//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто.
Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией.
И все же это даже пугало отчасти.
И странным образом словно давало надежду. Читать
NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу.
Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу:
— Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать
uniROLE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
When it became clear that Fëanor and his sons would leave Valinor for ever, Nerdanel came to him before the host started on its northward march, and begged that Fëanor should leave her the two youngest, the twins, or one at least of them. |
|
Nerdanel x Irimё
Нерданель вылетает на улицу стремительно, как разъяренная птица, стискивает зубы и мчится прочь. Ноги сами несут ее вперед по холодной каменной мостовой, в темноту улиц и садов, особенно черную и тревожную в часы после гибели Двух Древ. Куда угодно, только бы подальше от этого неистового взгляда, от этих презрительных слов, что так и звенят в ушах. Дальше, как можно дальше, не видеть, не слышать, не знать!
"Если ты покидаешь меня, то покидаешь и всех своих детей..."
Как он неистов, этот Феанаро, как абсурдно беспощаден! Разве мало ему было гибели отца, чтобы теперь обрекать на нескончаемые страдания своих же сыновей? Сколько еще смертей должно случиться, чтобы этот пламень успокоился, унялся, чтобы разум его наконец прояснился?
Бесполезно, все бесполезно. Она уже переступила свое собственное достоинство, свои собственные обиды, чтобы просить его пожалеть и сберечь хоть одного из собственного рода - но в ответ получила лишь гнев и укоры. Он забрал у нее ее любовь, забрал ее детей, забрал гордость - и ей больше нечего отдать ради неравного, но хоть какого-нибудь обмена.
"Будь ты верной женой..."
В ней ярость, обида и горе - смесь такая сильная, какой она не помнит в себе никогда. Она так зла на Феанаро, на его упрямство, на его жестокость, так беспомощно зла, что даже не может подобрать проклятия, чтобы выкрикнуть ему вслед, когда он будет уходить навсегда. Не может выдавить из себя даже стона.
Что он знает о верности, верный лишь собственным гневу и прихотям! Что он знает о семье, разжигавший раздор со своими же братьями!
Он не знает этого. Не понимает. Не поймет. Упрямец. Гордец. Безумец.
"...До того, как тебя обманул Аулэ..."
Однако Аулэ знает, он мудр и честен с преданными ему. Нерданель верит ему, потому что знает истину и сама, предчувствует ее неизбежность. Феанаро погубит все, что она любила. Он погубит их детей, он погубит себя.
Разве могла она подумать пять лет назад, что узнает боль сильнее, чем во время их ухода в Форменос? Могла ли представить, что однажды они уйдут навсегда - и не будут способны вернуться?
Ужасно то, что и правда могла. И представляла. И вот все ее одинокие ночные кошмары в опустевшем доме стали явью.
Нерданель спешит, не разбирая дороги, и глаза ее невидяще направлены вперед. Она внутри - пустой орех, только крохотное гнилое семечко внутри бьется с гулким стуком. Она - всего лишь тень, проскользнувшая мимо чужих домов и улиц, такая же, как сотни других теней, блуждающих и плачущих в темноте по погибшим Древам. Оставшийся мелкими искрами свет Варды в небесах не способен указать им путь - и они плутают бесцельно в страхе, как только-только пробудившиеся квенди на берегах Куивиэнена.
Нерданель проносится мимо них, никого не узнавая и не узнанная сама. Теперь ей нет дела ни до Древ, ни до звезд - в ней сейчас умирает ее собственный мир, все, что так бережно возводилось, все, что еще были надежды восстановить.
Среди всего этого страха и суеты никто не обратит внимание на ее боль. Может, это и к лучшему.
Да, это к лучшему.
"Ты бы сохранила их всех..."
Горький, болезненный ком в горле не дает ни выдохнуть, ни вдохнуть.
Он уже погубил их. Он уже погубил их всех. Ни одного ей теперь не спасти от страшной клятвы безумца, которой они, милые, любящие, верные дети, так убежденно вторили. Ни одного из ее мальчиков, кого она носила под сердцем и так долго растила в любви и заботе.
Нерданель бредет растерянно в каком-то саду - и совершенно не узнает его, да и не стремится узнать. Это вовсе неважно теперь. Теперь ничего уже не имеет значения. Лицо ее ужасно и черно, искажено отчаянием и скорбью.
Тот, кто так вдохновлял ее, кто дарил новые идеи, чей пылкий ум и зоркость духа приводили ее в восторг, теперь обезумел и ослеп.
И она - следом за ним.
Только он теперь рвется, охваченный огнем и гневом, на восток, а она остается на западе блуждать в своем мраке.
Вокруг тихо, звеняще тихо, и Нерданель не замечает ни души вокруг. Она падает на скамью в беседке, словно тряпичная кукла, впивается пальцами в волосы и надрывно глотает воздух. Ей кажется, едкое, как нагретая киноварь, горе разъедает ее изнутри.
- Что же делать, что мне делать теперь?.. - едва слышно шепчет она сама себе, и губы ее дрожат.
Отредактировано Nerdanel (2019-03-10 19:10:00)
Гнев и горе, неистовые, невероятные, переплелись в ней, смешались в единую жуткую бурю, каких не видал вечно прекрасный Валинор с древних лет еще до пробуждения квенди. Никто не смел попадаться ей на глаза - ни сыновья, ни дочь, ни челядь, - лишь супруг покорно ждал, пока пройдет первый порыв, уворачиваясь от того, что Иримэ бросала в него, охваченная яростью.
- Как ты смеешь?! - сверкали в свете многочисленных факелов и светильников драгоценные камни, разлетевшиеся по полу звездной россыпью. Их она бросила первыми, едва ли вспоминая с какой осторожностью и вниманием вечера назад, под свет угасающих Светильников, рассматривала и раскладывала, намереваясь создать новое украшение в дар племяннице Аредэль.
