Kyoraku Shunsui & Bastet
Сколько лет прошло? Много, настолько много, что начинаешь теряться в череде событий. Она появляется внезапно, даже случайно. Уже успела свалиться на голову другой шинигами, и также успешно успела сбежать, толком не восстановившись. Снова бежит, и снова не знает куда, израненная, судорожно сжимая в руках дайсё.
Вижу свет в моей мгле
Сообщений 1 страница 30 из 41
Поделиться12019-03-25 00:24:01
Поделиться22019-03-25 09:40:10
«Нужно соблюдать максимальную точность, со-тайчо-доно», - бывший капитан Двенадцатого отряда, как всегда, прячет глаза в тени шляпы. Кьёраку с коротким смешком выбивает трубку в деревянную подставку, подмигивает Урахаре здоровым глазом.
«Киске, ну-у, о чем ты?» - тот пожимает плечами, понимающе кивает.
«Что поделать, Кьёраку-сан. Чтобы все функционировало идеально, и обладало необходимыми… особенностями, каковые требуются, пришлось кое-чем пожертвовать».
Маскировкой, вот незадача. Не так уж и много людей ходит по генсею с повязкой на глазу, и такими отметинами, как у него на виске, и с изуродованными ушами. Обычно здесь предпочитают делать то, что называется пластическая операция. Что же, в Обществе Душ это также можно сделать – можно было бы. Но Кьёраку с этим вовсе не спешит… да и не собирается ничего менять.
С другой стороны, многие отмечают, что шрамы придают со-тайчо-доно определенный шарм, еще больший, чем раньше. Что же… время проверить, так ли это, в генсее.
А новый гигай, изготовленный специально для главнокомандующего, с достаточными для сдерживания его духовной силы функциями, ему как раз поможет в этом.
Когда-то Восьмой Отряд привык к отлучкам своего капитана, теперь же к отлучкам со-тайчо приходится привыкать Отряду Первому. Это неизменно печалит милую Нанао-тян, заставляет хмуриться Окикибу, но, увы, уж лучше так, чем запираться в своем старом поместье и напиваться.
Да и ладно, не так уж и часты отлучки Кьёраку-со-тайчо. А мир живых вносит приятное разнообразие в его существование, в котором, увы, в последнее время все меньше приятных моментов.
Одиночество – чувство, которого не помнил так давно, о и дело подкрадывается, кладет свою тяжелую лапу на плечо. Не хватает старых друзей – не осталось тех, кто знал и помнил прежнего Кьёраку Сюнсуя, и все чаще звучит это пресловутое «со-тайчо-доно» вместо привычного «Кьёраку».
«А ведь все равно, отлично выглядит, со-тайч… Кьёраку-сан», - это было непросто – примирить Куротсучи-тайчо с необходимостью присутствия Урахары в его лабораториях, для разработки нового гигая. Да и сам Киске утверждал, что сумеет сделать все у себя в лаборатории, в Каракуре, но Кьёраку с сожалением отказался. Пусть Урахаре он и доверяет, вернее, его талантам и навыкам, но для качественной работы необходимо его присутствие. А мир живых, увы, это вряд ли выдержит.
- Еще виски, уважаемый господин? – над ночным Токио тянется осенний туман, просвеченный тысячами огней, десятками тысяч огней никогда не спящего города. В баре отеля же – уютная тишина, темное дерево, и ненавязчивая музыка. Лед поблескивает в стакане, похожий на его хрусталь. Бармен не замечает ни повязки на глазу гостя, ни его увечья – учтив и невозмутим. И это очень хорошо. Не то что бы получается побыть кем-то другим, - виски мягко обволакивает язык, раскрывается спокойной прохладой.
Но все равно, он приятно проводит время.
Вежливый женский голос в телефоне с годами нисколько не изменился. И в этом отеле Кьёраку-доно все, чего бы он не пожелал, предоставляется по первой просьбе, а то и по знаку. Очень, очень уважаемый гость.
Его и годы назад принимали за якудза, сейчас же, с этими отметинами… а, впрочем, ничего особенного. Когда его это беспокоило? – одноглазое отражение усмехается ему из полированной барной стойки. Он делает еще глоток, глядя перед собой, мимолетно замечая движение где-то сбоку. Маленькое черное платье, жемчуг, светлые локоны. Глаза, в которых уместилось море. На хорошем английском беседует с кем-то, и крошечная гарнитура в ушке поблескивает живым сапфиром. Хрупка и очаровательна, - Кьёраку делает знак бармену, тот почтительно склоняется к нему, выслушивая, а затем исчезает на несколько мгновений. Распоряжения отдал, и можно не сомневаться, что…
- Кьёраку-доно? – а парень за барной стойкой, все-таки, приметливый. Напряжение в фигуре уважаемого гостя уловил мгновенно, и уж явно оно не связано с той блондинкой. В глубине бара, в сумраке, мелькает что-то белое, в руках портье.
Цветы окажутся на столике перед удивленной блондинкой, но тот, кто их заказал, не очень-то уверен в том, чего сегодня возвратится под сей гостеприимный кров. Кто бы мог подумать… кто бы мог поверить.
Густой туман мгновенно оседает на лице, волосах, ткани хорошего костюма. Воздух свежий – ранняя осень опускается на Токио, туман поглотил и смог, и выхлопные газы. Здесь, на площадке перед отелем, почти безлюдно – персонал и управляющие тщательно следят за тем, чтобы здесь не было никого случайного. Кьёраку провожает безразличным взглядом подъехавший черный лимузин, и растворяется в тумане.
Духовное чувство его не обманывает, пусть даже приглушенное гигаем. Совпадения, снова судьба? – густая мгла, сквозь которую Кьёраку идет, напоминает ему мглу другого места. И прошлое стелется за ним полосами тумана, жестковато и сладко сжимает в груди.
Нет, он – не ошибается. А вот его сейчас никто не способен почувствовать, если он сам того не пожелает. Молодец Киске. Хорошая работа.
Туман уводит его проулками, и, пускай и заглушает звуки, эхо шагов все-таки слышно. Сырость усиливает запахи – здесь, на задворках, пахнет скверно, словно и не сверкает в каких-то двухстах метрах отсюда роскошный отель. Приходится ускоряться… нет, этого бы ему не хотелось.
Потому что та, кого Кьёраку вовсе не ожидал встретить ни сегодня, ни вообще когда-либо, все бежит и бежит впереди него. И скорее всего… думает, что он ее преследует.
Шагнуть в сюнпо он не успевает – проулок резко сворачивает в тупик, из которого ему навстречу ощетиниваются двойные мечи.
Кьёраку улыбается.
- Здравствуй, Бастет-тян, - словно виделись только вчера, словно она не похожа сейчас на вздыбившую спину промокшую кошку, и будто по белым ее одеждам («как в первую встречу») не расцветают алым кровавые пятна.
Поделиться32019-03-25 22:02:51
День изначально не задался. Глупо пытаться скрыть данный факт за чередой проблесков сознания и банального везения. Я влипла самым неприятным образом, какой только могло придумать человечество. Этот замок стал для меня настоящим адом, в котором каждый персонаж подлая змея. Чудо, что удалось выбраться оттуда и страшный провал, что не выполнила задуманное. Казалось бы, убить простого смертного – лидера фашистской Германии и незаметно исчезнуть. Что может быть проще? Копье судьбы, как и прочие артефакты, меня волновали мало. Я обошлась малым, отыскав, среди прочих вещей старинные кото, не потерявшие своей остроты со временем. Но, нет. На приеме присутствовал другой Бог, от которого и пошли все проблемы. Сильный, намного сильнее меня и прочих, ранее встреченных мною. Как будто бы созданный для убийства таких как я. Страшно подумать, что скрывается под той маской человека и кем может быть тот мужчина, оставивший столько ран по моему телу. Причем, болят, не, только порезы, болит всё, сковывая многие мои движения. Не удивительно, что я свалилась плашмя на ту незнакомку, спасибо ей за мягкое приземление. В ней я с трудом огромным, почувствовала одного из местных Богов смерти. Похожая, но другая. От неё я сбежала, едва отдохнув, с завидным упорством желая отыскать какой-нибудь портал или укромное место, в котором можно было бы завалиться для длительного отдыха. Восстановление будет долгим и мучительным, так как эти необычные раны были получены от Бога. Надеюсь, что не отравленные.
Несколько раз я обращалась в кошку, чтобы скрыть раны, запутать следы, и чтобы протиснуться там, где, будучи человеком, пролезть невозможно. Однажды, даже смогла задействовать портал, но, он был способен лишь перекинуть меня в рамках данного мира. Уютные улицы маленького города или пригорода, резко сменились на каменные джунгли, окутанные белым туманом. Тяжело вдохнув местных воздух, стремительно пошла прочь от места «высадки». В голове крутились тысячи вопросов, касающиеся моего появления именно в этих краях, и я не могла дать себе никакого объяснения. В мире, где Пустые могут сожрать тебя на завтрак, обед или ужин, стоит ослабить бдительность, вряд ли будешь чувствовать себя защищенным. Более того, биться с этими существами не было никакого желания. Сомнут и не заметят. Но, в этом, мне кажется, свезло, страшного рёва я нигде не услышала, всполохи силы, так же, нигде не ощущались.
С силой сжимая рукояти мечей, продолжаю свой путь, мелькая в темных маленьких улицах. Не могу никак убежать от мысли, что, то существо могло как-то отследить мой портал и прыгнуть следом. Отчего-то возникало чувство, что тот мужчина способен на такие проделки, будь у него на то желание. Добить меня было бы разумным желанием, вопрос, когда он появится и будет ли у меня возможность вернуться к своей миссии? И стоит ли? Может, зря я все это задумала и стоит оставить все, как есть?
Аромат крови, моей крови, неприятно щекочет нос, я уже не понимаю, где я нахожусь. Картинка перед глазами начинает расплываться, я не помню, сколько времени пытаюсь убежать от предполагаемого преследователя. Вечно в движении, я когда-нибудь так свалюсь. Всё, кажется, что рано останавливаться, что нужно идти дальше, пока все шансы найти меня не пропадут. И тут, я начинаю слышать шаги. Они эхом касаются слуха, заставляя сердце учащенно биться. Взор цепляется за темные стены, в поисках укрытия или прохода, хотя бы, чтобы пролезла кошка.
Прыгать и забираться куда-то, у меня нет сил. Будучи пушистым созданием, в таком состоянии, в котором я нахожусь сейчас, двигаться намного сложнее. Даже вызвать нектар или расширить границы помещения, чтобы оказаться в собственном храме не выйдет. Ещё и тупик. Угрожающий и опасный. Зверем метнувшись от стены к стене, быстро осматриваюсь, а шаги становятся всё ближе. «Нашел» - немного обреченно, но не сдаваясь. Я не намерена смиренно ожидать собственную смерть, пускай, она и дышит в затылок. Сейчас я не чувствую ничего, адреналин резко ударяет в кровь, откуда-то берутся силы для последнего рывка. Огонь срываться с рук не желает, зато, у меня есть два трофейных меча, переживших первый бой с тем богом. Не знаю, с каким благословением или с чьим, они были выкованы – мастера постарались на славу. Не удивлюсь, если долгими вечерами, выплавляя сталь, кузнецы прочили будущим катане и вакидзаси судьбу защиты от зла.
Всё происходит слишком быстро, резко высвободив холодное оружие из ножен, действую на опережение, повинуясь звону стали. Желая обезопасить себя и обезвредить противника, устремляюсь вперед, но останавливаюсь. Вовремя прекратив движение рук. Даже по мимолетным очертаниям было видно, что это не тот мужчина, что напал на меня. Одет иначе, ростом выше и от него я не чувствую опасность, от которой шерсть становилась бы дыбом. Сморгнув несколько раз, делаю шаг назад, но мечей не опускаю. Лишь меняется положение рук, сдерживающих рукояти катаны и вакидзаси. Всё так же недоверчиво всматриваясь в лицо внезапного гостя, понимаю, что взор цепляется за улыбку, знакомую. Как давно это было?
Отрицательно встряхнув головой, совершаю еще один шаг назад. Картинка фокусируется, образ становится более полным и тут руки вздрагивают, едва удерживая рукояти мечей, который внезапно становятся чрезвычайно тяжелыми. Цубы жалобно щелкают, когда я пытаюсь спрятать смертоносные лезвия в саях. Едва не поранилась и справилась со второго раза, так, как руки отказывались слушаться – пальцы и руки в целом била крупная дрожь. Но, я нахожу в себе силы, чтобы взглянуть на Кьёраку и широко улыбнуться. Он изменился, очень, и я не чувствую его, как раньше.
- Здравствуй, Сюнсуй, - согласный кивок. Взявшись за край ткани, что свисает с моего плеча на манер плаща, укрываюсь от ненужных взоров. Не зачем кому-либо видеть, насколько всё плохо. Облокотившись плечом о каменную кладку, чтобы не упасть, снова улыбаюсь, немного сжав зубы, когда боль начинает о себе напоминать. Игнорируемая все это время, она решила яростно прокричать о себе. Однако же, мой взгляд становится теплее, более нет в нем холодности и опасной решительности. Воспоминания приятным саваном окутывают все тело. Двести лет? Или больше? А сердце все равно продолжает бешено стучать в груди. Есть у меня тайна, о которой не расскажу никому, даже себе.
- Не стоит так подкрадываться, рука может дрогнуть, - попытка пошутить, тихий выдох, больше похожий на облегчение. Потому что, вовремя осознала ошибку. А руки мои и так дрожат. Навалившаяся вновь усталость заставляет опустить плечи, коснуться лбом холодной кладки камня. Отрезвляет.
- Я рада тебя видеть, - это правда, в подтверждение этому и без того черные зрачки расширяются, стоит мне взглядом пройтись по мужскому изменившемуся лицу. Как ни странно, но, изменения эти меня не пугают, лишь грусть проскальзывает, выводя в свет сожаление. Сожаление о том, что не была рядом, чтобы суметь излечить чужие раны, как-то помочь.
Поморщившись немного, отталкиваюсь от стены, которая выглядела многим лучше прочих. Возможно, потому, что солнце прогревает эту часть здания и тем самым не позволяет противным микроорганизмам пожирать кладку кирпича. Коснувшись кончиками пальцев правой руки стены, опираясь об нее, делаю несколько шагов вперед, стремясь покинуть ненавистный тупик. Если бы не он, я исчезла бы в тумане, не тревожа никого своим плачевным видом. Мне не хотелось, чтобы меня видели такой слабой и израненной. Больше, чем это было нужно. Может, кажется, что, таким образом, оскорбляю более сильных мира всего, не знаю. Еще наивно полагаю, что мне позволили бы, да и позволят, уйти, ничего не объясняя и не рассказывая. Я всегда так исчезаю.
И сейчас пытаюсь скрыться, когда больше всего хочется остаться и поговорить. «Нет!» Только, если чуть позже. Как будто бы у Кьёраку нет ко мне вопросов, как и у меня к нему. Хотелось бы верить, что пробел в двести лет дает право так думать. «Я скучала».
- Мы можем встретиться чуть позже, - виноватая улыбка, дрогнувший внезапно голос, когда крепче прижимаю к себе мечи свободной рукой и чувствую, как очередной слой ткани предательски втягивает в себя кровь. Снова этот металлический привкус во рту, ужасная слабость и тело перестает слушаться. «Остановись, хватит бежать, тебе нужен покой!»
До сих пор, всё пытаюсь заставить себя идти дальше. Упорно, неумолимо и глупо. И зачем? Точнее, почему? Не хочу мешать? Лишняя в этом мире? Я не знаю. Я запуталась.
- Только скажи, как тебя найти, ты очень сильно изменился, - да, это стоило озвучить вслух. Я, и, правда, найду его, как только оправлюсь. Нужно только уйти за этот поворот и исчезнуть. Но, тут второе дыхание начинает мне изменять. Я не могу просить помощь, потому что, мне нужно время, которое ускользает сквозь пальцы, когда глаза начинают закрываться от усталости и истощения, сужая круг видимости до ничтожно малых размеров.
- Я слышу тебя, но не вижу, как раньше, что произошло? – фраза, сказанная самой себе. Задумчиво, будто бы в попытке осознать происходящее, копаться в котором у меня нет возможности, в данный момент. Одновременно, изменилось всё, и не изменилось ничего. «Может, в кошку?»
И лечь, прямо здесь, цепляясь когтями за мягкую оплетку мечей. Когда рядом поет сталь, как-то спокойнее. И когда только она успела заменить мне теплые объятия?
- Случайности не случайны, верно? – улыбаюсь, смотрю на него, уже оглядываясь, а туман всё стелиться, поглощает смог, мешает дышать. Век промышленности и производства, даже больно становится за то, что происходит, с людьми, с природой, со всем. Может, и зря я тогда сунулась в замок? Все равно, все идет к тому, что природа начнет погибать на глазах.
А я все держусь, как одинокая соломинка в поле. Того и гляди – унесет ветром, и знай, как звали. И разнесется тогда в небе: «Я устала убегать, можно я останусь?»
- Я скучала, - ну вот, и сказала, мило улыбнувшись, попытавшись сделать шаг вперед. Но оступилась, и не посмела больше двигаться дальше. По крайней мере, не сейчас. Возможно, чуть позже. Когда отступит тупая боль, и можно будет подчинить себе же собственное тело.
- Ты выглядишь прекрасно, как и всегда, - искренний комплимент. Сюнсую идет костюм, идеально подчеркивает фигуру и делает его необычным. Мужественным и... и притягательным.
Поделиться42019-03-25 23:07:47
Рука может дрогнуть – а Главнокомандующий Готэй-13 – уклониться, - улыбка слегка вздрагивает левым углом рта – дескать, не будем о грустном, хотя и светится она грустью, как огонек сквозь туман. Кьёраку мимолетно слегка поворачивает голову, прислушиваясь к духовному фону, что их окружает – многомиллионного города, ворчащего, урчащего, словно исполинское полусонное чудовище.
«Чудовище», - только оно может так поступить с созданием, подобным Бастет-тян. с той далеко не все ладно, как бы она ни старалась держаться – улыбка вымученная, дыхание сбивчивое, и без опоры хотя бы на стену она сейчас не сможет сделать ни шага.
И незачем пытаться прикрыть то, что Кьёраку уже видит, - он делает шаг ближе, касается холодных ладоней, которые еще несколько секунд назад сжимали пару мечей. Мысль о собственных, о совпадении, задевает на излете, и исчезает – Кьёраку подхватывает Бастет-тян, ноги которой – прекрасные ноги, подкашиваются.
- И я скучал, Бастет-тян, - вот увидев ее сейчас, понял, насколько скучал. Приключение с чужеземной богиней было прекрасным, оно осталось в памяти подобно драгоценности в оправе из лепестков сакуры, солоноватого, как любовный пот, тумана горячих источников, и сладких запахов нездешнего вина. Он вспоминал Бастет-тян с удовольствием и нежностью, но вряд ли стремился к новой встрече с ней, зная доподлинно – если случится – они встретятся вновь.
Вот и случилось.
Кьёраку обнимает ее за талию, промокшую, холодную – обнимает бережно, словно закрывая собой от сырости и вдруг заклубившегося плетями, будто на ветру, тумана, трепещущее золотое пламя. На левой стороне груди, как раз слегка левее шрама, начинает коротко печь клеймо в виде хризантемы – духовная сила вырывается предельно точно, так, что пространство кругом того даже и не заметит.
- Ведь мы уже встретились, так что зачем откладывать? – «ведь кое-что все же осталось неизменным».
В полумраке, вернее, почти в темноте, ее карие глаза блестят, словно больные. И холодной Бастет-тян кажется только для первого прикосновения; губами скользнув по ее виску, Кьёраку ощущает, как же бешено бьется ее пульс, и какой же у нее горячий лоб. И как вся горит она.
Тени снова обступают их, и Кьёраку вынужден признать, что редко когда оказывался столь стеснен в использовании своей духовной силы. Но – ничего, он и здесь приноровится, ведь ему уже удалось спрятать Бастет-тян, и ничего кругом себя не уничтожить.
- И спасибо, - шепот – ласковый, в маленькое ушко. Будто и не разгорается под рукой у него горячее пятно, будто и не бьет Бастет-тян дрожь, которую невозможно сдержать.
И, если она до сих пор не сумела себя исцелить, значит, дело плохо. Можно было бы вызвать сюда Четвертый Отряд, конечно… но позднее.
А для перемещения между мирами Бастет-тян слишком слаба. И это в целом сейчас будет сопряжено с определенными трудностями.
- Тс-с, Бастет-тян, - жесткий шнур повязки задевает по ее растрепавшимся влажным волосам. – Все будет хорошо. Случайности поистине не случайны, - Кьёраку прижимает ее к себе бережно, и чуть крепче, и делает шаг в сюнпо.
