- С вами все в порядке, мистер? – это слова. который ему часто задают. С ними часто подходят, заглядывают обеспокоенно в лицо, немного с опаской и изучающе. Он чужой здесь. Гайдзин – у него другое лицо, рост, у него – «у кого?» - он качает головой, затем спохватывается, кивая, будто ныряя в себя. «Я – Старрк», - Старрк сглатывает, и снова кивает. Коротко. Опасливо.
- Да. Спасибо, - разговаривать снова трудно. Это пройдет.
Женщина отходит от него, что-то бормоча на ходу. Старрк мог бы услышать, если бы захотел, но он не хочет. Очень осторожно он касается холодных металлических поручней моста, и смотрит в темную воду, по которой медленно плывут яркие желтые листья.
Осенний парк дышит ветром и сыростью от реки. Парк?
Как он тут оказался. На мосту. Еще и глядя в воду, - «что такое парк?» - нелепо слабым и наивным, чужим голоском задает вопрос что-то внутри Старрка, и он резко жмурится, прогоняя это ощущение, и одновременно пытаясь удержать. Это не так уж и сложно. Самая главная сложность заключается в том, чтобы понять, зачем он это делает.
Плохо. Он опять заблудился.
Найти дорогу до логова сможет. Только будет это долго – пускай собственный запах отчетлив, никакого следа из реяцу не надо, но окружающий мир отвлекает, тянет на себя, путает, и заставляет снова теряться.
Ему гораздо проще, если рядом находится кто-то из остальных. Подсознательным ощущением их духовной силы Старрк держится на отголосках памяти, за что-то цепляется, выкарабкивается, как собака, угодившая на слишком тонкий лед, и провалившаяся сквозь него.
Темная вода тихо плещется, касаясь песчаного берега, и Старрк отнимает ладонь от холодного металла. По запястью задевает опадающим листком, и в какое-то последнее мгновение он убирает руку, так, чтобы все-таки не задело.
Это тоже инстинкты. Его тело – даже в гигае – многое делает слишком само.
Осенние листья тоже хрупки, - эта мысль лежит в голове угловатым бруском, пока Старрк, засунув руки в карманы куртки, медленно бредет вдоль темной неширокой реки. Небо заливает желто-алым – там, поверх облаков, клочковатых и серых, похожих мех его воротника.
Гнетущее ощущение потерянности опять оседает на плечи. «Такое уже было», - спокойно увещевает он сам себя, садясь на скамейку, глядя на свои руки, вынутые из карманов – бесполезные, потому что он не знает, что с ними делать. И кто он вообще.
«Интрига», - волна дурноты чуть мешкает, прежде чем накатить, но подача – пересеченный шрамами след татуировки на руке медленно возвращает его в настоящее. В память.
«Я – Примера», - и оседает тоска в груди, как осенние листья. Ветер шепчет в ветвях, и мир кругом Старрка колышется и колеблется. Больно, когда висок протыкает волчьим воем, больно, но терпимо. Он притерпелся.
«Перестань бегать», - так сказали ему.
Перестань бежать, - он смотрит на темную воду, вспоминая другую воду – черную, под сводами черного же дворца. Белое и золотое в самой глубине, настойчивый сильный шепот, уходящий в маску.
«Кто она?» - имя возвращается, кулак стискивается, но не сжимая, а держа.
В колено что-то тыкается, и Старрк с удивлением смотрит на любопытную собачью морду. Бродячий пес, со стоячими остроконечными ушами, которые он прижимает, опустив в стороны, и умильным выражением – дескать, а у тебя есть что-нибудь? У Старрка нет, - он машинально ощупывает себя левой рукой за карман, а правой – чешет псу макушку. Тот садится, и пушистый хвост мечет по асфальту так, что осенние листья поднимаются вихрями.
Собаки Старрка любят и не боятся. Кошки вот шипят. Громко и много. Не только Гриммджоу.
Пес радостно подлаивает, встает передними лапами Старрку на колено, обнюхивает ему лицо, а затем удивленно поскуливает, когда тот выпрямляется, и смотрит перед собой. Кто здесь? – пес соскакивает, звонким лаем загораживая Старрка – не подходи.
Он помнит, - «я помню», - хочется произнести, но язык опять не поворачивается. Было громко. Было… был лед, было море.
Он помнит, - пес больше не виляет хвостом, но от ладони на холке чуть смирнеет.
Старрк помнит и не помнит это лицо с выражением – «а ты че за херня, а?» - но ощущение духовной силы кажется предельно знакомым. Кажется…
- Шинигами? – неуверенно спрашивает Старрк, и это единственное слово, которое не следует произносить, и единственное, которое сейчас он может произнести.
С кем он сражался тогда…
Как все смутно. Ему бы промолчать, сделав вид, что ничего не увидел и не заметил, надо прятаться ведь - это неизменно в памяти, в том, что от нее осталось, но уже поздно.
Уже поздно.

