//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто.
Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией.
И все же это даже пугало отчасти.
И странным образом словно давало надежду. Читать
NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу.
Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу:
— Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать
uniROLE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
[icon]https://i.imgur.com/e5ji3mt.png[/icon][status]death incarnate[/status][nick]Θάνατος[/nick][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>танатос</a></b> <sup>∞</sup><br>we did not crumble, we did not back down. we stood eye to eye with violence, and it blinked first.<br><center>[/lz][fan]hades[/fan]
— beauty is terror. |
— and if beauty is terror, then what is desire? |
Отредактировано Fyodor Dostoyevsky (2019-05-23 21:19:33)
|
Удар
Удар
Удар.
Принц пробирался сквозь бесконечные коридоры Тартара с верным мечом из стигийской стали в руках. Его оранжевый клинок то и дело скользил, впиваясь во врагов с яростью.
О Посейдон, владыка Морей, даруй мне свою силу!
Клинок откинул летящий череп - одно из отродий Тартара - прямиком в колонну, и в ту же секунду свод затрясся и каменные обломки завлили стенающее существо. Загрию уже не было до этого дела. Он шёл вперёд, и каждый шаг его огненной поступи оставлял за собой длинную чёткую линию, обозначавшую направление его удара. Он танцевал среди всех этих отродий, порождений Тьмы, что он недавно к своей скорби называл Домом.
Слова Отца звучали в его голове, нависнув Дамокловым мечом.
Ты принадлежишь Царству Аида.
Тебе нет места среди Олимпийцев.
Тебе никогда не сбежать отсюда.
Еще посмотрим, дорогой папа. Еще посмотрим.
Он проходил комнату за комнатой, петляя по этим зеленоватым коридорам, и в каждой его поджидали враги, несметное их множество. Загрию было не привыкать. Он вновь и вновь брался за меч, и монументальный клинок порхал в его руках. Это был танец самой смерти. Во имя Олимпа, он принял дар Главы Богов Зевса, и каждый его удар поражал проклятых духов молниями, Весёлый Посейдон придал его клинку силу морских волн, и враги нещадно отлетали в разные стороны, стоило вонзить меч в землю.
Он уже видел их, вновь и вновь, в палатах Аида, где Отец принимал и распределял души. Они были прокляты навечно оставаться в Тартаре. Непрощеные. Нелюбимые. Духи жестокости и немилости, те, кто нёс смерть в земной жизни, в Подземном мире были вынуждены продолжать своё жестокое существование. Они брали дубины в руки и слепо повинуясь, шли сражаться. У них не было ни разума, ни личности. От них осталась только боль и жажда смерти, и Загрий был рад дать им эту смерть, пускай они и возродятся вновь. Его меч врезался в призрачную плоть, и всё, что от них оставалось - это звонкие золотые монеты, плата Харону за их жалкую душу. Они были небольшой помехой. Души ведьм, проклятые и ниспосланные в Тартар за занятие магией направленной против богов. Теперь они метали в него свои заклятия, и каждый раз Загрий мечтал привести Цербера, чтобы тот своими тремя ртами перекусил их тонкие шеи.
Но Цербер, как хороший мальчик, лежал подле Аида и каждый раз жалобно скулил, когда Загрий выбирался из кровавого колодца, брался за меч и вновь отправлялся в Тартар. Какбы Принц ни хотел взять его с собой, Подземному Миру нужен был его верный страж. Он встряхнул головой и старался об этом не думать. Конечно, ему было жалко расставаться с ними всеми. С верным Цербером, с Гипносом, младшим братишкой, вечно дремлющим на своём посту, с Ахиллесом, героем Трои, что стал его другом и наставником и обучил владению мечом.
И конечно же с теми, кого он считал своей семьёй. Он не умел прощаться. Единственный, кому он с удовольствием говорил "Прощай" был его горделивый и упрямый Отец, что попросту скрывал от него правду.
Он так и не смог попрощаться с братом и матерью. Тан всегда был где-то далеко, а Никс... Пускай она и вырастила его как мать, в душе принца была сомнение. Он не знал как относиться к богине Ночи, что знала правду и молчала. Он был благодарен ей и любил её, но он должен был знать.
Чувствовать всё это было... непривычно. Ново. Впервые за долгое время его переполняли столь противоречивые чувства, и не упрямство заставляло браться за клинок, а ярость и надежда, слитые воедино. Он должен был выбраться, добраться до Олимпа и узнать правду о своём происхождении.
Принц вновь взял в руки меч, и прошёл в следующую комнату. Он был уверен, что сможет найти выход из Тартара, несмотря на бесчётное количество неудавшихся попыток.
- Ой да замолкни, лучше б указал, куда идти, процедил Заг сквозь стиснутые зубы. Он уже привык к этому неведомому голосу, что начал его преследовать с тех самых пор, как он узнал о своей матери и прочитал её прощальное письмо. Строил из себя рассказчика его истории, но не имел никакого смысла. Загрий был уверен, что это еще один дух, подосланный Аидом, чтобы направить его по ложному пути.
