Подъём был ранним. С первыми лучами солнца, что пробрались в окно сквозь неплотные малиновые шторы. Коё нужно было многое успеть, а потому она собиралась отправиться как можно раньше. Ей стоило поговорить с Мори о том, что удалось узнать ночью. Сведения не ждущие, ведь речь шла всё-таки о благополучии и положении организации.

Зачесав длинные локоны в нетугой хвост лентой, она накинула юкату и двинулась в сторону ванной. Немного жмурясь от света, устало, тайно от самой себя даже, вздохнула. Сон был некрепким и поверхностным. Ядовитые шипы кошмаров впивались в руки и ноги, мешая полностью отдаться во власть сна. Последнее время вести добывались тревожные, оттого и сон был соответствующим.

Лёгкая ткань юкаты скатывается с тёплых после сна плеч очень быстро. Она вешает её в стороне от ванной, чтобы ни капли воды не попало. Это не столько бережливость, сколько осторожность. Уже привычка, взятая из работы. Просто перешла уже и на бытовой уровень. Всё нужно делать чисто. Так, чтобы ни единого следа, ни единого пятнышка. Не пристало пачкаться, если можно обойтись без этого.

Ленту снимает с волос не развязывая, откладывая неподалёку в ящик возле зеркала. Она ещё пригодится.

Озаки выбирает температуру погорячее. Встаёт под хлёсткие струи с головой, пальцами с лёгким нажимом проводит по шее двумя руками, закрыв глаза. Разминает, пробуждая тело, заставляет себя ощутить собственные мышцы. Прочёсывает копну волос, зарывается в них, круговыми движениями массируя голову. От воды становится немного тяжело, но она почти этого не замечает. Красота требовала своих жертв. И ей было не сложно жертвовать.

Ставя ногу на бортик ванной, она достаёт из металлической подставки гель для душа. Капает им на мочалку, вспенивает. Проводит аккуратно от щиколотки вверх, к бедру, снова вниз, затем то же самое с другой ногой. По рукам, от запястья к плечу, от плеча по ключицам к другому плечу, от него – к запястью. Замкнутый цикл.

К моменту, когда она заканчивает, начинают громче петь птицы, так, что их слышно даже через прикрытую дверь ванной, стоит лишь выключить воду. Утро вступило в полную силу и уже отчасти прогрело озябшую за ночь землю.

Вылезая, пальцами она цепляется за персиковое полотенце, лежащее на отдельной полочке, тянет его на себя, чтобы обернуться в мягкую ткань. Тянет следующее, чтобы замотать волосы. Ещё немного времени, и она будет как раз полностью готова к тому, чтобы посвятить весь свой день привычным заботам.

И как ничего ещё не развалилось за время её отсутствия? Ведь Мори мало интересуется теми, кто старше двенадцати лет.

В итоге с самого утра у неё не оказывается толком не минуты покоя. Сперва беседа с Огаем, затем небольшая встреча с Чуей – тот слишком торопился на одно из своих заданий, чтобы у них было много времени. Да и у неё самой срочного внимания требовала наводка, связанная с посторонним присутствием в городе. Слухи были неутешительные, надвигались, подобно шторму.

Ей не нравилась гроза и слишком сильная влага. И как её вообще занесло в портовый город, где всегда была высокая влажность? Уму не постижимо.

В итоге те шпионы, что были под её руководством, разводят руками, но все как один всё равно сходятся на том, что видят что-то неладное. Не могут определить что-то чётче. Ей известно лишь то, что странные люди в городе имеют определённые претензии на территорию Йокогамы.

Не они первые, не они последние. Портовая Мафия быстро продемонстрирует им, кто действительно главенствует в этом городе. Только вот управятся ли они, если лишь едва улеглось произошедшее с Гильдией? Посторонний враг побеждён, город снова принадлежал им, но раны не затянулись. Битва оказалась тяжёлой. И хоть её участия в том было очень мало, сделка с Дазаем имела свой неприятный след, всё же ей было известно более чем достаточно.

И её девочки не оставляли мадам без последних вестей. Их даже никто и не заподозрил в подобных вещах. И чай был в целом сносный. Можно было задержаться.

Только в целом, добравшись до дома, она сознаёт в полной мере – день тревожный.