Рука вскидывается прежде, чем Старрк успевает что-то сообразить или понять. Следом вскидывается пес, на что-то брошенное – но пакет с сухим шорохом врезается в ладонь Старрка. Яркий цвет, сильный запах, пробивающийся даже сквозь упаковку. Собачий корм, и пес это тоже чует, взволнованно взвизгивая, приплясывая вокруг. На девушку он уже не обращает внимания, еда – все что интересует. Старрк же смотрит – на чуть вздернутую верхнюю губу над торчащим маленьким клыком, на углом вниз сошедшиеся светлые брови, и тяжелый темный взгляд.
За спиной виднеется рукоять меча. «Занпакто?» - он не помнит. Но духовная сила кажется смутно знакомой. По спине пробегает судорога, заставая чуть вскинуть голову – воспоминания падают, воспоминания тихо прорезаются сквозь накрывающий их песок, будто ветер дохнул над ними-камнями сильнее.
Другие, с трудом вспоминает Старрк, были другие. Среди цветных коробок фальшивых домов, и ярко-синего дождя Серо Метралетта. Он слегка тянет воздух носом, инстинктивно принюхивается к запахам, исходящим от девушки – та худенькая и невысокая, сердитая, словно случайно встретившая пса маленькая кошка.
От нее пахнет печалью и теплом. От нее пахнет Пустым, - взгляд Старрка на мгновение проясняется.
«Уходите. Я не хочу вас добивать», - собственный голос перекрывает вой в голове, рывок в голове, боль в голове.
Он не хотел их добивать. Тех… двоих.
Во рту становится сухо. Рука, сжимающая пакет с собачьим кормом, стискивается, под шелестящий хлопок, и по запястью сыплются щекочущие кусочки.
Бродячий пес с радостью их хватает, обслюнявливая и скамейку, и колено Старрка, но тот этого не замечает.
Те двое пришли на помощь к его убийце.
Он опускает глаза на пакет, и, осторожно раскрыв его, ставит на асфальт рядом со скамейкой. Столько собачьей радости, а, - руки почему-то плоховато слушаются, словно гигай стал холодным. Так бывает, если выйти из него надолго, а потом забраться в остывший.
Взгляда от лица девушки Старрк не отводит. Сердитая. Из тех. Из прошлого. Из памяти, - и все-таки он отворачивается, глядя на счастливого пса. Тот прижимает уши к голове, и зарывается мордой в пакет с голодным неистовством, громко хватая корм челюстями. Пакет лопается по шву, а носом – в пакете же – пес утыкается в ботинок Старрка.
«Не шинигами», - он слабо держится за это слово, за это выплюнутое будто бы. «А кто тогда?» - льдина под лапами слишком маленькая и скользкая. Льдина.
Мороз и море, - Старрк вдыхает чуть глубже, вдруг чувствуя соль на губах.
Море волнуется – раз.
«Она сражалась против Тиа», - маленький капитан – «… он у нас гений, лет через сто превзойдет меня», еще одна женщина, с похожей реяцу – на ней был еще отпечаток его убийцы, и Старрк теперь это помнит с ужасающе болезненной чёткостью, словно вернулся. Словно серую пелену, в которой он жил последнее время – вечность – всегда – прорвало, и память сыплется цветными, больно ранящими осколками.
Спину снова сводит, судорога уходит куда-то в шею, взгляд застывает. Голову снова сверлит вой, невыносимый вой потери, потому что за серой пеленой, в которой спрятался, будто в укрытии, скрывалось небо, в которое Старрк смотрел, и слышал упрямый голосок:
«Поднимись и сражайся!»
С кем сражаться сейчас? – пес у колена, слопавший корм, чуть припадает на лапы, насторожившись. Напуган.
Старрк не хочет сражаться. Но его реяцу вздрагивает, и желтые деревья над темной рекой испуганно хлопают полупрозрачными крыльями, роняя перья. Поднимается ветер – сильный, треплющий светлые волосы девушки, завязанные в два хвоста.
- Ты кто? - ветер стихает – мертвым штилем падает. Старрк смотрит, не понимая, и не узнавая, тусклым взглядом скользит по рукояти меча.
Кто он?

Отредактировано Coyote Starrk (2019-05-20 11:55:30)

«Вайзард», - пустое слово, бессмысленное слово. Старрк наклоняет голову, и ветер – не ветер реяцу уже, шевели отросшие волосы, холодит шею, высунувшуюся из мехового воротника куртки. Он вздыхает, глубоко, переплетая пальцы в замок, кладя их на колени, и скользя взглядом вверх-вниз по вайзарду. «Саругаки Хиори».
«Сару… га… ки?» - он машинально переводит это слово, и не видит в девушке решительно ничего обезьяньего.
Так уж повелось. Так складывается, что имена арранкаров и Пустых часто отражают их внутреннюю суть, - он осознает это медленно, неторопливым ветром по песку. Имена означают суть. Он – Койот. Из тех, что выводят злую песню в ночные небеса, навстречу звездам.
Из тех, что встречают рассвет вместе со стаей.
Та стая, что есть у Старрка, с ним встречать рассвет не пойдет, - оно тоже неторопливо на него оседает, это осознание-воспоминание. Октава, Куатро и Секста. Стая?
Наверное. Но даже сейчас он понимает, что опять доставляет им хлопоты.
Неожиданно вынырнул, - вдыхает глубже, через нос, и выдыхает резко. Выдох заглушает звук льющейся воды – Старрк пустыми глазами смотрит на вытащенную из-пол скамейки миску, в которую успели налететь осенние листья.
Вайзард убирает их быстрым коротким движением. Льется вода. И пес рядом пританцовывает снова, суется под тонкое запястье носом. Хочет пить.
Он тоже хочет пить, потом что во рту по-прежнему сухо от воспоминаний и непрошеного – пусть желанного, но непрошеного.
Старрк привык так уже жить, свыкся. Его желание вспоминать слишком граничит с безумием. Когда он выходит из себя – вернее, когда отпускает себя, кругом все страдает. Разрушается. Умирает.
Его мог бы остановить Гриммджоу, но его это убьет. Уже известно.
Поэтому Старрку приходится не вспоминать, а взывать к тому, что было – а оно было. Мертвое, прочное, как кирпичная кладка, спокойствие, меланхолия, непроницаемое спокойствие. Довольствуйся малым. Живи, дыша наполовину.
Потому что полный твой вдох моет разрушить все, что у тебя есть.
Он склоняет голову, скованный, подавленный собственной силой, сглатывает, слыша свое имя. «Я – Старрк».
- Старрк, - отвечает он, не глядя на Саругаки Хиори. Пес, жадно лакающий воду, поднимает морду на него, вопросительно поскуливает. Погладить бы его, да рука не двигается.
Словно все ушло на сосредоточение. На готовность взвиться и…
Сражаться? – у Саругаки Хиори бледное лицо с веснушками, на которое падает свет уходящего осеннего дня. У нее тени под глазами, и резкие движения.
- Я не знаю, - у Старрка нет правда, нет внятной причины, и тем, более – слов для объяснения того, почему он здесь. Пожалели? Но чего ради?
Если он остается обузой. Даже сейчас, потерявшийся. Даже зная, что всем, в общем, наплевать на его исчезновение… неправда, не наплевать. Только это связано больше с вопросом общей безопасности, нежели с самим Старрком.
Он ведь может их выдать. Вот, уже выдал.
Пес допил свою воду, и теперь облизывает руки Старрка и Саругаки Хиори, благодаря. У него теплые и мягкие уши, которые задевают Старрка по боку ладони – он треплет их, ласково, и по свободной его руке, что лежит на колене, шрамами вверх, ударяют собачьи когти – дескать, на лапу!
Он пожимает ее, машинально.
- А ты?

Отредактировано Coyote Starrk (2019-05-20 21:55:57)

