//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто.
Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией.
И все же это даже пугало отчасти.
И странным образом словно давало надежду. Читать
NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу.
Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу:
— Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать
uniROLE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » uniROLE » uniVERSION » Lead them or Fall
LEAD THEM OR FALL
[K Y O R A K U S H U N S U I] | [T I E R H A R R I B E L] |
[indent] Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток вдали
Смутно белеют.
Когда Война отгремела, все союзы, построенные на выживании, сами собой отменились. Звери не бьют друг друга на водопое во время засухи - только вот засуха кончилась.
Королева Уэко Мундо готова говорить о том, что арранкары - не животные, которых нужно истреблять. Со-тайчо готов слушать.
Храмовый колокол едва заметно позванивает, гудит – плохо подвязана веревка, за которую тянут. Но это даже нравится – тягучее пение, плавное, размеренное. Словно бы пели сами цветущие деревья – так нежно оно, столь негромко.
Небеса – свежи и прозрачны, светлы, будто едва проснувшиеся. Не напрасно – недавние облака, ронявшие редкий снег, еще не отступили, но уже путаются, поднимаются выше, неспешно, то короткими тенями, то белым пухом. Близко весна. И распускаются сливовые деревья – то комочками снега по узловатым ветвям, то розовой зарей не такого уж и далекого цветения сакуры, но здесь, возле старого храма, к которому так редко кто-то приходит, сливы распускаются цветами темно-алыми, словно кровь.
Но Главнокомандующему Готэй-13 куда больше нравится думать, что цветы сливы здесь похожи на грудки снегирей. Хватит крови – пусть будут цветы, - цветок, кружась, падает на плечо, скользит по пестрому шелку кимоно, замирает над своим двойником – таким же темно-алым цветком, а затем теряется где-то на земле, с которой снег сошел совсем недавно. Но успела просохнуть, а окрестности храма – успели убрать. Редко кто ходит сюда, под сень дома почти забытого бога.
Наверное, он и сам того хотел бы, - ладонь ласково ложится на прохладное, едва тронутое солнечными лучами дерево столба-опоры. Тому, кто две тысячи лет хранил один из величайших секретов Общества Душ, вряд ли захотелось бы сейчас, дабы имя бога вдруг возвеличилось, и прогремело. «Прогремело», - какое слово-то неподходящее.
Совсем, совсем не об Укитаке. И Мимихаги-сама, - Кьёраку склонят голову перед алтарем – двери храма распахнуты, алтарь – небольшое каменное возвышение. Пустое – здесь нет кумирни. Просто – храм среди цветущих слив, к которому может прийти любой, и поклониться.
Опадают не лепестки, как во время цветения сакуры, но целые цветки. Порой – совсем свежие, едва распустившиеся – не вынесли дыхания все еще близкой зимы; падают в подставленную ладонь, играя золотой сердцевинкой тычинок. Прекрасны, как все мимолетное – и мимолетны, как все прекрасное. Цветок сливы бережно ложится на потемневшее от времени дерево перил храма, и кажется, будто на них капнуло свежей кровью.
Нет, не так. Пусть это просто будет багряный цветок прекрасной сливы, этим прозрачным весенним днем. Пусть мощеная старым камнем дорожка, меж плит которых едва-едва начала пробиваться зеленая трава, ведет в светлую аллею, над которой цветут другие сливы – и белые, и розовые. Пусть эта дорожка, за которой виден небосклон, распахнется сенкаймоном, и из него полетят джигоку-чо, словно ожившие черные цветы.
Солнце пригревает едва заметно, медленно переползает по потемневшей от времени красной краске храмовых столбов, облупившейся от времени. Редко кто здесь бывает, забывают подновить. Чудом еще путь не зарос, дорожка среди валунов и деревьев, - по пыльной стене с облупившейся штукатуркой со-тайчо проводит пальцем, за которым тянется след иероглифа, похожего на удивительного зверя. Петля, завиток – неведомое нечто, вставшее на дыбы, ощетинившее клыки. Зверь, - за затем рукав хаори, не заботясь о своей белизне, легко взлетает, и смахивает то ли рисунок, то ли слово, смысл которого, пожалуй, имеет значение лишь для Кьёраку-со-тайчо.
Он ждет – и охана за поясом слегка тяжелеет, теплая рукоять подается под предплечье он же улыбается, расслабленно, чуть щурясь на солнце здоровым глазом, подставляя лицо его лучам. Что может быть лучше в середине марта, чем любоваться цветами? – только любоваться цветами в компании.
И со-тайчо надеется, что цветы, что сейчас молча благоухают под черными небесам Пустого Мира, пришлись по нраву той, кому предназначались.
Молчаливые и пышные хризантемы – белые, как самые чистые весенние облака, и такие же воздушные. Почти не пахнущие, тогда как бледно-голубые, словно это небо над головой, гиацинты благоухают стойко и строго. Пусть мертвый холод Уэко Мундо не навредит им, а вспорхнувшая с ажурных лепестков белая бабочка, незаметная доселе, передаст той, кому цветы предназначаются, все, что желал сказать ей Главнокомандующий.
Все, о чем он хотел бы попросить ее, - все-таки передавать сообщения с помощью мыслеобразов, через джигоку-чо – очень удобно. И очень верно.
Сейчас здесь стало еще красивей, чем прежде, чем когда Кьёраку видел эти готовые зацвести сливы, старый храм забытого божества. Только памятью ему и остается, что вырезанный на старом столбе рисунок в виде двух играющих карпов. Небольшой, не шире ладони.
