С момента завершения того самого дня, того самого мгновения, когда Кашмире приходилось последний раз видеть Фарруха и его названную семью, прошло едва больше полугода, но тянулись они так зыбко и медленно, что имена и лица стали плавно вымываться из памяти. Течение времени, жизни, событий – необратимы, как и их последствия, со временем покрывающиеся куполом далёких, часто забытых или приукрашенных воспоминаний. У людей стирать и отпускать считается нормой, законом вольности, крайности, стандартным умением выжить среди тех, кто всеми силами питает интерес к попытке сломить их, но даже при невероятном желании – забыть ВСЁ просто невозможно. Важные имена, так или иначе, оставят в груди отпечатки, но когда носитель имени – опасен для тебя, во всех возможных смыслах данного изречения, отметины невольно становятся ожогами, подобно кислоте, разъедающими кожу. Ожоги оставляют шрамы, шрамы продлевают память, память увеличивает их количество, бесконечный, замкнутый круг, будто под влиянием сильнейшей лихорадки. И трясёт так, что сводит челюсти.
Каких столько нет объяснений этому феномену, научных, абсурдных, детских, но есть ли смысл описывать то, что каждый из нас однажды испытывал в жизни. Этого не избежать просто потому, что бежать некуда. От боли нет реалей скрыться, она всегда следует за тобой.

Если не ошибаюсь, его имя Роджер? Фамилии, как принято в обществе друзей, никто не произносил вслух, но Каш, собственно, не слишком интересовали подобные банальности. Она просто ПОМНИЛА его, и уже это служило тревожным звонком, поводом для беспокойств и недомолвок.
За короткий, жутко короткий промежуток времени, максимальной длиною в полтора месяца, Булсара умудрялась страница за страницей, вырывать из книги памяти сотни глав о собственном брате, его низком тембре голоса, обобщённых чертах характера, абсолютно всём. И тут, так нагло, почти бесстыдно объявляется его дружок, наряженный в дурной, очень яркий, почти клоунский костюм, какие ныне предпочитал и сам Фредди, с мотивами характера самоуверенного, льстивого засранца и агонией оптимистического пламени в глазах, который более шести месяцев, словно удавка, затягивается вокруг худощавой женской шеи и сдавливает её.
Как ни старалась, Булсара не могла убедить себя в обратном, девушку восхищали его новаторские задатки, его подача, напыщенное амплуа «святого в теле грешного», ни тем, ни другим из которых Роджер Тейлор не являлся априори.
Мужчина просто был собой, но не переусердствовал с постановкой выбранной роли. Сцена в его крови, ушах, лёгких. Всё вокруг этого, на вид – совершенно обыкновенного, но незаурядного парня, делает его особенным. Это сложно объяснить, но даже его малозначительная мимика, нахальное выражение лица, манера пения и запах – позволяли видеть в, практически незнакомце, человека, которого не так просто прочесть, невозможно увидеть, но есть шанс прочувствовать. Хотя сейчас всё вышеперечисленное по большей мере отталкивало.

Каш, доселе абсолютно не знакомая с подобного рода, эмоциями, медленно впадала в отчуждение, вызванное сильнейшей паникой. Да что с ней, в конце концов, происходит?
И самое жалкое в состоянии, возникшем на душе то, что им нельзя ни с кем поделиться, оно было… Таким странным, заветным и личным, что невольно возникал вопрос – «Что я скрываю от себя самой? Что всеми силами не желаю признавать?», но ответы, едва проявившись, разбегались по углам как испуганные светом, всю жизнь прожившие во мгле сырых коридоров, крысы. Премерзкие существа ничтожного происхождения, но достойные этой жизни больше, чем некоторые люди со всеми их привилегиями.

Иногда, а случалось это крайне редко, когда Боми Булсара задерживался на своей низкооплачиваемой работе, изнемождённый усталостью и светом проявляющихся седин, мать тайком от отца включала один из трёх меж-государственных каналов, наблюдая лишь начало концерта группы старшего сына, именующей себя «Queen», ей было достаточно пары минут как бы наедине с Фаррухом, а Кашмира, пристраивающаяся немного поодаль, наблюдала за чёрно-белыми человечками, суетливо бегающими по сцене, в изумлении не уступая Джер.
Но Каш, всегда потирающей бледную кожу тонких кистей рук, был не столь интересен Фредди Меркьюри, в своих ярко-красных латексных штанах напоминающий стройного и подтянутого канатоходца, а силуэт, что так бесстрастно прятался в тени барабанной установки. Эту мелочь Кашмира заметила за собой давно, но не искала ей объяснения, ссылаясь на невозможность видеть среди толпы одного лишь солиста.
Хотя, признаться честно, в те моменты Булсара не слишком заморачивалась филосовскими доводами. Девушка просто не могла препятствовать физическому желанию вновь и вновь, почти не моргая, наблюдать изменения  в амплуа ударника до, и после выхода на сцену. Наверное, многие назовут подобное двуличием, но творческие люди, в самом деле проживают несколько жизней, и они не ограничены пребыванием в одном лишь теле. Несколько личностей, казалось бы, совершенно противоположных друг другу, превосходно сменяются на сцене, пред сотнями камер, тысячами зрителей, миллионами ликующих голосов. И это удача? Нет, скорее нескончаемый труд и собачья верность своему делу.
Иногда Роджера брали крупным планом и Булсара, обременённая странной привязанностью к безликому юноше, полное имя которого вспомнить не могла до сих пор, замечала на его массивной шее подвязку из плотного шнурка и блестящего бронзового колечка, болтающегося у ярёмной впадины во время движений своего обладателя. Кашмира, будуче невольником собственного положения, расходилась в моментально исчезающей улыбке. Так странно осознавать, что никогда ранее не испытывал подобного, но в волю строгости своих нравов, не хочешь испытывать и теперь.