Дверь открылась, и Принц увидел Духи обжорства и стенающие черепа мучеников перед ним. Зеленоватое пламя факелов всколыхнулось, стоило ему подойти и обратить их внимание на себя. Загрий поднял меч и обхватил покрепче рукоять.
- Ну что, потанцуем?
Он ринулся вперёд, и меч, высекая искры из пола и стен, начал свой безудержный танец. Повинуясь неведомому ритму, клинок взмывал, проходя сквозь тела врагов. /Он выписывал восьмёрки в воздухе, отражая летящие в него сгустки энергий, затизхая лишь когда очередной проклятый троглодит пытался протаранить Принца своей гигантской тушей. Они становились всё сильнее, всё толще, но Загрий не думал об этом. Он улыбался, скользя под их ударами и вновь и вновь пронзая их, смотря, как он растворялись в воздухе прежде чем возникнуть вновь, призванные адской печатью отца.
Он не удержит меня здесь!
Загрий взревел, запустив в лича свой кристалл и добив его одним ударом, и стены эхом отразили его полный решимости крик. Они заканчивались также внезапно, как начинались - то ли отец лично их контролировал, то ли каждая из комнат Тартара могла удержать лишь определенное количество этих тварей. Забрав бутыль с амброзией, что они охраняли, принц двинулся к следующей двери. Он был готов уже к чему угодно, каждое открытие двери приносило что-то новое. Там мог быть Харон - его молчаливый друг и слуга, что перевозил души и за определенную плату мог подкинуть Загрию что-то, что поможет в его странствиях, а иногда среди палат Тартара он натыкался на Сизифа, уже вечность катящего свой камень, который он ласково называл Болди, видимо, за неимением других собеседникам. Танатос настрого запретил кому-либо разговаривать с Сизифом после того, как тот заковал бога Смерти в цепи и привязал к скале. Теперь же визиты принца стали для Сизифа развлечением, а сам проклятый преступник превратился в одного из немногих дружелюбных духов в этом царстве тьмы и стенаний. Удивительным образом, даже спустя столько лет Сизиф не растерял силу духа, наоборот, он принял неосуществимость своей задачи и исполнял её, подобно ритуалу, нисколь не мешающему его счастливой жизни. Стоило бунтарю, желавшему избавить себя, а заодно и весь мир от смерти, осознать бесполезность и абсурдность его работы, как эта работа перестала быть ему в тягость. Он жил в мире с самим с собой, запертый в своей рутине но смирившийся с тем, что он ничего не может тут изменить, а потому следует принять её и получать удовольствие от того, что есть.
Загрию казалось, что Сизиф видел в Принце Ада себя самого в молодости. Но в отличие от Сизифа, Загрий не хотел смиряться. Нет, он протестовал, он яростно прорывался вперёд, и воля его была крепка как никогда ранее.
Он выдохнул и открыл дверь. Ещё одна комната, и снова ни намёка на выход. Он уже даже не замечает, как переходит из Тартара в Асфодель, комнаты проносятся одна за другой.
Но что-то изменилось. Проклятых душ нигде не было видно. Он был совершенно один,в полной тишине, не считая журчания вод Стикса, бежавших где-то под каменным полом и легкого шороха пламени факелов. Что-то было не то, и он это чувствовал. Что-то должно было появиться. и он почувствовал этот знакомый с детства могильный холод за его спиной, как и легкую тень фигуры в капюшоне с гигантской косой.
Кто же еще это мог быть, действительно.
- Что ты здесь делаешь, Тан? - Загрий перекинул меч в другую руку, разминая плечо. Краем глаза он увидел появляющиеся на полу адские печати.
Если он пришёл остановить его, пусть попробует.
Он не сдастся.
Отец может хоть всё подземное царство послать сюда.
Загрий их встретит, огнём и мечом.
[nick]Ζαγρεύς[/nick][status]There is no escape but endless struggle[/status][icon]https://pp.userapi.com/c849520/v849520325/1a10a1/zTprLsVKGr4.jpg[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Загрий</a></b> <sup>∞</sup><br>Good things come to those who wait. But so do really malevolent and scary things. In fact, probably more of those. Better keep moving.<br><center>[/lz][fan]Hades[/fan]
Отредактировано Dazai Osamu (2019-08-09 03:17:45)
гипнос, смеясь — разумеется, позже — в пустых коридорах аида и закидывая светлую голову, бросает ему легко:
— ты ведь не улыбаешься. никогда, в смысле.
танатос закрывает глаза — устало; облокачивается о стену, качает головой, сцепляет пальцы на рукояти косы — хочет поспорить, но знает: это дело обречённое, — гипнос, к тому же, забудет о сказанном уже минуты через две — это не будет того стоить. в любом случае.
серьезные разговоры с гипносом в перспективе каждый раз ничего не стоили.