- Мой отец убит! - крик разнесся по их общей мастерской, стоящей поодаль от дома, в саду, пахнущем сиренью и лилиями. - Твой король убит! А ты остаешься здесь, вместе со своими любимыми Валар, которые позволили Моринготто выйти из темницы и вновь ходить среди нас! Валар, которые не увидели в нем Тьмы лишь потому, что сама эта Тьма была в них! И ты боишься их гнева, трус!
- Если бы ты могла успокоиться, ты бы увидела правду, Иримэ, - твердо звучал голос супруга, но взгляд его отнюдь не был уверен. Она знала - слова их нового короля, ее брата, затронули и его сердце. Так отчего же он не желал идти с ней и с их сыновьями? Почему оставался?!
- Какую правду, Румиль? То, что тебе проще остаться здесь и отречься от своих детей? От меня? Лишь потому, что не смеешь ослушаться тех, кто виновен в гибели Финвэ? - имя отца отозвалось немалой болью в ее сердце, и, наконец, иссяк долгий гнев, лишил ее всяких сил - Иримэ упала на колени, зайдясь в рыданиях. Как больно ей было, как мучительно тяжко оставлять прошлую жизнь. Но не могла, не имела права забыть о произошедшем и смотреть вслед уходящим братьям, решивим отмстить Бауглиру.
Будь прокляты и Валар, и сам Эру, позволившие подобному злу случиться в их семье!
Будь прокляты все, кто посмеют остановить их месть Врагу.
Мягкие пальцы мудреца-книжника коснулись ее напряженных плечей, его ладонь провела по спине, по волосам жены.
- Не трогай меня, - сказала та слабо, не поднимая головы, но он, упрямый, опустился рядом и обнял ее, крепко, словно не желая, чтобы она вырвалась.
- Иримэ, услышь меня. Феанаро приведет вас к гибели. Никто из вас не видит этого, но, едва вы выйдете за границу Тириона, обратного пути может не быть. Рок нависнет над вами, и спасения от него не будет.
- Так что ты прикажешь? Закрыться здесь, под властью и защитой твоих любимых Валар, и не преследовать Моринготто? Забыть обо всех тех, кого он убил? Забыть о смерти моего отца? - сдавленно спросила она, едва прижимаясь к нему - близкая, но уже бесконечно далекая. Румиль лишь вздохнул, ослабляя объятия. Они оба знали - их решения не изменятся, - однако пытались еще понять друг друга. И понимали. Только легче от того не становилось.
- Я не пойду с тобой, Иримэ. Если найдешь в себе силы - прости меня. Я останусь здесь, вместе с нашей дочерью, - Нолвендэ не желала покидать своих детей, а ее муж, один из ваниар, едва ли отправился бы в Белерианд вопреки воле Валар, - ждать вас.
- Едва ли мы сможем возвратиться.
"Едва ли захотим", - даже любви, что испытывала к нему, не пересилить гнева к наместикам Эру. "Это все их вина", - упрямо повторилось в голове.
Найдя силы, Иримэ поднялась, утерла лицо ладонью, поправила платье и косы. Румиль глядел на нее печально и твердо.
"Мы сделали наш выбор. Теперь ничего не изменить", - только разве сердцу то объяснишь?
- Мне нужно время наедине с собой. Позаботься о том, чтобы наши сыновья и все, кто пожелают идти за мной, были готовы к выходу как можно скорее.
- Хорошо, - он склонил голову, пряча свекрнувший мукой взгляд, и удалился.
Лалвендэ осмотрелась, толком не глядя ни на что, вздохнула, а затем двинулась к выходу - ей необходимо было уйти от дома.
Того, который вскоре покинет навсегда.
В темноте неба сияли лишь создания Возжигательницы - вот и весь свет, доступный квенди. "Как при Пробуждении", - вспомнила она рассказы отца, при мысли о нем вновь чувствуя, как щекочет в носу и на глаза наворачиваются слезы. Эру, за что ты так с ним? Почему позволил одному из своих айнур сотворить подобное?
Разве заслужил Финвэ подобную участь?
"За Моринготто - до края Арды! Война его ждет и вечная ненависть!" - слова Феанаро пылали в сердце, разжигали пламя ненависти и решительности. Многие нолдор отправятся с ними - мужи и жены, воины и мыслители, лекари и ремесленники. Вскоре опустеет Тирион, и тени станут ходить по нему - те, кто побоялся уходить следом за отцами, матерями, братьями и сестрами. Те, кто не идут за детьми - остается Индис, а вместе с ней и Финдис, кроткая послушная дочь, единственная из детей Финвэ не желающая мстить за отца.
Кажется, месть - все, о чем Иримэ ныне способна думать. Все они, те, кто намерены покинуть пределы Амана.
Но месть, увы, принесла с собой немало горя также, как по вине горя разгорелось пламя мести.
Когда Иримэ слышит приглушенный плач в одном из углов своего любимого сада, куда неосознанно направилась, она тихо подходит и понимает - это Нерданель. Ее плач отдается эхом в сердце дочери Финвэ, ее мука касается ее так, словно в этот миг осанвэ соединило их разумы.
- Сестра, - тихо зовет так, как всегда звала жену своего брата, и оказывается подле нее, опускается коленями на древесный пол беседки и касается теплыми ладонями ее плечей, содрогающихся в рыданиях.
- Тише, тише, - с силой прижимает к себе, близко, крепко, отринув то, что мгновениями назад разрывало сердце - ибо помощь ее и поддержка сейчас больше нужны гордой дочери Махтана, чем принцессе нолдор.
"Что могло так сильно расстроить тебя?" - задается вопросом, а следом, в мгновение ока, понимает что. Осознает, и оттого стократ горше. "Нет, не может быть..."
- Бедная, бедная моя сестра, - шепчет ей в волосы, выдыхает теплом в них, целует легко, будто мать, успокаивающая своего ребенка.