Фаррух звонил не часто, но всё-таки звонил. Непонимающий и не желающий признавать особенностей сына, Боми Булсара почти не подходил к трубке, а вот воодушевлённая достижениями брата, Каш, оказывалась у телефона почти моментально, заставляя Джер, подоспевающую немного позже дочери, смиренно ожидать своей очереди.
Накануне шестого апреля , звонок в доме Булсара раздался также неожиданно и непредвиденно, как и все предыдущие. Примерно в полдень, когда Кашмира только ступила на порог дома, возвращаясь из колледжа. В целом, день выдался изрядно-долгим и запутанным, к тому же ещё и тяжёлым в плане загруженности по учёбе, но Каш была в несказанно бодром расположении духа, будто всё утро было предшественником хороших новостей, и женское сердце чувствовало это заранее.

- Возвращаетесь из тура? – переспрашивает Кашмира. Разобрать даже отчётливую речь в шумном помещении, где сейчас находился Фредди, было просто невозможно.
Крики, шаги, стук небольших колёсиков чемоданов о кафельные полы аэропорта, всё сливалось воедино, создавая очень обобщённое впечатление о людной Японии.
- Именно так. –  стараясь перекричать всю суету, окружающую его персону, Фаррух оглушал плохо-разборчивым набором слов собственную сестру.
- Это отличные новости, Фа…Фредди! – едва не оговорившись, быстро поправляет себя Кашмира. Между ними наступает тишина, изредка прерываемая чужими голосами, и это страшно угнетает девушку, принимающую всё на свой счёт, но Меркьюри смеётся, позволяя сестре облегчённо размять плечи. – Мне стоит пригласить к телефону маму?
- Нет, думаю сделать сюрприз своим утренним визитом и к слову, дорогуша.- Фредди выдерживает мимолётную паузу. Скорее всего, отвлекается на какую-то мелочь, или переговаривается с кем-то вживую, предварительно прикрыв ладонью панель приёма звука, но тут же добавляет.- У меня есть билет на концерт «Queen», буквально в первых рядах, и не отходя от кассы. Будем считать, что ты официально-приглашённый гость этой вечеринки. Меркьюри не принимает отказов на свои предложения, милая. Завтра же объяснюсь с матерью. До ско… – очень быстро, в явной и непомерной спешке, бегло отзывается мужчина, голос которого напряжённо сминает конец фразы, и прежде чем Кашмира успевает воспротивиться, её прерывают короткие гудки, предвещающие потерю связи с абонентом на другом конце провода. Булсара нервно закатывает глаза, прекрасно зная, что попытки разубедить Фарруха в надобности приглашать её в свойственную ему, шумную среду, обречены на провал, начинает надеяться на благоразумность строгого отца.

Но вот она, с собранными в высокий хвост, тёмными волосами, практически сливающимися с окружающей обстановкой, в своей абсолютно привычной по отношению к женской аудитории молодёжи того времени, юбке-солнце, с чуть завышенной талией, но в длине достигающей коленного сгиба  (то можно считать условием отца, на которого Джер Булсара подействовала репликой: «Неужели ты хочешь, чтобы наши дети совсем не интересовались жизнью друг друга? И если не собираешься идти на поводу у меня, сделай это для Фарруха, он всё ещё надеется на твою благосклонность») и ярко-алой блузке, из приятной на ощупь ткани, чем-то напоминающей шёлк, стоит напротив небольшой сцены в тесном помещении колледжного актового зала.
Кашмире было до того непривычно, до того некомфортно находиться в клоаке происходящего, что каждые несколько секунд хрупкие женские плечи ссутуливались, а побледневшее от нежелания быть частью кутерьмы веселья сотни подростков, собравшихся в зале, лицо, достаточно ярко выделялось в свету погасших прожекторов.   
Каш была зла на Фредди, который привёл её сюда, зла на Мэри, которая обещала Джер следовать за её дочерью везде, где это возможно, а сама сопровождала жениха за кулисами, с заветным обещанием присоединиться чуть позже (всвязи с неожиданно огромным количеством пришедших, данное обещание, по понятным причинам, не могло быть исполнено), на мать, уговорившую отца своими сугубо-женскими уловками и, в конце-концов, на себя, согласившуюся на бедлам под предлогом увидеть Фредди Меркьюри, звезду рок-культуры семидесятых, своего талантливого брата, на сцене вживую, хотя скорее подсознательно понимала, что ждёт совершенно не появления Фарруха.

Размышления, глубокие, но не осознанные, отошли на второй план, когда в глаза ударил яркий, живой свет прожекторов, чем-то схожий с кругами, бегущими по воде при малейшем прикосновении. Зал оживился, гул голосов ударил в уши, но они не могли затмить музыки, которую из своих инструментов уже с пару минут извлекали сегодняшние «короли сцены», ещё несколько дней назад покорившие Японию. Яркие, молодые и горящие, они действительно были неподражаемы. Сейчас Кашмира начинала понимать, отчего у их группы столько поклонников по всему Земному шару, хотя группа и начала свою деятельность относительно недавно. Их блеск затмить было невозможно.
В центре, собравшейся в полном составе компании, как  полагалось, при всей присущей ему, вульгарной подаче, созывал публику главный солист – её брат. Каш чувствовала за него гордость и приливы той гордости полностью затмевали жгучее желание покинуть место, которое давило на хрупкую женскую фигуру со всех сторон, но как казалось, со временем теряло свою хватку.
Глаза резали блики золотистого обрамления костюмов, но они непокорно и жадно цеплялись за каждую мелочь, ожидая чего-то грандиозного, большего, стоящего, и нашли.

                                                                  Тейлор.