он касается — сейчас — здесь — её светлых волос — бережно, прежде чем срезать прядь. ждёт терпеливо, пока она пытается открыть глаза — берёт её за руку, сжимает осторожно пальцы — она узнаёт его, разумеется, мгновенно. они все узнают.
они встречают его приветливо обычно — почти всегда с облегчением, каждый раз — со страшной тоской во взгляде, но принятие заложено в каждом, на самом деле — в разной степени. пытаются торговаться иногда, даже сопротивляться — впрочем, редко. не в этом случае.
гипнос за его спиной переступает с ноги на ногу нетерпеливо — вздыхает пару раз, не решаясь сначала спросить, мотает головой — танатос замечает краем глаза. они оба нечувствительны к подобному, но гипнос всё равно морщится, глядя на окровавленные куски ткани рядом с постелью. спрашивает наконец — как бы между прочим, конечно, но танатос всё равно улавливает надежду в его голосе:
— ты ещё долго?
он вздыхает; удивляется немного — в этот раз без раздражения. привыкает, должно быть.
— иди.
гипнос исчезает почти сразу — танатос успевает заметить, как тот растягивает губы в довольной улыбке и едва не на месте подпрыгивает, прежде чем окончательно скрыться. закатывает глаза, прежде чем вернуться к девушке — она смотрит на него неуверенно и он думает — всё как-то фоново, — что ему жаль её; ему жаль их всех, конечно, и дело не в её возрасте или чертах лица — он перестал придавать таким вещам значение слишком давно; он не помнит, на самом деле, считал ли он их важными когда-либо. это в целом, это фактом — было бы слишком жестоко, если бы даже он по ним не скорбел.
гипнос зевает в следующий раз — встряхивает головой, потягивается на месте, машет рукой тени за стойкой — танатос выгибает бровь выразительно — он не слишком любит семейные разговоры. он знает, что их терпеть не может гипнос. у него, к тому же, полно работы — у него всегда полно работы, и жалкие пародии загрия на побег в дивный новый мир совсем не способствуют его продуктивности. он поправляет себя — это просьба, в конце концов, и просьба от аида значит — приказ, и он бы не осмелился его ослушаться в любом случае. но это утомляет тоже.
гипнос жмёт плечами — кивает тени благодарно, смотрит в свой стакан с таким любопытством, будто в самом деле понятия не имеет о его содержимом. бросает — совершенно безмятежно:
— я не понимаю, почему тебя это так беспокоит.
он моргает — почти растерянно. быстро берет себя в руки, хмурится, смотрит прямо — до тех пор, пока гипносу не станет ощутимо некомфортно под его взглядом. скрещивает на груди руки, облокачивается о стойку. переспрашивает, хотя в этом, в сущности, нет никакого смысла — он догадывается и сам, разумеется:
— это?
гипнос смеётся — нервно, и танатосу хочется закатить глаза — он не слишком понимает, к чему весь этот разговор, но догадывается, что гипнос едва ли стал бы инициировать его сам. слишком не в его духе.
— ну, — он делает жест руками, подносит стакан к бледным губам, улыбается натянуто. танатос думает, что это раздражает страшно. не говорит об этом вслух. — наша ситуация. с загрием. даже мег подутихла.
ему кажется в такие моменты, что у гипноса амброзия вместо мозгов — ему кажется так часто, на самом деле, и он сжимает пальцы в кулак невольно — необходимость обсуждать подобные вещи раздражает его тоже. разговаривать об этом в целом.
мег не семья, он хочет сказать. почти говорит — это прозвучит грубо, но он уверен: мег поняла бы. сомневается, впрочем, что это дойдёт до гипноса.
больше рычит сквозь сжатые плотно зубы:
— я не понимаю, почему это не беспокоит тебя.
он не прощается — знает, что гипнос не ждёт от него этого; говорит себе, глядя на собственное отражение в лезвии косы: у него много работы. он рад занять руки — кто-то должен, он говорит себе, но правда в другом — это отвлекает от мыслей.
на какое-то время.
не слишком долгое.
никс говорит ему быть мягче.
у него выходит сдержать себя в руках — хочется вспылить, в самом деле, страшно, но он не юнец, он повторяет себе, пока смотрит на неё хмуро, и он не опустится до подобного перед ней — она не кладёт ему на плечо руку, и её взгляд ничего не выражает из-под тени капюшона, но он знает это — сочувствие в её голосе, прикрывающее беспокойство. он ничего не говорит ей тогда — ловит себя на простом: ему сказать, в сущности, нечего, — но это раздражает его тоже — он не понимает загрия. он не понимает загрия совсем — никс была ему матерью всё это время, и он так легко отказывается от неё теперь, просто услышав о женщине, которая его бросила.
отказывается от них всех.
он не понимает.
не может понять.
в сущности — понимать не хочет.