В нём всё, каждая пылинка, движется в солнечном свете как-то не так, по-другому. Коё не склонна драматизировать, но улавливает вибрацию перемен. В один момент с невысокой тумбы падает белая расписная ваза, что когда-то ей подарил один из особо благодарных клиентов. Отвратительная была ваза.

Она бросает взгляд на осколки фарфора и делает небольшой глоток чая. Жасмин имеет аромат мягкий, осторожный. Приятное тепло прокатывается по телу, даруя крохотный момент наслаждения. Сперва это, потом можно будет раскурить трубку, чтобы придать себе рабочий настрой. Сегодня у неё ещё были дела. Девочкам нужна была её помощь в вопросе с некоторыми… трудными людьми. Стоило пригласить их на чашечку другого, не жасминового чая.

Маленькие и большие осколки на полу подрагивают. Бренчат чуть-чуть, да только в этом нет никакой приятной мелодичности. Озаки вовсе даже морщится слабо, из-за чего между тонких бровей остаётся небольшая складка. В остальном же она даже не собирается убирать беспорядок прямо сейчас. Это будет бесполезным занятием.

Потому что дрожь перемен всегда была связана только с одним. С Накахарой Чуей.

Её мальчик врывается в помещение привычно уже, открывая двери обеими руками. При его присутствии вся мебель будто слабо вибрирует. Напряжён.

- То-то у меня падают вазы. Чуя-кун, ты не в духе?

Она поднимает на него глаза и улыбается уголками губ. Пробегается взглядом по лицу, опускается вниз. Опрятный вид, перчатки, шляпа сидит до идеального под углом. Всё, как нужно. У неё где-то прослеживается нотка гордости за подопечного, но говорить об этом ни к месту и ни ко времени.

Просто так без предупреждения Чуя заходил редко. В основном, чтобы побеседовать о чём-то отвлечённом от Мафии в целом. Но это всегда выглядело иначе. Это было дипломатично. Он хорошо обучен, и знал, что его сильная сторона в том числе и в его уме. В обаянии, животном немного, но оттого и притягательном для окружающих. Это было спокойно. Как речной поток, мерно проходящий через город и всегда неизменный.

Ровно до момента, когда что-то выводило Накахару из себя. Тот умел себя контролировать уже давно, но всё ещё был для неё немного мальчишкой. Она хорошо ощущала его напряжение. И её вазы тоже.

- Хочешь чаю? Или, может быть, вина? Я как раз собиралась открыть бутылочку.

Отредактировано Ozaki Kouyou (2019-05-08 19:27:30)

Иногда в руках тех, кто, казалось бы, хрупок внешне, хранятся страшные, чудовищные даже силы, что способны сотрясти весь мир до основания. В большей части подобное выражение было фигуральным, но Чуя умудрялся исполнять его дословно. Его сила, так или иначе, могла просто разломать пополам планету, если тот бы захотел. Либо просто стереть её, уничтожить, даже бы крошки пыльной не осталось. А внешне юноша был аккуратным, и скорее жилистым, чем подчёркнуто сильным. Это давало Накахаре отдельные преимущества, которыми она раз за разом просила его пользоваться. Настоятельно рекомендовала.

Чем меньше от тебя ожидают, тем более удачным может стать нападение. Заниженные ожидания порой очень сильно упрощали работу. Ей самой в том числе, ведь очень часто люди, что с ней связывались, видели только внешнее. Хрупкость, приверженность традициям, принятую за слабость. Только забывали раз за разом, что в традиции входила и стойкость, а не только женская кротость. Множество учений о внутренней силе, ровно, как и знаний о равновесии, помогли бы понимать людям, что за вежливостью всегда кроется ложь. Свет не существует без темноты. И то, что рождено во тьме, во тьме и должно остаться. Игра света лишь необходимость для порождения новой тени.

- О, так ты сразу к делу, - она осторожно улыбается, с нотой снисходительности, свойственной старшим, что принимают младших такими, какие они есть, - Ты вероятно о той группе, что, я слышала, уже мертва?

В её тоне нет ни грамма осуждения, и, конечно же, Коё знает – Чуя сделал всё, что мог, прежде чем нападать. Попытался выяснить, уточнить, возможно, даже избежать конфликта. Возможно, что тому давалось это не всегда одинаково легко, но в данном случае всё было просто. Вероятнее всего, что всё было сделано тактически верно, но иногда без смертей не обойтись.

