о проекте персонажи и фандомы гостевая акции картотека твинков книга жертв банк деятельность форума
• boromir
связь лс
И по просторам юнирола я слышу зычное "накатим". Широкой души человек, но он следит за вами, почти так же беспрерывно, как Око Саурона. Орг. вопросы, статистика, чистки.
• tauriel
связь лс
Не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, то ли с пирожком уйдешь, то ли с простреленным коленом. У каждого амс состава должен быть свой прекрасный эльф. Орг. вопросы, активность, пиар.

//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто. Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией. И все же это даже пугало отчасти. И странным образом словно давало надежду. Читать

NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу. Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу: — Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать

uniROLE

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » uniROLE » X-Files » Зыбкое сердце её


Зыбкое сердце её

Сообщений 1 страница 23 из 23

1

http://s7.uploads.ru/V4Cik.gif http://s8.uploads.ru/DMaJ4.png

Bastet | Kyoraku Shunsui


Зыбкое сердце её
Склони ко мне, о благая
Гора Хацусэ.
Но вихрь по склону с вершины
Непрошеный налетел.

© Минамото-но Тосиёри

http://s5.uploads.ru/6e8yA.gif http://sh.uploads.ru/EmWqc.gif

+1

2

Для фона (желательно зациклить первые 10 минут)