Ветер снова трогает за волосы, касается затылка, и Старрк безотчетно тянет туда руку, пальцами затем переползая на висок, под которым опять пульсирует упругая боль. Ветер разбудил волка, воспоминания разбудили волка.
Бродячий пес метет хвостом по асфальту и палой листве, и Старрку кажется, что запястья его опять касается синий призрачный хвост призванного осколка души.
Осколок. Он сам теперь – осколок. Поэтому и не знает, - и он прежним пустым взглядом чуть скашивает глаза на одну из тех, с кем когда-то сражался.
От нее веет пустотой. Опустошенностью. Будто бы она больше тоже не хочет сражаться, - пальцы на виске чуть вздрагивают, как и крылья носа. Он принюхивается – это раньше понимания, раньше сознания. Обоняние у Старрка тонкое, не только потому, что природа у него звериная.
Но потому что запахи и звуки могут дать больше, чем зрение.
Не обязательно подходить, чтобы увидеть.
Он перестает дышать на несколько мгновений, усмиряя духовное давление. Потому что Саругаки Хиори кажется и смелой и маленькой. А еще – равнодушно-усталой. Почему? – теперь Старрк поворачивает к ней голову, и смотрит сбоку, немного непонимающе, как большой пес.
«Кто ты?» - вопрос снова устало в нем ударяется, и он вздыхает, качая головой.
- Я почти ничего не помню, - негромко выговаривает Старрк. Опускает руку, не понимая, о чем говорил, не понимая, что за шрамы, что…
«Примера», - ох. Да. Точно.
Действительно, сглатывает, выравнивая дыхание. Вспоминая и возвращаясь. Но – не туда, где было беспощадное небо и яркие краски. Не туда, где духовная сила арранкаров – фрасьонов Эспады, меркла. Не туда, где погиб Барраган – «он ведь погиб? Он ведь не возвращался, подобно мне?» - кто вернулся? Кто – он?
Волк в голове воет все надрывней, но Старрк не шевелится, словно пригвожденный. Он – не может. Он – не должен.
Перестань бежать. Перестань бегать.
Ищи тех, кто тебе поможет, так сказали ему. Он хранит эти слова, и слишком часто не понимает, почему. Они не потеряли значения, нет – ведь он хранит их, но провалы в памяти подкрадываются незаметно и предательски.
- Помню, что умер, - вайзард, наверное, не услышала эти его слова, отвлекаясь на пса, который вздумал поискать еще еды. Старрк хлопает себя по колену, и дворняга прыжком оказывается рядом, кладет морду ему на бедро, и вздыхает умильно, глядя теплыми карими глазами. Хвост продолжает вилять из стороны в сторону, но уже более сдержанно.
Собакам Старрк, кажется, действительно нравится. По штанине задевает пыльной лапой, остаются следы; пес садится, вздыхает, дергает мягкими ушами, и опять вручает Старрку лапу.
- У меня? – кислая рожа. Знакомые слова. Так Гриммджоу всегда говорит, кажется, но Старрк об этом быстро забывает. Про Куатро Гриммджоу, кстати, то же самое всегда ворчит. Будто бы ему есть какое-то дело до этого.
С похожими интонациями говорила, - «нет, говорит!» - Лилинетт. Дескать, Старрк, ты задрал спать, ты чего такой кислый, ты чего такой хмурый? – он бы ответил, почему, только отвечать…
Он медленно выдыхает, под пульсацию боли в виске.
- Я всегда такой, - наверное. Спросить не у кого. А льдина, на которой он снова стоит, снова же слишком скользкая.
- Ты тоже… - слово надо подобрать, - невеселая.
Оно осторожное, это слово. И немного вопрос.

Отредактировано Coyote Starrk (2019-05-20 22:35:16)

Долго рассказывать, почему Старрк не помнит. Невозможно рассказать, потому что наверняка он забудет что-то в середине, повиснет с пустым взглядом, замрет на полуслове – и неизбежный вопрос «а ты кто?» снова упадет. На сей раз – в желтые осенние листья.
Долго рассказывать, и совсем невозможно понять, каково это – потерять часть души. «Лилинетт», - имя ее лежит неосязаемо в ладони, как осколок кварца, который он подобрал там, в Уэко Мундо. Он настоящий, этот осколок. Его можно увидеть. Он и сейчас со Старрком, во внутреннем кармане куртки лежит.
Он помогает помнить, этот осколок – то немногое из настоящего, что у него есть.
Серый ветер ударяет по лицу, снова шелестят листья, срываются с полуголых ветвей, и Старрк вдыхает глубже, слушая. У Саругаки Хиори резкий, рваный голосок с небольшим акцентом. Такой тут встречается нечасто, - «где – тут?» - Каракура, терпеливо напоминает себе Старрк.
Настоящая Каракура. Не та, над которой они вышли из Гарганты, не та, над которой они умерли. «Мы», - он опускает глаза, и пес, теплой мордой приткнувшийся к его бедру, грустно поскуливает.
- Я… забываю. Теряю. После того, как умер, - отвечать легко.
О главной своей потере он не скажет.
Кажется, Саругаки Хиори должна задавать ему вопросы, дескать, что, как откуда – но она даже не вскидывается на него, как на врага.
Она злая и усталая. Духовная сила покрывает ее плотным темным плащом, отгораживает от мира привычкой прятаться. Он ошибается? Нет, вряд ли. Он чует. В движениях, в коротком жесте вздрогнувших плеч.
«Что?» - проблеск сменяется вялым безразличием, очередной потерей.
Старрк вздыхает вместе с псом.
- Я не знаю, - со слов снова слетает пыль. Они складываются осколками, начинают что-то означать; глаза Примеры чуть светлеют, проясняясь. «Тиа не говорила мне», - он помнит. Он держит это воспоминание – темный грот с тихо плещущейся черной водой, золотое и белое на самом краю.
«Перестань бегать» – так сказала она, а чужая духовная сила темными лентами опутывала ее, лежала глубокими шрамами и бороздами, как разломы на морском дне.
- Айзен, - короткое имя, болтающееся без смысла сейчас. Наверное, это даже хорошо, и хорошо то, что Старрк плавает в своих провалах в памяти. Ибо гнев на это имя медленно начинает бурлить реяцу – его реяцу.
«Я ободрал себе руку не просто так», - он никогда не думал об этом явно. Никогда не осознавал этого явно, но сейчас поднимает ладонь со шрамом, и смотрит на нее. Ободрано клыками, глубоко, но черные полосы-штрихи все-таки еще немного видны.
«Я сам ее ободрал», - думает Старрк.
- Тиа не говорила мне, - но ведь он и не спрашивал.
Тогда его волновало другое – то, почему она так изменилась, и причиной стал Яхве. Старрк сейчас и помнит и понимает это, и держится за слабый проблеск собственной памяти. Держится за ощущение реяцу Саругаки Хиори, потому что так проще. У него нет объяснений тому, как это способно помогать ему держаться. Как любая духовная сила, хоть как-то прикасавшаяся к его прошлому, вольно или нет, удерживает его на плаву.
Чужое присутствие ему помогает. Чутьем цепляясь, он как-то выбирается из этого проклятого тумана.
«Я помню, как умер», - он помнит, как умер Барраган. Помнит, как прожгло не гневом даже – отчаянием, потому что Старрк, Примера Эспада, из всех арранкаров оказался самым наивным. Аукнулось ли безразличие? – нет, он точно знал, он осознавал, что их к чему-то готовят, такому, после которого вряд ли уже что-то будет. У выстрела жизнь коротка – только одно мгновение.
Старрк он пошел за Айзеном, потому что устал от одиночества. Они пошли – он и Лилинетт.
А в итоге оказался самым бестолковым, вот как этот доверчивый, прикормленный пес, - рука со шрамом снова треплет теплые уши, и по запястью его задевает мокрый собачий язык.
- Расскажи, - тихо просит Старрк, надеясь, что не забудет. Имена и лица – все мешается, уже заранее. Но он постарается запомнить, - глаза у Саругаки Хиори все-таки удивленные.

