Боромир уже и не помышлял об отдыхе. Стиснув зубы, с мрачной обречённостью смотрел в синеющую кромку горизонта. Село солнце, опустился мороз, а долгому дню его возвращения в Минас-Тирит не было видно ни конца, ни края. Могучему телу усталость была нипочем, так-то, хуже было другое – то, что терзало душу.
Мало было дум о Тауриэль, так еще и домашние невзгоды подоспели. Немногого он добился нынче, допрашивая и расспрашивая полоумного старика, именуемого «пророком». «Пророком!» - да что бы в этом всем понимали.
Старк не выглядел подосланным, хотя смутные подозрения на то у Боромира были. Но на сей раз он честно рассудил про себя, что более не способен мыслить трезво и спокойно, а значит, незачем нынче за это больше браться.
«Главное, чтобы его в камере не прикончили, пока мы принимаем дорогих гостей», - так он размышлял, отстранённо – от усталости, тяжелым шагом покидая оружейную. Путь его теперь лежал туда, куда по доброй воле никогда бы не наведался. Но сейчас причина была, по меньшей мере, приятной.
Как ему доложили, леди Эовин не покинула палат врачевания, и до сих пор находилась там, в беседах с лекарями.
Пройдя освещенными факелами галереями, Боромир справился о старшей Целительнице у стражника, и зашагал дальше, провожаемый слегка удивленными взглядами. Их он не замечал, погруженный в свои мысли, а меж тем служительницы Палат Врачевания, хорошенькие и молоденькие, озадаченно перешептывались – как же так, милорд Боромир не улыбнулся ни одной из них, даже самой хорошенькой.
Краем уха уловив такой шепоток, он грустно про себя усмехнулся – ни к чему ему теперь уже и такое было. Тоска, разъедающая душу, становилась все глубже, тяжкие мысли толклись, и ненужные подозрения. И кажется, что даже зеленый камень на мизинце потускнел.
- Милорд Боромир, - немолодая Врачевательница в длинном темном платье поднялась ему навстречу, поспешно. Келья окутала запахом трав и настоек, горьким, памятным и нелюбимым с детства. Как бы тяжело ни хворал, или же ни оказывался ранен, отлеживаться Боромир всегда предпочитал в собственных покоях. Там как-то… целее что ли, будешь.
- Приветствую, Целительница, - отозвался он, переведя затем взгляд на белый сибельмайн – распустившийся почти, по-прежнему хрупкий. Ясноглазая, златокосая – как прежде, прекрасная.
- Здравствуй, леди Эовин, - он поклонился принцессе Рохана, улыбаясь. Вот уж поистине, услада для души и взора. Со дня их последней встречи стала еще прекрасней, а величавое спокойствие, что присуще ей было тогда – юной хозяйке Златого Чертога, не покинуло ее и здесь, в чужой стране, в незнакомом городе.
- Прошу простить меня, милорд, миледи, - низко поклонившись, Целительница была такова. Хотя, по всем правилам, должна была бы присутствовать при беседе молодого наследника и принцессы… а может быть, и не случайно ушла.
- Отрадно видеть тебя, госпожа моя Эовин, - Боромир улыбнулся вновь. – И радостной для меня стала весть о том, что ты здесь, в Минас-Тирите… но также ведома мне и причина, по которой ты здесь. Поведаешь ли, как твой благородный родич, Король Теоден? – говоря так, он подал руку принцессе. И пояснил:
- Нас ждут уже, миледи. Дозволь забрать тебя, - обоим им памятен пир несколько лет назад случившийся, после которого они имели объяснение о делах и вещах, к которым не желали тогда иметь отношения – оба.

При звуке голоса принцессы Рохана у Боромира немного отлегло от сердца – ясный, чистый, звонкий. Какой бы ни была беда, нависшая на ее родичем – из чего следует, что и над землями, отравить ее, затемнить, она не смогла. Пускай и проскальзывает в глубине этих прозрачных, словно родник, серых глазах, встревоженная тень.
Как ей не печалиться, как не беспокоиться, - Боромир внимательно скользит глазами по ее лицу, открытому и приветливому, свободно рукой накрывает легшие на предплечье белые пальцы – не тревожься, дескать, миледи. Главный лекарь и кудесник Минас-Тирита к твоим услугам, сейчас все придумает, сейчас все решит – но вместе с тем он мрачно понимает, что толку от него здесь совершенно нет. И даже не потому, что ничегошеньки не смыслит в хворях.
Зато выслушает, облегчит тоску и печали юной принцессы, а брат за это ему еще спасибо скажет. Кажется ведь, что кое-какая сердечная склонность меж ними есть, а? – пускай собственное сердце неумолимо прокалывает каленой стрелой – «я-то теперь в разлуке», он все равно радуется чужому счастью.