Следуя за путеводной звездой, ловя миг восходящего Солнца, я пришла в этот мир, не ведая причин собственного появления. Иное измерение, являющееся параллельным моему. Без странных существ, пожирающих души, без веяний опасности на каждом шагу, где проходило сражение. Раздел земель, военные конфликты, мелкие стычки – все это могло стать причинами проявления чужеродной активности. Намерено или невольно? Я пыталась не засиживаться подолгу на месте, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание. Ночевала в лесу, забираясь на высокие деревья, оставалась в храмах, где кошек почитали за священных животных. Как, оказалось, есть еще места, в коей-то веке, восхваляющие милых созданий. Это тешит меня мыслью, что не все еще потеряно на земле. Есть еще вещи, не потерявшие своей ценности.
   Удача, богатство, защита от злых духов и болезней – и это не полный список того, что может посулить кошка местным жителям. Хорошо еще, что удалось на лодке переправиться с материка на остров, чтобы затем добраться до Киото. До Токио идти у меня уже не было никакого желания и сил. Я устала от постоянных передвижений, как это случается порой с вечными путешественниками. Тыркалась, искала хоть какой-то дом или окию, в котором можно было бы отдохнуть и в конечном итоге, приткнулась у порога школы гейш, которая находилась в самом сердце Гиона. Меня сразу же покорили эти таинственные девушки в кимоно с необычным макияжем и прическами. Красавицы, вызывающее восхищение, стоит лишь мимолетно взглянуть в их глаза. Даже и не знаю, сколько времени я просидела на ступеньках храма искусства, пока чьи-то нежные аккуратные запястья не подняли меня в воздух. Еще минута и я увидела приятное лицо некой незнакомки, которая промурлыкала себе под нос, мол, какая удача, что кошка оказалась на пороге школы.
   Естественно, данный момент я приняла скептически, но, стоило ли жаловаться, когда вскоре меня накормили кусочками приготовленной рыбы и мисочкой воды? Безмерно благодарная за заботу, я даже поластилась о руки хозяйки заведения и более охотно уселась на ее коленях, когда она ожидала майко  и хангёку из ближайших окий. С утра девушки играли на цудзуми, после чего перешли на сямисэн. Первое занятие мне показалось не таким уж и сложным. Ритм ударов, как и виды ударов вполне были похожи на использование мной систра. Правда, его звучание не было подвластно каким-то определенным мелодиям и мотивам. На мой взгляд, барабан не такой и серьезный инструмент, хотя… может, просто я уже привыкла импровизировать, исполняя танец, являющийся проявлением любви к богам у местных жителей? Что касается сямисэна, то сей инструмент весьма успешно завладел моим вниманием, и, если бы не начальная группы девочек, что едва начала осваивать сей инструмент, я бы даже прониклась его мелодичным звучанием. Последнее, чему уделила внимание преподаватель, обучая девиц искусству гейш – была чайная церемония и искусство танца. Лица девушек менялись, в соответствии с возрастными параметрами и годами обучения, а вот преподаватели нет. И, стоит ли говорить, как я была рада смотреть, как юные дарования изучали танцевальные движения и па? Красота, грация, таинственность и, упреки женщины, когда девочки не верно, исполняли что-либо.
   Ближе к вечеру, когда солнце уже уходило за горизонт, владелица школы - окасан забрала меня в жилую часть помещения. Как оказалось, в школе преподавали одни из самых лучших гейш Киото, которых называли онисан. Сама же школа была по совместительству окией. Мастерство гейш передавалось более юным дарованиям, которым надлежало превратиться из утят в прекрасных лебедей. И этот процесс завораживал, заставлял смотреть, не отнимая взора. Поддаваться веянию музыки, которое призывает к себе, упрашивает вытянуться в красивом движении и продолжить молчаливый танец, пока не прекратится звучание сямисэна или цудзуми. В трепетном изучении местных порядков я, прогуливаясь в образе кошки по дому, смогла выдержать месяц. Находясь возле окасан, посещая занятия девушек, я каждый раз удерживала себя от попытки обратиться в женщину. Я уже сама стала запоминать, как правильно играть на инструменте, и каким образом танцуют эти девушки. В конечном итоге, я сдалась и в одну из ночей решила выйти в сад камней – сэкитэй. На небе стояло полнолуние, яркий диск Луны освещал все вокруг, окрашивая пространство в красивые приглушенные тона.
   Плавно скользнув к дверям, когда окасан уснула, я внимательно осмотрелась и только, потом вернула себе облик человека. Чтобы затем приоткрыть дверь и выйти на улицу, где дул легкий ветерок. Вдохнула полной грудью свежий воздух, прикрыла глаза, разминая плечи. Прошлась по летней террасе и спустилась к тропинке, где и поддалась желанию, которое тревожило меня не первый день. Еще один вдох и правая рука оказывается в воздухе, а пальцы прыгают по потокам ветра, выстраиваясь в мелодию сямисэна. Далее следует взмах руки, и танец получается сам собой. Красивый, спокойный, чувственный, голова наклоняется чуть в бок, на губах мелькает мечтательная улыбка. И по телу сразу разливается приятное тепло, способное подарить чувство умиротворения. После того, как небо стало светлеть в преддверии рассвета, я метнулась обратно в дом, обернувшись вновь кошкой. Закрыла за собой двери и устроилась подле своей временной хозяйки. На следующий день я повторила свою вылазку, а вот на третий, меня ожидало удивление. Стоило мне обернуться женщиной, как за спиной я услышала тихий женский голос.
- Ты бакэнэко-сан? – я удивленно посмотрела на ту, что явно обращалась ко мне, приподнимаясь на локте. Вначале я побегала глазами по помещению, но, убедившись в том, что это не сон и в комнате никого нет, согласно кивнула. Ну да, кем меня еще можно назвать, как не Бакэнэко? Кошка, которая умерла и теперь защищает любимых хозяев от злых духов, может обращаться в женщину и, вполне успешно, вызывать огонь. На моих губах появляется приветливая улыбка, и я склоняю чуть голову в согласии.
- Тэкэро-сан, почему ты не спишь? – я предпочитаю поговорить на отвлеченные темы, прежде чем, эта милая женщина решит, что я пришла сожрать ее. Было бы глупо, но, как без этого? Люди часто поддаются веяниям легенд и мифов.
- Не бойся, я оберегаю твой сон и твой дом, госпожа. Тебе ничего не грозит, - оказавшись возле Тэкэро, опускаюсь на корточки c кошачьей грацией и касаюсь кончиками пальцев ее лица. Она улыбается, и после кивает в сторону все еще открытой сёдзи, которую я не успела закрыть, так как она окликнула меня. Вздохнув, перевожу свой взор с перегородки на нее.
- Мне нравится в твоей школе, госпожа. Я несколько недель наблюдаю за твоими ученицами и тем, как тренируются гейши твоей окии. И мне захотелось научиться быть такой, как они, - я снова улыбнулась, мечтательно смотря на озорной луч, что украдкой проникал в комнату женщины. И, правда, гейши, как и гетеры, были людьми искусства. Возвышенными, прекрасными и очаровательными.
