, что это возможно. Вариант, в котором как раз должна была участвовать группа захвата или хотя бы кто-то из участка. Он уже должен был скрученным ехать куда-то в камеру департамента или в допросную. И неважно, что на него только косвенные улики. У Рида на руки пришло почти чистосердечное признание. Только странное. Его можно было бы переврать.

- По крайней мере один.

Наверное, жаждать продлить разговор хотя бы искусственно – не особо разумно. Ему, не привыкшему говорить много в целом, подобное даётся не особенно легко. Но даётся. Желание хоть немного заполучить ещё берёт в нём верх.

- Но я хотел вас увидеть.

И в его словах – ни грамма лжи. Фактически, ему ещё ни одного раза не пришлось врать Гэвину. Начинать не было никакого желания. Это и так слишком короткое общение, чтобы омрачать его сильнее, чем может омрачить покушение на убийство. Хотя, казалось бы, куда сильнее.

- Увидеть вас живым и здоровым, Гэвин.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

Для человека, который в своей сфере работает давно, он допускает очень много ошибок последнее время. И это не случайные ошибки, свойственные людям самим по себе, это ошибки намеренные. Те, которые делаешь по доброй воле, которые подчёркиваешь словно бы ярким, перманентным маркером, чтобы сразу было видно. Вот, тут ошибка. И да, такая показательная, что впору самому застрелиться. Если бы у него раньше хоть одно задание сорвалось так, наверняка его бы уже ждала пуля в висок из тех, что были в его собственном немаленьком запасе, раскиданном то по квартирам, то в сумке, с которой он везде и таскался основную часть времени, когда нужно было закончить задание.

Смотря на Рида он понимает, что ходит по самой кромке ножа. Один неуверенный шаг и от него ничего не останется, подобно порванной нитке вся жизнь обрушится. Весь показательный блеск и чистота того, как у него появляются доходы и откуда, зачем ему лицензия на оружие и почему он вообще умеет из него стрелять. Однажды, в самом начале его работы, когда только приходилось набирать некоторую популярность, Ричард был близок к тому, чтобы от него что-то узнали, получили. Тогда его сберегла предусмотрительность, умение говорить ровно и спокойно абсолютно что угодно и, пожалуй, удача новичков тут тоже была несколько причастна. Потому что у него тогда даже отпечатков не взяли. Ну оружие и оружие, стреляю в тире, вот лицензия, вот абонемент. Правда приходилось действительно ходить туда стрелять. Чтобы можно было проверять по камерам, чтобы люди там знали его в лицо. Это обеспечивало натуральность вранья.

Что обеспечит ему безопасность сейчас, когда капитан выкладывает отправленные пули прямо на стол? Когда ему не нужно никаких доказательств, не нужно ничего. Он уже всё знает. От этого слегка пробегает холодок по спине, и потому садится он более резко, неаккуратно, ножка стула противно скребёт по полу из-за этого.

Притянув к себе одну из пуль, ту, что не была боевой, на которой оставалась гравировка, Рик крутит её в руках, разглядывая так, будто перед ним какой-то редкий драгоценный камень, а сам он просто обычный ювелир-огранщик. Смотрит калибр на свет, проводит большим пальцем по рельефному дну, по отмеченным на металле буквам.

Это, вероятно, допрос. Может пока и не под протокол, но допрос. Ему знаком этот тон, эта решимость, ультимативность действий. Уголки губ чуть вздрагивают, отражая что-то очень похожее на болезненную улыбку, потому что всё-таки смел надеяться, что всё не закончится так. Допрос, может быть даже вежливая просьба проехать в участок. Если в Риде говорила просто его какая-то принципиальная черта, малейшее уважение, то… это уже было что-то. Больше, чем ничего. Хотя, конечно, радоваться этому Кольт не собирается.

- Я так решил, - говорит очень просто, так, будто это могло бы объяснить что-то, им обоим, - Вы хороший полицейский, хороший человек. Не то чтобы в мире вы были такой один, но этот город много потеряет, если вы умрёте.

Это лишь половина правды, но чтобы озвучить всю ему нужно много времени. Больше, чем пара ёмких предложений, из которых и без того можно выделить мотив и состав преступления. Он вообще не уверен, что ему стоит говорить что-то ещё. Если и этих данных достаточно будет, если Гэвин просто не захочет слушать дальше, ведь ему всё уже станет ясно, то пусть будет так. Так ли велика будет разница при переходе из камеры в камеру, до тех самых пор, когда не приведут в стеклянную, не уложат, приковав, на плоский стол, вводя одно за одним средство, чтобы плавно убить. Смертная казнь вещь страшная не столько из-за самого факта смерти, сколько из-за того, что на тебя будут смотреть люди. Как-то ему пришлось убить начальника тюрьмы во время казни. Помещение уже видел, проходил мимо, и больше не хотел там оказываться. Но ведь редко бывает так, как хочешь, верно?

- Правда вот в чём, капитан – вы мне нравитесь.

Усмехается легко, как ни в чём ни бывало принимаясь за ужин. Это, конечно, простое желание человека быть сытым в момент, когда это может быть твоей последней трапезой в целом или же на ближайшее время точно. К тому же сидя напротив Рида ему легко думать, что это именно совместный ужин. Что в этом нет никакого «потом», которое ударит набатом по голове, которое ознаменует не только конец карьеры, но и всего остального. Жизнь, например, так, бонусом.

Это кажется почти что свиданием.

И Ричард позволяет себе это. Отрезав кусок мяса, пережёвывая его на ходу, встаёт со стула и проходит к сушилке. Достаёт оттуда невысокие стаканы, стряхивая капли воды, если они есть, в раковину. Прихватывает из холодильника коробку с соком и по-хозяйски переносит это всё к столу. Разливает жидкость по ёмкостям. Вишнёвый. И цвет настолько насыщенно красный, что у него это вызывает какую-то нездоровую цепочку ассоциаций с кровью, которую он не собирается озвучивать и даже намекать как-то. Ни к чему портить человеку аппетит. А ему, видевшему уже все неприглядные части человеческой смерти, вызывающему их, в общем-то давно всё равно. Его желудок для этого слишком крепкий, а рассудок достаточно подготовлен.

- Вам не нужна толпа полицейских, чтобы задержать меня или убить, вам это простят, всё же мистер Камски был не последний человек в штатах, - садится обратно, старается не поднимать на Гэвина глаза, чтобы не увидеть там ненависти, не увидеть сухого раздражения, самообман в его ситуации не так уж и плох, - И да, можете считать это чистосердечным признанием. С ним абсолютно никогда нельзя было договориться о компенсации вместо исполнения.

Говорить правду оказывается простым занятием. В том ли дело, что человек напротив стал странно важен в абсолютно пустой и размеренной жизни, или же в том, что ничего уже нельзя изменить – понять было сложно.

Ужин получается интересным. И он сознательно не спешит, пытаясь растянуть себе это короткое удовольствие, как только сможет. Неправильное решение. Ему бы подсыпать в тот же сок снотворное, что у него есть, да оставить тут полицейского сладко дремать до завтрашнего утра, а самому уйти. Избежать лишнего внимания. Исчезнуть в пыльном и неоновом Детройте не так сложно, как могло показаться. Некоторые места настолько яркие, что потеряться в них – дело лёгкое даже если и не специально.

- Я должен попросить вас кое о чём, - усмехается едва, делает глоток, прежде чем всё же поднимает взгляд, смотря в глаза, запоминая их неидеальный цвет, приятный оттенок, - Мне нужно будет закончить одно… дело. Без этого всё то, что было у мистера Камски окажется в ещё более плохих руках. Думаю, нам обоим в своём роде не хотелось бы этого. И я с этим в любом случае разберусь быстрее, мне не нужны улики и свидетели для вынесения обвинений.

Ему необходимо было лишь быстро придумать, как действительно вырвать себе ещё время, потому что едва ли его так уж и отпустят убивать людей. Конечно. Прямо сейчас. Забавная была бы картина.

Весь этот диалог – неправильный. Странный до самого основания, пропитанный чем-то таким, чего не должно быть в целом. Не может тот, кто должен был убить, испытывать ненормальную симпатию к своей цели. И из чего вообще выродилась эта симпатия? Из одного диалога и крайне внимательного наблюдения? За столько лет работы это первый случай, и, разумеется, последний. Больше таких ему и не представится. И Рик не уверен, что второй раз такой фокус бы с ним прошёл. Он сам не уверен, как это сработало. Может дело в том, что в Гэвине чувствовалось, да и заметно было, то, что тот до боли схож с ним, вместе с тем будучи противоположным во многом. Или же всё упиралось в то, что этот характер вызывал какой-то странный резонанс на дне того, что называли душой.

Резонанс этот сейчас тяжёлой рукой держал за горло, длинными когтями входил под кожу между рёбрами. Из-за этого словно бы сбивалось немного дыхание, становилось чуть более глубоким, более частым. Или это из-за того, что человек напротив кажется в шаговой доступности, но понимание ситуации отдаляет его очень сильно? Свои мальчишеские размышления он откидывает в сторону с нотой хорошо скрываемого раздражения. Обиды. Тоже юношеской. Потому что умел быть привязанным только к своей работе, а сейчас пытался наскоро красными нитками прошить себя и того, кому это не надо.

Нитки словно бы чернеют у него в руках. От той крови, которой пропитываются, что стекает с его пальцев.

Свои симпатии ему приходится давить в зачатках. В едва распустившихся, получивших жизнь, ростках, выросших на том пепелище, что у него было внутри. Только вот нарушать эту хрупкую сладкую до боли ноту не хочется так уж явно. И знание того, что всё это – пустое, никак не упрощает ситуацию. В тридцать с лишним уже это хорошо понимаешь. Что не будешь никому нужен. А это короткое, но ощущение привязанности. Мимолётное тепло, греющее само по себе, ещё не требующее никакого ответа.

Ричард чертовски замёрз. И весь он – как кусок льда, обтачиваемый по заказу в нужную скульптуру.

- Знаете, улыбающимся вы мне нравились больше.

Поглядывая исподлобья, усмехается тонко, заканчивая с остатками ужина – тянуть больше просто было невозможно, если он не собирался начать есть тарелку. Всему хорошему когда-то ведь должен был приходить конец. Даже если этого хорошего и было-то всего ничего.

- Может, вам для этого нужен кофе? Так и не понял, как это работает. Не то чтобы с этим хмурым выражением лица вы выглядите плохо, но всё же.

Ричард отодвигает тарелку в сторону, стараясь издавать минимум шума, чтобы не спугнуть случайно хрупкий момент, который хочет урвать. Упирается локтём в стол, наклоняясь через него, мягко нажимая на складку между бровей, образовавшуюся наверняка невольно. Кажется, этот человек очень много думал. Это импонировало. Хотя, казалось бы, куда больше-то?

Ему хочется сделать что-то. Что-то такое, чтобы стало немного легче и рассосалось ноющее чувство в груди. Ему чертовски не хочется умирать, не хочется, чтобы сейчас всё закончилось и пришлось послушно подниматься с места, собираться, уходить в участок. Никто не хочет потерять свободу.

Сейчас у него в голове особенно чётко расписаны все жизненные детали. За тридцать пять лет ему всё-таки не доводилось ощущать такого же странного, но приятного увлечения. И то одностороннее, да и приведшее ко всему, что было сейчас. К убийству заказчика, к необходимости как-то подчищать лишние хвосты. Не то чтобы жизнь у него была тяжёлой. Просто не наполненной ничем, кроме книг и работы. Раньше ему это никак не мешало.

- У вас остались ко мне какие-нибудь вопросы? А то вдруг у меня адвокат во сне сейчас икает от ужаса.

Не так страшно остаться одному, как ощущать, что шанс бы может и был, просто не у тебя. И в итоге твоя смерть будет выглядеть для тебя как-то не стереотипно. Со шрамом на переносице, с серо-зелёными глазами и голосом, что вибрирует где-то внутри.

- Вы просто заслуживали заботу, капитан. И я вам её дал. Потому что хотел о вас позаботиться. Хочу. Но отправлять кофе после казни мне будет трудно, не обессудьте.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

В его жизни всё крутилось вокруг смерти. Это была его константа, единственная правда, на которую можно было бы опираться. Потому это его работа, это то, чем он жил. Тяжёлая винтовка, приятный холод, что отдаёт её металл, ощутимый совсем едва кожей на лице при приближении к прицелу. Ему нравилось оказываться в положении ожидания, в том моменте, когда в твоих руках находится этот последний рубеж. На убитых было всё равно. Те никак не трогали, не задевали, не огорчали ничем. Потому что это просто люди. И он – просто человек. Все они когда-то умрут. Ничего личного.

Оттого на происходящее он смотрит под каким-то другим углом будто. На что-то, что так поразительно связано с жизнью. И от этого теплеет внутри, разливается, как плавленое золото, по брюшной аорте. Мягко. Отдавая блеском и искрами, жжением лёгким, но терпимым. Эта болезненность могла бы даже понравиться, если бы только не грозила перерасти в чудовищную опухоль, которую придётся вырывать с корнем.

Ему, наверное, не верят. Или верят, но не до конца. Ричард не знает ответ на этот вопрос, ему не под силу залезть в чужую голову. Всё, что он в данной ситуации может, это отсчитывать время до момента, когда всё будет решено. Это права выбора отдаёт, не оставляет себе. Его задача, именно задача, сидела прямо перед ним. И вполне себе живая. Проваленная миссия. Первая и, он знал, последняя. Больше подобного нельзя допускать. Не потому, что это плохо для работы, хоть это и было одним из главных критериев. Потому что Гэвин казался экземпляром единичным. И менять это странное ощущение на какое-то новое – не хотелось. Да и надо ли? Будет ли возможность?

Всё в чужих руках. И он ждёт решения, заключения о своей судьбе, слишком спокойно.

Выстрел или провернувшийся лишь барабан. Русская рулетка без револьвера, кто-то из них всё равно непременно умрёт. Не сегодня, так завтра, и выстрел грохотом прожжёт воздух. В его силах только тянуть этот момент, если сейчас что-то пойдёт не так. Хотя, казалось бы, что ещё может пойти не так. Более «не так» стать не могло.

Грохот действительно поражает. Но он лишь в воображении Кольта, похож правда на глухой выстрел, что тонет где-то в безразличных стенах многоквартирного дома. У него сами собой шире открываются глаза, когда на стол ложится бумажка с адресом. Когда этот невозможный человек говорит, когда словно бы… дарит ему возможность жить? Отдаёт ему свободу просто так, без каких-либо условий? Рид мог бы потребовать что угодно. От процентов за каждый заказ до того, что его лично охраняли, подобно цепному псу. И он бы сделал. Последовал бы. Просто потому, что был заранее согласен на любой вариант. Многих ему не хотелось, но препираться бы точно не стал.

Выстрел этот не имеет никакого дыма, будто был сделан через глушитель. И даже запаха пороха не ощущается, а уж за всё время он научился различать даже его полутона, когда убирался с места преступления.

Ричард сидит непозволительно долго на своём месте, не двигаясь. Смотря куда-то в точку, в сторону закрытого плотными шторами широкого окна. За этими окнами были грязные улицы, такие же грязные дома, заляпанные красками всех цветов радуги и отвратительных световых вывесок, которые давно следовало бы уже поменять на более приличные.

