Преступники всегда возвращаются на место преступления. Шого знал это и раньше - читал в книгах, слышал от психологов, наблюдал у своих подопечных. Мотивы бывали разные: от эмоциональной привязки и желания пережить избранные моменты заново до холодного расчета - спрятать забытую на виду улику, скрыть следы. Он и сам не был чист, и сам чувствовал эту тягу время от времени - и именно поэтому, как мог, старался себя контролировать, не поддаваться, даже когда это казалось необходимым. Но то было давно, в прошлой жизни. В этой все стало иначе.

Ему повезло, восстать из мертвых на самой границе их дивного нового мира, даже длинные руки Сивиллы не простирались так далеко. На рассвете его нашли у дверей больницы, единственной на много километров вокруг. Говорили, они не очень-то надеялись на его воскрешение: повреждения черепа, кровопотеря - жизнь в нем диагностировали, как у иных болезнь. Ему повезло, что молодой провинциальный врач оказался честолюбив и давно мечтал о действительно "интересном" случае.
Идентификацией личности занялись, когда его удалось стабилизировать. Вернее, попытались заняться, потому что документов при нем, естественно, не было, а с имеющимися повреждениями мозга никто не мог гарантировать, что даже со временем вернется если не память, то хотя бы рассудок. Когда он пришел в себя, его звали Уинстоном, и несколько долгих недель он верил, что это его имя. Уинстон Смит, сказали ему доктора, так он называл себя в бреду. Сопротивлялся медперсоналу, срывал капельницы, пытаясь освободиться. Слабое, непослушное тело отказывалось подчиняться, он кричал шепотом, вцеплялся до синяков в руки санитаров, которые все до одного становились для него человеком по фамилии "О'Брайен". Бесконечно наивные в своем невежестве врачи решили, что это какой-то гайдзин, может быть тот, который едва его не убил. Ни одному из них в голову не пришло забить два имени в одну поисковую строку.
На восстановление ушло много времени. Тело неохотно снова вручало мозгу власть над собой, но память возвращалась еще медленнее, краткие эпизоды и целые куски жизни вспыхивали в сознании и пропадали, теряясь снова. За озарением следовал темный провал, оставляя отвратительное чувство, что у него отнимают что-то важное - только что держал в руках и вот теперь потерял.
Но однажды просветление не сменилось темнотой, и он понял, кто он такой, а вернее, вспомнил того человека, которым был когда-то. Его звали не Уинстон Смит, а Макишима Шого. Он любил чай с печеньем, бумажные книги и рисование, он был преступником и хотел освободить свою страну из-под власти тех, кто уже давно перестал быть людьми. Его убил тот, кого он больше всего хотел бы видеть на своей стороне, но вернулся к жизни, чтобы продолжить борьбу.
Или все-таки нет... Для чего был этот урок? Продолжать борьбу или смириться? Казалось, мир дал ему еще один шанс - но он не мог понять, для чего. Макишима Шого, которым он был раньше, был бы возмущен самим фактом сомнения, пациент провинциальной больницы по имени Уинстон Смит всерьез обдумывал возможность найти убежище в другой стране, где Сивилла его не достанет. Там он проживет свою новую жизнь в покое, с книгами и чаем. Там он больше не будет рисковать ради того, кто не в состоянии понять глубины своего убожества. Или все же это его миссия, которую невозможно остановить на полпути?
Он думал об этом так долго и часто, что от напряжения у него начинала болеть голова, а с тех пор, как к нему вернулась память, Шого настороженно относился к таблеткам. Но прекратить думать он не мог. Иногда о том, что тишина и покой до конца жизни - это то, что ему нужно. Иногда - что он не притворяется Уинстоном Смитом, он и есть Смит, который предал не свою любовь, а свою цель, весь смысл своего существования, что, конечно, гораздо важнее любви.
Шого мог бы провести там еще много времени, восстанавливая свою жизнь по кусочкам, глядя в будущее то с надеждой, то со страхом. Но однажды тот самый амбициозный доктор, которому он так и не сообщил свои идентификационные данные и не признался в возвращении памяти, восторженно сообщил, что его прогресс невероятен, и для них обоих уже заказаны билеты в столицу, для серьезного обследования пациента и представления его новаторского метода. Возможно, тот врач преследовал не только собственные цели, но и в самом деле желал блага беспамятному потеряшке, это было не важно. Шого понял, что оставаться в больнице ему нельзя, и той же ночью ушел, захватив с собой единственное доступное оружие - складной нож, стащенный из вещей в ординаторской вместе с комплектом одежды - в больничной пижаме он слишком быстро привлек бы внимание.

Разумеется, никакого возвращения на место преступления он не планировал, но так уж вышло, что больше ему некуда было идти. Бежать пришлось впопыхах и конечно, в полупустых поселках на окраине, его нашли бы в тот же день. В городах он автоматически попадал под прицел Сивиллы. Единственным надежным укрытием, которое пришло ему в голову, было место, где людей нет вообще, и для этого старый завод подходил как нельзя лучше. Он прожил там почти шесть недель - вдобавок к прошедшим с его официальной смерти девяти месяцам, прежде чем люди там все-таки появились.