Отредактировано Coyote Starrk (2019-05-22 23:15:09)

Пока что имена не исчезают. Застревают, цепляясь за волны взбудораженной реяцу, которая попеременно идет то удивлением, то гневом. Старрк не отводит взгляда от бледной, тронутой крапинками веснушек скулы, и столь же бесстрастно смотрит на потемневшую склеру глаза, и ставшую желтой радужную оболочку с бездонной точкой черного зрачка. Реяцу более чем знакомая – почти что как его собственная. Но все-таки не такая.
«Куросаки Ичиго», - он все-таки добрался, да? Старрк вновь смотрит на свои руки, и осторожно сжимает пальцы. Приходится удерживать, заставлять себя помнить – зал, и проектор с бегущим человеком. Их было трое – один из них назывался «квинси», и теперь это слово отдается глухим гневом, не своим – заимствованным, но крепко, накрепко впечатавшимся, пахнущим солью, словно кровью.
Затем стало пятеро. К ним присоединились бойцы из Общества Душ, - вот как все просто складывается, и Старрк вдыхает глубже, а затем затаивает дыхание, боясь спугнуть.
Куросаки Ичиго. Тот, вокруг которого Айзен крутил такую сложную комбинацию.
Тот, который обязательно имел какое-то особенное значение – иначе не могло быть, потому что Айзен заманивал его в Уэко Мундо, - «ты помнишь это, да? Помнишь, как понял это, Старрк?» - ему даже отвечать не нужно. Запах фальши и молчаливой лжи пропитал тогда Лас Ночес, но это всех устраивало.
Айзен дал арранкарам то, что в принципе невозможно было обрести в Уэко Мундо таким, как они.
Смысл.
И незачем снова ловить этот ускользающий голосок, который спрашивает – «Старрк, ты помнишь?» - потому скоро Старрк уронит все снова. Это…
Но ветер ударяет над головой широко и сильно, неожиданно тепло – его реяцу, которой он вбирает в себя отпечаток. Это инстинктивно, и в кои-то веки он не бежит, вплотную прикасаясь к тому, что рвет изнутри не только голову, но и грудь, там, где навсегда, навечно дыра. Где нет и не будет сердца – а что в гигае что-то бьется, так это так, особенность разработки. «Живые не понимают, когда не видят у кого-то пульса или дыхания», - говорит Заэль. Не Старрку с ним спорить.
«Айзен-сама верит в тебя! Поднимись и сражайся!» - он опускает голову, потирая лоб ладонью. Да, Айзен верил в то, что такие как Старрк – вернее, что Старрк будет благодарен ему за исполненное обещание. За стаю. За стаю для него и Лилинетт, - по сознанию пробегает смехом на три лада, искристым стеклянным кругом, цветными пятнами рисунков, и трепетом ожидания, от которого схватывает горло – не его ожидания. Её. Лилинетт. Ее друзей - ее маленькой стаи.
- Мы, - поправляет он на автомате, взглянув на Саругаки Хиори. – Мы проиграли, - «конечно же, проиграл я. Но не стало нас обоих».
Это удивительно больно – погружаться в эти воспоминания, но боль отчего-то приносит странное облегчение. Он прикасается к тому, что было, вплотную – и пускай волк в голове рвется и воет, обезумевший, мечущийся, вечно ищущий. Он не понимает, зачем Старрк сидит здесь, почему, чего ради, он должен искать, они должны искать!..
- Мы… одно целое. Я и Лилинетт, - едва слышно произносит Старрк, поглаживая теплую собачью голову. – Она… я ее пока не нашел.
Она слабее него. Меньше. Меньше духовной силы, поэтому не смогла? – «почему, почему, зачем?!» - зачем он вернулся, зачем он теперь один – и похоже, что навсегда?
Незачем задавать такие вопросы – ответа на них все равно не будет. А ярость, что поднимается при мысли о собственной смерти, улегается быстро, потому что Койот Старрк, даже расколотый и ущербный, намного сильнее Саругаки Хиори. Она может пострадать.
Это вечное.
- Ты была шинигами? – откуда-то же это пошло – «Айзен предал нас».
Многие арранкары не забыли старой вражды, скалились злобно, но когда в Лас Ночес пришли такие, как Барраган, замолчали. В Уэко Мундо появился тот, перед кем склонились сильнейшие. Старрку же было все равно.
Они с Лилинетт просто устали от одиночества.

Отредактировано Coyote Starrk (2019-05-26 22:25:54)

«Я ищу», - Старрк смаргивает, выдыхая, под резко забившееся в виске - «искать, искать, искать!» - и кругом снова ударяет ветер, но очень коротко. Словно тому, кто им выдохнул, с силой ударили под дых. Спокойно, спокойно – он усмиряет себя, бьющееся, вновь взбесившееся, и прячет беспомощность во взгляде, когда смотрит на сидящую рядом девушку. Понурая фигурка, острые лопатки, выступающие косточки позвонков - «кто она?»
И почему рассказывает ему что-то, - «лейтенант Двенадцатого отряда». Они бывают? Такие, бывшие? А что она здесь делает?
И это где - здесь?
Знакомые имена - имя - становится режущим ладонь якорем, за который Старрк цепляется, выныривая из серых волн провала. Верхняя губа девушки вздрагивает совсем по-обезьяньи, и её имя возвращается, ложится в руку - пес вопросительно поскуливает, когда Старрк задевает его по уху. Чувствует что-то, да, - облегчение оседает на плечи.
Теперь легче дышать. Он вернулся. Он вернул, - «не Лилинетт», - неумолимым воем тянет сквозь голову, сквозь невидимую дыру в груди, и ему вторит чувство одиночества, темным туманом исходящее от Саругаки Хиори.
Слишком знакомое чувство. И сквозь него Старрк ощущает свое - то самое неутолимое, ту жажду, которая, порой меняясь, движет Пустыми. Они тоскуют. Они хотят - ненасытно, жадно. Старрк завидует этой тоске, тому, что у Саругаки Хиори была целая жизнь и целый мир, который можно было потерять, а у Койота Старрка - бесконечное существование во тьме, с редкими проблесками чего-то… похожего на жизнь.
Лилинетт. Стая - какая была, ему важно было другое. «Я не один», - губы шевелятся, но вслух не произносят. У него были… были те, с кем возможно было находиться рядом. С учетом непомерных сил Примера Эспада - это имеет значение.
– Да, - он отвечает односложно, но добавляет затем, - пытаемся.
У них есть правило - в их стае, «никогда не говорить о стае» - Гриммджоу выразился как-то иначе, не употребляя это слово, но суть была именно такой - резкой и похожей на Сексту. Но любому, кто сталкивался со Старрком, становилось понятно, что в одиночестве такой, как он, просто не выживет.
Смешно. Сильнейший из арранкаров - и не выживет. Но тому подтверждением - вопросы, которые ему задают люди, после того как помогают - «есть кому за вами присмотреть?» - и сами,  наверное, не верят, что спрашивают об этом молодого и сильного мужчину. Или, по меньшей мере, того, кто таковым выглядит, но живым о том знать неоткуда.
Унизительно даже в чем-то. Не будь беспамятства, Старрк больше обращал бы на это внимания, но, не будь беспамятства - не было бы и причины для стыда.
Он совсем по-собачьи вздыхает, и пес вздыхает следом, снова начиная вилять хвостом - ишь, ещё еды просит, проглот. Только где её возьмешь? - Старрк плавно поворачивает голову, чувствуя запах в отдалении. Маленькая передвижная тележка с какой-то уличной едой. Якисоба. Булочки с якисобой, и чем-то еще, - пес явно понял, что Старрк учуял запах - отскакивает от него, гавкает, приглашая идти за собой, подбегает к Саругаки Хиори, поддает ее носом в коленку, дескать, идём!
В общем… так ведь поступают люди, да? Не напрасно же Гриммджоу, когда потащил Старрка знакомиться с генсеем, категорически сказал, что вначале нужно пожрать. Еда, как понял Старрк, в мире живых - не только необходимость для жизни, но еще и способ поднять настроение. Он не был уверен, что это сработает с Саругаки Хиори, потому что на него самого вкусная еда не действовала… или он того не замечал.
Физиономию Старрка всё равно называли кислой.
– Он опять голодный, - немного неловкий кивок на пса. – А… ты?