Глядя на статную мужскую фигуру, от которой в тот момент была не в силах оторвать очарованного взгляда, Кашмира блекла всё сильнее. Она вспомнила его фамилию. Фаррух произнёс её единожды за весь вечер, перед уходом, пытаясь избавить себя от риторических рассуждений подвыпившего ударника.
Девушка, уже и не пытаясь разобраться в мыслях, которые бессовестно спутались в ком неизвестности, рассматривала каждую деталь в выражении его лица.
Бледные скулы невольно сжимались, и кто бы что не говорил, песня за песней, Роджер выкладывался едва ли не более прочих участников «Queen», как физически, так и душевно.
Каш казалось, что и сам Роджер взаимно смотрит на неё в упор, но Булсара считала невозможным даже упоминание об этом. Звёзды мировой сцены, и уж тем более такие, как этот молодой человек,  не смотрят на беженок Танзании. Особенно, если те не вышли привлекательной внешностью, или притягательными формами. Это очевидно. Но даже подобный факт не мешал Кашмире грязнуть в глубине чужих глаз вновь и вновь, чувствуя совсем рядом приятный аромат его приторно-сладкого одеколона, подчёркивающего образ слащавого мальчика, кумира сотен тысяч.

                                        «Кашмира, какие планы на вечер?»

- Я прошу прощения? – ладонь совершенно незнакомого молодого человека ложится на её бедро, как-то омерзительно и по-собственнически его сдавливая.
Булсара к подобному не привыкла и столь нескромный жест предпочла игнорировать.
Её больше раздражало то, что эта грубая выходка будто вывела её из состояния приятной дрёмы, в которой Каш находилась, как мерещилось,  целую вечность.

- Эрик Крауч, факультет экономики и управления. – кратко объяснется тот, но ситуация не становится проще. Булсара делает шаг в сторону, но чудовищно-неприятная близость с невысоким брюнетом, достаточно плотного телосложения по-прежнему осложняет и сковывает движения. – Думаю, мы подружимся. – тот улыбается.
Улыбка скорее пугает, и Каш прикусывает язык, пытаясь избежать диалога.
- Меня ждут у выхода, мне очень…- её мягкая женская ладонь упирается в чужую грудь, но расстояние между теми лишь сокращается.
- Да перестань, такая взрослая девочка, а до смешного пугливая. Я, вроде как, ещё не успел тебя обидеть. – юноша хмыкнул и его пальцы с силой сдавили левое запястье. На мгновение Булсара задумалась о том, что больше не чувствует этой части тела и вовсе.

Кашмира чувствует, как страх пробирает её до костей, обнажая истинные мотивы немого крика, что бесстрастно застрял где-то в глотке. Она не может понять, почему обрывается музыка, отчего все смотрят в её сторону и кто отпихивает наглеца, посмевшего безразборно прикасаться к незнакомой девушке своими грязными руками. Одна лишь мысль о том, что могло произойти, не вмешайся во всё это посторонний, вероятно, пробила бы чистую и искреннюю Каш на неосознанную дрожь, но сейчас её персона была много занята чуть более важными, нежели размышления о возможности того, или иного события, вещами. Например, суровой и тяжёлой на подъём, реальностью.
Булсара в упор не замечала очевидного, или же просто не хотела принимать его для себя.
Со всем, не свойственным ей, отчуждением и некоторым испугом, девушка наблюдает продолжение потасовки, всё ещё не распознавая в мужчине, что за неё вступился, знакомых черт лица. И, признаться честно, по вполне разумным причинам, будуче загнанной в угол, Кашмира несколько секунд думала над тем, чтобы пуститься наутёк, как испуганная волком овечка, не пытаясь разобраться в происходящем. Возможность ста процентной драки, в которой сама девушка была виновата, была более пугающей перспективой, чем нежеланные объятия, от которых Кашмире не хватило духу избавиться, что та для себя признавала.
Затем в голове, по чьему-то неразумному велению, стала проясняться загадочная логическая цепочка, по итогам которой вторым участником диалога на повышенных тонах, что сейчас протекал между оппонентами, становился Фредди, заметивший неприглядный жест Крауча по отношению к своей сестре со сцены.  Булсара хотела так считать. Фаррух был вызывающим и раздражительным, но не конфликтным человеком. Как новатор и своеобразный революционер, Меркьюри знал определённый подход ко всему, что имеет вес, особенно если это как-либо затрагивает его репутацию, и оставался шанс на то, что ссора завершится на разговоре и не перейдёт в более ожесточённое русло, какового Кашмира, воспитанная в семье парсов, не жаловала вовсе.

                                      «Добрые мысли, добрые слова, добрые дела – так?»

Но желаемому не часто случается быть явным, что в данном случае являлось только примером этому странному феномену.
Кашмира плавно и бесстрастно, как бы забыв о том, где находится, скользит взглядом вдоль зала и встречается с солистом глазами. Его статная фигура возвышается над прочими, - он стоит на сцене, в изумлении чуть приоткрывая рот, его клетчатые брюки на подтяжках плотно обтягивают внушительные икры, а светло-жёлтая рубашка напротив оставалась расстёгнутой и свободно болталась подолом у его бёдер. Один, двое, трое.
                                                                              Боже.
Булсара слышит чудовищный грохот, он сводит её с ума. Мысли перемешались, и девушке почудилось, что если она попытается обернуться, хотя бы краем глаза лицезреть картину за своей спиной, то в груди рухнет половина уже существующего мира. Каш знала, что не простит себя, если сейчас ударник существенно пострадает, пытаясь выгородить перед каким-то ублюдком честь девушки, к которой не имеет фактически никакого отношения, в то время как сама она будет беззвучно глазеть на нескончаемые попытки Эрика его покалечить.