И в послании были деревья, весеннее небо, и бег облаков. Со-тайчо не рассуждает про себя о доверии, о том, сколь много у него шансов оказаться услышанным – он просто приходит сюда, к старому храму. Как говорит своей племяннице, а также второму лейтенанту – дабы полюбоваться цветущими сливами, и вспомнить ушедшего друга. Баклажка с саке стоит в тени столбика перил, укрытая от солнца, которое по-прежнему пригревает совсем слегка. Цубы Катен Кьёкоцу под рукой и то становятся теплее, когда колебание духовного пространства становится явственным, и Кьёраку, до того подставлявший лицо солнцу, медленно открывает здоровый глаз.
«Она пришла», - и сенкаймон действительно распахивается. Джигоку-чо – клочки бархатного мрака, исступленно и едва слышно звеня крылышками, разлетаются прочь, боясь, боясь! – а весеннее солнце загорается на невозможно золотых волосах.
Холодом веет от камней тропинки, холодом поднимается весенний ветер, касаясь одежд, дергая за них, поднимается последним порывом - и оседает, усмиренный.
Шинигами стоит напротив арранкара. Главнокомандующий – напротив Королевы.
- Здравствуй, госпожа Тиа, - и весенние умэ согласно шумят, кланяются ей вместе с Кьёраку, и вновь поет храмовый колокол, тихой приветственной песней.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-03-29 14:07:29)
Уэко Мундо затих. Снова. Замерла привычно монета лунная, замер песок - пробегает по нему редкая ящерка-пустой, двигает махонькими лапками по барханам. Пустыня спит сном мертвых - вечным и наконец-то спокойным. Кровь квинси осела где-то там, под мертвым, где в Лесу Меносов уже почти не бродят, тоже затихли. Уэко Мундо затих - потому что таково решение его Королевы. Затихшей не в мертвенном спокойствии, но в тяжелых мыслях.
Шинигами показали себя завоевателями и подчинителями с елейными голосами и лживыми обещаниями, когда пришел Айзен. Шинигами показали себя воинами и убийцами, когда Готей ответил на атаку. Шинигами показали себя надежными союзниками, когда появились квинси. Ни в одном из случаев арранкары не были белыми и пушистыми - где-то слишком доверились в природной погоне за тем, чего не достает, где-то слишком охотно подставили шеи под ярмо, став исполнителями чужой и чуждой злой воли, где-то стояли насмерть, потому что отступать было откровенно некуда. Ни в одном из случаев они не были невиновны - что-то плохое делали. Чаще всего убивали. В последний раз - потому что их вынудили. Их поставили перед фактом - вам не выжить. Квинси хотели короткой победы за один бой - и это вроде даже вышло. А потом Халлибел принесла им войну. Если прислушаться к Уэко Мундо, то где-то в нем еще пахнет кровью детей Яхве.
Теперь еще и цветами.
Скачут вокруг них в основном бестии, для них живые цветы в мертвой пустыне - драгоценность невероятная, но в силу ряда факторов к подаркам судьбы часть арранкаров начала относиться с подозрением и недоверием. Бесплатный сыр только в мышеловке. Сун-Сун полагает, что у Госпожи есть кавалер, Апаччи ругается, что Королеве дарят веники, а Франческа ищет во всем подвох и разве что не рычит. Халлибел спокойно смотрит на цветы - и находит их красивыми. Обо всем остальном она не думает. Ни о подвохах, ни о вениках, ни о кавалерах. Они красивые - и этого хватает, чтобы ощущать фантомные боли чуть меньше. Где-то там, где должны быть жабры, требующие постоянного движения. Не тела. Воды. Вода слабо колышется от взмахов крыльев, люди думают о бабочках, Тия - о скатах. Слегка щурится, когда видит посланницу с той стороны - Бестии не замечают, потому что уже спорят друг с другом о том, у кого самая правдивая теория. Халлибел слушает вестницу чужой воли - отводит взгляд в сторону. Так ей обычно проще сосредоточиться на информации, которой нет перед глазами - и нужно воспринимать или аудиально, или аналитически. Мыслеобразы - это анализ всего увиденного.
Главнокомандующий. Когда она впервые его видела? В фальшивой Каракуре. Такое не забывается. Халлибел помнит то небо, гудящее на столкновениях духовной силы. Помнит краски. В пустыне безумно мало цветов - поэтому из всех принесенных цветов Халлибел нравятся именно голубые. То ли потому что это цвет, то ли потому что голубой - это цвет ветра над морем. Тихо подвывающего ветра с четким запахом стайности и чего-то близкого. В небе над фальшивой Каркурой ветер затих. Руками Главнокомандующего. Тогда капитана. Его трудно винить, потому что шинигами и пустые - природные враги. Арранкары - суть есть манифестация всего того, что в Обществе Душ отвергают и чего боятся. Боятся разверзнутого зева гарганты, из которого стройным сомном завывают о потерянном меносы. Боятся мертвенной реяцу. Боятся - как всякий охотник, шинигами должен отдавать себе отчет в том, что пустых стоит опасаться. Потому что страх - это естественная реакция. И ты или побеждаешь - или проигрываешь. Халлибел устала от природной вражды. Потому что. Потому что что? Трудно понять, когда наступил щелчок. Кажется, очень давно. Еще когда она и арранкаром-то не была, но уже испытывала на себе всю суть природы. Поглоти слабого или будешь поглощен. Халлибел устала от животных. Халлибел верит в цивилизацию, которую создали искусственно - и ничего ей не дали. Цель создания - чужие амбиции. Наука - чужая и пришлая. Халлибел устала - и хочет сломать колесо. Все то черное, что поселилось под водами, говорит воцариться, говорит строить империю. Но трон ей не нужен. Она вынуждена его занимать - по праву силы и по чувству ответственности. Только из-за чувства принадлежности - не трону, не империализму, который чужой, у арранкаров из своего - только инстинкты и мертвая пустыня, только пустота и попытка пустоту заполнить. У Халлибел есть чуть больше. У нее есть интуиция - и глубинное понимание сути вещей. Потому что она никуда не спешит - и много думает и наблюдает. Знает наизусть всю пустыню. Знает наизусть души. Даже если у пустых ее, в сущности, нет.