Туман остается позади, со своими жадными плетями и неясным угрожающим шепотом. Что-то крайне скверное случилось с ней, и поистине, очень хорошо, что Кьёраку именно сейчас решил пропустить в генсее стаканчик-другой.
«Вернее, хорошо, что к этому сроку оказался готов мой гигай», - не столь давно покинутый со-тайчо отель снова сверкает огнями, бриллиантами и золотом. Иногда – баснословно дорогим церемониальным шелком кимоно, иногда – искусственными глазами, и лезвиями танто. Сюда не приходят случайные люди. И здесь никто не станет задавать вопросы, потому что получить ответы на них порой означает больше ничего в этой жизни не спросить.
Дверь распахивается. Лёгкое движение бровей – и они с Бастет-тян уже у лифта, как ни в чем не бывало. Благо, тот пуст, и с двери с мягким шелестом разъезжаются. Кьёраку еще успевает заметить удивленный взгляд портье, сменяющийся обычным спокойным выражением, впрочем, почти мгновенно.
- Это гигай, искусственное тело, - отирая со скулы Бастет-тян приставшую грязь, и разглядывая ее прекрасное, но изможденное лицо в ярком освещении лифта. Бледна, вымотана, напугана. Хочется спрятать ее, как потерявшуюся кошку, под пиджаком, и отогреть.
- Он скрывает и сдерживает мою духовную силу, иначе, боюсь, этому месту бы не поздоровилось. А заодно позволяет обитателям мира живых видеть меня, - тепло отеля обволакивает приятно, после промозглой сырости снаружи – самое то. Еще не помешает выпить чего-нибудь горячего, и в целом, согреться, - ладони Бастет-тян по-прежнему холодны как лед. И кажется, ей даже хуже становится; в свой номер Кьёраку вносит ее на руках.
Свет здесь приглушенный, отражается на хрустале. За высоким, в пол, окном, виден Токио – ночной и неспящий, плывущий сейчас в густом тумане. Но этим видом стоит полюбоваться позднее, - опустив Бастет-тян на диван, Кьёраку быстро сбрасывает пиджак. О низенький столик тяжёлым металлом звякают запонки.
- Позволь мне посмотреть, что с тобой случилось, - по пальцам течет свежая кровь. Нехорошо, ох. И кто мог совершить такое с богиней? – рукава рубашки небрежно закатаны, а над ладонью загорается уже обоим знакомое зеленоватое свечение.
В это отношении от гигая, определенно, есть польза – позволяет концентрировать духовную силу максимально точно.
Поделиться52019-03-26 00:37:26
Ни к чему не годные попытки заставить себя идти дальше. Почему-то, когда проще всего спрятаться и испариться, ты не можешь ничего предпринять. Чувствую себя беспомощной и ни к чему не годной, это раздражает настолько, что все-таки делаю еще один шаг вперед, и тут мои ноги окончательно меня подводят. Колени подкашиваются подобно молодому срубленному дереву, которое продолжает цепляться корнями за землю. В моем случае, я пыталась удержаться рукой за отвесную стену.
- Ты прав, и, тем не менее, - соглашаюсь про перенос встречи, но дальше теряю мысль. Мысли бросаются в рассыпную, но, я продолжаю надеяться, что меня поймут и без слов. Куда приятнее появляться перед людьми в полном здравии и довольстве, нежели истекать кровью у них на глазах, предаваясь лихорадке и жару. С губ срывается горячий выдох, голова начинает кружиться, превращая все перемещения в неизведанный аттракцион полета. Я закрываю глаза, морщась от боли, что разбегается по телу, пытаюсь унять дрожь, сильнее сжимая два предмета, ставших одним целым со мной за время моего недолго странствия. Некий талисман на удачу, защитивший меня от более страшной участи.
- Как интересно, - тихо, шепотом, отзываюсь на чужое прикосновение, чуть приоткрыв глаза. Изобретения этого мира, воистину, чудесные и позволяют разгуляться на широкую ногу. Невидимые в обычное время, но занимающие место среди живых, когда того требует ситуация или пожелания.
- Повздорили с одним Богом, я пыталась убить смертного и прекратить войну, а он пытался убить меня, причины, увы, я не успела уточнить, - поспешно рассказав, о произошедшем, мягко касаюсь ледяными ладонями рук мужчины, попутно убрав свое трофейное оружие в сторону. Думаю, убивать мне в ближайшее время никого не придется и на этом стоит сказать спасибо. Не то, чтобы мне не нужна была помощь, но… здесь присутствует огромное «Но», которое вполне способно порушить все планы.
- Но, кажется мне, что о его профиле я могу догадываться, - очередная слабая улыбка, по телу пробегается очередная волна дрожжи, сердце начинает биться быстрее, дыхание снова сбивается.
- Ранили меня копьем судьбы, которое оказалось утерянным божественным артефактом старых богов, - последние слова выдавливаю из себя с трудом, продолжая улыбаться, как подобает отважным эллинским воинам. Умирать я не собираюсь, но, не прекращающееся кровотечение беспокоит и очень сильно. Накидка уже не скрывает всей картины, алые кровяные розы распускаются по всему телу, соединяемые тонкими порезами. Сколько раз я успела увернуться, и сколько раз наконечник копья целенаправленно настигнул меня? А мелкие порезы? Это удачные выпады и защита, позволившие продержаться чуть дольше запланированного.
Но, сейчас, смотря на алеющую ткань платья, когда никто не гонится и можно спокойно оценить ситуацию, я понимаю, что все прошло далеко не гладко. Удивительно, что я не заняла почетное место с убитым новым богом. Тяжелый вдох, пальцы касаются ближайшего мокрого пятна.
- Нужно просто перевязать, остальное затянется само, в течение пары дней, - наверное. Боюсь, что от лечения другого может быть плохо всем. И, честно, признаться, я не хочу узнавать последствия этих действий. Уверенно стянув с шеи изумрудное колье, откладываю его в сторону, отцепляя от себя плащ-накидку, после чего отстегиваю с боку лиф платья. Ткань не хочет покидать привычного места, так как частями кровь ссохлась и прилипла к телу, нарастая новыми слоями, что частично, позволило продержаться на ногах дольше.
- Думаю, мне лучше уйти в ванную, - вполне справедливое замечание. Испачкать все кровью наименьшее, чего я хотела бы в данный момент. Прикасаться к коже возле ран больно, но ничего не сделаешь. В мыслях витает надежда, что копье не станет рассадником болезней и возбудителем заражения. Сколько оно хранилось на витринах после убийства Бога?
Нет, не хочу об этом думать. Протерев лоб левой рукой, смахиваю первые капли начинающегося бреда.
- На кошках все быстро заживает, - маленький секрет, регенерация, которая быстро затягивает обычные раны и чуть дольше те, что получены от Богов. Но, для этого, нужно находиться в состоянии покоя. Бегая по округе, волей не вольно постоянно тревожишь раны.
- Спасибо, - рука нежно касается лица мужчины, отдаваясь холодком по его щеке. Непривычно все это, и странно. Голова начинает снова кружиться. Пытаясь и дальше изучить всю сложность собственного положения, могу лишь удивляться многообразию проявляющихся отметок.
- В глазах немного двоится, - немного грустно и обреченно. Похоже, без чужой помощи мне никак не обойтись. Дойти самостоятельно до ванной станет для меня огромным испытанием. Это плохо. Опалить себя маленьким огнем? Не очень разумно, останутся шрамы, что недопустимо в моем случае.
Сознание предательски пытается ускользнуть от меня, но я за него, судорожно хватаюсь, больно ущипнув себя за руку. И, как бы иронично все это не звучало.
- Чем я могу помочь? – даже оказав поддержку и стащив с себя окровавленную одежду, я могу помочь. Разбираться в переплетениях ткани бессмысленно, она плотно прилегает к телу в несколько слоев.
Решив, что все-таки, стоит дойти до ванны, поднимаюсь на ноги, крепко взяв за руку мужчину. Хотя крепость данного жеста можно спокойно испытать, легко смахнув мою руку со своего запястья.
- Прости за это, - видят добрые духи, я не намерено, - и за другое тоже.
Отредактировано Bastet (2019-03-26 00:38:06)
Поделиться62019-03-26 06:21:32
Что же это за смертный, которого пожелала убить богиня, и за которого вступился иной бог? - «весьма неучтивый, к тому же». Вопрос, скорее, машинально проскальзывает в голове - Кьёраку нет и не должно быть дела до мира живых, и так называемых сильных мира сего.
И становится так жаль, что со времени их последней встречи Кьёраку поистине многое узнал о богах, и не сказать, что это знание стало для него благом. О, он никогда не забывал о секрете Укитаке, никогда, но по-настоящему прикоснуться к чему-то подобному, отнюдь не доброму, как когда-то с Бастет-тян…
Ударило по Кьёраку это крепко. Но и он вполне еще крепок.
Так или иначе, об этом загадочном смертном он не станет расспрашивать. Закон Общества Душ - не вмешиваться в существование и течение жизни генсея, и ему, Кьёраку Сакураносуке Сюнсую (опустим родовое прозвище и тому подобное), Главнокомандующему Готэй-13, завещано хранить этот закон. Мелкие допущения, наподобие этого его вот, например, визита в генсей, погоды не делают.
На что-то глобальное в мире живых они не имеют права влиять. Не должны пересекаться миры, чем реже это случается, тем лучше, - на лице его играет спокойная улыбка. Главный нарушитель дисциплины Готэй-13, по совместительству - его Главнокомандующий.
Хоть что-то осталось прежним.
Зеленоватое свечение вокруг его руки не гаснет, когда Бастет-тян пытается немного протестовать? Снова не позволяет о себе позаботиться, ох, как в тот печальный раз, - Кьёраку ловит в ладонь ее лицо, смотрит в уставшие, но прекрасные карие глаза тепло и пристально, и чуть качает головой - дескать, нет.
«Позволь мне».
Его духовная сила сплетается с духовной силой Бастет-тян, и со-тайчо слегка хмурится - ох как же её потрепало. И до сих пор треплет, оставшись на ауре жадным металлическим запахом крови, алчным, неукротимым. Кошки - хищники, вестимо, и Кьёраку что-то подсказывает, что подобное… не совсем чуждо Бастет-тян. Возможно, было. А еще совершенно точно то, что любую, даже самую домашнюю и ласковую кошечку не стоит недооценивать.
Ну, Кьёраку никогда бы и не стал, - помогая избавиться Бастет-тян от накидки, он попутно прикасается к её ранам, и не исцеляет, но своей духовной силой останавливает и сочащуюся кровь, и слегка ослабляет боль. Ах, Унохана-сан, твой старый приятель и бывший ученик, всё-таки, не слишком хорош в кайдо. И может, скорее, лишь забирать себе чужую боль. Неприятно, но терпимо. Ему не привыкать, а Бастет-тян сможет перевести дыхание.
Её ладонь, что держится за предплечье Кьёраку, всё еще холодная, и подрагивает. А её вопрос невозможно встретить без улыбки - немного печальной, но теплой.
– Ты очень обяжешь меня, если позволишь отнести тебя в ванную, - голову опять приходится поворачивать чуть сильнее, дабы видеть её лицо. Досадная помеха - увечный глаз. Но ничего, - она такая легкая. И такая уставшая - Кьёраку это ощущает предельно чётко, когда Бастет-тян прижимается к его груди
Тут дойти-то, конечно, всего пара шагов. Но для богини и эта пара шагов могут оказаться невыносимыми.
В ней пульсирует боль… словно разъедает что-то, темное и бесконечно печальное. Она не была такой ни в первую их встречу, ни во вторую - она будто надломленная сейчас, горько о чём-то сожалеющая. О войне, которую не остановила, о своем поражении?
Кто знает...
– За что, Бастет-тян? - право, это немного даже глупо, что она за что-то сейчас извиняется. Привыкшая быть сильной и самостоятельной кошечка…
Жесткий шнурок повязки на глазу опять задевает Бастет-тян по волосам, когда Кьёраку склоняется губами к её уху.
– Что-то не должно меняться, так ведь? - желание помочь, если есть возможность. Даже если это такая мелочь, как несколько метров до двери ванной комнаты, которая бесшумно отъезжает в сторону, стоило только приблизиться. Он видит отражение богини, в обрамленном белым мрамором зеркале, она прекрасна, даже раненая и вымотанная, более того… ослабленная, Бастет-тян оказывается даже более влекущей.
Кьёраку чуть усмехается, склоняя голову, блеснув едва заметным серебром на висках, легко касается поцелуем ее шеи, не убирая ладоней с талии - держит тепло и прочно. А затем смотрит в её глаза, в их отражение в зеркале.
– Я буду рядом, если тебе что-то понадобится, - одноглазое отражение улыбается, снова - уже немного светлее; Кьёраку отступает на шаг, и дверь за ним закрывается.
Виски снова слегка переливается среди кубиков льда в стакане. По номеру тянется тонкий запах жасминов и гиацинтов - букет, почти такой же белый, как до этого, но с вкраплениями сиреневого. Весенний запах, слишком нежный для тяжелого дыхания осени, что сгустилась по ту сторону окна почти непроглядным туманом.
«А я-то всего лишь хотел немного побыть в генсее», - хотя здесь очень даже недурной табак. И трубку набивают умеючи, - пальцы коротко барабанят по резному чубуку. Затяжка - дым уходит к потолку, а взгляд вновь падает за окно.
«Ее ищут», - неприятная такая истина. Те, кто навредил Бастет-тян, сейчас идут по её следу. Барьер… барьер скроет ее на какое-то время, но абсолютно уверенным в нём быть невозможно. Если же случится что-то из ряда вон, в особенности, если оно затронет живых…
То со-тайчо окажется в сложном положении - и сейчас, и позднее.
Вывести же Бастет-тян в Общество Душ он не только не может, но и не имеет права. Забавно, да-а - главный нарушитель дисциплины Готэй-13 теперь хранит ее строже всех. «Непростое наследство же ты мне оставил, Яма-джи», - он делает еще глоток виски, и оборачивается на богиню - проводник душ, бог смерти, которых вновь воля случая свела вместе.
Он спокойно смотрит, немного любуясь, не поднимаясь с широкого кресла.
Какое-то время она будет здесь в безопасности.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-03-26 08:27:13)
Поделиться72019-03-26 21:20:03
Ладонь его теплая, касается лица, а я склоняю голову в сторону прикосновения, на мгновение, закрыв глаза. Перевести дыхание, тяжело, но тихо выдохнуть, и посмотреть в серебристые глаза. И повязка мне в этом не мешает, я смотрю, как и раньше, прямо, не кося в сторону здорового глаза. Улыбаюсь уголками губ. "Похож немного на пирата"
После улыбка соскальзывает с губ, когда мужчина отрицательно кивает головой, и, я опускаю взор, подчиняясь. Удивительно, но, никто и никогда не стремился помогать мне столь активно. Встретившись с протестом, отступали в сторону, а я уходила, чтобы в гнетущем молчании залечить раны. А тут, я не могу долго сопротивляться, и немного ощущаю вину, снимая протест тихим шелестом губ. Вскоре дышать становиться немного легче. Будто бы открыли окно и выпустили мечущийся внутри ветер.
- Спасибо, - на вопрос про ванную не говорю ничего, лишь согласно киваю, соглашаясь с предложенной помощью. Мягко кладя руку на мужское плечо, проводя кончиками прохладных пальцев по его шее, чтобы приобнять. Ненавязчиво и кротко, боясь заморозить его своими холодными руками.
- Мне есть за что извиняться, - немного грустно произношу я, не озвучивая вслух такую многозначительную фразу, как " за упущенное время". Потому что, нет ничего тяжелее и ужаснее сожаления за то, что прошло. За принятые решения, за бегство, да, за что угодно. И это добавляет веса в копилку надломленности, и сожаления. Уже бессмысленным кажется явление в замок, бесполезным то сражение, абсурдным само желание остановить всепоглощающую войну. Но, иначе, я бы не вывалилась побитым зверем в мире Кьёраку. Тут хочешь - не хочешь, начинаешь верить в замысел высших существ, но есть ли кто-то выше Богов? А может, просто я вестник напастей и это мне стоит исчезнуть? Уж больно зачастила туда, куда не звали.
- Да, - улыбнувшись, мило и искренне, оставляю на его губах лёгкий поцелуй. Когда-нибудь, даже сильные, самостоятельные и дикие кошки становятся домашними, пряча свои острые когти в мягких подушечках пальцев, переставая обнажать клыки, и выражать агрессию, когда кто-то пытается их приручить. Главное, чтобы не лишали свободы, тогда будет мир.
- Спасибо, -снова. Губы трогает ответная улыбка, ласковая. Даже как-то странно видеть себя с кем-то рядом в отражении зеркала. Ощущение собственной хрупкости и слабости ощущается более явственно. Но, разве не так должно быть, когда женщина находится рядом с мужчиной? "Точно, как пират", - новый образ Сюнсуя оброс романтизмом прошлых столетий. Я задорно смеюсь, слегка поморщившись, когда мышцы немного сводит. «Глупости».
Печально, конечно, что теперь второй глаз закрывает повязка, и ухо немного изуродовано чьей-то рукой, но, это не лишает мужчину привлекательности. Взглядом, проводив его до двери, сделала поспешно пару шагов до раковины и облокотилась о белый мрамор руками, бросая взгляд в зеркало, в котором отражалось мое измученное лицо. "И что с тобой стало?" Взгляд стал тяжелее, отражая пережитые испытания, пропала из глаз былая беспечность, появилась в них настороженность, впрочем, она пропадает, стоит улыбнуться или подумать о чем-то хорошем. Блеск веселья и радости возвращается, но есть в них мудрость и осознание мимолётности счастья. Которое нужно ценить здесь и сейчас, потому что, отправившись скитаться дальше, не знаешь, когда снова искреннее засмеешься или улыбнёшься. Как-то теряется стремление к лучшему, когда видишь везде смерть и разрушения. Опускаются руки, когда основная масса людей ищут своего конца.
Забавно, но, начиная свой путь, я была иной. Похоже, что Боги тоже меняются, только значительно дольше простых смертных. Включив холодную воду, смываю с лица грязь и кровь. От прохлады становится легче и этого достаточно, чтобы собраться с силами. Выхватить взором аптечку возле зеркала, осмотреться, отыскать взглядом душ. Уже вскоре в моих руках оказываются бинты, тканевые повязки, бумажные полотенца и средство для обработки ран. Регенерация - это хорошо, но было бы не плохо, помочь своему организму. Который, и без того бьёт мелкая дрожь. Стоит мне взяться за последний слой ткани, плотно прилегающий к телу, и пальцы начинают прыгать. Плотно сжав зубы, опершись свободной рукой о стенку душевой кабинки, срываю резким движением прилипшую к себе одежду. С губ срывается тихий стон, ногти больно врезаются в ладонь, когда рука сжимается в кулак. Протяжный выдох, еще один вдох и выдох, боль снова отступает. Уже хорошо, самое сложное и болезненное сделали.
Сложив испачканную одежду за пределами стеклянного кокона, включаю воду. Сначала теплую, чтобы смыть с себя грязь и кровь, потом холодную, чтобы прийти в себя и отрезвить мысли. Вода окрашивается в красный, металлический запах крови ударяет с новой силой по обонянию. Голова опущена вниз, волосы мокнут, холодят шею и плечи, взглядом слежу за тем, как жидкость исчезает в сливном отверстии. Только, когда потоки воды становятся едва бледными, я выключаю душ и приступаю к обработке ран. Не стоит тянуть лишнее время.
Сначала вытерлась насухо бумажными полотенцами, после обработала раны и порезы антисептическим средством, затем накладывала тканевую повязку и сверху стягивала все бинтом. Туго, чтобы повязки не спадали и крепко держались на теле. Весь процесс я начала сверху, постепенно спускаясь к ногам, чтобы просачивающаяся из ранок кровь не задевала свежие бинты. Постепенно, но уверенно. Практически мумия, зато, стало намного легче, жизнь не уходила из меня алыми каплями, ослабляя и растрачивая мои силы. Теперь могу дышать свободнее, приятнее, и не беспокоит запах крови, остался лишь тонкий аромат жасмина.
Из душа я вылезла обновленной, пускай, все также ослабленной. Сложила грязную одежду и использованные полотенца в урну. Прибрала за собой, считая неправильным оставлять после себя мусор. А потом обратилась в кошку, и вышла из ванной комнаты, медленно перебирая лапами. Черная, как ночь, сверкая изумрудными глазами. Прошлась по мягкому ковру, бросила внимательный взгляд на окно, за которым виднелся туман. Мои уши, подобно локаторам вздрагивали, ловя звуки с улицы, что подобно радио могли бы рассказать о происходящем в городе. Тишина, спокойствие, привычная размеренность мегаполиса. И кошки не кричат, остервенело, как если бы некто опасный шлялся по улицам города. Похоже, в этот раз мне повезло, меня не преследуют, а бой тот, был вызван банальной скукой. Как сказал тот бог? Ах, да, кажется, что я являюсь, тем самым интересным на планируемом вечере. И любопытство, копьё судьбы реальность или выдумка. И вот же, глупая, сама подкинула ему эту идею. Встрепенувшись, посмотрела на Кьёраку. Похоже, мне, и, правда, нужно было время, чтобы остановиться и понять – за мной не гонятся, можно выдохнуть. Да и следы запутала умело. Объяснение просто до безобразия: либо сильно испугалась, либо стала параноиком, другого не дано.