                                                                      ***
- Роджер, пожалуйста… Роджер! – сквозь истерические крики Каш, вряд ли были слышны посторонние звуки. Сейчас девушка не могла примерить привычное ей, показательно-хладнокровное выражение лица. Скрывать эмоции в такой момент было бы просто безнравственно.
Её слабые, но цепкие пальцы с силой и резким рывком тянут ткань цветастой рубашки Тейлора на себя. В некоторых местах она начинала расходиться по продольному шву, но страшно-разъярённый азартом драки, музыкант не обратил на то внимания, как в целом и на попытку Кашмиры оттянуть его за предплечье. – Роджер, я прошу, он того не стоит! Хватит, не надо! -  увы и ах, когда Эрик выплюнул двадцать первый центральный резец, а вслед за тем и двенадцатый боковой, корень которого, насколько было возможно разглядеть со стороны, судя по всему обломился и остался в десне. Зрелище не для слабонервных, но если бы у Кашмиры осталось хотя бы немного  позитивного настроя, достаточного на шутки, та бы непременно съязвила о потрясающих «стоматологических способностях» Роджера, но сейчас подобная выходка могла быть принята как бред вышедшей из ума, студентки.
Да, Каш с того самого момента поджидало множество проблем с колледжем, преподавателями, уйма объяснительных и вероятность отчисления, но как бы то ни было странно, всё о чём Булсара сейчас думала – сохранность своего заступника. Она жалела о том, что Роджер влез в перепалку, жалела о том, что Тейлор не смог сдержаться в силу своей вспыльчивости, но основываясь только на страхе за самого мужчину. Его физическое и психологическое состояние, ведь не известно, как на это отреагируют поклонницы талантливого ударника, его группа, его последующие менеджеры. Он, как значимая часть общества и известный человек, за эту драку также может понести наказание, куда строже уголовного, - потерю одобрительного настроя со стороны большинства воздыхателей.
Кашмира, которую не единожды оттолкнули сильные мужские руки, более не видела смысла в том, чтобы бессильно цепляться за своего защитника, в бесчисленных попытках оттащить его от распластавшегося на полу, Крауча. Она, срывая голос, принялась звать участников «Queen», что, словно полоротые вороны, поражались физическим возможностям своего товарища, хотя и начинали неспешно приходить в себя.   
   
Облегчением для представителей семьи Булсара, присутствующих на сорванном концерте, стал факт того, что оба юноши, участвующие в драке, были живы. Брайан, стоящий ближе к Эрику, как только Роджер оклемался, брезгливо поднял пострадавшего на ноги, после чего передал в руки его одногруппников, сопровождая свои действия кратким, но говорящим само за себя, словом: «Животное».
А зал стоял на ушах.
Кто-то осуждал «агрессивного ударника», толком не разобравшись в увиденном, кто-то напротив – поддерживал устойчивость суровых нравов, которые не сумела затмить слава, внезапным снегом обвалившаяся на плечи.
Но Булсара не зависела от мнения большинства, меньшинства, любого постороннего. Девушка просто была непомерно благодарна, а в плюс к тому – чувствовала себя до безумия виноватой.

- Всё в порядке… - как-то подавленно отвечает Кашмира, а её бледная ладонь ложится на сильное плечо, в области которого была разорвана цветастая рубаха, кое-где также испачканная багровыми пятнами.
Растрёпанный вид Тейлора приводил Каш в оцепенение и в каком-то плане, тоску.
Студентка оборачивается в сторону Фредди и перекидывается с тем парой фраз, всё ещё придерживая музыканта за плечевой сгиб, а затем вновь обращается к Роджеру. Брюнетка более не смотрит в его глубокие, почти бездонные глаза, словно боясь… Осуждения? – Пойдём, покажешь мне, в какой из аудиторий вы оставляли сменную одежду. Думаю, мы найдём перекись и пластыри, вряд ли ты сумеешь нормально продолжить выступление с разбитым носом и кровоточащей рассечиной на брови. Остальные приведут толпу в себя, а я к тому времени успею вернуть тебя в их надёжные руки. – Булсара давит из себя холодную, измученную, но облечённую улыбку. - Do you understand, my dear?

Его полный уверенности, бесчестно обнажающий догола правду, которую Кашмира без устали пыталась скрыть огромное количество времени, взгляд. Сладкий, но терпкий запах классического «Aramis 900», что бил в голову куда крепче лёгких наркотиков. Мимика. Его голос. Эта дьявольская улыбка, - что-то из ряда сугубо личного, до боли знакомого и немыслимо близкого.
Боже, полноправная обложка журнала «Forbes England. The 70's», в лице невероятно-притягательного ударника, одна за другой, покоряющего вершины. В чью сторону обращён этот чёрствый огонь азарта в твоих глазах, Булсара, беженка Танзании? Неужели он, настолько далёкий, настолько дикий и неприкаянный, становится тебе дорог?
Знай своё место, Кашмира. Для тебя не осталось и порядкового номера в нескончаемом количестве его поклонниц, не говоря уже о чём-то большем, а  неожиданное столкновение ваших персон за кухонным столом, в день рождения Фредди – лишь издёвка небес, случайность, насмешка, ни больше – ни меньше.
Но его имя уже выжжено в груди тлеющим пеплом нравов и жизни, которая должна была состояться, не спой он ту песню глядя ей в глаза, пару сотен мгновений назад. Отрицать это становилось неразумно, тем более – сейчас. В этом не было должного смысла. Каш просто знала, что не ошибалась, или, в конец обезумевшая от испытываемых эмоций, перекрывающих доступ кислорода в кровь, искренне желала убедить себя во лжи.
Так, или иначе, девушка просто бережно сохранит в себе этот комичный образ таким, каким он показался, даже если это осознанное искажение реальности больным, зависимым от едва-знакомого мужчины, сознанием. Мало-помалу, Булсара мирилась с потоком странных мыслей, хотя те и были чудовищно бесперспективными. Появлялись вопросы, ответы на которые отравляли душу.
А пряный мужской парфюм всё продолжал будоражить кровь, нехотя выворачивая нутро наизнанку. Аромат денег и лицемерия. Его запах.

«Что ты скрываешь, Кашмира?»