Главнокомандующий. Они виделись во время войны с квинси. Мельком - наверное, только на уровне распознавания чужой реяцу. Духовную силу Кьераку Халлибел запомнила. Не могла его ни в чем винить. Даже если в небе над фальшивой Каркурой из-за него умолк ветер. Это не важно. Это не было виной капитана. Виноват был Айзен. Это был его приказ. Приказ, который, в сущности, ни Тия, ни Койот исполнять не хотели. Старик Луизенбарн тоже не хотел - он хотел править единолично, без шинигами-бога. В этом три сильнейших из Эспады были потрясающе единодушны - они отвергали Айзена, как отвергает организм инородный орган. Просто на Второго Третья всегда разве что не скалилась, а Первого молчаливо понимала и принимала. Капитан и его соратники сделал так, что стая лишилась сразу двоих сильнейших. Капитан в этом не был виноват. Они все просто выполняли приказы. Это закон военного положения. Просто было обидно, что все произошло именно так. Что нет именно Старрка. Но объективно - какой жертвой можно было бы купить его жизнь? Жертвовать кем-то из выживших Тия бы не смогла. Сама бы, безусловно, легла на плаху с радостью. Не потому что сторона смерти. Просто потому что Старрк заслужил. Где-то над морем еще стелется ветер - но очень слабый и едва ощутимый. Не прислушаешься - так штиль. Ветер молчит, заря пахнет черной смолой.
Главнокомандующий. Главнокомандующий вызывает уважение. Тихое и спокойное, мертвенно бледное, бледнее крыльев белой бабочки, цепляющейся за палец тонкими лапками. Потрясающая аллюзия на то, чем разговор будет являться. Тонкими лапками цепляться за саму возможность мира - очень в духе. Проблема в том, что в духе скорее живых. Темное под водой ворочается и давит, доставляет уже привычные боль и дискомфорт. С этим можно жить. А Тия так вообще не особо живая. И это как-нибудь перенесет. Поэтому слабо отмахивается от мгновенно напрягшихся от шороха ее белоснежных хакама бестий - и идет следом за джигоку-чо. Потому что это того стоит, а со-тайчо слишком честен и умен, чтобы устраивать ловушки. Так грязно и так очевидно. Если же устроит, Халлибел будет вынуждена сделать то, что сделала с квинси. Когда от нее будут ожидать боя, она принесет войну. Истреблять арранкаров больше не будут. Сначала нужно истребить ее. Постараться придется заметно. Тибурон плотоядно облизывается. Море слабо шуршит по берегу.
В этом месте... занятно. Бабочка ведет послушно туда, где красок больше. Капитана - Главнокомандующего - узнать несколько сложнее внешне, но его реяцу узнается безошибочно, от нее Тибурон мстительно хрипит. Потому что жертвы бывают разные. Когда жертвуешь себя - и когда приносишь в жертву других. Тибурон уже почувствовал вкус кровавых подношений - и ворочается за спиной, потому что капитан убил тех, кого в стае любили. Даже если большинство арракнаров так не умеют. По официальной версии. Но Тия все понимает - и винит только Айзена. И пришла говорить. Как ее и просили. Как она и сама была готова.
От звона колокола по воде идет рябь. От ветра было совсем иначе и лучше. Но ветер затих. Такое бывает.
- Главнокомандующий, - она кланяется не слишком глубоко, аккуратно прикладывает руку к груди и склоняет голову, глаза прикрывает. Выражает уважение. Как к сильному сопернику. Как к хорошему союзнику. Как к тому, кого проверило время. Халлибел нечего делить и не сказать, что есть, чем гордиться. Но зато есть то, что нужно защищать.
Отредактировано Tier Harribel (2019-05-27 03:46:46)
Шаг ее через порог Сенкаймона рассекает весенний день – и умэ, склоняясь по-прежнему, теперь трепещут, замирая перед Тиа Халлибел. Голос ее вплетается в шепот ветвей над головой, в дыхание ветра – глуховатый и спокойный. Он – словно эхо далеких песков Мира Вечной Ночи, явившихся сюда вместе со своей королевой. И окружающее их пространство вздрагивает, впуская в себя чуждое, противоположное – и ветер становится сильнее. Громче поет храмовый колокол – Главнокомандующий Готэй-13 со спокойной улыбкой смотрит на ту, что ответила на его… не зов.
Но приглашение.
Многое показала последняя война; первая же война не только дала, но и показала еще больше. У арранкаров нет причины доверять Обществу Душ, а у госпожи Тиа – нет вдвойне.
Тот клинок под фальшивыми небесами – клинок Кьёка Суйгецу, Кьёраку помнит омерзительно хорошо. Ту духовную силу, что потом выгонял из себя – выжив все-таки – всеми правдами и неправдами. Она цепкая. Она клеймом остается, позорным, памятным.
И она отозвалась в тот темный час, когда со-тайчо пришлось спуститься во мрак Мукена, и под его рукой зазвенели ключи.
Госпожа Халлибел пала от этого меча чуть раньше. а еще раньше от рук шинигами погибли ее товарищи – кем бы они на самом деле друг другу ни приходились. Исчезла та задиристая малышка, очень толковая – на то и ребенок, - Кьёраку чуть теплеет глазом, вспоминая маленькую напарницу Эспады-сана. Тот воспринимал их битву как нечто ненужное и утомительное – и, признаться, Кьёраку был с ним солидарен. Но позади него оставался Готэй, отряд, честь капитана, и это вот все – и строгий взгляд старика, конечно же. И кое-какие другие мелочи, вроде невозможности отступить, и воинской чести.
