[icon]http://sg.uploads.ru/KzO5p.jpg[/icon][nick]Оскар МакЭрлейн[/nick][status]Мафиози-недоучка[/status][lz]"Племянник" одного из членов Долинной банды, Фрэнка МакЭрлэйна, спец по звериной части, головная боль всей банды.[/lz]

Оскар рисовал. Не сказать, что он умел, но... его учили. По крайней мере, пытались, и наставник его даже хвалил, ну, когда узнал, что слуга рисует. Правда, вряд ли был строгий севильец был рад тому, на что он тратил свое умение.

Сделав пальцами ещё один мазок, Оскар отошел, прищурился, оценивая результат. Ну, вроде бы, вышло неплохо, даже похоже. Главное, что заметно. Неловко улыбнувшись,  Оскар стрельнул глазами по сторонам, втягивая голову в плечи. Люди, конечно, не могли его видеть, но... мало ли?

Так, потихоньку, перебежками, Оскар добрался до убежища, где его встретил блюз из радио и довольный гул голосов.

Долинная банда в Чикаго всерьёз сцепилась с Капоне, так что, вылазки были делом опасным. По одному предпочитали не шастать, а уж за мальца Оскара, совсем недавно к ним прибившегося, действительно беспокоились. И не потому, что МакЭрлэйн готов был даже черту накостылять за своего племянника, а потому что парень уже стал своим. Да и полезным был, по мелочи, но на все руки - и в узкую форточку влезет, и в чужой карман, и с картами управляется... А уж какие метки на салунах оставляет! Не заметить его фантастических тварей - невозможно, но самого художника так ни разу и не поймали. Ну а что шуганный слегка... Так кто ж без греха?

Оскар неловко улыбается, оттирая краску с рук под тоненькой струей из облезшего крана. Оскар МакЭрлейн - действительно хороший вор и шулер, а ещё тот повеса и болтун. Был, пока не свалился с крыши вагона, везущего его и остальных "зайцев" в Чикаго и не сломал себе шею. Даже хваленая "ловкость рук"не помогла.

Руки правда, были как раз вкусные, мозолистые, тренированные.

Стать им оказалось легко - "дядя Френк", к которому родные услали ирландца от греха подальше, племянника хоть и видел и знал, как тот выглядит, но с ним не общался и характера его не знал. А что до навыков... Пусть не хватало опыта, звериная реакция и способности помогали всегда и во всем.
Тем более, людям было плевать, как именно он выполнял свою работу - главное, что делал, не доставляя другим проблем и "хвосты" за собой не тащил. Молчал, в разговоры не лез, без дела, а если надо - мог зашить чужую шкуру так, что к эскулапам обращаться не надо было.

А ещё, Оскар отлично управлялся с животными - парень даже крыс из принадлежащих банде подвалов за день вывел. На скачках ему цены не было, хотя в конюшню его было не загнать - так с порога и сообщал, на кого ставить.

Поэтому, когда речь пошла о приехавшем в город цирке со зверинцем, кого взять с собой, чтобы предложить шапито "помощь", о участии Оскара и речи не шло - кто лучше него определит, стоит ли с циркачами, на всю голову отбитыми, связываться? Или никакой выгоды не будет?
Оскар резко поворачивается, одновременно уходя в сторону, вскидывает голову, смотря перед собой. Тео "Плющ" О’Лири вздрагивает, всё ещё стоя с
поднятой рукой, будто собирался хлопнуть его по плечу, но ловко делает вид, что решил почесать шею и улыбается, сообщая, что скоро выезд. Оскар кивает, опуская взгляд, и когда тот отходит, снова возвращается к воде. За столом у дальней стены, где остальные коротают время, играя в покер, раздаётся взрыв смеха и хруст купюр - на Оскара уже вторую неделю спорят: никому ещё не удавалось подойти к нему незаметно и застать врасплох, наоборот, да, и то ли дело, по дому раздаются ирландские ругательства, когда мафиози натыкаются на внезапно появившегося перед ними младшего МакЭрлейна.