Может быть, пока еще не счастью – обоим этим фруктам, так сказать, нужно дозреть. Он-то дал бы братишке пару советов, но, глядя на Эовин, совсем не хочется.
Она ведь чиста, как цветок сибельмайна на степном ветру. Негоже прибегать к каким-то уловкам, будучи рядом с ней.
Как тогда – Боромир вспоминает недолгий, но пламенный разговор в полутемной галерее, под шепот дождя. Тогда его прямота встретилась с прямотой леди Эовин, к вящему и общему удовлетворению. Он назвал себя ее братом, и с тех пор носил это прозвание с гордостью.
А руки у нее все-таки немного загрубелые, безотчетно отмечает про себя Боромир, чуть поглаживая прохладные кончики ее пальцев. Не чета дамам Минас-Тирита, что так и пекутся о белизне и мягкости рук. «С Тауриэль они бы поладили», - у его возлюбленной – руки тоже в легких мозолях, от тетивы и стрел, от клинков. И снова охватывает его тоска, быстрым туманом, но столь же быстро и сходит – негоже показывать себя такого перед женщиной.
- Я вижу, что ты не веришь в то, что причина творящегося с Королем Теоденом – его годы, верно же, миледи? – Боромир говорит прямо и без обиняков, зная, что Эовин поймет верно. Поздновато уже для этикета – вернее, если тот и понадобится, так только в присутствии посторонних. А в ней достаточно стали и выдержки, дабы ответить на его вопросы – Боромир смотрит на нее прямо и смело, будто подбадривая.
- Ты не веришь, - подтверждает он им же сказанное. – Значит, ты права, - и он улыбается ей.
- Если ты знаешь уже это, то наполовину вооружена, - она юна, но не неопытна. Добра – ибо женщина, ибо любящая и любимая родственница, сестра и племянница. И ей трудно видеть дурное в людях – Боромир это по себе знает.
А еще Эовин не из пугливых.
- Поразмысли не о последствиях, а о причинах, госпожа моя, - о таких делах не следует говорить где-то, где их могут подслушать.
А подслушать могут. И поэтому, сделав Эовин знак, он ведет ее прочь из Палат Врачевания, высокой галереей.

У усталости Боромира сейчас неизбывная спутница – серая тоска, держащая под руку, шепчущая – «а вот если бы… а вот будь она сейчас здесь…» - и потому безразличен взор его, обводящий пиршественную залу. Улыбается он по привычке, пусть и открыто – те, кто возносят ему хвалу, не таят за своими словами лести и лжи. Они ему рады – так и вправе ли он не уважать эту радость?
Он знает, отец сказал бы иное насчет лжецов и льстецов, но человек видит и слышит то, что желает видеть и слышать. И Боромир желает видеть сегодня друзей. «Так, да», - все верно. Нужно постепенно расшевеливать себя, а то так впору и вовсе пропасть. Облегчение дарует мысль о том, что отцовский наказ будет выполнен, что поисками те, кто стоит за стариком, прозванным «пророком», занялся надежный человек. Брего не подведет… - улыбка делается чуть задумчивой, когда думами Боромир обращается к Рохану, а затем и теплее, когда прекраснейший из цветков этих земель оказывается подле него. Быстрый взгляд на Наместника – обычно ошую от Боромира всегда сидела Тауриэль, а теперь вместо нее – Эовин.
Простаком отец его не растил, и Боромир прекрасно понимает, чего стоят, и что означают искры в глазах отца, мягко и умело скрывающиеся. Не по сердцу Наместнику эльфийка – избранница старшего сына и наследника, только вот здесь он воли отца не спрашивал. Все как-то само получилось, - он мягко улыбается Эовин, любуясь ее красотой – нежна и чиста, сибельмайн с бескрайних вересковых пустошей. И видит на ее месте другую – ту, что с губами словно лесная малина, и глазами глубокими, словно зелень далеких эльфийских лесов.
- Позволишь мне поухаживать за тобой, госпожа моя Эовин? – слова – лишь дань этикету. Никто другой сейчас не посмеет прислуживать за столом роханской принцессе; это – ритуал. Будущий правитель и принцесса из чужих земель – Боромир был готов пересчитывать тех, кто уже мысленно их и сосватал, и поженил.
И первым бы среди них оказался Наместник Дэнетор.
Он прячет мелькнувшую было во взгляде хмурую досаду, берясь за блюда с кушаньями, наливая вино – оно цвета бледного золота, почти как волосы Эовин. Легкое, из Лоссарнаха. Там, ближе к прохладным склонам Эред Нимраис, кудрявятся зеленой лозой виноградники, знаменитые на весь юг. И вино их – нежное, как дыхание июньского рассвета, в самый раз для леди, подобной Эовин.