В тишине квартиры слышны шаги, слышно движение, размеренное. Как открывается дверь, имеющая на самом деле очень простой замок, открывающийся простым проворачиванием внутренней защёлки. Ещё немного – и прозвучит хлопок, знаменующий, что дверь снова закрыта. Он будет один, в полной безопасности, и никто не сдаст его, не найдёт в это квартире по крайней мере до утра. А там можно уже перебраться в другую, в другом районе. И выглядящую несколько приличнее.

Со своего места Ричард срывается в одно движение, стоит только увидеть перед глазами образ усмехнувшегося полицейского и осознать до конца, что встреча эта последняя. Он нагоняет капитана, дёргает на себя открывшуюся дверь через чужое плечо, закрывая её. Со спины обнимает, подхватывает одной рукой под подбородок, второй просто держит за пояс. Проводит кончиком носа по небольшому оголённому участку шеи, поднимается по загривку вверх, прикрыв глаза, утыкается в затылок. Делает глубокий вдох. Пахнет немного порохом, пылью города, шампунем и чем-то ещё. По отдельности запахи простые, не привлекательные, но вместе – остаются у него в памяти. Продавливаются, вытачиваются так, будто это важнее навыков стрельбы.

- Почему вы? – шепчет тихо, касаясь губами волос, и качнувшись вперёд на полшага, чтобы прижать к закрытой двери, но не давить, - Потому что не смог бы отобрать жизнь у того, кто заслуживает её больше, чем я. Поэтому, капитан.

Потому что Гэвин улыбается едва, получая кофе в подарок. Потому что раздавая приказы, чуть хрипит в голосе, и видно, как ему хочется глотнуть воды, но продолжает. Потому что находясь дома, он расслабляется немного, и на его лице отражается усталость, которую хотелось утешить. Потому что у Рика на подкорке где-то возникает нездоровая симпатия, как у волка, признавшего кого-то одного своим хозяином. Без плана, без цели. Просто. По запаху, по характеру, по всему. Потому что Рид – как отражение его желаний и задавленной в детстве тоски, как опасность, облачённая в комфорт. И ему трудно это объяснить, не используя наивных нелепых формулировок, которыми раскидывались лирические герои в популярных фильмах и сериалах. Потому что это – не про лирику. Это про что-то серьёзнее. И пресловутый первый взгляд тут не имеет никакого значения.

- Потому что вы лучше, чем хотите думать. Чем думают ваши подчинённые. Поверьте, тому, кто видел вас круглые сутки недели подряд.

Возможно сжимает он чуть сильнее, чем было бы необходимо, и всё же не применяет всей силы рук. Чтобы не оставить следов, чтобы не мешать дышать и вырваться в любой момент. Прострелить ему бок, например, или грудь. Что угодно. Этой мысли он невольно усмехается, сам для себя отнимает последний кусок приятного, тягучего. Что болью разрезает сейчас ему всю грудь. Всё тело, выкручивая мышцы и связывая крепкие кости, как пластилин, в узлы. Мягко совсем прикусывает зубами загривок, словно отмечает свою нездоровую привязанность, которую будет из себя пытаться выдрать. С корнями выдернуть, грубо вырезать по коже, если надо, до полостей костей вытряхнуть.

- Идите. Не уверен, что тут безопасно даже мне, не то что вам.

Отстраняется осторожно, отпускает, и, дождавшись, когда Рид отпрянет от двери, открывает её. И закрывает тоже. За спиной капитана. Отвернувшись, прислоняется к мягкой поверхности, безразлично тянется к пальто, вытаскивая из внутреннего кармана пистолет. С ровным металлическим звуком затвора перезаряжает. Спать он будет с ним, определённо. Если вообще уснёт с этим непонятным, раздирающим его чувством. Будто потерял по меньшей мере какую-то важную конечность. Руку, например. Только вот рука на месте. А что-то ещё – нет. И от этого ноет, крутит. И на выдохе приходится это отпустить. Что бы с собой не унёс Гэвин, это, наверное, заживёт. Всё заживает.

Так было правильно. Ничего личного.

***

Перед глазами мелькают тёмные в вечернем полумраке стены домов. Безразлично мелькают то кирпичами, то панелями, один за одним, один за одним. От бега у него уже жжёт в лёгких, воздуха начинает не хватать, и Ричард проклинает свою проклятую привычку иногда курить. Это чертовски не вовремя даёт о себе знать, хотя прежде таких проблем у него не было. Сказывается то, что бежать приходится уже минут двадцать, такой забег с грузом в виде винтовки, отягощающей сумку, перекинутую через плечо, несколько… выматывал, если не сказать, что пытался привести к отключке.

Откуда, чёрт возьми, полиция вообще узнала об этом проклятом и забытом богом месте? Он тормозит у какого-то из домов, забегая в подворотню, чтобы немного отдышаться. Прислоняется спиной к грязной стенке, собирая чёрным пальто абсолютно всю грязь, какая в этом месте вообще только могла быть.

Уравнивает дыхание, стараясь контролировать его громкость, прислушивается к бегу неподалёку и очень сильно приглушённым голосам. Слов не разобрать, только сам по себе факт разговора, переругиваний.

Изначально они приехали не за ним. Да и вообще не видели в лицо, только со спины. Едва ли в темноте, в районе, где даже с фонарями туго, могли заметить многое. Тем более что чёрное в чёрном трудно разглядеть.
С чего вдруг доблестная полиция решила поговорить с одним из подручных Камски – вопрос актуальный. Раньше это их не волновало от слова совсем, и его постоянный заказчик творил в городе, да и много где по стране, что ему заблагорассудится. Что поменялось даже думать не хотелось.

В бег приходится срываться снова резко, когда шаги становятся совсем уж близко. Нырять глубже в подворотню, залезать на мусорный бак, с него допрыгивать до пожарной лестницы. Уцепившись только одной рукой, и из-за того, что он всё ещё в перчатках, рука пытается съехать, и Кольт чудом не падает обратно вниз. Выдыхает резко, подпитываемый адреналином, цепляется второй рукой и торопливо тащит себя наверх.

Когда, казалось бы, ему удаётся обходными путями начать выбираться, забравшись в подъезд дома через чердак, в одном из окне пролётов он видит то, что видеть не хочет. Гэвина гребанного капитана Рида.

Его обнимает необъяснимая злость, что-то вперемешку с обидой, будто его предали, обманули. Неужели знал? Неужели просто решил поймать с поличным, чтобы не смог каким-то образом оправдаться и отбрехаться, чтобы никакой адвокат не помог? У него всё леденеет внутри, покрывается хрустящей морозной коркой, когда он с новыми силами бежит вниз. Ему ведь ничего не обещали. Не обещали правда спасти, дать свободу по-настоящему. Но Ричард поверил. Чёрт дери, он ведь правда поверил, что этот человек отпустил. Что позволил жить. И ему больно. Так чертовски больно от того, что даже тот, чью жизнь он вроде как пощадил, не хочет просто проигнорировать его. Хотя бы… не напоминать. Не задерживать лично. Пожалеть если уж не преступника, то ту личность, что этим преступником являлась. Не бить эту больную, тяжёлую симпатию ногами. Которая обливается кровью, вместе с сердцем, пропускающим удар.

Это закономерно. Ведь у них нет ничего личного.

И всё-таки необъяснимо режет в груди. Ведь для капитана это всё тоже. Ведь Рик помогает ему, чтобы город не утонул сейчас в убийствах и делёжке кормушки. Чтобы этот человек жил, работал, чтобы у него появилось чуть лишнего времени на себя. На какие-нибудь отношения, в конце-то концов. Чтобы Гэвин стал счастливым. Это лишь один кирпичик в этот фундамент, но он закладывал его искренне.

И вот, к чему всё это пришло.

Он поджимает губы, выглядывает в окно первого этажа, прикрываясь стеной. Выбирает себе момент, доставая из сумки пистолет. И выходит быстрым, уверенным шагом на улице. Оглядывается как хищник, проверяя, чтобы никто его не видел. Вымеряет шаг так, чтобы не шуметь слишком сильно. Буквально подлетает к Риду со спины, обнимает почти за пояс, как в тот раз, упирает холодное дуло в висок.

- Добрый вечер, капитан. Неожиданно вас тут увидеть. Отличное место для прогулки, верно? – при первой же попытке вырваться с силой сдавливает, дёргает рукой с пистолетом, грозя оставить как минимум царапину в довесок к дополнительной дырке в теле, - Не прогуляетесь со мной?

Ему не удаётся сдерживать ледяную злость, что звенит в голосе. Ричард бросает взгляд по сторонам, пользуется полицейским, как прикрытием, чтобы отступить. Его доморощенные служащие даже и не замечают. И собирайся он правда убить их начальника – ему бы это ничего не стоило. Но не сможет. Да и не хочет. Боль сжирает его, но он простит. Отпустит. Потому что должен. Всё нормально. Гэвин прав. Это-то и тошно.

- Давайте, я немного спешу.

Они идут вдоль стены дома, по тени, так, что различить каким именно образом идут два человека трудно. Тем более, если не озадачиваться тем фактом, что кому-то тут могут угрожать оружием.

- Вы ведь наверняка приехали на машине. Не затруднит меня подбросить?

Почему так больно? У него ноет каждая клетка в теле, пульсирует, кровит будто. И потому Кольт торопится добраться до машины так, чтобы как можно быстрее опустить пистолет. И всё же, спустя короткий миг раздумий, забирает капитана с собой. Усаживает его на переднее сидение всё ещё под дулом. Будет потом вполне честно рассказывать, что выбора у него не было. Алиби. Хотя, конечно, кто упрекнёт его в помощи убийце. Даже тот самый убийца бы не смог, его ведь приехали поймать.

Чёрт… больно.

Вести приходится одной рукой, вторую держать снизу, по самой кромке сидений, направив дуло в сторону сидящего рядом человека. Это напряжение спадает только тогда, когда они добираются до квартала недалеко от очередной его скрытой квартиры. И в общем-то, показывать, где прячется сейчас, неправильно, и его тут непременно застрелят при задержании. Но не может. Просто, чёрт возьми не может перестать верить этому мудаку, даже если тот его и решил упрятать глубоко и ненадолго, до ближайшей очереди на смертную казнь.

- Вылезай.

Бросает ровно, холодно, выскакивает из машины и сам, хлопая дверью громче, чем когда-либо вообще. Достаёт с заднего сидения сумку с оружием, снова тащит Рида за собой. На этот раз сбоку, прикрываться им, чтобы его лица в случае чего не увидели, больше не нужно.

До квартиры доходят быстро, и ключи он кидает тоже Гэвину, чтобы тот сам открывал. У него, всё же, заняты обе руки.

Выдыхает, действительно выдыхает Ричард только тогда, когда дверь за ними закрывается. Заглядывает в эти невозможные глаза в полной темноте квартиры, тонет в них, чёрт бы побрал этого капитана. И не может заставить себя просто всё отринуть, будто не испытал чего-то тёплого, будто не ломило под рёбрами от странной нежности и желания заботиться, неясно откуда взятого. Подходит совсем близко, не отрывая взгляда указывая дулом в сторону своего виска. На его лице выражается исключительное безразличие. И только цвет глаз темнее, на дне – болезненная тяга. Нажимает на курок легко. Пустой щелчок звучит даже для него оглушающе. И второй за ним. И третий. Пистолет не был заряжен. Он бы просто не смог убить этого человека. Однажды ведь уже не смог.

Оружие с грохотом падает на пол, а он сам весь порывается вперёд. Обеими ладонями касается лица и шеи, целует крепко, резко, до боли. Отбирает, не ожидая никакой взаимности. В иное время это можно было бы посчитать насилием. Принуждением. Но он отпустит. Искренне знает – отпустит. Только в один момент срывается, целует с болью такой, что у него трещат кости, большими пальцами по щетине гладит совсем бережно. В глазах горячо. Будто хочется заплакать. Только ему лет двадцать уже нечем. Но легче всё равно почему-то не становится.

- Убирайся, - отстранившись также резко, как прильнул, отталкивается в сторону, утирая ставшие влажными губы рукавом пальто; выдыхает горячо, прикрывает глаза, всё-таки чувствуя, как давит ком в горле, - Меня тут через час не будет, можешь не пытаться вызывать сюда своих.

Отходит на шаг назад, чтобы можно было выйти, не поворачиваясь спиной стаскивает с себя пальто, вешая то слишком грубо для дорогой ткани. Сумку с оружием кидает на подставку под вешалкой, чтобы сразу же взять ту с собой, когда будет уходить. Ему нужно принять душ и переодеться. И убираться как можно быстрее. И стараться не смотреть на Гэвина. Потому что внутри будто граната взорвалась, только ошмётки горящей плоти.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

Дверь закрывается. Хлопает так громко, что ему на мгновение кажется, что он даже и вовсе – оглох. Тут же висок простреливает болью, будто началась самая настоящая мигрень, и Ричард, закрыв глаза, прислоняется к стенке рядом. Так, не открывая глаза, и стягивает перчатки с рук. Кидает те куда-то в сторону сумки. Предполагает, что в сторону сумки. Когда открывает всё же глаза, то видит их именно там, сверху, чуть съехавшие по молнии вдоль. Это уже профессиональная деформация попадать в цель даже не думая об этом. За исключением одной конкретной головы. В эту мишень ему попасть не удалось бы даже с открытыми глазами и чётким направлением. Просто отвёл бы прицел специально.

Он не идёт следом. Не пытается вслушаться в ритм шагов. Потому что не хочет сорваться, не хочет вернуть к себе. Это будет неправильно. И глядя в эти какие-то до боли честные глаза, с налётом странного чего-то, может быть, разочарованного, неестественно верил. Нелогично доверял. Продолжал это делать, хотя ещё сорок минут назад ему готово было раздробить весь позвоночник одной мыслью о том, что Гэвин просто сдал его. Предал. Хотя, конечно, громко было называть это предательством. Их ведь совершенно ничего не связывало. За исключением очень странных диалогов и его собственной нездоровой привязанности, и тяги.

С силой оттолкнувшись от стенки, которую подпирал, уходит в душ. На ходу стаскивает водолазку, совершенно непривычно себе скидывая ту на тумбочку со всякими принадлежностями для ванной, умывания и прочим, что хранились тут давно. Там же где-то внизу лежала пара запасных обойм. На всякий случай. Этот всякий случай был предусмотрен во всех квартирах, под искусственным дном ящика.

Горячая вода ничуть его не успокаивает. Только снимает напряжение в мышцах, из-за чего дышать становится проще. И упираясь лбом в кафельную стенку, он устало выдыхает. Будто все силы ушли у него на то, чтобы дотащить сюда капитана и просто отпустить его. Неправильно было его отпускать. Даже если и диктовало это странное, ненормальное в этом ключе доверие. И почему-то тот факт, что с этим человеком могло что-нибудь случиться волновал его больше, чем то, что мог ошибиться в выборе доверительных отношений.

Отношений. Громкое слово. У него не было уверенности, что это было хотя бы что-то. Его никогда отношения как таковые не интересовали. С его работой, с его жизнью, подобное было бы пыткой для другого человека. Да и для него самого тоже. Это лишнее беспокойство, которое в хладнокровных убийствах будет только мешать. Никогда не знаешь, кто сочтёт тебя конкурентом на этом поле или же решит, что шантажом с помощью близких можно вынудить тебя работать даром.