У Эспады-сана же было только слово шинигами, который привел их на ту битву. Итог ее, конечно же, показал многое – в первую очередь, для чего именно они были нужны, выведены на эту сцену над фальшивым городом. Их разыграли – жёстко, и сбросили в отбой, словно карты.
В чем-то и не могло существовать иного исхода для них, столь сильных Пустых. Век Кьёраку долг, он повидал на нем всякое, и были времена, когда даже его, капитана, слово «Вастар Лорд» заставляло малость напрягаться.
А у Айзена таких оказалась небольшая, но все-таки армия. И тем неприятней сознавать, как же лихо господа шинигами затем обделались – словно с размаху поскользнувшись, сели в лужу.
«Впрочем, это у нас почти что в привычку входит», - весело думается нынешнему Главнокомандующему, что сейчас серьезно рискует вновь облажаться. Совет Сорока Шести не намерен прощать ему прежние шалости – те, что военных лет. И вряд ли одобрит нынешнюю затею.
Мир с арранкарами.
«Очередное оскорбление для Готэй-13, да-а?» - малыш Бьякуя, кстати говоря, так и не напинал со-тайчо за то, что тот принял решение выпустить Айзена из Мукена – даже на короткое время. Видимо, у капитана Кучики появились другие заботы, кроме как баюкать свою оскорбленную гордость – но Айзен сумел помочь Обществу Душ там, где спасовали все остальные. Там, где сильнейшие уже не могли сражаться. Даже Кенпачи – оба. Даже пресловутый Главнокомандующий, да что там он – весь Готэй. И капитан Кучики, конечно же.
Интересно, малыш Бьякуя до пор дуется? – о, зная его, то наверняка. Он не из тех, кто склонен прощать.
То, чего хочет Кьёраку, кажется ему – шинигами добросердечному и мирному – честным. Но доброе сердце, мир и честность – то, что шинигами на его посту должен оставить где-нибудь в далеко-далеко в стороне. Потому что есть принципы и правила, которыми не поступаются, - «но мы уже поступились».
На войне, как говорится, хороши все средства – и даже арранкары. Их помощь сложилась неоценимо, да что там – каждый внес свой вклад в сохранение этого мира. Неизвестно, что думает на этот счет госпожа Халлибел, но со-тайчо очень не отказался бы это узнать. Но, когда мир перестало лихорадить, и последние квинси покинули Общество Душ – не всегда своим ходом, об арранкарах не стало ни слуху ни духу.
«О, конечно же», - тонкая улыбка, помнящая генсей, прячется в тени, что падает на лицо Главнокомандующего от полей шляпы. О кое-чем он все-таки осведомлен – но это позже. Те шалопаи, скрывающиеся в генсее – это потом.
Важнее сейчас мертвое молчание белых песков под черными небесами. И существование в них силы, с которой нельзя не считаться.
Общество Душ не может позволить себе новую войну – вернее, со-тайчо не желает позволять ему новой войны. На век любых шинигами – и новых и старых, хватит того, что было раньше – Пустых. Что-то не изменится, ибо существует от сотворения мира – круговорот душ.
Но искусственно созданный Айзеном дисбаланс в силах, слишком сильные Пустые – это угроза. С которой Кьёраку не имеет права не считаться.
- Благодарю тебя, что приняла мое приглашение, госпожа Тиа, - она здесь, под весенним солнцем, среди бледно-алых крапин цветов сливы – невозможно чужая. Всей своей сутью и сущностью, от реяцу до облика… с последним, правда вот, Кьёраку не согласится. Пусть он не может видеть ее лицо полностью, но пронзительно-зеленые глаза говорят многое. И смотрят ясно.
Она чужая здесь. Но она пришла, - и это наполняет сердце благодарностью, широкой и теплой, словно солнце.
- Прогуляемся? – белая бабочка не могла показать все по-настоящему, все так, как оно есть – и эти акварельно-голубые небеса, и занимающуюся весеннюю зелень, и алые брызги цветов умэ. Это – мир духов, прямая противоположность тому миру духов, откуда Тиа Халлибел шагнула ему навстречу.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-05-31 11:20:39)
Халлибел не обмануть. Она идеалистка абсолютная - и верит, что если все займутся делом, возможна идиллия и мир, не только мирное сосуществование - симбиоз. Халлибел не обмануть - ни кому-то другому, ни ей самой. Она при своем идеализме невероятный циник. Она понимает, что никто не сделает ничего. Что всем бы сидеть на паховой лошади - и вздыхать, что землю не вспахал никто, есть нечего будет. А лошади и их тащить, и плуг. Когда все будет сделано, никто не скажет "спасибо". Халлибел не обмануть. Она верит в лучшее - и не верит в то, что все решат дружно пересилить свою лень и застрявшие в древности принципы-инстинкты, чтобы протянуть вчерашнему врагу руку вне войны против общего врага. Халлибел протягивает. Потому что ее не обмануть. А Кьераку и не пытается.