Они обе - матери. Обе - жены. И сегодня они обе потеряли своих мужей.
А, возможно, и что-то более важное.
[nick]Irimë[/nick][status]laughing maiden[/status][icon]https://i.imgur.com/6Uh6SWv.gif[/icon][sign]don't be sorry
I trusted you
my mistake, not yours
[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Иримэ Лалвендэ</a></b> <sup>unk</sup><br>младшая дочь Финвэ и Индис, принцесса нолдор, отправившаяся в Исход из желания отомстить Морготу и найти свой путь, отдельный от братьев<br><center>[/lz][fan]tolkien's legendarium[/fan]
Нерданель трясет, точно одинокий лист на ветке, она до крови кусает губы, до боли заламывает руки. Нерданель не молится Всеотцу и ни о чем его не просит, - если все происходит по воле и замыслу его, ее мольбы и слезы ничего не изменят, а она боится, что если начнет говорить к нему, то сорвется на проклятие, точно сорвется. Только что это за замысел, в котором она должна стольких потерять, - и ради чего?
Она должна быть разумной, должна такой быть до конца, но как, если весь мир, что она знала, извернулся наизнанку? Ее дети, ее сыновья, росшие у нее на глазах, взрослевшие, мужавшие, славнейшие, искуснейшие, храбрейшие из нолдор - в один миг пропадают перед ее глазами, уходят во мрак, будто их не было никогда у нее. Но если не было, откуда эта огромная дыра у нее внутри, что только растет с каждой минутой? На миг безумие охватывает мастерицу, и ей кажется, она сама уйдет в Чертоги Намо, подобно Мириэли, стоит только вести о гибели кого-то из ее сыновей долететь до нее. Только бы, как раньше, не знать бед и тоски. Только бы хоть где-то быть со своими детьми.
Кто-то вдруг оказывается рядом, и чьи-то нежные, легкие руки гладят ее по плечам - Нерданель тут же едва-едва отшатывается, пытается встать. Она боится, не хочет ни с кем встречаться, что-то объяснять, о чем-то спорить. У них было время для споров, достаточно времени, и вот чем все закончилось... Но сейчас она слаба, а эти руки держат ее крепко, и чей-то тихий голос звучит совсем рядом, знакомо и убаюкивающе.
Только если бы словами можно было унять всю ее боль и грядущие беды.
- Они пропали, мои мальчики, все до единого... О Амбаруссар, милые, за что, за что?.. - она выстанывает сквозь слезы, и голос ее срывается на имени близнецов.
Умбарто, сказала тогда она, годы назад. Обреченный. Уже тогда один из Амбаруссар был обречен на страшную судьбу, уже тогда дороги назад не было, но тогда у нее еще была надежда, что она сможет уберечь их обоих, что спасет, охранит, всегда будет рядом, всегда будет настороже.
Теперь она знала, что не сможет защитить ни одного из семерых.
"Ибо они решили идти с отцом".
Голос рядом продолжает успокаивающе нашептывать ей что-то, и между собственными стонами Нерданель все же узнает его - кажется, это Иримэ, сестра ее по супругу. Яркие распахнутые глаза, мягкая линия губ, чеканные отцовские скулы, широкая материнская улыбка. Такой она помнится дочери Махтана, такой когда-то осталась на розовом мраморе под ее резцом. Теплая, ласковая, как Индис, упорная, сильная, как Финвэ.
Наверняка исполненная горем сейчас, как...
Нерданель знает: не к лицу ей так рыдать на виду, не к месту - но просто не может остановить слезы. Они заливают ее лицо, как теплый дождь, только не приносят ни свежести, ни облегчения. Ничего уже не принесет ей облегчения. И где же все ее хваленые сила и воля, за которые она получила когда-то свое имя? Где они, если сейчас она дрожит и бьется в рыданиях на руках Иримэ, милой, прежде беззаботной, радостной, как свет Лаурелин, и не может даже поднять глаза, даже взглянуть на нее.
Нерданель не знает, уходит ли Иримэ или остается, кажется, она ничего уже не видела и не слышала после хора голосов ее сыновей, шагающих навстречу погибели, призывающих на себя Вечный Мрак, если не исполнят страшную клятву отца. А исполнить ее казалось делом немыслимым.
- Что мне делать, Иримэ? Как мне спасти их, как?.. Он не слышит меня, да он никого не слышит... - столько лет она была опорой и советчицей в своей семье, но для себя самой теперь у нее нет ни советов, ни мудрых слов. Она дышит тяжело, выдыхает горячий, влажный воздух через искусанные губы и слабо хватается за плечи Смеющейся Девы.
Будет ли теперь хоть когда-то звучать смех в Тирионе? В душе Нерданель ему точно больше нет места.
Как утешить ее, как унять боль матери, теряющей своих детей и супруга разом? Как успокоить сердце и душу той, кто на долгие века обречена жить в одиночестве и незнании, ведь едва ли позволять Валар прислать хоть малую весточку с востока.
Иримэ ощущает горе ее как свое почти, ибо и она теряет тех, кого любит. Оставляет их здесь, как Феанаро и его сыновья оставляют свою мать и жену, но, в отличие от Нерданели, Лалвендэ остается не одна. С ней уйдут ее сыновья, все трое, и она будет подле любимого брата, за которым когда-то обещала последовать. С которым они когда-то, будто в иной жизни, не этой, мечтали отправиться в древние отчие земли, те, где пробудились первые квенди и откуда ушли следом за Валар.
От одной мысли о них становится тошно и дурно. Она ведь знала, чувствовала, что Мелькор - нет, Моринготто! - исполнен вероломства и тьмы, так как они, наместники самого Единого, проглядели ту тьму в своем брате? Как не увидели его темных замыслов, с которыми он пришел, мнимо раскаившийся, и представился другом всем квенди, особенно нолдор. Или, быть может, они заодно с Падшим были все это время и жаждали отомстить Феанаро и его семье за то, что посягнули те на прекраснейшее и ценнейшее - на свет самих Древ, отныне и вовсе утерянный?
