Я помню, как вся жизнь Кэтрин проносится у меня перед глазами. Помню, как бегу через лес... Я увидела Деймона, обняла его, а потом...

Ничего.

Это было три недели назад. После того, как я сидела у её постели. После того, как простила её и сожалела о том, как жестоко и несправедливо перевернулась жизнь девушки, которая всего-навсего полюбила.

Кэтрин словно вырвала моё сердце и забрала его себе. Я прекрасно понимала, что это в её духе. Но, когда Пирс находилась на смертном одре, хотя бы в этот момент, я ждала искренности. Хотя бы один раз. Но нет. Кэтрин не была способна на это. Кэтрин всегда оставалась собой. Красивой и бездушной. Думающей только о себе. Никогда об искуплении. Она была готова сжечь ещё тысячи душ, лишь бы спасти собственную задницу.

Я была совсем не такой. Я верила даже в неё. До последнего. Я хотела, чтобы она воспользовалась шансом на прощение. Но она снова воспользовалась мной, оставаясь верной собственным принципам. И да, в сложившейся ситуации была виновата я. Я поверила, я дала шанс. И я допустила, чтобы она разбила ему сердце.

Как это было, Деймон? Как она сделала это? Наверное, я не прощу себе этого. Не смогу.

Приходилось ли вам выпадать из жизни на несколько недель? Полностью исчезать. Дарить свою личность другому человеку и оставаться где-то там, на самом дне сознания, за пределами возможности как-то повлиять на происходящее. Чувствовать то, что чувствует она. Слышать в голове её-не-свои мысли. Перестать быть собой.

Теперь я понимаю, как это страшно. Ощущать, что все твои близкие на самом деле не знают тебя. Не могут понять, что рядом не тот человек, которого они знают всю жизнь. Это чувство бесконечного одиночества и пустоты, которая сжирает разум.

Я могла держать равновесие только благодаря часам, проведенным с телефонной трубкой в руках. Деймон вселял надежду, что всё это прекратится, и мы сможем увидеться, не желая убить друг друга. На самом деле я не верила в то, что инстинкт и желание убивать будут сильнее всего того, что нас связывает. И не допустила бы даже мысли о том, какие будут последствия, если бы Стефан не продемонстрировал, поддавшись моим просьбам дать ещё крови.

Деймон обещал мне устроить незабываемую ночь, говорил, как глупо выглядела Кэтрин за партой и что наверняка она внушила каком-нибудь студенту сделать все мои домашки. Он отвлекал меня, как мог, не позволяя грустить. Я первым делом собиралась исправить ситуацию с учёбой и с Аароном. После того, как он узнал, что я вампир, после того, как я пыталась его убить, мы не разговаривали. И я даже не знаю, захочет ли он говорить со мной, но мне нужно было хотя бы попытаться.

Было тяжело оставаться одной в молчаливых стенах, чувствовать, как накатывает это состояние. Медленно, но безжалостно. Но лучше одиночество сейчас, чем мучительная, и всё же быстрая, смерть. Стефан всё время был рядом и присматривал. До тех пор, пока не появилась зацепка, как обратить действие яда в моей крови. И если бы Кэролайн не была так настойчива, он бы ни за что не оставил меня. Тяжелый кашель в телефонной трубке, затем капли крови на страницах моего дневника — того, где оставила свой след Кэтрин, пока меня не было. Дальше вирус проникал глубже. Он достал до мозга и отправлял мне все те картинки, которых я боялась больше всего. То, как Пирс, будучи мной, соблазняла Стефана. То, как меня не узнают родные, то, как она выбрасывает меня из моей жизни, занимая место. Стены больше не молчали.

— Аарон? Но почему тут нет твоих вещей? — Потому что меня тут нет. — Что произошло с тобой? Ты мёртв? Это... это я убила тебя? Что с твоей шеей? Только не говори, что это я убила тебя. Нет, нет, это неправда. Это не может быть правдой. Скажи мне...

— Эй, как там тебя зовут? Люк? Прости, Люк. Я должна обратить тебя. Мне нужна кровь вампира. И это не засосы. Это твоя подружка Елена пила твою кровь.

— Лив, выбор очень простой: или ты опустишь завесу, или умрёшь.

Я вырвалась. Я была свободна. И я была ужасно голодна. Но сильнее голода меня преследовал он, он не давал мне покоя, находят за спиной, перед глазами, внутри меня. Он изводил меня, не говоря ничего, а я утопала в чувстве вины, убеждаясь, что его больше нет. Аарона больше нет. И это моя вина.

Улицы были одинаковые, я не знала, куда шла. Просто шла. Я не могла сфокусироваться на чём-то, кроме него. Он был всюду. — Аарон! Что происходит?!

Моих губ касается соленая густая влага. Я пью жадно, ненасытно, словно внутри всё давно высохло. Я не заканчиваю до тех пор, пока последняя капля не останется у меня на губах. И только тогда начинаю видеть и чувствовать то, что реально. Темную прохладную улицу. Непроходящую звериную жажду. Его руки. Где-то внутри радость от встречи. Но слишком глубоко. Я истерзана этим вирусом, прощальным подарком Кэтрин. Я не cмогу успокоиться, пока не узнаю, что произошло с Аароном.

— Деймон! Аарон преследует меня. Мне кажется, он где-то здесь. Он преследует меня, потому что я убила его. Я убила Аарона Уитмора...

Задыхаюсь от собственных слов, еле стою на ногах, но крепко вцепилась в его руки. Чувствую, как по ним пульсируют вены. Хочу проткнуть их и пить до изнеможения. Но всё это уходит на второй план по сравнению с тем, что стояло перед глазами и не стремилось покидать.

Отредактировано Elena Gilbert (2019-04-17 07:36:26)

Чем больше вампирской крови проникало внутрь и смешивалось с моей, тем отчётливее становилась реальность. Рядом со мной Деймон. Он нашёл меня. Не дал сойти с ума. Вернул равновесие. Но… что же будет дальше?

Если выбирать между вампирским вирусом и смертельным ядом оборотня, который давал галлюцинации и делал меня слабее физически, то определённо известное всем ранее изобретение Уитморов было самым безобидным из этого набора. Желание выпить всю кровь Деймона заглушали собственные демоны, галлюцинации, которые преследовали меня с самого кампуса. Но это пока… а дальше?

В конце концов, дальше мы или успеем, или нет, потому что яд оборотня отсчитывал, словно бомба замедленного действия, сколько мне осталось. Он бил изнутри — по сознанию, по телу, воспоминаниям, вытаскивая всё самое паршивое и делая возможно последний день хуже, чем он был сейчас.

— Деймон. Она выиграла. Кэтрин выиграла.
Проклятье Кэтрин Пирс продолжает существовать. Даже после собственной смерти стерва сумела проявить себя во всей красе и испортить жизнь окружающим. Вот только за что? За что она наказывала меня? Я, точно так же, как и она, не выбирала свой путь. Могла ли я хотеть пережить трагедию, потеряв сначала родителей, а потом практически всех близких людей по очереди? Разве нужно было наказывать меня больше, чем это сделала жизнь? Кэтрин была моим партнёром по несчастьям, и не осознавала этого. Ни мне, ни ей, не выпала счастливая жизнь. Долгая — да. Но обе мы испытали слишком много, чтобы спокойно пережить всё это. Именно поэтому я была готова простить её. Я хотела, чтобы она была свободной и счастливой в тот момент, когда делала последние вздохи. Я была с ней честной. И думала, что она тоже. Но, видимо, Пирс не была готова прощаться ни с кем, кроме меня, раз напоследок оставила подарок. Даже на той стороне она хотела продолжать изводить меня. А ведь я думала, она устанет. Какая ирония. — Кэтрин превращает меня в то, чем я не хочу становиться. Я чудовище.