На этом, подошла к мужчине, мягко потерлась о его ногу, после чего запрыгнула на гостевой диван и улеглась напротив, чтобы в последствие вернуть себе человеческий облик. На губах появилась задорная улыбка, первый признак выздоровления. Перебинтованная, что очень заметно при моем нынешнем наряде. Набедренная повязка, плотно прилегающий лиф, и тонкие ремешки на предплечьях и икрах ног. Тонкие золотые нити путаются в волосах, а маску я недовольно стаскиваю с головы, и кладу к изумрудам, чтобы были оставлены мною ранее. В таком виде, обычно, я уходила к подземному Нилу или соревновалась. Зато, ничего не мешает и не перетягивает повязки.
- На улицах спокойно, кошки молчат, - делюсь информацией, потому что, это важно. Шерсть не стоит дыбом, интуиция не вопит об опасности, и дело не только в том, что Сюнсуй рядом. Хоть, возле него намного спокойнее, нет зверя в этих краях, не привела с собой опасность, с которой придется разбираться, а значит, что и тревожиться не стоит.
- Если ошибаюсь... Проблема исчезнет вместе со мной, - не смогла я подобрать корректных слов. Никто не обязан решать мои проблемы, тем более, вызванные моим присутствием. Любой Бог должен нести ответственность за свои действия, даже, если все произошло не по его вине и является лишь следствием ранее осуществленного шага. Я вывалилась в этот мир, и, если кто-то попадет сюда, ища меня, моя прямая обязанность схватить этого бога или существо и исчезнуть вместе с ним в портале. Что будет потом - уже не важно. Главное, что была проблема и ее не стало, - чувствую себя угрозой.
С интересом смотря на Кьераку, даже не верю, что прошло так много времени. Пролетело оно единым мгновением, пеплом орошая чужие судьбы, омывая душевные раны горячим песком. Следы забвения, яростно вгрызающегося в твою душу. И тут уже не знаешь, что лучше: чтобы эти страшные отметины были заметны на теле невооружённым глазом, или же скребли твою душу сомнениями и тревогами. Как противный колокольчик, звенели над ухом, крича о том, что ты лишь временное явление, опоздавшее на встречу с вечной тьмой. Один мой знакомый Бог сказал, что быть частью Вселенной энергии великая честь, мне же кажется, что сливаясь, с ее потоками, мы умираем. Исчезаем, на совсем, превращаясь в космическую пыль. Умираем по настоящему, без права на перерождение.
Коснувшись лба, тяжело вздыхаю. Я вся горю и теперь не удивительно, что голову наводняют грустные мысли. Интересно, что будет дальше: горячка с видениями или же спокойно буду лежать, изнывая от лихорадки? Надеюсь, что все пройдет незаметно и не придется виновато смотреть в серебристый омут глаз Кьёраку. Я снова подкладываю руку под голову и улыбаюсь. Улыбка, наверное, глупая, но, как можно не улыбаться? Столько воспоминаний...
- Как ты? – такой простой вопрос, но такой опасный. Немного прикрыв глаза, тихо выдыхаю. У меня такого разбитого состояния не было даже после бурного празднования Бубастисе, когда было организовано ежегодное мероприятие в мою честь. А это было очень и очень давно, до моего ухода из Египта.
- Если хочешь, мы можем поговорить о чем-нибудь другом, только, тему придется выбирать тебе, - задорно, усмехаясь по-доброму и без издевки. Говорить о погоде мне не с руки, не люблю я туманы в городах, возникает ощущение, что все вымерли, плюс ассоциация с подземным миром, где полно призраков. И призраки эти пугают больше всего.
Отредактировано Bastet (2019-03-26 21:22:27)
Поделиться82019-03-26 23:34:42
Аккуратные острые ушки, посверкивающие изумрудные глаза, выразительная мордочка – вот уж чего Кьёраку вряд ли мог ожидать. И руку, отпустившую трубку, ему пришлось удержать от того, чтобы потянуться к выгнувшейся бархатной спинке. А она вот – и рядом, легким прыжком. Он улыбается, глядя на стройные обнаженные колени там, где только что кошка поджимала под себя лапки.
- О, я бесконечно доверяю кошкам, - серьезно отвечает Кьёраку, чуть щурясь, протянув руку, касаясь щеки Бастет-тян легонько, фалангами согнутых пальцев. Здоровый цвет лица вернулся к ней, глаза смотрят почти так же ясно и игриво, как в прошлом, и потому на сердце у него делается немного легче.
- И получил доклад. Холлоу немного пошалили и пошумели, но теперь все спокойно, - Токио находится не в ведении ичибантая – в это время, но когда это мешало со-тайчо? Хотя вряд ли Яма-джи так делал, - пальцы легко соскальзывают на плечо Бастет-тян, мягко поглаживают.
А затем Кьёраку отнимает руку, заставляя себя отвести взгляд от полуобнаженной, такой открытой груди.
«Надо же, старею, что ли?» - нет, просто не торопится. Да и засевшая где-то за лопатками несвойственная ему спокойная колючая печаль не позволяет мыслям свестись к одним только плотским утехам.
- Тебе незачем торопиться, если ты сама этого не хочешь, Бастет-тян. Правда, и мое время здесь несколько ограничено. Так сложилось, - и во взгляде со-тайчо – ласковая печаль. Он поднимается, отставив стакан. Лед негромко брякает.
- Выпьешь со мной? Или, может быть, ты голодна? – кухня здесь отменная, даже не ожидаешь порой такого от генсея. Сам же Кьёраку, получив ответ, наливает себе еще виски, на пару пальцев – можно было и больше, ведь цедится он сейчас, и пьется, словно вода. И вряд ли способен сейчас заставить его захмелеть достаточно сильно, чтобы расслабиться. Но – побоку все это, - жасмины и гиацинты – перед Бастет-тян, а прохладное вино цвета бледного золота – в бокале.
Выдохнув, Кьёраку опускается обратно в кресло, и пожимает плечами, как ни в чем не бывало. Смаргивает, под слышный только ему одному шорох рассеченного века по повязке изнутри, указательным пальцем промокает сочащуюся влагу в уголке глаза.
- Я – в порядке. Не обращай на это внимания, - ухо, висок, глаз – все последствия его нерасторопности. Не стоит недооценивать противников. Не стоит быть таким беспечным.
Не стоит думать, что все однажды разрешится само собой. Что же, Кьёраку всегда был ленивым, но очень талантливым учеником. И тот урок усвоил полностью. А памятку-напоминание оставил при себе – да, так вот, прихотью.
- Довелось немного повоевать, и даже получить повышение. Теперь я – Главнокомандующий, - но только знает ли Бастет-тян о том, что шинигами не уходят в отставку – такие шинигами. - Но, как видишь, я жив – на свой лад, конечно же. В своем же понимании я очень даже живой, - только отчего-то веет в груди холодом, шелестит пожухлой листвой – нет больше сада. Или есть, но крепко собрался зимовать.
Сколько же лет миновало со времени их последней встречи, когда на плечах Кьёраку еще оставался хаори с кандзи «восемь»? Не сосчитал бы. Кажется, что всего пара веков, а может быть, и тысяча лет. Тогда еще Лиза-тян… «Да, тогда все еще было по-старому. И мир казался вечным».
Но отрадно видеть, что Бастет-тян…
Да что там, осекает сам себя Кьёраку, изменилась и она. Как-то Хирако, в миг откровенности, за парой бутылок саке, поделился, что, дескать, мир живых тебя меняет незаметно, но всегда, обязательно меняет. Под себя переделывает так, что в какой-то момент перестаёшь понимать, как же, дескать, такое со мной могло случиться. Вот и у Бастет-тян так же, наверное – потому что тянущая чернота остается в ней, даже сейчас щекочет духовное чувство.
Он протягивает ладонь, беря ее руку. Горячая, и пульс колотится часто, словно сердечко у кошки.
- Извини, Бастет-тян. Я не хотел задевать тебя своей тоской, - иногда ему кажется, что былые цветы не просто пожухли, но рассыпались в прах. И только ветер теперь уныл шепчет там, где когда-то, пускай и на костях, расцветали сады. Сейчас же только белые кости укоризненно смотрят из черной земли.
- Теперь покидать Общество Душ мне удается все реже, - еще глоток виски, и кубики подтаявшего льда снова брякают. – Так что… очень удачно, что мне удалось тебя встретить, - конечно же, он справилась бы и сама со своими проблемами, сильная и независимая кошечка, - большой палец поглаживает ладонь, и затем рука снова тянется обнять Бастет-тян за плечи. Отчего-то кажется, что она мерзнет, - «она раскалена, какое еще мерзнет».
Нет, холодно самому Сюнсую.
- За тебя, - улыбка возвращается, стекло легонько звякает. – За то, что мы оба живы, - он не против рассказать, наверное. Только как о том поведать? «мы были слишком высокомерны и беспечны, и дорого заплатили за это?»
Но к чему это ей? То, что крайне опасно недооценивать смертных, богиня знает и без того. А пока что Кьёраку просто нравится смотреть на нее, любоваться диковатой и диковинной ее красотой, поглаживать прямые темные волосы. Не пересекая черту.
Потому что, если сделает это, то вряд ли уже остановится.
Поделиться92019-03-27 01:29:44
Глаза сами закрываются, и на губах продолжает играть улыбка, когда Кьёраку касается моей щеки. Как будто бы, не желая смущать взглядом, но, на самом деле, прислушиваясь. Прислушиваясь к тому, как его пальцы пробегаются по горячей коже и после останавливаются. Омут практически черных глаз распахивается на встречу пасмурному дню и не находит ничего, за что можно было бы зацепиться.
А чего в действительности я хочу? Сдается мне, оставаться надолго здесь, даже я не смогу, постоянно что-то будет подгонять в спину. Время, слова, взгляды и нечто более существенное, нежели мои собственные желания. Мне не хочется никого подставлять, уже сказала это, но в другой форме. Тяжело выдохнув, отрицательно киваю головой. Выпить спиртное? Кажется самоубийством, уже мерещиться, как горячительный напиток все обжигает внутри, заставляет поежиться. Еда? Это тоже будет лишним, и кусок в горло не полезет. Как и любой раненный или больной человек, я не хочу ни есть, ни пить, предпочитая лежать и наблюдать за миром со стороны. Некий пассивный наблюдатель, отрешенный от происходящего.
Внимательно слушаю, внимаю, и даже не обращаю внимания на тот жест и слова, которые просят не реагировать на внешние изменения. Это незначительно, главное, что жив и в полном здравии, и я ему верю. Тоже на свой лад, но верю, крепко сжимая ладонь в кулак. Везде война, всюду, ее ростки проникают, во все миры проскальзывают, пожирают все хорошее и сеют семя раздора. При старых Богах не было такого, не допустимы были многие вещи и бились иначе. Сейчас как-то все извращенно, неправильно. Даже душа плачет, и от негодования, и от гнева и от печали, зрачки становятся больше, может показаться, что вот-вот коварные слезы сползут из уголков глаз. Но нет, я держусь, выдавливаю на губах улыбку и протягиваю в ответ руку, кончиками пальцев стремясь коснуться до мужской раскрытой ладони. Осторожно и немного настороженно.
- Боюсь, тоска эта, коснулась меня еще раньше, - грустная улыбка, и правда ведь, только раньше я темного яда не замечала, надеялась, что пройдет и получится все изменить, уничтожив сам корень проблем. А что на самом деле? Все куда сложнее и опаснее – люди сами хотят такую войну и я не вправе им указывать, решать их конфликты и влезать в течение событий. Убила бы я лидера, что дальше? Все уже создано и активно применяется на фронте. Глупая кошка.
- Высокий пост обязывает, - констатация факта, наполненная немного иронией. Главнокомандующий, в моем мире, это последний рубеж, с которого редко уходят на пенсию. Служат до победного конца, и занимаются вечной бюрократией, пока нет военных конфликтов. Кажется мне, у шинигами все немного запущеннее, если не сложнее. Еще и тост. Улыбаюсь, приподняв все же бокал и отсалютовав, и сделала один глоток, который больно обжог все внутри. Откашлялась, нет, употреблять сейчас что-то будет лишним. Не отпуская чужой руки, отставляю, стеклянное вместилище алкоголя в сторону, и кладу освободившуюся ладонь на талию, присаживаясь. Хватит лежать, уже чувствую, как мелкие порезы срослись, да и хочется сейчас теплых объятий. И горю, и мерзну одновременно, непонятное состояние.
- Главное, что ты жив, - другого и не нужно. Я? Порой появляется мысль, что надо бы умереть и вернуться в Египет через царство Анубиса, да не хочется как-то. А может, просто боюсь неизвестности, я не знаю. Тоже, произошло столько всего, что голова кругом.
Привлекая к себе, мягко, мужчину, безмолвно прошу пересесть к себе поближе, после чего устраиваюсь у него под боком. Поджимаю под себя ноги, кладу голову на его плечо, и обнимаю. Так лучше, и сразу мир становится добрее. Жаль, что таким образом нельзя решить все проблемы, которые ордой наступают и окружают, очень жаль.
- Хотела бы я забрать все плохое, что было и что будет, но, не обладаю даром ясновидения, чтобы оказываться в нужный момент в правильном месте, - на мгновение я задумалась, и тихонько улыбнулась, ласково проведя ладонью по груди мужчины, - но, я могу согреть и поделиться тем теплом, которое у меня есть. Не зря же кошки считаются талисманом на удачу, во многих странах.
Закончив свой небольшой монолог, обнимаю Сюнсуя чуть крепче, чтобы он мог ощутить тепло и моральную поддержку, которые, выражаются в горячих объятиях. Остается надеяться, что ему будет не слишком жарко от фактической температуры моего тела. Прикрыв глаза, тихонько мурчу, не возвращаясь, в образ пушистого зверька. Можно обойтись и без этого. Вибрации голоса и духовное тепло плавно поглотят пространство вокруг себя. Не затратно по силам, и не истощит меня. Зато, кому-то смогу сделать лучше. Напомню о хорошем, помогу вспомнить горные вершины, вдохнуть тонкий аромат сакуры, лепестки которой опадают на водную гладь, легкий поток ветра, разносящий золотые крупицы реяцу и много чего еще, что может согреть любого человека, даже в самую холодную зимнюю ночь.
Впереди тоже должны быть такие моменты, иначе и невозможно. Потому что, нельзя жить в вечном страхе, тоске и печали, особенно, когда рядом есть надежные люди. То, что было пережито в прошлом, не было зря, и те, кто сумел пройти с Кьёраку этот путь, уже заслуживают того, чтобы о них помнили. Они ведь рядом. Но, может, и другого требует душа?
- Что тревожит тебя?
Поделиться102019-03-27 14:14:53
- Что все мы живы, - эхом отзывается Кьёраку, охотно придвигаясь. И как это, ему только что холодно было, разве? – он расстегивает воротник рубашки, и пестрая змея шейного галстука выскальзывает из-под него, а затем падает где-то рядом, то ли на подлокотник, то ли на пол. Неважно, - он вздыхает, коротко, обнимая льнущую к нему Бастет-тян, вначале за плечи, затем и за талию. Ее одновременно резко и мягко очерченные губы – у самой его скулы, и чуть вздрагивают, когда он коротко касается самого их уголка поцелуем.
Да, так лучше. И теплые объятья, и клонящаяся ему на плечо голова, и ласковое… мурлыканье? «Надо же», - ладонь ласково сжимает обнаженное плечо Бастет-тян, которое кажется почти невозможно горячим. Но столь же невозможно руку убрать, и невозможно не улыбаться, когда она так прижимается – совершенно очаровательно, и по-кошачьи, с таким невероятным теплом, что сердцу, действительно, становится много легче биться.
- О, не надо, - свободная рука накрывает ее ладонь, скользнувшую по груди. – Не надо забирать мое плохое, а то что же мне тогда прикажешь заливать, допустим, виски, или саке? Или чангом? – теплый аромат жасмина тянется уже не от букета, а от богини, что шинигами обнимает сейчас, и смешивается с запахом пустынного ветра. И если прикрыть глаза, то можно увидеть синее небо над золотыми песками, или вспомнить влажный пар горячих источников, сладковато-соленый пот на губах, замерший в сакадзуки лепесток.
«И ты еще спрашивала, чем мне помочь», - вот же, порой сколь мало требуется что человеку, что шинигами, что, наверное, богу для того, чтобы его существование стало легче. И поцелуй, что следует затем – спокойный и в чем-то даже невинный. Взять в ладонь ее лицо, ощутить нежное горячее дыхание; от самого пахнет и виски, и табаком, а от нее – едва уловимо вином, и памятью, теплой памятью о тех далеких не то что днях – часах, что провели когда-то вместе.
Вот они, словно случайно найденное сокровище – в руках.
- Знать будущее – страшный дар, - едва слышно произносит Кьёраку, почти отрываясь от этих губ. Это сладкая игра - мучительная, но которую невозможно остановить. Хочется еще. Хочется дразнить себя и ее, распалять, пока верх не возьмет либо тело, либо рассудок.
- Тот, кто знал будущее, едва не погубил… моё всё.
Яхве знал, что Ямамото проиграет ему, Яхве знал в с ё, как сам считал, но оступился, просчитался единственный раз – с Укитаке. Тогда его стратегия впервые дала трещину, - «а была ли она, стратегия?»
На каком безумии Общество Душ тогда спаслось, на какой отчаянной силе воли вырвалось из пут рока, на который само себя обрекло?
- Я боюсь повторения, - почти беззвучно шепчет он, лаская пальцами темные, черные, будто ночь, волосы, привлекая Бастет-тян еще ближе. – Я боюсь, что однажды снова явится, объявится кто-то, кто пожелает себе божественной силы. И перевернет мой мир в очередной раз, - бомба замедленного действия, неуязвимый и бессмертный Айзен Соуске, заточённый на двадцать с лишним тысяч лет во тьме Мукена – чем не пример?
Яхве, божество – чем не пример?
Это неправильно для того, кто живет и сражается тысячи лет – бояться потерь. Но, если речь заходит о правильном и неправильном, о правилах, то Кьёраку Сюнсуй станет признавать единственные правила – своей возлюбленной оханы, своего духовного меча.
Здесь нечего стыдиться, - веки вздрагивают, большой палец слегка задевает Бастет-тян по нижней губе, когда Кьёраку берет ее за подбородок.
- А за этот мир… теперь отвечаю я, Бастет-тян, - нет, он поистине не мог сознавать, какой груз был воздвигнут на плечи Яма-джи. Баланс между мирами, баланс миров. Вот так вот запросто, одним росчерком меча и двумя – кисти, написавшей его имя.
И поистине, Кьёраку не готов к этому, - «о, да ладно. Нужно дать себе время. Привыкну же, куда мне деваться».
Только тянется это, тянется и тянется, и избавления от тоски все не видать.
Поделиться112019-03-27 21:34:56
Как от теплых лучей солнца, хочется замереть и не двигаться. Прикрыв глаза, дремать под тихий шелест ветра и чужого голоса. Все внезапно становится несущественным и неважным. Просто берешь и растворяешься в посторонних звуках, пропускаешь размеренный стук собственного сердца, сливаешься со своим дыханием. И все, тебя нет, ты стал частью этого кусочка земли, превратился в камень. В пустыне, тебя бы ветер закопал в теплых песках, пряча от чужих глаз. До поры, до времени, а может быть, и навсегда. Губы трогает загадочная улыбка, живы ли? Да, живы.
Потершись щекой о мужское плечо, как это делают кошки, расслабилась, тем самым оказавшись ещё ближе и плотнее. Гипотеза некоторых людей, что кошки жидкость, абсурдная до невозможности, порой кажется реальностью. И не сказала бы, что это плохо, быть так близко и при этом не мешать жизни другого существа. Рядом и далеко одновременно, но, опять же, смотря с какой стороны смотреть. Тихое мурлыканье ещё некоторое время щекочет слух, но, после прерывается, когда теряет актуальность. И так тепло, и так хорошо.
- Кошки часто забирают плохое ...- пожав слабо плечами, улыбаюсь. Плавно поворачиваю запястье левой руки, которую своей ладонью накрыл Кьёраку. Пощекотала ноготками линию жизни и сердца, переплелась пальцами с его. А ладонь-то моя маленькая, кажется хрупкой в чужой руке, даже миниатюрной.