Тео зло покосился в сторону Оскара, но, поймав его взгляд, побледнел и тут же отвернул голову. Оскар по-птичьи склонил голову вбок, поворачиваясь к зеркалу и по пунктам начал проверять. Вьющееся гнездо невнятно-рыжих волос - есть, множество веснушек на смуглой коже, будто в него веснушчатой дробью стреляли в упор - есть, лягушачий рот - есть, зеленые, светящиеся глаза - е...ой.

Оскар схватился руками за раковину, уткнулся в зеркало носом и несколько раз с силой моргнул. После первого, глаза стали разного цвета. После второго, цвет был один, и даже не светился, но зрачок был прямоугольным, козьим. На третий раз, и зрачок был нормальным, и цвет - зелено-карий со множеством ярких крапинок.

Третий век пошел, как среди людей скрывается, а страха перед мужчинами, так и не поборол. Хоть и сам... мужчина. Относительно. Оскар в основном довольствовался сходством комплекции и лиц, не... уподобляясь полностью. Он мог, но... это было жутко, бояться самого себя.

Приведя внешность в порядок и напоследок побрызгав тепловатой водой в лицо, Оскар отправился в гараж. Остальные были уже там, и МакЛиндси, бывший на этой вывески главным, тут же запихнул Оскара на заднее сидение, нахлабучив на голову тому шляпу, чтобы сделать наряд МакЭрлейна пристойным - третий век среди людей, но мода как была непонятной, так и оставалась. Уж слишком быстро она менялась.

Полчаса езды спустя, и ирландцы остановились возле пестрого, хоть и выцветшего купола. Оскар, которого немного укачало (Ананке, на собственных лапах и то вышло бы быстрее! А в гробу с виски - спокойнее!) помотал головой, приходя в себя, но едва сделав вдох, сцепился в кожу кресла, до скрипа.

Они лет двести не ощущали этого. Скрывались, бежали, прятались, так ловко, как могли, что многие оставшиеся даже и не знали, что они - выжили, и какое их настоящее имя. Даже в Америку прибыли, лишь когда дела стали совсем плохо и приличные вечные не стали бы тратить время на эту землю, ставшую для жителей крысоловкой.

Смешно - боги создали этот мир для людей и себя, но выживать в нём всегда было легче именно чудовищам.

Выбравшись из машины, Оскар едва ли не первым рванул к клеткам, старательно опуская голову и надвигая шляпу по самые глаза. Они могли его выдать, зрение явно изменилось, выходя за пределы человеческого. Цирковые собаки завыли, едва его увидев, но так же быстро смолкли, стоило ему бросить взгляд. Оскар любил животных, всех, но не все из них изначально любили его. Например, лошади. И собаки. Но если первых он и сам боялся, то вторые уже боялись его... Поэтому, ирландец сходу направился к клеткам с кошками, остальные, чертыхаясь, поспешили за ним. Вот хорошим парнем был младший МакЭрлэйн... но мафиози - никудышным! Учить его и учить разбойному этикету и эффектному выходу!

Гепард встретил Оскара как родного - заурчал, вытягивая лапы и морду сквозь прутья, напрашиваясь на ласку. Парень не стал его разочаровывать, почесал уши и пригладил пятнистый мех, заставив того мурлыкать ещё громче. Едва отдышавшийся от вынужденной пробежки МакЛиндси оперся было о клетку, но тут же отступил. Посмотрел сначала на гепарда, на Оскара, без всякой боязни проверяющего его зубы, и только головой качнул:

- Парень, как ты с этими тварями общий язык находишь?

- Доброе слово и кошке приятно. - Почесывая гепарда под подбородком, ответил тот. Не скажешь ведь, что он и сам - немного кошка? Да и мама-Бастет, что ни говори, только укрепила его связь с этим своевольным племенем. Кошки чувствовали его, в любом облике, и не выдавали своего Старшего, а многие, кто по крови, кто по прошлым своим жизням, помнил то, он сделал в Египте.

По ладони пробежали, повторяя рисунок меха, темные пятна, и Оскар поспешил спрятать руку в карманах линялого синего пальто, искоса проверяя, не заметил ли кто? Но, кажется, пронесло - все только и смотрели, что на продолжавшего липнуть к ирландцу гепарда, теперь взявшегося вылизывать его лицо.