Осознанность больно бьёт по чувствам. По телу. Руки начинают подрагивать в такт губам. Я вцепляюсь в него сильнее, чтобы остановить это. — Лив, новая ведьма, я чуть не убила её. Я была готова обратить студента, с которым подружилась Кэтрин. Я хочу убить друзей, Деймон… Я убила его. Я убила Аарона Уитмора.

А что сейчас? Сейчас я смотрю на тебя и хочу убить тебя, Деймон. Разве это не самое худшее, что могло с нами случиться? Пока я здесь и я держусь. Но… что же будет дальше? Через сколько минут я не смогу сдерживать этот звериный зуд в горле и наброшусь на тебя? И как ты справляешься с этим? Я знаю, что ты делаешь это ради меня. Ты на многое способен ради меня. Но где-то существует предел, после которого ни я, ни ты не сумеем. Ты всегда говорил верить. Просто верить тебе. И я верила, это сдерживало животный инстинкт и давало держаться рядом.

Это был чудесный день. Я, наконец, спустя целых три недели, могла говорить с тобой. Я могла говорить и слышать, как ты отвечаешь мне. Мы болтали о куче всяких глупостей и о серьёзных вещах. Мы шутили и не собирались сдаваться. Мы строили планы — на завтра, послезавтра и дальнейшее будущее. Мы фантазировали, и это был лучший день из последних, которые мне удалось прожить. А может и последний. Но спасибо тебе.

Я останавливаюсь. Замираю. Даже не дрожу. Последние слова, которые ты сказал, были … не галлюцинацией? Это было по-настоящему? Ты так медленно и внимательно говорил мне их, пытаясь донести, что это правда, пытаясь достучаться до моего разума, преодолевая яд, распространяющийся по крови. Не я, не даже Кэтрин. Ты. Ты убил моего друга. Но…

— Что? Почему? — Я выхожу из минутного ступора. Что мне сказать? Мне больше нечего сказать. Сказать, что мне жаль? Боже, это ведь так глупо! Да, чёрт возьми, мне жаль, и ты без моих слов знаешь это. Сказать, что я разочарована? Ты и так знаешь. Что мне больно и что это не от вируса, а от твоей правды? Ты знаешь всё это. Может быть, лучше молчать? Может, так всё окажется галлюцинацией, последствиями яда оборотня, закипающего в жилах? Но ведь только мы оба знаем, что не окажется. — Это из-за вируса? Ты хотел обратить его?

Конечно. Это всё вирус. Но какое это сейчас имеет значение? Его больше нет. Я не успела поговорить с ним. Я не смогла проститься и сказать, что мне жаль.

Карман куртки Деймона завибрировал. Кэролайн словно знала, что не стоит сейчас звонить. Даже с такими новостями. Обычно блондинка врывалась, вся такая яркая и громкая, и сразу переключала внимание на себя. Но сейчас как будто знала. Поднимаю взгляд от экрана его мобильного и опять молчу. На этот раз не знаю, что говорить. Хэппи энд? Нет, чёрт возьми. Уже нет. Чудесный день уже не такой чудесный, хоть я и буду жить, хоть и избавлюсь от опостылевших глюков. Но может быть с ними сейчас даже проще? В них можно забыться, раствориться и сделать вид, что всего этого не происходило.

Сейчас ведь должно было наступить облегчение, да? Но нет. Оно не приходит. Тут только отчаяние и его глаза, испуганные, напряжённые, внимательные. Я смотрю в них, но опять, словно сквозь. Неужели нельзя было просто умереть?

Насколько хватит моего заряда, чтобы ты продержался и не накосячил, Деймон? Насколько хватит дней без меня, чтобы ты не стал прежним плохим братом — убийцей, жестоким вампиром, который приносит людям боль и наслаждается этим? Только не говори мне, что я зря верю в тебя. Зря противостою всему миру и тебе, что сложнее всего на свете, доказывая, что ты сам себя не знаешь? Я ведь так долго вынимала из тебя это хорошее, настоящее, которое ты спрятал после того, как Кэтрин впервые разбила тебе сердце. Ты был уверен в том, что в тебе собрано всё плохое, сконцентрировано, что невозможно принимать залпом, не разбавляя.

Это ли не доказательство того, что все эти истории про двойников, которые должны быть вместе — полная чушь? Ты ведь не сможешь без меня. Смотри, прошло каких-то три недели. Ничтожный срок для вампира. Но ты уже не справился. Когда-то ты говорил, что самый отстойный вампир — это Стефан. Но посмотри сейчас на себя. Это ты слаб, это ты облажался, уступив ей. Это ты сорвался, поверив, что я не для тебя, перечеркнув всё то, что я говорила тебе когда-то. Забыв того Деймона, которого я нашла глубоко внутри тебя и полюбила.

Я, словно криптонит, держу тебя в равновесии и делаю слабым, слабее, чем ты мог себе когда-то представить. Я, словно тот яд, который сейчас течёт по моим жилам. А что было бы с тобой, если бы они не успели? Если бы Кэролайн не отправила эту смс и — мы бы просто ждали, когда всё это закончится? Ты бы огорчил меня, разочаровал и попрощался. А потом? Потом вырезал бы пару городов — и тебе было бы мало. Потом тебе всегда было бы мало, и спас бы только чудесный кол из запасов Никлауса и несколько веков в его семейном склепе. Или яд оборотня, пущенный по венам, как у меня.

Кэтрин, Кэтрин, снова Кэтрин. Ей оказалось мало убить меня вместе с собой. Она захотела большего, как и всегда. Удивляться? Нет, тут нечему. Она просто продолжала оставаться собой, сохраняя репутацию той, кто сделает в миллион раз хуже, чем вы ожидали. Кэтрин Пирс хотела Стефана. Она всегда хотела только Стефана и играла с тобой, Деймон. Она не заслуживала никого из вас, но вы по глупости оказались под её влиянием, как и все те, кого она когда-либо хотела. Спустя годы, наверное, ты чувствовал себя жалким, осознав всё. Осознав, в какие игры играл. Осознав свою роль в этой истории. Возможно, если бы не Кэтрин Пирс, ты бы не стал тем, кого так ненавидишь в себе. Ты ведь был заботливым старшим братом — и только после знакомства с Кэтрин и её многолетнего предательства стал тем бездушным зверем, которому было плевать, кого убивать, с кем спать, кому отравлять жизнь, просто издеваясь. Ты жил удовольствием от уничтожения чужой радости. Ты считал это правильным и справедливым. Ты отравил жизнь единственного близкого человека, оставшегося в этом мире. Долгие годы вы ненавидели друг друга и только после того, как появилась я, смогли возродить узы, которыми были крепко связаны.