Каш чуть отстаёт от сопровождающих её товарищей, глядя на осколки зубов и капли крови, оставшиеся на том месте, где несколькими минутами ранее проходила расправа, как своеобразное, «любительское» напоминание о случившемся. Невольно в голову пришла такая странная,  но очень занимательная мысль, - пальцы Роджера наверняка временно обезображены, как минимум – костяшками. Чувство вины захлестнуло с новой силой. Это сложно объяснить, но Булсара почти чувствовала кожей ту зудящую боль в теле, каковую Тейлору теперь приходилось испытывать. И, как бы глупо не звучало, рассуждала про себя о том, что музыкальные и как было заведено, хрупкие пальцы ударника могли пострадать существеннее, нежели даже зубы Крауча.

- Что произошло? Фредди просто в ярости, Кашмира. И лицо Роджера… Оставляй вас после этого в тесном помещении с другими людьми, и «Queen» лишится всех своих поклонников за пару ночей. – нежная и лёгкая, очень тёплая ладонь ложится на тощее женское плечо и мягко, почти неощутимо его сжимает. Кашмира была так обременена собственными, тяготными и безмерно скудными ходами мыслей, что не заметила действий, которые в исчезающей пелене полу-сна, совершили её ноги. Девушка оглядывается и замечает, как изученные до малейших нюансов стены актового зала сменяют расплывчивые, но не менее знакомые тени коридоров, ведущих к винтовой лестнице, - своего рода, переходнику сквозь множество различных факультетов, грозящих  встречами с самыми разными людьми. Многие из которых были подобны Эрику Краучу, другие – Роджеру Тейлору, и столкновения их персон становилось предшественником самых разнообразных, но никак не положительных событий.
А Остин всё зудела под ухом, не замечая, или не желая замечать самого главного. Наверное, девушка в силу своей наивности и отсутствия в зале во время случившегося, не принимала всё всерьёз, считала это просто очередной вспышкой гнева пылкого Роджера по отношению фаната, чьи странности в действительности выведут на нервозность кого угодно своей аморальностью.
Кашмира же просто слушала. Слушала зыбкий песок, которым Мэри буквально пичкала её с несколько минут, а потом, осознав, что осталась неуслышанной, бегло замолкла, оборвав незаконченное высказывание на полуслове.

- Думаю, Фредди сам расскажет тебе обо всём этом по окончании концерта. Достаточно знать лишь то, что в потасовке виноват не Роджер, и я больше чем уверена, что брат злится не на него. – кратко, создавая ещё более обширный список вопросов, нежели был у Остин ранее, изъяснилась Булсара, хотя сердце подсказывало ей о надобности промолчать и просто принять чужую, пусть и не очень объективную позицию.
Мэри же, не будь глупой, сразу приняла к сведению тот факт, что если Кашмира и замешана в «драме», о которой так явно не желает говорить, сейчас не лучший момент для попытки что-либо у неё выведать. Да и вообще, не лучшее время для разговоров. Роджер, уверенно переваливавшийся с ноги на ногу немного впереди девушек, пальцами зажимал нос, то и дело брезгливо встряхивая ладонью, в попытке избавиться от капель густой жидкости, стекающий по запястью алой дорожкой.
Стоило немного прибавить шагу.

Яркий свет потолочных ламп бьёт в глаза, что за несколько часов во тьме актового зала, привыкли к ней, заставляя зажмуриться и потереть веки подушечками пальцев.
Небольшая, но подготовленная к приезду гостей аудитория выглядела удивительно прибрано. Наверное, подсуетились студенты, на которых для большего «комфорта» неплохо надавил ректор.
Кашмира не принимала в том непосредственного участия, но видела, как некоторые из парней лингвистического факультета сами вызывались помочь в оформлении комнаты для приезжей группы. Многие из однокурсников Каш знали, что солист «Queen» - Фредди Меркьюри, является ей родственником и дабы избежать излишнего внимания  в свой адрес, Булсара не стала близко контактировать с ребятами накануне выступления. Такой ход не позволял столкнуться со множеством нежелательных вопросов о сугубо личном, что несказанно радовало.

Кашмира озадаченно оборачивается, только сейчас осознавая, что в  комнате они с Роджером одни, после чего в голову наконец приходит первая за вечер здравая мысль, - открыть аптечку, бережно оставленную Мэри Остин перед тем, как покинуть душное помещение в поисках уборной, о чём девушка не стала предупреждать товарищей.
Таблетки, уйма различных, цветных, надломленных. Среди тех невозможно было найти заветный бутылёк, поэтому небольшую светло-голубую, не слишком приятную на вид и изорванную в некоторых местах сумку пришлось перевернуть.
- Можешь запрокинуть голову? Так кровь перестанет бить ключом. – не оборачиваясь к Роджеру, просит Булсара. Её тёмные волосы, чуть спутавшиеся у кончиков, отдают тёмно-багровым. Почти в тон блузке. – И не молоти глупостей. Я очень признательна тебе за помощь. Не знаю, что бы мне оставалось, не заметь ты происходившее… Но от повторений искренне прошу воздержаться. Вид твоего чудного «преображения» запомнится мне на всю оставшуюся жизнь, незачем лишний раз возвращаться к «пройденному материалу», с учётом того, что ничего положительного из этого не выйдет. 
Да, лицо молодого человека и впрямь выглядело неважно, но не было излишне искажено. Напротив, его образу была близка рассечина на левой брови и кровоточащая трещина на губе, но об этом Каш предпочла умолчать. Не ко времени и не к месту.
Булсара подходит к раковине, включая прохладную воду, с каким-то болезненным видом пару секунд наблюдая за потоком струи, прежде чем поднести к ней бумажный платок, подготовленный заранее. Тот быстро намокает, раздражая пальцы вязкой консистенцией.
Кашмира растерянно и робко касается влажной частью салфетки щеки и подбородка Тейлора, в попытке стереть кровь, по окончании чего позволяет ему вновь смотреть прямо, опустив голову.
- Дело осталось за малым, но тебе лучше бы не дёргаться. И да…- девушка оборачивается к мужчине полу-боком, глядя на свои испачканные руки и бегло их ополаскивает, неспешно возвращаясь к аптечке и пытаясь открыть бутылёк с перекисью. Туго запечатан, – значит не был открыт ранее. Это, своего рода, позитивный бонус. – Прости за то, что втянула тебя во всё это. Мне правда неловко и… Не знаю, что сказать и как выразить всю благодарность. Простого «Спасибо» явно недостаточно.