Ворвались с облавой, готовые схватить нарушителя спокойствия. Шого и едва сам смог дышать, только услышав их голоса. Это были они - бывшее подразделение Когами, и воспоминания обрушились с такой силой, что он едва устоял на ногах. Его спасло только то, что это место теперь было ему знакомо гораздо лучше, чем всем им. Пришлось убираться еще более спешно, чем планировал. Пока они метались внутри, он пережидал на крыше, глубоко вдыхая прохладный вечерний воздух и борясь с нахлынувшей вместе с воспоминаниями тошнотой. Ветер успокаивал, ласково гладил по голове, перебирая волосы, уже скрывшие под собой послеоперационные шрамы.
Он смотрел, как они один за другим высыпают на улицу, слышал, как обсуждают версии: может, дикое животное забрело, или какая поломка случилась. Нужно прислать диагностиков и как можно скорее - но не раньше следующей недели, конечно, мы же знаем, что такое бюрократия.
Придется освободить и этот дом, понял Шого, он снова останется без крыши над головой. Было печально, но что-то глубоко внутри, пробудившееся со звуком этих голосов и теперь поднимавшее голову, говорило: все к лучшему. Он рожден для большего, чем бессмысленное существование на обочине жизни до тех пор, пока смерть, окончательная и бесповоротная, не настигнет его. Шого не знал, что это было за чувство, но оно ему нравилось, потому что впервые за долгое время заставляло чувствовать себя живым. Может, он наконец-то начинал становиться собой?
Крыша перестала быть хорошим убежищем, и он вернулся внутрь, чтобы там дождаться, пока инспектор и ее цепные псы уберутся подальше. Ноги сами несли вперед и вперед, он выбирал дорогу не думая, и понял, где оказался, только когда вывернул из-за угла и увидел перед собой знакомую спину. Темные волосы, отросшие и собранные в хвост, куртка исполнителя, непривычная на этих плечах.
Уходить было поздно. "Эхо делает шаги слишком громкими. Он меня слышал". Пальцы сжали рукоять ножа в кармане чужого, слишком темного на его вкус плаща. Который, впрочем красиво оттенял лиловые круги вокруг глаз, подумал Шого с неожиданным весельем.
По крайней мере, так было раньше. Он уже несколько дней не смотрел в зеркало.

Шого не напал, хотя, разумеется, это первое, что пришло ему в голову. Удачный момент оказался упущен, эффект неожиданности не сработал, а в открытом поединке, один на один со здоровым и полным сил противником, ему в его нынешнем состоянии было не победить. Развернуться и бежать еще глупее - максимум это выиграло бы ему несколько минут, да и то при самом лучшем раскладе. Несколько минут с противником, на стороне которого все ресурсы Бюро? К счастью, операция на мозге не сделала его идиотом. Если до сих пор ему и удавалось скрываться - без документов, без помощи со стороны - то только потому что агенты Сивиллы не знали о его чудесном спасении.
Неизвестно, что сказал им Когами по возвращении - может, и вовсе не вышел с Тсунемори на связь, и тогда версий у Бюро должно быть множество. Что Когами подстрелил его и сбросил тело с грузом в какой-нибудь водоем, что они прикончили друг друга, что в запале битвы, не заметив опасности, угодили в жернова зерноуборочной машины. В отсутствие улик ни одна из версий не стоила и выеденного яйца, и каждый следующий вариант звучал бредовее предыдущего, но была одна вещь, которая должна была примирить следствие с незакрытым делом: все закончилось. Никто больше не подначивал таившихся годами преступников показаться миру, никто не организовывал диверсии и разоблачения Сивиллы. Никаких новых мечтателей-революционеров не появлялось на горизонте. И со временем, далеко не сразу - все успокоилось. Шого не раз представлял, как это происходило: время шло, недели складывались в месяцы, а бдительные контролеры, проверяющие каждый бит поступающей информации, каждый материальный носитель от неизвестного отправителя, не находили ничего: ни обличительных записей, ни известий о новых затейливых убийствах, ни даже диверсионных посылок со взрывчаткой. И даже если они не хотели, им пришлось смириться - так бывает. На некоторые вопросы ответов не находят никогда.
Увы, ему не повезло столкнуться именно с тем, кто так и не смог забыть. Личные потери переводят дела в разряд не имеющих срока давности - так было и с Когами Шиньей, а теперь на охоту вышел его друг и соратник. Словно в права наследования вступил.
- Боюсь, я слишком материален для призрака, - и немного жаль, что при свете дня не разыграть эту карту. Интересно, удалось бы заставить Гинозу списать их встречу в таком месте на последствия собственной одержимости? - Но ваши сомнения вполне объяснимы. Временами я и сам нуждаюсь в доказательствах, что все еще жив. Вы, кстати, одно из них.