Пятна исчезли, но появившиеся когти начали царапать подкладку кармана. Оскар сглотнул, оттягивая пока ещё человеческой рукой галстук. Кровь билась в висках, оглушая блаженным стоном. Кровь пела, учуяв схожую.

Родич рядом!

Оскар бросил взгляд поверх голов мафиози, оглядывая толпу подходящих циркачей, но тут же опустил голову, скрывая радостный оскал. МакЛиндси вышел вперёд, всем своим видом демонстрируя дружелюбие.

- День добрый, господа артисты! Не подскажете, с кем из вас мы можем... потолковать?

Кто бы ни ухаживал за животными - дело он знал. Звери были явно ухоженными, и более того - Оскар видел, что о них не просто кто-то заботился, а кто-то, кто отлично знал их потребности. Словно на себе ощущал.

- А, мистер! Так это вы у них главный? - С улыбкой обращается МакЛиндси к тому, кого циркачи показали, как вожака. Самец, даже по человеческим меркам видный, демонстрирует все признаки подавляемой агрессии. Ему бы мех, да клыки - будет точь-в-точь как иллюстрация из методички для зоологов, что ему успели натаскать ганстеры: что только не хранят в своих сейфах чокнутые богачи! - Мы хотели бы поговорить с вами о... Эй, вы куда?

Оскар, на беду свою, этого не слышит: обострившийся нос чувствовал запах - чуточку змеиный, темный и тяжелый, пряный, явственно звериный, но при этом - удивительно слабый. Слишком слабый, даже для скрытого. Оскар не понимает, почему он такой слабый, они все не понимают. Хоть и узнают, узнают его почти сразу, не верят - но узнают!

А потом Коза начинает ржать. Это нельзя назвать смехом, это взрыв хохота, громыхание обсидиановых глыб в лаве, оглушающий раскат вулканического веселья.

"Он тебя не узнал! Он не может тебя узнать! Твой родич - человек!"

Её словам вторит глухое, пока ещё, рычание слов. Он - недоволен, хотя, Оскар вообще не помнит такого, чтобы кто-либо из родни был им доволен...

"Их называют чудовищами, но она никак не может понять, почему. Ведь чудовища - это что-то страшное, что-то жуткое, внушающее трепет, верно? Вроде волос тётушки Тефиды - живого водяного потока. В нём даже водоросли растут! И рыбы живут, выныривают часто. Вот это - действительно жутко, вечно они норовят ударить хвостом по любопытному носу!
Тартар смазывает грани, сносит ложное, и иногда, сквозь навеянный им сон, она видит другое. Видит мужчину, прекрасного, как бога, и столь же могущественного. Видит женщину, прекраснее многих богинь, что посрамила бы и Афродиту своим величием. Видит острые скулы у братца-Кербера, слышит басовитый смех Орфа, любуется узором на яркой радужке человеческих глаз Сфинкс... Гидра тонкой рукой с прозрачной, чуточку отливающей голубизной её чешуи, бледной кожей, сквозь сон отводит копну густых волос, свивающей кудри точь-в-точь, как переплетаются девять её шей, убаюкивая, и она снова засыпает...
Чтобы проснувшись, слышать далёкое, но такое знакомое возмущение матери, насмешки и фырканье сестёр, рычание братьев... И ощущать, редко-редко, тяжесть сурового взгляда отца..."

За словами Козы и собственным воспоминанием, ирландец так и не разобрал, что Родич говорил, а потому только сильнее вжимает голову в плечи, переводя взгляд вниз, неловко косолапит с ноги на ногу на одном месте под чужим взглядом и вздрагивает от очередного окрика "Говори!".

Оскар удивленно моргает, ощущая, как ресницы от удивления светлеют до белоснежного. Исправить это просто, ещё одно моргание, и всё готово, но... Так же внезапно Оскар ощущает, как отрывается от земли, и это точно не из-за прорезавшихся крыльев - если бы это было так, он бы слышал треск ткани.