проблема в другом: это теперь его работа тоже, и он склоняет к плечу голову, когда харон указывает ему в нужном направлении. натягивает капюшон на лицо, перехватывает косу поудобнее — гермес кивает торопливо, машет ему рукой — тоже — на прощание; они не разговаривают никогда толком — их взаимодействие замыкалось всегда на хароне. танатосу никогда не хотелось большего.
он находит загрия почти сразу — щёлкает пальцами, избавляясь от раздражающих скелетов, смотрит пустым взглядом на кипящую в метрах от него лаву — у него нет ни одной причины находить пейзажи асфодея умилительными. он с трудом понимает, как загрия от них ещё не тошнит.
качает головой, замечая чужой жест, обрывает резко:
— я здесь не для этого.
он не хотел быть здесь — ни разу, в общем-то. не хочет быть здесь прямо сейчас, но это задание тоже — и он знает, что лорд аид наблюдает. не слишком внимательно, впрочем; он закрывает глаза на харона, не обращает внимания на послания богов — не знает о каждом из них, возможно, и танатос не будет тем, кто обо всём этом расскажет. не из жалости, разумеется, — тем более, не из сочувствия. кому-то просто придётся заниматься ещё и этим, а в его расписании нет места для такого количества коридоров с опустевшими душами.
— ты должен перестать вмешивать никс в это. и всех остальных.
он смотрит прямо — хмурится, но это не из попыток запугать — больше невольно. раздражает по-прежнему: загрий понятия не имеет, что с ними будет, если обо всём этом узнает аид. наверняка даже не задумывается о подобном.
разумеется. куда ему.
танатос вздыхает — устало, приставляет косу к ближайшей стене, скрещивает на груди руки — искренне надеется, что сейчас откуда-нибудь не вырвется поток лавы, от которой ему придётся потом очищать лезвие. это не первый их разговор на эту тему — он знает, что не последний; он ненавидит ходить кругами тоже. хмурится снова, бросает — больше случайно, но мысль вертится на языке слишком давно:
— и не могу поверить. сизиф. из всех людей.
он почти наверняка уверен: кто-то здесь его ненавидит и хочет сделать его существование невыносимым. возможно, загрий — это даже имеет смысл. возможно, хаос собственной персоной — это имеет меньше смысла, но внесло бы ясность в некоторые ситуации.
— во имя аида, серьёзно. что настолько ужасное я мог тебе сделать.
он может понять неприязнь, но это почти похоже на предательство. что-то из разряда — решить сбежать из дома и ничего не сказать об этом. даже не попрощаться. даже не извиниться.
кто-то здесь его ненавидит, он думает устало.
возможно, каждое второе существо, ещё не утратившее способности двигаться.
[nick]Θάνατος[/nick][status]death incarnate[/status][icon]https://i.imgur.com/e5ji3mt.png[/icon][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>танатос</a></b> <sup>∞</sup><br>we did not crumble, we did not back down. we stood eye to eye with violence, and it blinked first.<br><center>[/lz][fan]hades[/fan]
Прежде, чем ответить, Загрий вонзает промеж глаз багрового скелета, чувствуя, как тварь с завыванием исчезаеет в пламени. Асфодель - Долины Асфоделя - должны были быть местом для тех, кто не заслкжил вечного наказания Тартара, но и вечной славы Элизия. Это должно быть пристанище спокойных душ, не жаждущих крови или почести, жестокости или храбрости. Но, на деле Асфодель куда больше походмл на пристанище проклятых душ, чем сам Тартар.
Души были обречены быть безликими.
Скелеты были все на одно лицо, иссохшие, жадные тела. Они кидались на Загрия с бессмысленной жестокостью, потому что чуяли в нём, Принце подземного Мира, остатки жизни. Они искали то, что утратили - желание быть живыми, желание вдохнуть исчезнувшими легкими, почувствовать стук мертвого сердца.
Скелеты так реагировали только на него. Никто из хтонических богов более не внушал в них такого голода до жизни. Они чувствовали Загрия. Они слышали стук его сердца. Слышали движение живой крови по его жилам.
Он был для них слишком живым.
Раздражающее напоминание о том, чего они лишились. Кожа с их лиц давно сошла, они потеряли любые индивидуальные черты, и жаждали жизни. Они хотели разорвать Загрия только за то, что его сердце посмело биться. Только за то, что у него есть то, чего нет ни у кого из них, нет и никогда не будет. Принцу их было даже жалко - ведь в Тартаре духи сохраняли хоть какую-то индивидуальность. Разбойники становились призраками гнева, воры и трусы прятались в глиняных кувшинах, чревоугодники и одержимые жадностью распухали под тяжестью своих грехов - но не теряли своей главной черты, что привела их в это мрачное место.
Скелеты были на одно лицо, одних от других отличали лишь сила и отчаяние.
После меча Загрия все они становились только горсткой пепла, который быстро уносили реки лавы.
Принц воткнул клинок в землю и обратил взор на своего брата.
Танатос.
Воплощение смерти, настоящий сын Никс.