- Бакэнэко-сан, - некоторое время, промолчав, окасан начинает говорить. Задает вопросы и предлагает свою помощь, не смея отказывать мифическому существу, вполне способному обозлиться на хозяйку. А я и не стремлюсь рассказывать ей о своем истинном происхождении. Поверит ли? Навряд ли, я забралась, слишком далеко от своего изначального дома.
- Я буду звать тебя Рико-сан, потому что от тебя исходит тонкий аромат жасмина, - в ответ на одобряющую улыбку, девушка довольно кивает и вскоре вновь укладывается на свое ложе.
- Хорошо, мы начнем утром, спокойной ночи, Рико-сан, - на этом наш разговор заканчивается. Тайное стало явным и теперь мне предстояло приступить к обучению, которое я так жаждала. Как оказалось, для меня все обстояло намного проще. Все мне давались легко и непринужденно, в основном. Трудности возникли только с сямисэном. Этот трехструнный музыкальный инструмент никак не желал поддаваться мне. Я трудилась долго и упорно, и в конечном итоге, смогла покорить его на втором году занятий. Два года, которые я скрытно работала под присмотром Тэкэро-сан. Время пролетело незаметно. Настолько, что я и забыла считать время, отдаваясь всецело поглотившему меня занятию. Моя душа пела, тело так и тянулось за мелодией, движения были безошибочны, расцветая под звуками сямисэна и цудзуми новыми красками. У меня было все необходимое для того, чтобы исполнить своеобразную мечту, нужно было лишь направить потенциал в нужное русло и у окасан это получилось. Превосходно получилось.
   Я продолжала тренироваться, когда была возможность, и никто из посторонних не мог заметить меня за сёдзи хозяйки. Стремилась сохранить и усовершенствовать то, что изначально было получено от великодушной гейши, ушедшей на покой, чтобы содержать свой дом и быть Мамой своих подопечных. И, ее нельзя было ни в чем упрекнуть. Закупать все необходимое для гейш и учениц, управлять домом, вести бухгалтерские книги и прочие отчетности – все это требовало силы духа и упорства. Чем стоит восхищаться тем, кто обделен подобными качествами.
- Рико-сан, - я слышу тихую поступь госпожи и поворачиваю голову в ее сторону, когда она заходит внутрь комнаты, мягко шелестя тканями. На моих губах мелькает улыбка, которая исчезает с моих губ, когда я читаю на ее лице беспокойство. Поднявшись на ноги, внимательно смотрю на нее, предварительно отложив инструмент в сторону. Я готова ее услышать и слова ее начинают литься бурным потоком.
- Чио, у нее началась лихорадка, был лекарь, сказал, что она может не пережить эту болезнь. Рико-сан, помоги, прошу, - естественно, согласно кивнув, я принимаю образ кошки и быстрой поступью следую за хозяйкой дома, чтобы увидеть больную. Девушка вся в поту, мечется, не зная, куда себя девать. На лбу ее лежит прохладный компресс, с губ срывается прерывистое дыхание. Чио слаба, видно, что болезнь забирает у нее все силы.
   Глянув на присутствующих в помещении, смотрю на Тэкэро, и она все понимает без слов. Прогоняет лишних свидетелей, а я возвращаю себе образ человека. Кладу ладонь на лоб юной гейши, сняв мокрую ткань с ее лба, и закрываю глаза, призывая свои силы Богини. Изумруд вновь появляется в моем взоре, рука вбирает в себя болезнь, изгоняет недуг из девушки, даря ей успокоение. Меня прошибает озноб, но я знаю – это пройдет через минуту. Шумный выдох, я перепрыгиваю через Чио, чтобы оказаться сверху и наклониться вперед, одаривая юное создание своим дыханием. Частичка света перемещается от меня к успокоившейся пациентке и вскоре сон ее становится спокойным. Опасность миновала, я внимательно смотрю на госпожу этого дома и согласно киваю.
- Ей нужно отдохнуть пару дней, и принимать регулярно горячий отвар из горных трав, - я сделала то, о чем просила окасан. И это лишь малая часть, так как вскоре появляется очередная просьба. Кто-то должен выступить в чайном доме, согласно расписанию Чио. Все гейши заняты, нужно что-то придумать. И, конечно же, взгляд женщины падает на меня! Вначале я пыталась отказаться от этой авантюры, но Тэкэро-сан не хотела меня слушать и настаивала на моем выходе. Закрыв глаза, я с трудом согласилась и, не сказала бы, что это было ошибкой. Просто, я боялась собственной оплошности. Я морально не готовилась к подобным выходам, справедливо считая себя частью другого мира.
   Всего лишь пара дней, ничего страшного не произошло, все остались довольны и это самое главное. Госпожа была вне себя от радости, и Чио действительно поднялась на ноги. Казалось бы, все должно быть спокойно, но, представив меня именем, данным несколько лет назад, окасан обрекла меня на некоторые трудности. Теперь я не могла уходить в состояние кошки, забывая о мирских заботах. Меня, якобы, держали в затворничестве, хотя, я бы оспорила такой метод. Я не человек, и на японку не сильно похожа, пускай, в макияже и кажется, что я ни чем не отличная от прочих девушек. Так прошло еще несколько лет, пока я не решила, что притворству должен прийти конец.
- Тэкэро-сан, я должна была рано или поздно покинуть тебя. Но мое благословение останется с тобой, и это очень важно. Так не может дальше продолжаться, и ты это прекрасно понимаешь. Спасибо тебе за все, но, я должна утром уйти, - наше расставание происходило накануне вечером. К тому времени, как я почувствовала необходимость покинуть окию Тэкэро-сан, этому дому были принесены определенные заработки, вызывающие одобрение прочих гейш. На прощание я получила подарок в виде алого кимоно с розовыми цветами сакуры. Кстати, о цветах, я давно мечтала увидеть цветение вишни в Киото. Сейчас начало апреля, маленькие бутоны должны были уже распуститься, чтобы радовать взгляды людей. Ханами было в самом разгаре, и свой уход, я приурочила к этому событию.
   Рано утром, когда первые лучи солнца только начали проглядывать за горизонтом, окрашивая небо в светлые тона, я взглянула на окию в последний раз и покинула ее просторы, чтобы пройти улицы города в тишине, будучи незамеченной. Мой путь лежал к садам Сакуры, в котором деревья были расположены вдоль водных каналов. Стоило мне ступить в парк, как увиденное, поразило меня до глубины души. Диск оранжевого солнца медленно поднимался по небосклону, и вместе с тем, вода приобретала золотистый оттенок. Небольшая рябь проходила по глади воды, когда ветер проносился мимо, унося за собой лепестки сакуры. Он танцевал, развевал по округе притягательный аромат вишни. Я побежала вдоль деревьев, закружилась, смеясь этому чуду. Подняла ладонь выше, чтобы поймать несколько лепестков и улыбнулась. «Как же красиво!» Розовые соцветия успокаивали, радовали, восхищали, завораживали. Аромат пленил. У меня не хватает слов, чтобы объяснить все свои эмоции и чувства, которые накрывали меня сейчас с головой. Тот, кто не любовался цветами сакуры, потерял очень многое. Если не потерял себя, чтобы обрести себя настоящего.