И та трещит - едва-едва, лишь когда ворот оттягивает сильная рука, приподнимая его. Оскар легкий - и настоящий был легким, но ему, им, легкость свойственна в целом - массу они получают на земле, а в воздухе нужно быть легким, чтобы ветер держал. А уж от праматери-Геи оторвавшись, он и вовсе теряет вес, становясь нечеловечески невесомым, на одних инстинктах, чтобы тащить удобнее было. Ещё и лапы, то есть, руки-ноги поджимает по-кошачьи, кроме той, что в кармане. Та изменилась снова, пальцев меньше, и на ладони проступил какой-то орган, какой - не разобрать, но точно не нос. Нос бы чесался, подкладка колючая. Для глаза - слишком нечувствителен к свету, но и для боковой линии - слишком слабое восприятие, видимо, не оформилась полностью.

"А она права. Ессли бы он мог, он бы узсснал насс. Но он не можшшшет. Он дажшше паххнет, как чшшеловек!"

Пахнет?!!Оскар льнет к мужчине на весу, тычится носом в чужую шею, глубоко вдыхает запах. Всё тот же, неуловимо родной, и... совершенно чуждый. Нет той, характерной адской серной ноты, характерной узникам Тартара, нет самой силы в запахе. Есть запах солоноватой кожи, мыла, мяса, труда - совершенно человеческий.

Он - человек? Но как? Ведь...

Львица вздыхает, успокаивающе мурлычет:

"Не сравнивай себя с Ним. Человеческая оболочка - настоящее спасение для тех, кто не имеет твоих способностей. Она во многом ограничивает, но и даёт немало, боги не зря во все века предпочитали именно этот облик, не смотря на всю его слабость, а ты... Ты, на деле, никогда не была ни богом, ни человеком."

Оскар мимолётно кивает, хотя ему грустно. Это всегда грустно, а ещё немного больно и обидно - осознавать слабость того, кого считал всесильным.

Едва подошвы ботинок касаются земли, Оскар выбирается из пальто. Просто на секунду меняет костную структуру, выскальзывая из рукавов и меняя рост, а ещё секунду спустя (не торопясь, пока не надо) выпрямляется, попутно отдергивая жилет и поправляя шляпу на голове, делая шаг назад, гася инерцию. Не позёрство, иначе просто слишком долго, пальто застёгнуто на всё пуговицы, и слишком сильно давило на кадык, пока его несли. Ирландец трёт шею, ежится от очередного грозного окрика, тупит в землю взгляд, но ответить просто не успевает.

Раздаётся выстрел, и Оскар спешно отдёргивает ногу от пули, взрыхлившей землю у его стопы. Нога-то ладно, заживёт, а вот носки и туфли жалко, он только-только привык к колодке.

- Хей! Мистер Как-вас-там! Видит Святой Патрик, мы пытались быть вежливыми, но... - МакЛиндси, злой, как черт, снова взводит курок, спешно подходя к ним ближе. Он готов вслух проклинать всех вокруг, этого наглого циркача, рохлю-Оскара, которому легче голову в пасть к огромной кошке сунуть, чем за себя постоять, Френка, что за младшего им всем прогулку по дну Чикаго-Ривер устроит, если хоть один волос с рыжей головы упадёт, всех этих ряженных... Мужчина переводит дуло на мужчину, куда менее вежливо добавляя: - Отошёл от мальчишки. Быстро.

Оскар дёргает ухом, неловко переводит взгляд с одного на другого, чешет ухо человеческой рукой, заведя другую, трехпалую, за спину. Рецепторы меняются на звуковые, улавливают звук приближающихся к шапито пары машин. Мафиози и циркачи, подбежавшие к ним, выстраиваются друг напротив друга, не знают об этом, стоят плотно, плечом к плечу, готовясь к драке. Кто-то достаёт из широких клоунских штанов самодельные бола, кто-то поднимает, примериваясь, гири, кто-то незатейливо достаёт из кобуры пистолеты.

В звенящей тишине, Оскар делает один-единственный, скользящий шаг, мгновенно оказываясь возле Него. Близко, рядом, так, что кровь воет, отдаваясь в виски шепотом Тартара. Неуверенный взгляд на лицо, снова в землю, на лицо, вбок, тихий вздох и...