Старший брат который вечно занят. Старший брат, с которым они столько раз соревновались, когда у него было время. Старший брат, который всегда покорно исполнял волю Отца, собирая души упокоившихся в мире или в войне, предоставляя их в распоряжение отца и безмолвно ведущего ладью Харона.
Как всегда с верной косой за плечами, как всегда готовый исчезнуть и заняться своими делами.
Старший брат, который на самом деле никакой ему не брат.
- Помочь мне было её желанием, - Заг хмурится, его глаза, красный и зелёный, смотрят на Танатоса полные решимости.
Как будто он не знает. Отчитывает его, как ребёнка.
Как младшего брата.
Как будто Загрию самому не было больно вмешивать Никс, которую он так долго считал своей матерью. Да, он уже давно хотел бежать, еще до того, как узнал о своей кровной связи, и Воплощение Ночи была к нему благосклонна. Именно она связалась с Афиной, а затем и с другими олимпийцами, своими далекими родственниками. Именно она дала ему Зеркало Ночи, чтобы силы его росли и преумножались. Никс, всегда понимающая, спокойная и безмолвная, когда Отец гневался, но в самой её фигуре чувствовалась сила. Он был горд звать её своей матерью, полагая, что всё лучшее в нём пошло именно от неё. Уж явно не от самодовольного Аида, заложника своего царства и главного же в нём тюремщика.
Он хотел быть сыном Никс. Он часто задавался вопросом, как вообще Аид и Никс оказались вместе. Что она могла найти в этом черством и властном владыке, упертом до невозможности и считающим, что лишь он один знает и может распоряжаться чужими душами, включая душу своего сына? В детстве он был свидетелем их ссор, и Никс, молчаливая и спокойная, всегда выдерживала гнев Аида и отвечала ледяным безмолвием, лишь иногда нарушаемым парой фраз, и они звучали громом посреди темного ночного неба. Никс была единственной, кого не страшил гнев Хозяина Подземного Мира. Он мечтал быть похожим на неё.
Оказаться не её сыном разбивало его сердце.
Как и мысль о том, что брат, с которым они так часто соревновались в убийстве бессмертных проклятых душ; брат, которого он так уважал за силу и стойкость с начала времен, оказался не его братом.
Загрий вынул меч из раскаленного камня - стигийская сталь поблескивала оранжевыми огоньками, острая, будто бы только вышедшая из кузницы Гефеста. Принц сел на камень напротив брата, стараясь услышать, нет ли новых адских печатей и не собирается ли река огня выплюнуть очередной снаряд из серы и лавы в их сторону. В воздухе ощутимо пахло гарью и смертью.
- Что до Сизифа... Я не виноват, что он чуть ли не единственный из всех понимает моё желание как можно скорее убраться из этого богами забытого места, - он чуть смягчается, глядя на Танатоса. Сизиф был его слабостью, его ошибкой, и каждый раз заводя о нём разговор, чувствовалось, что Тан терял своё хладнокровие. Загрий слышал эту историю не раз, в том числе и от самого Сизифа - история как сын Эола обманул смерть дважды, один раз обманом заковав Танатоса в нерушимые кандалы - так что пришлось обращаться к Аресу, богу Войны, разозленному, что люди перестали погибать в битвах. И даже когда Тан вернул должок, Сизиф смог обманом выбраться из Подземного Царства ещё раз, и лишь с помощью Гермеса удалось вернуть его душу в Тартар.
Загрий мог лишь представить, насколько унизительным для Танатоса была подобная беспомощность. Но он понимал и Сизифа. Желание вырваться на свободу во что бы то ни стало.
В этом они были похожи с мятежным сыном Эола. Не будь он готов на жертвы, он бы не взялся за этот клинок. Не чувствовал бы как его пронзают, снова и снова, не открывал бы глаза в кровавом озере, чувствуя как жизнь возвращается в его тело.
Он был готов сразиться даже с Таном, если того требовала ситуация. Он всегда проигрывал воплощению смерти, ведь смерть неостановима, и пока есть жизнь, будет и смерть. Но он был готов сражаться.
Пальцы принца легко ходят по клинку на его коленях, тонким звоном отражаясь в сводах Асфоделя. Загрий набирается решимости сказать это Тану в лицо. Он чувствует,как кровь закипает в его жилах, как ему хочется кричать от гнева.
Что Танатос его не остановит, как бы того ни хотел Отец.
Что тот не имеет права его отчитывать.
Что тот не может понять, какого это - открыть, что вся твоя жизнь была ложью. Что те, кто был тебе дороже всего, оказывается, не имеют с тобой ничего общего. Что единственное существо которое было способное его понять оказалось мятежным духом.
Вместо этого Загрий выдыхает, вспоминая слова своего учителя, Ахиллеса: "Никогда не берись за меч в момент гнева. Сделай выдох и ты найдешь решение лучше." Каждый раз произнося это, в его голосе чувствовалась грусть. Некогда непобедимый герой никогда не раскрывал Загрию, как так вышло, что он не ушел на поля славы в Элизий а стал его учителем в Подземном Царстве. Загрий чувствовал, что дело не просто в просьбе Аида. Что Ахиллес тоже много потерял, как в жизни, так и после смерти.
