С приглушенным стуком стрела впилась в мишень, притягивая взгляд пылающим в свете полуденного жаркого солнца алым оперением. Тауриэль недовольно нахмурилась - не в самый центр попала, чуть правее, - резко выдохнула, и следующая стрела мигом устремилась к замершей остроносой сестре, на сей раз точно в цель попадая.
- Anmae, - в завываниях ветра, особо рьяного на верхних ярусах Белого Города, ее тихий голос едва ли кому был слышен, да и никого, кроме нескольких безмолвных недвижимых стражей, не оказалось рядом. Они, стражи эти, зорко следили за ней, наблюдали, из любопытства иль из нужды и долга - эллет едва замечала их, погруженная в свои размышления и стрельбу, однако волей-неволей изредка поглядывала на мужей, закованных в доспехи Стражей Белой Башни. Дивились ли они ее присутствию здесь, на стрельбище, или привыкли за недолгое время к эльфийской деве, что сновала по крепости?
Надеялась, что привыкли, как предрекал Боромир. Сам он на рассвете каждого нового дня отправлялся в Харлонд - флот разрастался, все больше кораблей вставали на якори у доков и побережий Андуина, и пестрые паруса скрывали собой могучие синие воды Великой Реки. Каждое утро Тауриэль провожала возлюбленного своего, подолгу стояла у края скального выступа, делящего город напополам, и неизменно печалилась, пускай знала - вечером он вернется к ней, прижмет к себе крепко и поведает обо всем, утоляя ее любопытство и жажду его близости. А она, как всегда, станет внимательно слушать, изредка отвлекаясь, заглядевшись то на губы его, то на сверкающие мифрилом глаза, в которых подле яростного воодушевленного пламени - нежность, ей отведенная.
Так и в этот день, проводив старшего сына Наместника, эллет поначалу навестила свою любимицу Линд, вдоволь накормив ее яблоками, затем отправилась к бронникам - новый ее доспех, столь отличный от эльфийского, но надежный и легкий, был почти готов. Тогда же решила, что не дело ее луку простаивать, а рукам - забывать как стрелять. Так и оказалась на стрельбище, с собой забрав весь колчан, одна половина стрел в котором была оперенной белым, другая же - алым.
"Гондорские и имладрисские", - усмехнулась, подумав о совпадении. Словно сама она, как этот колчан, наполовину стала человеком. Нет. Не просто человеком. Воином Гондора.
В задумчивости своей Тауриэль не утратила бдительности, и легкую поступь, почти неслышную, должно быть, для других эдайн, уловила с улыбкой, ибо поступь та ей уже была знакома.
Брат Боромира был первым, кто приветствовал ее в землях Гондора не просто на эльфийском - на квенья, что тогда немало подивило ее. Впрочем, с тех пор многому здесь удивлялась. Тому, как отличаются сыновья Дэнетора характером и обликом, и сколько в них общего, и сколь крепкие узы их соединяют. Такие никому и ничему не под силу разорвать, как ни старайся.
Тауриэль, к стыду своему, плохо знала Фарамира. Она знала о нем, слышала рассказы Боромира и несколько раз разговаривала с младшим принцем, однако же назвать его другом не могла. Пока. Но очень этого хотела. Ибо Фарамир - достойный человек, мудрость которого, как говорил его брат, равна мудрости древних нуменорцев, чья кровь особенно сильно проявилась в нем. А еще, он брат того, кого она любит.
К тому же, они оба лучники и следопыты. Так кому как не им сдружиться?
- Доброго дня тебе, Фарамир, - повернулась к нему, с легкой улыбкой склонила голову в приветствии и малость ожидающе посмотрела, дескать, как могу помочь тебе, господин мой?