   Не знаю, сколько еще я наслаждалась прогулкой по прекраснейшему из садов, пока не ощутила непонятную тягу со стороны соседней рощи. Я шла все дальше и дальше, шурша тканью кимоно по тонким стеблям травы. Направлялась к тому, что вызывало любопытство и влекло сильнее, чем сам сад. Возникали сомнения, что, возможно, это портал в мой мир и теперь я смогу вернуться. Но было ли это необходимо? Не знаю… скорее да, чем нет. Оставаясь здесь, я не спасала себя от преследований семьи. Они могли объявиться в любой момент. Еще шаг, еще один и я чувствую, как начинаю падать куда-то в пропасть, заваливаясь назад. Нежные лепестки вишни попадают на мою ладонь, я пытаюсь что-нибудь предпринять, и тело меня не слушается. Сознание меркнет, кроны деревьев, усеянные цветами, и красочное небо постепенно исчезают. Я засыпаю, не имея возможности очнуться, прийти в себя. Чувствую, как круг сжимается, лишая меня права голоса. «Где я? Что со мной?» Бессилие, вспышка, тишина, тьма, неизвестность.
   Очнуться заставляют звуки сямисэна и цудзуми, с мягким переливом дунсяо. Где-то на задворках сознания мелькают воспоминания о заснеженных пиках гор. Вытягиваю руку вперед и чувствую, как на ладонь падают белоснежные хлопья. Только вот рукой двигаю не я. Тело само реагирует на музыку. Я делаю шаг вперед, и это дается с трудом. Отвожу правую руку назад, вытягивая кончики пальцев в жесте отказа, и после возвращаю руку вперед, расслабляя запястье. В левой руке вагаса – традиционный зонт. Шаг вперед, еще один. Правой ладонью ловлю снежинки и тут ритм музыки ускоряется. Зонт уходит назад, будто его сдули ветром, я усилием воли возвращаю его на прежнее место и приседаю. Но, меня снова уносит назад, поднимая наверх, я следую за потоками мнимого ветра, выскальзывая из высоких окобо. Становится немного легче. Зонт выпадает из рук. Меня кидает из стороны в сторону, снег приятной прохладой оседает на кожу. Волосы немного растрепались, закрепленные шпильками и заколками на затылке, чуть ниже они ниспадают на спину свободным потоком. Я не могу скрыться, не могу пошевелиться против мелодии. Падаю, вперед, пытаюсь подняться и выгибаюсь в спине назад, чтобы затем замереть. Музыка затихает, бешенный ритм настигающей девушку метели, заканчивается. Вновь играет мелодия, и я вынуждена подняться на ноги. Выходя из положения плавным движением.
«Мне тесно, нечем дышать, ткань больно стягивает талию, этот пояс, я запуталась» Танец осени, грустный, яркий, призывающий к буйству красок. Пытаюсь выбраться из этого состояния безвольности, и, получается, только упасть вновь на подиум, склонить голову, чтобы маска кошки спала с лица. Глубокий вдох, будто вот-вот задохнусь, взгляд  темных карих глаз блуждает по залу, ища хоть какую-то зацепку. Растеряно, устало, умоляющее, пока меня вновь не выдергивает в музыку, вынуждая танцевать до конца. Промелькнувшее внезапно осознание собственной безысходности тухнет на фоне продолжающегося спектакля теней. И внутри пустота, я не могу дотянуться до чего-либо рукой или мыслью. Тесно, стоит подумать о чем-то, как меня снова куда-то затягивает, я начинаю вновь терять связь с миром. Бессмысленно цепляясь за реальность, не могу повлиять на движения. Очередные па и пируэты диктуются мышечной памятью и мелодией. Совершенство линий, законченность движений, невидящий взгляд перед собой. Я присутствую и отсутствую одновременно, рассказывая историю различных времен года. Только порядок на этот раз диктуется обратный, высказывающий неизбежность будущего и невозможность прыжка назад в прошлое. Метафора, игра воображения, смена времен года наоборот. Босыми ногами по лакированному полу, желанная легкость, беспечная глупость. Но мимолетная и несущественная. Наряд утяжеляет движения, я теряюсь в складках одежды. Хрупкая, тонкая, гибкая. Крылья бабочки, промокшие под каплями дождя, настигшего внезапно, без предисловий и предупреждений. Любопытная бабочка, мертвая бабочка, потому что запуталась в паутине злого паука. А кто паук? Бабочка не знает, она его не видит.
   Танец лета становится неким успокоением, я двигаюсь медленно, размеренно, без резких движений, с периодическими разворотами, как если бы ловила ладонями капли теплого дождя, восхваляя природу за благоприятные условия для выращивания урожая. После время приходит для весны. Она радует глаз зеленью, соцветиями, распускающимися бутонами сакуры. Ее аромат приятно щекочет нос, сверху начинают падать розовые лепестки. Очередной проблеск сознания, пальцы предательски дрожат. Здесь мелодия постоянно меняется, так как зима никак не хочет уступать место своей дочери. Наседает, ругается и снова отступает. Битва заканчивается в пользу молодой красавицы весны, но я не чувствую своей победы. Она призрачна и ничтожна, как тающая на ладони снежинка. Узор, которой превращается в единое месиво воды. Даже, если взмахнуть рукой, капля воды не станет вновь узорчатой снежинкой. Ее уже нет. И я чувствую себя несчастной крупицей снега, которую поймал случайный прохожий.
И что же должно быть после весны в этом танце, наполненном глубоким смыслом? Что он должен рассказать в этом безумии, многообразии, непредсказуемости? Что должно произойти потом? А после, после мы должны вернуться к тому, с чего начали. Флейта, хлопья снега. Тишина, и резкие потоки ветра. Потому что все возвращается на круги своя, циклы природы, рождение и увядание, потеря и обретение.
   Последний аккорд, зима вернулась, чтобы с торжеством завоевать потерянные ранние владения. Она уходила на время и теперь может с улыбкой на губах насладиться собственным успехам. Я должна подчиниться ее холоду, принять навязанные условия, и на этот раз я без зонта и мне нечем прикрыться. Метель атакует меня, я стараюсь сопротивляться, но падаю, чтобы на этот раз не суметь подняться. Плечи дрожат, изумруд проскальзывает во взгляде с усилием воли. Бледно, едва заметно, даря нечеткую картину лиц. А потом я снова утопаю во тьме. Поднимаюсь на ноги, медленно, без рвения, сокрушенно. Выступление закончилось, теперь нужно плавно, маленькими шагами, возвращаться назад. Торжество искусства, изящность музыки, глубина танца.
«Кто я? Где я? Что я? Зачем я?» - мысли, мысли, но они глубоко внутри. Смотрю глазами стороннего наблюдателя без права на голос. Руки связаны, душа связана, нет возможности раскрыть крылья, совершить полный размах, освободиться. Марионетка – единственное верное определение моему состоянию, которое настало, не знаю когда. Я потерялась, кто дергает за нити? Зачем? Почему? Есть ли кто-то, способный объяснить? Сомневаюсь, не могу вспомнить. Теряюсь, ударяясь о невидимую сдерживающую стену, природу которой не могу понять, как и прочувствовать.  Ужасное чувство, неужели, так чувствуют себя смертные, когда умирают? Нет, не хочу об этом думать. Не хочу.  Но, усну ли? Увижу ль сны? Ответа нет.