Потому старался прислушиваться к его словам.
Сам Загрий не имел права терять больше, чем он уже потерял.
Он сделал еще один вдох, не сводя взгляда с брата. Всматриваясь в вечно хмурое и непроницаемое лицо Смерти, он наконец решается задать тот вопрос, что так давно его мучает.
- Тан... Ты знал?
[nick]ΖΑΓΡΕΎΣ[/nick][status]There is no escape but endless struggle[/status][icon]https://pp.userapi.com/c849520/v849520325/1a10a1/zTprLsVKGr4.jpg[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Загрий</a></b> <sup>∞</sup><br>Good things come to those who wait. But so do really malevolent and scary things. In fact, probably more of those. Better keep moving.<br><center>[/lz][fan]Hades[/fan]
Отредактировано Dazai Osamu (2019-08-09 05:41:06)
смерть безразлична — утверждение некрасивое, однозначное и жестокое. впрочем, верное.
ему не слишком нужно всё это, на самом деле.
лорд аид считает, что загрия можно остановить, если толкнуть его пару раз в лаву или приветливые объятия стикса — поражения должны заставить тебя рано или поздно сдаться, поражения должны заставить тебя рано или поздно склонить голову. танатос говорит себе, что это, безусловно, его право, и он аида, конечно, уважает безмерно, но это чушь, и это всё ему совершенно не нужно — он почти наверняка уверен, к тому же, что персефона умерла где-то ещё в асфоделе; даже если нет, она вряд ли желала быть найденной, и занятие это окажется бессмысленным в любом случае - принесёт, разумеется, исключительно разочарования в конце, но кто же станет его слушать сейчас. он, впрочем, ненавидит говорить об этом; ненавидит смотреть в глаза, ненавидит повышать голос — исчезать картинно ненавидит, на самом деле, тоже, но это единственный способ прекратить разговор до того, как всё будет сказано окончательно и слишком. эмоции давятся в пальцах с лёгкостью вишен, сердце колотится — бьётся — как птица в клетке, птичье сердце значит трусливое — танатос возвращается к привычному почти с манией, смотрит в глаза мертвецов, которых ему нужно вести за собой, с облегчением— работа приносит покой, даже если она заключается в сопровождении душ умерших, даже если она заключается в самой твоей сущности — тебя по определению ненавидят, тебя, по определению, всегда ждут. не слишком хотят видеть на своём пороге - очевидно, даже самые близкие.
он знает их имена.
он не знает их имён.
не имеет значения.
скелеты падают один за другим — возвращаются в тартар, теряют на мгновения все желания до последнего, — ему не нужно щёлкать пальцами и он, разумеется, даёт фору, каждый раз даёт фору, правда простая и не слишком новая: ты можешь соревноваться со смертью сколько тебе угодно, но это фикцией всегда было и ей же навсегда и останется, — тренировки в юношестве всегда казались ему обречёнными заранее, скрещенные мечи и горделивые позы, победа — понятие размытое и знакомое разве что по чужим рассказам, по чужому выражению на лице, разве что смутно. не знакомо совсем.
смерть никогда не была результатом. никогда им не будет.
он всегда презирал сизифа за мысль об обратном.
— разумеется, он понимает, — не давит смешок; не усмехается даже, не тянет закатить глаза — раздражение явственное, раздражение всегда здесь бывшее. говорит зло, говорит, почти выплёвывая. — любыми средствами. конечно.
он не хочет говорить о сизифе — набор воспоминаний старых и, более того, унизительных — он не злится при мысли о себе из прошлого, но его раздражает наивность, с которой он упустил одного смертного дважды — он не допустит подобного сейчас; он не может притвориться, впрочем, что этого никогда не было. ждёт подвоха теперь каждый раз; смотрит в полные страха или принятия глаза с мыслью, что стоит - всегда - оборачиваться себе за спину. он не хочет говорить о никс тоже — его желание защитить её простое, но он не хочет брать на себя ответственность за её чувства — конечно, она захотела помочь, конечно, она протянула руку первой, — танатос знает о зеркале, танатос знает, на самом деле, о хаосе — слышит шёпот демонов, замечает, как никс смотрит из-под балахона печально и немного растерянно — смаргивает эмоции быстро, приходит в себя к моменту, когда поднимает на него глаза; ему видеть её такой неприятно — ему, он презирает это, видеть её такой больно.
он хочет сказать — это и не только об этом, на самом деле, — успевает остановить себя до того, как откроет рот. успевает подумать — он не хочет вмешивать её в это ещё больше. она сможет справиться с аидом, он знает, и она, тем более, может справиться со своими чувствами, но он не хочет делать это всё для неё ещё сложнее. загрий постарался за них двоих.