Это ведь ты должен был понять, что она — не я. Это ведь ты провёл столько времени и со мной, и с ней. Ты ведь знал все её приёмы, Деймон. Может быть, тебе оказалось всё равно, кого любить? Может быть, она вполне смогла бы заменить меня, если бы не хотела твоего брата? Чёрт, да как это могло произойти? Неужели ты… не смог. Я ведь верила в тебя. Всегда. А ты никогда не обманывал. Ты всегда умел найти выход, и что же случилось? Как ты допустил эту… «случайность»?

В голове пульсировал яд, он смешивался с нервами — и давал неизвестную моему разуму химическую реакцию. Было бы проще, если бы меня поджигали. Было бы не так обидно. Не больно — обидно. За ту Елену, которая три недели ждала, когда её сумеют отыскать, услышать, узнать где-то глубоко на дне сознания Кэтрин Пирс, которая отобрала её жизнь.

— Ты не захотел вспоминать это даже по телефону… Нет, я не собираюсь уничтожать тебя ещё больше, чем успел ты сам. Ты ведь уже достаточно времени провёл с собственными мыслями после того, как это случилось. Меня не было рядом. Я не смогла ничем помочь тебе. А ты, веря что всё это правда, был способен на многое. Когда тебя достают из панциря, за которым прятался всю жизнь — и медленно прокалывают, давая прочувствовать каждым миллиметром. Когда тебя с высокой скалы, на которую помогли забраться, резко швыряют вниз, оставляя без всех обретённых надежд. Когда ты остаёшься один наедине с собственными самыми дикими страхами. Ты не сильный вампир, который всё переживёт. Ты тот, чьё сердце вновь пострадало от Кэтрин. Это становится традицией — и она определённо мне не нравится. И поверь, когда я её встречу  на том свете, я не побоюсь отомстить за тебя. Я ведь сильная девочка, ты знаешь. А она никогда не пугала меня. Я уже сейчас готова взять все слова о прощении обратно. Может быть, яд оборотня — не так уж и плохо?

— Поважнее, чем то, что мой друг убит? Деймон… — Смотрю с укором. С тяжестью, которая скопилась внутри. И которую я не позволила себе на тебя выплеснуть. Тебе определённо хватит той, что есть сейчас. Ты знаешь меня слишком хорошо. Я много раз была готова отдать собственную жизнь в обмен на безопасность близких мне людей. А сейчас ты говоришь, что моя жизнь чем-то лучше, чем его. Но я промолчу. На этот раз не стану ещё больше винить тебя. Потом, когда вирус не будет так жечь горло, когда будет чуть легче по прошествии времени и принятия случившегося, мы сумеем поговорить об этом, сохраняя равновесие. Сейчас мне хватит того, что Аарона больше нет. Дай я просто погрущу об утрате того, кто сумел стать мне другом.

Я не успела ответить, мы оказались в машине — и уже мчали на бешеной скорости в особняк. Он выжимал всё, что могла позволить «Камаро», и даже больше. Он старался успеть добраться до того, как наступят последствия. До того, как голод станет сильнее нас. До того, как мой мозг вновь откажется воспринимать реальность и отправит в дебри самый страшных переживаний. Он гнал туда, где ждала вновь обретённая надежда — антидот вампирского вируса, который сегодня стал причиной чего-то хорошего. Тех наших долгих телефонных бесед. Сейчас, после всего, что я узнала, они не стали для меня хуже. Они поддерживали меня и желание выживать.

— Хотела бы я не думать. Не знать. Но столько последствий. Я не сумею закрыть глаза и жить дальше, словно этих трёх недель не было. И ты знаешь это. Я буду стараться, пытаться, цепляться за что-то, выживать. Но ничего не будет как раньше. Она сумела сделать так, чтобы я искала причины жить. Я не Кэтрин Пирс — я никогда не стремилась выживать. Даже наоборот. Слишком просто готова была расстаться с этим миром.

Когда ловишь глюки, любая дорога кажется вечностью. Когда тебе нестерпимо хочется крови любимого человека — вечность превращается в больную, испытывающую тебя бесконечность. Мы были уже у особняка. И у меня заканчивались силы быть с ним рядом, в одной машине, терзать пальцами ремень безопасности только для того, чтобы не наброситься на него. — Лучше тебе выйти с той же скоростью, с которой мы оказались внутри. Просто поверь мне. Если я начну, то не остановлюсь.

Фраза, вроде бы брошенная небрежно по ветру, ещё долго крутилась в голове. Не отпускала наравне с вирусом и ядом оборотня в моей крови. Мы всегда боролись за нас, преодолевали миллионы препятствий, даже Кэролайн со временем стала более снисходительно относиться к тому, что мы вместе, хотя это казалось невозможно. Ты был готов бороться ради будущего со мной, готов был на сколько угодно испытаний ради хэппи энда, который, сквозь столько времени обманов и ожиданий, по праву заслуживал без всяких там «но».

Ты был убийцей, ты был плохим человеком, ты был тем, кто пытался отравить жизнь собственного брата настолько, насколько это возможно. Ты был солдатом, которым гордились бы его родители до последнего вздоха. Ты был тем, кого я приняла. Потому что быть и казаться — разные вещи. Потому что я знала, как расколоть уютную скорлупу, в которой ты проживал доставшуюся тебе вечность, состоявшую из одиночества, боли, самобичевания и попыток закопать себя ещё глубже. Ты был тем, кого я никогда не меняла. А лишь помогла открыть сердце, замурованное за возведёнными тобой стенами отчаяния. Ты был всеми этими людьми, и всех их я принимала. Я принимала тебя тем, кто ты есть. С дорожкой из трупов, которая стелилась позади, с внезапными переменами и безумными решениями, с добрым сердцем, которое боялось разбиться снова.

Вот только она разбила его снова. Дважды. Я собирала тебя по кусочкам, по взглядам, вздохам, по мизерным крупицам правды, которую ты нехотя, но выдавал, которую ты признавал на секунду — и убегал, словно ничего не было. По иголочкам, острым, больно ранившим меня неоднократно. Но без тебя я не могла быть той, кто дышит полной грудью, кто чувствует себя вновь живой.

Я не стала ничего отвечать. Не сейчас. Не тогда, когда ты впиваешься взглядом в дорогу и вдавливаешь педаль так, что та трещит под напором. Не тогда, когда в голове пульсирует тонкой жилкой желание убить друг друга, дабы унять этот опостылевший зуд в горле. Скоро. Осталось продержаться совсем немного.

Запивать лекарство человеческой кровью и испытывать облегчение казалось лучшим из того, что я испытывала за долгое время. Ушла ненасытная внутренняя борьба с самой собой. Ушли царапины, которые изнутри рвали глотку на части. Ушло то ощущение, словно содержимое вен закипает и плавит. Я могла дышать ровно и спокойно, находясь рядом с тобой. Осталось только то, что сверлило голову всю дорогу. Осознание кучи ошибок, которые уже не исправить. Осознание того, что нас не починить. Тебе нельзя стереть из памяти момент, когда сердце снова было по кусочкам. У меня нет такого клея, который исправит и изменит всё, что было.

Беру из твоих рук бокал с янтарной жидкостью, который вряд ли поможет. Если только в качестве лекарства для смелости. Оно ведь и правда сейчас не помешает. Забираюсь с ногами на диван, перекатывая жидкость на кончике языка, слушаю тебя.