+1

3

- И… вы не видели меня, парни, - но видели цветущие сакуры в старом Гийоне, видели красные фонари. Видит ветер, видел тянущийся над водой легкий туман, что над городом – точно вуаль над девичьим лицом, нежный, просвеченный поднимающейся полной луной. На прохладном, с гор спускающемся ветре струятся лепестки цветущих вишен, и туман немного вздрагивает. Киото – стыдливая красавица невеста, сбрасывает вечернюю вуаль, дабы заалеть щеками – теплым светом красных фонарей. Золотыми цепями светятся фонарики поменьше, блестит шелк, смеются люди. Оживленный, освещённый, словно днем – старый Гийон.
- Так точно, Кьёраку-тайчо, - они и сами бы не прочь задержаться здесь, в мире живых, полюбоваться красавицами, жадно и исподтишка – ведь невидимы для всех. Прикоснуться к этому миру, который незаметно, исподволь тянет к себе – неодолимо. Даже таких немало повидавших, как их капитан. У него – свои секреты, и рядовые шинигами Восьмого отряда Готэй-13 понимают это даже сквозь сожаление, и некоторую неизбежную зависть – еще бы, ведь их тайчо, по-видимому, способен оставаться здесь, получая удовольствия мира живых в полной мере.
«Именно, ребятки», - если есть положение, то отчего бы им не воспользоваться?
Дайсё за поясом, уверенная несмешная поступь; непривычные цвета одежды – так мало ли, кем может оказаться этот воин, скрывающий лицо под шляпой-каса? В Гийон приходят разные люди, за различными удовольствиями, и можно быть уверенным в том, что никто не станет задавать лишних вопросов. Те, кто все-таки пожелает – уже следят, их цепкие, незаинтересованно скользящие взгляды Кьёраку ощущает, как сполохи неприязни. Духовное чувство его нисколько не пригасилось из-за гигая – вот уж за что большое спасибо Отделу Разработок.
А вот взгляды заинтересованных прелестниц на себе он ощущает как ласковое прикосновение, будто его игриво трогают лапками кошки. И какая-нибудь непременно заставит его повернуть голову, точно зацепив коготком – о, они изумительны, ярки, словно бабочки, в этом мягком свете фонарей, в блеске цветастых шелков и белизне почти кукольных лиц. Хороши, хороши… с трепещущими огоньками живых душ. Это сложно, почти невозможно описать словами – непонятную тягу тех, кто принадлежит миру духов, к миру живых.
Ведь жизнь в генсее быстра и мимолетна. И кажется, что уж не тем, кому за его пределами отведен срок в тысячи лет, вновь возвращаться и обращаться к тому, что было однажды покинуто, но все-таки… все-таки тянет. Прикоснуться к чему-то, что составляет одну из основ мироздания, пусть даже если это и всего-то лишь тонкое запястье киотской прелестницы. Бьется под большим пальцем горячий пульс, стройная шейка цвета слоновой кости – как сердцевина цветка в шелковых лепестках темно-алого кимоно. Глаза ее – темный отполированный агат, лицо бело, а губы – чувственны, и тронуты краской, будто кровью. Нежна и учтива, готова услужить господину, который пока что отдает должное и саке, и ее искусству – быстрым пальцам, трогающим струны кото. Ни одной неверной ноты, ни одного неправильного движения – но длинные черные ресницы встревоженно вздрагивают, когда господин вдруг отставляет сакадзуки в сторону, а по лицу его пробегает задумчивая тень.
Не от выпитого, не от вспомненного – «нет, не кажется». Тонкий золотистый песок рассыпан здесь, застрял в щелях меж выскобленных половиц, остался в уголках решеток седзи. Светится, мерцает тихонько, заставляя людей идти к этому чайному домику, а его обитательниц – расцветать прекрасней любых других им подобных в этом квартале.
«Ты коснулась и этого места, вот как», - теплой грустью сменяется задумчивость, улыбкой. Грустью – о том, что миновало, теплом – потому что это было. Недолгая встреча в далеких горах, ласковый золотой песок, тихое кошачье мурлыканье и ласковый смех – обжигающий, будто пустынный ветер. Богиня кошек – иная богиня, снизошла в ту ночь до Кьёраку, и он хранил память о той встрече глубоко в своем сердце. И никогда бы не забыл, - он разглядывает слабо лучащиеся искорки духовной силы, которые действительно похожи на оброненный золотой песок, а со стороны кажется, что он просто разглядывает пол. Но прелестная служительница чайного домика и виду не покажет, ведь так? – и он выдыхает расслабленно, прикрывая глаза, улыбаясь – приятное воспоминание. Приятное чувство.
«Здравствуй, Бастет-тян», - и все бы ничего, но по золотым песчинкам вдруг проносится короткая дрожь, словно от порыва ветра – а затем они истаивают, как будто и не было. Струны кото всхлипывают, неприятным плачем, и о, до чего испуганные глаза теперь у очаровательной служительницы чайного домика. Неловко, что ошиблась в музыке, но…
- Продолжай, милая, - сакадзуки снова наполнены, только вот в груди поселяется тяжелая сосущая пустота. Что случилось? – обычно такого не происходит с духовной силой, даже с отпечатками. Она либо есть – либо ее нет; оставленная, она истаивает всегда постепенно. Можно даже погибнуть, но духовная сила еще будет какое-то время пребывать метками в том месте, где ее пожелали оставить. Здесь – пожелали. Бастет-тян навещала Киото, когда, сколько времени назад – ответить сложно. Сейчас, когда истаяли следы, - глоток саке проливается в горло неспешно, широким, богатым букетом, но Кьёраку почти не чувствует вкуса. Он нащупывает в переплетении нитей духовной силы одну-единственную, сейчас ставшую черной – отсутствующую. Как шрам, как трещина в иссохшей земле – словно оставленный Бастет-тян золотой песок вытянуло чьей-то недоброй волей.
Потому ему придется оставить и это саке, и очаровательную, побледневшую еще больше девушку из чайного домика. На лаке ножен дайсё в последний раз алой тревогой отразится свет фонарей, и ночь распахнется навстречу. Идти придется далеко – по черной нити, оставленной ему неведомо кем. Но слишком, слишком приметной.  И пока что придется оставаться в гигае, сбрасывать его некогда. Впрочем, сюнпо хачибантай-тайчо это не помеха. «Все возможно», - шепчет он девиз своего отряда, щурясь в густеющий туман. Места, к которым приближается, ему незнакомы – они мало кому вообще могут быть знакомы. Попытки составить карту пограничья обычно заканчивались неуспехом. Оно всегда… изменчиво и туманно, и точно, не сомневаясь, сказать можно только одно – оно существует. Тонкая линия перехода, на самом же деле – широкая, в  несколько миль, пространства между миром живых и миром духов. Как она появляется, в особенности, в мире живых, знает, наверное, лишь господин Король Душ.
Темные трещины тянутся сквозь молочный туман, словно обгоревшие нити – Кьёраку касается их, и иссушенное пространство осыпается черными хлопьями, похожими на золу. Стоит поторопиться – и, насколько хватает прыти в этом гигае, он спешит.