Нет, нет больше веры Валар, ни одному из них, и пускай их призывы не будут услышаны более никем. Ибо призывы эти уже отнимали у тех, кто намеревался идти в Исход, родных, чья решимость колебалась. "Как смеют они оставаться?" - легко бы ей было судить их, всех их, если бы в руках ее не убивалась горем названная сестра, несчастная супруга их нового короля. "О, Эру, а ведь она теперь королева", - но едва ли ей было до церемоний и формальностей.
- Отпусти их, милая Нерданель, - и слезы у самой срываются, падают на шелка темного платья. Черного, как бесконечная ночь в небесах и сердцах их после гибели Финвэ. - Отпусти.
Нелегко это, непросто это - отпустить своих родных на то, что считаешь верной гибелью. Но разве есть иной вариант? Да, Нерданель могла бы последовать за ними, отправиться вместе с семьей, и Иримэ не удивилась бы, если бы Феанаро сказал ей именно об этом. Другое дело, как он это сделал.
"Проклятый упрямец", - и оба слова в этой мысли словно подтверждение того самого проклятия и клятвы, принесшей его. "Все мы прокляты", - только останавливаться из-за этого она не намеревалась.
- Он поступает так, как велит ему сердце и душа, - пускай мягко и медленно говорит, а все-таки веско, уповая на то, что сквозь боль свою Нерданель услышит ее, - и твои сыновья идут следом за ними, ибо решили так сами. Ты не сумеешь спасти их, - "не здесь". Но не добавляет она, не желает делать еще больнее нынешнего. Ведь и без того тяжко ей.
Тяжко им всем.
[nick]Irimë[/nick][status]laughing maiden[/status][icon]https://i.imgur.com/6Uh6SWv.gif[/icon][sign]don't be sorry
I trusted you
my mistake, not yours
[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Иримэ Лалвендэ</a></b> <sup>unk</sup><br>младшая дочь Финвэ и Индис, принцесса нолдор, отправившаяся в Исход из желания отомстить Морготу и найти свой путь, отдельный от братьев<br><center>[/lz][fan]tolkien's legendarium[/fan]
Голос Иримэ тих и мягок, но в нем есть неумолимая тяжесть и отблеск до боли знакомого naro. Нерданель чуть отстраняется, дрожа, рассеянно утирает мокрое лицо, смотрит на прекрасную нолдэ, и во взгляде ее лишь усталая отрешенность и боль.
- Ты говоришь почти как он, - вздыхает мастерица. - У всех вас теперь в головах только его слова. О, его ведет сердце, говоришь ты. Да, потому что разум оставил его. - И осталось лишь пламя души, что сжигает его самого и опалит всех вокруг. Ей так ясно: нет уже такой воли, что могла бы сдержать его, образумить, успокоить. А если не найдется и силы, что могла бы загасить, сломить его, то пламя его ярости и вовсе охватит весь мир. И дочь Махтана даже не знает, чего боится больше: за него или его самого. Голос ее дрожит, скачет судорожно, точно в бреду. - Пускай. Пускай уходит. Пускай он пропадет хоть за краем Арды, если так пожелает! Пускай губит себя, если думает, что кто-нибудь, кроме Мелькора, будет от этого счастлив!
Она уж точно не будет.
- Но Иримэ, добрая Иримэ, скажи, как отпустить руку ребенка, упавшего в пропасть? Как дать ему вбежать в пылающий дом? Как оставить тонуть в бурной реке? И как жить, зная, что он уже выскользнул из твоих рук - и впереди для него нет ничего, кроме боли и смерти?
Да, ее мальчики уже давно не дети. Да, они плоть от плоти своего отца, и пламя в их груди - искры его пламени. Но почему они должны быть наказаны лишь за то, что остаются верными сыновьями для своего отца? За что эта участь им, светлым, отважным, любящим детям? Ее детям, тем, кого она носила под сердцем, кого вскормила и воспитала, кому отдавала почти каждую минуту своей жизни?
Что бы ни случилось там, за пределами Амана, это приведет только к смерти их. Всех ее детей.
Так сказал ей Ауле. Это провидит и она сама. Она не верит в слова Феанаро об обмане вала - слишком добр и открыт всегда был с учениками своими величайший из мастеров. Он всегда дарил им свои познания и умения безвозмездно, ничего не ожидая взамен, прося каждого лишь созидать и преумножать. Не для себя самого - во благо всех живущих в Валиноре.
Нет, дело вовсе не в валар. Дело в их собственной слабости. В ее слабости. Она мнила себя такой бессильной пять лет назад, когда не посмела отговорить хоть кого-то из сыновей идти в Форменос. Она думала, что предпочитает меньшее зло, обменивает свое одиночество на надежду потом отстроить мосты. Что иного пути, кроме как отступить, у нее нет.
Как же она была глупа. Слабовольна. Труслива.
Теперь она платит за свои ошибки.
И все же это "не сумеешь спасти", что произносит Иримэ, стискивает Нерданель такой болью, будто разом с хрустом сломались все ребра внутри.
- Не сумею... - эхом вторит она.
Да, это так. Произнесенных клятв уже не вернуть. И не имеет даже значения, последует ли она за Феанаро или нет. Рок, нависший над ее семьей, неотвратим, и разница лишь в том, увидит ли она их мучения и смерти своими глазами или весть об этом будет приходить к ней ветром в лихорадочных снах.
Какой из двух путей она сможет вынести с большим достоинством, сколько бы его у нее не осталось? И сможет ли вынести вообще?
Феанаро утратил двух родителей и три своих творения - и обезумел. Она теряет одну любовь и семерых детей - что же станет теперь с ней самой?