- Я... я м-могу их успокоить. Всех их. М-мне сделать это? - Оскар поднимает голову, в первый раз за много дней смотря прямо, уверенно встречая чужой взгляд. И ему... им, ей, не надо даже слышать ругательства Тео, чтобы понять, что глаза снова изменили цвет на яркий, невозможно-зеленый - вертикальные зрачки ощутимо колят радужку углами ромба.

Изнутри рвется ласковое, заботливое рычание. Они не хотят уязвить, поэтому спрашивают, но... Если потребуются - они всегда защитят тех, кто им дорог.

Кровь поёт, танцует в жилах, готовая вспыхнуть в любую секунду.[icon]http://s5.uploads.ru/IRKWq.gif[/icon][nick]Оскар МакЭрлейн[/nick][status]Мафиози-недоучка[/status][lz]"Племянник" одного из членов Долинной банды, Фрэнка МакЭрлэйна, спец по звериной части, головная боль всей банды.[/lz]

[icon]http://s5.uploads.ru/IRKWq.gif[/icon][nick]Оскар МакЭрлейн[/nick][status]Мафиози-недоучка[/status][lz]"Племянник" одного из членов Долинной банды, Фрэнка МакЭрлэйна, спец по звериной части, головная боль всей банды.[/lz]Чужой запах становится ярче, но не так, как если бы Родич решил сменить облик. Оскар это чувствует, потому что привык и себя чувствовать по одному запаху, запаху Крови - так-то у него давно иного запаха нет. Разучился его иметь.

Этот запах он узнает на раз - запах страха. Нет, Родич не боится, хоть его и источает - это остальные начинают бояться, беситься от дикости, с ума сходить от аромата будущей бойни, готовясь вцепиться в глотки ближнему.

У Оскара зрачки ходуном ходят от этого запаха - от иглы к ромбу, от ромба - к кругу, от круга - к песочным весам. Волоски на загривке встают, слипаясь от пота меж собой, готовые в любую секунду стать чешуей, что и драконьей прочнее. Готовые к тому, что скоро может начаться кровопролитная битва.

Оскар много раз видел такое, когда люди, даже без всякого чужого влияния, божественного или чудовищного, начинали друг-друга уничтожать, массово, словно забыли цену жизни, своей и чужой, в одно мгновение их обесценив.

Оскар никогда этого не понимал, хоть ему и приходилось в этом участвовать. Приходилось воевать. Чтобы не забыть самому и сохранить тех, кто хоть что-то стоил лично для него. Для них.

Оскар - чудовище, но... Ему хотелось быть человеком. Но не в такие моменты!

"Напомните мне, почему чудовищам не удалось захватить Олимп, если даже в человеческом теле они имеют такие силы?"
"Сссила не вссегда ссспоссобна победить... Как и сссстрахххшш!"
"А ещё, как и мы, не все имели такие силы изначально..."

Оскар помнит и еле заметно кивает, соглашаясь с собой. Таким был не всегда. Такими не всегда были, и нынешние силы, до поры, до времени, дремали внутри, ожидая своего часа, пробуждения от людской молвы.

Услышав ответ Родича, Оскар улыбнулся. По настоящему, не скалясь, неожиданно светло, хоть и неловко, так, что хоть его глаза были полуприкрыты веками, сразу становилось ясно, насколько они ярко-голубые. Голубые, а не дико-зеленые.

- Я тоже. Не верю. Но я и никогда не отличался силой.

Настоящей силой, мышц и клыков. Их сила, их дар, была в другом.

В огне.
В отраве.
В её мощи.
В бессмертии.

В изменении.

Кровь рокочет  Тартаром, обнимая изнутри свою внучку, когда веление, носимое по жилам, начинает менять и их. С растениями даже проще, они изначально похожи: так же способны жить множество веков, ткани тверже и поддатливее, чем кажется на первый взгляд, и их кровь - тоже прозрачная, разве что сладость её иная, не та, что у божественной.

Оскар смыкает ладони, уже не обращая внимания на их вид, баюкает лодочку плоти, словно пытается защитить слабый росток. Это просто, стоит только вспомнить, как было дома: вечный мрак Эреба, тихий смех Нюкты в вышине...