В этом мире еда арранкарам нужна по-прежнему, но иначе. Можно есть ее, вот такую вот, пахнущую – в холодном воздухе запахи быстро и сильно разносятся, теперь долетело сюда вместе с ветром. Но чаще… чаще они просто выходят из гигаев, и идут на охоту. По ночам, в отдалении от людей.
Старрк поглощает себе подобных. Изредка. Ему до сих пор опасно это делать, ибо он теряется, и теряет контроль над духовной силой. А они должны скрываться.
«И от кого теперь я скрылся?» - это странно трезвая интонация, что отдается вместе с волчьим воем в виске, под вздох, под урчание в животе поднявшейся следом Саругаки Хиори. Она смущена? Но чему?
Хотеть есть – это ведь естественно. Нормально.
Это ведь сама суть – «моя», - он сглатывает, и делает осторожный жест головой, дескать, идем. И слушает ее уже на ходу, стараясь понять и запомнить. Ведь стоило кругом зашуметь осеним аллеям, просвеченным светом фонарей, как и ощущений стало больше. Старрк путается, и мечется внутренне – но осаживает себя, словно за холку прихватив. Точно так же он прихватывает за холку развеселившегося пса, который вьется под ногами, виляет хвостом.
- Я нахожу дорогу, - как это сказать так, чтобы было понятно, - … по запаху. У меня хорошее обоняние. И по духовным меткам, - на большее его объяснений не хватает. Но переплетения духовных каналов, точки, кляксы, брызги – Старрк видит даже с закрытыми глазами. И полагается на чутье и обоняние. – Иногда это долго, но у меня получается.
Пусть гигай притупляет чувства, Старрк уже привык.
- И мне не всегда нужна обычная еда, - он не ждет, что его поймут или, тем более, одобрят – обманываться вроде как незачем. Они враги навек, шинигами – пусть даже бывшая, и Пустой, арранкар.
Но вот, идут рядом, словно какие-то далекие знакомые. Потому что обоим все равно?
- Но обычные души я не трогаю, - негромко добавляет Старрк, глядя чуть вбок.
Обычные души, что были здесь, в парке, попрятались еще в первую волну его духовной силы.
А ведь друзья Саругаки Хиори явно увидят, почувствуют на ней его духовную силу.
И тоже что-то да скажут. Или кому-то, - смутно ему казалось, что их пребывание в Каракуре – совсем не такая уж и тайна, и что им просто дозволяют здесь жить. Оставаться.
- Только Пустых, - это, наверное, уже совсем излишнее уточнение.
- Но спасибо, - она неожиданно добрая.
Он засовывает руки в карманы поглубже, и чуть щурится на фонарик под навесом тележки. Пахнет тут и вовсе одуряюще, и пес под ногами повизгивает, умоляюще и восторженно.
- Три, - кивок на булочки, на поблескивающую соусом и яркими овощами якисобу. Короткий страх перед очередным провалом – такое слишком часто случалось именно в такие моменты.
Деньги у него есть, - «еще не потерялись». Бывали случаи, когда Старрк просто выбрасывал непонятные разноцветные бумажки, не зная, зачем они нужны. Точно так же он не поймет – потеряет, если Саругаки Хиори сделает для него карту, и, скорее всего, точно так же выбросит ее.
Им еще предлагают чай или в кофе в баночках, но Старрк отказывается, помотав головой. Не уверен, что у него хватит денег – на то, что ему дали обратно, на монетки, он глядит какое-то мгновение беспомощно, все-таки потеряв.
Затем сгребает сдачу, и отходит в сторону, на ходу кинув булочку псу, которую тот сжирает в мгновение ока.
Так все просто. Такая вот… странная жизнь. «Жизнь», - усталым воем отдается внутри что-то, и он машинально тянется потереть дыру в груди. Невидимую. Но не исчезающую.
- Вас много было, кажется, - вполголоса замечает он, не глядя на Саругаки Хиори. Еда – вкусная, горячая. – Вы все теперь здесь, тоже, да? – как много придется ему прятаться, и о чем еще придется предупредить стаю.
Эти мысли – спокойные, увесистые. Они не должны потеряться.