Она вполне хорошо это понимала. В её деле было также. Даже несмотря на то, что, как правило, основная часть работы у неё была мирная. Ну. По крайней мере предполагала подобное, пока не доходило до чьего-нибудь убийства во время жаркой ночи с очередной красавицей. Девочки умели делать работу чисто, но для этого у неё были отдельные ученицы. Способные, талантливые. Остальные занимались чем-то более простым. Им, ночным цветкам, ничего не стоило узнавать тайны и если надо – убивать. Принцип работы Накахары, конечно, был иным, но в целом последовательность действий совпадала. Сперва разговор, а уже потом драка.

- Мне известно то, что это не такие уж иностранцы, как нам могло изначально показаться, несмотря на то, что для общения они предпочитают европейские языки.

Озаки поднимается со своего места аккуратно, чтобы не задеть чайник на столе. Поправляет подол кимоно, проходя к небольшому шкафчику в углу комнаты, где хранились бутылки вина, которые были необходимы ей постоянной доступности. Что-то ещё находилось в погребах. Дополнительно имелись и погреба самой Портовой Мафии, но там чёрт бы ногу сломал, к тому же, всё самое приличное там было уже выпито Мори. В большей степени. Она не осуждала, скорее не понимала, как один человек может столько выпить и не озадачиться пополнением запасов.

Впрочем, остальных всё устраивало и простыми винами.

- У нас есть некоторые проблемы с приезжими, те излишне грубы, но вместе с тем восторженны, - она вытаскивает нужную ей бутылку, крутит ту в руках, прежде чем закрыть створки шкафчика назад и вернуться к столу, - Возможно, в них говорит восточный менталитет.

В её речи есть небольшая небрежность, продиктованная необходимостью быть достаточно элегантной даже при общении с тем, кто тебе важен, дорог и кому ты доверяешь всецело. Спокойно поворачиваешься спиной, пока отходишь, чтобы взять бокалы под вино, чтобы протереть их от пыли, которая едва ли скопилась с последней встречи.

И всё же Коё беспокоится. И с каждой минутой всё сильнее, от чего между тонких бровей залегает небольшая складка. Это непременно потом скажется на чистоте кожи, а ей, как лицу элитного борделя, не стоило столь расточительно относиться к этому. И всё же сдержаться не выходит, оставаясь спокойной. Она не думала об этом до прихода Накахары настолько плотно, разбираясь со всем по мере поступления запросов. У неё ещё был целый вечер для того, чтобы очень подробно расспросить девочек, а теперь, возможно, это и не столь важно.

Потому что размышление о том, что восточный менталитет и разные европейские языки связаны – не утешает. Так делали только одни люди, которые действительно предпочитали оставаться не столько в тени, сколько постоянно на виду. И такие не захотят переговоров, не обратят внимания на тонкую, искусную дипломатию. Куда больше таких волнует территория и количество благ, которые можно собрать с этой самой территории.

- Скажи мне, Чуя-кун, заметил ли ты что-то необычное в этих людях?

Она спрашивает аккуратно, открывая бутылку с вином так, будто в её руках было силы чуть больше, чем положено простой женщине. Не то чтобы это было далеко от истины, катана была достаточно тяжёлым оружием, требующим достаточной подготовки. И этого хватало не только для открытия винных бутылок в случае необходимости. Крайне редкой. Она предпочитала методы тоньше, чем физическое насилие. К тому же, сколь бы не был полезен Демон, пользоваться им часто… не стоило. Только в крайних случаях.

- Возможно, какие-то внешние особенности или, может быть, в поведении? В том, что именно они говорили? Ты ведь знаешь, о чём шла речь?

Разливая вино по бокалам, Озаки немного наклоняется над столом. Следит за тем, чтобы алкоголь не пролился, не плеснул не туда, но мыслями бродит не совсем в этом конкретном месте. Если она правильно понимала то, что дошло до неё ещё слухами сегодня днём, то тогда Мафию ждало что-то такое, к чему нельзя было подготовиться заранее. И что ударит по ней сильнее, чем ей бы хотелось. Всё же со временем она научилась беспокоиться об этом месте как о доме. Смерть бывшего босса очень сильно пропитала её чувственностью по отношению к остальным. Даже если и к Мори. Хотя что можно испытывать к человеку, предпочитающему беседе с тобой – беседу с детьми. И чем младше, тем лучше. Иной раз она хотела завязать хвостики и нарядиться школьницей, чтобы, привлечь достаточно внимания для серьёзного разговора. Благо такие жертвы пока не были нужны. Но кто знает-кто знает, что ждёт их дальше.