Нет, бессмысленно считать потери. Все они что-то потеряли сегодня. Благословенный свет Древ, своих родных, своего короля...
- Прости меня, Иримэ, я, верно, потревожила тебя. Я... искренне сожалею о вашей... нашей утрате. - Когда-то давно лорд Финвэ принял ее в семью, как собственную дочь, и всегда был добр и ласков к ней. Прежде она платила ему той же любовью, как к отцу и властителю, так остается и ныне. Но горю наступившему среди живущих придется еще разрастись и размножиться непомерно в горе грядущем. - Прости, я... Я пойду, мне нужно... Просто... - она подбирает слова рассеянно, судорожно ищет хоть какое-нибудь оправдание, но воспаленный ум ее не находит нужных слов, и глаза глядят исступленно, невидяще. Пытается встать, нашарить рукой опору, но колеблется, как тонкое дерево на ветру.
Ей нужно уйти. Куда-то. Куда угодно. Сейчас ей хочется только бежать от мыслей, от боли, от жизни.
Чернеть изнутри от потерь и одиночества. Или вовсе отрешиться и до конца мира лишь глядеть на волны Внешнего моря в Чертогах Намо, ожидая души родных. Зная, что скоро они и правда придут.
Отредактировано Nerdanel (2019-04-03 02:07:27)
- Он ведь мой брат, - печальна ее улыбка, но не от того, что жалеет об их родстве, ибо, видит Эру, жалеет она лишь о своей слабости и неспособности увидеть ложь Моринготто, которой тот опутал весь Валинор, - и пламя, что в его душе несоизмеримо сильнее, горит и во мне. То наследие нашего отца, нашего короля и повелителя - того, кто погиб в муках, был умерщвлен предалетем-Вала. Потому, милая Нерданель, да, слова Феанаро ведут меня, также, как меня ведет и жажда отмщения. Также, как ведет она и твоих сыновей - внуков Финвэ, и многих других, и пускай разум оставил нас или еще только оставит - пускай. Я иду мстить, потому как никто, кроме нас, не намеревается это делать. Валар безразлично содеянное их братом, они, наместники Единого, не сумели увидеть истину, сокрытую за благопристойным обликом, и никто из нас - ни Искуснейший, ни Мудрейшая, не смогли предвидеть подобного вероломства.
Ярость охватывает Иримэ так быстро, так ярко и пламенно, что она сама, кажется, вот-вот загорится, и одежды ее превратятся в мантию из живого пламени, а в руке воспылает клинок. Осушаются слезы, пропадает из голоса мягкость - как похожа она сейчас на своего брата, сама того не ведая!
- Валар бессильны и я более не верю их речам, лживым и призывающим к спокойствию - к слабости, непозволительной сейчас. Мелькор погубил нашего короля, а нам оставаться здесь и далее наслаждаться спокойствием, покуда он творит бесчинства на нашей родине? В землях, где пробудились Перворожденные и откуда мой отец вел нас сюда, в мнимую безопасность? Нет, Нерданель, пускай прозвана ты Мудрой, но ты не видишь правды, не знаю отчего.
Но слова ее о детях умаляют пыл, рассеивают гнев, что не к супруге брата обращен был, а к тем, кому она верила - из-за кого оставалась здесь вместо того, чтобы разделить все тяготы с любимыми. Иримэ не хочет знать каково это, потерять всех разом. Она теряет мужа и дочь, и сердце ее обливается кровью, заходится болью утраты по тех, кто, она знает, всегда будут ждать ее - до самого скончания времен. Но ведь могли бы, могли бы пойти вместе с ней! Могли бы поддержать, могли бы вступить в сражение с силами Моринготто и пополнить и без того большое количество тех, кто покидает этот лживый, ложный мир, ложное спокойствие и ложное счастье - потому как ее, Иримэ, счастье, отныне возможно лишь после смерти убийцы ее отца. А когда это случится, в Валинор она не возвратится еще очень долго.
Может и никогда.
И от этого еще больнее, и множится боль снова, выступая слезами, было осушившимися - где то пламя, что от них может избавить? Где вся та сила, что держала ее прежде и не позволяла сломаться? "Брат, был бы ты здесь", - пускай то, может, лишь усугубило бы все, ухудшило, Иримэ отчаянно хочется вновь обнять его, будто маленькой девочке спрятаться от большого мира, злого и полного несчастий.
Но здесь только она сама и Нерданель, в тех объятиях нуждающаяся куда сильнее.
И Иримэ поднимается и обнимает названную сестру, крепко и вместе с тем нежно, не позволяя ни вырваться, ни оттолкнуть, ни уйти. Обнимает, даруя возможность выплакаться, выразить свою слабость, лишь бы не одной где-то на окраине мира.
- Милая моя Нерданель, - она будто успокаивает свое собственное дитя, свою дочь, "которая остается здесь, с отцом", - несчастная моя Нерданель. Ты не одна здесь останешься. Мой муж и дочь будут с тобой, моя мать и сестра будут с тобой, - пускай гнев на всех их не иссяк в ее душе, клеймя всех четверых предателями, особенно, Финдис. Как могла сестра оставаться здесь? Как могла отказаться от мести за своего отца?!
- Отпусти их, - вновь повторила, касаясь губами лба, - отпусти их.
Ведь это - единственное, что ей остается, чтобы не сойти с ума.
[nick]Irimë[/nick][status]laughing maiden[/status][icon]https://i.imgur.com/6Uh6SWv.gif[/icon][sign]don't be sorry
I trusted you
my mistake, not yours
[/sign][fan]tolkien's legendarium[/fan][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>иримэ лалвендэ</a></b> <sup></sup><br>младшая дочь Финвэ и Индис, принцесса нолдор, отправившаяся в Исход из желания отомстить Морготу и найти свой путь, отдельный от братьев<br><center>[/lz]
Нерданель не успевает уйти. Даже сделать ни одного шага. Руки Иримэ, красивые белые руки смыкаются перед ней, не дают раствориться в темноте. Она, дочь кузнеца, могла бы легко выбраться из их плена, если бы хотела. Но глубоко внутри Нерданель понимает, что не хочет этого. В крепких объятиях принцессы нолдор, она постепенно чувствует, как мрак, сомкнувшийся перед ее глазами, мало-помалу, неохотно отступает. Возвращает обратно к жизни, к мыслям и пониманию.