«Ушли», - и аура у Саругаки Хиори становится резко тяжелой и колючей. Как и взгляд, мигом потемневший, - Старрк меланхолично жует булочку, запивая кофе из теплой баночки – ему решительно все равно, что пить, поэтому он на вопрос Хиори раньше только плечами пожал. Дескать, не имеет значения.
Значение имеет такое вот – когда кто-то еще не вскидывается, но уже напрягается. И готов заворчать, словно маленький волчонок – или просто мелкий волчонок. Старрк, сам того не зная, коснулся не той темы? Скорее всего.
Он понимает, - осенние листья на асфальте кружатся, шелестят и мечутся – Старрк опускает на них глаза. В Уэко Мундо иногда похоже шелестит песок.
Или это он уже здесь, в генсее, неизбежно отправляется мыслями в Уэко Мундо – в единственный мир, который знал.
То, что было в прошлых жизнях, и даже не его жизнях – это удел цветных сновидений, в которых тоже зияют черные угловатые прорехи. Он теряет и это постепенно. Но уже свыкся.
Говорят, что люди ко всему привыкают. Оказывается, не только люди.
И даже в дырявой памяти есть за что держаться, - в темнеющем небе загораются первые звезды. Их нет в Уэко Мундо, и, глядя на них, Старрк неизбежно думает об этом. О беззвездном небе, и тех – той – что остались там. Даже если не совсем понимает, о чем думает – но оно все равно возвращается. Шелестом моря – пена шепчет похоже на листья, пронзительными голосами. Змеиным шипением и хриплым царственным рычанием. Это – не его память. Но она осталась в нем, словно оплавившаяся глыбка разноцветного кварца. Она не исчезает – Старрк ее бережет. Не роняет. Если задуматься, попытаться копнуть, то, наверное… «нет», - одергивает он сам себя. Пусть останется, пусть будет.
Он возвращается, цепляясь за собственное имя. другой же лапой опирается на это вот – чужое, да.
Но бесконечно свое.
Старрк молча выбрасывает опустевшую банку и бумагу от съеденной булочки. Неугомонный пес махом подскакивает к урне, но под взглядом Койота чуть припадает к земле, поскуливая – напуган. Хотя он всего лишь просто посмотрел, - пес все так же, на полусогнутых, отходит в сторонку, и печально садится, подметая хвостом осеннюю листву.
- Товарищи? – хмурый взгляд исподлобья чертит по его лицу, как бы говоря – не спорь со мной. Старрк мог бы возразить, дескать, какие еще товарищи? – но любому понятно, что он здесь не один.
Хоть и один, так, как никогда раньше не был. Ведь они с Лилинетт – часть одного целого. И одно целое перестало быть в один миг, когда появились двое, когда раскололось.
- Им… все равно, - точно так же, как Старрк, прячутся. Живут, удивляются этому миру. Только у него это все быстро стирается серым туманом беспамятства, словно уходит в песок – и ворчание, и возмущение, и молчание их стаи.
Арранкары мало приспособлены к сосуществованию. У Октавы были подчиненные, у Сексты – подручные, Куатро не имел никого – а у Старрка была Лилинетт. В просторах Лас Ночес они пересекались лишь изредка, и не могли мешать друг другу – к тому же, иерархия была четко выстроенной. И Старрк находился на самом верху ее – иногда ему об этом приходилось напоминать.
Сейчас же, расколотый, с провалами в памяти и неполной силой, он и Примерой-то не может зваться.
Хотя нет. Не так.
Зваться Примерой он перестал, когда содрал с себя клеймо, - рука со шрамом чуть вздрагивает, складываясь так, как если бы искала рукоятку пистолета.

По рукаву и тыльной стороне кисти – по шрамам – задевает упрямым запястьем, жестким и маленьким. Старрк смотрит недоумевающе – что еще, а всполошившийся пес бежит за ними, провожая лаем. Сумерки парка быстро сменяются рядом фонарей, что освещают дорогу. «Люди», - и тишины среди деревьев вынырнув, Старрк чувствует себя, словно тот самый пес, вдруг оказавшийся перед носом автомобиля.
А они перебегают дорогу, быстро лавируя между машинами. Те оглушают громкими и гневными сигналами; стиснув зубы, Примера оборачивается на пса, который не решается за ними последовать, и немного завидует ему.
Погружаться в это – в потоки жизни, в мир, полный красок и движения, для него мучительно. Он теряется – но руку из слегка шершавой теплой ладони он не вынимает. От нее, если чуть принюхаться, немного пахнет якисобой, а от другой руки – металлом банки с кофе. Два этих запаха, Старрк надеется, теперь для него соединятся в один.
Он запомнит Саругаки Хиори.
- Люди похожи на нас. На таких, как я, - спокойно говорит он, чуть сбавляя шаг. Идущие им навстречу те самые люди смотрят на них с подозрением, и немного с неодобрением, и Старрк немного запоздало понимает, почему – они внешне отличаются от них, темноволосых и темноглазых. Старрк слишком высок, и у него светлые глаза. У Саругаки Хиори – светлые волосы.
«Гайдзины», - улавливает он шепот за спиной, и не сомневается, кому именно оно адресовано. Правильное значение быстро появляется, вкладывается в память – то самое значение, которое вкладывают в него здешние живые.
Они действительно похожи на Пустых – та же жадность порой,  то же стремление загрызть если не слабого, то непохожего на них. Не то что бы Старрку доводилось сталкиваться с таким напрямую – кажется, однажды в него чем-то бросили, но он даже не понял, что произошло.
И брань, затем полетевшую в его сторону, он тоже помнит смутно. Возможно, это и вовсе память какой-нибудь из поглощенных им душ, или давно потерянный сон, сейчас неуклюже всплывший.
«Когда мы встретились впервые, тоже была война», - он осторожно вынимает руку из цепких пальцев Саругаки Хиори, которая напряженно смотрит на освещенную огоньками вывеску. Что это? – объяснения осыпаются опавшей листвой. Оно…
Место, где можно переночевать, где можно поесть и тому подобное – это доходит медленно. И так же медленно он чуть склоняет набок голову, глядя на эту странную девушку, которая зачем-то проявляет к нему столько участия.
Она ведь просто не обязана. Да и Старрку ни к чему крыша на головой – ну, если одну ночь. Он может охотиться на пустых, чтобы дать силы своему гигаю. А если потеряется…
Ну, или сам найдется, по меткам, или его найдут, - он легонько вздрагивает пальцами, будто чувствуя нить духовной сил. Не нить, не так – тонкий поток, тянущийся от Саругаки Хиори, едва заметную ленту духовной силы.
Она сердится и расстроена. Почему? На него, на Старрка? – он следует за ней к ярко освещенному входу. От небольшого дворика пахнет мылом и уборкой. Здесь часто все моют – запахи вылизанные, выглаженные, как невысокий мужчина в очках и темном фартуке, что открывает дверь.
У него залысины на висках, и усталый вид. На приближающихся к нему двоих людей он смотрит прищурившись, против света, опустив руку с каким-то мешком – судя по запаху, мусор. Но медленно меняется в лице, когда Старрк и Хиори оказываются ближе.
- До-добрый вечер, - и приветствует их первыми, делает движение, будто загораживая дверь плечом.
- Извините, вы, наверное желаете найти ночлег? – они даже еще ничего сказать не успевают, а блеющий, немного извиняющийся голос японца прорезает синюю тишину густеющего вечера. – Н-но у нас все занято… у нас нет мест.
«Для таких, как вы», - говорит лицо живого. Утомленное, приплюснутое, изможденное этим существованием – такой вот жизнью.
Но что-то сильнее него. Непонятное, недоступное Старрку.
Они чужие здесь – он и Саругаки Хиори, бывшая шинигами, теперь называющая себя словом «вайзард». Оказывается, настолько, что даже не нужно демонстрировать свою настоящую суть.
- Нет, - отвечает он после небольшой паузы. – Мы просто посмотреть.