Коё слушает то, что ей говорят. Вспоминает то, что рассказывали хоть и мельком, но её посыльные и о чём говорили девочки, на что именно жаловались. Пытается сложить этот пазл в одну целую картинку, дабы та помогла Чуе как-то. Или, скорее, им обоим. Они оба несут большую ответственность за всё, что происходит в черте Портовой Мафии.

- Чуя, - она садится обратно на своё место, берёт в руки бокал вина и подносит тот к лицу, смотрит на ещё подвижную поверхность алой жидкости, - Я думаю, что это Якудза.

У неё было некоторое нужное представление о тех, кто мог бы входить в нынешний состав якудзы. Японская мафия всегда была непримиримой и на то, чем являлся их уголок не была похожа. Может быть чем-то, частями. О чести там думали много, однако не всегда готовы были простить провинность малейшую. У многих действовали старые законы, которые давно уже изжили себя в нынешнем обществе. Даже ей, знающей очень многие традиции, некоторое претило слишком сильно. Потому как не имело никакого рабочего смысла. Множество казней ради казней, захват власти просто ради того, чтобы держать территорию. О населении они не успевали думать. Слишком много всего необходимо было контролировать. Точнее, просто каждый подручный, сидящий в одном из уголков большой Японии, совершенно не всегда был готов что-то благое делать для своего города. Потому что… зачем? Алчность была сильнее. И страх, которым пропитается Йокогама, заставляет её представлять масштабы грядущей трагедии.

Нельзя допустить проигрыш. Иначе всё погибнет. В мире не бывало лишь одних только цветов, единых решений для всего. Ей хорошо было это известно, она умела этим пользоваться и учила всех, кто должен был быть этому обучен. Эти грани хорошо чувствовал Чуя, со временем отлично постигали и девочки. Особенно те, что являлись одарёнными. Готовыми к тому, чтобы нести и возмездие, а не только лишь обращённые в красивое оружие, подобное тонким изящным мечам, спрятанным за резными цветными ножнами. Спрятанными. И редко когда – карающими.

- Если это лишь одна из их баз, то они тут уже давно, - она говорит спокойно, тихо, но где-то в голосе начинает прорезаться сталь, свойственная зарождению боевой готовности, - И мы не заметили их раньше.

Она не заметила. Это Коё пропустила их, не смогла уловить нотки чего-то подозрительного в воздухе, её подручные ничего не смогли разузнать достаточно. И теперь всему грозила опасность. Разумеется, ей не свойственно было самобичевание, оттого виноватой лишь себя она не считала. Виноваты были они все. Каждый из исполнительного комитета и любой, кто был в мафии. Никто не обратил внимания, не проявил интереса, не сообщил о чём-то подозрительном, если то было.

Теперь над ними нависала тень, и как цветку, в темноте распускающему ядовитые лепестки, ей хотелось раскрыться навстречу этой тьме. И вытравить всё, каждого, кто неуместно протянет руку. Не к ней – к тому, что ей дорого.

- Возможно, тебе нужно вмешаться.

Обычно ей не нравилась идея задействовать Накахару в своём деле. Однажды у неё случился тяжёлый разговор с девочками на эту тему. Когда те её не послушали. Когда навлекли беду на её подопечного, на самих себя, на всю мафию. Просто тем, что решили поиграть в несчастье, что не смогли справиться с чем-то сами и не дали с этим справиться ей. Позже она уладила все возникшие проблемы своими силами.

Озаки всегда подчёркивала то, что Чуя – не оружие. Не цепная собака, которую можно просто отпустить с поводка, и та перегрызёт глотки всем неугодным. Она видела в нём лидера, будущего босса, возможно. Если ему, конечно, хватит сил признаться себе в этом. Но она не торопила. Когда-то он будет готов и ей останется лишь быть рядом. Как советнице, как помощнику. Потому что каждому лидеру нужен советник. Тот, кто сделает часть грязной работы за него. Люди не были бы верны ей. Но они будут верны Чуе.