Отредактировано Kashmira Bulsara (2019-04-17 09:20:39)

- Но единственным из сотни, тысячи, сотни тысяч, оказался ты, Роджер. Видимо, в зале не было больше «нормальных» парней, если и следовать твоей логике, то только в этом ключе. – как-то до обжигающего робко и безвольно Кашмира задевает подушечками пальцев край обветренной и частично искусанной нижней губы Тейлора, в попытке обеззаразить трещину, образовавшуюся вследствие удара Эрика Крауча. Очень спонтанно все связки и мышцы женского тела напрягаются, исходя болезненной дрожью в желании очертить ногтем светло-алый контур, резко выделяющийся на фоне бледного, от части угловатого лица собеседника.
Но Булсара держит себя в руках, поддаваться жалким желаниям не в её приоритетах, по крайней мере – не сейчас, когда притягательный объект столь давнего воздыхания всего в паре дюймов от неё самой.
Кашмира замечает на подбородке и левой щеке Роджера почти исчезнувшие, гладкие отметины  шрамов, но не решается спрашивать о них. Наверняка что-то личное. Она просто, будто в немом тумане, что последнее время довольно часто застилал глаза тошнотворной пеленой, обводит неприметные очертания мизинцем, чувствуя негодование со стороны Тейлора. Весь его изнеможённый вид подводит черту, заставляя девушку, пусть и нехотя, искать себе оправдания, ответы на беззвучные вопросы, постепенно возникающие между совсем юными, но уже потасканными жизнью людьми, так непрерывно глядящими друг другу в глаза. Она не могла отвечать за Роджера, но отдушина его томного взгляда пугала, хотя и не отталкивала, само собой, рассказывая о многом. Что-то общее между предрассветными часами и терзанием небесной белизны в моменты громовых раскатов. Это слияние было неестественным, никогда прежде Кашмире не приходилось наблюдать столь контрастное сочетание людских образов.

- Мне показалось, что это ссадина. –страшась задеть музыканта за «живое», Булсара одёргивает руку, чуть ли не выпуская из относительно цепких пальцев стеклянный флакончик с остатками перекиси. - Прости.
Она кратко оглядывает кисти мужских рук, сложенные в замок на уровне массивных бёдер. Сбитые и истерзанные донельзя костяшки выглядели «очаровательно». Каш пробрало до костей.

«Святая»

Как глупо звучит эта фраза из уст пострадавшего последствием чужой заурядности, ранимости и осторожности. Но Булсара молчит в ответ, не считая разумным начинать спор. Теперь, когда они с Тейлором находятся в тихой, приятной для спокойного внутреннего мира девушки, обстановке, рушить внезапно возникшую тишину совершенно не хотелось. До определённого момента та, прерываемая лишь шумом воды в умывальнике, которую Каш включила, чтобы ополоснуть руки, совсем не угнетала. Напротив, - разбавляла серые тона диалога, который не отличался особенной откровенностью. Разумеется, ожидая надлома во времени.
Странно, весьма странно, что Роджер решил заговорить первым. Заговорить о том, что повлияло на отношение Кашмиры к нему, но, скорее в более мягком ключе.
Его голос, сладкий, глубокий, вызывающий, какой присущ первосортным музыкантам, своего рода показатель таланта, больше не был расслаблен. Тонкий и невнятный, натянутый, будто струна, он был неприятен чуткому женскому слуху, что только усугубляло положение. Хотя, стоило брюнетке задуматься о том, что сейчас испытывал юноша, сидящий напротив, вновь и вновь переживая нелестные события давно минувшего, частично забытого прошлого, и от былого недовольства не оставалось вязких следов. Совесть не позволяла ей даже пискнуть в тот момент, когда такой близкий, но безмерно далёкий Роджер Меддоуз-Тейлор показывает ей самые тайные уголки своей, вероятно, измученной и истерзанной души. Ещё один повод чувствовать себя виновницей всех его проблем, всех неудач, но, о Боже! Может ли великий и ужасный Фредди Меркьюри, кумир миллионов, похвастаться подобным успехом доверительных отношений с одним из лучших друзей, какого за не слишком длительный промежуток времени добилась его младшая сестра? И пусть тематика их невесёлого разговора была пугающей, откровенной, дикой, едва ли не звериной, пусть ударник стучал зубами от прилива свирепой досады, страшнейшей ярости, Булсара эгоистично желала продления этого момента, большей близости, какая впервые так реалистично возникла между ними.
Роджер отбросил равнодушную маску мужчины, пред которым покорно, с особым наслаждением выстраивались в очередь девочки с обложек журнала «Play boy», всех выпусков последних лет.
Таким  настоящим, Кашмира готова была поставить на эту догадку всё, что имела, этот парень не был ещё ни с кем, и подобная мысль лишь сильнее пьянила и без того одурманенный рассудок.

- Я? Хах, прости, мирная жизнь парсов лишена многих обыденных радостей, но в ней есть свои плюсы. К примеру, ситуаций похожих на твою в Африке много меньше…

«Почему ты лжёшь ему?»

Пальцы задрожали. Так судорожно, причиняя резкую ноющую боль во всех конечностях тела. Становилось душно, комната сужалась, это действовало на нервы.

«Давай, скажи это»

Мне легко прятаться за маской, которую я сам для себя создал.