Тебе всегда было сложно говорить правду, признавать те вещи, которых ты боишься в себе. Это ведь я принимаю тебя убийцей. Не ты, я. Тебе проще сказать, что ты — не тот, кем я считала тебя, не тот, в кого верила, не тот, которого пыталась доставать с самого дна, переделывать в другого, которого хотела видеть перед собой. Тебе проще убить, чем бороться. Ты был готов бороться только лишь за нас. А когда «нас» не стало, когда Кэтрин, притворяясь мной, убедила в том, что я в тебя больше не верю, бороться стало не за кого. Вся проблема именно в этом, не в том, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Я не лучше тебя. Тебе важны только «мы». Но когда тебе нужно бороться за себя, за настоящего себя — того, которого я так долго доставала из скорлупы — ты бежишь. Умываешь руки кровью. Разбиваешь надежды и бежишь как можно дальше от себя, от меня, нас.

— Дело не в Аароне, Деймон. Не в Кэтрин. Не в том, что она бегала за Стефаном. И даже не в нас. Дело в тебе. Без меня ты не хочешь быть тем, кем являешься. Ты идёшь и совершаешь ужасные вещи, доказывая себе, что ты плохой. И так не должно быть. Так не может быть. Это ядовитые отношения. Ты срываешься — и от этих срывов страдают мои близкие. Сейчас это Аарон, а завтра… может быть, Бонни? Или Джереми? Кто будет завтра, Деймон? Сумеешь ли ты простить себя, если они пострадают? Сумею ли я? Ломая себя в очередной раз ради тебя, да. Я сумею. Перешагнуть так, как делала уже сотни раз. Принять тебя после очередного стекла в горло. Но правильно ли это? Справедливо ли по отношению к ним? И я знаю, что, когда придёт момент, я сделаю этот шаг так просто, словно у меня и выбора-то не было.

Любовь — вне времени и обстоятельств. Любовь — вопреки. Вопреки разуму, построенным стенам, собственной гордости и воле. Любовь бережёт, питает энергией и ломает к чёртовой матери всё вокруг. Её нельзя предугадать, спланировать такой, какая она должна быть. Она способна убить, отравить, стереть. А я не хочу продолжать терять одного за другим родных людей. Достаточно жертв, слёз, боли. Я хочу свой хэппи энд. Заслуженный. Настоящий. Наш, когда ты сумеешь признаться сам себе, кто ты такой, сможешь не сломаться даже тогда, когда меня не будет рядом. Теперь, смотря на тебя уже без желания убить, могу, наконец, почувствовать всеми клеточками, как скучала. Но… что же с нами будет, Деймон? Рука с бокалом вздрагивает, пытаюсь унять эту дрожь, но она — всюду, по всему телу, по языку, по венам. И я знаю, что не перестану бороться, не позволю тебе сдаться, но не вижу никакого выхода. Вижу только как мы споткнулись о самих себя.

Отредактировано Elena Gilbert (2019-04-30 06:06:15)

Мы всегда знали правильный ответ и боялись его произносить. Чтобы он не стал очевидной правдой. Потому что он и есть та правда, которая всё портит. О которую мы спотыкаемся каждый раз, когда что-то идёт не так. Когда кто-то страдает [из-за нас]. А сколько раз такое было, Деймон? Я перестала считать.

Я перестала считать, сколько раз вытаскивала тебя из состояния отрицания происходящего. И каждый раз, когда ты что-то портил, я ненавидела тебя, говорила себе, что это неправильно, кидалась на шею Бонни или Кэролайн, погружалась в ванну, громко врубая радио, литрами вливала в себя чай с ромашкой или что-то покрепче. И потом перелистывала страницу.

Обнуляла твой счёт плохих поступков. Верила в то, что это был последний. Но это не первый и уж наверняка не последний. Вот только я всегда слишком верила в тебя, убеждая себя, что больше ничего плохого случиться не может. Потому что уже хватит — потому что лимит исчерпан. Вот только я не понимала одного: никакого лимита не существовало. Это была вечность, бесконечность, как наша новая «жизнь» — та, что случилась после смерти. В которой я полюбила того, кто всё время ошибается.

Проблема в тебе? Не думаю. Проблема в том, что каждый раз я готова закрывать глаза и идти дальше. Проблема в отсутствии воли, мозгов, граней, за которые переступать не должны. А я переступаю. Каждый раз я беру тебя за руку и иду к этому краю. Теряю родных, теряю себя — ту, какой я была, когда была жива. Теряю всех в обмен на тебя. И каждый раз я готова на этот обмен. Он кажется мне справедливым.

Почему-то все мои близкие как один готовы рисковать собой, оберегая меня [и даже тебя] от опасностей. Чёрт возьми, даже Бонни, моя лучшая подруга, которой ты испортил жизнь, убив её мать, была бы готова отдать свою ради того, чтобы мы были вместе. Впрочем, она уже отдала её ради моего брата, которого ты убил. Ты! А я? Я… просто сумела пережить это. Выключила эмоции, спалила дом, но в конечном счёте всё же пережила. А так не должно быть. И, задавая себе вопрос, пережила бы я твою смерть, знаю ответ. Как и ты. Но ведь это неправильно? Неужели ты — нужнее? Да.

Когда это случилось, Деймон? Когда ты стал единственным смыслом, светом, на который я, как мотылёк, лечу, увидев слабое отдалённое свечение? Когда я отключила голову, врубив рычаг оголённых беззащитных эмоций? И почему ты позволил мне стать такой? Хотя… я ведь не спрашивала. Я просто выбрала тебя, а не Стефана. Тогда и отключила. И на самом деле этого выбора не существовало.

Мы оба знаем все ответы. Мы оба их боимся как самого страшного, что могло бы с нами случиться. Мы оба никогда не сможем признать это и оказаться готовыми к такому повороту. Никогда. И это слишком трудно для тех, у кого впереди вечность. Вечность без тебя? Нет. Её не может быть даже в самой страшной дыре моего сознания.

Вместо слов у меня ком в горле. Лучше ком, чем признание той правды, которая нас убьёт. А тебя — уже в третий раз. И ты не выдержишь в третий. Да и первых двух не должно было случиться. Однако… Как мы это перешагнём? Как перешагнуть, если потерял веру, себя? Если в лабиринте нет выхода — потому что он зациклен.

— Ты сломал Аарону шею — и я всё ещё здесь, вот какое влияние у тебя на меня! — Я с грохотом поставила опустевший внезапно бокал и встала с дивана, делая шаг навстречу. — Если смерть моего друга — последствия нашей с тобой связи, значит и его кровь на наших руках, Деймон. Неужели ты не понимаешь?! Дело ведь в том, что так будет с остальными. — И ты это знаешь. — Вот только я каждый раз буду тебя защищать! Я каждый раз буду находить оправдание, закрывать глаза на правду, которую мы оба знаем! Каждый раз ты будешь заставлять меня изменять моим принципам, идти против всего, во что я верю... потому что я люблю тебя!

Наверное, ком — это лучшее, что могло бы сейчас спасти нас. Но он вылетел, и за ним — громкие вопли, потоки правды — той, которая обжигала, которую мы оба боялись, но понимали. Которая способна сжечь всё. И нас. Я смотрела в твои глаза. Не отпускала. Не была готова. И не буду. Я видела, как меняется их цвет, как пульсируют зрачки толи от алкоголя, толи от того количества честности, которая вырвалась наружу, замалчиваемая так много времени.