Оттого сейчас, когда приходится пользоваться им даже для блага мафии, она делает глоток чуть больше. Вкус во рту сразу – гуще, насыщенней. И по телу разливается желанное тепло, только не приносит никакого расслабления, даже самого малого. Тревоги занимают весь разум.

- Мы сделаем вот что… - она вздыхает тихо, отставляя немного опустевший бокал на стол, подхватывая с того уже длинную дамскую трубку; длинной спичкой чиркает о коробок с нарисованными на том птицами, поджигает табак в набитой трубке, прежде чем сделать аккуратный вдох, - Я попрошу Мисаки заинтересовать гостей, что подойдут под описание, - она выбирает в свои жертвы ту, что наставляла сама, в ком был потенциал достаточный для того, чтобы разить, а не только поражать, - Когда они уединятся, когда дело дойдёт до нужной нам информации – ты вмешаешься.

Коё не говорит о том, чем придётся пожертвовать девушке в ходе выяснения нужной информации. Не напоминает о том, как на тонких девичьих запястьях могут долгое время заживать синяки, как грубость не вымывается из памяти этих прекрасных особ. Потому что эта грубость – это их уроки. Жестокие, как холодные ночные ветра, но именно к таким они и должны быть привычны. Чтобы выстоять в любую бурю, пережить непогоду и самую тёмную на свете ночь. И она будет с ними рядом. Не оставит их одних, как бы трудно не сталось.

Потому что её саму когда-то оставили. И больше у неё – ничего не было. Кроме Накахары. Тот успел стать ей подобно младшему брату. Дорогому и любимому, осколком незаживающей души, что она берегла своими способами. Желала ему лучшего. И когда-то, когда настанет нужный день, её будет преисполнять гордость даже больше, чем бывало сейчас.

- Нужно сделать это аккуратно, чтобы о нашем неудобном «разговоре» никто не узнал, - она выдыхает облако дыма в сторону, пачкая рубиновой помадой тонкий мундштук, скрывая за мерным, изящным курением нервозность, беспокойство и – предчувствие грядущей беды, - Ты допросишь его. Я выделю тебе помещение. Но его нельзя будет отпускать, Чуя-кун. Придётся сообщить обо всём Огаю, - она называет и его – по имени, уже давно, уже привыкнув, приняв его как босса, может, как равного брата, чего никогда, конечно, не скажет, но с благодарностью сохранит в его руках смерть ненавистного ей человека, - А после – я пойду с тобой.

Её видом можно обмануться. И этим, вероятно, пришёл час воспользоваться. Стоило выбрать чуть более откровенный наряд, пожалуй.

В Портовой Мафии у неё – определённая репутация. В её руках не хранились инструменты пыток, не прятались важные документы и чёрная бухгалтерия. Но иной раз слово, случайный слух, может резать больнее и точнее скальпеля, а качественная сплетня разить не менее безжалостно, чем холодный металл пистолета. Но Коё вовсе не жестока. Она не жертвовала своими людьми, даже если того почти требовала от неё ситуация. Это не было для неё чем-то сложным, но если была возможность сохранить каждую жизнь, то так бы и было. До последнего момента, где нужно было бы решать, что делать, она бы решала в пользу тех, кто был под её началом. Дело было не в иллюзорной сентиментальности, увольте, это точно было не про неё. Нет. Озаки понимала, что чем внимательнее она отнесётся к своим подчинённым, чем больше они будут уверены в её им преданности, тем сами будут вернее. Это взаимный негласный уговор для обеих сторон.

Именно поэтому то, что приходилось уступать Мисаки какому-то жестокому и грубому человеку не было жестокостью. Это было стратегией. Да, в определённой мере недружелюбной к участникам этой картины, но не бывает победы без жертв. Ни одна война не может быть выиграна бескровно. И в этом здании, в её здании, каждый знал об этом, даже самый последний идиот, служащий исключительно для уборки огромных помещений. Девочкам не пристало таким заниматься, у них и без того была тяжёлая работа.

- Надеюсь не те, в которых ты поступал по-своему, обходя моё мнение стороной?