Конкурент.

У него зарождается мысль, которая не возникала всё время, пока он был на месте, недалеко от своей цели. Тогда ему было слишком неясно, откуда вообще стало известно об этом месте. Как всё это получилось. Никто, кроме Рида, не мог ничего знать. Хотя и тот, конечно, знал недостаточно, чтобы направить на него цепных псов. Сейчас это принять было легче, пусть логика и пыталась убедить в том, что он просто слишком симпатизирует тому, из-за кого, скорее всего, и умрёт.

Но ему больно и сладко вместе с тем вспоминать произошедший поцелуй. Это горькое прощание, которое никому из них было не нужно. Острое со всех краёв, фантомно раздирающее губы лезвиями. И всё ещё – приятное. Настолько поцеловать кого, ещё раз, ему прежде не хотелось. И плевать на всё остальное. Пусть горит синим пламенем.

Выходя из дома снова, собравшись, но даже не просушив толком мокрую голову, он просто прочёсывает волосы пальцами назад, чтобы не лезли в глаза, и с решимостью на грани невозможного отправляется обратно. Ему известно, что там целая куча полицейских. Вероятнее всего, что там даже будет через какое-то время и капитан. У него такая работа. Быть на подобных местах. Помогать расследовать глобальные дела, вроде связанного с Камски. И это ни капли не волнует его, как простого убийцу с простыми целями.

Демонстрировать уровень своего профессионализма, кичиться им – не было в его стиле, в его характере. Но кто-то явно требовал от него подобного проявления, доказательства, что с ним лучше не связываться, не вставать против него. Получат. Даже два, если попытаются противопоставить действительно что-то и тому, кто стал ему неожиданно важен.

Помешать хотели не Ричарду. Кто-то хотел убрать Рида профессионалом попроще и подешевле. Может быть даже – и не профессионалом.

И это было ошибкой. Оставить ему намёк, с которым теперь у него белеет всё пятнами перед глазами, расходится, расползается бликами. Ещё никто не умер, но ему отчётливо слышится запах крови и пороха. И перчатки на руках чуть поскрипывают привычно от сжатия пальцев в кулак, когда он возвращается на место. Когда видит, действительно, вернувшуюся машину. Ту самую, на которой сбегал отсюда.

Сейчас полицейские успокоились. Патрулировали просто, переговаривались вяло, переругиваясь о какой-то сущей ерунде. Рик обходит их, добирается до места, с которого будет видно территорию его цели. Особенно высоко в этот раз подняться не выходит, слишком некомфортная локация и дополнительно к этому ему придётся очень быстро сбегать, если не хочет оставить следов для этих шумных болванчиков. Но и этого достаточно, чтобы ощущать себя в этом комфортно. Собирать винтовку, проталкивая заодно пулю, пересаживаться поудобнее, примеряясь к прицелу уже привычно.

В перекрестии не видно голову. Только мелькающие то и дело плечи. У него достаточного терпения. Достаточно настолько, чтобы выловить всего один момент и на выдохе спустить курок. Выстрел пробивает стекло окна напротив него. И Кольт позволяет себе насладиться видом в прицел лишние пятнадцать секунд. Кровь на противоположной стенке импонирует ему.

Собираться приходится быстро, заметать следы, встряхивая головой, чтобы разметавшиеся ещё влажные пряди не падали на лоб. Дальше ему придётся искать того, кто сейчас должен был следить за Гэвином. Такой должен был быть. И есть лишь единственный способ чтобы узнать, кто это, и что-то с этим сделать.

Усмешка режет губы прохладно, пока он уходит, отступает с места преступления. Его, очевидно, должен был кто-то обыграть. Но вот он двигает очередную фигурку на доске и ждёт следующего хода. Кто выиграет – покажет только время.

***

Ждать капитана дома – занятие в крайней степени неблагодарное. Тот притаскивается настолько поздно, что можно считать, что даже и рано. По идее, если у него было верное понимание рабочего графика полицейских, Риду предстояло отправиться на работу часа через три.

- Не думал, что простое убийство, которого все так ждали, вызовет столько мороки, что придётся спать на работе.

Говорит негромко, но достаточно слышно пришедшему владельцу квартиры. Проникнуть в дом было не так уж сложно, ему ведь и код доступа был уже известен. Очень практичным было прошлое наблюдение. Только вот сидеть почти неподвижно, тихо и в темноте было уже не столь заманчиво. Необходимо было, чтобы никто из соседей не мог сказать, что кто-то есть дома. Лишние вопросы, которые могли бы появиться к человеку при исполнении, никому не были нужны.

Он позволил себе немного похозяйничать. Закрыть плотные шторы на окнах во всех комнатах, закрыть сами окна, открытые на небольшое проветривание. И так было достаточно сыро, пыльно и холодно даже. Если целью подобных проветриваний не был бронхит, то тогда средства себя точно не оправдывали.

- Опусти оружие, я оставил сумку у тебя в ванной.

Поднимает взгляд на Гэвина и, очевидно, делает это зря, потому что тут же проваливается в эти глаза. В них что-то… туманное. И будто бы с намёком на то, что их обладателю плохо. Невозможно понять это из-за физического недосыпа и усталости или из-за чего-то ещё. Из-за кого-то. Одним моментом его придавливает та вина, которой прежде не было. С самого момента как дверь хлопнула в той квартире – не было. А сейчас та ползёт ядом по артериям, венам и сосудам. Впитывается, чернотой внутри расползаясь.

Вставая с чужого дивана, он делает это аккуратно, чтобы нечаянно не спровоцировать резким действием. Не надеется, что его захотят слушать, позволять быть ближе хоть на пару лишних сантиментов. Вполне возможно, что прямо сейчас его вовсе выгонят, выставят прочь. Это будет правильно, закономерно, словно бы ожидал чего-то ещё в самом деле. Только наблюдать за квартирой круглые сутки удобнее находясь внутри неё. Не снаружи. Там у него вполне могли быть некоторые своеобразные трудности со случайными прохожими или с тем, что сидеть на бетоне не всегда оказывается достаточно комфортным.

Да и нужна была ему вовсе не квартира. Следить необходимо было за Ридом. За его безопасностью. Потому что стоит только на мгновение отлучиться, и следующий же стервятник попытается убрать его, возомнив себе, что стал новым Камски. То, что половине этих людей до того же лицемерного и манипулирующего всем на свете Элайджи далеко, очевидно, не волновало их взбунтовавшееся эго.

- Сдали не меня, - поясняет всё же, подходит ближе, аккуратно вытаскивая из чужих рук пистолет, откладывая тот на ближайшую горизонтальную поверхность совсем тихо, - Тебя заказали. Ещё раз. Потому нужно было выволочь тебя под перекрёстный огонь. Тогда убийство бы просто списали на то, что это был двойной заказ.

Ещё шаг ближе. Так, чтобы ощущать тепло почти. Ричард протягивает руки к Гэвину, с подавленной нежностью стаскивает кобуру, откладывая её к пистолету. Следом тянет кофту наверх, словно переодевает ребёнка, который уж засыпал на ходу и не мог оттого делать это всё сам.

- Тшш, ты устал. Не сопротивляйся.

Понижает тон, перехватывая за плечи так, чтобы удобно направлять в сторону, как он понимал, спальни. Там же почти на ходу засыпающему капитану помогает сесть на кровать, стаскивает прямо из-под сидящего покрывало, пока откладывая просто в сторону, с намерением сложить позже.

На Риде он в итоге оставляет только бельё. Прикусывает нижнюю губу, выдыхая шумно, удерживая себя от желания прижаться как-нибудь откровенно. Но в итоге только лишь едва проводит пальцами по кубикам пресса, по косым мышцам, выдавая это почти успешно за желание просто помочь перелечь поудачнее, так, чтобы прямо оказаться даже и на подушке, и под одеялом.

В один момент этот человек кажется ему… хрупким. Сильным до безумия, крепким, как чугун. Только вот чугун при ударе кувалдой разобьётся. Рассыпается так, что обратно уже точно не сплавишь без давления. И у него до боли сжимается внутри сердце, вина разъедает его кислотой. И уже засыпающего мужчину он целует только едва, в висок, гладит по плечу через одеяло. С мрачной решимостью отстраняется. Не позволит. Не даст убить. Не смог сам, не даст другим.

***

Утро получается мятым. В основном из-за количества сна и необходимости спать в одежде на диване в подобии гостиной. Прохладно. И каждый шорох заставляет открывать глаза, в боевой готовности посматривая вокруг. Проще становится только с моментом пробуждения Гэвина. Кольт запоздало осознаёт, что у того, очевидно, выходной или что-то подобное, потому что будильник не звучит. Или это он ему отключил ночью? Но выспавшееся, пусть и заспанное лицо, ему больше нравится.

- Доброе утро? – усмехается хрипло, разминая затёкшую в течении ночи шею, - Полагаю, нам нужно обсудить вчерашнее… всё? И не открывай шторы.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

В его жизни было слишком много убийств, чтобы нервничать в ситуации, когда у кого-то есть оружие, и он может воспользоваться им против Рика. Тот привык к подобному положению вещей, иногда у него выходили задания сложные, в которых отступить совсем тихо не удавалось. Это бывало слишком редко и тогда заказчик настаивал на отсутствии анонимности. Приходилось влезать в драку. Всегда в перчатках, чтобы ни следов, ни даже потожировых не оставлять. И потом ещё приходилось проверять место на наличие иных следов. Зацепок ткани одежды, волос или ещё чего-то, что могло бы выдать его в будущем. В основном его целью было нигде не оставить свою днк, всё остальное оказывалось второстепенным, хоть и тоже, конечно, важным.

Было в происходящем что-то необъяснимое. Доверие, которого возникать не должно. Потому что ещё с момента, когда в его руках был не заряженный пистолет, он только предполагал, что капитан может вытащить свой пистолет и просто всадить в его лоб уже пулю. Потому что его оружие было заряжено. И ничего уже нельзя было сделать. И борьбы за жизнь как таковой, наверное, не было бы. Нет, Кольт жизнь любил и хотел жить, только вот осознание собственной ошибки помешало бы ему вовремя среагировать. Затупило бы момент для отпора. А ведь выстрел – дело мгновения. Если не успел избежать того сразу, то уже ничего не спасёт.

И сейчас он лежит просто на диване, ощущая, как все мышцы ноют и как предательски хочется растянуться на чём-то помягче. Элемент мебели явно не был предназначен под его рост, поэтому боль в некоторых участках тела была особенно отчётливой. Думать надо было бы не об этом, а о том, что в любой момент сейчас может прозвучать тот самый выстрел.

Но даже оружие видимо остаётся лежать там, где было. Слышны только движения на кухне. Ложка, чашка, чайник, размеренные, неторопливые шаги, голос не то измученный, не то болеющий. Даже если его и не собираются убить сейчас, то никто не пообещает, что в том самом кофе не будет какого-нибудь снотворного, а очнуться придётся уже где-то в камере. Или ещё где. Сразу в тюрьме? Было бы весьма занятное перемещение. Почти телепортация. Только вот в обратную сторону не работает и это уже неприятная весьма мысль.

- Мои услуги стоят очень дорого, капитан, - отвечает всё же на выдохе, поднимаясь с дивана, испытывая крайнюю необходимость, кажется, вывернуть себе позвоночник, чтобы все позвонки встали на место, - Не разбрасывайтесь ими так бездумно, - усмехается негромко, подходя ближе, замирая как раз за спиной, по левое плечо.

Ричард может уловить естественный запах в смеси с остатками парфюма, что смешивается с ноткой кофе, идущей со стороны стола. Но его самого интересует тут совсем не кофе. И это в корне неверно. Его доверие тут грозит смертью, тюрьмой и в том не будет ничего неожиданного. Только закономерное наказание за преступления, которых было совершено столько, что не хватило бы нескольких рук, чтобы всё сосчитать на пальцах.

Глубокого вдоха хватает, чтобы уловить некоторые нотки, от сандалового парфюма до запаха кожи, что, наверняка, особенно отчётлив где-то на шее, если приблизиться ещё сильнее. Но он себе этого не позволяет. Знает, что не может, знает, что нельзя. Это всё глупости. Такие же, как и то, что почему-то Рик сейчас в чужой квартире, а вовсе не где-то в своей, замаскированной так глубоко, что оттуда вовсе и носа можно не показывать спокойно. Даже самый ушлый доставщик пиццы не нашёл бы некоторые его квартиры, а уж эти люди за зарплату были способны на многое, куда больше, чем некоторые группы захвата. Им же за пиццу не придётся платить, если они опоздают. Ну поймают в следующий раз. Мало мотивации.

- Я знаю, ты сдержал слово, - так тихо, будто это всё секрет даже от самого себя, - И никто не знает где я и кто я.

Этот разговор хотелось оттянуть, чтобы не оказаться тотчас за дверью. Там, где наблюдать за безопасностью станет намного тяжелее, где возможность защитить и как-то помочь будет приравниваться почти к нулевой. И где-то десять процентов на успех. Очень малая цифра, настолько, что придётся не спать ночами, чтобы оправдывать каждую сотую, что входила бы в неё.

Ему, как тому, кто убивает, да и кто должен был прикончить и Рида в том числе, странно пытаться того защитить, казалось бы. Но Кольт никогда не работал в привычном многим его коллегам режиме. Потому что у него не было чёткого чёрного или белого. Его цвета вообще были смешанными, потому что вся жизнь – однотонной. И в таком ключе учишься не то что различать оттенки, но и придавать каждому из них своё значение.

У Гэвина оттенок красный. Не цвет крови, не цвет страсти, как тот, что женщины иногда наносили на свои пухлые губы. Нет. У него цвет маковых полей, тех, что могут как остаться просто красивым местом природы, так и обратиться в вязкий, тягучий дурман, что забирать будет не хуже современных наркотиков. Это цвет не опасности и не мягкой интимности, свойственной людям в канун дня Валентина. Это цвет чуть темноватый, как потемневшие корешки обитых бархатом книг. Как шрам, что едва зажил и обтянулся кожей, когда ещё красный. Рубец. На самом сердце. Где-то в душе, глубоко, там, где не достать руками. Ни с того ни с сего, хотя, казалось бы, взрослый мальчик, и знает своё дело, чтобы не испытывать эмоций к цели.

Только Рид больше не его цель. И испытывать можно уже что угодно. Всё равно это всё закончится для него смертью. В семи из десяти вариантов событий. А может быть даже и в восьми. Остальные не более чем красивая история, которую хотелось бы представлять себе перед смертью.

Была даже мысль спросить, может ли капитан на казни встать поближе к стеклянной камере. Ему бы хотелось смотреть в эти глаза перед смертью. Знать, что именно за них себя похоронил. Только неясно – зачем. И к чему нужна была эта пустая жертва. Но пусть будет. Терять ему нечего. Разве что заработанные деньги и имя успешного исполнителя. Но мёртвым обычно всё равно и на первое, и на второе, и на всё в целом.

- Я думал, что ты уже приучился к приличному завтраку, разве нет? – для отсутствия лишних искушений приходится пройти на кухню дальше, добираясь до холодильника, заглядывая туда с нотой интереса гостя, который тот только может выражать, - Одним кофе сыт не будешь, ты же капитан, есть нужно регулярнее чем раз в сутки.