...тепло пальцев, зарывающихся в мех, блеск золота и запах асфоделей...

Оскар распахивает рыжеватые ресницы, смотрит в ладошки, над которыми уже возвысился на тонком стебельке золотой асфодель.

- Эй, Оскар, что это за... - МакЛиндси до говорить не успевает - Оскар улыбается ему, мгновенно оказываясь ближе, прямо в лицо сует вырощенный из себя самого цветок.  Один вдох - и взгляд мафиози перестаёт иметь фокус,  зрачки расширяются, пистолет падает из рук прямо на траву...

Но этого мало, очень мало. Оскар, всё ещё улыбаясь, обводит плавным взглядом всё вокруг, а мгновение спустя одним прыжком оказывается на самой высокой клетке, сверху. От носков труднее избавиться, чем от обуви, но у него получилось, и ступни начинают изменяться так, что парень спокойно стоит на самом краю, не рискуя упасть, хоть ветер, словно почуявший его задумку и набравший силу, дует в спину. Оскар распрямляется во весь человеческий рост, играючи уклоняется то ли от камня, то ли от пули, пущенной в его сторону, а затем, сделав глубокий вдох, дует прямо в сердцевину цветка.

С лепестков вспархивает облако легчайшей светящейся пыльцы - уже не золотой даже, персиковой, почти медовой, быстро образуя большое облако, что ветер уносит вниз, на людей, обдавая их тонким-тонким запахом золотого асфоделя из Подземного Царства. Оскар - сам словно ветер, босоногий, с развевающейся на ветру рубашке, с волосами, цвета дикого лесного меда, чуть красноватого, и сам диковинный - точно Эвр, восточный ветер, вечный сирота, наконец-то обрел человеческий облик. Крылья рвутся, стучат тихонько, прорастая, о ткань, но они не дают им волю, не так - руки распахивают в стороны, растопыривают пальцы, ощущая, как вытягиваются фаланги веерными ребрами, а перепонки вырастают до парусов. Несколько взмахов ладонями-крыльями - и теперь уже все, наверняка все люди, внутри золотого облака. Кто-то пытается бежать, но останавливается уже на втором шаге, замирая, а после и вовсе мягко опадая. Кто-то пытается не дышать вовсе, но и это не помогает - аромат берёт своё. Асфодели привычны, как к дыханию, так и к его отсутствию - души на их полях и вовсе не дышат. А если и дышат, то больше по привычке, пока забвение не вытравит из них и этот человеческий признак.

Не проходит и минуты, как все успокаиваются. Люди - под действием асфоделя, звери - увидев, что люди прекратили бесноваться. Оскар снова обращает крылья - в руки, садится на край клетки, легко спрыгивает вниз и неспешно идёт обратно, к Родичу... и носкам. Садиться у последних, плюхается прямо на траву, вытянув босые ноги. Пару секунд их изучает, потом со вздохом замечает свою ошибку - опять сделал две левые - и исправляет её. Только после этого тянется к самим носкам, думая уже, какой из них на какую ногу, натягивает довольный, что не перепутал, и только потом, опомнившись, вскакивает, тараторит быстро, не решаясь посмотреть в сторону Родича, которого облако запаха обошло, задев лишь краешком.

- С ни-ними всё в порядке! Зап-пах асфоделей из Царства М-Мертвых не может навредить, они лишь спят! А когда проснутся, и не вспомнят, что их усыпило... плюс-минус час. Ну, и ещё голова будет чуть-чуть болеть...Видишь, звери же в порядке. Асфодели действуют только на людей!

К концу тирады Коза уже не смеётся, просто подвывает в голос и внятно ответить не может. За неё это делает Змея:

"А ты не ссабыла, чшшшто твой Родичшшш сссейчшшассс тожжжшше чшшеловек?

По сути, они не люди, да и иммунитет к асфоделям ещё в Тартаре получили, но... Это клятое "но!"

Оскар вскидывает голову, смотря прямо, проверяя, не навредил ли ненароком, не стоит ли помочь?

Всё у него не как у людей...