Если бы здесь была Апаччи, она бы непременно ухватила достопочтенного Главнокомандующего за грудки - привстав на носочки, потому что махонькая совсем рядом с ним - и тряхнула бы, ведь рядом ее Королева, прибавка к морали и лидерству, а потому дополнительный ход, все по закону жанра. Апаччи непременно бы оскалилась, едва не вжимаясь лбом в лоб, так олени всегда сцепляются рогами, и абсолютно точно предъявила бы ряд претензий, который бы закончился чем-то вроде "да я тебя на меноса натяну" или "рискнешь наш предать - выпотрошу, понял, хмырь? насквозь тебя вижу!". После Войны Апаччи повзрослела больше прочих - и новой войны определенно боялась. Она устала и напугана тем, что снова может потерять все, что любит - и Милу, и Сун-Сун, и Уэко. Она ежедневно пугается черных теней под водой, которые замирают, стоит на них посмотреть - и тянутся к шее, стоит тебе отвернуться. Халлибел размеренно выдыхает и смаргивает наваждение. Черная кровь Яхве забивает ей жабры, боковым зрением улавливаются цветные кляксы. Как масло на воде. Или как если смотреть на солнце очень долго - и закрыть глаза. И побегут перед ними изменчивые пятна. Халлибел знает, что это из-за нее и от нее, что это не проснувшийся подводный вулкан - это чума, убивающая всю живность, от нее киты выбрасываются на берег, где лежат акулы со мутными глазами. Их ребра объедают мухи. Умирает не море - умирает мировой океан. Гулко шумит, что кровь по венам живых. Что кровь по венам квинси. Тибурон помнит ее особенно хорошо. Тибурон скалится - и море становится кровавым, как во время казней египетских, а волны вздымаются так высоко, что накрывают город. Тия Халлибел - столп Империи.
Тия Халлибел накрывает Империю волной, истребляя все живое - и не оставляет шансов на возрождение, когда размывает оставшиеся руины кровью доживших.
Халлибел - Королева, которой надо восстанавливать руины раз за разом. Халлибел откладывает скипетр и державу, ее не завлечь ни интригами, ни терками, у нее есть планы. Халлибел рождена в вечной войне неживых за жизнь в мертвой утробе Уэко Мундо. Она спокойно ходит по песку - и всегда знает направление и местность. Халлибел умеет слушать ветер и песок. Просто раньше у них с пустыней была гармония, а теперь песок ровно вздрагивал всякий раз, когда ощущал маслянистые разводы. Переливался красиво, правда. Халлибел пытается искать красоту, когда у остальных от крови слиплись глаза. Халлибел - поводырь среди слепых и обозленных, потерявшихся и потерянных. Шинигами отличаются мало. Халлибел не винит. Халлибел готова протягивать руку, а не трясти за грудки с угрозами. Она не говорит "предашь меня - и умрешь". В этом просто не остается сомнений. Потому что все, что она делала до этого - показывала, что ее как минимум трудно убить. Халлибел - крепкая сукина дочь. И шинигами об этом не забывают. Потому что не могут позволить себе наличие другой опасности под боком. Как и арранкары. Главнокомандующий не диктует с порога правила. Главнокомандующий куда мудрее. А еще хитрее и подлее. Халлибел не позволит себя обмануть - она спокойно разглядывает, хотя где-то на краю слепой зоны видит обрывки черного плаща, который прекрасно знает. Главнокомандующий - страшный нелюдь. Просто дело в том, что это не говорится - про себя, но все же - с укором. Это признание факта и признание силы. Кьераку - страшный и сильный нелюдь. Гораздо сильнее зеленых и молодых капитанов, которые еще не готовы к правилам войны, которые считают, что сильного противника нужно побеждать честно. Халлибел не сражается с квинси - она топит их, как Помпеи похоронил под своими раскаленными волнами Везувий. У каждого из них, у сильных нелюдей, есть своя схема для победы. Они умеют приносить жертвы и смиряться с потерями. Их жизнь - это череда неминуемых потерь. Потому что не жизнь вовсе, а продленное посмертие, за которое они продолжают хвататься. Для Халлибел согласие прийти - не шаг в пасть к монстру. Потому что все они, облаченные в силу и кровь, что в шелка и доспехи, чудовища сами по себе. Невероятно могущественные и старые. призраки старых времен. Халлибел помнит горящие храмы, оливки и море под ночным небом. Возможно, поэтому она стала ночным зверем под вечной луной. Для Халлибел принять приглашение - это не шагнуть в неизвестность. Это сделать шаг к цели.
Поэтому и приглашение прогуляться она воспринимает спокойно - привычно немногословная, когда нет необходимости говорить, привычно сдержанная и закрытая, она держит руки сложенными под грудью и слабо кивает, на пару секунд внимательно разглядывая своего визави. Халлибел привычнее закрываться. Не потому что жадничает. Не потому что не открывается всем и каждому. Не потому что держит в себе что-то страшное. Не потому что обычно молчаливо наблюдает со стороны и делает выводы. Нет. Потому что всего по капельке. Кроме жадности. Жадности в Халлибел нет. Рассматривает она цветы с легкой печалью, закрывает зрачкой тоску в уголках глаз - потому что рассматривает чужой мир буквально краем глаза. Он красивый, но пока слишком шумный в плане духовной силы. Духовная сила Уэко Мундо - ровная и спокойная, мертвенная, но и там нужно удерживаться, чтобы не навредить другим всем тем, что осталось от Императора где-то на морском дне. Здесь же все пахнет душами... более слабыми. Их гораздо больше, их целый город, это как слушать дождь под железной крышей. Поэтому Халлибел восхищается чужим миром совсем немного, потому что еще нужно этому миру не навредить - и не дать ему себя отвлечь обилием красок. Духовная сила барабанит с упертостью чайки. Но Халлибел только соглашается прогуляться. Так проще привыкнуть к чужому миру с такой непохожей духовной конъюнктурой.
Отредактировано Tier Harribel (2019-07-28 21:26:53)
Осознание того, что вечно теперь, сколько Готэю стоять – станут сравнивать с Яма-джи, Кьёраку не беспокоит вот нисколько. Главное ведь, чтобы Готэй стоял, так?
«А теперь я устои его так изящно расшатываю», - посмеивается про себя со-тайчо, снова и снова возвращаясь мыслями к одному-единственному – как потом это аукнется, а?
Чем обернется.
Ну, хотя бы делает он это изящно, и весьма. И в превосходно очаровательной компании, - «тебе ведь также есть, что терять, верно, Тиа-сан?»