От человека ударяет страхом – кислым и горьковатым, он отступает к дверям, сжимается, но не уступает. Не уступит – в нем бьется отчаянно гадливое, вбитое, он с этим жил, он с этим живет. Других не принимать.
У них, у людей – своя стая. И непохожих, чужих, принимать в нее они не намерен.
«Почему так?» - Старрк у, кажется, рассказывали о других местах в генсее. О таких в которых такого вот нет, или меньше, или другое. Он опять вздыхает, потому что воспоминания снова рушатся осколками, слишком мелкими, чтобы среди них что-то разобрать, или что-то, тем более, сложить. Заэль… интернет, какие-то картинки на экране, за которыми он следил безразличными глазами, которые все делают серым. Весь мир.
Сильно ударяет по глазам зеленым, светло-зеленым, и Старрк кладет ладонь на худое запястье взбесившейся Саругаки Хиори. Прикосновение… к гигаю ведь тоже, да? Кожа у нее прохладная от уличной зябкости, но пульс бьется часто. По-настоящему. По-живому.
У Старрка тоже есть такое в гигае, но это только имитация.
«Зеленое», - он слегка опускает голову, чтобы посмотреть на человека. У того трясутся колени от взгляда высокого гайдзина – хмурого и непроницаемого, безразличного. Словно раздумывающего в этом безразличии, что бы такое с ним сделать за эту вот ложь.
Запахов от ночлежки шло немного. Да и Старрку достаточно только прикрыть глаза, и даже не пробуждать Пескису, дабы понять, сколько там людей по-настоящему.
Всего три или четыре. Место есть.
Но это ничего не меняет, - он выпускает кулачок Саругаки Хиори, скользнув по ее запястью, опуская. Очень… знакомо.
По руке проносится незаметная судорога, и голову снова сводит приступом боли. И что-то, видимо, отражается во взгляде, потому что человек, загораживаясь мешком, испуганно визжит и лопочет что-то о том, что вызовет полицию, если они причинят им вред…
«Я не причиню», - мысль тонет в сокрушающем сознание вое, и Старрк быстрым шагом идет прочь. Куда-нибудь. Скорее, там, где нет живых, - рывок сонидо. Еще. Это уже не парк, это заброшенный строительный пустырь, да какая разница, что это?
«Искать, искать!» - заходится призрачный волк в голове, воет, разваливая череп надвое. Движение – по руке, движение – по руке!
Такое же. Так же. Сколько раз – столько, сколько она выходила из себя, а может быть, и меньше. Но слишком знакомый, слишком естественный – «остановись».
Потому что все имеет свои последствия. И их сила.
«Наша сила».
Над пустырем собирается ветер, гонит клубы пыли, строительного мусора. Горло клокочет воем, и Старрк подает в обреченное понимание того, что не сумел сдержаться.  Что оставил позади себя страшнейший след, буквально рассекающий пространство.
Он нарушает правила существования в этом мире, - «зря они привели меня сюда».
Кто - они?
Духовная сила ложится полосами. Ак раньше, запирая себя, осаживая – Старрк стоит неподвижно, посреди глубокой воронки, которую просто выдавила его духовной силой. Ветер утихает, а за ограждением из сетки тревожно обваливаются леса, истошно орет сигнализация.
«Кто?» - он смотрит на свою руку, водит глазами по шрамам непонимающе.
Кто он?

Ромбы сетки-рабицы ходят ходуном, стонут протяжно, дрожат металлом под напором ветра. Скрипят строительные леса, что-то обваливается с долгим, протяжным гулом упавшей арматуры. Будто незаконченное здание стонет, воет – вторит воем Старрку, в горле которого опять клокочет бесплодный зов.
Она не услышит, - «ее нет и в этих пределах».
Осеннее небо обваливается темнотой и редкими звездами, клочками седых облаков, просвечивается первыми лучами месяца. Старрк вскидывает к нему лицо – он едва народившийся, и оскал у него ехидно-нахальный.
Дескать, что ты мне сделаешь? Как ты завоешь?
Как еще запоешь?
«Никак», - и злая угрюмая ярость зреет тем сильнее, чем дольше Старрк смотрит на искривленный серебряный серп. Горло скребет изнутри уже не воем – рычанием.
«Лилинетт!» - его качает, словно от толчка, шея неестественно напрягается. «Лилинетт», - имя-мысль тащит к себе, тащит прочь, тащить хоть куда-нибудь, но лишь бы искать. И в этом вечном поиске нет ни инстинкта самосохранения, ни тени сознания или понимания.
Койот Старрк не помнит о том, что ему нужно скрывать себя. Койот Старрк знает только, что должен бежать и искать.
«Перестань бегать», - заклинают его изумруды из тьмы, из шепчущих золотых песков. «Перестань», - она права, но это не имеет значения. Мир соединяет в звонкое имя, быстрое, как выстрел, как упавшая в песок маленькая часть чего-то целого.
«Лилинетт», - и беглый взгляд на шагнувшую к нему не-живую, не-шинигами и не-Пустого зачем-то напоминает ему о ней. Такая же маленькая, только Лилинетт еще меньше.
По загривку опять проносится дрожь, Старрк осторожно отнимает руку. Прикосновение – соприкосновение духовной силы может снова вызвать колебания в духовном фоне – это не нужно, это опасно.
- Нет, - односложно отвечает он, потому что не помнит. Слова не имеют значения, если память – хуже этой сетки-рабицы, и сквозь нее вываливается решительно все.
«Старрк, перестань!» - это почти жалобный вскрик, от которого хочется схватиться за дыру в груди. В гигае она невидима, но теперь стала больше. Шире. Черней.
«Вайзард», - это ворочается почти что против воли его. Он устал и не хочет слушать, слышать этот мир. Он не отсюда – над головой должна быть чернота без звезд, отражением пустоты в его душе. «В нашей душе», - тихий, жалобный, умоляющий какой-то голосок, от которого Старрк, не успев даже понять, что делает, отгораживается тончайшей стеклянной стенкой. Чтобы не беспокоить.
Чтобы уберечь.
Так он делал и раньше, мелькает понимание, а затем вздох делается проще. И еще один.
Взгляд загорается осмыслением, когда со шрама на тыльной стороне кисти Старрк переводит его на лицо Саругаки Хиори.
- Я забываю, - он откуда-то помнит ее вопрос. – Вот что со мной творится, - голос не отчужденный, но равнодушно-спокойный. Удивление несильно, но ворочается внутри, чем-то нелепо-незнакомым.
Или полузабытым.
- Почему это тебя беспокоит? – они – не стая, угрюмо просачивается осознание. Они даже были врагами. И ей незачем все это делать.
И, может быть, он уже задавал ей этот вопрос.