+2

4

Стоит закрыть глаза, как тьма сгущается, сжимая в болезненные тиски, лишая возможности двинуться, предпринять попытку достучаться. Я не могу сосредоточиться, мысли ускользают от меня, прячась на задворках сознания. Если же попытаться пробиться через невидимый барьер, тело пронизывает боль, ослабляющая, ослепляющая. Падаешь на спину, тяжело дыша, но не сдаваясь. Бессилие, подпитываемое гневом и яростью. Без понимания собственного значения и прошлого. И в этот миг снова слышится смех, с издевкой. Торжество паука, скрывающегося в черном тумане. В тумане вулканического пепла, который слепит, уничтожает, подавляет. В какой-то момент, собираю силы, группируюсь и загораюсь желанием прыгнуть, чтобы достать неприятный голос, чего бы мне это ни стоило. Мгновение. Он подловил. Я чувствую, как что-то сталью сжимает горло, и не могу вздохнуть, цепляясь за черные нити пальцами.
«Еще раз».
   Свет фонарей бьет в глаза, из-за чего приходится опустить взор, чтобы увидеть инструмент, зажатый в моих руках. Сямисэн. Что-то больно врезается в спину, невидимой плетью, которая подгоняет начать игру. Струны под моими пальцами оживают, запястья расслаблены, играть могу я сама. Где-то в глубине души зыбиться надежда, что музыка станет моим спасением, я смогу выбраться из западни, стоит лишь напомнить себе, кто я. Ноты звонким звучанием откликаются вибрацией в районе груди. Я начинаю свою игру плавно, постепенно переходя на более агрессивное звучание, что слышится вызовом в притаившейся тишине. В музыке звучит гнев, ярость, агрессия, и вот, уже беря высокую ноту, я ударяю пальцами по струнам, и в стороны летят золотые искры. Опаляющие, яркие, заметные. Как маленькие угольки, которые полетели от огня, когда поток воздуха врезался в основание вечного пламени. Я чувствую торжество и ощущение, что вот-вот случится проблеск в сознании. Недолго. Услышав чье-то дыхание позади, вскакиваю с места, чтобы нанести удар или убежать, но запястье зависает в воздухе. Пронизывающая тело боль, вынуждает осесть на лакированный подиум. Зависнуть. Замкнуться. И ощутить, как тебя встряхивают подобно соломенной кукле. Неприятно. Шпильки едва звенят при этом жесте, но остаются в прическе, где им и положено быть.
   Снова музыка. Я не замечаю, как меня переносят из места в место. Ощущение, что я блуждаю между воротами и обстановка не меняется. Лишь этот противный голос из темноты вечно подгоняет меня. А когда я пытаюсь совершить нечто, не входящее в сумбурный план, начинает забавляться со своей игрушкой, заставляя ту ощущать различные степени боли. Что, в моем случае, будет всегда единой. Но, одну оплошность этот неведомый враг допустил, я начала вспоминать. Пускай, и урывками. Нежный голос Тэкэро-сан. Последнее и ближайшее событие, которое успело вспылить в омуте памяти.   
«Еще раз»
Этот голос заставляет вздрогнуть, напоминая о том, что будет за непослушание. Как бы в подтверждение моих собственных мыслей, пояс на талии сильнее зажимает мою талию, лишая кислорода. Если затянется еще сильнее, начнет ломать ребра, выбьет весь дух. В такие моменты кимоно становится слишком тяжелым, практически неподъемным. Из глаз вот-вот сорвутся непрошенные слезы, норовящие оставить тонкие линии на белоснежной краске. С губ срывается тихий шорох боли, высказывающий мою беспомощность в руках врага. Невидимого, скрывающегося в тени.
   Не желая испытывать на себе больших испытаний, послушно выхожу на новый подиум, минуя алые врата, закрытые струящийся тканью. В руках все тот же ненавистный зонт, падают хлопья снега, приходиться волочить за собой не подъемные окобо. Могу лишь плавно передвигать ногами, как будто бы плыву парусником на волнах. И снова этот безумный танец времен года, перед глазами мелькают неясные тени, лепестки сакуры. И я не могу не поддаться музыке, которую так люблю. «За что люблю?» Падения, взлеты, на этот раз, получается, сорвать маску кошки с лица, которая летит в беспросветное пространство. Алые линии на белом фоне исчезают бесследно, но танец продолжается. Неистовый, чувственный, лишая сил, которые пыталась сохранить для очередной попытки побега. Но не сумела, голос Тэкэро-сан вновь ускользает от меня, и я оказываюсь на полу подиума. Танец бабочки закончился.
   Я тяжело дышу, прерывисто. Вглядываюсь в темноту, пытаясь высмотреть хоть какие-то очертания или лица. Но ничего. Меня снова утягивает обратно в непроглядную тьму. Кто-то дергает за свои черные ниточки, высасывает силы, смеется. Стягивает силки, а я протягиваю руку вперед, мечтая коснуться пространства, которое могло бы обещать желанную свободу. Страдания мелькают во взгляде, когда становится нечем дышать – знак, приказывающий подчиниться чужой воле.
   Лишь мимолетно уловимый аромат цветов и табака, который внезапно щекочет обоняние, не позволяет вновь окунуться во тьму. Где-то что-то многозначительно вздрагивает, рука невольно тянется к шпильке, сжимает ее в ладони. Шелк кимоно лишь вторит моим движениям мягким шелестом. Прическа не разрушается, лишь одна прядь сползает к лицу, обрамляя хрупкие очертания. Тяжелый вдох, все еще нечем дышать, тиски сжимаются. Когда слышится чье-то дыхание позади, приходит на ум глупое желание – повторить свою попытку и ударить, надеясь сбежать. Ведь, мне нечего терять. Уже предчувствую этот смешок, и последующее следом наказание. Но, почему бы и нет? Попробовать снова, пускай, и предсказуемо.