Как бы она ни желала, сейчас ей не избежать разговоров и споров. Что ж... с этим, кажется, ничего не сделать. Она еще успеет набыться в тишине. Быть может, это и к лучшему. Кто знает, что могло бы случиться, уйди она все же в темноту одна.
Дочь Махтана благодарно сжимает кончики девичьих пальцев. Расслабляется, опускается вновь на скамью в беседке.
- Присядь со мной, Иримэ, прошу, - шепчет и все еще держит ее ладони в своих. Ей так отчаянно нужно чувствовать это прикосновение, чтобы не забыть, что кто-то все же есть с ней рядом прямо сейчас. Чтобы снова не упасть отчаянное забытье. Чтобы снова не потерять голову. Она закрывает глаза - вокруг становится ненамного темней - и дышит.
Как могло все так быстро и неотвратимо перевернуться с ног на голову в этом мире? Где теперь нет благословенного света Древ, где ее Феанаро - изгнан, а ее дети - навсегда для нее потеряны? Где она не чувствует силы в собственных руках и гордости в сердце и, дрожа и плача, ищет утешения у нежной, милой Лалвендэ?
- Знаешь, когда мы впервые встретились, он говорил о свете, - Нерданель выдыхает куда-то в пустоту. Картины прошлой жизни, полной света и радости, встают у нее перед глазами и разрывают сердце. Ничего. Пора бы ей привыкать к этой боли. - Он мечтал создать собственные звезды и принести их на ту сторону моря, лишенную света Древ. Тогда я подумала: "Это величайший и прекраснейший из его замыслов". Я желала, чтобы труд его однажды был вознагражден. Нолофинвэ в то время был еще мальчиком... Но когда Феанаро наконец создал их - ты была еще так юна тогда, светла, как нежнейший из цветов Тельпериона, - мастерица улыбается едва-едва уголками губ, - но ты ведь помнишь тот день, правда? - он был так счастлив и горд, а я помню, что так и не ощутила той же радости, которую ждала в себе. Мне казалось: вот-вот настанет момент, когда он решится осуществить и вторую часть своей идеи. И знаешь... Я была готова пойти за ним тогда. Прощание с этими землями далось бы болью и тоской, но я бы пошла, не помедлив ни минуты, ведь я помнила, каким светом сияли его глаза в тот первый день... Но время шло, а он, казалось, не вспоминал о ней. Вернее, вспоминал не так... А теперь он все же уходит. Не несет с собой свет и спокойствие, но уходит во тьму ради мести и войны.
Лицо ее, обтесанное горем и болью, кажется в звездном свете резким, строгим и холодным, словно лишенным того веселого пламени, что согревал ее изнутри все эти годы.
- Поверь мне, Иримэ, я слышала эти речи о лживых словах валар. Достаточно часто. Возможно, чаще, чем ты сама задумывалась о них. Я сожалею о боли и страданиях, причиненных лорду Финвэ. Он был одним из лучших нолдор и прекрасным королем и... не заслужил подобной участи ни делом, ни единым своим словом. Но ведь дух его не погублен, он ушел в Чертоги Намо, и волен вернуться оттуда, если пожелает... Хотя... нет, дело совсем не в этом, - Нерданель хмурится, подбирает слова. Что ж, она не Феанаро и не может вести за собой одним лишь словом. Ей и не нужно было никогда.
Потому сейчас ей приходится делать долгие остановки, думать и дышать так глубоко, чтобы легкие в груди на секунду теснили собой огромный комок боли между ребер.
Она не боится одиночества. Она провела так уже пять лет, и не страшится оставаться одна. С ней все еще остаются крепкое плечо отца и теплые руки матери, нет, боль ее растет не оттуда. Она отчаянно боится даже не смерти - но долгой боли и мучений своих детей. Лишений, через которые им придется пройти - и ради чего?
- Ты сама говоришь, что вас сейчас наполняет ненависть и жажда мести... И что, если Мелькор только этого и желает? Разве разрушение - не суть Исказителя и всех дел его?.. Не вини тех, кто остается. Мы лишь выбираем продолжать созидать вместо того, чтобы отбирать уже созданное. Кто из нас будет прав - покажет время. Быть может, и вовсе никто... Быть может, я и не вижу правды. Скорее всего, так и есть. Я вижу лишь страдания и смерти своих сыновей, Иримэ. Я не Илуватар и не провижу будущего всего похода. Быть может, вас ждет провал. А быть может, градиозный успех. Я знаю лишь, что не все мои сыновья увидят его. И не знаю, стоит ли оно того.
Сегодня Феанаро обменял их жизни на три звезды на своем венце. На собственные амбиции. На собственную гордыню.
Быть может, она так никогда и не простит ему этого.
Иримэ слушает, не перебивает, вбирает в себя слова и чувства той, что прозвана была Мудрейшей, и, кажется, понимает ее. Кажется, слышыт, не только слушает, ибо желает понять. Вовсе не саму Нерданель - своих родных, близких, своего мужа и свою дочь, свою сестру - всех их, тех, кто оставляют их в одиночестве одолевать путь к мечте, кажущейся несбыточной. Ибо мечта эта поведет их по пути страшному и кровавому, то Иримэ способна почувствовать, пускай дар предвидения в их семье отнюдь не у всех был развит.