Иначе бы она не пришла к нему. «Ко мне», - малость самонадеянно и эгоистично, но у Кьёраку есть смутноватое, но вполне четкое ощущение того, что к кому-либо другому Королева Уэко Мундо не то что шага бы не сделала – просто даже не глянула в ту сторону.
Ибо только они, способные вершить судьбы своих не только миров, но и тех, кто в этих мирах обитает, тех, кто под началом – только они и могут сделать сосуществование возможным. Мысль довольно-таки простая, для того, чтобы заострять на ней внимание – но в итоге, как том самом острие копья, на них сходится все.
Не предплечье сейчас задевает по рукоятям дайсё, но сами они чуть трогают Кьёраку прохладной оковкой рукояти. Он знает, что госпожа Тиа смотреть на это как на проявление угрозы решительно не станет – не такова. И к тому же, дно искать там, где его вовсе нет? – черные воды Третьей Сцены чуть вздрагивают, колышутся, и шумит темный ветер над мертвыми садами, где скалятся черепа с выползающими из глазниц змеями.
Охана заинтересована. А малышка же, алмазное сердечко, встревожена. «Ну, о чем тебе печься, милая?» - о чем тебе помнить. И Кьёраку чувствует холодноватую усмешку Катен Кьёкоцу – отблеск на лезвии, невозможно надменный и прекрасный.
Но его вакидзаси видел столько же сражений, сколько и тати. Пускай выходил из ножен лишь в исключительных случаях, да что там – всегда хватало одного меча, и, право… любви к сражениям у Кьёраку так и не прибавилось. С тех самых пор, как синие глаза смерти взглянули ему в лицо прямо, нежно и неумолимо, и прекрасной охане пришлось заговорить с ним – напрямую, впервые.
Возможно, предопределено было и такое, - он идет слева от госпожи Халлибел, здоровым глазом – к ней.
Возможно, именно такому шинигами належало возглавить Готэй-13, дабы эта встреча все-таки свершилась.
А взбудораженный другой, чуждой ему духовной силой окружающий мир волнуется, словно море. Кьёраку замечает это, подобно перемене в направлении ветра; он чуть щурится на весеннее солнце – то пригревает пока что несмело, словно опасливо. Словно касаться той, что явилась из мира Вечной Ночи – это что-то неправильное. «Отчего же?» - Кьёраку улыбается своим мыслям.
Все меняется. И потому он встречает госпожу Халлибел подобно другу, один, без лейтенантов, да что там, более того – со строжайшими указаниями самому последнему безумцу из Омницукидо – «не беспокоить».
Там, где встречаются титаны, нечего делать муравьям.
И она явилась одна. Без свиты, без охраны, на тет-а-тет – и это высочайшее доверие, какое одна сторона может оказать другой. Это красноречивее любых слов и жестов, это ценно – как и каждое мгновение, проведенное с этой женщиной. И Кьёраку чуть улыбается – в себя, потому что столь часто говорил женщинам, что проведенное с ними время – бесценно, но вот так – ни разу доселе, никогда.
А умэ роняют свои алые слёзы, вздрагивая узловатыми темными ветвями на вздыхающем из пустоты ветру. Это все потоки духовной силы, так бывает – так случается.
Поднимается ветер.
- В этом году весна пришла на редкость рано, - это в Обществе Душ – года, и смены времен года, весна, восходы и закаты, солнце и дожди, ранние весенние грозы, и умэ, роняющие капли драгоценной крови – лепестки. В Уэко Мундо – лишь перевернутый оскал луны, лишь ее меняющийся облик, ее отражение из мира живых. Уэко Мундо – мертвый мир, но в нем есть жизнь. В нем есть свое отражение жизни.
На раскрытую ладонь, кружась, падают легкие лепестки. На белой ткани перчатки они, наверное, станут смотреться поистине великолепно. Кьёраку сдувает их, и они падают, затрепетав крыльями бабочки.
- А значит, раньше расцвете и сакура. Скажи, Тиа-сан – не желала ли бы ты полюбоваться ее цветением, когда придет время? – «расскажи мне о мире, и о том, чего ты желаешь за него».
Хотя, верно, они оба знают, чего желают для своего мира – м и р а.
Хотя бы для начала.
У обоих за плечами – память о смерти, о бесконечной крови. У обоих за плечами – века противостояний, сражений, жизни и выживания – кого-то может обмануть внешний лоск и благостный взгляд капитана Кьёраку, но вряд ли – ту, что видит его всего второй раз в жизни. Насчет нее сам он не обманывается.
У обоих за плечами потери – потерянные люди – у Кьёраку, а что у госпожи Халлибел – ему неведомо, но потерь не ведает лишь тот, кто не живет.
Поднимается ветер, снова трогает Кьёраку за полы одежд, за выпущенную спереди прядь волос, трогает, играет с золотыми прядями-косичками Королевы Уэко Мундо.
Он, Кьёраку Сюнсуй – тогда еще капитан Восьмого Отряда Готэй-13, отнял жизнь ее товарища. И он, Кьёраку Сюнсуй, ныне Главнокомандующий Готэй-13, может лишь предполагать, но хочет верить, что эта потеря что-то да значила для нее. Пускай хочет верить даже в ущерб себе.
С другой стороны, к убийцам на встречу не приходят, не простив их.
И навстречу им не идут.