Содержимое холодильника, очевидно, не менялось с тех самых пор, как ему пришлось занести пакет с едой из забегаловки неподалёку. Воспоминание некстати бьёт обухом по голове, но он просто сметает его, подобно тому, как смахивают ненужные уведомления с экрана телефона. Чуть раздражённо может, да и только.

В итоге что-то всё же находится. Это «что-то» исключительно картофель, которого и хватит то, по сути, на одного, но это лучше, чем ничего. К тому же сам Кольт придумает позже, что делать с едой и как улучшить это… всё. Потому что его определённо не устраивало, если он сейчас будет бороться за чужое выживание, а потом Рид просто умрёт от истощения.

И для чего тогда надо было убивать Камски? С тем же успехом можно было просто еду у полицейского забрать и тот рано или поздно сам бы умер. Хотя, судя по холодильнику, забирать было не надо. Достаточно было просто не подкармливать.

Он сознательно кормит только Гэвина, и тем, с чем справился и что нашёл, запивая всё происходящее крепким кофе. Морщась едва, потому что вкус этого напитка ему никогда особо не нравился. Так уж выходило, что в его предпочтениях был исключительно чай и ничего кроме. То, что и кормить приходится этого человека с боем ни капли не удивляет. Они сходятся на том, что Рид просто будет должен ему ужин. Взрослые ведь люди, решать этот вопрос как-то.

Про то, что Ричард имел ввиду ужин смертников он не упоминает. Ни к чему это.

- Рано или поздно тот, кому тебя заказали, покажется. Мириться с неудачей и твоей предусмотрительностью он не станет.

Отставив полупустую кружку в сторону, он медленно и тихо обходит стол, вставая позади капитана. Тот уже доел, и только пил свои остатки кофе. Как тому было не противно их пить, вопрос, конечно, отдельный, но лезть в вопросы чужого вкуса он даже не собирался начинать. У него не так много времени для этого. Остаётся только каждую деталь отмечать привычно, записывать в память, перематывать себе пока о чём-то думает, до тех пор, пока не заметит следующую особенность.

- Это скорее всего слабый профессионал. У него уже была возможность тебя убить и даже не одна.

Про то, что он и сам не смог убить Гэвина – молчит. Потому что это не то же самое. В нём жжётся что-то, тянет под рёбрами, от одного этого запаха, вида растрёпанного затылка и обнажённой спины. Что-то странное скоблится внутри, копошится там, непривычно, незнакомо почти. Это и не то влечение, что у него бывало к женщинам, которых он затаскивал в постель ради разрядки. И не та юношеская восторженность, что была у него в средней школе к тому, кто был на два года старше. И даже не что-то среднее. Названия всему этому не подобрать, хотя оно и крутится где-то на кончике языка, будто вот-вот – и узнаешь наконец-то в чём дело.

- Я буду постоянно неподалёку, - голос звучит глухо, обещанием самому себе, смертным, скреплённым будто бы кровью и чем-то ещё, - За исключением времени, когда у меня будут… свои дела.

Было необходимо дорубить головы той гидре, которая была у Элайджи за пазухой. Чтобы всё это кануло в лету, и чтобы, наконец-то, можно было спокойно вздохнуть. После этого его, конечно, наверняка ждала та самая смерть, но по крайней мере у него всё будет сделано. Кто знает, может быть в глазах Гэвина даже будет что-то схожее с уважением. Может быть… красивая, конечно, была бы сказка. Жаль в реальности не так, а лишь чувство долга наверняка вынуждает этого человека не убить Рика на месте. Ведь всё же Камски – хуже чем он. И его последователи тоже. Благородство иногда требует крови. Большой крови. И если уж та будет на его руках, то какая разница. Там и так уже ничем не смыть следы. Полицейского даже не забрызгает. Он обещает сам себе.

- Тебе стоит быть осторожнее, Гэвин. Я готов спорить, что это кто-то из твоих сделал. У кого бы не оказалось достаточно денег, этот человек знал, что ты поедешь охранять потенциальную жертву.

Ричард кладёт руки на обнажённые плечи сидящего, большими пальцами ведёт от лопаток вверх, к загривку, разминает тот круговыми движениями, стараясь снять напряжение. Ему хорошо был слышен хруст после пробуждения. И какой-то неожиданный даже ему, болезненно мягкий поцелуй у самого роста волос, лишь короткий момент между ровными массирующими движениями.

- Это за кров.

Если в него вдруг выстрелят резко в один момент, если окажется что в ящике стола есть пистолет, то это будет нелепая смерть от потери крови, но ему хочется, и больше шансов не будет, оттого держать себя сейчас уже глупо, да и равно самообману.

Оттого макушки губами он касается даже с усмешкой.

- А это за всё остальное.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

В его силах было бы сейчас либо закончить начатое, пусть и без выигрыша в деньгах, либо же отпустить этот неудобный факт совсем. И ему бы сомневаться, размышлять о том, что из этого будет лучше. У него не было с собой пистолета, тот лежал где-то в чужой ванной, накрытый его же пальто, словно бы случайно брошенным мимо корзины с грязной одеждой. Чтобы не было заметно. Чтобы не хотелось в эту сумку залезть. Там просто обычная спортивная одежда, частые тренировки в спортзале требуют достаточно многих вещей и принадлежностей. Как раз на сумку. И неважно, что та тяжелее намного, потому что в ней много металла. То, что внутри, намного дороже некоторых машин. Потому что хорошее оружие – небольшой его каприз. Почему бы не согласиться на него, если знаешь, что до сорока тебе всё равно не дожить? И его годы как раз подходят к концу. Скоро у всего этого будет какой-то уже знаменатель, подводящий итог. Стоит ли в этом ключе исполнять что-то, что не желаешь делать? Впервые – не желаешь. Когда неожиданно не всё равно.

Он принимает решение, что нет. Ему не стать уже белым человеком в любом случае, так пусть в его заляпанных кровью и грязью прошедших дел руках будет хоть недолго, но что-то хорошее. Что-то горячее. Как солнечная искра, как уголёк из пылающего костра, ещё тлеющий алым.

Капитан Гэвин Рид.

Задание, которое он провалил, и новые хвосты, которые из-за этого человека придётся убрать. И это не сложно. Только займёт некоторое время. И за это время можно попытаться насытиться этим обществом. Обмануть себя его реальностью, окропить ядом лёгкой совсем веры в то, что у них возможно хотя бы рядовое общение. Ему не так много нужно. Самообмана будет достаточно, только бы лишь немного получить хотя бы мнимой взаимности этой неправильной ситуации. Где-то будто линию жизни просто перекорёжило, переломало, переехало поездом и это укоротило оную сильно. Пусть будет так.

Невольный смешок в возникшей тишине звучит хрипло, надломано отчасти. Мысленно этот договор он уже подписал. Определился с приоритетами, с тем, как далеко может отправиться всё, что некоторые считают за кодекс. У убийц не бывало кодекса. И это одна из причин, почему раньше Рику никогда не приходилось испытывать проблем с клиентами и заказами. Теперь, вероятно, спрос на него бы поменялся, хоть и не упал. Только до этого дня будет уже не дотянуть, но это и неважно.

- За тебя.

Шёпот тихий совсем, когда он мягко касается руками лица, когда гладит большим пальцем по скуле, наклоняя голову чуть к плечу. Ему легко перестать обращать внимание на факт близости конца. Потому он перестаёт ждать удара острым предметом или выстрела, перестаёт ждать драки. Отпускает это всё. Знает, что, скорее всего, всё сведётся к тому, что его застрелят где-то в переулке, потому что терпение любого полицейского не безгранично. Рида – тем более. И он не станет сопротивляться. Это будет закрытое дело, о котором никто, никогда не узнает. Разборки между преступниками. Ни следов, ни зацепок. Так бывает.

- Я разберусь с твоей проблемой, обещаю. Думаю, твоя работа и так достаточно опасная, так что избавим тебя от лишних неприятностей.

Нужно всего лишь найти нанятого коллегу и убить того прежде, чем он как-то успеет навредить. Несложная задача, в целом, можно выполнять даже параллельно со всеми остальными, которые представляли из себя простой набор определённых убийств. Если ему повезёт, то на днях он разберётся со всеми змеиными головами от гидры и останется только Рид. Только его дело. Последняя миссия Кольта. Звучит, пожалуй, красиво. Ему даже немного по душе эта странная ирония.

У него жжётся под рёбрами, и это совершенно не похоже на страх. Скорее на томление в ожидании удара. Но ему хватает сил не обращать на это внимания, когда наклоняется ближе, когда целует – мягко. В противовес тому, что было в прошлый раз. Извиняется за резкость, за недоверие, за то, что был не в меру жесток. Но это его работа. Она закалила его, сделала таким. Многих армия ломала доводя до психушки, он же просто не смог перестать убивать. Потому что по ночам невозможно было спать, вспоминая все лица. Ничего нельзя было сделать. Можно было только снова взять в руки винтовку, вернуться на боевую позицию. Он просто не смог уйти с полей сражений. Хотя, наверное, шанс был. Но возвращаться было не к кому, его ведь никто не ждал. Вся его семья давно погибла, а даже самые дальние родственники могут и имени его не помнить. Его пустые квартиры – логово животного, не человека.

- Прости меня, - шепчет прямо в губы, прикусывая мягко нижнюю, хотя и не ощущая до конца ответа на всё это, от чего больно тянет в груди, но он хорошо дорисовывает воображением просто ошарашенность, мешающую Гэвину, - Я не хотел, - не открывая глаз на ощупь ведёт пальцами по лицу, касается царапины от дула на виске. Правда не хотел. Но боль была тяжелее него. И сейчас – тяжелее. Но с ней можно справиться. Задавить, обмануть, пообещав, что сейчас станет легче.

Не станет.

И поцелуй, на который не ощущается и половины взаимной трепетности, вовсе не делает лучше. Только травит, наполняет лёгкие горечью, оставаясь осадком на самом дне. Ему бы захлебнуться этим ядом, чтобы пропитал собой плевральную полость, сгноил его дыхательные пути до невозможности существовать. Но так вряд ли получится.

В один момент ему начинает чудится, будто отвечают ему также мягко. Грань между самообманом, тем, чего бы хотелось, и фактами, размывается в голове. Потому что Ричард впервые не хочет так сильно знать правду. Хочет, чтобы у него осталось что-то тёплое. Не хотелось бы уходить совсем одному. Пусть у него будет иллюзия, что в иной ситуации, иной жизни, кто-то мог бы по нему даже скучать. Оплакивать. Ему ни капли не жаль, что это неправда. Такие вещи всё равно волнуют только живых. А его, наверное, даже и похоронят то в тех могилах, что предназначены для неизвестных. Когда некому хоронить. Так ли важно это будет потом? Так ли важно это сейчас?

Ричард сознательно затягивает поцелуй, углубляет его едва, почти по-юношески аккуратно. Проводит пальцами по обнажённой коже, от шеи к груди, левее, к плечу, по которому пробегается пальцами, прежде чем сжать и провести большим пальцем, массируя словно, вверх. Ему нравится каждое мгновение этого странного единения ровно до тех пор, пока в грудь не упирается чужая ладонь. Кольт чувствует это ударом, хотя, на самом деле, это не так. Улыбается едва, задавливая пробудившуюся тоску тяжёлым сапогом, и отстраняясь. Отпускает руки, кивает понимающе, прикрыв глаза. Да, пожалуй, он очень торопится. Пожалуй, этого будет достаточно.

- Мне нужно умыться, если ты не против. Кажется, кофе мало помог мне проснуться.

Рука сама тянется погладить немного по встрёпанным волосам, но Рик только сжимает ту в кулак, отступает в сторону ванной. Выдыхает уже там, опираясь на раковину, прикрыв глаза, вслушиваясь в мерный шум воды. Из отражения на него смотрит хищное животное, с заляпанной в крови пастью. С таким целоваться он и сам бы не захотел. И это вызывает усмешку.

У него тут другая задача. А для иллюзии будет хватать и присутствия. Когда-то в детстве у него вроде как было хорошее воображение. Стоило о нём вспомнить.

***

Чем дальше в лес, тем злее волки, а в их случае – чем дольше в одной квартире, тем более напряжённо становится. Дело было не в самом по себе присутствии рядом. В отсутствии каких-либо признаков киллера. И к пяти часам вечера, успев обмолвиться рядовыми буквально фразами, они с Гэвином… всё ещё не имели на руках ничего, что помогло бы в поиске.

Ждать покушения не хотелось. Кольт не мог себе позволить опоздать, даже если уверен, что профессионализмом тут не пахло. По крайней мере, кто-то, кто занимался всем делом с убийством сейчас, был либо молод ещё, либо просто очень… импульсивен. И ни то, ни другое в таком деле не было хорошим признаком. Он сам просто с первым своим заданием уже давно держал в руках оружие. И это сильно упрощало задачу по безразличию к происходящему. На спокойную голову легче делать чисто, да и в целом, думать тоже легче в спокойном состоянии.

А теперь он начинал невольно заводиться. Посматривать на зашторенные окна, на Рида украдкой, забирая каждый элемент его существования. Впитывая в себя, в свою память, как губка. Даже дома этот невозможный человек сидел за папками с делами. Что-то увлечённо помечал, чесал ручкой затылок и… смотреть за этим было приятно. Скрестив руки на груди, находясь на виду достаточно, чтобы стараться не вызывать дискомфорт у этого человека. Судя по расслабленным плечам ему даже удавалось. Только вот мешать работать – не в его стиле. Потому не говорит, не отвлекает. Хотя, как никогда – хотел бы. Спросить что-то, что нельзя было бы выяснить через свои связи, что-то, чего он ещё не знал. У него может быть ещё будет немного времени. Потом.

Это хорошо работает. Обещание, что это «потом» будет где-то. И Ричард позволяет себе перед уходом по делам слишком уж ласково коснуться волос Гэвина. Провести пальцами, взъерошить немного. Просто проходя мимо. Это то немногое, что ему может получиться урвать. И потому он как-то нечестно пытается отобрать эти моменты. Сжимает руку в кулак, отходя в коридор, пытаясь словно вжать это прикосновение в свою кожу, запечатать в пальцах. То всё равно текуче уходит с пальцев, растворяется, песком осыпаясь в воду, на дно прозрачного стакана.

Оборачиваясь на пустующий коридор, в который хозяин квартиры даже не вышел проводить… хотя, сложно его назвать гостем. Скорее вынужденным соседством. Кольт беззвучно усмехается, подхватывает свою сумку и уходит, тихо стараясь прикрыть дверь. Он здесь лишний. И потому действует аккуратно, как на минном поле, чтобы пространство не стало отторгать его, как инородный вирус.

Вернуться выходит только за полночь. Зато минус трое. И возвращаться в квартиру к полицейскому не очень хорошая идея. Это может подставить капитана, если вдруг что-то случиться. Поэтому, выгрызая себе возможность быть поближе, чтобы защитить от кого-то из «своих», он заметает следы втрое тщательнее. Старается действовать так чисто, будто бы всё это чистая случайность, просто вместо комаров теперь кусаются пули. Это занимает много времени. Это, и петляние по дворам, чтобы если что, то запутать след. Тут, в квартире служителя закона, его вряд ли будут искать. Очень уж странное соседство. И останавливаясь напротив равнодушной двери он почти уверен в том, что это – безопасно. Не ему. С собой он как-нибудь разберётся. Риду.