Коё улыбается тонко, и говорит вовсе без укора. В ней могло быть неодобрение тогда, оставалось оно и сейчас, но это вовсе не было злостью или поруганием. Просто потому, что она никогда, ни в чём по-настоящему не винила своего мальчика. Тот старался стать таким, каким считал нужным стать. А ведь ей даже не пришлось ему толком рассказывать, каким мафия хотела бы его видеть. Он всё понял сам, и лишь впитывал новые знания с той охотой, с какой редко кто-то хотел учиться.

- Кажется, это он.

Она указывает пальцем на экран, не касаясь его, и наклоняется поближе, перегибаясь через плечо Накахары. Скорее чувствует, чем замечает, что они синхронно наклоняют головы в одну сторону, с целью рассмотреть в некомфортном изображении побольше необходимых деталей. Это позволяет им не столкнуться головами и разойтись, не коснувшись друг друга.

Мисаки играет как по нотам, и в её лице мелькает нота гордости. Тёмной и мрачной, что лёгкой дымкой поддёргивает общий внешний вид, но всё же это что-то от гордости. Что-то приятное, теплом разливающееся по груди. Она была уверена в ней. Одна из её лучших учениц, что была достойна не только узнавать тайны, но и даже выступать карающей дланью, если потребуется. Прекрасная и смертоносная, с кожей, что молоко, и глазами яркими, блестящими, цвета свежескошенной травы.

Перед ней никто ещё не мог устоять. И на это они тоже ставили.

У них уходит ещё некоторое время на ожидание, когда можно будет удостовериться. Видя умело скрытое чужое нетерпение, Коё кладёт Чуе на плечо свою ладонь, сжимает слабо, но ощутимо. Даёт понять, что она рядом. И что всё действительно идёт так, как нужно. Иного пути нет, мальчик мой, и мне тоже жаль на это смотреть.

Но она смотрит. Не поводит бровью, когда её лучшую ученицу ударяют с силой по щеке, не отходит в сторону, когда сквозь динамики слышит похабные слова, недостойные даже самых гадких клиентов. Только ногти давят на чужое плечо без боли, когда Мисаки хватают за руки, и та пытается вырваться, не нарушая их плана.

Держится, несмотря ни на что.

Едва дождавшись нужного момента, она отпускает Накахару. Ей не хочется этого делать. Не хочется использовать его, как дворовую собаку, спущенную с поводка. Но Коё отпускает. Слыша за своей спиной тяжёлые шаги, едва сдержанные от силы, потому что, она знает, Чуя любит это место, и не захочет его разрушать, сжимает пальцы в кулак. Прижимает тот к себе и продолжает смотреть неотрывно, до тех самых пор, пока охранники не подходят к ней. Не кивают, прося мадам о разрешении вернуться на пост. Она разрешает, уходит следом за Чуей, сохраняя самообладание лишь силой своих упорных и долгих тренировок, закаливших её слишком давно.

Помещение, обозначенное для особых «диалогов» находилось в подвале. Ей не нужно много времени, чтобы добраться до туда, чтобы дождаться, когда лишённую сознания тушу заволокут в помещение. Есть личное в том, что происходит. Не обида и даже не чувства. Нет. Это бы мешало ей думать, планировать, подвергать опасности тех, кто не безразличен. Это что-то другое. Словно пятно мрачное, мерзкое, расплывалось на её глазах уродливой кляксой, и смотреть на это у неё не было желания.

Нужно было отмыть это пятно. Вырезать его, если необходимо. И неважно, сколько сил потребуется.

- Чуя-кун, я приведу его в чувство, - она не смотрит на своего мальчика, набирая лекарство в шприц, потому что знает, что это для него – почти испытание, ведь пытки не были его сильной стороной, но были её, однако, что может сделать сейчас женщина тому, кто не уважает таких, как она, кем бы те ни были? – Тебе нужно будет разузнать как можно больше про их базу. Возможно, про то, как происходят у них какие-нибудь рядовые события. Когда мы узнаем об этом, то отправимся туда под прикрытием. Во мне не заподозрят ничего… необычного, - усмешка у неё недобрая, холодным лезвием прорезающая ласковые губы, но Коё сменяет её теплом, когда смотрит уже только лишь на Накахару, - Ты справишься. Мы справимся, дорогой.