за целый тартар, в общем-то. и почему-то кроме него загрию об этом никто не напоминает.
выдыхает — устало и раздражённо, — хотя дышать ему, в сущности, никогда нужно не было:
— нет, — пауза, вздох. касается переносицы холодными пальцами, прежде чем поднять взгляд, смотрит прямо и хмуро. он ненавидит разговоры — больше ненавидит, на самом деле, только возникающую в них необходимость. — разумеется, нет. как я мог знать об этом?
он не помнит своей жизни без загрия — в общем и целом, в той же степени, как не помнит её без гипноса, как не помнит её без никс. он не полагается на свою память слишком — он существует слишком давно, это было бы, в лучшем случае, опрометчиво, в худшем — страшно самонадеянно, но он уверен: это было всегда на фоне. независимо от того, что происходит теперь.
гипноса это всё беспокоит мало, потому что для гипноса вещи, в сущности, остаются на своих местах. никс это беспокоит, но иначе — он видит, как она поджимает сухо губы и отводит взгляд в сторону, — это тревога за близкого, это, разумеется, любовь — её выражение смутное, её выражение единственное, на которое она способна.
смерть милосердна — утверждение верное. врать загрию было бы жестоко, и он не терпит этого — не в себе, во всяком случае. тем более не сейчас.
ему надоедает рычать сквозь зубы, но он не находит в себе ни желания, ни сил говорить спокойно. смотрит тяжело, складывает на груди руки — поза привычная, — сцепляет пальцы на жёсткой ткани тоги, чувствует, как начинает ныть от напряжения челюсть. заставляет себя прикрыть глаза на мгновения, заставляет себя выдохнуть.
раздражённо, быстро, на одном дыхании:
— я понимаю, почему это важно.
потому что она твоя мать.
он понимает. здесь не нужно прилагать усилий слишком многих.
это просто, но паузы невыносимы. даже если бы он знал, даже если бы не говорил — он понимает, почему спросить, какое это имеет значение, значит обесценить всё происходящее; он не хочет этого тоже, он, вопреки чужому мнению, может представить себе всё прекрасно. его воображение способно на подобные мелочи, он не лишён хотя бы крупиц эмпатии. всё в таком духе.
— я не понимаю, почему ты хочешь бросить ради этого всех.
не говорит: никс, — не говорит: меня. не хочет иметь это в виду — это жалкое и наивное, по сути своей — не самое взрослое. он не может понять всё равно — не может представить загрия безразличным настолько, говорит вместо этого — речь о благодарности.
не сейчас, впрочем. сейчас не об этом.
выдыхает устало и резко — он говорит себе - раньше, - каждый раз, - что заслужил хотя бы личного прощания, что заслужил хотя бы личного объяснения, — он вряд ли получит хоть что-то из этого, он не горит прямо сейчас желанием выяснять хоть что-то.
поднимает глаза, впрочем. не торопится исчезать - давит в себе это желание, как давят осколки исписанных ваз, как давят то, что осталось в элизиуме от душ героев, когда они зарываются слишком сильно.
ждёт ответа всё равно.
[nick]Θάνατος[/nick][status]death incarnate[/status][icon]https://i.imgur.com/e5ji3mt.png[/icon][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>танатос</a></b> <sup>∞</sup><br>we did not crumble, we did not back down. we stood eye to eye with violence, and it blinked first.<br><center>[/lz][fan]hades[/fan]
Загрий выдыхает горячий воздух Асфоделя. На секунду он вспоминает об этой маленькой детали, чтотак отличала его от других детей Никс - да и от большинства хтонических богов - он мог дышать. Даже пускай рефлекторно, но его грудь вздымалась и вбирала в себя раскаленный воздух, полный запаха горелой плоти и серы. Загрий дышал. Принц Ада, которому с детства говорили, что Смерть - это его единственное предназначение, мог дышать воздухом Подземного мира.
Он никогда не задумывался, могли ли Танатос или Гипнос дышать по-настоящему. Он даже про себя не мог сказать с уверенностью. Дыхание казалось атрибутом - важным, но не нужным. Кровь в его жилах двигалась, подгоняемая сердцем, и он мог слышать его бешеный стук на поле боя. Но если оно замирало - Загрий не мог умереть. Что бы с ним ни случалось, бога так просто не убить.
Загрий чувствовал каждую свою смерть, каждый раз стоило ему пасть, будь то рука Тени Воина в Элизии или проклятая лава Асфоделя, каждый раз он чувствовал эту жгучую, продирающую до костей боль. Он смирился с ней, он знал, что после нее очнётся в бассейне крови в покоях Аида, и Гипнос встретит его очередной насмешкой, а Отец - очередным неодобрительным взглядом. Единственным, кто будет ему бесконечно рад - это верный Цербер, решивший, что его друг в этот раз уж точно не вернется, и все три головы зажмурятся в радости встречи.