«Чем ты лучше? Не вспоминаешь и имён»

- Знаешь…- Кашмира упирается о умывальник костяшками кистей, прижимая пальцы к тыльной стороне ладони. Она нерешительно оборачивается, предварительно закрыв винтель холодной воды. – Я никогда не была привязана к матери, как например ты, или Фредди. Отец был мне ближе потому, что просто был. Без упрёков, нравоучений, распределения на «нужно» и «можно».
Минимум общения, максимум свободы от недоверия и недомолвок.
Я доверяла ему, он доверял мне. Я любила его так, как ни одна дочь не способна любить всю свою семью вместе взятую. – Булсара сглатывает. В глазах мерцает огонёк прошлого, всецело сокрытого в глубинах непомерно-таинственного, но яркого, по-детски наивного сердца.
Каш сцепляет пальцы в своеобразный «замок» и непрерывно мечется глазами из стороны в сторону, искренне не имея прихоти рассматривать собеседника сейчас.
- Когда в доме появился мужчина, мне было двенадцать. Его представили мне, как будущего мужа. Я никогда в жизни не испытывала такого страха, какой поразил меня тогда. Он сковывал движения, позволял слышать, но не слушать. - теперь Кашмира начинала понимать, какой отрывок жизни напоминало ей мгновение рядом с Эриком Краучем. Также ссутулившись в спине и с трудом сдерживая нелестные крики, она сидела по левую руку совершенно незнакомого человека, который годился ей в отцы, не собираясь признавать того своим женихом, чего бы своенравное решение ни стоило. Десять лет прошло, а ощущения те же самые, так странно.
– Помню, отец был страшно зол, когда пришлось позорно вымаливать прощения перед тем самонадеянным наглецом, как одно из последствий моего публичного отказа. Вольность в Занзибаре не приемлема, особенно среди девушек. Добрые слова, дела, поступки, да вот только взамен никто дарить добро не собирается. И либо ты следуешь традиционному порядку парсов, либо живёшь полноценно. Боюсь, нам не представлялось третьего варианта.
Я очень долго пыталась уговорить отца на дозволение сменить столь строгие обычаи, не поддаваясь гнёту большинства, на объективные семейные ценности, угождающие нам обоим, но он был неприклонен, в каждом из диалогов оставляя меня виновницей каждой, из сотни проблем нашего рода, позорницей.
Не знаю, что бы со мной стало, не случись в Танзании кардинального переворота, вследствие которого мы, собственно, и оказались в Великобритании. Тогда я, не будь дурой, на счёт чего у меня остаются смутные подозрения, отдалилась от Боми. Он пытался наладить наши отношения, что лестно, но его крики, как эхо минувшего, отдавались в ушах, куда громче попыток мира. Тогда я привязалась к Фредди.
Страшно, что есть сил, не отпускала его от себя. И, стыдно признаться – Кашмира улыбается, с трудом сдерживая порывы смеха. – Когда вы, ребята, забрали его из дома, ненавидела вас сильнее всего на этой бренной земле. Я была эгоисткой, маленькой эгоисткой. Настоятельно советую не держать на меня зла. Ах, что-то я разговорилась. Бельмо на языке, вот и помело. Думаю, нужно перебинтовать твои кисти, чтобы в раны не попала грязь. Протяни ладони, я посмотрю.

Отредактировано Kashmira Bulsara (2019-04-21 14:20:03)

Булсара, немного приподнявшись с деревянной табуретки, на которой сидела, потягивается к столу, кончиками пальцев цепляя аптечку за самый край. В неестественной и задумчивой тишине, итог влияния которой подводило лишь смрадное и пустое, бессмысленное жужжание раскалённых ламп, что так целостно освещали каждый метр душной, но одинокой аудитории, друг напротив друга сидело двое совершенно разных людей.
Неизменно потерянная женщина, чей стержень мешает даже банальному желанию продолжать верить в минимальные шансы окружающих стать для неё чем-то большим, нежели прохожими, и мужчина, чей статус играл контрастами. Столь яркими и вычурными, что картины Ван-Гога и Ренуара, отталкивающие своей иронией и агонией страсти, представлялись холодными. Сильный, но зависимый. Строгий, но падкий на агрессию. Любимый, но отвергнутый.
Их не объединяют общие цели, перспективы, жизненные позиции, нравы, интересы. Но судьба, как самое гадкое из существ, вновь и вновь сводит несовместимые души друг с другом, босыми ногами заставляя танцевать на раскалённых осколках битых стёкол.
Между ними не выйдет понимания, доверия, взаимной жалости и прочей принципиальной ереси, которую из поколения в поколение прививают своим детям их, прожившие жизнь в полупьяном бреду и угрызениях совести, родители. Эталоны, стандарты, величие глубоких, но лишённых смысла фраз. Единственным нюансом, играющим на руку, остаётся отличие от прочих. Каш, как и Роджер, не были зависимы от мнения большинства, и пара неудачных попыток начать новую жизнь не заставит подобных принять чужую веру в нереальность этих экспериментов, ведь третий, седьмой, шестьдесят девятый -  обречён на успех, так или иначе, у него просто нет выбора, какого когда-то не было и у Кашмиры. 
- Твоя улыбка неуместна. – серьёзно произносит Булсара, параллельно прожигая взглядом сантиметры поверхности стола в безуспешном поиске ножниц. Нестерпимое желание спрятать изорванную в тряпь кожу на кистях Тейлора толкнуло Кашмиру на странный, достаточно манерный поступок, - она сжала бинт между зубами в нужном месте и с силой рванула за край. Неплотная ткань разошлась по продольной нити, оставляя вслед себе лишь несколько секущихся лохмотьев. Практичное умение, но выглядело, мягко говоря, не слишком эстетично. – И я в самом деле очень настоятельно прошу больше не ввергаться в подобные… Ситуации. - Булсара касается руки Роджера и её, как бы последствием удара током, прошибает на скорую дрожь. Мелкую и почти неощутимую, но раздражительную. Так бывает, когда слышишь шёпот, но никак не разберёшь ни слов, ни объекта их воспроизведения. Ты понимаешь, догадываешься, но догадки – враги тебе, всегда желают худшего, как и людская фантазия на дурные вещи, что так, или иначе попортит им жизнь. Нет выхода, но это нельзя назвать гнилой безысходностью, поэтому слои стерильно-чистой ткани один на другой, мягко обводят кисть в нужном месте, а затем – завершаются аккуратной завязкой в виде узла бантиком. Девушка делает паузу, смолкая на какой-то миг, но тут и юноша нетерпеливо бросается в её адрес парой невнятных фраз. Брюнетка пожимает плечами.