Она не желает представлять какие страдания ожидают их. Она не желает бояться за сыновей, пускай частью себя жаждет оставить их здесь, в безопасности Валинора, под опекой Валар, - и мгновенной от одной только этой мысли вновь поднимается война гневливого отрицания. Нет, никакие Валар не сумеют защитить их. Никаким Валар она не станет доверять. Не после того, что они натворили. Не после того, чему они охотно потворствовали, желая избавиться от строптивых нолдор. Они обещали их отцу мирную жизнь в спокойствии и под своей защитой, когда трое посланников квенди впервые ступили на землю Амана. И они не сдержали своих обещаний.
Она же свои собственные обещания и клятвы намеревалась не нарушать.
Клятву следовать за братом, стать ему надежной опорой и другом, не предать его и всегда поддержать его - вот что вело ее, помимо яростной мести. Ей безразлична была судьба Сильмариллов, разве что, увидеть их вновь в руках брата и чтобы Моринготто узрел это, узрел свое поражение, пал ниц перед ними и умолял о пощаде. И она сама бы перерезала ему глотку, пронзила мечом его черное сердце - с именем своего отца-короля на устах.
Так будет. Это - еще одно обещание, о котором никто никогда не узнает. Ни квенди, ни Валар, ни далекие холодные звезды, чье сияние стократ слабее и уродливие сияния Сильмариллов.
- Я помню это, - отзывает она, наконец, когда молчание между ними затягивается, - я помню те светлые дни, полные ожидания и радости - не столь юна я была, моя милая Нерданель, - все же, тогда у ее детей уже родились свои дети, - я помню как он искал возможность запечатать свет Древ и сохранить его. Я помню торжество и благоговейный страх при первом взгляде на величайшее творение его рук. А еще, я помню как Моринготто возжелал забрать Камни себе. Я помню как зависть опустилась и на Тирион, как она разошлась по городу, цепко схватив моих братьев. И Валар в своем могуществе и мудрости сделали лишь хуже, потворствовав зависти Нолофинвэ и не остановив Темного.
Иримэ почти шептала, яростно, шипяще, крепко сжимая ладонь Нерданели, но не на нее свой гнев обращая, а на иных.
- Мой отец не заслуживал смерти. Он должен был жить, и править, и радоваться своим внукам, и вести свой народ и свою семью. Но он убит. Ты говоришь, он волен покинуть Чертоги, а я говорю, что не верю, что его оттуда выпустят. Ведь лишь Мандос способен отпустить его, так почему Финвэ еще не вернулся. И почему Валар и вовсе позволили подобному злодеянию свершиться на своей благословенной земле?
Остановившись, она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, будто пытаясь себя успокоить. Понятно было, что обе они останутся на своем и, право слово, не дело это, спорить сейчас. Однако Иримэ желала донести до сестры то, что у нее на душе жило эти дни и недели. Весь тот страх, все негодование, горечь, обиду, гнев, безумие даже, на задворках сознанее теплющееся - все в ее глазах было, все в них пылало.
Но она понимала иное. Бездна с ними, с этими трусливыми Валар - Иримэ важнее было иное.
Семья.
И здесь она понимала Нерданель. Понимала ее страхи, понимала ее горечь.
Но ничего не могла сделать, чтобы облегчить ей жизнь.
Кроме одного.
Голос ее становится мягче, взгляд - ласковее, а прикосновение цепких пальцев уже не столь болезненно крепкое.
- Твои сыновья избрали свой путь, как тогда, когда последовали за своим отцом в изгнание, - горько произносит Иримэ, разделяя боль сестры, хоть и иначе ею самой ощущающуюся. - Они вольны выбирать свой путь. И тебе надобно принять это. Пускай больно, пускай сердце готово вырваться из груди, а слезы сдавливают горло, не давая вздохнуть, ты должна быть сильной. Хотя бы сейчас. Не омрачай последние дни обвинениями и слезами, не уговаривай их остаться, не пытайся с ними объясниться - они не поймут. Они - иные, они - не мы, не матери, не женщины. Оставь в их памяти свой добрый образ и вспоминай эти мгновения перед разлукой с печалью и радостью, храни, как драгоценнейшую из ценностей. Вы встретитесь, - и это, пожалуй, было единственным, в чем Иримэ останется уверенной и спустя тысячу лет, - обязательно встретитесь. Здесь ли, в благословенное крае, или в ином мире, в иных землях, через год или сотню, или тысячу лет, или, может, через сотню тысяч, но вы обязательно встретитесь. Быть может, тогда ты поймешь их, а они поймут тебя.
[nick]Irimë[/nick][status]laughing maiden[/status][icon]https://i.imgur.com/6Uh6SWv.gif[/icon][sign]don't be sorry
I trusted you
my mistake, not yours
[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>иримэ лалвендэ</a></b> <sup></sup><br>младшая дочь Финвэ и Индис, принцесса нолдор, отправившаяся в Исход из желания отомстить Морготу и найти свой путь, отдельный от братьев<br><center>[/lz][fan]tolkien's legendarium[/fan]
Нерданель слушает и нежно оглаживает ладонь Иримэ - ведет чуткими пальцами меж тонких, хрупких, точно птичьих, девичьих костяшек. В ней нет ни обиды, ни противления словам Лалвендэ, одно лишь смиренное принятие боли и горя дочери, утратившей отца. Пусть не до конца, пусть не навсегда - но все же.
Какими словами тут можно утешить, успокоить, откуда взять их, когда нет мира в собственной душе?
Никто не знает, каково это - до конца времен блуждать в чертогах Намо, но они изведают это совсем скоро. Смерть лорда Финвэ стала первой, но будут и другие. Никто не знает, сколько нолдор поляжет, пытаясь утолить жажду мести собственной кровью, но это уже неизбежно.
Только есть ли и правда вина валар в этом? В том, что не воплотилась вновь фэа их короля? Кто знает, как течет время для утративших хроа? Кто знает, желают ли они вообще возвращаться, ведь была же?... И, быть может, лорд Финвэ уже повстречал леди Мириэль в Чертогах? Быть может, потому и не возвращается он, а вовсе не от некой жестокости валар, о которой нынче говорят все?..