- Придется наслаждаться вкусовыми нотками этих напитков, смакуя каждый глоток, - сокрушенно произнесла я, отрицательно покачав головой, и улыбнулась. С пониманием, но и с грустью. Видеть, как человек заливает душевные раны малоприятное занятие. Есть в этом что-то уничтожающее, сокрушительное, ужасное, отчаянное. Я склонна верить, что заливают именно то, с чем справиться самостоятельно не в силах. Не от радости, а от несчастья, не особо чувствуя вкус, не различая сорт и вид напитка. Так как память, она столь коварна, как и алкоголь, ударит в голову и не отпускает, заставляя оборачиваться назад, когда этого делать не стоит.
- Останется лишь память и лёгкое веяние печали, которая всегда возникает, когда беспокоишь старые раны,- да, зыбучие пески времени скроют все. Пустыня бесконечности забирает все без остатка, но тонкий аромат грусти ещё долго будет путаться в ветре, пока не осядет лёгким слоем пыли на вновь распустившихся цветах. Жизнь не остановится, она будет стремиться ввысь, независимо от твоих желаний. Так, может, стоит ухватиться за зелёный стебель и улететь за ним выше к небу? Увы, но не мне решать и не мне выбирать. Сама не лучше, иногда ощущаю дикое желание закопаться по - глубже, спрятаться в безжизненной пустыне воспоминаний и замереть, в ожидании, когда кто-нибудь решит отыскать утерянное. Но, это и не важно сейчас, все мои переживания перестают существовать, на время исчезают, чтобы могла побыть собой прежней немного.
Прикрыла глаза на мгновение, накрывая чужую ладонь своей, ластясь под приятное касание до лица, и после нежно взглянула в серебристый омут, что ярким огоньком блуждал по пространству, в поисках чего-то. Иль показалось? Все мысли прекратил поцелуй, невесомый и лёгкий, пробежавшийся игриво шелком по губам. Едва потянувшись, остановилась, чтобы повернуть голову в бок и коснуться губами его ладони, после возвращая прикосновение назад. Он говорит, рассказывает, а я слушаю, внимательно и с грустью. Могла бы сказать, что главная опасность знать будущее и пытаться его изменить. Потому что, действие может заставить сбыться видение, или наоборот, ухудшит последствия. Что такой дар должен оставаться при человеке, не распространяясь по округе подобно голодному мору. Ибо видеть будущее, значит хранить его под печатями и замками. Могла бы предложить свое оружие, взяв обещание использовать по назначению, но лишнее это и чревато последствиями. Предложить свои силы или даровать способность? Мне кажется, что это будет выглядеть глупо и оскорбительно, плюс к тому же, не зачем, усугублять существующие страхи и печали. Ещё свежи эти раны, и помочь можно лишь с разрешения. Этот груз ответственности за весь мир, он давит, верно? Кажется, что вот-вот прижмёт к самому дну, и не высвободишься, удивляясь силе обстоятельств. Я смотрю на него, на Кьёраку, и все внутри сжимается, по телу пробегается лёгкая дрожь, которую не унять, не вытравить холодом или теплом. Тоже боюсь? Или переживаю, невольно отколов и поглотив кусок айсберга? Не знаю. Только вот, сложно было сдержаться от того порыва, который заставил меня податься вперёд и крепко обнять мужчину.
- Ты не один, Сюнсуй, - тихо, даже шёпотом, обдав его шею горячим дыханием, став немного ближе и теплее. Когда не один, все становится проще. А если и нет, то знаешь, что тебя поддержат в любое мгновение, каким бы хорошим или плохим оно ни было. Бояться потерять, да и вообще бояться - это нормально, но, лучше не поддаваться этому чувству больше необходимого. Слабость может, либо сделать сильнее, либо, уничтожить окончательно. А заливать страхи и того не стоит, под веянием спиртного они становятся опаснее.
- Этот мир в надёжных руках,- краткий поцелуй за ухом и снова обнимаю, нежно проведя правой рукой по волосам Сюнсуя. "Ты не один"
Поделиться122019-03-27 23:40:58
Потоки душ, равновесие между жизнью и смертью – не задумывался раньше Кьёраку сколько многое приходится по-настоящему нести на своих плечах Главнокомандующему Готэй-13. Предыдущий не справился, и не сказать, что так уж хорошо справился нынешний, то бишь, он. Без помощи извне они не одолели бы квинси, не справились бы с Яхве.
И все это… нет, он задумывался. Но между размышлениями и тем, чтобы ощутить все это на собственной шкуре, все же, есть огромная разница.
А ласковые губы шепчут то, что он желает услышать, в глубине души, но там же, в глубине души и знает – все-таки он один. И руки его… о, право. Кьёраку себе цену знает, знает себя досконально, что он из тех, кто до последнего станет уклоняться от боя, оберегая не сколько себя, сколько других. И за это нередко ему приходилось платить – скорее всего, он поплатится за такую тактику и впредь. Но что поделать, ему уже поздно меняться.
«Всего лишь потому что третья тысяча лет пошла?» - весело поддевает он сам себя, и легко тянет Бастет-тян ближе, на колени к себе. Усаживая, по прохладным бедрам ее задевая вдруг ставшими раскаленными ладонями. Может быть, именно такие объятья – именно то, чего ему так не хватало, - лица теперь близко-близко, и тела – почти вплотную. А запах, окутывающий ее, такую теплую, до того сладок, так влечет, что приходится сдерживаться, дабы не втиснуть Бастет-тян в себя еще крепче, но Кьёраку помнит о ее ранах.
- Спасибо за веру в меня, Бастет-тян. Я справлюсь, и все это, - он подмигивает здоровым глазом, - непременно пройдет. Куда оно денется, правда? – и интонации прежние, беспечные, словно и не было горя, словно и не случилось одиночества. Словно и не собственными руками он послал на смерть подругу и наставницу, сделав ставку на своего собственного зверя, на Последнего Кенпачи – против Первой.
Они оба знал, что когда-нибудь к этому придет – и Зараки, и Унохана. Но сотню, или около того лет существовали в Готэй-13 едва ли не бок о бок, и ни разу за все это время не происходило ничего, что могло бы навести на мысли кого-то несведущего, о том, что между этими двумя может существовать нечто неизмеримо большее, чем любое прошлое. Любая… любовь? – Кьёраку усмехается.
О, безусловно. Бешеная страсть, сводящаяся лишь к одному – выяснить, раз и навсегда, кто сильнее. Потому что Кенпачи может быть только один.
Зараки победил. Унохана… позволила ему это, исцелив после первого поражения. И еще сотен таких же.
Зараки в своей полной силе сумел противостоять страшнейшему из противников. А уж когда к нему явился его банкай…
Нет, без всего этого сам Кьёраку не сидел бы здесь, в ласковых объятьях чужой богини. Или… нет, все-таки, она уже не чужая ему, - пальцы обвивают ее запястье, и ласково, тепло сжимают.
Кто знает… возможно, его действия и решения привели к тому, что равновесие в других мирах не оказалось нарушено. Хорошая мысль. Очень кстати утешать себя ею, унимать тоску. Нет подтверждений, все так – но и зачем они? Однажды появятся, станет легче. А пока – проще заставить себя верить, набросить самому себе на глаза еще один морок теней.
- Я многих потерял, - шепчет в теплые губы, снова целуя, уже жарче, настойчивей, но все еще не торопясь. Ему бы извиниться за эти излияния, но только объятья крепче делаются, потому что эти вот мгновения – драгоценные, как золотой песок, Кьёраку не хочет терять.
Укитаке, Яма-джи, Унохана… тысячи бойцов из Тринадцати Отрядов. Капитаны, лейтенанты, - «проклятье, Кьёраку, ты слишком совестлив, и любишь пострадать», - пальцы оглаживают тонкие ключицы, под которыми бьется пульс, молоточками под самой нежной бронзой на свете. Он целует ее, еще и еще, собирая в ладонь темные волосы, обнажая шею, чувствуя, как напрягается она, и как от близости все жарче становится.
- И больше не желаю этого, - только вот все, что у него осталось – маленькая племянница, которая сейчас почти наверняка не спит, глядя в осенний сад, и ждет джигоку-чо, хоть что-нибудь с донесениями.
Но Нанао-тян знает прекрасно, что сейчас, в такое вот время, со-тайчо лучше не донимать. Ей не столь давно довелось уже стать свидетельницей крайне неприятного зрелища, а и наговорил Кьёраку ей тогда слишком много всего. Не исключено, конечно, что генсей – такой генсей, пришелся бы ей по вкусу, только вот проверять ее дядя не станет.
«Больше – не потеряю», - проклятье, она уже почти обнажена. Как тут не потерять голову? – пальцы сгребают Бастет-тян за волосы, и поцелуй – жадный, жаркий, затмевает все, следом за скользящими по ее телу руками.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-03-28 22:52:05)
Поделиться132019-03-28 22:36:54
Как это и бывает с кошками, когда их перекладывают с места на место, безвольно сползаю за рукой Кьёраку, которой он мягко потянул меня назад. Прильнула, склонила голову чуть в бок, прислушалась. Где-то в тишине размеренно бьётся чужое сердце. "Красивая музыка" Бьётся же. А вера... Сколько в ней силы? Может ли она стать больше, чем просто слова, произнесенные вслух, пускай, и искреннее? Преодолеть границу звука и превратиться во что-то осязаемое, способное согреть душу, заставить встрепенуться сознание, разжечь огонь страсти, который разрушит любую клетку и преграды. И страсть эта касается, всего, что окружает человека, является вечным двигателем созидания. Имея огонь внутри, ты можешь взобраться на гору и растопить льды. Гора сама расступиться перед тобой, прекрасно понимая, что ей с тобой не совладать. Что нужно сделать для того, чтобы вера ярким пламенем вспыхнула внутри и не угасала? [float=right]
[/float]
- Это не просто вера, - я улыбаюсь, хитро немного, глаза сейчас больше всего похожи на кошачьи. Шкодливые такие, озорные. И тонкие пальцы тихонько гуляют по груди мужчины, цепляясь аккуратно ноготками. Что мне нужно сделать? Посмотреть проникновенно, как сейчас и провести рукой полукруг, очерчивая границы лица Сюнсуя? Мол, я тебя вижу, поверь мне?
- Хотелось бы... Хотя... Нет, это не столь важно. Ты и сам все знаешь. Я поверю твоим словам,- интрига? Возможно, но, я и, правда, хочу ему верить, не задумываясь над тем, что слова Сюнсуя могут быть для успокоения и для видимости. Не допытываясь до причин, которые не позволяют воспринять мои слова всерьез, потому что знаю - не ответит, а может и вовсе перестать говорить. Я не осуждаю, не пытаюсь навязать свою волю и ценю то, что мне уже доверились. Хотя бы немного. Для меня это куда больше, чем немного.
Заботливо приглаживая лацканы пиджака, замолчала, опустив взор. Нашла себе занятие, которое быстро прервал жест Кьёраку. Рука немного вздрогнула, карие глаза потянулись к серебристому взору мужчины. Невинно немного, возможно, удивленно, будто только что проснулась, а вокруг разросся дивный сад. Сад из камней и зеленого бонсая, сиротливо ютящегося на приграничных зонах. И взгляд ищет, цепляется за зеленый крохотный уголок и тянется к нему, Обещая пересадить туда, где будет ярче и теплее.
- Но не теряй себя, - успела прошептать, мимолетно, растворяясь в поцелуе подобно кубику льда, который закинули в стакан с янтарным виски. Ужасно потерять многих, но, куда страшнее, когда начинаешь следом терять себя. В этом случае, кажется, что чужие жертвы были напрасны, что ты не оправдал чужого доверия, и теперь, вместо того, чтобы жить дальше, еще глубже закапываешься в пучину безысходности. Хотели бы те, ушедшие и пропавшие без вести, чтобы ты терял себя следом за ними? Этот вопрос первый, который стоит задать самому себе, чтобы определиться раз и навсегда, или же, чтобы вовремя остановиться. Приметить ту самую черту, за которую не стоит переступать никогда, если хочешь жить. И, если не ради себя, то ради других. Живых, мертвых, не важно. Главное, найти, за что стоит в будущем бороться, и что сейчас будет делать тебя живым, а не просто существующим. Ведь, ты нужен тем, кто сейчас рядом и готов встать подле плечом к плечу. Не важно, при каких обстоятельствах, но рядом.
И мой ответный поцелуй, как бы вторит, что он нужен, такой как есть и всё, действительно, пройдет, если подождать немного. Пройдут печали, и исчезнет тоска, а покачав головой отрицательно, я подтверждаю, что не потеряет, что самое страшное позади. То, что отобрало многих, не вернется, а если и появится, то очень не скоро, давая возможность найти приемлемое решение проблемы. Я верю, что это получиться сделать. А что еще остается кроме веры? Надежда? Которая, любит взбираться по куче трупов? Оставим это для будущего, в котором все может поменяться. Сейчас же, становится слишком жарко, и сердце бешено стучит внутри, выдавая и раскрывая беззастенчиво.
Заглядывающий в самую суть взгляд, ласково провожу кончиками пальцев по скуле мужчины, после чего ловлю его жадный поцелуй, растворяясь в его объятиях, поддаваясь его воле и желаниям. Ловлю каждое касание губ, как живительную влагу или глоток кислорода, цепляясь пальцами за лацканы пиджака, которые до этого заботливо поправляла. И зачем? Чтобы нарушить гармонию ткани и расстегнуть пуговицы, освободить из плена верхнего атрибута одежды, а затем и рубашки. Провести горячей ладонью по шее, плечу и груди, прижимаясь еще ближе. Горячо безумно и жарко, и все равно хочется тепла. Хочется подарить свой жар, страсть и любовь в ответ, растопить огнем ледники, вознести пламя подобно Прометею, надеясь, что оно не потухнет никогда. И все равно на раны, которые сладко поют свою симфонию, еще больше огня нужно, еще больше тепла и страсти. И мысли исчезают следом за нежными и требовательными поцелуями, за горячими объятиями и учащенным сердцебиением Сюнсуя. Руками, на ощупь, вспоминаю дорожку к сердцу, пробегаюсь по линии мышц, останавливаю ладонь в области солнечного сплетения. И добавляю немного внутреннего огня. Никто не должен быть одиноким.
Поделиться142019-03-28 23:42:11
Без остатка забрать ее – всю, жаркую и податливую. По шрамам, которых стало много больше с тех их мимолетных и таких сладостных встреч, проводят маленькие горячие ладони, коготки цепляют по коже, слегка впиваясь. Тихие выдохи-полустоны – в поцелуи уходят, которые Кьёраку ловит жадно и требовательно, не выпуская Бастет-тян, не ослабляя объятий. Рубашка давно уже куда-то к галстуку улетела, и сердце колотится чаще, жарче, одурманенное воспоминаниями, но тому не противящееся.
Ведь зачем? – былым, горячей памятью, снова проносится по телу. Она с ума сводит любого мужчину, и Кьёраку не быть исключением. Ни в этот раз, ни в прошлые, ни в будущие – если тому суждено будет случиться. Если они снова встретятся, - мимолетно встречаются глаза, а затем стройные ноги обвивают его за талию, когда он поднимается с дивана. Поцелуям не прекратиться – никогда, невозможно, а дверь прохладной темной спальни отъезжает в сторону бесшумно. И прячет их – бога смерти и богиню кошек. Но то, кто они сейчас, сутью их не становится, потому что истинно они сейчас – мужчина и женщина. Ни больше, но и не меньше.
И воздух плавится, горячим стеклом, песком на раскаленном солнце – такова сейчас она, так обжигает ее дыхание. Нет в мире льда, что оказался бы неподвластен этому пламени, силе богини огня – и под накрывшей сердце рукой меньше болит шрам, меньше болит память об обязанностях, о тяжести мира на плечах нового Главнокомандующего... и слаще, пьянее любого вина эта богиня, с которой чья-то прихотливая воля вновь его свела. Ни к чему древняя магия каких-то иных богов, сводящее с ума страстью вино – есть только Бастет, кошка, гуляющая среди миров.
«Бастет», - едва слышно, в ее улыбку, в смеющиеся ласково губы. Под этими руками плавясь, в ней и с ней плавясь, изнемогая, и желая ненасытно еще и еще. Распаленный ею, распаляясь сам, согреваясь и согревая.
Может быть, и слова не нужны – тела все скажут. И все залечится, любые раны, не только душевные – Кьёраку осторожен, оберегает ее, но это все сложнее, потому что, кажется, его прелестную кошечку вовсе не беспокоят уже ни раны, ни повязки. И уж точно не останавливают, - глаза мерцают в полумраке, подобно черным алмазам, а полуоткрытые губы снова так и манят. Повязка с глаза уже соскользнула, но Кьёраку – едва ли не впервые со дня получения увечья – не отворачивается.
Что-то нужно принимать таким, какое есть, - и поэтому, когда по рассеченному шрамом виску пробегают горячие пальчики, он лишь безмолвно возносит хвалу неведомо кому.
За то, что это происходит. За то, что он может не только брать, но и отдавать.
… - Куда ты думаешь отправиться теперь? – сладкий запах жасмина мешается с терпким мускусом льнущих друг к другу тел. Объятья не разомкнуть, прикосновений – не сдержать. На грани фола ласки, дразнящие, но не отвлекающие. Потому что невозможно лежать просто так, даже отдыхая. Хочется прикасаться, целовать, в волосы зарываться лицом, как в самые лучшие цветы, запах их вдыхая.
«Или же у тебя есть какие-то дела и здесь?» - шепотом, на ушко, прежде чем поцелуем коснуться. Негоже сейчас думать о делах, не совсем правильно – им обоим нужен отдыха, ладно, ладно, Бастет-тян нужен отдых, после всего перенесенного. А Кьёраку же… ее светом ободренный, теперь может гораздо больше.
Ранам еще долго придется заживать, но кое-что уже сделано.
«Спасибо тебе», - колотится сердце под крестообразным шрамом слева на груди. Там бьется память – там бьется ключ, и вечное воспоминание о том, что Кьёраку может потерять, если оступится, - он хмурится, прогоняя и эти думы. Нет, нет, не сейчас. Айзен Соуске посидит в Мукене еще какое-то время, прежде чем его извлекут вместе с воспоминаниями, , а пока у Кьёраку есть другое, гораздо более увлекательное занятие.
Но все-таки…
- Прости мне вопрос, милая Бастет-тян, - когда поцелуи иссякают ненадолго, вполголоса все-таки спрашивает он, - я понимаю, что он очень некстати. Но… как можно убить бога?
Ему как-то нужно убить Айзена Соуске.
И сердце колотится чаще.
Поделиться152019-03-29 23:12:02
Пустыня вокруг, жаркая, даже горячая. Огонь внутри, разгорается лишь больше, обжигая пески времени. Все плавится, ну и пусть. Эта стихия, обратившись в стекло, не изранит, не убьет, не разрушит. Лишь отметится в сознании и памяти дурманящими поцелуями, страстными объятиями, нежными прикосновениями, мгновениями любви и жаром тел.
- Сюнсуй, - нежно, томно, с придыханием. Радуясь ему и имени своему, которое слетает с его губ опаляющим дыханием. Мне нравиться слышать то, как он произносит "Бастет", нравиться произносить его имя, как будто бы пробуя цветочное вино на вкус. Сладкое, немного с горчинкой, пьянящее с первого глотка. Улыбка и озорной смех касается моих губ, которые уже растворяются в новом поцелуе. Горячие пальцы скользят по не менее горячей коже, ласкают, блуждают по телу, будоражат сознание и распаляют ещё больше. И шрамы эти не пугают, не притягивают взор, не ужасают. Нежно коснувшись их, едва задев подушечками пальцев, как кошка мягко провела лапкой, и бережно убрала назад свисающую прядь каштановых волос, игриво намотав их на указательный палец левой руки. И потом. Новые поцелуи, прикосновения и взгляды, в которых и утонули, не задумываясь ни о чем. Да и не нужно было, веление души, и язык тел говорили за нас. Ярко, страстно, томно, неистово, безумно. Чтобы потом, когда ураган страсти прошел, отдаться чувственности, нежно прижимаясь к мужчине. Ласково целовать его, гладить рукою и ластится щекой к плечу, мурлыча себе что-то под нос.
От вопроса же, я немного напрягаюсь, так как не знаю на него ответ. В последнее время я ничего не могу предположить, не чувствую, что нужно куда-то спешить или стремиться. Везде смотришь, и одни разрушения, и не боги тому виной. Не они шепчут на ухо людям коварные замыслы, не они наставляют их на путь войны или разрушения, и не они враждуют между собой. Люди сами хотят всего этого и осознанно ступают по дороге смерти, убивая, уничтожая, превращая в прах все хорошее. И я не знаю, куда идти и где искать, просто не знаю. Едва заметный вдох врывается в меня тихим шелестом, когда появляется спасительное "или", за которое и цепляюсь.