Отредактировано Bastet (2019-03-04 17:17:49)

+1

5

Постепенно духовное чувство начинает теряться в плотном, окружающем Кьёраку тумане. Черные нити теряются, держаться больше почти не за что, и потому он прибавляет шагу. Что бы ни случилось с Бастет-тян, оно вряд ли приносит ей радость – т а к о е точно никому не проносит радости. Но вопрос в другом, кто способен подчинить себе богиню?
«И отчего-то именно «подчинить»? – мысль спокойная, и даже в чем-то ленивая. Каменистая земля, незримая сквозь пелену тумана, оказывается под подошвами варадзи. Кьёраку обманчиво расслаблен, весь обращаясь в духовное чувство, в слух – не проскользнет ли где далекий отзвук колокольчика?
Но, увы – мгла пограничья глушит любые звуки. Теперь понятно, отчего здесь так легко заблудиться. Даже капитану Готэй-13 приходится использовать свои навыки на максимум, и далее он не колеблется. Короткий толчок самому себе в грудь – и тело с глухим стуком падает наземь. Он на него даже не оборачивается, вдыхая сырой и холодный туманный воздух уже своим истинным, духовным телом. А гигай – ну, жаль гигай, но что поделаешь. Один залп Шаккахо все закончит, - на несколько мгновений туман просвечивается алым, словно наливается кровью, а затем остается только неприятный запах паленого.
Заминка вышла, все-таки – нужно поторапливаться, наверстывать упущенное. Сейчас он чувствует все гораздо яснее, и в какой-то момент вскидывает голову, ведомый чувством – нет, не кажется.
Мягкие отзвуки музыки, похожей на плач. Сямисэну будто бы больно, и одна-единственная сорвавшаяся нота – она как знак, как мяуканье одинокой, потерявшейся в тумане, промокшей и замерзшей кошки.
Но снова – кто способен на подобное? – или же в ту их первую встречу Кьёраку попросту переоценил возможности Бастет-тян, и на деле она оказалась менее сильна, чем представлялась. Тогда это объяснимо; или же ее, как слишком сильную, заманили в заранее расставленную ловушку.
Что же, ямы с кольями выкапывают и на крупных кошек, - покачав головой, он устремляется дальше в туман, по духовному пространству чувствуя, что приближается к Обществу Душ. Мимо проплывают тени – не призраки, а отпечатки и отголоски существующих реальностей, и реально существующих в них… сущностей. Некоторые похожи на людей, иные – на демонов и духов. Скалят длинные зубы, удивленно и медленно поворачивают головы к нему, а то и несколько голов, вытягивают длинные шеи. Но – освобождают дорогу, неизменно.
Бог смерти выше любого из них.
Постепенно туман становится реже, и вдали – у темной громады каких-то холмов, почти невидимых в темноте, Кьёраку замечает что-то смутно темнеющее. «На-адо же», - быстро наклонившись к земле, видит буквально развеявшуюся в пыль, в ничто темную трещину отголоска духовной силы. Снова – высосано. Но он на верном пути, - выпрямляясь, он вглядывается в темное пятно впереди. И чего вглядываться, нужно приближаться, так ведь? – и он отнюдь не удивлен, когда из мглы его атакуют двое. С обеих сторон – но на них хватит и одного меча.
Катен Кьёкоцу вспарывает горло первого из нападающих легко, словно остро отточенным ногтем проводит по его шее. Второй же успевает с ударом – по земле, когда Кьёраку уклоняется, быстрым движением, выбивает оружие из руки противника, и приставляет меч к его горлу. Беглый взгляд – не шинигами, по меньшей мере, без шикахушо. Тоже косодэ и хакама,  но светло-серого цвета, с белым.
- И чем это вы тут занимаетесь, а? – почти дружески звучит его голос, на что одетый в серое человек отвечает бранью. Не намерен сдаваться? – охана прикасается к напряженному горлу совсем не ласково, но едва-едва – этого хватает, дабы по серому хлопку потянулись широкие багряные потеки.
- Спрошу еще раз – чем вы тут занимаетесь? И что это за место, а? – краем глаза он успевает заметить, как пальцы противника складываются в печать. «Ну вот еще, дескать, умру, а секретов не выдам. Зачем так?» - охана продолжает свое движение, словно небрежно проведя рукой, и крови становится больше, а тело падает грузным мешком.
Врагов теперь тоже станет больше, - вздохнув, Кьёраку надвигает шляпу на глаза пониже, и запирает свое духовное давление. Пусть ищут его, где хотят. Тут… Кажется, тут есть свет. А где есть свет – будут и тени, в которых он станет скрываться.
Место это похоже на старый храм – большой, с обширным двором, уходящим далеко под горы, вглубь. Месторасположение не удивляет – зыбкие границы мироздания, грань между мирами. Где еще создавать кумирню какому-то божеству, кроме как здесь? – вестимо, есть где. Но здесь – чуть ли не самое место.
Обитатели Общества Душ также верят в богов. Кое-кто их в себе даже воплощает, - Кьёраку едва заметно хмурится, вспоминая о лучшем друге. Нет ли чего-то родственного здесь, с тем, что поддерживает жизнь в Укитаке? – ох, кажется, что нет.
Но кто-то все-таки умудрился не просто подчинить себе чужую богиню, но и…
«Пытается ее ослабить? Забрать силу?» - вряд ли ее держать здесь ради удовольствий или мудрости. В любом случае, ничего подобного на границах Общества Душ оставаться попросту не может, и потому Кьёраку спокойно продвигается дальше, среди всполошившихся охранников и служителей храма, скрытый тенями и собственной быстрой поступью. Духовное давление – приглушено, и он продвигается по черным линиям дальше вглубь, к мелодично пульсирующему золотому сердцу.