Вскрывать дверь снова то ещё удовольствие. Удивительно, как за время его отсутствия Гэвин не поменял замок. Не то чтобы это остановило, но задержало бы точно. Это неожиданно… радует? Словно бы его всё же ждали. Или, может быть, хотя бы не мешали прийти ещё раз. Ожидали, конечно, вряд ли. Он всё ещё тут лишний.

В квартире темно. И Ричард всё делает тихо, словно всё ещё находится на деле. Заглядывает в спальню хозяина квартиры, заставая того даже и под одеялом. Приятная мелочь. Только приходится сгрести все бумаги, открытые папки с другой половины постели, аккуратно сложив их на тумбочку рядом. Освобождённая часть кровати выглядит неожиданно заманчиво. Рядом с полицейским. И он даже проводит едва пальцами по простыни, смотрит на напряжённое во сне лицо. И из лишнего позволяет себе только обойти кровать, сев в кресло рядом, и мягко погладить по плечу, стараясь утешить нервный сон. Возможно, у него даже немного выходит.

***

Просыпается Рик от выстрела и звона разбитого окна. Открывает глаза резко, по рабочей привычке, выпрямляясь в кресле, в котором у него затекло, кажется, вообще всё, что могло затечь. Смотрит на Гэвина внимательно, проверяя, нет ли на том каких-то повреждений. Ничего подобного не замечает, и поднимается уже спустя паузу, чтобы посмотреть, откуда именно звучал выстрел.

Рвущегося вперёд полицейского старается оттеснить немного себе за плечо. Эта жизнь дороже его, её нужно постараться уберечь. Это как новая задача, новая постоянная миссия. И выглядывая в разбитое окно через край, чуть отодвинув занавеску, он щурится, но не видит никаких следов движения из здания напротив.

- Мне стоит потом пойти посмотреть.

Тихо, спокойно говорит, проводя траекторию выстрела от дырки в занавеске до стенки, на которой осталось соответствующее отверстие. Чтобы извлечь патрон приходится взять с кухни нож, немного подтянув тот к себе за рельефное дно.

- Это предупреждение. Холостой.

Он смотрит на Гэвина долгую минуту, прежде чем сжать ещё тёплый патрон в руке, убрав тот в карман джинсов, и потянуть мужчину в сторону от окон. Это удаётся маскировать под попытку затащить в постель, из-за которой приходится идти аккуратнее, ведя за собой, пользуясь элементом неожиданности. И даже уложить его удаётся, нависнув сверху, когда звучит ещё один выстрел, на этот раз не пробивающий окно, потому что оно было открыто. Как раз на том месте, где они стояли. Неплохая попытка провокации, чтобы застрелить наугад, только глупая и совершенно ребячья.

Ему хочется спрятать капитана, и потому он закрывает его спиной. Если выстрелят в окно спальни, то попадут только в плечо Рика. Потому вставать он не даёт, целует только с извинением коротко. Урывает, словно боясь получить удар. На самом деле просто пытается не перейти черту, чтобы не оказаться выгнанным. Не сейчас, когда от его присутствия в этой квартире зависит чужая безопасность. Он не позволит.

- Тебя ведь не уговоришь взять завтра отгул, верно?

Усмешка могла бы быть горькой, но Ричард контролирует лицо, цепляет на него необходимое выражение против воли. Пауза между выстрелами слишком большая, а значит, что больше оных не будет. И всё же просто встать, отпустив Рида, ему трудно. Неожиданно сложно себя заставить просто не поцеловать в скулу, не прижаться нежно, как пёс, щекой к плечу, выражая нездоровое доверие, неправильную привязанность. Как к тому, кто впервые погладил по холке и не пнул.

Это всё временно. Но этими вещами ему легко обмануться. Погладить едва, словно случайно, пальцами по плечу, всё же поднимаясь, отступая. Наверное, в кресле ему не дадут сесть. Поближе к Гэвину. Чтобы слушать его дыхание. Это неожиданно умиротворяло даже его тяжёлый, неудобный сон. Но в конце концов он тут не для своего удобства. Потому только старается усмехнуться естественно, отступая в гостиную. Нужно убрать стёкла. И взять себе свитер из пакета в сумке, в водолазке с открытыми окнами он однозначно замёрзнет.

Может быть, дождавшись, когда капитан уснёт, можно сходить проверить место стрельбы. Но он и так был готов спорить, что ничего толком там не найдёт. Возможности брать анализы у него не было, а чисто на вид, если не поймал с поличным, ничего не скажешь. Его детективное якобы чутьё заканчивалось там, где начинался голый просчёт действий. На нынешний момент он понимал только то, что настоящее, действительно покушение, будет уже завтра. И потому в его планах засесть в доме рядом с участком и провести там весь день. Это будет не самый приятный день, конечно, но по крайней мере он будет уверен в чужой безопасности.

Странное, конечно, явление. Но отказавшись убивать Гэвина, теперь он не был готов позволить сделать это кому бы то ни было ещё. И заказчика он найдёт. И пусть правосудие бы могло отправить этого человека в тюрьму – этого мало. Рик сам мог бы быть этим правосудием. Работает быстрее, чем издержки с судами.

- Доброй ночи, Гэвин.

Выдыхает слова в пустоту гостиной тихо совсем, ложась на бок на диван, кладя одну руку себе на плечо так, будто это почти объятие. Нелепая вещь. Но сейчас – ему это нужно. Мозг скептичен, но всё же верит Ричарду. И сон этот злой, кусачий, не приносящий отдыха, в котором на него, за решёткой, зло смотрят серо-зелёные глаза, закономерен. Ему стоит знать своё место. И будь он действительно псом, то непременно прижал бы уши к голове, скрутившись калачом в подножии кровати, доверчиво, даже если бы каждое утро получал тычок ногой под бок.

Ему почти жаль, что он не собака. Говорят, что все псы попадают в рай. Не то чтобы это было ему нужно или Кольт верил в рай, но… возможно, ему было бы проще. Собака просто кусает чужих, просто бережёт своих. И ей не надо ни перед кем объясняться и пытаться прикрыть мотивы, чтобы они никого не смутили, не разозлили.

Его воображение легко дорисовало ему ответное пожелание доброй ночи, хотя в квартире была тишина – его ведь никто тоже не слышал.

И неважно, что ночь эта – недобрая в итоге, а утреннее пробуждение выламывает ему кости безмолвной досадой за то, что Гэвин ушёл уже на работу. Чужую квартиру он покидает вместе со своими немногими вещами, обещая себе больше не подвергать капитана опасности своим присутствием. Вроде бы он видел где-то в сети объявление, что в этом подъезде сдаётся квартира. Может быть, стоит снять её временно. А ночью он может просто следить со стороны. Ему не так уж сильно нужен был долгий сон. Хотя бы четырёх часов в сутки, разбитых на урывки, хватит.

- Вот трудоголик.

Вздыхает только тихо, с какой-то щемящей нежностью, когда видит в бинокль капитана, отдающего приказы. Но его цель не он. Потому приходится обозревать все остальные точки, возможные для выстрела.

- Вы останетесь с вашей любимой работой, капитан. Я помогу вам. Мои услуги для вас – бесплатны.

Хоть и не нужны.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

Он знает, как правильно готовится убийство. Ему знакомы многие тактики, что менялись в зависимости от потребности заказчика. Кому-то нужна была помпа и пафос, кто-то же предпочитал тихие, очень спокойные убийства. В зависимости от специфичности запроса менялось исполнение. Это было то, за что его ценили в определённых кругах. За гибкость. За готовность работать так, как не согласен работать кто-то другой. Потому что для него не было дел, за которые он просто не брался. По любой причине. У него не было повода отказываться – и он не отказывался. Занимался всем, что предлагали, если, конечно, это не был совсем бред сумасшедшего. Не ему судить того, кто платит, но всё же заказ некоторой музыки выходил за рамки всего нормального. Правда тогда и отказываться особо не приходилось, безумцы нередко забывали о намерении кого-то убить на следующее утро и можно было спокойно забыть о неудачном диалоге.

То, что сейчас с Ридом работал дилетант было очень уж очевидно. Потому что не было заметно никакой подготовки. Будто бы человек, что определённо владел какими-то навыками стрельбы, собирается палить вообще наугад. Это совершенно не похоже на профессиональный подход. Да даже на логичный и то не похоже. Если целью было убрать капитана всё также, публично, то стоило не делать предупреждающих выстрелов. Если задача была просто убить, то тем более. Потому что ни к чему запугивать цель. Это заставит ту нервничать, научит быть осторожнее. Только идиот позволит своей весьма хрупкой задаче пойти прахом из-за такой мелочи.

Выстрел мимо означал поражение. Всегда. Или отказ от исполнения, как в случае с ним. Только работала подобная тактика лишь в случае, когда прежде не промахивался и об этом было известно заказчикам.

День на улице немного утомляет. Точнее в небольшом заднем пролёте, где никогда не ходят люди. Следить приходится за каждым углом, будто бы снова находясь в окопах, но в общем-то ему не привыкать. Он даже перерыв на обед себе не делает, хотя, когда занимался своими целями, не забывал об этом. Сейчас речь шла о жизни Гэвина, которую он поклялся сберечь. Даже не столько из-за обещания, сколько из-за собственного странного чувства, что билось в груди напополам с сердцем, создавая такт жизни.

Когда дело доходит до отъезда полицейского на личной машине он напрягается весь. Вытягивается в струну, торопясь скорее поехать следом, но не быть замеченным. Если нынешний исполнитель узнает, что кто-то прикрывает Рида, то всё сорвётся и поймать этого ушлого глупца просто не выйдет. А нужно. Абсолютно необходимо. Спать спокойно, пока лоб этого «коллеги» не будет продырявлен Рик не сможет. Хотя, конечно, в любом случае спать спокойно ему осталось недолго.

Все светофоры оказываются против него. И не только они, но ещё и очень медленные пешеходы. Он сжимает руль крепче, до скрипа своих чёрных перчаток, выдыхая тяжелее обычного, но правил не нарушает. Не привлекает внимание, да и вообще не любил он нарушать безопасность дорожного движения. Его цель убийства под заказ, а не сбитые дети или старушки.

К моменту, когда удаётся увидеть уже припаркованную машину звучит второй выстрел, и Кольт ругается хрипло, глухо, шёпотом, вылезая из автомобиля едва успев припарковаться. Ему нельзя идти прямо под огонь. Это подставит и его, и Гэвина.

Но сердце бьётся быстрее намного, тревожно сжимается.

Лишь бы жив, лишь бы жив.

Ему впервые в жизни по-настоящему страшно. Ужас холодит вены, тормозит его реакции. Непозволительная в нынешней ситуации роскошь, и ему приходится сильно надавить на себя, отрекаясь от эмоций в угоду тому, чтобы выполнить чётко поставленную перед собой цель. Ему нужно застрелить этого горе-стрелка и спасти капитана.

Любой ценой.

Даже если прямо сейчас придётся перестрелять всех прохожих, что опасно попрятались по закоулкам. Район был неспокойный, к стрельбе тут привычны, так что никто и носу не высунет, пока не придётся. Никто даже свидетельствовать не станет, ведь не видели ничего, прятались сразу.

Проклятье. Проклятье. Чёрт.

Быстро вытаскивая сумку из багажника, он отмечает взглядом высотку неподалёку, сбоку от магазина, где находился сейчас Гэвин и куда шла стрельба. Зайти внутрь нельзя, просто защитить нельзя. И от этого свербит внутри, скребёт под когтями до боли раздирая мясо так, как стервятники треплют добычу.

Сощурив глаза он ловит отблеск прицела вдалеке, спешит в здание неподалёку, добегает даже до пожарной лестницы, планируя запрыгнуть на неё и закончить это всё. Застрелить этого ублюдка. Ему оставалось верить, что полицейский действительно так хорош, как он видел прежде. И что выберется живым из-под этого огня. Неумелого к тому же. Шанс был.

Только в итоге уже сдёрнув себе прыжком лестницу вниз, он останавливается на первых же ступеньках.

За его спиной раздаётся взрыв.

Поворачиваться не хочется, но он себя пересиливает, спускается со ступеньки на асфальт, оборачиваясь. У него всё падает вниз, морозным инеем покрывается до корки, при виде загоревшегося здания. Не может того быть. Просто не может. Перед ним встаёт выбор: либо бежать и всё же застрелить исполнителя, что вряд ли успеет уйти до этого момента, либо же… либо же попытаться найти Гэвина. Хотя бы то, что от него после взрыва осталось. Каков шанс выжить после взрыва в небольшом помещении полном стекла? Крайне мал. Всё разбитое – естественная шрапнель, после разлёта которой едва ли можно будет выжить.

Выбор очевиден, казалось бы, но он сомневается. Сомневается долгие секунды, прежде чем зло отпустить лестницу вовсе, рвануть в сторону здания. Он лезет на пепелище поперёк растревоженных взрывом людей. Теперь они уже не так боятся. Понимают, что хуже быть не может, и кто бы не был подрывателем, тот наверняка не будет взрывать что-то ещё раз. Не в одном и том же месте. Ричард прикрывает рот и нос рукавом пальто, стараясь не дышать пылью и гарью. Проклятые деревянные столы загорелись и пройти куда-то вглубь помещения не выйдет. Но быстрый взгляд на осколки, на пол, даёт понять, что Рид повредил стеклом руки. Следы крови. Крови человека, которого он обещал уберечь.

Немного походив по помещению вопреки крикам с улицы и предостережениям мозга, он выглядывает в едва заметную щель в другое помещение. Замечает просвет улицы. И бежит туда так быстро, что, кажется, ещё сильнее раздувает порывом ветра, оставшимся от него, огонь.

Капитана удаётся найти сидящим на асфальте, курящим медленно, держащим фильтр окровавленными пальцами.

Кольт спешит к нему, не пытаясь бежать тише. У него сердце бьётся быстро, до боли сжимается, останавливается и с новой силой вновь ударяет по рёбрам, когда всё же подбегает, опускаясь рядом на колени, осматривая быстро.

- Прости, - ему на все эти ссадины, на осколки стекла в руках – больно смотреть, хотя никогда прежде за чужие страдания не переживал, да и за свои, впрочем, тоже, - Прости.

Шёпот едва слышный, когда он гладит осторожно по волосам, убирая из тех мелкие осколки. Немного режется, но не обращает внимания, смотря в глаза, дыша рвано, через рот, прежде чем поцеловать совсем уж резко, будто в надежде ощутить действительно, что человек напротив жив. Но каждое движение – нежное до боли, потому что страшно даже чуть в сторону двинуться не так, навредить ещё больше.

- Нам нужно доставить тебя в больницу. Поедем на твоей машине, свою я потом заберу.

Потому что самому остаться без транспорта – не страшно. А вот оставлять без неё того, кто и так пострадал из-за слишком медленной реакции Ричарда – неправильно. И встав на ноги, он поднимает Гэвина также аккуратно, стараясь не касаться руками повреждённых участков. Бедром толкает сумку с оружием, не обращая внимания на боль, стрельнувшую в мышце, когда тяжёлое оружие в ответ бьёт по нему через ткань. Зато ничего не могло помешать ему вести свою ценную ношу аккуратно, под руку, наплевав на все вялые протесты.