Той, которая вряд ли пожелала бы, дабы разум ее оказался затуманен чем-то более крепким. Сам же Боромир отдал бы многое за то, чтобы надраться о беспамятства дол-амротской портовой самогонки, а потом выспаться – сутки-другие эдак.
И чтобы все минувшее оказалось дурным сном, - наверное, ему все-таки не удается скрыть эту мрачность, да и думы одолевают о том, что многие из тех, кто здесь, на пиру, сейчас понимают то же самое, что и он – подсовывает старшему сыну Наместник другую, вместо его…
«Нареченной», - зелёный камень на мизинце чуть взблескивает, далеким приветом.
«Все так, моя милая. Все верно», - и спокойнее делается на душе.
- Безмерно жаль мне, миледи Эовин, что ты разминулась с Тауриэль, моей невестой, - странно ли ей это услышать, сейчас-то? – проносится шальная мысль. Помнится, когда-то Боромир сам сказал ей, что супругом был бы скверным, ибо неуёмен и строптив – или додумал уже последнее, но да неважно. Ему самому такое странно произносить такие речи, обращаясь к кому-то кроме Тауриэль.
- Она отправилась погостить на родину, в места, именуемые Лихолесьем. Она принадлежит к народу эльфов, и, право, я уверен, что вы бы поладили, - по тонким, но не хрупким запястьям Эовин скользнув взглядом, Боромир продолжает:
- Вы с ней похожи, - и пусть сходства внешнего меж двумя девами не больше, чем в цветках лилий – белой и тигровой. «Вы очень похожи, воительницы», - о, он помнит разговоры о мечах и сражениях, которые, казалось, вести не юной девице, которой пристало больше стряпать да вышивать.

Строгий отцовский взор, как и речи-предупреждение его, Боромир встречает с легким сердцем, и открытым, но почтительным кивком — дескать, не изволь беспокоиться, дорогой отец. Я всегда буду там, где нужен тебе более всего, — «и даже в Итилиэне, и даже твоей воле вопреки». Но ни спора, ни тем паче ссоры с Наместником он не желает, прекрасно помня о поручении, данном ему раньше, по дню.
И, сколь бы утомителен ни оказался этот день, Боромиру надлжеит исполнить отцовский наказ со всем тщанием. Иначе… не просто невинная кровь прольется. Боромир не склонен оправдывать чужую глупость, но претит ему и обман, и очевидный со стороны недоброжелателей ход. «Пешка», — повторяет он про себя сказанное нынче отцу, и слегка хмурится. Потерев лоб, словно снимает с себя тревожную тень, и смотрит на Эовин — ясноглазую и словно смущенную. Не только речами Наместника — «с чего бы это отцу так настаивать», — мимолетно думает Боромир, но и собственным шепотом. И опущенными этими долу ресницами, чуть приоткрытым, как маленький бутон, ртом, Боромир поистине любуется, отчаянно радуясь про себя за своего тихоню-брата.
Какая девушка по нему вздыхает, и как вздыхает, — встретившись взглядом с роханской принцессой, глаза которой — прежние два родничка, он едва заметно подмигивает ей — дескать, да, миледи.
Не тревожься, я тебя понял.
А про себя соображает, и так, чтобы побыстрее, как же в остаток вечера, в не наступившую еще ночь, успеть  и леди Эовин подсобить, и собственными — отцовскими — делами заняться.
«Ну, наша где не пропадала», — пышен и славен пир при дворе Наместника Гондора, роскошен, и отец вряд ли отпустит Боромира от себя. «Возможно, даже нарочно», — улыбка Боромира прячется в бороде.
— Госпожа моя, — шепотом, уловимым лишь Эовин, — скажись усталой, — он украдкой улыбается ей, ведь когда-то именно такими словами с похожего пира он украл роханскую принцессу.

— Миледи, — в покои Эовин Боромира привела леди Ирильдэ, знакомая той еще в первый визит юной Девы Рохана в минас-Тирит. По-прежнему ловкая и учтивая, супруга сенешаля Торонмара поклонилась принцу и его гостье, и была такова. И Боромир мог быть спокоен — никто их не потревожит, и, более того, никто не узнает о том, где сейчас Боромир.
Хорошо иметь не только верных слуг, но и надежных друзей, — он улыбнулся Эовин, что выглядела бледной и весьма утомленной.
— Госпожа моя, — начал он без обиняков, зная, сколь ценят рохиррим прямоту и честность, и всем сердцем оное приветствуя, — мой отец прав, я нужен ему в Минас-Трите, но все, что я могу сделать для тебя — я сделаю. Даже если это просто весточка для моего младшего брата. Полагаю, ему тоже тоскливо без тебя… — он покачал головой, снова радуясь за обоих, и силясь в этой радости найти что-нибудь для себя — утолить пронзенное разлукой с Тауриэль сердце.
«Милая моя, верных друзей тебе там», — там, на далеком и молчаливом севере.