Загрий знал, что не умрёт окончательно, но это не отнимало той бесконечной горечи и обиды от каждого возвращения "домой" - в покои, которые он не знал, может ли теперь назвать домом. Стоило клинку пронзить его сердце - и принц ощущал всю тяжесть смерти на поле боя, а с ней - разочарования от неудачной попытки, которая, тем не менее, не должна была сломить его дух.
Ты нашел тысячу способов умереть. Осталось всего-то найти один, чтобы выжить и выбраться.
И вот теперь, на полпути к цели, Танатос решает побыть заботливым старшим братом и спросить, почему он хочет всех их бросить. Почему он хочет сбежать, любыми средствами.
Загрий не знает, что на это ответить. Как сделать так, чтобы Тан его понял. Как объяснить бессмертному воплощению смерти боль стоящую боли тысячи собственных смертей? Внутри у него чуть отпускает сердце, когда он узнает, что Тан не лгал ему. Из всех них хотя бы Танатос, самый холодный и отстраненный. Тот, кому казалось бы, должно быть всё равно, ведь смерть должна быть безразличной.Тем не менее он здесь, и уже в который раз, он не пытается остановить его своей косой.
Загрий видит по по его глазам.
Он правда его не понимает.
Больше всего Заг хотел бы, чтобы он понял.
Он смотрит в глаза брата и видит в них отражение самого себя - со взъерошенными черными волосами, бледный, как и все жители Царства Аидаю Но в отличие от остальных, Загрий всегда знал, что с ним что-то не так. Падая после каждой тренировки с Аххилесом и вновь заставляя себя браться за меч; сидя подле Никс, зачесывающей его волосы и смотрясь в её Зеркало Ночи; даже рассматривая себя в отражениях орудий титанов в залах отца, Загрий видел что с ним что-то не так, и это что-то не давало его душе покоя. Словно голос в его голове подталкивал его к поиску ответов - тот же голос, что он теперь слышал как будто наяву. Он лишь на половину был похож на своего отца - и этот чертов красный глаз каждый раз напоминал ему об этом сходстве. Второй, ярко-зелёный, всегда казался как-будто чужим. В детстве Загрий представлял, что там, под покровами, у матери Ночи такие же изумрудные глаза, самые яркие из миллиардов звёзд в её одеянии. Но чем старше он становился, тем более ненастоящей была эта сказка.
Тем более фальшивым становилось его отражение.
Загрий решил сбежать задолго до того, как узнал правду о Персефоне. Задолго до того, как Никс связалась с Афиной. Он хотел бежать, чтобы больше не видеть этого отражения. Чтобы понять, чего ему не хватает. Почему среди всех хтонических богов он чувствует себя чужим, пускай и был рожден от них.
Твои братья. Они Воплощения Смерти и Воплощение Сна. А чего ты бог?
Отец однажды спросил его перед очередным побегом, и тогда Загрий не нашел что ответить. Но в конечном итоге, он был прав.Принц Ада в отличие от всех остальных, не был ни воплощением чего-то, ни покровителем чего-то. Он не мог сказать, зачем он, в отличие от всех остальных. Он не чувствовал себя достаточно целостным, чтобы это понять это, и теперь он наконец-то знал, почему. Он жил во лжи. Отец лгал ему, всю его жизнь. Даже Никс ему лгала. Он не винил её - нет, он мог понять, почему она не открывала ему правды. Но от этого ему было не менее больно.
Он долго не мог дать ответ на вопрос, заданный Танатосом. Потому что не знал на него ответа сам.
Но теперь он мог понять, что тут не было великого смысла, и сам вопрос не требовал от него долгих объяснений.
Была только одна причина. И Тан мог её понять.
- Потому что она моя мать.
Загрий произносит это на выдохе, и чувствует назревающий комок в горле. Потому что только сейчас он наконец смог озвучить это для себя. Одного вздоха хватает, чтобы в голос вернулась былая решимость, а в руки - силы, чтобы обхватить рукоять меча. Но в эту секунду, между вдохом и выдохом, он чувствует себя беззащитным перед правдой, перед этим чувством опустошающей непринадлежности миру, который он всегда знал. И вместе с тем - это желание бежать, как можно быстрее и дальше, лишь бы не думать о нём.
- Я не знаю, бросила ли она меня сама, или Отец не дал ей забрать меня. Но я должен её увидеть. Во что бы то ни стало.
Ему нужны были ответы. Ему нужна была свобода от лжи. Ему нужно было понимание, иначе он никогда не остановится. Он всегда будет бежать, заставляя себя не оглядываться назад.
Ему нужно было знать, кто он такой.
[nick]Ζαγρεύς[/nick][status]There is no escape but endless struggle[/status][icon]https://pp.userapi.com/c849520/v849520325/1a10a1/zTprLsVKGr4.jpg[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Загрий</a></b> <sup>∞</sup><br>Good things come to those who wait. But so do really malevolent and scary things. In fact, probably more of those. Better keep moving.<br><center>[/lz][fan]Hades[/fan]