***

После больницы он везёт Рида домой. Даже не собирается выслушивать ничего про работу. Уже в черте нужного квартала вдруг вспоминает, что решил больше не подвергать этого человека опасности своим присутствием. Что должен был просто мирно уйти из его жизни, разобравшись с убийцей. И что теперь ему было необходимо делать?

На задремавшего после лекарств Гэвина, спящего под его пальто, он смотрит с плохо скрываемой тревогой и нежностью. Его никто не видит. Никто не слышит. И не осудит за то, что не имеет права на этого честного, до зубовного скрежета, капитана. Может быть, в другой жизни у них могло бы что-то получиться. Возможно, что это было бы взаимным увлечением, столь крепким, что превратилось бы во что-то большее. Но у них не другая жизнь и в конкретно этой кое-кто в жизни полицейского сильно лишний.

Он паркуется чуть дольше, чем надо, оттягивая момент обязательного прощания. Ещё спящего мужчину гладит по очищенным полностью от стекла волосам, запоминая их мягкость, хотя, казалось бы, те должны быть жёсткими. С нотой извинения наклоняется, невесомо целуя бинт на плече, прикрывая глаза.

Это то единственное, что он никогда не сможет себе простить.

Может быть и хорошо, что жить ему осталось не так долго. Сожаление выжигало его ядом, забивало грудину и бронхи, из-за чего хотелось откашляться до самой крови.

Решает всё же не будить. Под покровом вечера их никто не увидит, так что репутация Рида не пострадает. И можно вытащить того аккуратно с переднего сидения, взяв на руки, закрыв дверь движением ноги. Сумка тоже тяжело оттягивает спину, и общий вес грозит ему какой-нибудь грыжей, но ему хватает силы, чтобы всё это поддерживать и не горбиться, не опускать рук. Гэвин не настолько тяжёлый, чтобы это было сложно, а дополнительный вес от оружия можно перемещать с плеча на плечо, напрягая те по очереди.

Они поднимаются на лифте, и, стиснув зубы и поморщившись, он всё же вытягивает руку так, чтобы весь вес его живой ноши приходился на локоть, пока кисть двигается с ключом в замке. Удаётся наощупь попасть с третьего раза, когда по спине от напряжения начал бежать пот. Пожалуй, к таким физическим упражнениям он всё же не был готов.

Но вот уже чтобы донести спящего до постели нужно не так уж много. Рывок небольшой, да немного терпения, чтобы положить мягко, удерживая подрагивающие ещё руки в одном положении.

Обезболивающее и успокоительное, которое дали Гэвину, очевидно было убойнее снотворного, иначе не объяснить, почему вся возня не разбудила его. Почему не разбудило его и то, как Рик раздевал полицейского, укладывал на подушки под одеяло.

Собираясь уходить, он складывает все чужие вещи аккуратно на кресло, в котором сидел в прошлую ночь. Уходит из спальни как может тихо, прикрывая за собой дверь, оглядываясь по сторонам. Эта квартира успела странным образом стать ему знакомой. И хотелось остаться. Мучительно хотелось. Беспокойство выкручивало ему жилы, но он не допустит, чтобы случилось что-то ещё.

Решение отправиться на слежку принимается легко. И уставшее тело, мозг хоть и протестуют короткое время, но под натиском упрямства и благой, вроде, цели, сдаются. Проходя уже по коридору, он заворачивает в ванну, чтобы помыть руки от крови, и надеть перчатки, чтобы привычно не оставлять следов. Замечает на бельевой корзине серую футболку, в которой капитан ходил по дому.

Что-то внутри до странного тянет, когда он протягивает уже сухие руки к ткани. Когда притягивает ту к лицу, прикрывая глаза, делая вдох. Что-то животное урчит внутри. Пахнет дезодорантом, немного пролитым, видимо, кофе, и Гэвином. Это глупо, но отказаться от этого маленького кусочка с памятью о человеке, что жил в этой квартире, невозможно. И Ричард поступает как подросток, стаскивая чужую футболку. Заворачивает ту в чистый пакет, чтобы не пропиталась порохом, и убирает к себе в сумку.

- Доброй ночи, Гэвин.

Ему, разумеется, снова никто не мог бы ответить. И в этот раз воображение даже не пытается утешить.

***

На утро у него в глазах – песок, да и горят так, будто туда жидкого огня добавили, но он старается даже не морщиться, продолжая наблюдать со стороны. Прикрывает рот, зевая, но взгляда пытается не отводить надолго от обозреваемой с его стороны квартиры.

Ближе к десяти добирается до квартиры, тихо стучит в дверь костяшками. Он тут гость. Нежданный и нежеланный, не стоит об этом забывать. И потому, когда ответа долго нет, хотя ему было известно, что Рид проснулся, и он на официальном больничном, усмехается только беззвучно, понимая, что даже лёгких урывков этого общества ему больше не светит.

Нелепое, конечно, стечение обстоятельств.

Он уже разворачивается обратно к лифту, с целью вернуться на свой обзорный пункт, когда за спиной всё же открывается дверь. И ему даже дают пройти, и вроде бы не смотрят с самой откровенной ненавистью. Хотя, возможно, просто врежут как следуют. Только Рик бы не рекомендовал этого делать, всё же порезы сильно будут болеть от такого напряжения. Но кто бы его послушал, если бы он сказал об этом.

- Как ты себя чувствуешь?

Вопрос дурацкий. Не особенно хорошо, конечно же, да только кто ему, облажавшемуся дважды, скажет правду. Ричард и не просит. Не ждёт. Контролирует свои порывы позаботиться и обнять. С трудом правда, но контролирует, стараясь соблюдать необходимую дистанцию. Хотя взгляд у него, наверняка, немного собачий. Усталый. Но ни минуты об этой усталости не жалеющий.

- Я знаю, кто это был. Его зовут Дэниэл.

Решает сразу перейти к делу, когда они оба доходят до кухни. В этот раз кофе ему даже не предлагают и Кольт старается не обращать на это внимания. Как и на боль где-то внутри, что скоблится брошенным щенком где-то. Будто под дождём оставили и забыли. Всё пройдёт. Смерть всё лечит. Даже если его не посадят, помилуют по какой-то причине, из собственных понятий чести, то скорее всего он сам застрелится.

Сядет в пустую и сухую ванну, вытянет ноги так, чтобы те упирались в противоположной бортик, и спустит курок.

Бесславные и уходить, пожалуй, должны – бесславно. Безлико. И оставаться забытыми. Прежде подобные мысли его не тревожили столь часто, лишь иногда, после особенно частых кошмаров. Но сейчас, ему было понятно, что кошмары начнутся с новой силой. И заняться ему больше будет нечем. Не жить же на окраине Мексики в домике с фермой. Хотя, может, было бы и неплохо.

- Я знаю, кто поможет мне его найти. Ты будешь в безопасности, - слова аккуратные, тихие, взгляд тёплый вопреки самоконтролю, потому что не удаётся это удерживать, эту жажду защитить, эту потребность оставить о себе хоть что-то хорошее, чтобы помнили не в раздражении, если вообще запомнят, - На этот раз точно.

Зайдя лишь сообщить новости, ожидаемо не получив никакого приглашения остаться, он максимально вежливо к хозяину улыбается. Выходит, с нотой тлеющей углём боли, но выходит, и отступание в сторону коридора даже не отдаёт так уж сильно ударом поддых от каждого шага.

На этот раз они прощаются скорее всего навсегда. И Ричарду искренне жаль, что всё закончилось так и не начавшись. Но ничего не должно было быть. Так что всё закономерно, всё честно по правилами этой занятной игры.

В глазах режет от отсутствия сна, и всё же он напрягает их, чтобы лишний раз обернуться через плечо у самой двери. Его не вышли проводить. Что ж. Пусть это прощание будет немым. Так, пожалуй, даже лучше для них обоих. Ни к чему лишний раз упиваться страданием. Быть может всё ещё зарастёт и пройдёт, да и домик в Мексике, правда, не такой уж плохой вариант. Там никто как раз не будет его знать. Или в Канаде. Канада ему больше нравилась.

Футболку он решает не отдавать. Не может, не хочет. И сидя уже внизу, в своей машине, которую успел ночью забрать по-быстрому, вдыхает ещё раз терпкий запах. Всё же появился осадок пороха. Но это не особенно портило впечатление. От Гэвина ведь им тоже пахло.

Увлечения должны оставаться увлечениями, ошибки должны исправляться. И он делает это по-своему, когда пишет смс через чужую сим-карту дальнему знакомому, что помогает пробить местонахождение Дэниэла. Только возможное, конечно, но это пара домов. Быстро можно проехать, найти хотя бы зацепки.

***

Убивать убийцу – куда уж более поэтичное название тому, чем занимался весь день Кольт? Выслеживая, подобно обозлённой собаке, готовой укусить со всей силы и того гляди заразить бешенством. В итоге он даже преуспевает. Хотя, конечно, тот факт, что ловит незадачливого мальчишку он на крыше здания напротив квартиры Гэвина – злит. И эта ярость позволяет ничуть не замедлиться, когда упёр в чужой лоб дуло пистолета. Когда выстрелил в него, несмотря на угрозу жизни девчонки, о которой ходили слухи. Той самой пленнице. Много лет уже, настолько много, что, наверное, своё присутствие на таких делах она уже считала… нормой.

Девчонка остаётся жива. На падающий с высотки труп он даже не смотрит, чувствуя безразличное, мрачное удовлетворение.

Его миссия выполнена.

И об этом он, конечно, спешит сообщить Риду. Не заявляется в гости. Наверняка ему не обрадуются. Отправляет снова кофе и ланч, на этот раз по домашнему адресу, и отслеживает курьера сидя в машине возле нужного подъезда. Записка длиннее всех прочих, но в ней, наверное, просто есть излишняя сентиментальность. Он снова оставляет свой адрес. Только на этот раз никого там не ждёт. Добирается до скрытого жилища, принимает душ, что-то ест на остатках энергии, прежде чем выволочь из сумки многострадальную футболку. И заснуть вместе с ней, потому что усталость от бессонной ночи выключает его. Завтра будет новой день. И там уже решать, что делать.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

У него была возможность исчезнуть. Уйти, заметав следы, да так, что его не нашли бы ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Он продолжил бы жить так, как привык, и заниматься тем, чем ему было свойственно. Закрыл бы постепенно все свои хвосты, возникшие из-за сентиментальной помощи одному полицейскому, и вернулся бы в свою жизненную колею. Заказы, беседы, согласие, аванс, исполнение, оплата. Повторить при необходимости и возможности. Очень простой распорядок, для которого у него было заточено уже всё. Годы работы оставляли свой след во всём. В том, как легко можно было переходить с места на место, в том, как просто давалось оказываться достаточно обычным в любой случайной беседе. У него не было яркой внешности, и манеру общения по необходимости он старался сменить так, чтобы даже если полиция и спросит, узнать много они бы не смогли. Мало ли голубоглазых шатенов ходит по Детройту? А по штатам? Всё было не так уж сложно, если привыкнуть.

Можно было бы зажить спокойно. В нужном ритме, забыв обо всём, что могло мешать, и больше не вестись на эмоции во время задания. Впрочем, едва ли подобное могло вообще когда-то повториться. Само подобное стечение обстоятельств подвергалось даже сейчас в его разуме сомнению.

Только в итоге он не исчез. Даже адрес оставил – правильный, хотя это и неверный шаг. На этот раз могли уже и с нарядом приехать, или вообще отправить только полицию по нужному адресу. Зачем лично капитану вообще встревать в подобное? Рядовое задержание убийцы, ничего необычного, требующего внимания.

От этого, почему-то, было как-то даже неприятно. До странного скоблило под грудиной, за мышцами и жилами, давя, уничтожая, размалывая чувствительную к повреждению незащищённую ткань и выдавливая хрящи.

Позволить себе уснуть после того, как подверг сам себя опасности быть обнаруженным – решение тоже не самое мудрое. Но усталость была сильнее него. Нельзя было даже точно сказать, что та лишь физическая. Но сморило его крепко, так, что на кровати он даже толком не двигается в своих кошмарах. Только сжимает руку в кулак сильнее, руку, в которой была зажата чужая футболка.

Ему снится слишком много всего. От хруста костей и запаха крови, до злых слов, умудряющихся знакомым голосом пробраться сквозь твёрдую кожу прямо внутрь. Ядом по венам, отравляя их, заставляя мучительно сужаться, перекрывая поступления кислорода к органам. Только жжение и ломота в теле, сбитое дыхание, слегка взмокшая спина – выдают, что кошмар настоящий, что достаточно изводит организм, из-за чего подъём будет лишён необходимого ощущения отдыха.

Отчётливо встаёт в пелене темноты картинка, как на него смотрит дуло табельного пистолета, как он сам, молча, перенаправляет со лба прицел себе в грудь. Делает шаг вперёд, глядя в глаза полные презрения и лёгкого раздражения. Большего не стоит, верно? Холодный металл чувствуется в районе солнечного сплетения даже слишком остро, хотя ткань одежды должна была мешать. Холод стали обжигает даже сильнее, чем прозвучавший выстрел, от которого сбился вдох. Мгновение жара и полная пустота. Всё закономерно.

Сквозь черноту, в которую он провалился, где можно было бы даже наконец-то добраться до глубокого крепкого сна, Рик слышит стук. Сперва ему кажется, будто это ритм сердца, почему-то ещё бьющегося после выстрела, а потом приходит осознание, что похоже скорее на стук… в дверь?

Открывая глаза, Кольт жмурится, сквозь окружающий его полумрак задёрнутых штор смотря по сторонам. Он достаёт из-под соседней подушки пистолет, прячет его под футболкой, которую держал все несколько часов сна в руках, сжимая так крепко, что, наверное, ткань даже растянулась.

Стук злой, неразмеренный, и очень напоминает непримиримый военный набат. С таким, наверное, и приходят на задержание? Не то чтобы ему когда-то доводилось быть задержанным и было с чем сравнить, но примерно так себе это можно было представить. Исходя из всего того, в чём крутился и что видел. Чтобы за дверью не услышали шагов по квартире – приходится идти аккуратно, ступать босыми ногами по паркету беззвучно, на носках. Добравшись до двери, он встаёт чуть сбоку сперва, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Большого количества людей не слышно. Ни топота ног, ни звуков взведённого оружия – ничего. Тихо сняв пистолет с предохранителя, он смотрит в глазок и видит там… Гэвина?

Встряхнув головой, словно пытаясь убрать наваждение, остаток снова, Ричард хмурится, прежде чем снова посмотреть за дверь. И снова видя там одного лишь капитана полиции. Без сопровождения. По крайней мере на первый взгляд. Не пришлось бы удивиться, придумай полицейский хитрый план по тому, как легко захватить убийцу без малейшего сопротивления. И… он угадал бы даже. Потому что в итоге, как есть, Рик открывает дверь, возвращая пистолет на предохранитель, откладывая в ящик тумбочки при входе.

- Мне казалось пережившим взрыв нужно больше отдыха. Лифт ведь не работает.

Усмешка выходит не до конца естественной. Потому что зачем к нему зашли сейчас было сложно понять. Ему уже отчётливо ограничили линию. И ему бы поддержать это, сделать себе же проще, попрощавшись молча и без лишних выяснений почему и зачем. И что в итоге? В итоге он закидывает чужую футболку себе на плечо, решая, что ту всё равно так или иначе не узнают. Мало ли чёрных футболок у каждого?