Нерданель думает об этом, но ничего не говорит принцессе, не желая еще больше тревожить ее горячее сердце памятью о первой жене короля. Теперь среди юных нолдор живо одно лишь имя, но Нерданель помнит - в ней еще теплится эфемерная детская память о гордом женском профиле, и серебряных волнах кос, что лежали благороднейшим из венцов, и о сторогом и упрямом взгляде, чей отблеск потом ловила она порой в глазах Феанаро. Она ничего не говорит, ведь не знает наверняка, а лжи, пересудов и догадок и так было достаточно за все эти годы.
Как бы сложилось, не уйди леди Мириэль так рано? Как бы сложилось, вернись она в нужный час?
Только "если бы" осталось им и ужасная темнота впереди. Но Нерданель не желает гадать, измышляя то, что, чему никогда не суждено случиться. Она не из тех, кто ищет утешения в миражах и мечтаниях, но что может теперь быть утешением ей, когда кажется, что больше не станет сил поднять кузнечный молот, что больше не потянется рука за долотом и клюкарзой, когда не видно смысла ни работать, ни вообще - быть?..
Раньше ее вела надежда на возвращение мира в семье, на то, что однажды они вновь соединятся - она, он, дети. Но теперь...
- Я не виню их, Иримэ. Я знаю своих сыновей так же, как ты знаешь своих. Знаю их радости, понимаю их страхи. Как бы далеко они ни отправились, в Араман ли, в Эндоре ли, я буду слышать отзвук их сердец, - выдыхает мастерица. - Мне не нужно объясняться с ними. Ни с кем не нужно. Я знаю, чьи слова я услышу в ответ.
"...В конце концов это только приведет Феанаро и всех твоих детей к смерти".
Слова Аулэ звучат в ней громовым раскатом, неизбежной грозой, что вот-вот обрушится тяжелым ливнем и градом на беззащитные плечи.
Нет, она не пойдет прощаться с сыновьями - просто не сможет. Не сможет взглянуть в их бледные, прекрасные лица и избавиться от ужасных кровавых видений, не сможет сказать им хоть слово и сдержать поток рыданий, подобных крикам раненой чайки. От них она не услышит тех же жестоких слов, что проронил их отец, но это не значит, что боли будет хоть сколько меньше.
Они все уйдут - восемь высоких мрачных теней, уйдут из ее жизни навстречу крови и огню. ...Нет, не восемь. Девять.
Но Тьелперинквар... Ведь не звучал его голос вместе со всеми ее сыновьями, ведь, хоть и уходит он со всеми, влекомый волей старших, не лежит на нем той же страшной участи и тьмы впереди. Не должно пролечь.
"...Ведь не должно же?"
Однако мальчик тоже уходит следом за отцом - и без матери.
Строгая дева с обсидиановым отливом в волосах - она одна остается среди людей Инголдо, она - последняя живая нить, последнее воспоминание Нерданель о том, что у нее и вправду когда-то был супруг и сыновья. Что все это не просто прекрасный сон. Что все это не просто еженощная череда кошмаров.
Молчаливая дева с льдистым отблеском во взгляде - она одна остается верна воле валар, одна - единственная среди немногочисленных жен Первого Дома, что так и не открыла сердца пылким словам его главы. Да, милый Атаринкэ, даже здесь ты смог быть похожим на отца. Ровно след в след...
Нерданель поднимает глаза на пламенную свою собеседницу, чуть сжимает ее ладони в своих.
- Иримэ, я не вправе просить тебя об этом, но могу лишь уповать на твою доброту. Умоляю тебя: раз уходишь ты, присмотри за Ринквэ... насколько это будет возможно. В нем сокрыт великий дар, достойный Дома Финвэ, но он все еще слишком юн, и, боюсь, вскоре старшим станет не до него. Однажды ему надлежит стать наравне... и... и не дай им погубить и его... Молю тебя, не дай, - она чувствует, как щеки вновь окропляют горячие слезы, стоит только подумать, что и этот милый мальчик с глазами Феанаро однажды...
Что он, юный, невинный, как милые Амбаруссар, совсем скоро...
Нет. Она утирает слезы, вдыхает судорожно, унимает кровь, вспыхнувшую на щеках. Тьелперинквар не разделит судьбу ее сыновей. В нем не только пламя отца, но и лед его матери, и судьба его проляжет иначе. А ей нужно найти в себе силы держать спину прямо, как и всегда. Раз не ради сыновей - то ради невестки, ради тех, кто остается и так же потерян и испуган сейчас за своих близких. Она сама встала на этот путь уже давно, и теперь не имеет права сойти с него. Она и не будет - даже предательстом самой себя уже ничего не изменить.
Их, тех, кто остается, не страшат ни далекий путь, ни грядущие испытания. Но так же, как и ее саму, их пугают неизвестность и боль, что нависла впереди над уходящими во тьму. Что ж, значит, они должны будут отыскать новый свет. Они знают - Исказитель уже однажды пытался изничтожить свет, обрушив великие Светильники, но новый свет однажды пророс в цветах и листьях Древ.
"Если нам не остановить вас, однажды мы найдем способ хотя бы осветить ваш путь".
Она еще не знает - как. Но это лишь вопрос времени и желания. И то, и другое она отыщет. Мастерица еще не замечает за собой - но неосознанно расправляет плечи и упрямо вспарывает взглядом темноту перед собой. Они оборют ее - не мечами и жаждой крови, но трудолюбивыми руками и своим мастерством. Однажды смогут.
Так, быть может, им удастся сохранить как можно больше жизней, не дать погибнуть тем, кто слишком слаб и станет тонуть во мраке. Хотя бы тем, кому еще не суждено погибнуть наверняка.