Сколь учтив он, сколь вежлив - то, как относятся к ней в Белом Городе, неизменно удивляет Тауриэль, пускай почти свыклась с особенным вниманием. Все же, одна из эльдар, о которых здесь лишь легенды ходили. Будучи не из знатных эльфов, не из лордов синдар, пришедших из самого Дориата, никогда не звалась она "леди", прежде чем оказалась в Гондоре, и здесь, ее, деву из нандор, чествовали непривычно высоко и радушно даже до того, как прошла молва о связи ее с наследником престола Наместника. "Привыкну", - знакомой уже мыслью-птицей пролетело, да так и пропало в порывах ветра, что трепал белые знамена.
Похвала Фарамира была приятна ей, без сомнений, и ответила Тауриэль со все той же мягкой улыбкой, подойдя ближе к сыну Дэнетора.
- Благодарю тебя, господин мой. Поистину лестны для меня слова первого среди Следопытов Гондора, ибо видела я каковы они и, скажу честно, если чем и отличаются от стражей леса, то только разве величиной опыта, - пресный смешок сорвался с губ, несдержанный и тихий, - но кому как не тебе известно - порой и долгий опыт может не спасти на поле боя.
"Право слово, куда еще мрачнее", - осадила себя, глянув уже иначе - извиняясь перед мужчиной. Не следует ей омрачать столь светлый солнечный день печальными мыслями и речами - не к месту то, особенно, накануне похода. Жаль, конечно, что Фарамир не с ними отправится, а по суше. Так бы было у них больше времени на разговоры.
Впрочем, то время у них еще есть. Хотя бы до заката этого дня, - снова улыбка освещает эльфийский лик, а с ней уходит и то тревожное, что могло появиться.
- Однако же, я с радостью разделю с тобой ожидание, - произнесла она, не позволяя тишине стать неловкой. - Мне давно хотелось побеседовать с тобой, господин мой.
Ему, кажется, тоже - вон как взгляд прояснился и воссиял, подобно вечовечным звездам в ночных гондорских небесах. По словам Боромира, брат его немалый интерес проявлял к эльдар и даже вел беседы с Митрандиром, когда тот находил время в своих бесконечных странствиях и посещал Минас-Тирит. И, должно быть, многое интересно ему, любознательному мужчине со взглядом мягким и светлым.
Впрочем, любознательность свою не скрывала и она.
- Однако, раз уж мы здесь, прошу, не откажи мне в небольшом дружеском состязании.
Ее лук, имладрисский, возможно, туговат и тяжеловат будет для него - не как в легендах о луке Белега Куталиона, но все же и это зачарованное не одним мастером оружие, - потому тренировочный лук, взятый ею с собой, вполне может подойти. Либо же Фарамир, если того пожелает, может и свой собственный использовать.
- Думаю, правила можем установить простейшие - по три выстрела каждому, попасть необходимо точно в середину мишени. Кто победит, тот задает любой вопрос, какой только пожелает. Что скажешь? - улыбается хитро, чуть искоса глядя, будто подначивает.
"Вот тебе и эльфийская величавость да учтивость и вежливость".

Отредактировано Tauriel (2019-03-28 18:58:38)

- И я имела честь видеть это, господин мой Фарамир, как и доблесть и силу воинов Гондора, - дважды она сражалась подле Следопытов и Боромира, дважды лицезрела их отвагу и стойкость даже перед лицом смерти, и пусть старший сын наместника Дэнетора воин из искуснейших, ненамного уступали ему его люди. Что уж говорить тогда о его брате, которому не иначе как неосмотрительно предложила состязание. "Не удивлюсь, если победит", - и порадуется, вестимо. И будет гордиться тем, что довелось с таким искусником состязаться - уже гордится.
"Глаз мой пускай острее, а удача легко может обернуться спиной", - прямо как в бою.
Вот и выстрел Фарамира, казалось бы, точно в цель направленный - а кто же иначе стреляет? - чуть промахнулся. Малейшее дуновение ветра, легчайшее - и все, сместилось выше центра.