Ветер завывает в строительных лесах, свистит на срезах труб. Прикрой глаза, вдохни поглубже – бетон пахнет похоже на песок Уэко Мундо, чернота сгустившейся осенней ночи – небо над головой, и ветер… ветер такой же.
«Я не хочу возвращаться туда», - пускай там… в самой глубине, на несуществующем морском берегу, мерцает белая жемчужина на золотом песке. Там – море, которое всегда будет ждать, но ветер туда моет только прийти – и снова уйти.
Старрк не может быть долго на одном месте. Не бывал. Никогда, - «мы не бывали», - терпеливой болью вздрагивает мысль, а заглядывать дальше, в самую глубину ему инстинктивно страшно. Но ответ Старрк тоже знает.
Тот, кем они были раньше, тоже бродил по пескам. Он искал.
«Теперь и я такой же», - вдох глубже, и глаза – к угрюмому небу. «Я – Старрк. Я ищу», - «искать!» - заливается воем волк в голове, но Старрк даже не поднимает руку к виску, чтобы его унять.
Вой улетает в темноту – неслышимый ни для кого. Прогоняя упрямую, скопившуюся в виске боль, Старрк опускает глаза на Саругаки Хиори.
Она маленького роста, очень маленького, по сравнению с ним.
- Не совсем знаешь, - ровно отвечает он, потому что откуда-то в нем есть это знание – их, Пустых, существование невозможно сравнить с существованием хоть кого-то, напоминающего живого. Даже с шинигами. Даже с вайзардами, -- в нем шевелятся тусклые, но теплые обрывки воспоминаний о том, что рассказала Саругаки Хиори. О себе, об Обществе Душ.
О том бое.
- Да.

«Старрк, делай как я скажу!..»
Небо цвета волчьей шерсти – ярко голубое, а глаза волков – алые, светящиеся изначальным светом. Силы хватает. Напрягаться даже не приходится, - Серо Метралетта заслоняет собой дневной свет, беспощадно стремительным потоком.
Тот шинигами с двойными мечами тоже не напрягается.
Он еще не знает, что обречен, - «или я обречен?»
Мы.

- Лилинетт, - голос будто чужой. Как если бы Старрк забыл, как разговаривать, и на мгновение лицо его стало волчьей мордой, а голосовые связки – звериными. Угловатый ком в горле уходит.
- Ее зовут Лилинетт. Мы – одно целое, - были?
Есть?
Неважно.
Одно целое.
- Она не пропала. Если вернулся я – могла и она, - на стройке мелькает свет, и падает на лицо Старрка, искоса. Безжизненное, с холодно горящими глазами.
- Поэтому я найду ее, - «когда?»
«Найди тех, кто поможет тебе», - кого? Кого, Тиа?
Стаю?
Есть в этом что-то, что-то очень важное, но ускользающее. И непреложное.
Когда Старрк не один, он стабильней. Лед под волчьими лапами не такой скользкий, он моет цепляться, цепляется и выбирается. Уже проверено. Доказано.
Есть.
- Обычно я хорошо себя контролирую. Не знаю, почему так вышло сейчас, - он не извиняется. Не видит смысла – да и не нужны Саругаки Хиори его извинения.
Сейчас это будто другой Старрк. Прежний – расколотый, раненый – но прежний. Из-под того фальшивого неба, - рука вздрагивает, снова ища рукоятку пистолета.
- Кто забыл о тебе? – и интонация другая.
Искренность – на искренность.

Снова цепляться за сполохи чужой духовной силы, словно стоящий на льдине волк. Снова плести – безотчетно, инстинктивно, кругом себя хоть что-нибудь, позволяющее не проваливаться. Старрк отводит с лица упавшие волосы, сжимая себя за лоб, и опять чувствует в горле вой, вторящий злым интонациям Саругаки Хиори, таким злым и таким одиноким.
Волки сбиваются в стаи. Волкам без стаи нельзя. Она – тоже волчонок, - «человек один не может. Не должен», - это не его слова, а где-то услышанные, и провалившиеся, словно в песок – и достигшие самого дна. Дна чего? – отсутствующей души? – ответ Старрк забывает, как и сам едва промелькнувший вопрос.
«Но я не человек», - и она не человек. А одиночество – оно почему-то одинаковое.
- Я долго искал там, - целую вечность серого пересыпающегося песка. Старрк запрокидывает голову движением резким, звериным. Небо темное – звезды редкие, колючие, и светят словно неохотно.
Там – в темноте, его всегда ждут. Он это знает даже сквозь беспамятство и бесконечные провалы; здесь, в этом мире – ярком и безразличном, он никому не нужен. Но остается здесь.
«Потому что там Лилинетт не найти», - выкристаллизовывается, как осколок кварца, светлая мысль, веская, и немного режущая, как те самые твердые грани.
- Теперь я ищу здесь, - что-то в Старрке – рациональное, не заснувшее еще после внезапного пробуждении-вспышки, хладнокровно задает вопрос – дескать, стоя на месте, ты ее ищешь?
Но, кажется, здесь кроется нечто более глубокое, нежели просто движение.
От Саругаки Хиори веет снова ужасающе своим. Одиночеством.
Старрк опускает глаза на шрам на руке – и гадает отстраненно, чьими же зубами было вырвано клеймо. Теми, что человеческие, или же звериными? – «я становился зверем, снова?» - он не помнит, да и вспоминать не хочется, но что-то в этом есть, глубокое, неуловимое, но если Старрк все-таки ухватит это за хвост – то у него будет чуть больше ответов.
- И я найду, - это – прежняя уверенность точно лёгшей обоймы. Эта Саругаки Хиори, другие, встреченные Старрком – не только люди, но и стая, нелепо собравшаяся в одном из домов Каракуры, живущая полутайно-полуявно – все они, патроны в его обойме.
«Найди тех, кто поможет тебе», - «я ищу».
Волки вечно бродят. Волки вечно бегут.
- Ты поступаешь, как человек, - звучит почти задумчиво. Он смотрит в глаза Саругаки Хиори по-собачьи внимательно, пристально, чуть наклонив голову. – Это влияние этого мира? – «или вы всегда были такими?»
Он-то не знает. И не помнит. У него – бесконечная тьма одиночества, блуждания сквозь пески, короткий – сейчас таким коротким кажущийся проблеск чего-то ясного и не-одинокого, а затем – фальшивое голубое небо, и снова темнота.
- Я ничего о нем не знаю, - все, что есть у Старрка сейчас – смутные ощущения, как у слепого волчонка. Тепло, запахи, пища – сквозь серые провалы в памяти он только на это и может ориентироваться.
К этому только тянуться и может.
- Где ты живешь? – может быть, внезапный вопрос. Но Старрк найдет дорогу – по запаху, по духовным меткам. Может быть, он будет искать ее долго, и заблудится, и снова что-то случится.
Почему-то сейчас его это совсем не волнует, - колышущееся над Саругаки Хиори одиночество уже не воет, а тихо скулит, тем самым одиноким, позабытым, голодным и холодным волчонком.
«Я знаю, что такое одиночество», - он – суть его.
Он – сам Одиночество.
Человек один не может. Не должен.
Старрк протягивает ей руку со шрамом.

Отредактировано Coyote Starrk (2019-07-17 23:52:38)