- Только, если одно,- на моих губах появляется многозначительная улыбка, я немного приподнимаю голову, чтобы посмотреть в глаза Сюнсуя и вернуть ему поцелуй. Нежный, трепетный, невесомый. Чтобы провести пальчиком по его переносице, разглаживая ненужную хмурость. Шутливо, но, при это настойчиво.
- Ты всегда можешь меня позвать, - шепотом в губы, оставляя поцелуй потом на щеке, шее и плече. Вдыхая затем приятный мускус, исходящий от горячей кожи, кладя вновь голову ему на плечо. Прикрыла немного глаза, продолжая рисовать узоры на груди Кьёраку, пока он не задал свой вопрос. Вопрос, логичный и вполне ожидаемый, и все равно, вызывающий краткий ступор. Не каждый день мне задают подобные вопросы, и как бы, не ожидал его, все равно не сможешь быть готовым. Впрочем, как и с любым запросом, который кажется вполне обоснованным.
Мое запястье ненадолго остановило свой путь, ладонь спокойно опустилась на грудь мужчины, с губ сорвался едва заметный выдох. Сердце чужое стало биться сильнее, быстрее, громче. Но, отлынивать от ответа я не стала. Не видела в этом смысла, да и, всяко, лучше, чем вдаваться в причины своей неопределенности.
- Убить можно по-разному, Сюнсуй. Либо оставив след, отправив в подземный мир, либо развоплотить без остатка. Всё зависит от намерений, а инструмент один. Оружие Бога, - задумавшись на мгновение, попыталась припомнить нечто другое, не менее опасное. Кого-то, с кем нельзя договориться или прийти к миру. Существам не преклонным, которые рады бы свести на нет существование абсолютно любого божества. А вспомнив, добавила пару слов, не смея что-то либо утаивать. Доверие. Снова оно.
- Есть ещё убийцы Богов, чудовища, порожденные тьмой, но с ними куда сложнее договориться, - да. Это я успела испытать на себе совсем недавно. Божественным орудием, убийца Богов. Я собрала комбинацию из двух чисел, на свою удачу ли? Нет, на свою погибель и чудом выжила. Мой голос едва дрогнул. Я бы не желала подобной повторной встречи.
Плавно приподнявшись, выскользнула из объятий мужчины и села на колени, чтобы призвать в руки свое оружие. Золотистая дымка растворилась в руках, оставляя после себя парный сай из золота. Заострённые по всей длине, пара "трезубцев" воплощала в себе саму смерть для богов. Один сай я спрятала обратно, второй же, приподняла в руке, чтобы аккуратно развернуть в ладони, рукоятью в сторону Кьёраку. Лёгкий кивок головы в сторону протянутой ладони, вполне спокойный взгляд. Я не боюсь, даже не опасаюсь.
- Я редко использую парный сай, именно по этой причине. И по этой же стараюсь использовать орудие смертных. Не потому, что убить боюсь, опасаюсь, что могут попасть не в те руки, - краткое пояснение. Пожалуй, в последний раз я использовала свое оружие тогда в горах. Беспокоилась сильно, да и посох был оставлен у монахов, где ему и было должно находиться. Порой были свои, странные мысли о парном сай. Но их я быстро отметала, надеясь на лучшее. Я давно одна и должна быть сильной, не стоит своим недоброжелателям упрощать задачу.
Поделиться162019-03-31 08:15:29
[icon]http://s3.uploads.ru/pe7sX.gif[/icon]Ох и не хотелось же Кьёраку разрушать, нарушать эту идиллию, - гибкая кошачья спина вздрагивает под его ладонью, и глаза цвета ночи замирают на его лице. Ох, некстати, некстати он это спросил, позднее надо было. И он ощущает раскаяние, глубочайшее, и готов немедля же загладить свою вину – после этих игривых прикосновений, поцелуев, что горят на коже, разговаривать о чем-то столь тоскливым… поистине, подобным мог бы заниматься Яма-джи, если предположить, что старик мог оказаться в постели с женщиной. Бр-р. Но суть в другом – Кьёраку, новый Главнокомандующий, зачем-то занимается подобным, вопреки обыкновению, не наслаждается тем, что имеет, а все решительно портит.
Правда, хорошо, что ему повезло с той, кому он задал этот вопрос, - тень улыбки на губах Бастет-тян, Бастет загорается, понимающая. Так и тянет забрать ее поцелуем, - Кьёраку слегка сжимает плечо Бастет-тян, извиняясь. А затем приподнимается вслед за ней, удобней подсунув под спину подушку, теперь полулежа. Золотистое сияние озаряет ее кожу, вспыхивает переливами бронзы и золота – и, признаться, он на это смотрит, на тени и изгибы ее восхитительной груди, полускрытые рассыпавшимися длинными волосами, а не на божественное оружие, появившееся в ее руке.
Барьер, который окружает номер, тихо вздрагивает, – «это как шикай», потому что показавшиеся божественные саи также обладают духовной энергией, и немаленькой. Более того, серьезной. Кьёраку наблюдает за тем, как одно из божественных оружий исчезает, склоняя голову в знак того, что услышал и понял, а затем все-таки садится, обнимая Бастет-тян за плечи.
- Прости меня за этот вопрос, - на ушко ей, прижавшись поцелуем затем к горячей коже чуть ниже него, - но он, увы, не праздный, - Кьёраку чуть поворачивает голову, чтобы видеть ее глаза – блестящие, с золотыми точками отсвета духовной силы оружия в глубине. Такие красивые, что впору позабыть о том, что вопрос его, действительно, не был праздным.
Ладонь замирает над сияющим саи, и кажется почти черным – Кьёраку не касается по-прежнему. Это очень деликатное, до опасного деликатное дело, касаться чужого оружия, даже если его тебе предлагают взять. Но… Бастет-тян, кажется, доверяет ему. И именно поэтому Кьёраку кладет руку на рукоять божественного оружия, чувствуя внутренней стороной запястья биение пульса в ее маленькой нежной руке. На несколько мгновений его изнутри заливает солнцем – величественным, слепящим, ликующим, способным выжечь все его тени.
«И навредить садам», - улыбка прячется в углу рта, когда Кьёраку отнимает руку, чувствуя сильнейшую боль во всем теле. Настолько сильную, что просто свело, оставив после себя долгую тяжесть.
«Как ревнива ты, любовь моя», - кажется, он выдал себя выдохом.
- Так и знал, что мне… не стоило этого делать, - он качает головой, медленно откидываясь назад, увлекая Бастет-тян за собой. – Кое-кто слишком ревнив, - «верно, охана?»
Сколь же велик ее гнев, раз пробился даже сквозь такой плотный и гасящий реяцу гигай.
- Позволь, я расскажу тебе, в чем дело, - щуря здоровый глаз, Кьёраку опять улыбается – так похоже на кота, которого небольшая неприятность нисколько не обескуражила – он доволен, сыт, и лежит в тепле. – Ты помнишь… мое оружие? Мои мечи? – конечно же, она помнит.
- Духовный меч - занпакто - есть у каждого шинигами. Это – часть наших душ. Гибель духовного меча означает для шинигами смерть – мы становимся духовными частицами, что устремляются в поток душ, к следующему перерождению. И у духовных мечей, несомненно, имеется характер. Моя же… - «охана», - Катен Кьёкоцу очень, очень ревнива. Но я привык, - это – плата за ее жестокую любовь и ускользающую капризную верность. Его плата за силу – их вечное противоборство.
- Ей не понравилось то, что я прикасаюсь к чужому оружию. Пусть даже и к божественному, - поцелуй мягко касается теплого виска, и жилка бьется под губами пульсом. – Но это ничего… дело в другом, - дело в том, кто стал богом, провозгласил себя богом вопреки законам мироздания шинигами.
Никто не говорит, что они единственно верные, но иного у их мира нет. И Кьёраку-со-тайчо, который теперь хранитель этого мира, понимает это лучше всех, яснее всех чувствует, костями и сутью своей.
- Как я и сказал прежде, уничтожение духовного меча означает для его владельца гибель. Меч нужно не просто сломать – так-то они восстанавливаются, его нужно уничтожить полностью. Так вот… - теплая ладошка на груди прикасается так ласково, что хочется держать ее, и не отпускать – что Кьёраку и делает, положив руку Бастет-тян себе на сердце. Туда, где крестом, похожим на шрам на виске, пульсирует другой шрам. Горячий, будто бы свежий.
- Некоторое время назад один молодой шинигами выдающихся, поистине выдающихся способностей, нашел возможность стать богом. Он уничтожил свой духовный меч, перестав от него зависеть. По своим меркам, или по каким-то еще – он обрел бессмертие, неуязвимость, и силу воплощать собственные желания. Но он искусственен. Хотя богоподобен. И он едва не уничтожил мой мир… а это не прошло бы бесследно для всех других миров. Как-никак, мы проводники душ. И вот в конечном тоге… мы его заточили. Мы не можем убить его, можем только ждать, когда истекут двадцать две тысячи лет. А это… не самый долгий срок, все-таки. К тому же, жизнь полна случайностей.
Только вот сказанное Бастет-тян, увы – не ответ на вопрос Кьёраку, а показанное – не решение ее. Потому что он не уверен в том, что Айзен Соуске – настоящий бог.
- Но спасибо тебе, - он подносит к губам ее руку, - я получил ответ.
Поделиться172019-03-31 15:25:56
Люди разные на свете бывают. Кто-то болтает без умолка, и задает те вопросы, которые хочет знать, но лишь из общего любопытства. Кто-то может говорить редко и задавать вопросы лишь по необходимости, которая возникает в тот или иной промежуток времени, а кто-то, спрашивает, чтобы найти слабые места и потом в них ударить. Все это может мешаться и перемешиваться, возникать и исчезать в манере поведения людей, потому что, нет на свете одного похожего человека на другого. У каждого свои цели и пути, неконтролируемые всецело никем. И, когда меня спрашивают, как убить Бога… Спрашивает Кьёраку. Я понимаю, что это важно и связано с тем, что вынудило его потерять тех, кто ему дорог. Спроси у меня подобное кто-то другой, я бы не стала отвечать, столь открыто, не стала бы показывать свое оружие, как и не позволила бы человеку прикоснуться к подобной тайне. Мало ли, он хочет убить меня или передать информацию тем, кто может пожелать подобный исход моей жизни. Да и, много зная, можешь и самому себе навредить. Поэтому, я не стану осуждать мужчину за то, что он спросил. Я ждала этот вопрос, глубоко внутри, где-то на задворках сознания.
- Я знаю, - губы трогает понимающая улыбка. Наверное, я также искала бы решения проблемы у тех, кто способен ответить на вопросы, и, если не на все, то какие-нибудь из них.
Когда Сюнсуй резко отдергивает руку, я обеспокоенно смотрю ему в глаза, пытаясь понять, что это сейчас было. На мгновение, мне показалось, будто оружие отвергло его. Но, это было маловероятно, ведь я добровольно протягивала ему сай. Значит, причина была в другом. И все равно, взгляд рассказывает о внутренних переживаниях, страшно, что могла невольно навредить. «Я не хотела».
Откидываясь мягко назад, когда Кьёраку потянул за собой, спрятала и второй сай тоже. Провела поспешно рукой по ладони мужской, что только что коснулась моего оружия. Кончиками пальцев пробежалась до предплечья.
- Тебе больно? – первый вопрос, который я задаю, когда мой собеседник подает голос. И нет в моем тоне осуждения или обвинения, сама предложила и сама виновата. Однако объяснения Сюнсуя немного вносят ясность, и я едва заметно выдыхаю. «Так вот в чем причина».
- Помню, - согласный кивок, взор все также внимательно обращен к лицу, которое столь близко. Прислушиваюсь, слышу чужое сердцебиение, касание теплых губ до виска и потом, как и мое сердце, тоже, начинает биться размерено в унисон. События, информация, решения. И, как ни странно, ни одного вопроса, кажется, что немного стала понятна ситуация. Сопоставляя факты можно понять, в чем кроется суть проблемы, но я не уверена. Не уверена до конца, что мои выводы будут наиболее верны и правильны. Все-таки, не отсюда я родом и не знаю всех правил и порядков, который держат этот мир на плаву. Позволяют держаться и действовать заданной системы.
- С характером… - многозначительно произношу я, мягко проведя пальцами по груди Кьёраку, когда он положил мою ладонь на перекрестный шрам. Нежно касаюсь, ненавязчиво, не выбираясь из плена его руки. Оставляю мимолетный поцелуй на груди, задумчивый взгляд бросаю в пустоту комнаты, ближе прижимаюсь к мужчине, ища тепла подобно кошке.
- Получается, что руки ваши связаны, - поднимаю взор к глазам Сюнсуя, чтобы взглянуть в серебристый омут и оставить мимолетный поцелуй в уголке губ, теплом своим внутренним согревая.
- Своим оружием вы очищаете души и провожаете их в Общество Душ, и уничтожение личного оружия может вас убить. И ты не можешь взять мое оружие, так как твое собственное может тебя за это убить. И тот бог, он знает это. Все эти правила и нюансы. Прости, если где-то ошибаюсь, - сделала скидку на свои ошибки, и замолчала на минутку, чтобы улыбнуться уголками губ, когда до моей хрупкой ладошки прикоснулись губами.
- Пустые умирали иначе, когда я применяла свой парный сай, тогда в горах. Потому что, я не из твоего мира и провожаю, если души, то в другой подземный мир, и делаю это тоже по-другому, - кажется, я подошла к тому самому выводу, который все это время формировался в моей голове. Они не могут убить, зато, могу убить я или любой другой чужой Бог. Потому что наше оружие действует иначе и несет за собой другие последствия. И лишив нас оружия – не убьешь.
- Получается, чтобы убить того человека, вам просто нужен Бог из другого мира со своим божественным оружием. Потому что, в этом случае, душа не будет очищена или отправлена в Общество Душ, она просто будет уничтожена. И никто из Проводников больше не пострадает. И не важно, настоящий тот шинигами бог или лишь подобен ему. Он умрет в любом случае, - я не уверена, что права, но, кто знает, может, и в моих словах будет смысл, идея или какое-нибудь полезное напутствие. Плюс к тому же, слово «случайности» сейчас приобретает более критичный оттенок.
- Под случайностью ты предполагаешь кого-то, желающего на погибель себе, изменить текущую ситуацию? – я серьезна, но, этот острый угол я предпочитаю сгладить, оставив на губах Сюнсуя мягкий поцелуй. Он может все обдумать, я его не собираюсь торопить. Более того, не имею права этого делать, предпочитая давать людям, возможность решать самостоятельно, чему уделять внимание, а что стоит пропустить мимо ушей. Еще один поцелуй касается щеки мужчины и после места на шее, где проходит сонная артерия, а затем горячее дыхание проходится по ключице и там завершается легкое касание губ. Все хорошо, я никуда не спешу.
- Прости, если сказала глупость, - принимать свои ошибки куда важнее, чем делать вид, что ты во всем прав.
Поделиться182019-04-01 23:11:54
Связаны руки, так и есть, - край рта вздрагивает улыбкой. Более чем связаны – нет во всех трех мирах ни оружия, ни силы, способной уничтожить того, кто сумел воплотить в своем теле Хогиоку, и Кьёраку. Признаться совсем не уверен в том, что даже это божественное оружие, что только что сияло в руке Бастет-тян, сумеет с ним справиться.
И дело даже не в ревности оханы…
Он неспешно вздыхает, поглаживая бронзовое плечо Бастет-тян, поцелуями проходится по ее шее. Мускус на ее теле становится медом, и плавно расцветает жасмином. От этого запаха внутри делается жарко, жарче, и даже отвлекает от темы, которую сам же Кьёраку и поднял. Добрый знак, после того приступа боли-то, а, - усмешка прячется в струящихся мягких волосах, когда он прижимается к ним щекой, задумчиво глядя в потолок. В груди слегка скребется желание покурить, но это означает вставать, набивать трубку, и всю прочую возню. Хотя здесь должны быть сигареты, их он недолюбливает.
- «Знает»? О, прошу тебя, не называй его богом. Он совсем не таков, как ты. Разве непомерная сила и неуязвимость уже делают кого-то богом? И знает он лишь о том, что Общество Душ ищет способ его уничтожить, - пальцы переплетаются, а взгляд – нежный и расслабленный, совсем не вяжется с тем, о чем они говорят.
Более того, у самого Кьёраку есть одна возможность уничтожить Айзена, но…
- Я не стану иметь ничего против того, если душа этого шинигами окажется уничтожена окончательно, право. Хотя обычно я не столь кровожаден, - легонько хмыкает Главнокомандующий. – Все верно, Бастет-тян. Я предпочитаю выигрывать битвы, в них не вступая. Последняя война унесла много жизней, война же с ним стала поистине, благодатной почвой для нашего почти поражения, - не такие речи нужно вести, находясь в постели с женщиной, но и женщина ведь тоже не проста, так? – и целуя ее, Кьёраку невольно задумывается о том, что гнал от себя все то время.
У него есть оружие, способное сражаться с богами. У него – «у нас».
Шинкен Хаккьёкен.
Но сражаться им может только Нанао-тян, а подвергнуть такому риску свою возлюбленную племянницу Кьёраку не может. Хотя меч, хранящийся, на самом деле, в глубинах его души, действительно может сражаться с Айзеном. И сразить его – они одной природы, принадлежат к одному миру. Тогда как божественное оружие на искусственно созданном боге может и не сработать.
«Но ведь оно божественное», - о, безусловно. Но Кьёраку уже получил ответ.
«Сумею ли я поставить безопасность Общества Душ против жизни Нанао-тян?» – и здесь ответ у него тоже есть. На сей раз печаль за улыбкой не спрятать – та выглядывает тенями, коротко, но все-таки прячется.
- Спасибо, что ты понимаешь меня, - эта беда надолго, эта мысль сидит в Кьёраку с того мгновения, как приказ о назначении оказался в его руках. «Главнокомандующий» - и с мига, когда настало время непростых решений, и замки Мукена разомкнулись перед ним, и он оказался лицом к лицу с тем, кого так хотел уничтожить.
Ничего. Все хорошо, - он смотрит в поблескивающие в темноте глаза Бастет-тян ласково, сознавая, что сегодняшняя встреча, поистине, не случайна. Правда, он и не собирался рассчитывать на чужую помощь в таком деликатном деле, как собственный долг – как бы ни хотелось переложить его на кого-нибудь, или с кем-то разделить, Кьёраку все же не настолько безответственен. Лучше целовать ее в ответ, скользящую поцелуями, обжигающую дыханием – то снова сбивается, и мысли теперь уже совсем, совсем в иное русло переходят.
Может быть, они еще об этом и поговорят, а пока – делается жарко и нестерпимо хорошо, как под палящим солнцем. Податливое тело богини, поистине божественное, в руках будто плавится, и сдерживать себя нет ни малейшей причины.
Поделиться192019-04-02 00:55:08
О, можно было бы, конечно, поиграть в вопросы, и после молчаливо требовать ответы с улыбкой, как у хитрой лисы. Но не хочется, не, то место и не, то время, чтобы строить из себя стервозную особу, которая цепляется за слова. Оставлю подобные моменты для тех, кто действительного этого заслуживает. Уж лучше утонуть в прикосновениях, потереться щекой о чужое плечо и улыбнуться, прикрывая немного глаза, когда поцелуи, коснувшиеся шеи, еще тенью будоражат сознание.
- Нет абсолютно неуязвимого создания, есть слабости, о которых другие не знают, - тихонько, шепотом, едва приоткрыв глаза, и вскоре опустила снова веки, едва вздрагивая при слове «кровожаден». Слишком многое не помню, скорее, ощущаю, и в этот миг всплывает яркий четкий образ. Сехмет шепчет, а я едва зажмуриваю глаза и встряхиваю головой. «Спи, Сехмет, спи… тебя не звали…» И она уходит, гневно хвостом черным махнув, но мы оба понимаем, что она давно не спит, лишь дремлет, охотясь на, те самые слабости, которые становятся тоньше и доступнее с каждым годом. Да и сегодня, уже заметил один мужчина эти черные трещины, что пустотой гуляют по моему телу. Не дело это, нужно что-то с этим делать, пока не вырвалось наружу. Тихий вдох.
- Уж лучше так, чем нести бессмысленные потери, - соглашаюсь искреннее. И, правда, закончить битву, так и не начав ее – это нужно уметь, более того, для подобного требуется особый талант. Не каждый человек сумеет балансировать на краю пропасти, ища выход из лабиринта, напичканного ловушками. Любой шаг может раскрыть или вынудить противника напасть раньше времени. Любая оплошность… Нет, это не то, о чем стоит сейчас думать и чему стоит уделять внимание. Время военных советов и совещаний кануло в лету, давно нет огромных шатров, в которых обязательно присутствовал дубовый стол или же из красного дерева. Нет головокружительных стратегий, способных застать врага врасплох даже малым количеством воинов, не существует больше сражений, основанных на силе духа и самого человека, а не на технологиях и хитрости. Хитрость-то была, но иная. И эффект неожиданности с методами достижения целей, тоже были другие. Все изменилось. И не мне сейчас предлагать что-то, не имея на то существенных доказательств. При всех своих знаниях об этом мире, я все еще не могу предложить что-то действительно, нужное. По крайней мере, мне так кажется.