Разве есть путь? Какой угодно. Разве можно свернуть назад? Обойти это? Умирать в машине вместе с Мэттом под мостом «Виккери» сейчас казалось самым простым решением в моей жизни. Возможно, если бы тогда всё прекратилось, было бы намного проще. Если ты не твоя кровь в моём горле. Ты и тогда вмешался.
[icon]https://funkyimg.com/i/2TBjT.gif[/icon]

Отредактировано Elena Gilbert (2019-05-02 10:27:09)

Ты прав, Деймон. Любить хорошего парня гораздо проще. Хороший парень, которого я встретила, только потеряв родителей на мосту «Виккери», воскресил меня из тех остатков, сумел разбудить эмоции, заставил вспомнить, что я всё ещё жива, что у меня есть будущее, что я должна стараться это будущее реализовать хотя бы для того, чтобы те, кого со мной рядом нет, были довольны и горды за свою дочь. Что она не сломалась, не сдалась, не утонула в слезах_воде_разочаровании. Она встала и заставила себя жить. Хотя бы просто жить. А там, если повезёт, у неё будет та жизнь, которую она заслужила — с любимым человеком, детьми и телевизором, транслирующем глупые шоу по будням. Это то, чего я так хотела. Стать доктором, мамой, женой — и наслаждаться своим маленьким уютным счастьем.

Вот только мы не всегда получаем то, чего заслуживаем. Не всегда можно спланировать собственную жизнь. Даже не так: если мы начнём её планировать, она обязательно сломается и пойдёт не в ту сторону. Когда сломалась моя? Наверное, ещё до того момента, как я успела её представить. Я просто училась, старалась быть хорошей дочерью, заботливой сестрой, примерной ученицей старших классов и даже яркой участницей команды поддержки, хоть Кэролайн всё равно невозможно было переплюнуть.

Всего этого хотела Елена Гилберт — обычная девушка, в жизни которой не было ничего сверхъестественного. Вот только она уже родилась не той, у кого будет нормальная жизнь, унаследовав внешность Катерины Петровой. Она родилась дочерью не своих родителей. Ей всего лишь подарили детство в обычной семье. После пришлось платить по счетам — плакать, когда эту жизнь отобрали, рассыпаться на осколки, теряя сначала приёмных родителей, потом — настоящих, не таких обычных, не таких хороших, которые дали ей это детство.

Но ведь именно сверхъестественное дало возможность жить дальше. Я была там, в том самом автомобиле. Я должна была вместе с ними пойти на дно, оставив Джереми одного в целом мире наедине с таблетками, дарящими на время искусственное счастье. Я не должна была стать матерью, женой, любовницей. Той, чья кожа становилась прозрачной, чьи глаза застыли под парой метров тёмной воды — да.

И я всегда буду благодарна Стефану. За ту жизнь, которую он мне показал. За закаты на крыше. За возможность дышать, плакать, улыбаться, чувствовать. Даже ту боль потери.

Но можно ли это назвать вторым шансом? Всё, что было дорого, ушло. Началась другая жизнь другой Елены. Той, для которой смерти стали чем-то вроде постоянного спутника. Той, чьё сердце каждый раз сжималось от боли, но выдерживало. Той, которая каждый раз переживала случавшееся. Я стала смелее. Я стала жёстче. Я, в конце концов, научилась дёргать рубильник — и отключать эмоции тогда, когда дальше уже некуда. Это совсем другая жизнь. Совсем другой Елены. Не той, которая хочет сидеть на удобном диване, обниматься и готовить ужин в большой семье. Возможно, когда-нибудь, когда я встречу их снова, то буду хотеть этого. Сейчас все мои желания поселились в одном человеке. В том, который боится себя, занимается самообманом, прячется за миллионом плохих поступков только лишь потому, что ему так проще.

«Найти оправдание? Я плохой, Елена. Забыла?»

Ты каждый раз твердил это. А затем действовал — возможно только лишь для того, чтобы я поверила, чтобы разочаровалась и жила проще. Без тебя, наверное, действительно проще. Но вот только я теперь не умею. Забыть, зачеркнуть, сжечь всё, что между нами было. Проще, ты правда так думаешь?

Если бы я не знала тебя, то могла бы продолжить. Могла бы быть счастлива со Стефаном. Могла бы много чего сделать такого, чего хотела в той человеческой жизни. Вот только момент упущен. Ты просишь перестать любить тебя. Это действительно то, чего ты хочешь, Деймон?

— Не могу! — Костяшки пальцев совсем белые, в горле сухо, словно вирус всё ещё со мной, но эта сухость не от жажды, не от спиртного, которым старалась затмить километры острой правды, ворвавшейся яркой вспышкой в нашу Вселенную.

У нашей истории, у наших чувств, есть алтарь. Каждый раз, когда что-то случается, на нём новая жертва. Близкий человек, друг, невинный, случайно вставший между нами — неважно. Сколько их уже пострадало ради того, чтобы мы были вместе? Сколько ещё будет? У нас ведь впереди вечность, правда? Мы бесконечное количество раз будем терять кого-то и знать, что виноваты в этом, находить оправдания, забывать, а потом снова спотыкаться о самих себя. Сколько раз на нас с упрёком будут смотреть те, кто нам дорог? А что потом — что на той стороне? Все они будут благодарны за то, что оказались на этом самом алтаре? Может быть вот оно, наше проклятие двойников и расплата за право выбора?

Я знаю, как правильно. Я знаю, что мы должны сделать. Но никогда сумею принять это столь важное для нас решение. Наверное, тебе намного проще принять его — ты импульсивен, ты резок, ты умеешь брать — и отрывать. Головы, сердца… может быть, теперь сумеешь оторвать чувства? Если задуматься, особенной разницы ведь нет, Деймон. Мы ведь уже давно всё поняли. Может, не заслужили такого, но осознали неизбежность. Я никогда не сумею принять это, но ведь на весах судьбы моё «никогда» — как пылинка. Как маленькая потухшая звёздочка. Пускай и путеводная.

Наконец, ты подводишь черту. Слова слетают с губ. Вопрос, предложение, вывод — совершенно неважно, как это звучит. Просто кто-то должен был сказать, а кто-то согласиться. Я могу много раз спрашивать у Вселенной, почему каждый раз я должна чем-то жертвовать — начиная с родителей и заканчивая тобой. Но вот только не получу ответ. Может быть эта цена за жизнь, которая не должна была случиться? И если да, то я благодарна тебе за то, что ты был, что я узнала тебя, за то, кем я стала рядом с тобой. Я никогда не хотела становиться такой, ты прав. Но мне уже всё равно, кто я, ведь все мои приоритеты сбиты, а радар ценностей сломался, остановившись на тебе.

— Уже закончили. Это всё. — Я говорю это и смотрю в твои глаза. Это твой третий раз, Деймон? Ты правда готов смириться, выдержать и не сломаться? Потому что я — нет. Я ведь не верю в то, что сейчас происходит. Я говорю, не осознавая всего, что случится дальше. Я говорю и уже отрекаюсь от своих слов. Что сейчас будет? Уйду, забыв про все наши телефонные разговоры? Сотру твои обещания? Закрою дверь и просто буду жить дальше? Как всё будет? Ты представлял хоть раз ту реальность, где мы согласились на эту жертву?