- Не будем стоять на пороге, - он отступает в сторону, давая своему гостю пройти в квартиру, прежде чем закрыть за ним дверь, привычно щёлкнув замком дважды, - Не думал, что ты придёшь.

Ему нет смысла врать. Есть ли разница, если это – воплощение его сна? Определённо нет. А если это просто даже и нейтральное выражение благодарности с глазу на глаз? Тоже нет. Даже в самом положительном варианте не было необходимости обманывать. Не Рида. Пусть тот никогда не оценит, а может и не поверит убийце, что будет закономерно и логично, но по крайней мере сам Кольт будет знать, что был честен. Ему болезненно хотелось этого. Честности. В его жизни и так всё поросло ложью, немного правды в этом котле дёгтя ничуть не изменит ничего.

- От тебя пахнет кровью. Полагаю, это раскрылись какие-то раны?

Ричард нарочно не акцентирует внимания на цели визита. Потому что пытается отложить этот разговор, пытается… растянуть своё присутствие в чужой жизни. Неуместное, как язва, выскочившая на чистой коже. Весь он как аллергическая реакция, раздражающей сыпью остающаяся на чистой коже Гэвина, прямо поверх шрамов.

Долго плутать у него не выйдет. Ему всё скажут в лоб и довольно быстро, сомневаться в этом не приходится, оттого хотя бы иллюзия чего-то ещё порождает лёгкий намёк на тепло в подреберье. Там копошится что-то мягкое, будто пытается прорасти, пустить какие-то тоненькие ещё корешки до качающей кровь мышцы, чтобы питаться ей. Чтобы из этого что-то выросло, распустилось может. Он не обращает на это много внимания. Кладёт футболку на спинку дивана в гостиной, под пристальным взором залезает в ящик на кухне, чтобы достать оттуда аптечку. Напряжённая тишина виснет, становится густой постепенно, от киселя до бетона замешиваясь.

Приходится отсчитывать секунды до взрыва, который звучит быстрее, чем ему бы хотелось. Раньше, чем успел бы позволить самообману сладко прорасти внутри, встревожить приятно нервы.

- Я не сбегал. Иначе бы тебя тут не было.

Выдыхает беззвучно, ставя аптечку на стол, понимая, что обработать раны ему уже не дадут. Ничего уже больше не дадут. И хотя под ладонями тревожно просится желание помочь, исправить свою вину хоть частями, Ричард не сопротивляется. Впервые в жизни не упорствует. Опирается поясницей на столешницу спокойно, подпирает её руками, удерживая себя в нужном положении.

У него вовсе не было никаких надежд. Ему же не пятнадцать, чтобы думать о чём-то подобном. Просто, наверное, возраст работал в обратную сторону тоже. Порождал сентиментальность, желание оказаться важнее собственных поступков. Только он ведь и есть – его поступки. Вся его жизнь одно сплошное кровавое марево и ничего кроме. В этом не было места даже ему самому порой, не то что ещё кому-то. Даже если внутри что-то ворочалось так, будто хотелось. Хотелось, чтобы было… что-то ещё.

- Со мной в радиусе километра небезопасно, - выдыхает в итоге, задавливая даже зачатки неправильных пожеланий, решая, что обрубить это спокойно будет легче; может быть Гэвин даже согласится просто, может быть поблагодарит, как умеет, как Рик успел запомнить, и уйдёт – навсегда, - Я хотелось обезопасить тебя.

У него на лице всё ещё – печать усталости и немного – подушки. Он потирает её пальцами, прикрывая глаза. Спросонок, да ещё и в ситуации с капитаном, ему было затруднительно удерживать вежливое безразличие. И оттого тень печали где-то, да мелькает. В уголках глаз, в выдохе слишком тихом, прежде чем снова взглянуть на собеседника. Это пройдёт. Взять себя в руки не так трудно, необходимо лишь лишить себя искушений, надежд, и всё вернётся в былое русло. Осадок останется, воспоминания об украденных поцелуях может покажутся потом хорошим элементом общей картинки.

- Я пробуду тут ещё какое-то время, чтобы убедится, что угрозы больше нет.

Угрозы не ему. Риду. Той на самом деле больше и не было, разве что в тех змеях, что явно водились на работе в участке, но этот вопрос не решался быстро и одними лишь пулями. Необходимо было проникнуть внутрь системы, возможно прикинуться, что готов взять заказ, если заплатят больше, чем Камски. И с помощью этого шантажа выбить себе возможность… снова убить заказчика. У него начинает входить это в дурную привычку. Так себя можно поставить в очень неправильное положение.

Когда Гэвин поднимает на него взгляд, то невольно Ричард задерживает дыхание. Потому что ждёт, интуитивно видя, что сейчас полицейский готов развернуться и уйти. Что, даже не прощаясь? Хотя и то, что ему могут сохранить жизнь – дорогого стоит. Не стоило зарываться и просить чего-то ещё. Он бы пообещал забыть адрес, все факты и данные, но – не забудет. Не сможет. Оттого не собирается напрасно обещать. Пусть это останется невысказанным. Лёгкой тайной, постыдной, чувствительной. Не в его положении жаждать тепла. Его окружал только могильный холод и так и останется. Это правильное положение вещей в мире.

Несмотря на тупую какую-то боль внутри – правильное.

- Не держите зла, капитан, я хотел спасти, но я в этом не очень хорош, - усмехается едва, медленно закрывая и открывая глаза, сглатывая горький ком в горле, - Ты достоин жизни больше многих, Гэвин. И заботы, даже если и такой неприятной, как от меня. Позволь я обработаю тебе раны.

Заветное «прежде чем ты уйдёшь» он так и не произносит. Просто улыбается как умеет мягко, хоть и не ярко выраженно, пытаясь вырезать это всё на черепе изнутри, и позволяет себе думать о том, как всё сложилось бы, поступи он после армии иначе.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

Вся его жизнь – череда безразличных решений касательно чужой судьбы. Многие говорили, что были ведомы, что нуждались в деньгах, если дело доходило всё же до суда. Пытались снискать какого-то милосердия у судьи, у следствия, у кого угодно, даже может быть и у высшей сущности какой. Когда-то это даже могло немного смягчать приговор. Но крайне редко. Тот, кто безжалостен к своей цели, не ощущает неправильности убийства, опасен. Многим ли это отличалось от того, что с ним было когда-то давно, под эгидой даже закона? Не особенно. Тогда разве что платили меньше и люди не факт, что были такими уж плохими. Тут у него всегда была возможность убедиться, что если поступает и неправильно, то мир уж точно не пострадает от того, что лишиться одной своей ячейки. Так было вплоть до Гэвина. До момента, когда что-то в усталом капитане зацепило его. Дёрнуло какие-то части его растревоженного одиночеством естества. Будто увиделось между устало-напряжённых лопаток что-то большее, даже если и не зачатки крыльев, как бы красиво это не звучало. В чужом голосе, в жизни, в работе – было много общего с Ричардом. И столько же совершенно другого. В этом и была какая-то особая прелесть.

В том, что в один момент Кольт начал улавливать, что понимает капитана. Знает, что тот сделает в какой-то определённый момент, просто потому, что на его месте поступил бы также. Это, возможно, называлось в каких-то идеальных рассказах – совместимостью. Будто часть себя нашёл, мог легко ощутить ноту единства, находясь поблизости. Во всю эту лирическую часть со вторыми половинками ему не верилось. У него не было проблем с половинами. Но вот ощущением покоя, с ощущением желания что-то изменить – было. Сейчас он мог бы выдумать что-то, бросить жизнь, к которой привык, и перестроиться. Только куда, зачем и каким образом – вопрос открытый. Да и что поменяется, по сути, от этого? Его руки залиты кровью и спать спокойно это ему не даст. Не столько факты убийства, сколько их количество. Это никогда не давало ему выдохнуть до конца. Это были не моральные терзания. О них уже сложно думать после такого количества смертей. Это было… осознание? Отражение его лица, как в зеркале воды. Состоящее из крови и трупов. А больше в нём ничего и не было. Он не спасал невинных из огня, не выводил женщин из борделя, дав им вторую жизнь, не совершал благого даже с помощью убийства. Может быть за исключением Камски. Но тот умер не за справедливость, а потому, что Кольту было не всё равно на одну конкретную цель.

И всё. Никакого иного сочувствия ближним и малознакомым.

Мысли ворохом крутятся среди усиленного примирения себя с действительностью. У него ни одна мышца не дёргается на лице, когда капитан отказывается от помощи. Разумеется. Не стоило ожидать какого-то иного исхода. Растянуть эту ноту, увеличить количество воспоминаний просто не вышло. Не всему быть так, как ему бы этого хотелось.

Хотя, когда, в глобальном плане, бывало так, как ему хотелось?

Поцелуй кажется горьким. И он тянет его, как может, касаясь пальцами плеча осторожно, не позволяя себе сжимать. Сохраняет дистанцию в этом, чтобы не позволить себе лишнего, чтобы не сорваться. Потому что ощущает, насколько тоньше становится эта небольшая грань между готовностью всё отпустить и забыть, и упрямством. Тревожной жаждой, окрашивающейся пёстрыми красками. Что пятнает его кожу, передаётся так и к Гэвину. Через каждое даже малое прикосновение.

Изначально, когда уезжал от чужой квартиры, он занимал позицию того, кто почти сдался. Кто вернулся обратно в цикл своих привычных событий, кто готов был остаться в них. Не ожидая больше ничего, только засыпая тревожно, каждый раз – только от усталости. Позволяя себе слабости в виде зажатой в пальцах футболки, кофе этого из той кофейни, просто чтобы каждый раз вспоминать. Даром, что этот напиток ему не нравился. Но со временем, наверняка, стало бы даже по вкусу. Возможно.

Слушая приглушённую злость, Рик не торопит, не отгораживается. Только пытается держать на цепи то, что рвётся наружу. Немым вопросом зачем, если уже отказался, полицейский тянет момент. Пытаясь поставить на место? С насмешкой, вероятно, желая напомнить, где ему место? Гнить за решёткой или сразу в могиле. И никакой, разумеется, теплоты. Никакого мягкого прощания. Ничего, что почти было бы похоже на здоровую жизнь, здоровые отношения. У него был небогатый опыт просто нормального общения. Разговаривал он не много, и в основном по работе. Поскольку работа отнимала у него много времени, то обо всём остальном было думать некогда. Когда же по делу требовался диалог… его выручали прочитанные книжки. Немного. Не сильно, на самом деле.

Когда он уже готов произнести нужное слово, несмотря на все слова – обезопасить, Ричард выдыхает тихо. Ему было хорошо известно, что капитан может за себя постоять. Только этого было мало в том мире, в котором жил он сам. Ему, как убийце, было доступно чуть больше, чем полицейскому. Просто из соображений того, что он знал, насколько невыносимыми бывают заказчики. Насколько порицается то, что Кольт делал сейчас. Шёл навстречу. Защищал, устраняя своих же. Ему не было жаль. Ему не было совестно. Только жгло за рёбрами, давило мышцы внутри. Но это мелочи.

Внутри него срывается что-то резко. Как голодный дракон, опаляющий дыханием поселения, выжигая дотла. Он представляет, как по его вине, потому что его не будет рядом, Рид всё же пострадает. Получит пулю в лоб или же просто будет задушен во сне. Представляет и другое, как этот человек тонет в ком-то другом, целует кого-то другого. С той же нотой горькой мягкости, от которой стынет кровь.

Ричард ни на что не рассчитывает, когда обхватывает обеими руками лицо, когда целует с плохо скрываемой злой ревностью к чему-то другому, кому-то другому, с ненавистью к самому себе за слабость. Кусает не больно, но ощутимо, делая несколько шагов вперёд, вынуждая отступать назад.

- Останься. Останься, Гэвин.

Говорит тихо, немного хрипло, смотря в глаза исподлобья, гладя большим пальцем по щетинистой щеке, прежде чем прильнуть снова. Мягче, почти прося. Не отстраняется он долго, и веки напряжённо подрагивают от того, что не хочется открывать глаз. Потому что не хочется узнать, что вопрос был риторическим. Что это всё – не более, чем шутка просто. Ведь не думал же в самом деле, что такой как он может на что-то претендовать? Желать чего-то.

Это может быть чем-то мимолётным. Желанием капитана утолить какое-то его любопытство, которое иссякнет сразу же, как он пробудет короткое время со своим не случившимся убийцей. Уйдут из его жизни уже наверняка не прощаясь. Поиграли и будет.

Если это так – пусть будет так. Это режет, вдавливает лезвие внутрь, под кожу, но он не морщится даже. Не углубляет поцелуй, но замедляется, стараясь сделать элемент более чувственным. Отдать ноту своего не безразличия, выразить её. Даже если не взаимно, даже если это никому не нужно. Пусть будет. Это даёт ему ощущение честности.

Неудачно коснувшись плеча, пострадавшего при нападении, он ощущает влагу под тканью, что даже пачкает руку. Отстраняется немного, глядя на оставшийся розовый след от крови, сводя брови остро, резко.

- Тебе нужно всё перебинтовать и выпить таблетки.

Те самые, которых у него, конечно же, нет. Потому что его, в отличии от полицейского, не так уж часто ранили. Ко всему прочему не в каждой квартире могли быть действительно хорошие лекарства, некоторыми он не пользовался уже по полгода-году, что сильно ухудшало обеспеченность жилища.

И ему бы не высовываться на улицу, не оставлять Гэвина одного, ведь это чревато тем, что он вернётся уже не к капитану, а к целой группе полицейских. Но он доверяет. Нелогично – доверяет. Потому усаживает на диван, тихо прося подождать, и, не переодеваясь, просто накидывает на плечи пальто. Аптека была совсем рядом, до неё даже бежать толком не придётся, в соседнем доме на первом этаже можно было купить всё нужное.

Возвращается он спустя пятнадцать минут, с пакетом медикаментов и тревогой на дне грудины. Если Рид просто не дождался и ушёл? К чему ему вообще чего-то ждать от того, кому, по идее, не стоило бы верить? И всё же он – торопился. Даже зная, что, возможно, в этом вообще нет никакого смысла. И прощание просто вышло с ломтиком надежды, что будет болеть ещё достаточно долго.

Вопреки его тревогам – капитан на месте. Только выглядит более раздражённо, более встревоженно, но Ричард всё равно выдыхает спокойнее. Не ушёл. Остался.

В ванной он смачивает небольшое полотенце тёплой водой, моет руки, чтобы не занести заражение. Не так ему бы хотелось раздевать Гэвина, не с целью добраться до ссадин и ран, но это мотивирует быть аккуратным. Бережным настолько, насколько никогда не был. Раздевать приходится до нижнего белья, вопреки чужому недовольству настойчиво. Потому что ссадин и ран было много. Он видел их. Он знал, что те наверняка растревожились всей поездкой. Теперь та даже согревала как-то неправильно. Мыслью, что это было ради него. Этим легко обмануться. Не думать о том, что у этого есть какой-то другой, побочный план, или что это лишь разовый каприз, после которого сухой, безликий убийца никому не будет нужен. Как кукла, которую можно умело использовать для устранения целей, для успешности расследований, а потом отдать обратно с пометкой «брак, на запчасти». И он не стал бы сопротивляться. Подобно пластиковому, безвольному, поддался бы. Закрыв глаза, примирился бы с тем, что его захотели бы просто стереть.