- Прекрасный выстрел, господин, - не лукавила, ведь и правда таковой. Будь они в бою, врагу не миновать гибели. Но они не сражаются сейчас, если что только с незримыми противниками, тех представляя стоящими перед деревянным щитом, служащим им мишенью. Порой так бывает удобнее, проще стрелять, ненависть свою и отчаяние отпуская прочь с каждой устремляющейся к цели стрелой. Сколькие срывались с тетивы ее лука долгими вечерами по возвращении с долгих дозоров на границе Лесного королевства и Тьмы? Скольких противников так поразила в минуты отчаяния и переполняющей некогда чистое эльфийское сердце злобы, неистовой и жаркой, раскаленной, подобно жидкому пламени Ородруина?
Выстрел - Тауриэль хмурится, когда видит алое оперение левее центра. "Проиграть человеку?" - мысль игрива, горделива и возмутительна одновременно, и эллет, дождавшись своей очереди, снова стреляет - и снова левее, самую малость ниже предыдущей.
Вот вам и эльфийская меткость, будь она неладна.
- Похоже, удача на твоей стороне, господин мой, - ей и в третий раз не удается попасть, и удивление пронзает насквозь. Как это так? Она - эльф, прежний капитан стражи, способная попасть пауку в глаз с большого расстояния, имеющая опыт более чем пять с половиной сотен лет, неспособна хотя бы одной стрелой угодить прямо в цель?! В чем дело? Ветер то или верный глаз подводит? Или рука ее уже не так тверда, как раньше?
- Что же, правила есть правила. Задавай свой вопрос, какой только пожелаешь, господин мой. А то и не один - я вовсе не прочь ответить сразу на три, - несмотря на недовольство собой, эллет тепло улыбается младшему сыну наместника, шагнув в сторону мишени - собрать стрелы прежде, чем продолжат дальше. Ей и самой любопытно услышать его вопросы, ведь столькое он может пожелать узнать. Но станет ли беспокоиться за брата? Станет ли спрашивать ее как оказалась здесь, в Минас-Тирите, и по доброй ли воле пришла в эти земли? "Брось, Фарамир не таков", - действительно, чего это она. Он всегда учтив и добр, и участие в его взгляде, когда они с Боромиром возвратились в Белый Город с различными вестями, в том числе, и о том, что обрели друг в друге больше, чем просто соратников, - это участие она никогда не забудет.
- Так что же ты хочешь знать?

Тень на кратчайшее мгновение касается едва тронутого южным солнцем лика Фарамира, столь же скоро исчезая с дуновением коварного горного ветра - Тауриэль надеется, всё же, что не подумает сын наместника, будто эллет поддалась ему. Ибо то не сделала бы и в состязании с самим лордом Денетором - не такова её натура, дабы подобным оскорбить равно соперника и себя.
Оттого на предложение следующим днем вновь испытать свою меткость и умение - и удачу, раз на то пошло, - отвечает охотно и радостно. Нет уж, на сей раз не проиграет, будь Фарамир хоть трижды стрелок искуснее.
- С радостью спущу с тетивы и дюжину, и два десятка стрел в обмен на столько же вопросов, - по одному на каждую, всё верно, - ежели то вновь сведёт нас, - поистине, в отсутствие Боромира лучше компании его брата ей было не найти. Сам же старший принц немало доволен станет их дружбе, ежели таковой суждено зародиться - и Тауриэль того желала. Быть семье возлюбленного не чужаком, в одночасье занявшим сердце Боромира, но другом, сестрой и дочерью, пускай последнее... Увы, не по нраву она лорду Денетору и едва ли в силах то изменить - сердцем чувствовала.
Померкла на миг радость во взгляде, безошибочно устремившемся на север, к далёким лесам, и так уж совпало, что вопросы Фарамир тогда прозвучали, когда вспомнила того, кого названный отцом величала по сей день. А ещё прежним королём, ибо ныне иного владыки, кроме как Наместника Гондора, у неё не было - клятву её, произнесенную подле Белого Древа на первом рассвете в Минас-Тирите, засвидетельствовал сам сын наместника, дороже которого никого у неё не найдётся.