Смотрю на тебя и отказываюсь отпускать. Сделаю шаг — и что дальше? Мы просто потеряемся. Мы просто не сумеем. Ни в одной из реальностей я не смогу перевернуть страницу. Вот только мы уже сделали это.

Отредактировано Elena Gilbert (2019-05-08 08:06:57)

Когда и как это случилось, Деймон? Как я полюбила тебя? Ты был всего лишь старшим эгоистичным и крайне неприятным братом Стефана. Ты старался сделать больно ему, себе, всем, кто вас окружал. И тем более мне. За то, что я — копия Кэтрин. За то, что я выбрала Стефана. Ты принимал это, не спорил с тем, что именно этот выбор — правильный, ты привык к тому, что твой брат достоин девушки, а ты — нет. Ты смеялся над тем, как судьба в очередной раз издевается над тобой, а затем сворачивал шеи, оскорблял, напивался и брал в постель очередную случайно подвернувшуюся особу, которая утром закончит как миллион других: в луже крови, с кучей переломов, пропитанную резким ароматом бензина.

Я влюбилась в другого Деймона. В того, кем ты становился, когда смотрел мне в глаза прямо, не прячась за грубостью, бокалом виски, фразами «я такой, Елена», сжимая мне плечи до боли. В того, который был готов принять себя настоящего, открыться хотя бы не целому миру, а лишь только мне, показать того доброго парня, героя, готового на всё ради собственного брата. Отчаянного влюблённого, готового прождать сто сорок пять лет и даже больше, сохраняя в сердце преданность. Того, кто мог смотреть на меня издалека, любить на расстоянии, лишь бы только я была счастлива. Ты был тем, кто привык смотреть со стороны. Терпеть до тех самых пор, пока не срывало крышу от несправедливости.

Я полюбила тебя не внезапно. С каждым взглядом, рождающим внутри химическую реакцию, сомнения в себе и тёплую боль. С каждым твоим хорошим поступком ради меня, брата, наших друзей /когда они ещё и вовсе не были твоими/. С каждой фразой, которая чуть шире открывала спрятанное от целого мира сердце, боявшееся разбиться вдребезги после сотни упущенных на глупую нечестную любовь лет. С каждым электрическим импульсом, возникающим от случайного прикосновения. Ты ведь не сразу решился на это, Деймон. Ты слишком долго ждать, терпел, думал, что так тоже вполне ничего, что ты — не герой, что недостоин счастливого финала. Лишь со временем ты оказался готов бороться за меня открыто, без всяких «но», без отведённого взгляда и брошенных вскользь фраз, задевающих за живое. Но ведь тогда я уже любила тебя. Ты даже не знал это. Ты был всего лишь готов бороться за меня, доказывать, что в любви нельзя думать математически и выбирать хорошего парня только лишь потому, что он — надёжный. Ты знал брата чуть дольше моего, знал его риппером, знал, что «надёжный» и «Стефан» временами вещи совершенно противоположные, но никогда не старался использовать это против него. Ты никогда не признаешь того факта, что сердце, которое бьётся в груди — слишком тёплое, никогда не согласишься с тем, что ты — не «плохой» брат, вот только мне не нужны эти слова согласия или отрицания. Я просто открыла тебя сама. Тогда, когда ты позволил это, когда перестал сопротивляться и стал чуточку честнее перед собой. Тогда я полюбила тебя.

Когда я умерла, повторяя судьбу родителей, твоя кровь, смешавшись внутри с моей, проникая в организм, закипая, открыла слишком много спрятанной тобой правды. Тот момент, когда ты вернул мне ожерелье, когда выкрикнул в лицо, что любишь меня, а затем стёр память, когда встретил на дороге меня, заблудившуюся в лесу и рассказал, чего я в действительности хочу. После того, как пелена спала, я будто ещё раз влюбилась в тебя. Не как раньше. Бесповоротно. Без всякой чёртовой математики, без жалости к чувствам Стефана, без предостережения. Я просто полностью стала собой, оказавшись в твоих объятьях с твоей кровью, пущенной по моим венам. Ты сомневался. Боялся вновь обмануться. А я была уверена в том, что всё именно так, как правильно.

Так почему сейчас это всё происходит, Деймон? Почему сейчас неправильно? Что мы такого успели натворить, что судьба, испытывая нас так долго, сплетая воедино, пыталась разорвать на части сейчас? Кто в этот раз допустил ошибку? Я ведь до самого конца буду уверена в том, что выбирая тебя, не ошибалась. Впрочем, какая к чёрту уже разница, кто? Перед нами лишь факты. Непримиримые. Неправильные. Нечестные. Однако это именно то, что мы имеем. Может быть действительно это не наше время, может нам просто нужно подождать? Только бы знать, как долго, Деймон, ведь я не сумею, сломаюсь, просто глядя тебе в глаза, пошлю всё в очередной раз и утону в них. Почему нельзя как раньше включить эгоистов и полностью отдать всё время друг другу — как летом? Это ведь было самое лучшее лето. Наше лето. 

Я замерла, смотря в твои глаза. Не осознавая, не принимая, лишь пытаясь понять, где была та точка, когда всё сломалось. Утром мы болтали по телефону, сквозь телефонные линии пускали мурашки по коже друг друга, фантазировали о том, как весело жилось Кэтрин в качестве студентки, мечтали о том дне, когда нас не будут разделять стены и ядовитая кровь. Ты обещал мне сумасшедшую ночь, помнишь? А сейчас мы стоим друг напротив друга и теряем. Не отпускаем — теряем всё самое ценное, что у нас осталось.

Ловлю секунду безумия в твоих глазах, шаг, дальше — туман, запах кожи, в котором я готова задохнуться, рваные, словно боящиеся опоздать, поцелуи, покрывающие каждый доступный миллиметр. Каждый миллиметр. Обречённый стон кровати, на которой так долго было пусто и пыльно, не готовой к подобным экспериментам. Не было времени улыбаться, дышать, шептать тебе что-то на ухо. Только лишь гасить эмоции, сжигавшие нас заживо, уносящие прочь, словно так всё случившееся ранее можно было спасти. Однако мы оба знали, что нет.

Открываю глаза, чувствую боль по всему телу. Приятную, всё ещё обжигающую. Уже кажущуюся неправильной сейчас, в сегодняшнем дне. Слушаю лишь твоё ровное дыхание, стараясь запомнить его. Ругаю себя за неловкость, которая не ушла, повисла в воздухе после вчерашнего скандала. Спокойствие нарушает внезапно ворвавшийся звук сообщения в телефоне. — Чёрт! — Тихо ругаюсь, не сумев сдержаться. Собрание Джереми совсем скоро, осталось лишь самое простое: найти разбросанную наспех одежду и выпутаться из простыней. Оборачиваюсь и спотыкаюсь о самодовольную улыбку. Ты давно не спишь и смотришь. Как раньше. Но всё уже вовсе не так.

А ты знаешь, в чём самая жестокая правда, Деймон? В том, что когда я открывала тебя, показывала тебе / и, надеюсь, миру / настоящего «плохого брата», в это самое время ты открывал меня, проникая своей тёмной жгучей кровью мне под кожу, щекоча вены, запуская сердце заново. После того, как я вновь открыла глаза, умерев и родившись уже не той хрупкой Еленой, которая потеряла родителей и нуждалась в опеке, а настоящей, внутри которой, как в тебе, как в Стефане, были свои демоны. Возможно, я поняла это не сразу и никогда не приму, но слишком глупо убегать от правды. Ты открывал меня такую, от которой я бежала с тех самых пор, как выбралась из тёмной воды, забравшей Грейсона и Миранду, «родителей» той Елены, которая умерла в том же месте, что и они.