У каждой сказки счастливый конец, у каждого пути свое начало - истины, которые все живые заучивают с первых дней, а мертвые помнят рефлекторно. Проблема в том, что счастье, как любое понятие, было безумно относительным. Добрые шинигами и их друзья арранкары победили злых квинси. Злые шинигами и их жуткие напарники арранкары уничтожили целую цивилизацию детей божьих. Потому что жизнь - не сказка, хотя и среди сказок есть страшные. Дети засовывают ведьм в печи, принцессы ложатся с семью мужчинами - человеческие сказки далеки от понятия абсолютного добра. Начало каждого пути можно было отмерять от разных точек - и все измерения были бы правдивы. Именно поэтому Халлибел не хочет относительного мира и относительного затишья. Халлибел, как дочь мертворожденного мира, как его полноправная королева и управительница, требовала абсолюта. Если мир - то без попыток подчинить, подмять и уничтожить во сне. Потому что арранкары не спят - и отреагирую на угрозу. Они пострадали и от шинигами, и от квинси. Халлибел поводит плечом, отчего косичка юрким ужиком мягко с него соскальзывает. Халлибел принимает только равноценный обмен. Мир за мир. Честность за честность. Смерть за смерть. Око за око. Халлибел потеряла Старрка. Айзен за это поплатился свободой. Просто потому что это стало единственным, что у него возможно стало отобрать. Яхве оставил на ней двадцать один шрам - и поплатился жизнью. Потому что оставил в ней столько черного, что скорее заживо убил. Халлибел выдерживает все от и до, смертельную рану за смертельной раной, чтобы пережить всех тех, кто будет смотреть на нее и прочих детей Уэко косо. Если мир, то на равных условиях. Шинигами бы не скупились на силы, если бы была война. Халлибел требует той же отдачи. Потому что сама отдаст не меньше.
Весна - слово, которое почти позабылось. В Уэко нет весны. Нет лета. Нет ничего. Халлибел не может сказать "Хотели бы вы посмотреть на вечность пустыни?", в Уэко нет ничего, что должно жить. Там нет сезона дождей и бурь - так что пустыня какая-то неправильная. Раньше ветер был - да и тот затих где-то у кромки моря, остался короткими всполохами красивого синего над острым желтым. Ветер затих руками Главнокомандующего на глазах Халлибел. Что ей весна? Весна - это пора возрождения. Халлибел устраивает посмертное молчание ее пустыни. Пустыня изменчива - но для этого нужно уметь ее слушать - и петь в унисон с ее молчанием. Так в голосе, как волки подхватывают песню друг друга. Дельфины и киты поют в океане. Акулы молча двигаются к цели. Халлибел привыкла хранить свое священное молчание и нарушать его только рядом с достойными ее слов. Бестии были достойны. Старрк и Лилл были достойны. Главнокомандующий был достоин. Маленький капитан был достоин. Хитсугая, верно? Потрясающий ребенок. Халлибел готова прожить еще несколько тысячелетий в немой пустыне, чтобы увидеть его в хаори главнокомандующего - и поклониться седому Кьераку. Халлибел не уверена, что арранкары стареют. Старрк был стар. Старрк был древнее старика Луизенбарна, был сильнее всех, был больше всех. Халлибел была уверена, что если бы Старрк умер в Уэко, небо стало бы голубым от его реяцу. Если она проживет столько же и будет только копить силу, то остается надеяться, что маленький капитан дождется и выдержит. Но он сильный. Он справится. Она больше волнуется за тех, кто ей доверяет - и кто идет за ней, кто восстанавливает то, что еще можно восстановить, доверяет свою защиту и жизни. Потому что они могут не выдержать. А Халлибел все делает для них. Не для себя даже. Как бы ей не были приятны цветы и цвета.
Кровью умэ брызжет на белые перчатки. Каплей больше, каплей меньше. Халлибел - древняя тварь, помнившая остовом сознания старую пустыню и старые формы, старые мысли и старых богов, все то, что умерло вместе с ней и для нее. Халлибел - древняя тварь из сказаний о божественных чудовищах. Она искупалась в крови и напоила ею своих детей. Кровь на смуглой коже запекается неровной коркой. Хорошо, что умэ кровоточат лепестками. Кровь Халлибел на Кьеке Суйгецу была темнее лепестков умэ. Кровь из артерий квинси ближе. Кровью брызжет, кровью мажет. Халлибел это просто принимает. Как нечто красивое. В мире шинигами помимо умирания есть рождение и жизнь. В Уэко Мундо все застыло в мертвенном ожидании смерти, рождения и жизни.
- Я предпочла бы показать его тем, кого ценю, - потому что даже древняя тварь, напоминавшая людям о том, почему они боялись темноты и захоронений, руин храмов и разрытых могил, умеет ценить, умеет дорожить, ей хватает ума это признать, хватает силы это не отрицать и хватает смелости об этом говорить, - потому что здесь ради них, Кьераку-сан.
Главнокомандующий знает, что это такое. Жить и трудиться на благо других. Просто у него еще есть весна. Королева не завидует. Королева радуется, что у кого-то такое есть.
Халлибел чувствует это странное напряжение - едва заметное, замирающее в шрамах и копошащееся там всякий раз, когда дайсе касаются руки своего напарник. Халлибел знает, что ей нужно. Она умеет читать реяцу, как акулы читают кровь в воде. Халлибел хочет знать - и получить возможность попрощаться. Невозможно вернуться в фальшивую Каракуру - невозможно и бессмысленно. Последний дом короля там, где его королева закопает его меч. От Старрка не осталось и меча. О нем не было ни где скорбеть, ни над чем. Смысла тоже не было, он не хотел по себе ни песни, ни тризны. С ним просто нужно было попрощаться. Воздать ему последние почести, склонить голову. Он умирал так рядом, что хватило взгляда, чтобы увидеть. Халлибел видела его смерть, чувствовала ее так, как чувствовала его реяцу.
- У меня есть просьба, Главнокомандующий, - у нее голос, кажется, становится еще тише, но смотрит она ясно, прямо, с королевской величественностью и мертвенным состраданием, - покажите мне оружие, убившее Старрка.