В этом нет ничего удивительного. В этом нет ничего, что Ричард действительно смог бы осудить.

Кольт снимает окровавленные и поползшие бинты аккуратно, смачивая немного полотенцем, чтобы не отдирать присохшие места болезненно. В каждом его движении нежности больше, чем когда-либо было в нём в целом. Сидя на коленях, сбоку от закинувшего на стол ногу Гэвина, он старается и себя запомнить таким. Запомнить, что в нём это есть. Что-то не холодное, что-то мягкое. Ему слишком много лет для того, чтобы жаждать скрывать это. Чтобы пытаться играть в безразличие, чтобы закрывать свою щемящую грудь ласку от того, к кому хотел бы её проявить. Он только на людях бы вёл себя так, как от него потребовали бы. Несмотря на желание коснуться, взъерошить вдруг волосы. Держал бы руки в кармане пальто и изображал случайность встречи. Это неприятно, но пережить можно.

Работая с раскрывшейся на ноге раной, он особенно аккуратен. Замечая хмурость – наклоняется немного, целуя невесомо, чтобы не сделать неприятно, вокруг опухших краёв. Попутно промывает, то и дело касаясь ватными тампоном. Прикрыв глаза поднимается немного выше, но движений рук не меняет. Целует тыльную сторону бедра, мягко, без цели разжечь огонь, проводит кончиком языка по впадинке, образовавшейся из-за напряжения мышцы.

- Останешься на ночь?

Предлагает аккуратно, тихо, будто не желая слышать ответ. Не желая узнать, что нет, не останется. И что общение стоит вовсе – ограничить.

- В таком состоянии добираться до дома – не лучшее решение.

Бинтуя ногу, смотрит коротко снизу-вверх, быстро возвращая взгляд обратно к бинту. Чтобы наложить аккуратно, правильно, чтобы не навредить, а только помочь заживлению. Мельком он замечает, что куда-то пропала со спинки дивана футболка, и надеется, что Гэвин не выбросил её, заметив в таком месте. Наверное, носить ту после окровавленных рук Кольта… было бы неприятно. Он бы хотел тогда оставить её себе. Тоже ходить в ней по дому, когда всё же придётся постирать. Та будет ему немного мала, но это будет одна из немногих вещей, постоянно присутствующих с ним, где бы не приходилось быть.

- Ты не видел куда делась футболка?

Старается не акцентировать внимания на важности этой вещи, и узнать свой вердикт. Может ему просто кинут её в лицо, как будто запачканную самим фактом наличия оной у Рика. А может быть… заберут обратно даже. Скорее последнее. Рид был не тем, кто мог бы унизить. По крайней мере, сам он был в этом уверен. Видел. Каждый миг его работы, жизни – видел. Этого хватало. Возможно хватило, чтобы пропитаться и уважением, и чем-то жарко чувственным. Если бы жизнь сложилась иначе, у них бы могло что-то выйти. А сейчас, скорее всего, останется только короткое. С ним не связать свою жизнь, даже пару лет, месяцев. Ричард рассчитывал на несколько недель. Этого бы хватило, чтобы почувствовать, как оно могло бы быть. Случись всё иначе. По-другому. Будто попал в чужую реальность, и эгоистично отрываешь себе от неё кусочки.

- Прости, что не успел тогда. Теперь шрамов у тебя прибавится.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]

Ему бы придумать себе какое-то оправдание, что-нибудь, способное объяснить просто украденную по сути футболку капитана. Зачем она ему? Своих у него в достатке, да и просто на вредность, ребячество, от которого можно стащить вещь, это не похоже. Рик не спешит с ответом на заданный вопрос, на это неловкое уточнение, от которого у него иголками по позвоночнику бегут мурашки. Потому что нужно быть честным, потому что он хочет ответить правду. И то, что прозвучит та неправильно, жалко даже, ни капли не добавляет энтузиазма для ответа. Тянуть с этим удаётся благодаря обработке ран, которая занимает основную часть его внимания. Это важно, и потому можно легко прикинуться, будто не раздумываешь над формулировкой ответа, а просто не имеешь возможности — вот прямо сейчас сформулировать всё, в силу своей более приоритетной задачи.

Но бинт ложится легко, и он затягивает узелки его краёв, завязывая, чтобы держалось. Поднимает взгляд в ответ на откровенно дразнящий жест, и как-то слишком охотно поддаётся. Ему, прошедшему множество самых подлых и мерзких способов убийства, должно быть хорошо известно, сколь опасна доверчивость. Насколько продажными бывают копы и как их учат не отражать эмоций. Гэвин был для него образцом честности, какого-то «не такого» полицейского, что тревожил не только мысли, но и что-то тёмное внутри.

- Идут, не буду спорить.

Усмехается он тихо, хрипло, упираясь руками в диван и наклоняясь к продемонстрированному боку ближе. Не отводя взгляд, проводит по заметной белой полоске шрама языком, снизу-вверх. Чувствуется даже так движение тренированных мышц под кожей, жар тела, которое казалось каким-то слишком естественно красивым. Потому что не было в этом всём – идеальности. Усеянный шрамами и ссадинами Рид выглядел так, будто бы его лепил какой-то грёбанный скульптор, больной до мелких деталей.

- Я не хотел расставаться с тобой, - с опозданием отвечает всё же, шепчет, прижимаясь почти губами к тёплому боку, - Поэтому взял футболку. Как напоминание.

Звучит не особенно убедительно, но это, в сущности, почти правда. Быть честным в его профессии было затруднительной задачей, и сколь ироничным было то, что именно с капитаном быть откровенным получалось легче, чем где бы то ни было ещё. Ему, как человеку, которого можно было посадить на несколько пожизненных или вовсе казнить, не стоило бы доверяться полицейскому. Не столь откровенно. Не прижимаясь к бедру щекой, прикрыв глаза, пытаясь удержать момент. Запомнить. Уловить каждый запах, каждый вдох и шорох. Это всё краткие мгновения, оттого хотелось бы урвать их побольше, прежде чем придётся отступать.

Возвращаться к ранениям почти сложно, когда пациент, с которым и происходят все манипуляции, насколько явно не любитель медицинской помощи. Приходится быть одновременно и аккуратным, и не задерживаться, максимально быстро и легко действовать, насколько вообще возможно. Руки от этого напрягаются, и даже хмурая морщинка западает между бровей от сосредоточенности.

Действительно спокойно на душе ему становится только в момент, когда последним штрихом Ричард даёт Гэвину таблетки, призванные снять боль, вместе со стаканом воды.

В квартире закрыты окна – по привычке, и совсем тихо, потому что в этом районе, на самом деле, не так уж многие действительно жили. Большинство квартир снималось, а те немногие, что кому-то правда принадлежали, в основном оказывались тихими. Он со своими соседями ни в одном из жилищ никогда не виделся, старался избегать этих ненужных встреч, которые могли сулить ему неприятности при каком-нибудь не очень благоприятном исходе.

Самым правильным решением было бы уложить Рида на кровать в своей комнате, поменяв там постельное бельё, а самому спать на диване. Его кости были целы, никаких видимых или серьёзных повреждений, за исключением пары синяков, полученных в процессе того или иного побега с места преступления. Когда торопишься иногда имеешь свойство быть не особенно аккуратным.

Глядя сверху вниз на почти полностью раздетого капитана, он чувствует, как слюна становится вязкой. Как что-то внутри него жжётся, рвётся наружу. Вперемешку с дикой какой-то жаждой, с похотью нескрываемой, от которого глаза становятся темнее, поддёргиваются мутной, тёмной дымкой, делаясь синими почти. Но он не предпринимает никаких действий. Ему не хочется отбирать. И то, что так требует всё внутри него, до мерзкого напоминает изнасилование. А Ричард… не будет так поступать. Ни за что в жизни. Он может быть сколь угодно безразличным убийцей, что без особых тревог убивает людей, но поступать так – не намерен. Это что-то отравленное, вызывающее у него самого отвращение неподдельное. К себе.

- Гэвин, - он делает вдох, прикрывая глаза, отставляет вернувшийся к нему полупустой стакан с водой, и садится рядом на диване, подогнув под себя одну ногу, положив руку на спинку дивана, прямо за плечами Рида, - Кто бы не заказал тебя ещё раз, у меня нет его контактов, - выдох выходит резким, виноватым почти, и отводя взгляд, он таковым себя и считает, ведь на самом деле мог бы допытаться до Дэниэла, но вместо этого дал волю эмоциям, тому, чему нельзя давать возможность вырваться, - Я не узнал этого.

Прости.

Ему действительно жаль, что оказался в этом бесполезным. Что не может на самом деле никак поспособствовать тому, чтобы защитить, чтобы сделать хоть что-то, что обезопасило бы этого человека. Потому что в любой момент может появиться ещё один киллер. Ещё один дилетант или профессионал, который попробует выполнить ту работу, что изначально была поручена ему. И у него даже нет идей, кто это может быть. Ведь люди Камски, хоть и готовы были теперь разодрать друг другу глотки за место под солнцем, всё же не занялись бы местью за своего бывшего босса. Все они, как гадюки, сплетающиеся в клубок, ненавидели друг друга так сильно, что один ради другого даже пальцем не пошевелит, не то чтобы оплатить убийство из мести.

Это было что-то другое. И интуиция подсказывала, что дело дрянь. Что кончится это всё – отвратительно. И Рик не может не думать, что сам запустил эту цепь событий. Подверг своим решением Гэвина опасности ещё большей, чем была до этого.

Можно было придумать что-то ещё. Правильное.

А он не придумал.

Оказался и плохим убийцей, и исполнителем. И человеком – мерзким. У него даже не было уверенности, что капитан не ненавидит его на самом деле. И что всё происходящее – это как мстительная отметка, которая ляжет на сердце, когда его отошлют прочь.

Но в это с трудом верится. Потому что Кольт смотрит в эти глаза и не перестаёт думать о том, что этот человек – не такой. Что ему не свойственна эта бессмысленная подлость.

Приникая ближе, он ведёт кончиком носа от щеки к виску, зарывшись в волосы вдыхает шумно, чувствуя, как урчит внутри утробно какое-то хищное животное. Утробно, предано. Как оно готово ластиться к этому запаху, смеси табака, одеколона и шампуня, и тереться об руки, прижимая уши. Касается губами хрящика уха, обжигает дыханием его, прежде чем мягко прикусить. Его ведёт не хуже, чем от крепкого алкоголя, и держать себя в руках сложно, несмотря на знание о ранах и на, казалось бы, стальную выдержку, которая прежде не подводила.

- Ощущение, словно у меня внутри короткое замыкание, - усмехается, признаваясь честно, потому что понимает, что это всё – короткие мгновения, и в их мареве ему хочется быть откровенным, хочется показать, что он умеет чувствовать, умеет быть мягким, и руки его способны не только держать оружие, - Не могу удержаться.

Усмехается хрипло, горько, когда обнимает, когда меняет позу, так, чтобы можно было лечь, аккуратно, неторопливо, балансируя на изведённых напряжением мышцах, чтобы уложить Рида сверху. Дабы не повредить ранам приходится очень сильно держать корпус, пока они наконец-то оба не укладываются на диван, пока не появляется возможность поцеловать крепко, горячо, как будто надкусывая какое-то пресловутое эдемское яблоко. И плевать на всё. Гори они трижды синим пламенем и провались в бездну.

- Начинаю сомневаться, кому из нас тут нужна защита.

Звук смеха выходит приглушённым, когда он отстраняется, опуская голову на подлокотник и отпуская. Его алчущая до тёмного суть оформляется чётче, вместо простого поглаживания по боку она требует забрать. Получить себе всё, что можно, пока Гэвин не передумал, пока не сбежал. Пока его жажда эксперимента не иссякла, и тот не ушёл.

В иной жизни у них могло бы что-то быть. Но не в этой.

- Откуда он у тебя, - вопрос получается неожиданно-серьёзным, когда Рик поднимает руку, когда ведёт большим пальцем по шраму на носу мягко, и для него это внезапно – важно, - Я так и не смог это узнать.

Скрывать тот факт, что изучал почти всё досье нет никакого смысла. Это необходимо было для того, чтобы наиболее удачно выбрать место и время убийства. Тогда вопрос был только в том, чтобы понять свою цель, чтобы совершить работу настолько идеально, насколько возможно. Теперь это казалось просто знаниями, полученными случайно. Будто говорил с кем-то и выяснил так, что за человек это такой, Гэвин Рид, и как себя ведёт, и что любит, чем занимается. Интерес в нём проснулся разве что не от красивого рассказа, а от фактов. От взгляда усталого, слов приглушённо раздражённых, и благородства какого-то странного, не похожего на книжное или мультимедийное.

Есть что-то ненормальное в том, чтобы так отчаянно жаждать ответной симпатии. Чтобы наивно, будто снова семнадцать, ощущать что-то тонкое, бренчащее едва-едва на дне души, что была задавлена, залита дёгтем по самые уши. Погрязшему во мраке пожелать тепла это как попросить бросить спичку в канистру с бензином.

Ведя пальцами по щеке, он поднимается выше, зарывается в волосы, ероша и без того словно бы непослушные пряди. Сжимает слегка, оттягивая без боли, совсем едва. Оказывается, чертовски больно на что-то рассчитывать тогда, когда тебе уже под сорок, когда знаешь, что умрёшь не своей смертью и слишком скоро. И в этом не будет ничего. Не запомнит никто, не будет оплакивать смерть, не захочет вернуть всё назад, отмотав время. Ричард смотрит на Гэвина с мыслью, что хотел бы, чтобы по нему скучал этот человек. Чтобы он ради него вдруг захотел стать более аккуратным, чтобы больше не лез первым вперёд своих же офицеров, рискуя здоровьем и жизнью. И Кольт бы может быть бросил бы своё дело. Прожил бы какое-то время, прежде чем его бы убрали свои же. Но прожил бы это время ощущая впервые что-то похожее на счастье.

Он хочет сказать: «Береги себя», но молчит. Хочет сказать об этой мысли. Но зачем это Риду? У того наверняка нет времени и желания уподобляться всяким наёмным убийцам. Даже в относительно мирном ключе. Ему не хочется услышать усмешку и слова о том, что ну, в самом деле, неужели ты, Ричард, решил, что это что-то серьёзное? Что за этим стоит что-то большее, чем увлечение?

Улыбка касается губ совсем едва, остаётся в уголках глаз, когда он прикрывает их, просто рассматривая чужое лицо.

Пусть так. Если будет нужно, то он обманется.

- Знаете, капитан, у меня есть одна занятная идея… - ухмылка хищная, хитрая, меняет выражение лица быстро, когда он подтягивает к себе чужие штаны, на поясе которых висела кобура с наручниками, которые он передаёт в чужие руки, не позволяя себе усомниться, испытать страх перед смертью и возможным заключением, - Вам ведь не впервой надевать наручники на преступников? – он хочет продемонстрировать это неестественное доверие, выразить если не словами, то делом, и, в конце концов, будет наивно думать, что скованность рук помешает ему хоть как-то. Не рядом с кем-то настолько источающим жар.

[nick]Richard[/nick][icon]https://i.imgur.com/drRo4P1.png[/icon][sign]
[/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Ричард</a></b> ³⁵<br>can <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1779" class="link4"><b>you</b></a> just see me through.<br><center>[/lz]