Завидев печаль, что так ярко, но коротко пробежалась по глазам Кьёраку, провела тонкими пальцами по лицу мужчины и кротко улыбнулась. Мило немного, и неловко.
- Понимание не то, за что стоит благодарить, - как и за заботу с долей беспокойства и желание помочь. Я не прошу ничего взамен, и не буду. Уж такова моя сущность – даровать, но никак не отбирать. Моя вторая ипостась пусть спит, дремлет, но никак не высовывает нос наружу. Ещё не время, и я надеюсь, что оно наступит еще не скоро.
Оставляя последний поцелуй возле ключицы, лукаво улыбаюсь, приподнимая взор. Уловила едва сбивчивое дыхание, нежно провела кончиками пальцев по его груди, приподнимаясь чуть выше, чтобы поймать Кьёраку в поцелуе и потянуть на себя, положив ладонь на его плечо. Он горячий и мне становится теплее, намного.
- Обними меня крепче, - шепотом в губы, через новый поцелуй, нежно обнимая, запуская пальцы в длинные волосы. После ноготки пробегаются игриво по мужской спине, но, не царапая кожу, как будто бы предупреждая и дразня.
И не нужны какие-либо разговоры, не требуются слова и намеки, есть потребность лишь в прикосновениях, и крепких объятиях. Чем ближе и жарче, тем лучше становится и по телу пробегается легкая дрожь. Это тепло не только греет, оно лечит, исцеляет, напоминает о чем-то важном. «Ещё не все потеряно». И я верю. И верю настолько сильно, что отдаю всю себя без остатка, растворяясь в страсти, которая становится вторым источником кислорода. Раскрываюсь на встречу, чтобы завлечь в свои объятия, подобно тонкому аромату жасмина, который вечером превращается в сладостный дурман. Не отвести взора, не отказаться от взаимного притяжения, которое притягивает друг к другу опаснее любого магнита. Да, и не хочется сопротивляться, столь сильному желанию, сводящему с ума.
Мы яркие фотоны света, что улетают вперед на немыслимой скорости и оставляют после себя длинные хвосты, становясь частью бесконечности. Лишь на мгновение, но такое яркое, что захватывает дух, спирает дыхание, и сил хватает лишь на то, чтобы нежно проводить кончиками пальцев по мужской груди, ласково приобнять Сюнсуя и коснуться губами его плеча, вдохнув его аромат. После чего приластится подобно кошке, и уснуть, слушая чужое дыхание и успокаивающееся сердцебиение. Тепло, очень тепло. И хорошо.
Сон лукаво забирает в свои объятия, и я не замечаю, как становлюсь частью совершенно другого сна. Снится цветущий сад, с необычными соцветиями и легкость расплывается по телу, лишая болезненных ощущений, пока что-то не выдергивает меня из сна. Я бесшумно поднимаюсь на ноги, чтобы ненадолго исчезнуть в ванной. Бинты с повязками слетают на пол. Кожа снова лишена повреждений, только местами еще заметны алые цветы, напоминающие очертаниями семена гвоздики. Маленькие звездочки, оставленные копьем. Чувствую себя маковым полем, на котором осталось лишь пять цветов. Вздохнув, обрабатываю остатки ран и наклеиваю на них небольшие повязки. Стало свободнее дышать, мусор отправляется в урну, я возвращаюсь назад, чтобы юркнуть обратно в теплые объятия и спокойно закрыть глаза.
Отредактировано Bastet (2019-04-02 00:56:39)
Поделиться202019-04-02 23:39:01
«О, с удовольствием», - обнимать Бастет крепче, и ощущать, как собственное тепло переходит в ее. «Я еще могу кого-то согреть?» - мысль, смехом тронутая. Само собой, Кьёраку может, и Кьёраку согревает свою богиню сейчас, которая так и льнет ближе, еще ближе, еще жарче. И их духовая сила снова соприкасается, сплетается, проникает друг в друга; над золотым песком струится прохладный ночной ветер, пахнущий цветами – и так до пышного оазиса, к которому усталый путник может припасть, ища отдохновения. И так и будет – они нынче ищут покой и отдых друг в друге, одинаково залечивая раны. И безмолвное понимание этого, отдающееся в горячих вздохах, в сплетающихся руках, подтверждает то лучше чего бы то ни было.
Горячий выдох, приходящийся в шею, тонкие руки, обнимающие Кьёраку – все это как полусон-полуявь, сквозь который он понимает, что можно – теперь-то можно выдохнуть спокойно.
«Мы в безопасности?» - о да. В первую очередь – от самих себя, полных порой таких неудобных, таких некстати вопросов и размышлений. Можно угомониться.
«А в отряде подождут», - и это не безответственность, а уже в некотором роде необходимость. Теперь уже, с появлением Бастет-тян…
Кьёраку полагал вернуться в Общество Душ туманным токийским рассветом, возможно, оставив в постели какую-нибудь генсейскую красавицу. Но, скорее всего, он бы провел эту ночь без сна, напиваясь, и в раздумьях глядя на город. Так уже бывало – но альтернатива тому оказалась прекрасней любых ожиданий.
«Вот уж поистине», - и объятья крепки, а нежное дыхание, обжигающее ключицу, убаюкивает. Пусть спит, эта ласковая кошка, которая столько сделал для него – даже просто своею улыбкой.
Поспит и Главнокомандующий Готэй-13. Без сновидений, на этот раз – как он надеется. Без разверзающейся тьмы, в которую он глядит со спокойным отчаянием, без темного шепота, без…
Он чуть улыбается во сне, ощущая льнущее ближе тепло. Золото песка – духовной силы, остается на теле отметинами, похожие на краски, которыми разрисовывают свои тела во время фестивалей. Прошли, давно миновали те времена, когда Сюнсуй мог так делать – «и обидно, что прошли».
Сон спускается на него плотно и спокойно. Сейчас… можно не беспокоиться о том, что старые раны снова вскроются, и сердце стучит об запечатанный в теле со-тайчо ключ уже не столь бешено, как раньше.
Туманная ночь над Токио тянется, просвеченная огнями, заглушая вой Пустых, заглушая волнения духовного фона, которых столь много, что даже навостренное чутье Кьёраку ничего не может в нем разобрать. Даже сквозь сон – он спит наконец-то спокойно.
До того самого мига, когда один из иероглифов барьера-печати не начинает тревожно мерцать, а где-то снаружи, в туманной мгле, не кричит слишком громко и жалобно кошка.
«Ками-сама и все триста тысяч демонов», - кажется, совсем недавно глаза закрыл, а. Кьёраку осторожно, дабы не разбудить Бастет-тян, приподнимается на локте. Их обнаружили?
До рассвета далековато, волглый туман кажется еще более плотным, а электронное табло часов мерцает зеленой цифрой «шесть». Раненько вышло, но поспать все же удалось, - иероглиф барьера мерцает явственней.
«О, так дело пахнет холлоу», - для такого вовсе незачем будить прекраснейшую из женщин. Осторожно Кьёраку размыкает объятья, так, чтобы не потревожить, целует за ушком чуть потянувшуюся, сладко спящую богиню, и поднимается с постели. Одеться – это быстро, хоть и ужасно не хочется, ну да и ладно, где тут был халат? а все для того, чтобы лечь затем на диван. И подняться уже в привычном шорохе шикахушо, хаори, и кимоно.
Окно открывается, ка кот порыва ветра. Кажется, он притворил за собой дверь, дабы сквозняк не потревожил спящую Бастет-тян? – кажется, да.
Рукоять оханы кажется раскаленной. Не вынимай, так и говорит ему будто бы, но Кьёраку спокойно сжимает темно-синюю оплетку, и тати медленно шелестит из ножен прочь. Подрагивает в руке, прожигает незримо будто бы до кости.
Не прожжет, - хватка делается чуть крепче – ласковая, будто на предплечье пытающейся вырваться неугомонной, слишком вспыльчивой красавицы. «Успокойся, мой цветочек. Ты сама знаешь все», - конечно же, она знает. И если ей захочется выплеснуть свой гнев на Пустых, то она сделает это по своей воле – только если ей самой это захочется.
Пустые же явились по следам этой духовной силы, что золотой песок, просвечивающийся сквозь туман. Как звери на запах крови – вон, жадно и отвратительно словно пожирают ее. «Отвратительно», - и охана, помимо воли, согласна с ним.
Удар они наносят вместе.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-04-05 16:56:28)
Поделиться212019-04-03 21:26:12
Кажется, мое недолгое отсутствие не повлияло на чужой сон и тем лучше. Тем приятнее вернуться и обнять Сюнсуя, снова обволакивая его своим теплом, положить голову ему на плечо и прикрыть глаза, ускользая в царство снов. Тепло, уютно, безопасно. Пожалуй, впервые за долгое время, могу себе позволить сон, а не полудрёму, в которой вскакиваю от каждого подозрительного звука. Расслаблена, и руки не дрожат встревожено, цепляясь легонько за кожу. Тонкое запястье удобно расположилось на месте, под которым бьётся его сердце, как бы защищая. Но сделано это, не продумано, интуитивно и само собой.
Не болят больше раны, успокоились под повязками и лишь жалобно стонут, когда пришлось вытягиваться и совершать какое-либо усилие, чтобы дотянуться до неудобных мест при попытке наклеить пластырь. Теперь пять алых гвоздик превратились в бордовые розалии, заживающие с крайней неохотой. Да и неудивительно это, копьё проникало при ударе глубоко в плоть. Главное, что процесс идёт и усиленная регенерация выполняет свою роль.
Под тихое дыхание, под тепло и умиротворение, без отсутствия мыслей и встревоженных размышлений. Настолько хорошо и спокойно, что не замечаю, как Кьёраку выскальзывает из моих объятий и уходит в туман города, что не слышу жалобное мяуканье кошки и то, как открывается окно в соседнем помещении. Лишь сладко потянувшись, подобно кошке, трусь щекой уже о подушку, которая пахнет им и сохраняет ещё его тепло. И поцелуй теплый, оповещающий о своем присутствии. Недолгий обман, который не вынуждает проснуться до тех пор, пока рядом не становится слишком холодно. Холодно настолько, что, едва поежившись от холода, протягиваю ладонь и нащупываю лишь холодную ткань простыни. Глаза открываются, ещё спросонья, приподнимаюсь на локте, и осматриваю помещение, немного, хмурясь. Зевнув кратко, поднимаюсь с постели, прихватив тонкое покрывало, в которое укутываюсь подобно лёгкому хитону или сари. Поддерживая ткань под грудью, обняв себя за плечи, бреду по пустому номеру. Кусок ткани ползет следом за мной, но испачкать его не боюсь, знаю, что убираются в таких зданиях на совесть. Ещё некоторое время, поблуждав потерянно по пространству номера, выглянула в окно и тяжело вздохнула. Что-то грядет, стало холодно вновь, но, окно я не закрываю, кажется, что не зря это сделано. Возможно, вернётся? Хотя, постоянно сама исчезала, не попрощавшись толком. Что тут говорить, никогда не прощалась и теперь понимаю, насколько тяжелы, становятся мысли, когда бесследно исчезает человек, с которым тебе тепло. С которым...
Грустно улыбнувшись, устраиваюсь на диване, подтянув под себя ноги. Так теплее, и всяко, лучше, чем лежать в холодной постели в гордом одиночестве. Я не отличаюсь стремлением людей обнимать судорожно подушку, носящую чужой аромат. И сейчас начинать не собираюсь, только плотнее прижимаю к себе покрывало и забираю к себе дайсё. Рука уверенно ложится на рукоять катаны, но, холодная сталь меча, не выглядывает из завесы ножен. Не требуется это, да и сам жест больше для собственного спокойствия, которое исчезло вместе с уходом Сюнсуя. Глубоко вздохнув, прикрываю глаза, на этот раз, впадая в полудрёму. Проснуться, а тем более защититься из такого удобного положения я смогу - не привыкать, но, понадобится ли это? Хороший вопрос, на душе смятение и беспокойство, опять. Вечные спутники, сопровождающие меня на протяжении всего моего пути.
Снаружи слышатся звуки, но далёкие и ветер старается их заглушить, пробегаясь с воем по облицовке здания. Стекла вздрогнут, и он влетает внутрь, по-хозяйски поднимая в воздух страницы телефонной книги, беззастенчиво играя с моими волосами. И молчит, ничего не говорит, в ответ нагло ухмыляясь. Не мой ветер, совсем холодный, и леденит тонкие пальцы, сжимающие цуку. Под ладонью чувствуется рисунок оплётки меча, но это лишь видимость ощущения тепла, которое могло бы согреть ладони. Оружие никогда не ответит теплом на тепло, рождённое убивать и ранить, оно будет стремиться ощутить привкус крови, забрать чью-либо жизнь, но никак не даровать ее. Предназначение не переиграешь, и холодная сталь никогда не превратится в плуг для возделывания земли. Глубокий вдох, перебрав пальцами по рукояти, удобнее сажусь на диване, облокачиваясь спиной о мягкую подушку. Лицом к окну. Тут уже и не знаешь, что правильнее. Открывающуюся дверь я услышу, а вот окно? Да, следует присмотреть за ним.
Прислушаться к завыванию ветра, в котором едва различимы посторонние звуки. Летящие, лёгкие, мимолётные, как полет лепестков сакуры или же, бег сонных водомерок по безупречной глади воды. После шорох, под который глаза открываю и едва заметно выдыхаю. "Вернулся".
- Мне стоит уйти? - вопрос произнесен не слишком громко, но достаточно для того, чтобы быть услышанным, - из-за меня возникают проблемы.
Я помню нашу вторую встречу, впрочем, как и первую. И мне сложно спрятать свою Силу, в виду того, что я не перерождалась в простую смертную, да и не имею сменную оболочку, которая могла скрыть сияние Бога. Я такая, как есть, без красочной обертки или алого банта. Обратиться кошкой? Как вариант. Так чувствуется намного слабее, но все равно, золотые лучи проскальзывают, как сквозь пасмурные тучи в дни ненастья. Отложив в сторону дайсё, улыбаюсь уголками губ.
- Как ты? Замёрз, наверное? - наклон головы в сторону и край одеяла приподнимается, приглашая мужчину окунуться в теплые объятия и согреться. Если задели вдруг, смогу и подлечить, мои силы восстановились, и раны практически затянулись. Осталось всего ничего. Того и гляди, сниму белоснежные повязки и увидим алые цветы розалии, похожие больше на татуировки хной. На кошке все заживает.
Поделиться222019-04-05 17:05:20
«И где же наблюдатели?» - почти равнодушно думается со-тайчо, пока лезвие Катен Кьёкоцу взблескивает точно так же безразлично, холодно, мертво – охана оскорблена сейчас, и не имеет ни малейшего желания откликаться на его призывы. Она как совершенный, но безжизненный инструмент сейчас, как никогда; стоит этой мысли просочиться, как по ладони, сжимающей рукоять тати, колючей болью проносится словно электрический импульс.
Опасно дразнить столь смертоносную женщину, как госпожа Катен Кьёкоцу, так ведь? – и он почти готов забыть о той богине, что осталась за освещенными золотыми огнями бетонными стенами; ту женщину, что так ласково согревала его нынче ночью в своих объятьях. На шее и плечах еще остались царапины ласковых кошачьих коготков, и по ним сейчас струится ленивый холод, похожий на стылую воду.
«Ты переигрываешь, любовь моя», - по боку его, капитана Готэй-13, Главнокомандующего, задевает лапа Пустого. Ничего страшного, даже хаори не запачкался, но по гладкому шелку цветастого кимоно неприятным звуком чертит все-таки, и Кьёраку слегка устало улыбается. Ну вот еще, совсем недобрым получается это утро, а.
Охана настолько рассержена, что подставляет его под удары противников, которых сноваится больше. Виду, что обеспокоен, Кьёраку не подает. Напротив, он даже медленнее двигается, чувствуя на своем горле холодные ласковые пальцы. Скоро они сожмутся сильнее, напоминая о том, кто…
«Кто же, о моя жестокая любовь?» - духовная сила проносится по рукам порывами ветра. Лезвия дайсё рассекают липкий туман, и опускаются, блестя тускло, и будто бы утомленно.
«Где же наблюдатели?» - Кьёраку, придерживая шляпу-каса, запрокидывает голову к мглистым небесам, графитово-серым сейчас.
Очень странно, что на вспышки духовной силы Пустых сейчас не явился никто из шинигами. Плохо, плохо работают ребята, - «или уже мертвы».
Это, конечно же, стало бы далеко не самым приятным продолжением пребывания со-тайчо в генсее. И он как никогда сейчас близок к тому, дабы отправиться на расследование, но, ощутив колебания духовного поля, отступает в тени, скрывая духовную силу.
«Опаздываете, ребятки», - сражаться, не оставляя следов своей духовной силы – один из навыков капитанов. Еще расти и расти этим ребяткам из кьюбантая, а, - подчиненные Мугурумы рассыпаются по периметру, удивленные, встревоженные – кто же это так шустро расправился с пустыми вместо них?
«Ай-яй-яй, с Кенсея выпивка», - усмехается про себя со-тайчо, и исчезает в тумане. Чем ближе к рассвету, тем холоднее осенний туман – оседает на волосах и коже тонким холодком, неприятной сыростью, и словно съедает сладкие запахи мускуса и жасмина, что остались на теле – даже на духовном теле.
И гигай… отвратительно холодный, - Кьёраку сглатывает, ложась в неподвижную куклу, что по-прежнему на диване. Если бы сюда кто-то зашел, точно принял бы за мертвеца.
В блеклом сумраке спальни отчетливо видно поблескивающие темные глаза. Одеяло откидывается с шорохом, и по холодным плечам, по спине пробегаются горячие, кажущиеся раскаленными ласковые руки.
- Очень, очень замерз, - усмехается Кьёраку в мягкие, ждущие его губы, по вздрагивающим ключицам пробегая поцелуями, по упругой груди, ладонью задевая плоский шелковистый живот, очень бережно, дабы не задеть… но ничего там уже нет, кажется. По меньшей мере, ощупью не понять, а вот под губами, которыми он спускается ниже, немного пульсирует горячим.
«Надо залечить тебя, моя кошечка»,- мысль в чем-то игривая, и опаляющая жаром.
- Не уходи, - перебирая струящиеся волосы, чувствуя на своем лице ее горячее дыхание. – Ничего из ряда вон, просто Пустые. Не уходи, Бастет-тян.
Никуда не надо уходить; незачем. У этого мира есть , кому вступиться за нее, очаровательную богиню кошек, так сладко мурлычащую в объятьях бога смерти.
«Да какой из меня бог, а», - со смешком думается, когда рассвет несмело трогает утренний туман, а в объятьях – таких горячих и ласковых, наконец-то становится тепло.
Поделиться232019-04-06 01:10:10
Все это кажется странным, необычным и необъяснимым, что и загоняет обратно в то пространство, которое совсем недавно было обжито. Кошки всегда стремятся к теплу и к месту, в котором им комфортно. Находиться в помещении, где витает нечто неизвестное, совсем не хочется, даже, если ранее была получена соответствующая информация. Как итог, уже через некоторое время, возвращаюсь обратно в спальню, утягивая за собой всё, то же самое легкое одеяло. Легонько коснувшись тонкими пальцами гигая, не задержалась надолго, нет в нем жизни и быть возле него не очень приятное занятие. Ощущение, что очутилась в гробнице фараона, и теперь обречена, охранять его целую вечность, пока тот не насладиться состоянием призрака и не соизволит отправиться в короткое плавание по нижнему Нилу. Благо, что не в Египте, отвыкла давно наблюдать за смертными, ожидающими от смерти большего. Как будто их былые богатства могут повлиять на суд Анубиса, на котором обязательно будут весы, перо Богини и сердце почившего человека. Наивные, Боги никогда не шли навстречу злым людям, и подкупить их вряд ли получится даже самому Ра. Так что, хорошо, что не дома. Даже не хочется думать об этом, и только благодаря определению Кьёраку удается сохранять спокойствие. «Значит, так надо». В этом мире иные порядки, другие правила и не стоит их нарушать, пытаться что-то изменить.