- Знаешь, ненависть не самый лучший твой выбор. Она превращает людей в животных, а сами они, ведомые предрассудками и оговорками, даже не чувствуют этого. Ищут оправданий своим поступкам, словам, рукоприкладству, пока сердце их сдавливает тяжесть ран и боль потерь, которых те, опьянённые жаждой большего искупления, не замечают вокруг себя абсолютно. – Кашмира кладёт руку на плечо Тейлора. Чувствует как тело, живое, такое тёплое, но не нежное, вздымается под тяжестью ладони, по большей части – последствием неожиданности. Совершенное состояние – грудь наполнена отторжением ко всему земному. 
Такое странное чувство привязанности к манере дыхания, речи, суровому взгляду из-под густого веера прямых, иссиня-чёрных ресниц. Сильная, невыносимая, выжженная на коже простым набором букв. Будто жажда, изнутри разъедающая плоть. Болезненная ломка, да, наверное так.

- Если простыми словами, то не советую тебе тратить силы на крик, гнев, тратил. Проще будет копить их и однажды, не сразу, со временем, очень постепенно простить объект ненависти. Простить так, чтобы он не смел думать о твоей слабости. Простить раз и навсегда, на всю оставшуюся жизнь, Роджер. Представь, как легко тебе станет. Представь, как плечи расправляются и тебе просто становится наплевать. На него, ваше общее прошлое… Старики угасают, родной. Ты можешь не успеть с ним проститься, если продолжишь очернять себя самого. И выпрямись, в конце концов! Схлопочешь сколиоз! - Булсара бьёт Тейлора по спине, заставляя выпрямиться. Проверенный способ насильно исправить осанку человека, даже если тот не собирался заниматься этим «бесполезный занятием» ещё несколько лет, пока болезнь не перейдёт к более тяжким своим формам. В своё время Джер также стояла над Фредди, в прочем, тогда ещё Фаррухом. Сколько лет назад эта традиция изжила свой кроткий век? Десять, пятнадцать? Господи, и всё-таки, как скоротечны годы, когда жизнь мила сердцу.
Кашмира улыбается своему собеседнику, обнажая безупречно-ровный ряд верхних зубов, что белым пятном выделялись на фоне чуть более смуглого лица. Каш, к сожалению или счастью, не удалось унаследовать неприглядную особенность старшего брата – несколько лишних резцов, но сама девушка на подобное жаловаться не привыкла. Находить себе проблемы – глупое занятие, в нём нет ни смысла, ни пользы, ни выгоды. Только опаска. Жуткая и непрерывная.

Булсара не видела смысла в медицинских препаратах и вате, большая часть которой уже была проспиртована, или испачкана, а следственно к дальнейшему применению не годилась и одной дорогой с пустым бутыльком перекиси – оказалась в мусорном ведре. В свою очередь, таблетки и остатки бинта, как и положено, остались прилежно сложенными на свои места.
Единственным, что Кашмира сочла нужным оставить в зоне досягаемости Тейлора – пара таблеток обезболивающего и капсулу антибиотиков с успокоительным, последнее предназначалось исключительно нынешнему «медику», Булсара чувствовала, как пережиток стресса отзывается пульсирующим давлением в виски, но ничего не могла с тем поделать. Она протягивает молодому человеку стакан, наполненный водой, а сама облегчённо выдыхая, садится напротив.

- Куда ж ты денешься, Роджер Тейлор? Хотя, при любом из исходов – я сделала всё, что могла. – Каш разводит руками, наконец опуская напряжение и серьёзность, что чаще всего были той присущи. Она выглядела расслабленно, спокойно, как обычно это бывает в домашней обстановке, и её защитник мог наблюдать это полгода назад, в день рождения Фредди. Ни смотря на ораву гостей, Булсара чувствовала себя на удивление уютно и сейчас, прокручивая в голове все те моменты, решается смириться с мыслью о том, что уже по наступлению вечера их первой встречи с ударником, мужчина действовал на неё как плотный валерьян, что отчасти немного пугало. Хотя, теперь, когда Кашмира без стеснения и толики эмоций рассматривает свой подарок – кольцо-подвеску на чужой шее, что в силу длины шнурка находилось скорее у груди Рожера, всё прочее не было важно. А состояние невесомости и независимости, со стороны брюнетки, становилось стабильным и даже забавным.
А фраза «— Знаешь-»была девушке знакома. Очень знакома. Юноша прощупывает почву? Перед чем? Где она это слышала, Боже…

«—Кашмира…»»
Последующее изречение, по логической цепочке, должно интриговать.

«Если бы мы сейчас создали еще один секрет-»

«А что ты….»

Затем то, что обязательно заставит задуматься над собственным здравомыслием и принципиальностью.

«- Я могу тебя поцеловать?»

«Делаешь этим вечером?»

И сейчас Булсара должна сказать Тейлору НЕТ, воспрепятствовать инстинктам и желаниям, которые были невероятно соблазнительны. И нет, конечно нет, девушка никогда – Кашмира, не взирая на недопонимание со стороны Роджера, немного поддаётся вперёд – не станет этого делать – её глаза прикрываются, тело в паре дюймов замирает, всё ещё мешкая, но всё меняется, она сама меняется, когда совершает решительный рывок вперёд, чувствуя сладкий привкус корицы или чего-то куда более пряного на ввергающих в дрожь губах музыканта. Последствия этого решения известны заранее, но не интересны ей. Булсара была готова сидеть так вечно, если бы не скрип двери, что не сразу, но таки заставил обоих «хороших друзей» отпрянуть друг от друга…