Потому что оружие всегда говорит честнее людей. Оно передает настроение души. Халлибел просто хочет услышать то, что слышать привыкла. Духовную силу. Так куда проще общаться. Было. Когда-то. Не с шинигами. Но это не мешает попробовать.
Отредактировано Tier Harribel (2019-10-14 05:26:53)
Война беспощадна не к мертвым. Война беспощадна к живым – выжившим, оставшимся, принявшим на свои плечи последствия жизни. Грех сетовать, казалось бы, но Кьёраку помнит, Кьёраку каждым шрамом – старым ли, новым ли, помнит эти потери. Помнит, как прежний Кьёраку, капитан Восьмого отряда Сюнсуй Сакураносуке Кьёраку то ли умер, то ли замер, то ли заперт оказался – а на его место ступил новый Кьёраку. Главнокомандующий.
Помнит и разверзающийся ужас ответственности, необходимости – и давящее на плечи белое хаори с кандзи «один».
Ведь все теперь досталось ему. А что досталось госпоже Халлибел, после того, как ее враг, ее предатель оказался повержен, пленен и заперт?
Что-то подсказывало Кьёраку, что вряд ли это походило на облегчение. Ведь война беспощадна к живым.
Раны затягиваются, но болеть не перестают, - глубже вдыхая свежий, радостный воздух ранней весны, он останавливается, поворачивается лицом к своей высокочтимой гостье.
Призыв шикая Главнокомандующего ощутят все. И встрепенутся по такой тревоге, что некоторые горячие головы не удержит и его строгий приказ – «не приближаться». Ему ли не знать, а? – и все-таки это не беспокоит.
Ведь есть, на кого положиться. Распоряжения отданы, и горячие головы будут остановлены.
Дипломатия штука тонкая, чаще напоминающая собой завернутый в неисчислимые слои тонкого шелка клинок. И, признаться, Кьёраку никогда не нравилось извлекать клинок из этих ножен.
Он почтительно склоняет голову, сдвигая вакидзаси на правое бедро. Тихим трепетом отдается рукоять, - «не тревожься, алмазное сердечко. Это – не битва».
Это – дань уважения.
Кьёраку не собирается ничего просить взамен. Клинок останется в шелках, мертвенной синей тяжестью. Клинок не покажется. Ему достаточно просто быть – и он есть, - руки крест-накрест ложатся, и ветер снова роняет лепестки, яркой кровью с черных ветвей. Весеннее солнце загорается на лезвиях дайсё.
Они не сражались там, под фальшивым небом. Они делали вид, - Кьёраку мог бы – и хотел бы, пожалуй, рассказать, что арранкару, который называл себя Примера Эспада, был и вовсе не нужен этот бой. Как и капитану Восьмого отряда.
Но у него были те, с кем он пришел. Не за кем.
У Кьёраку, в общем-то, было тоже нечто такое. Но еще были громкие слова о чести, о долге, о последнем рубеже. О Готэй-13.
У арранкара по имени Койот Старрк была часть души – маленькая девочка. Что еще было у него? – «стая», - отзывается тихий шепот ветра.
Главнокомандующий улыбается.
- Ветер цветы шевелит… - ветер взвивается ближе и выше, ветер взлетает лихим стрекотом раскрывшегося веера. – Духи цветов немеют, - трепещут умэ, истекая кровью, шумят, испуганные.
Единственный глаз смотрит лукавым весельем.
- Буря в небе грохочет, - «ты станешь сражаться своим вторым мечом?»
«Я почти никогда не использую вакидзаси».
- Демон небес… хохочет, - жесткий и жестокий женский смех коротким эхом раскатывается в угрожающем шуме ветра, в рокочущем урагане – на мгновение становится темно, словно непогода разразилась посреди тихой весны. Как если бы прогремела первая весенняя гроза, пока еще далекими отголосками.
«Э, нет. Грозы над Обществом Душ стихли, увы», - стихли, сгинув. Стали смертями – первой, и последней.
Сасакибе-сан... и Укитаке.
Алые шелковые кисти стекают с запястий, чуть шевельнувшись. Успокоившееся весеннее солнце глядит с широких лезвий, отражает лица – неподвижно-смуглое, наполовину закрытое воротником, и лицо Кьёраку, сбоку, пересеченное шнурками повязки на глазу.
Ветер поднимается сильнее, ветви деревьев раскачиваются.
- Катен Кьёкоцу, - они величественны. Они беспощадны, - «она».
Она станет разить, не оглядываясь, его охана. Любого и каждого, кто явится увидеть весну в Обществе Душ, и посмеет нарушить его безмятежность. Охана капризна, и бесконечно не любит, когда ее уединение, ее покой, тревожат. Охана не боится – о, да о ней даже подумать такое кощунственно. По лезвиям пробегает короткий изумрудный блик, словно отражение пристального взгляда над белой преградой-стеной.
Они тоже смотрят. Обе.
Раньше Общество Душ берегло неистовое пламя. Теперь настало время пахнущих цветами игривых теней, ветра, и бесконечно глубоких неподвижных вод. И пока Главнокомандующий Кьёраку жив – будет так.
«Хорошо бы подольше», - от высвобожденной реяцу вновь темнеют небеса, умэ шепчут тревожно. Кьёраку чувствует духовное давление, подпитываемое тревогой – все как он предвидел. Готэй-13 вскинулся во всеоружии, и уже наготове. Готэй-13 тоже помнит старую войну. Ему достаточно теперь одного-единственного намёка.
Главнокомандующий улыбается, и встряхивает плечами.
Война беспощадна к живым. Мертвым ведь уже все равно. О мертвых можно только помнить – и сейчас, ловя отзвуки грома в шуме затухающего духовного давления, Кьёраку вспоминает своих мертвецов.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-10-17 23:03:56)
Вы здесь » uniROLE » uniVERSION » Lead them or Fall