Забавно, что раньше этот человек казался Шого не заслуживающим внимания - видеть его снова было по меньшей мере интересно. Пожалуй, даже если бы он и пытался представить, как изменился Гиноза Нобучика с их последней встречи, потерпел бы неминуемое поражение, так и не приблизившись к реальности. Его живой фантазии многое было под силу - и отросшие волосы и железная рука, и даже статус исполнителя не был бы для Шого таким уж сюрпризом. В этом не было ничего такого, что нельзя было бы предсказать - потеря отца и потеря статуса должны были наложить свой отпечаток. Но сейчас на месте не имеющего веса статиста, болванчика системы, которого привык не принимать в расчет, оказался совершенно другой человек. И напускная жесткость исчезла из черт, уступив место спокойной решимости, и пропал куда-то снисходительный тон вчерашнего отличника, и вместо блеска начищенной стали в глазах - тусклый свет понимания.
- Вы стали очень похожи на своего отца, - замечает Шого без всякой насмешки, просто потому что это лучше всего обобщает замеченные им перемены.
Если Гиноза сделает попытку связаться с инспектором, можно попытаться бросить нож. Шансы на успех не так велики, но будь они выше, этого разговора и не было бы вовсе.

"Вы даже не представляете, насколько хороши в роли доказательства, исполнитель Гиноза", подумал Шого, но вслух ничего не сказал.
Конечно, тот не представлял - с чего бы ему? У свои демоны, он прошел через свой собственный ад, и ему не было дела до чужого. Он понятия не имел, что происходило с Шого в эти долгие месяцы, не представлял, каково это, день за днем, мучительно увязать в смеси реальности и чужого вымысла, воспоминаний и собственных болезненных фантазий. Он не знал, и не хотел понимать. Ему те слова про доказательство показались простым позерством. Шого не возражал.
Он и правда был немного позером - в той, прошлой жизни иначе быть не могло. Когда для большинства ты - пустое место, внимание к себе приходится вырывать зубами. Те годы, естественно, оставили свой след. И даже теперь, когда он давным-давно оценил преимущества своего статуса невидимки, привычка слегка рисоваться перед каждым слушателем никуда не делась. Он мог бы справиться с этим, но не видел нужды. В его жизни всегда хватало вещей, с которыми нужно было справляться.
- Значит, сдаться? Потому что Сивилла не пала, а борьба отнимает много сил? Такое у вас ко мне предложение?
На минуту Шого остро захотелось заглянуть в свое досье. Стало интересно, что же о нем писали. Как они толковали его действия? Какие мотивы приписывали? Какие диагнозы ставили? Что заставляло их думать, что он из тех, кто готов сдаться после первой неудачной попытки?
- Вам не кажется, что в нем самом уже содержится противоречие?
Они не знали его. Не понимали за что он боролся. Когами подошел к пониманию ближе других, но узнать это точно Шого никогда не удавалось - им ведь так и не удалось поговорить. Хотя... едва ли он действительно понимал. Скорее всего, просто разглядел того мальчишку из далекого прошлого, болезненно жаждущего внимания, и готового на все, чтобы его заметили. Конечно, зачем же еще ему собирать коллекцию серийных убийц, как не для того, чтобы привлечь внимание?
Нет, они не понимали. Никто из них. Чтобы действительно понять, нужно родиться Макишимой Шого.
В конечном счете, мы все одиноки.
Он молчал, вслушиваясь в тишину. Пока шагов не было слышно, но это в любую минуту могло поменяться. А значит, нужно было убираться отсюда как можно скорее. Разве что еще пару слов на прощание тому, кто их никогда не поймет.
- Вы ведь вели это дело, инспектор. Вы должны были знать, я не сдаюсь. Кто-то из нас должен перестать существовать, чтобы это закончилось: я или Система. И пусть вас не обманывает мой потрепанный вид, я не отступлю, - он бросил снисходительный взгляд на наручники. - Но может, вы научите меня? Каково это, отдавать контроль над своей жизнью смертью горстке преступников? Каково видеть, как убийцы вроде меня уходят от наказания, потому что Система дала сбой?
Доминатора при исполнителе не было. А если бы и был, сгодился бы только для идентификации - по крайней мере, так было раньше. Сейчас... Шого не знал, как прошло бы сейчас. Он все еще не чувствовал себя прежним, он был словно сложенный из крошечных кусочков паззл: издали классическое полотно издали кажется привычным и нетронутым, но вблизи нельзя не заметить швы, а кое-где выпали или стерлись фрагменты. Нет, Шого не знает, что будет, попади он в прицел доминатора теперь - может, тот и вовсе не определит, кто он такой.
Это было бы даже забавно, снова, как в детстве, пережить это. Понять, что для Системы он - пустое место, точно как когда-то. У его личного ада это стало бы новым витком. Впрочем, для того чтобы так вот позабавиться, он в прицел доминатора точно не полезет, так же, как не будет сейчас испытывать судьбу.
За Гинозой вот-вот вернется его инспектор, и Шого должен исчезнуть раньше, чем его заметят. В текущей ситуации нельзя потерять такой удобный и безопасный статус покойника. А значит, свидетелей оставлять тоже нельзя.
Он улыбнулся, поднимая глаза навстречу приближающемуся противнику. Лезвие ножа скользнуло между пальцев - теплое, как его ладонь.