Не стоит поднимать и не нужную панику, и все же, уношу с собой дайсё, как будто это спасет от ненужных размышлений. Оружие после и остается возле кровати, когда мужчина, все-таки, но возвращается. Любопытство в этот раз не взяло верх, да и мерзнуть на прямом ветру было бы крайне неразумно – отнести меня к числу любителей холодного климата не удастся даже самому заядлому мыслителю и философу. На обратном пути, даже, умудрилась зайти в ту же ванную и содрать с себя остатки повязок – пачкающих ран не осталось, все прошло. По крайней мере, внешние изъяны были, практически, незаметны.
- Я тебя согрею, - смеясь, искреннее улыбаясь и обнимая Сюнсуя, одариваю его своим опаляющим теплом. Опаляющим и согревающим, но никак не обжигающим. Я живой огонь, который может согреть, исцелить и избавить от сомнений, который сумеет подарить умиротворение и нечто большее, чем просто слова. Вытягиваю этот промозглый утренний холод, прогоняю туман, осевший тонким слоем инея на волосах и коже, не замечая дыхание ветра, стихнувшего на пороге приоткрытого окна. Нет, теперь у него не получится гулять так легко по пространству, ибо здесь появилась я, прогоняющая чужой ветер восвояси. Эта комната согревается моим теплом, и никто более не имеет права нарушать созданную гармонию единения.
Легкие ладони, подобно мягким кошачьим лапкам, гуляют ласковой нежной поступью по мужчине. Уподобляясь приходящей весне, вбирают в себя прохладу и оставляют после себя островки тепла, покуда, не заполняют все пространство горячей золотой россыпью пустыни и ароматом жасмина. Тонкие пальцы зарываются в длинные каштановые волосы, губы сами тянутся за поцелуем.
Всего один поцелуй и ладони плавно соскальзывают по затылку, шее и плечами, чтобы затем захватить мужское лицо в свой ненавязчивый плен и оставить след тепла и на щеках со скулами. Взгляд пробегается по столь знакомым чертам, кончики пальцев ласково очерчивают границы виска и губ.
- Не уйду, - не только согласие, но и обещание. Молчаливое, многообещающее, обязывающее. Если меня хотят здесь видеть, я останусь, все же, готовая сорваться в любой момент, даже, если не будет на то особого желания. Он просит, проводя рукой по моим волосам, и я не могу ему отказать, растворяясь в его прикосновениях без остатка, немного прикрывая глаза.
- Не уйду, по крайней мере, не сказав ни слова, - раньше я просто исчезала, подобно бродячей кошке, которую звали невыясненные дела и гнали обстоятельства, теперь же, я готова оповестить и рассказать о времени своего отсутствия. Я знаю, рано или поздно, но мне придется уйти, на некоторое время, которое может завершиться и в течение дня. И в дни с неделями, месяцами и годами уместиться. Но, не будет больше неизвестности и кучи вопросов, которые и задать-то некому станет.
- Я останусь, Сюнсуй,- еще пара слов, что тихим шорохом срываются с губ, когда едва касаюсь ими губ Кьёраку, дразня немного, игриво и ласково. Мимолетный порыв нежности, который быстро сменяется страстью, и сердце предательски начинает биться чаще и усерднее, аж стучит громко в висках. Прикосновения становятся более горячими, как и жар тела становится практически невыносимым, захватывая в свои объятия мужчину. Я обещала согреть и с радостью делюсь своим теплом с возвратившимся Сюнсуем, отдавая ему не только прошедшие и настоящие мгновения, но и грядущие следом за данным обещанием.
И, даже, когда рассвет бледным сиянием начинает пробиваться сквозь окна, я не отстраняюсь от Кьёраку, чтобы исчезнуть в дымке приходящего дня. Лишь ближе прижимаюсь к нему, крепче обнимая и мурлыча под нос что-то успокаивающее и ласковое, погружающее в атмосферу тепла и уюта. Глаза при этом закрываются сами собой, руки захватывают в нежный плен, не позволяя исчезнуть бесследно как раньше. Просыпаться сегодня в гордом одиночестве, обнимая холодную подушку, я не намерена, как и оставлять кого-то без должного тепла.
Да и проснувшись, тоже не пытаюсь куда-то сбежать, только подвинула голову тихонько, и наблюдала за спящим Сюнсуем недолго, мило улыбаясь. Не хотела будить или тревожить как-то спокойный сон, столь безмятежный и заразительный в свете последних событий.
Отредактировано Bastet (2019-04-06 01:15:25)
Поделиться242019-04-07 23:23:12
Истома наваливается наслаждением, увлекает все глубже и дальше, в бархатные, кажется, даже мурлычущие объятия темноты… и Кьёраку решительно не имеет ничего против. Это лучше, чем холодные воды отчаяния, неизмеримо лучше. Это прекрасней, - сквозь сон он ощущает прикосновения словно теплых бархатных лапок – пальчиков Бастет-тян, которые отпечатываются золотым песком на его теле. Ладно, на гигае – но отпечатки будут и на духовном теле, приятными метками.
И теперь, возвратившись в Общество Душ, Главнокомандующий станет чуть задумчивей улыбаться. И чаще.
Определенно, чем бы эта встречи ни закончилась, Кьёраку будет вспоминать ее с теплом не только по причине таких вот ласковых объятий и влекущей нежности, искрящейся, как роса на утренних цветах. Слишком холодно ему в последнее время, и, чего уж греха таить, одиноко. И поневоле на ум приходит другой случай, когда тепло его душе сумело даровать другое… нет, нельзя назвать это увлечением. Это – событие, одна очаровательная смертная, живая – о, какой живой она была тогда, в вихре вишневых лепестков, на заре весеннего утра.
«Нехорошо думать о другой, нежась в объятьях женщины», - улыбается он, приоткрывая здоровый глаз. Рассвет – несмелый соглядатай, заглядывает в номер, трогает легким прохладным ветром занавески, и вылезать из постели категорически не хочется. Особенно, когда на тебя смотрят так горячо и игриво.
- Доброе утро, - о, поистине, доброе. Подается по-кошачьи гибкая спина под ладонью, и поцелуй разрывать ох как не хочется. «Она здесь», - ближе привлечь ее к себе, убедиться, что это не продолжение сна – безусловно, сладостное, но стало бы так печально, если бы все-таки эта богиня исчезла в ночи.
«Здесь безопаснее», - но, с другой стороны, кошки всегда сами выбирают, где им оставаться, - пальцы слегка пробегают по напрягшемуся от прикосновения животу Бастет-тян, едва касаясь отметин, или того, что от них осталось.
- Как я рад, что все налаживается, - и Кьёраку отнюдь не только про ее самочувствие. Поцелуй за ушком, крепче и жарче объятья – и желание разносится по телу прежним звоном. Завтрак в номер… пожалуй, что подождет. А шелестящий снаружи серый дождь надежно укроет их, как до этого укрывал туман.
Есть своя необъяснимая прелесть в угрюмой серости осени, потому что только так начинаешь по-настоящему ценить яркие пятна, вроде растопыренных кленовых ладоней, или горячих рук, что сплетаются, или тихих стонов, похожих на отдаленные раскаты последней осенней грозы. Мимолетно все – и миг любви, и время года. А богам – как и шинигами, и людям, остается только запечатлевать в себе эти мгновения, ярким – по серому. Как сейчас.
Как с ней.
И завтрак в номер все-таки понадобится. Пускай вылезать из постели невозможно, но нужно; Кьёраку с удовольствием бы провалялся целый день в ней – ему не привыкать. Но есть кое-какие неразрешенные дела, который связаны с этим божественным воплощенным очарованием, - он поднимает глаза – глаз, на Бастет-тян вновь удобно расположившись в кресле номера. Обслуга отеля ни слова не сказала по поводу присутствия в номере Кьёраку-доно таинственной гостьи, да что там – даже глазом не моргнула только осведомилась, не нужно ли чего госпоже.
Предоставив госпоже решать самой, что бы ей здесь понадобилось, Кьёраку отдал должное малой толике виски. Так лучше думается – и не трубке с расслабляющим табаком, а крепкой сигаре.
- Очаровательно выглядишь, Бастет-тян, - а свежие цветы в номере – вновь для нее. На сей раз, памятные Кьёраку стрелиции, вместе с благоухающим жасмином. Острые пики цветка – символа его прежнего отряда, вкупе с фарфоровой нежностью жасмина, выглядят как нечто несочетаемое, но только на первый взгляд.
«Ведь все возможно», - и пускай Восьмой отряд перестал быть его отрядом, девиз его останется в сердце его капитана навсегда.
- Мне не дает покоя не только твое очарование, - чуть усмехается Кьёраку, - но и то, от чего накануне мне удалось тебя спрятать. Мне не нравится, что кто-то угрожает тебе. И, полагаю, у меня возможность что-то предпринять на этот счет, - затяжка. – Только скажи, что, - и спокойная улыбка.
Поделиться252019-04-08 02:32:58
Есть в этом нечто необъяснимое и притягательное – смотреть на спящего мужчину и примечать любое движение век, будь то под веянием сна или же под силой пробуждения. Возникает на какое-то мгновение ощущение, что ты понимаешь образы, витающие по ту сторону ночи и утра, можешь ухватить за хвост ненужные видения и успокоить их, дабы сон человека был спокойным. Но, тревогу на лице мужчины я не замечаю, и это дарит чувство некоего умиротворения, которое сменяется тихой радостью, когда Кьёраку открывает глаз и смотрит на меня.
- Доброе утро, - неожиданные слова, срывающиеся с моих губ в ответ на его приветствие. Ох, эти два слова я не произносила довольно-таки давно, лежа в обнимку с кем-то в постели. Около тысячи лет назад это было, если не больше. Ведь исчезала, обычно, в первых лучах солнца, на которых выплывал еще неуверенно рассвет. А тут такая невиданная новость, что и сердце внутри гулко подпрыгивает, самой не верится, что обещала остаться. И осталась, чтобы пребывать в непонятном, но таком волнительном и прекрасном воодушевлении.
Почувствовав на спине горячую ладонь, подалась вперед, чтобы оставить сладкий поцелуй на губах Сюнсуя и оказаться еще ближе, под веянием его объятий. Тепло очень и уютно, и рассвет совсем не мешает со своим пасмурным утром, которое принесло серый промозглый дождь. Заслышав мелкий перестук капель по карнизам окон, раньше поежилась бы, представляя, как холодная вода проникает через густой подшерсток и липнет к коже неприятной слезой. А тут, лишь охотнее прижалась к мужчине, чтобы отдать ему свое тепло и никому больше. И раны затянулись, превратившись в едва заметные розовые отметины, которым тоже суждено вскоре скрыться под силой моей личной особенности.
Если бы не эта встреча, даже и не знаю, сколько бы еще я промучилась, пытаясь залечить раны. Как ни крути, а от них было много проблем и силы пришлось направлять все внутрь, чтобы поскорее избавиться от неприятных ощущений. Не будь у меня врожденной ускоренной регенерации, мучилась бы, как и все смертные, и Боги, получившие подобные ранения. А тут. Я рада, что встретила Кьёраку, и теперь не казалось странным моё появление в этом мире. Все люди, да и кошки тоже, стремятся туда, где им было когда-то комфортно, и хорошо или с кем-то. Но… не думаю, что обо всем этом стоит думать или размышлять, когда прикосновения вновь превращаются в раскаленный песок, и по телу пробегается волна жара.
- Запомни это, - улыбаюсь, оставляю чувственный поцелуй на его губах и игриво поддаюсь ему, увлекая в свои, уже, страстные объятия. Стоит запомнить момент, когда радость переполняет всего тебя и дарит понимание, что гроза миновала. Всего несколько секунд, которые в нужный момент превращаются в горящий факел в руках и не позволяют упасть в пучину тоски и разочарования. И я рада, помочь и поддержать, в любой ситуации, как и подарить столь необходимое тепло. И самой хочется разукрасить серые стены красками, оставить после себя дыхание пустыни и прогнать холод вечной мерзлоты, что частенько заглядывает в окна домов. Уж лучше светлые воспоминания, яркие и жизнерадостные, чем голый бетон.
И кажется, что на душе расцветают яркие лотосы в водной глади, маковое поле в ухоженном саду и жасмин, что пробился назло садовнику, когда тот оборонил семена в начале сезона. Мой любимый аромат, символ вечности и приятной ночной прохлады, что легко стелется по округе, привлекая к себе внимание людей. Аромат, к которому теперь прибавился и запах терпкого мускуса, столь гармонично вписавшийся в атмосферу неги и чувственности. Мы с Сюнсуем оставили друг на друге не только прикосновения… Да, и не сказала бы я, что плохо ощущать чей-то приятный аромат на своей коже. И оттого так не хочется выпускать из своих объятий Кьёраку, когда все-таки, но приходится подниматься, так как время начинает напоминать о себе тихим перестуком по двери. Вначале я спряталась под тонким покрывалом, исследовав помещение уже в свете дня, а после укрылась в ванной, чтобы привести себя в порядок и сменить облачение на что-то более приятное и подобающее. Приняв душ, я обратилась в кошку и вернулась обратно, вполне довольная своим образом. Уж что-что, а разгуливать, будучи голой и в золотых красках – мало соответствует случаю и эпохе.
В компанию мужчины я вернулась уже в платье, по пути оставив покрывало на кровати. Не желая быть в темной короне, вытащила несколько шпилек и теперь волосы красивыми косами ниспадали по спине. Усевшись удобно на диване, мило улыбнулась Кьёраку, кивком головы поблагодарив за комплимент.
При озвученном вопросе, я на мгновение опускаю взгляд, касаясь кончиками пальцев своих губ, после чего сосредоточенно смотрю на букет живых цветов, который привлекает внимание своей необычностью. Такой же, каким является вопрос с усмешкой Сюнсуя. Я услышала ее по голосу, не уделив ей должного внимания, задумавшись над ответом. Вскоре взгляд карих глаз перемещается к лицу мужчины. И в их темном омуте по-прежнему читается задумчивость. Странное ощущение пробежалось по телу, коснулось сознания и лукаво исчезло, показывая язык. Я осталась, обещала остаться и хотела этого, но никак не ожидала подобных вопросов и такой разговор, в котором так ярко отпечатывались чужие намерения в отношении меня. Это было столь непривычно для меня, что я растерялась. Действительно растерялась, и некоторое время понадобилось, чтобы прийти в себя. Тихий вдох и выдох, на губах появляется немного смущенная улыбка. «Вот, и, правда, неожиданно вышло».
- Прости, - добавлять ничего не стала, в частности и то, что со мной никто так не говорил. Появилось ощущение покровительства, оказываемого мне и намерения защитить. Не скрываемого и не завуалированного. Необычность вызванных сим фактом ощущений, вгоняла меня в странное состояние.
- Я думаю, что Убийца Богов нашел бы меня, будь у него на то желание и цель. Наша встреча произошла внезапно на том приеме, и вполне вероятно, что этот бог имел свои причины там находиться. Возможно, его интересовали артефакты, а я лишь пробудила в нем его же предназначение, когда попыталась решить вопрос войны кардинальным методом. Попала под горячую руку и стала вполне объяснимым объектом для испытания древнего, потерянного каким-то Богом, оружия, - тяжело вздохнув, поднимаюсь на ноги, чтобы пройтись, сцепляя руки в замок перед собой, - время, когда можно было отследить мой портал, вышло. И, я очень надеюсь, что мои догадки верны.
Оказавшись возле спинки кресла, в котором сидел мой собеседник, провела кончиками пальцев по его плечу и, наклонившись, оставила на его щеке поцелуй. Говорила я спокойно, без каких-либо странных интонаций и приукрашиваний.
- Но, я очень беспокоюсь об одной девушке, на которую вывалилась из портала. Это вышло чисто случайно, и я не знала, куда попаду в тот самый момент. Она помогла мне, после чего я ушла, опасаясь, что своим присутствием могу навлечь на нее беду. Ее зовут… Матцумото Рангику, она шинигами, - оказавшись с другой стороны от мужчины, оставила еще один поцелуй, уже на правой его щеке.
- И, я бы. Хотела. Узнать. Что. С ней все в порядке, - последнюю фразу было особо сложно сказать, потому что. Мне никогда не приходилось просить кого-то сделать что-то в таких разговорах. Обычно, ограничивалась только своими собственными силами. И теперь, меня поставили в столь неловкое положение. Прислонившись к креслу, я присела сбоку, положив левую руку на спинку сидения. На губах появилась милая улыбка, я смотрела на мужчину, слегка склонив голову в бок, и в глазах моих плясали веселые огоньки.
- О большем я не могу просить, и нет в этом надобности, - снова улыбаюсь, смотря на красивые цветы, пытаясь немного отвлечься от этого странного ощущения по телу, которое до сих пор не дает мне покоя. Как и факт моей очаровательности не дает покоя Кьёраку. Хотя, тут у меня и есть вопросы, вслух я не задаю их.
- Ты застал меня врасплох этим разговором, - и то, правда, до сих пор не могу понять своих ощущений.
Поделиться262019-04-09 23:41:04
Едва заметная усмешка прячется за стеклом стакана, за льдом и глотком виски, что вновь раскрывается на языке привычным терпковатым букетом. Это дрожание ресниц, этот взгляд диковатых глаз – и в этот миг бесконечно притягательных, кажется Кьёраку, пожалуй, необычным. Разве должна женщина удивляться тому, что кто-то искренне желает ее защитить?
Помнится, однажды Бастет-тян сказала, что доверяет ему. И он принял это, как величайший дар, и пообещал защитить ее доверие – так что, как Кьёраку казалось сейчас, нет ничего удивительного в том, что он желает позаботиться о ее доверии и раньше. Оно ведь… такая хрупкая штука.
Так важно не переборщить, но и недодержать – тоже опасно, - Кьёраку медленно выпускает дым в сторону, затягиваясь после глотка, внимательно слушая Бастет-тян. любуется мягкими переливами света на темных волосах, точеным подбородком, неяркими полными губами, и глазами – о, да, этими глазами, которые существуют для того, чтобы заставлять мужчин совершать безумства.
Но разве вступить в поединок – возможно, вступить – с так называемым Убийцей Богов – безумство? Вероятно. Но, как Бастет-тян уже знает, ее друг шинигами предпочитает выигрывать сражения, не начиная их.
Ему просто нужно чуть больше информации. А уж способность к анализу за ним подмечал еще его старый учитель.
«Станет ли эта тварь ее преследовать?» - кое-что Кьёраку уже соображает, спасибо имеющимся у него возможностям. В звании Главнокомандующего, безусловно, есть свои превосходные преимущества. Он слушает, прикрыв веко здорового глаза, с незаметно полуулыбкой на лице. И изумленно смотрит затем на Бастет-тян, когда слышит слишком знакомое имя.
- Рангику-тян? – о, поцелуй на щеке оказался изящной приправой к его изумлению. – О, какая приятная неожиданность, - вот уж поистине. Оказывается, не только ему удавалось встречаться с Бастет-тян, что только лишний раз подтверждает истинность постулата о том, что все возможно.
Как прекрасен, все-таки, девиз Восьмого отряда, а, - мягкий смех вырывается из его груди, и он приобнимает Бастет-тян за талию, притянув к себе ближе.
- У Рангику-тян все замечательно. Мы с ней старые приятели, еще со времен, когда я был только капитаном, - но, надев хаори с кандзи «один», Кьёраку не собирался терять старых друзей.
Все-таки, так мало их у него осталось. А Рангику-тян, тоже столь много потерявшая, не раз и не два становилась той, кто лил слезы на его плече.
Потом становилось легче – оно всегда становится легче, горе уходит, словно саке из баклажек, и в итоге оставляет воздушную фарфоровую пустоту. Правда, так легче – и Кьёраку всегда был рад облегчить кому-то душу.
Жаль вот только, что его собственная так тяжела, что не осталось – почти не осталось тех, кто мог бы помочь ему.
- При встрече обязательно передам от тебя привет. Ведь можно же? – он снова любуется, не поддельно, этим внезапным смущением, и слегка поднимает брови. Как, неужели врасплох? – рука накрывает кисть Бастет-тян, ласково поглаживая. Стройная, тонкая, но сильная. И такая красивая, - Кьёраку подносит к губам костяшки ее пальцев, весело глядя единственным глазом.
- Позволь же мне оказаться признательным тебе, Бастет-тян, - просто позволь. Разочарованием это точно не станет.
Выпустив ее руку, Кьёраку переворачивает ладонь вверх, полусогнутыми пальцами. Тонкий, такой знакомый звон – и над указательным, роняя трепещущие искры с крылышек, появляется адская бабочка.
«Давай, малышка, лети к нашим самым умным и светлым головам», - мыслеобраз складывается мгновенно, и вот бабочка, невесомо пощекотав палец, вспархивает. И истаивает так же незаметно, как и появилась, и только звон на грани слышимости еще едва заметно задевает слух.
- Знаешь, Бастет-тян, - удобно откинувшись на спинку дивана, и глядя в сереющий снаружи отеля дождь, - каков главный закон Общества душ?
Занятно, что именно его Кьёраку сейчас нарушает, и исключительно приятно. Руки с талии богини он не убирает, и убирать не собирается.