А вместе с ним и его народа, радушно привечавшего эльфийку и принявшего её. И кажется Тауриэль, будто слышит истинный вопрос Фарамира. Тот, что долгие годы её сердце тревожит и гневит. Тот, по вине которого покинула родину.
Собрав стрелы, по счастью, целые, и положив их в колчан, Тауриэль отступает обратно к скамья и, наконец обрывая недолгое молчание, произносит, печально и с потаенной болью и гневом, огнём сверкнувшим во взгляде:
- Со времени Первой Эпохи многое изменилось и многие союзы оказались разрушены или забыты, а тот, что связывал эдайн и эльдар, не зря именовался Последним. Увы, господин мой, моих собратьев всё меньше в этих краях. Те, кто некогда прибыли из-за Моря уходят обратно, - и невольно странная смесь презрения и доли понимания просачивается в голос, - тогда как такие, как я, сражаются в своих краях. И погибают под сенью родных лесов, уверенные, что тьма победит.
"Знакомо, не так ли, капитан следопытов?" - Лихолесье и Гондор слишком схожи в своей борьбе. И столь же одиноки в ней.
- Поверь, я немало размышлял об ответах на подобные вопросы, - мановением ладони Тауриэль приглашает Фарамира уйти со стрельбища на мощеную тропу, идущую меж белокаменными зданиями к Древу и острию уступа, делящего верхние ярусы надвое.
- Быть может, мне недостаёт мудрости наших владык, дабы понять. В бытность свою капитаном стражи Лесного королевства, я не раз желала выйти за границы леса и помочь жителям окрестных селений, но король... - она не желала осуждать его, не желала представлять его перед Фарамиром жестоким и безразличным, ибо Трандуил не таков. Не к эльфам. Но ко всем остальным.
- Долгая жизнь означает долгую память. В том числе и о том, что людьми давно позабыто. Ты говоришь о временах Первой Эпохи и Маэдросе, - об этом нолдо ей рассказывали те, кто пережил братоубийства в Менегроте и Гаванях Сириона, и почитания к нему она точно не испытывала, - ты читал о них в легендах и хрониках, а король Трандуил жил в те времена. Он помнил вероломство того же Маэдрос и его братьев, разрушивших Менегрот и убивавших своих сородичей во имя драгоценных камней. Он помнит, как наугрим убили короля Тингола. Что до эдайн... Отнюдь не все ценят вашу жизнь, господин мой. "Сегодня, завтра или через год - они умрут, ибо они смертные" - так говорил он. Людская память коротка, как и их жизнь, - Тауриэль не позволяет горечи чёрным ядом просочиться в сердце, - а союзы живут пока о них помнят и в них верят. Пока обе стороны чтят друг друга. Пока доверяют друг другу. А доверия этого давным-давно нет.
Они выходят из тени строений под яркие жаркие лучи полученного солнца и то теплом своим словно избавляет от подступившего холода мрачных слов эллет. Та неожиданно улыбается, мягко и столь же тепло, и говорит:
- Но, думаю, надежда ещё не потеряна, а мои сородичи, все же, ещё не покинули Средиземье и продолжают сражаться. А значит, мы не одни, - и это "мы" произнести уже легко, причисляя себя к народу Гондора, - и время вспомнить старые союзы скоро настанет, - и да не станут эти слова предзнаменованием дурного.

Вновь молчит она, смотрит вдаль, к далеким отблескам страшного пламени за высокими горами, покрытыми гибельным пеплом. Вопрос Фарамира уместен и справедлив, более того, отголоски его не первый раз на уме у нее появляются, закрадываются тенями посреди счастья, что ей удалось познать здесь, в Белом Городе у подножия Миндоллуина. Тени эти омрачают порой взгляд ее, к далеким родным лесам обращающийся, и тяжелят руку в мгновения, когда пером выводит слова о прежнем своем доме - повествование о Великой Пуще и ее исконных обитателях-эльфах пока не закончено, лежит раскрытой книгой на столе в покоях Боромира, ожидает своего часа. Удастся ли закончить перед отбытием? Едва ли, - Тауриэль вздыхает, мыслями возвращаясь к сказанному Фарамиром, и с тем вместе тщетно стараясь ответить на его вопрос так, чтобы без терзаний.