Мы делали одно и то же с той лишь разницей, что я называла эти вещи правдой, а ты — эгоизмом. Поэтому ты эгоист, а я — честная. Слишком правильная для тебя, такая, которую ты не заслужил, как всю жизнь убеждал меня до тех пор, пока не признался сам себе в определённых вещах. Ты не Стефан, однако никто не лучше другого, и ты, точно так же, как и твой брат, заслуживаешь счастья. Такого, от которого мурашки по коже. Которое делает тебя не лучше, а лишь настоящим — которым ты должен был быть всегда, если бы обстоятельства не сложились против, разбив хрупкое сердце на миллионы больных осколков.

Если бы прежняя Елена умерла полностью и не оставила от себя налёта любви к моральным ценностям, если бы забыла прежнее стремление к жертвенности ради близких, не было бы сейчас этих проблем и мы бы не давились собственным ядом, что не даёт дышать ровно и сбивает сердечным ритм. Однако мы слишком устали убегать от проблем, от себя самих, мы просто выбрали жить здесь и сейчас, пускай это и не в нашу пользу, мы ведь оба это видим. Но слишком много «но», перевесить которые наше счастье на двоих не в состоянии: слишком много жертв уже пало на алтаре нашей любви, и допускать продолжения — несправедливо по отношению к целому миру, для которого Елена Гилберт и Деймон Сальваторе — слишком ничтожная ценность и слишком большой абсурд.

Мы не выиграли в лотерею, когда встретили друг друга, а лишь усложнили жизнь себе и ещё как минимум паре дюжин людей. Какая ирония, что нам на них не плевать, правда? Ведь если бы было плевать, мы бы уже давно умотали в закат, забрав только самое нужное — друг друга и запасы бурбона, без которого ты наверняка не сможешь жить долго и счастливо.

Сейчас твои пальцы на моей коже, рисуя неровные рваные дорожки, кипятят кровь внутри, оставляют красные желанные вмятины на поверхности и нестираемые больные следы на душе — ведь это всё, что я оставлю от тебя в новой реальности с принятыми решениями, где мы оба выбрали не друг друга, а чужое счастье и лёгкость на совести. Это ли не эгоизм? Быть /или казаться?/ хорошими для других и тем самым уничтожить друг друга, врать себе. Это действительно то, что мы хотим назвать «правильным»? У этой истории нет идеального конца, есть лишь жертвенность, лишь проблема выбора, которая будет всегда, словно насмешка. Я думала, нам было достаточно Кэтрин Пирс с её хитроумными планами на чужие жизни,  семейства Майклсон с тягой к моей крови, Сайласа, желающего вернуть себе своё неполученное счастье и даже Стефана с его желанием стереть себя из наших жизней после того, как решения были приняты. Однако у жизни иные планы на нас, поэтому нет, недостаточно — и ты в очередной раз будешь испытывать боль, прикасаясь ко мне сегодня порывисто, властно, прекрасно осознавая, что завтра уже не сможешь. Потому что мы оказались слишком слабы перед стремлением к собственному счастью, потому что мы глупые и выбираем не тех — не себя, а всех, кого так жаждет умертвить наш с тобой алтарь. Но мы сейчас не признаем собственной несостоятельности, ты же знаешь. Однако пошла бы эта совесть куда подальше, когда под шёлковыми простынями нет ничего лишнего, ни единого сантиметра ткани — лишь обнажённая кожа, горящая от голода и несправедливости этого мира, желающая мстить всю ночь, лишь бы та никогда не кончалась.

Я знаю, что мы не были готовы к этим решениям и никогда не рассуждали, а что же будет дальше, если случится именно так. И даже тогда, когда решения были приняты, мы не представляли себе следующий день просто потому, что в нашей реальности ему никогда не было места. Однако вот он — и мы всё равно неразрывно рядом, хоть и мечтаем оказаться на разных континентах, лишь бы не окунаться в правду сегодняшнего дня, когда мы не вместе. Моя кожа вплотную к твоей, и я стараюсь запомнить её тепло и больные / от осознания происходящего / покалывания, одновременно с  этим в диалоге с собой чувствуя неправильность всего, что ждёт нас в новом дне.

Мы никогда не представляли, как будет дальше — и сейчас я чувствую себя полной дурой, понимая, что вычёркивая тебя из сердца, совершенно не знаю, как себя вести. Потому что ты никуда не денешься, не исчезнешь, подобно Стефану, наслаждаться кровавым трипом с подружкой, не ляжешь в сейф на дно озера, выключив чувства, ты будешь рядом, смешивая сарказм с ядовитой обидой, делать мой новый день таким, какой я определённо заслужила. Будешь истреблять запасы бурбона, отчаянно ища компанию, хоть никого, лучше Аларика, определённо не найдёшь, ведь это он понимал тебя и знал меня лучше других. Будешь снова доказывать себе, мне и целому миру, кто тут самый плохой и мире брат, дышать мне в спину и не давать жить дальше, смотреть на то, как я отчаянно пытаюсь сделать вид, что любви больше нет, и не отпускать, приглядывая за мной, как делал это всегда. Думая обо всём этом, я возвращаюсь в прошлое – то, из которого так отчаянно вытаскивала тебя, и понимаю, что всё это — цикличная глупая ошибка без правильного решения, и от осознания оной становится не легче.

Возможно стоило бы отмотать назад, забыв об Аароне, о вирусе и тех словах, что мы наговорили друг другу, просто плотнее прижаться кожей и никуда не бежать. Возможно, это было бы самым эгоистичным и правильным решением в нашей жизни, однако мы оба знаем, что нет: слова, что вырвались наружу, уже не вернуть, правды об Аароне и его семье тоже, как и много чего ещё, что мы оба поняли и приняли, пустив в сегодняшний день. Приняли, но не смирились, однако это уже не так важно, потому что мы согласились с этим жить. И именно поэтому я отрываюсь от тебя с болью и нежеланием, с муками совести, которые не покинут, и стараюсь быстро исчезнуть из этих стен, из ещё тёплой кровати, пострадавшей этой ночью, из твоих снов. Сегодняшний день я заполню заботами о Джереми и попыткой отвлечь себя чем угодно, лишь бы не помнить ни вчерашний разговоров, ни ночи, случившейся после.

Однако прежде, чем начать новый день и новую жизнь без тебя, стоило найти предметы одежды, которые мы так быстро раскидали по комнате, что даже не заметили — и сейчас, стараясь не будить тебя и заворачиваясь в кусок простыни, стараюсь отыскать самый минимум вещей, в которых не стыдно будет покинуть место боевых действий.

Наверное, я заранее ощущаю твой взгляд, покрываюсь мурашками, однако воспользоваться вампирской скоростью и просто сбежать отсюда в таком виде не могу — моральные ценности и всё такое. Поворачиваюсь и спотыкаюсь об твой слишком уж довольный вид, явно говорящий, что ночью ты не скучал. Ты лениво тянешься, щуришься и воркуешь, будто всё было по тому сценарию, который ты обещал мне по телефону, про незабываемую ночь, однако между этим обещанием и нашей реальностью прошло слишком много слов правды, безысходной реальности и ядовитых решений, которые не дадут так просто, наплевав на всё, двигаться дальше, наслаждаясь обществом друг друга, как бы нам этого не хотелось.