- Не вмешиваться в жизнь мира живых. Трактовок, и вариантов того, как его можно нарушить, много, но… главный заключается в том воздействии, которое души, подобные мне, или другим шинигами, оказывают влияние на этот мир. Там, где мы, шинигами – неизбежно происходят колебания духовного поля. Мы влияем на людей, на их духовную структуру, и в один прекрасный – не самый, на самом деле, прекрасный момент, они начинают видеть нас. Или, что менее приятно, призраков. Или Пустых. Увы, это очень печальная неизбежность.
Так ведь однажды и случилось с одной спящей духовной силой, в благословенном Киото – да, Инара-тян?
- Поэтому в сокрытии своей духовной силы, себя – от мира живых, мы преуспели. Есть способе, - «вернее, устройство», - которое позволит тебе перемещаться в твоих странствиях, решительно не оставляя следов, по которым тебя могли бы выследить. Правда, как враги, так и друзья. Но для друзей тоже можно что-нибудь придумать. Верно? – Кьёраку улыбается, беря в ладонь это прекрасное лицо.
- Ты очень много сделала для меня. Позволь же отблагодарить хотя бы так, Бастет-тян, - и не оставить тебя без поцелуя, конечно же.
Поделиться272019-04-10 21:06:31
Все бывает в новинку, все случается в диковинку, даже у Богов, ведь жизнь, сама по себе многогранна и не ограничивается какими - либо определениями и привычками. Принимая ее как данность, мы теряем так много, что перестаем замечать такие вещи, как чужие намерения и действия. И сейчас, сейчас тот самый момент, когда стоило прислушаться к тому, что говорит другой бог и как он это делает. Кьёраку не боится... Нет, он не опасается быть самим собой, навлекая, возможно, тем самым чей-либо гнев и негодование. Либо друг смиренный, либо враг презренный, определенно, ни под одно из этих обобщений Сюнсуя отнести нельзя. Да и не нужно, не будь в нем этой уверенности, внутренней силы, мужественности, скорее всего, не было бы и меня здесь.
А так, находиться рядом с таким человеком само по себе удовольствие, и слушать его, прислушиваться, в какой-то мере, повиноваться. Но не слепо, ибо следование без цели сводится к сплошному раболепию и бесхребетности. Каким бы весомым ни был аргумент, на плечах должна быть твоя собственная голова.
- Да, - задумчивая улыбка, взгляд темных глаз встречается с серебристым омутом, и по мужским губам пробегается игриво кончик указательного пальца моей правой руки.
- Хорошо, - с заметным облегчением проговариваю я, и не лукавлю. Так вышло, что, я беспокоюсь о тех, кто волею судьбы оказался подле меня в самые опасные моменты и помог. Помог, не смотря ни на что, доверился и пригласил в свой дом, и, не зная толком, кого занесло в его общество. Матцумото, она прекрасна и я рада бы продолжить наше знакомство, не спеши я тогда сбежать из ее приятного общества.
Ведь время, казалось, так сильно поджимало, и так стремительно утекало сквозь пальцы, обжигая любого, кто пытался его остановить. И имени Кьёраку я тогда не обозначила вслух, в виду того, что не знала, имею ли на то право, как и не согласилась пройти в лазарет шинигами. И вопрос моего собеседника тем был необычнее, чем комичнее ложились на него недавние события, произошедшие со мной.
- Если не затруднит. Но, имей в виду, Рангику-сан я не называла твоего имени, - не знаю, удивит ли его моя подозрительность и чрезмерная осмотрительность, но иначе я не могла поступить. Не имею обыкновения распространяться об информации, которая имела место быть в приватном общении. Да и не спрашивала я как-то позволения, акцентируя внимание на том, что и Сюнсуй не раскрывал моего присутствия в его мире перед прочими своими "коллегами".
- Ты можешь использовать полученную информацию так, как считаешь нужным, - и эти слова касаются не только нынешнего разговора, но и всех предыдущих тоже. Тайну из себя я не пытаюсь создать, но и намеренно раскрываться не стану, предпочитая все так же, находиться немного в отдалении. И потом, этот непритязательный жест, от которого вновь мурашки по телу и лукавый взгляд, что вызывает многозначительную улыбку на моих губах, не менее игривую. Жест, позволяющий выйти из состояния легкой задумчивости, и оттого еще более, бесценный.
И все же, немой вопрос проскальзывает, выражаясь в приподнятой брови. Я не до конца понимаю происходящее, но не стремлюсь нарушать тишину, когда мужчина начинает говорить. Ведь, его слова и являются тем самым ответом, который столь недавно повис в воздухе. Опустив взор, я грустно улыбаюсь.
"Скрыться, спрятаться, затаиться", - потершись щекой о мужскую ладонь, прикрыла глаза и едва выдохнула, положив на его пальцы свои. Запечатлеваю нежное прикосновение, отвечаю на поцелуй, чтобы затем соприкоснуться лбом о лоб, по-кошачьи немного. Близко, доверительно, закрывая вновь очи, замирая на несколько мгновений, чтобы подумать. Столько всего сразу навалилось на мои хрупкие плечи, что дышать сразу становится тяжело. И в этом случае, наверное, будет лучше всего промолчать. Все эти мысли, и, что самое страшное, воспоминания, поднимающиеся серым пеплом из глубин сознания. Однажды пыталась скрыться, не убегая, и потеряла кое-что важное. Видя зло, не могла сдержать эмоций, и теперь эта боль до сих пор живёт во мне. Ожидая удобного случая. А что, если повторится и не будет рядом никого? Не почувствуют угрозу, потому что скрылась? И тогда будет уже поздно и Сехмет не сдержит никто. Плюс, к тому же, моя заметность часто играет на руку, я привлекаю к себе зло, оно стекается ко мне подобно мотыльку на пламя и сгорает. Если спрячусь, не будет ли это означать, что может кто-то пострадать, кто-то, кроме меня? Те, кого я призвана была защищать, станут страдать из-за меня. Какой из меня в этом случае будет защитник?
Ладно, я затаюсь, но что будет потом? Не умрет ли во мне пламя, которое и делает меня мной? Огонь погибает при отсутствии кислорода, превращается в пепел. Что если… снова эти вопросы и ни одного ответа.
- Иногда у меня возникает ощущение, что меня должны, рано или поздно настигнуть. Если случится непоправимое… - отрицательно киваю головой. «Хватит нагнетать!»
Оставляю мимолетный поцелуй на губах мужчины, беспечно улыбаюсь, подмигиваю, лишь на пару секунд бросая взгляд на окно. Серые тучи, серый день, по пальцам мелкая дрожь пробегается. Но, я снова улыбаюсь.
- Найти невидимое – это похоже на игру фокусника, - задорно, немного с иронией, но, даже при этом, умудряюсь провести нежно кончиками пальцев по скуле Сюнсуя. «Он просто хочет помочь».
-Я доверяю тебе и сделаю так, как ты считаешь нужным, но, запасной выход, его необходимо придумать, - потому что, я боюсь. Не других, себя.
Отредактировано Bastet (2019-04-20 17:07:25)
Поделиться282019-04-10 22:57:37
О, хранить секреты у Кьёраку-со-тайчо получается лучше всего. Это, наверное, отличительная черта любого Главнокомандующего, - «и не за нее ли меня назначили твоим преемником, а, Яма-джи?» - вопрос, конечно же, риторический. Но – не напрасный.
Хранить секреты он умеет. И поистине стало бы бестактным задавать некоторые вопросы о некоторых людях – и не совсем людях, в лоб. Куда больше по душе недосказанность, что оставляет простор для воображения, для предположений. Туманная – но просветляющая затем, потому что прямота, пусть и ценна, но порой не позволяет видеть картину целиком.
Так и с беседами об общих знакомых – у каждого будет только несколько граней общей тайны. А остальное… останется за понимающим молчанием.
И тем не менее, Бастет-тян встревожено. Это - в чуть сжавшихся плечах, в тонком напряжении лба, которым она прижимается ко лбу Кьёраку; вздох – короткий, но задумчивый. Что-то тревожит ее, в услышанном, и тревожит неподдельно.
Она игрива и ласкова, но Кьёраку не позволил бы себя обмануть подобной ласковости и игривости даже в обычной смертной женщине. Что уж сказать о богине – «какие у тебя секреты, Бастет-тян, что гложет тебя так сильно, что ты готова рисковать, оказаться преследуемой, бежать и бежать дальше, но все-таки не принимать ту помощь, что я предлагаю тебе?»
А вот это уже – риторический вопрос.
Ибо у женщины – у кошки – у богини – на все есть свои причины. И их Кьёраку бесконечно уважает. И даже этому странному фатализму, что сероватой, словно неохотно зарождающийся день за окном, пролегает в таких теплых обычно карих глазах Бастет-тян, есть основание. «Ей виднее», - щетина слегка задевает по пальчикам, пощекотавшим скулу, и Кьёраку смотрит вслед за богиней в ту самую серость. Обоняние щекочет запах жасмина, который сейчас сильнее, и перебивает запах отложенной сигары.
- За мерами предосторожности дело не станет, Бастет-тян, - она достаточно разумна и сильна, Кьёраку верит в это, верит и знает. Не желает ошибаться. – Это небольшое устройство. Не больше твоей ладони, - когда-то давно он имел склонность к памятным вещицам в виде амулетов-омамори. Удобный вариант. И говорящее слово, обещающее защищать.
- И активируется оно лишь тогда, когда тебе этого захочется. Когда в этом будет нужда, - дождь снаружи становится сильнее, и долгими потеками спускается по высоком стеклу окна номера, которое в пол. Кажется, что сделай шаг – и под дождем окажешься.
Но здесь, в пасмурном полумраке, гораздо лучше. К тому же, кошки не любят сырость и воду, а также холод? – и пригревшаяся в объятьях Кьёраку женщина сейчас именно кошку и напоминает. Эта близость не смущает – «куда уж нам теперь-то смущаться, после всего, что было», - но согревает душу, подобно теплу жаровни с углями в такой вот мрачноватый осенний день.
- Но нужно некоторое время, дабы его подготовить. А затем оно окажется у тебя, - выбившаяся из косы прядь темных шелковистых волос свернулась на бронзовом плече темной змейкой, и Кьёраку бережно отодвигает ее, прежде чем прижаться к теплой коже поцелуем.
- Спасибо тебе за доверие, Бастет-тян, - на ушко ей затем, вполголоса произносит он, и улыбается, обняв чуть крепче. - Я безмерно ценю его.
Все так вот просто. Иногда – действительно просто. И поистине, Кьёраку благодарен Бастет-тян за дозволение помочь. За то, что она принимает его, скромного проводника душ, некоторую помощь.
Ведь она помогла ему намного, несоизмеримо больше. Но о том, что ее тревожит, он не станет расспрашивать – у нее есть свои причины, все так. И есть определенные границы, за которые заступать не стоит, как бы ни крепки и сладки были сейчас эти ласковые объятья.
Поделиться292019-04-11 00:20:40
Об обмане и речи не было, если бы хотела обмануть, разве не сумела бы? Ох, женщины бывают коварными и изобретательными в своем желании ввести в заблуждение мужчину, но, я и не преследовала подобные цели. Попыталась лишь отвести тему от грустных воспоминаний, ласково прикоснуться к Кьёраку, как того и хотелось в данный момент. А серость, она пройдет, нужно лишь обождать немного, ища тепла в чужих объятиях.
- Спасибо, - благодарно, честно, искреннее и улыбка потеплела на губах, прогоняя беспокойство, которое столь явно читалась во мне совсем недавно. Нужно отпустить, прогнать обратно в закоулки души и больше не пробуждать не нужные моменты. Я еще к этому не готова, смотреть на свое отражение, полное скорби, печали и отчаяния. Хватить краткого мгновения, в которое я прочувствовала груз пережитых событий, ознаменовавших мой уход из Египта. Я потеряла в тот день дочь, названную, но дочь, наблюдала, как убивают кошек римские легионеры, слышала их вопли и крики, видела бездыханные трупы и была предана богами из своего же пантеона. Поклонение мне встало под запрет и каменные скульптуры были разрушены, как и храмы. Сехмет едва не появилась тогда во всей своей мощи, помешали боль, отчаяние и смерть Сагет, и присутствие других Богов, которые сделали что-то… Они отпустили, да. Не стали удерживать, прекрасно понимая, чем закончится подобный ход. И не прогадали. Сету досталось тогда больше всего – он не пускал меня на помощь к дочери в первое время. В то ранее утро, кстати, я еще вспомнила о реках крови, что наводнили Египет, когда я была в образе Сехмет. Стоило бы, богам вызвать ее… не избежали бы смерти окончательной.
- Хорошо, если так, - согласный кивок, мимолетный поцелуй, коснувшийся мужской щеки легонько, - благодарность за помощь, легкая и непритязательная. Проснись Сехмет, ей будет не до умственных ухищрений по поводу скрытности и незаметности. Она просто пойдет искать крови, выплескивая на всех окружающих ярость, гнев и голод, копившиеся внутри меня целую вечность. Поэтому, так важно, чтобы мои боги или другие, сразу услышали этот безумный всплеск энергии и примчались устранять проблему. Я не хочу, или думаю, что не хочу, вредить людям. Внутри еще теплиться надежда, что не всё потеряно и человеческий род опомнится.
Да и можно не пользоваться подарком без крайней необходимости – это является огромным преимуществом и спасибо Кьёраку, только благодаря подобной особенности я не стану ощущать себя как в клетке, запечатанной семью замками. Дышать станет проще от осознания, что можно по желанию спрятаться, а не находиться в таком состоянии постоянно.
- Я никуда не спешу, - снова улыбнувшись и пожав слегка плечами, потерлась щекой о чужую щеку, когда Сюнсуй успел немного отстраниться, и после сама его поцеловала в губы, пробежавшись кончиками пальцев по кромке каштановых волос. Его голос до сих пор щекотал слух, когда я обняла его в ответ покрепче, уткнувшись прохладным кончиком носа в шею, вдохнула его запах и столь же легко выдохнула. И все же… его аромат… он успокаивает.
- И я благодарна тебе, - улыбка в шею, горячее дыхание,- за всё спасибо.
Сердце бьется размеренно, его легкий перестук больше похож на шуршание маленьких кошачьих лапок по паркету. Прикрывая глаза, щекочу длинными ресницами кожу Сюнсуя и уплываю мягко в тепло, которое дарят нам объятия. Я настолько не люблю холодный серый дождь, что душу готова продать за горячую ванную с травами. «Хм, а это идея».
Давненько я не раскрывала границы своего храма, применяя магию расширения, кажется, так ее называют в иных мирах и измерениях. Мой храм, моя обитель, умещалась в эфемерное пространство, которое я не всегда призывала во время своих странствий. Не хотелось. А сейчас, погода за окном располагает к подобному времяпровождению.
- Я хочу тебе кое-что показать, ты же не будешь против горячей ванны? – губы трогает веселая улыбка, немного отстранившись, заглядываю в серебристый омут глаз Кьёраку. Тишину я прервала спустя некоторое время, и, была бы рада приоткрыть о себе небольшую тайну, взамен за нарушенное спокойствие. По крайней мере, теперь он узнает, откуда у меня появляются некоторые вещи.
Обняв Сюнсуя, подарила ему поцелуй, ощущая некоторое воодушевление. Былая веселость и озорство вернулись ко мне, внутренние переживания я спрятала глубоко внутрь, как и обещала самой себе. Уверенно и легко, спрыгнув на пол, мягко потянула на себя запястья мужчины, игриво закусив нижнюю губу. Но, через секунду, уже выпустила невольного свидетеля из своих объятий и пробежалась в сторону спальни, возле которой и провела несколько манипуляций руками. Жесты призыва помещения, которое всегда меня ждало.
Закончив, заговорщически, оглядываюсь назад и после открываю дверь. За обычной кроватью раскрывается пространство моего храма. Пробегаясь вперед, ступаю на каменный пол, прохожусь вдоль той самой ванной, в которой распускаются лотосы и тут же исчезают, оставляя после себя аромат трав и жасмина. И огни, везде горят огни, освещающие и письмена на стенах. Мотивам я давно не предавала значения, и забыла даже, что там написана моя история, в которой и место о Сехмет было уделено.
- И сразу пахнет Солнцем, - радостно захлопав в ладоши, прошлась вокруг бассейна, заглянула попутно в маленькую оружейную и гардеробную, и еще в пару мест. А, кажется, что, не была целую вечность здесь. Завернуть направо, и будет там водная заводь с лотосами, с пустыней на горизонте, наверное, если не голые мраморные плиты. Мы не в Египте, все же.
Поделиться302019-04-21 23:25:08
«И такого раньше я не видел», - и она ему не показывала, спокойно думается Кьёраку, потянувшегося вслед за ускользающим поцелуем. Он ощущает, как расплетаются, в буквальном смысле, токи духовной силы, как распахиваются, открывая путь в другое измерение. Вот прямо здесь, в генсее, в номере отеля – а почему бы и нет, в самом деле? Это ведь никому не вредит, а перепад напряжения в округе, ну… случается. Генсею уж точно не привыкать, а для него, Кьёраку-со-тайчо, на третьем тысячелетии жизни… вполне даже новый опыт.
Такое невозможно сделать без… навыка? «Скорее, ключа», - он улыбается собственным мыслям, любуясь ключом, таким изящным и стройным. Ее движениями – грациозными, искрящимися радостью от встречи с чем-то по-настоящему своим, да, Бастет-тян?
Дверь в номер заперта изнутри, никто их не побеспокоит. Но, вероятно, удивится тому, что в номере никого нет, - чуть сморгнув под повязкой, Кьёраку останавливается на пороге иного измерения, очерченного лишь рамкой двери. Вслушивается в чужое пространство – не оттолкнет ли оно? – и протягивает руку вперед, во влажный тёплый воздух, которой словно обволакивает, тянет к себе.
Разумно, все-таки, что гигай он оставил там, в том измерении. По меньшей мере, это будет знаком своим, что он… в порядке, и что ничего ужасного не случилось, потому что отголосок духовной силы Кьёраку-со-тайчо сейчас исчез без следа.
Ну ничего, он потом принесет свои искренние извинения всем, кто волновался, - пряча усмешку, Кьёраку снимает с головы шляпу-каса, с удовольствием глядя на мягко плещущуюся воду. Горячая ванна – ох, он бы не отказался.
Он не отказался бы и спросить, сколь много усилий занимает подобное, и как часто Бастет-тян приходит сюда… судя по тому, как она оживлена, вряд ли так уж часто. Показывает его тем, кому можно доверять? – что же, он безмерно польщен.
Но дайсё из-за пояса вынимает с некоторой… не опаской, а виноватостью. «Ну-у, мои драгоценные, все ли в порядке?» - те спокойны, и Кьёраку тоже вздыхает с облегчением. Отсутствие новостей – уже хорошие новости. Рядом же пестрым цветастым клубком падает кимоно, а следом – хаори. Шинигами-сан? Шинигами-сан, как он есть. В обители чужой богини.
Он ведет ладонь по барельефам на стенах, быстрым взглядом окидывает их. Вязь и линии рисунков повествуют о много, и взгляд – быстрый, ласково-внимательный, обрисовывает гибкую фигурку в белых одеждах, застывшую на грани тени и света. Долгая у нее история, однао – но кто стал бы в этом сомневаться? Долгая, богатая, и… если Бастет-тян сама того не пожелает, он не станет расспрашивать. Она уже и без того открыла ему очень, очень много.
И все-таки, невежливо и неучтиво становится оставлять прекрасную хозяйку этих мест без своего общества, - босиком пройдя по теплому камню, Кьёраку останавливается на границе тени, что отбрасывает портик.
Да, пахнет солнцем. От золотого песка, от такого синего, после холодной серости токийского неба. Горячо, восхитительно горячо – и обнаженные плечи Бастет-тян под ладонями тоже горячи. Он встает к ней вплотную, спиной к груди прижимая. Бьется на ее шее тонкая жилка, которой так приятно коснуться губами, вдохнуть сладкий, с едва заметной мускусной терпкостью в глубине, запах.
- Это прекрасное место, - под низкий шепот, и поцелуй за ушком, - и я польщен, моя богиня, что мне оказана честь ступить сюда, - руки на ее плечах сжимаются крепче, и тепло, что окутывает их, медленно переходит в жар, томительный и нестерпимый. Избавить Бастет-тян от ее невесомых белых покрывал легко, а что до самого Кьёраку, то у него было несколько тысяч лет для того, дабы в совершенстве овладеть искусством раздеваться почти мгновенно. Спешка порой хороша – да-а, в некоторых вещах, таких, к примеру, когда вдвоем, не размыкая объятий, не разрывая поцелуя, мягко упасть в теплую, пахнущую цветами и травами воду. И отдаться затем порыву – порывам, и друг другу.