Не будет такого. Ибо выбор, чувствовала она, однажды встанет перед ней, и каков будет он, ей до конца неведомо здесь и сейчас.
- Я не знаю, господин мой, - так и говорит, не отводя взгляда от далеких Эфель Дуат, - не могу ответить тебе ибо неведом мне верный ответ. Сердце твердит мне о верности твоему брату, о том, чтобы не смела и думать об уходе с земель, приютивших меня и одаривших счастьем. Сердце разрывается сейчас уже, едва только пытаюсь представить каково то может быть - покинуть Боромира на неизвестный срок, уйти, оставив его здесь, не зная что с ним и в добром ли он здравии. Ибо там, где ты видишь возможность лишиться генерал-капитана Гондора в самый грозный час, я знаю - он не пойдет со мной. Он останется. И это... - Тауриэль тяжело вздохнула, опустила глаза к светлому камню под ногами, пряча во взгляде немалую боль от того, чему, возможно, и не суждено случиться. Нет, думалось ей, и сам Фарамир понимает какова любовь его брата к родному краю. Знает лучше нее сколь сильнее та любой прочей связи, будь та даже и с женщиной, похитившей большое сердце и подарившей взамен свое.
"И это принесет нам обоим немало страданий", - ей не хотелось думать, не хотелось ни на миг представлять разлуку с любимым. Не хотелось думать, будто подобное возможно.
Однако, если придется выбирать...
- Владыка Трандуил изгнал меня из родных краев, хоть когда-то был мне наставником и именовался едва ли не отцом - он взял меня под опеку, когда погибли мои родители. Но мой пылкий нрав и нежелание повиноваться тени тьмы, накрывшей, похоже, и его, проникшей в его сердце отчаянием, непримиримостью и горечью... Нрав мой привел меня туда, где я сейчас. По законам моей родины, мне более нет места под сенью древ Великой Пущи. Но твой брат сказал когда-то, что не оставил бы своих земель. Что вернулся бы и даже будучи изгнанником защищал свой народ. Я же ушла. И вот уже семь десятков лет нет ничего, о чем я бы жалела более этого.
Кощунством могут показаться слова эти, ибо лишь благодаря уходу из Лихолесья повстречала Боромира и его семью, увидела множество различных земель - в этом мире и ином. Но все же, вина год за годом подтачивала ее решимость, принуждала возникнуть сомнениям в правильности выбора.
А значит, тот может быть изменен.
Может и не сейчас.
Проклятье, - ладонью проводит по лбу, касается пламени волос. Не подобного наплыва размышлений ждала она от разговора с Фарамиром. Скажет ли он что-либо своему брату? Поведает ли о тревогах Тауриэль, тех, которые Боромиру пускай и известны, но не столь хорошо? То не станет причиной раздора меж ними, ибо любят и верят друг другу. Только не станут ли думы чаще обращаться к будущему, в котором неизменно расстаться придется?
Когда-нибудь да придется, будет то из долга или по воле судьбы, отнявшей у эдайн долгие жизни их старших братьев. И Тауриэль знает - она возвратится к возлюбленному своему что бы их не разделило. В ином ли мире, в далеких краях или Чертогах Мандоса она отыщет путь к нему, в чем клялась под сенью южных лесов.
Эллет поднимает взгляд свой к сыну Наместника, смотрит на него прямо, но с тенью печали на светлом лице.
- Ныне я здесь. И, буде на то воля Единого, никогда не покину Гондор. Однако, случись судьбе предоставить мне выбор, я уйду, дабы избавить сердце от тяжкого бремени. А затем вернусь к тому, в чьих руках это сердце навеки. А еще, к тебе, господин мой, к Гондору и к Белому Древу, - а то, повидавшее немало горя и радости, едва слышно согласно скрипит древними ветвями, будто согласное.