Я не знаю, что тебе сказать, не знаю, насколько доброе это утро, уверена я лишь в одном: сейчас самое плохое место — рядом с тобой в этой комнате, на этой истерзанной кровати, что то, что было, хоть и не хочется, нужно признать ошибкой — и двигаться дальше.

— Ты не видел мои… — Я смотрю на тебя без улыбки, загруженная и сконцентрированная на одежде и новых обстоятельствах, хоть внутри всё и переворачивается, и последнее, чего хочу — это трусливо убегать, оставляя тебя одного. — О, полегче. — Прикрываю лицо рукой, словно это поможет не смотреть на то, как ты вальяжно раскидываешься, ничуть не стесняясь сползающей простыни. — Кофе — это плохая идея, Деймон. Потому что всё по-прежнему: мы всё ещё расстаёмся, и то, что было ночью — глупая ошибка, которая не повторится. — Звучит так, словно оправдываюсь или убеждаю сама себя, приклеивая к тебе мысленно ярлычок «руками не трогать». Интересно, надолго ли меня хватит, если ты продолжишь в том же духе? Однако у нас есть спасительная реальность, в которой я опаздываю на собрание к Джереми, и эта движущая сила действительно сможет вытолкать меня из спальни и заставит переключить мысли на что-то другое.

Я думал, что прощание – всегда конец.
Ныне же я знаю: расти тоже значит прощаться. И расти нередко значит покидать.

А конца не существует. © Э.М.Ремарк

Невыносимо трудно всё переводить в шутку, когда внутри что-то с треском отрывается и летит вниз, больно ударяясь о стенки сознания. Всё, что было вчера, ночью мы послали к чёрту, для остального не требовались слова — те, что могут произнести неслышное и такое сложное «но». Без слов нет никаких «но», есть лишь тёплая постель, твоя влажная кожа и мурашки, что бегают по ключицам неустанно, будто бы заряжаясь энергией от твоих прикосновений — снова и снова. Мне нравилась такая наша реальность, но вот только она не бесконечна, мы её лишь выдумали — на время, когда можно было отсрочить решения, забыть об обстоятельствах, делающих всё чертовски сложным, когда можно было побыть друг для друга всем и не чувствовать вины. Ощущать электричество, прошибающее насквозь, тебя и космос.

Какая жалость, что ночь сменяется днём, правда? Нам приходится вспоминать и те слова, что звучали так честно и больно, нам приходится вспоминать всех тех людей, которых мы любим и обещали защищать, нам приходится говорить друг другу «нет» и, несмотря на притяжение, отдаляться, искать миллион других дел, которыми стоит заняться, лишь бы не быть вместе, лишь бы не сталкиваться, сопротивляясь Вселенной и тому факту, что рано или поздно мы всё равно оказываемся рядом. Мы вовсе не делаем так, как хотим, но мы приносим себя на этот наш алтарь, который безустанно требует следующих жертв. Сюрприз — мы сдаёмся.

Деймон, слышишь?
Мы сдаёмся.

Если ты спросишь меня, верю ли я в это, я не стану отвечать. Если ты спросишь, готова ли я, я точно так же не стану отвечать. Лишь потому, что тебе всё известно без слов. Я не смогу признать, что это — моё решение или твоё, так что давай просто разделим этот груз пополам — чтобы не обвинять друг друга в том, что сломали то, что так долго строили. Это ведь может казаться справедливым? И я знаю, что мы вовсе не такого заслужили. Но может это ещё не конец — вспомни Сайласа и его любовь /но только не вспоминай, чем всё закончилось, потому что если нас ждёт это — я не готова жертвовать тобой, возлагая голову на алтарь/.

Я натягиваю футболку — и оборачиваюсь к тебе, пытаюсь выхватить джинсы, но оказываюсь вновь под влиянием неправильного магнита, который неистово тянет к тебе. Ты бы с радостью не вспоминал всё, что было вчера, закутал бы меня в простыню и не отпускал, и ты представить не можешь, как я этого хочу /однако мы во Вселенной, где существуют «но»/. Ты смотришь на меня с той нежностью, которая всегда брала надо мной верх, однако сейчас я не могу ей поддаться — решения приняты, точки расставлены и самое время двигаться дальше.

Где-то под ресницами прячешь грусть, неуверенность, отсутствие понимания, что дальше. Под распахнутой простынёй и воркованием пульсирует страх — тот, что ты никогда никому не показываешь, тот, что всегда жил у тебя под панцирем. Ты осознаёшь всю серьёзность произошедшего, но тянешь время — вдруг случится что-то, что позволит наплевать на всё, правда? Однако мы оба знаем, что ничего не случится.

Мы могли бы и дальше «ошибаться», если бы не наступило сегодня. С правдой, что больно ранит, с пониманием, что пытаться дальше — неправильно. Прикусываю губу, шумно выдыхаю и делаю вид, что злюсь, что сейчас, в этот момент, сегодня и завтра — уже не до шуток, хоть ты и абсолютно серьёзен. Вот только… ты же всё понимаешь. Понимаешь меня, мои моральные ценности и все до единой причины, которые заставляют нас прекратить ошибаться и называть друг друга ошибкой.

Мне абсолютно нечего сказать тебе /невыносимо трудно говорить «нет», «но», «всё кончено»/… Я хотела бы оставить тебя в этой постели спящим, запомнить, как ты улыбаешься во сне и думать о том, что снюсь тебе, хотела бы избежать неловкого утра, разговоров, которые возвращают нас в разрушительное вчера и уйти так, словно меня и не было в твоей кровати. Но ты держишь меня за руку, вновь останавливаешь и не даёшь сбежать без новой порции боли от осознания происходящего. Приятной боли. Приятной до тех пор, пока не придётся отпустить твою руку и заставить бежать как можно дальше.

— Деймон, мы слишком во многом ошибались, тебе не кажется? Пора жить  так, будто бы тебе не плевать на остальных.

Я не хотела отвечать тебе на все эти вопросы. Поэтому вру себе. Обвиняю тебя в эгоизме, в котором ты сам убеждён и который я отрицала тогда, когда делала тебя лучше. Однако я не лучше, я точно такая же эгоистка, потому что мне плевать на остальных, когда я держу тебя за руку, мне чертовски плевать на остальных, Деймон — и именно поэтому я должна расцепить пальцы и бежать, забывая дорогу назад.

— Ты же сам сказал это «но». Ты всё понимаешь. И даже то, что я никогда не буду готова, потому что я люблю тебя, слишком глупо врать об обратном. Но… — Ты прав, нет смысла договаривать. Нет смысла обсуждать. Давай просто проветрим здесь и успокоим то, что бурлит внутри, не соглашаясь со всеми этими обстоятельствами, что рушат нас. — Мне надо бежать… не потому, что мне нечего тебе сказать. У Джереми собрание, и я уже почти опоздала. А нам нужно просто выдохнуть и переварить всё. И спасибо тебе. Ты выполнил своё обещание, — улыбаюсь мягко, уже не ощущаю неловкости, хоть это и странно — Насчёт Аарона… я не виню тебя.