+1

6

Я двигаюсь недостаточно быстро. Нужно ещё быстрее, чтобы обогнать чужие мысли, прервать этот поток предсказуемости, который вынуждает меня попадаться в эту ловушку каждый раз, когда принимаю какое-то решение. Тонкое запястье перехватывают, сжимают до боли, до хруста. Перед глазами скачут миллиарды огней, но шпильку из руки я не выпускаю, лишь плотнее сжимаю зубы и смотри на тень, что смутно вырисовывается передо мной. "Маска кошки" Ее снова пытаются водрузить на мое лицо, а я предпринимаю попытку увернуться. Поворачиваю голову в сторону, увиливаю. Тогда меня встряхивают за руку, маска снова на мне. "Маска кошки ... Кошка. Бакэнэко. Я не Бакэнэко, нет. Я другая" Мысль, здравая, все-таки проскальзывает в моей голове. Но торжества я не ощущаю, лишь холодную озлобленность, гнев, ярость, которые закипают во мне подобно вулкану. Вулкану, который до этого спал.
   Новый приступ боли, она волной прокатывается по телу. Ослабляет, призывая подчиниться, как будто бы у меня есть на то особое желание. Я упрямо смотрю перед собой, в глаза, которые не вижу. Изображаю покорность, а в следующее мгновение, собираю доступные силы и наношу удар свободной рукой в районе предполагаемого живого скопления. С пальцев срывается сноп искр, и после языки пламени разносятся в стороны.  Это отпугивает тень, она ослабляет свои тиски. Паук испугался света. И тьма немного расступилась, показывая дверь. Невольно. Обрадованная этому успеху, я бегу по черному подиуму, чтобы спрыгнуть с него и добраться до выхода. Но, что-то вновь хватает меня, подобно змее, зажимая в своих объятиях. Тонкие нити, которые я тут же сжигаю, выпуская гнев. Пламя, очищающее, всепоглощающее, которые вынуждает проявляться иероглифы по всему телу. К боли в руке прибавляется жжение по всему телу, меня трясет, и все равно я продвигаюсь к той самой двери. Через силу, через вдох, замечая, как на руках начинают расти длинные когти, и в глазах на время мутнеет. Оказавшись в коридоре, роняю шпильку, и иду по стенке, зажигая в ладони огонь. Попытка ощутить, как это работает. Вспомнить. Заодно, освещаю себе путь, прекрасно понимая, что что-то идёт не так. Борюсь со всем, что меня окружает. И тут... Огонь срывается с руки в пространство коридора. В виде маленького шара, размером с яблоко. Я падаю. Учащенно дышу, когда начинает ломить кости.  Пытаюсь успокоиться, когда меня снова уносит куда-то в темноту. Чувствую что-то холодное, переворачиваюсь со спины на живот, путаясь в складках кимоно. Снимаю ненавистную маску и шумно выдыхаю, когда чувствую, как начинают меняться глаза и иероглифы по телу исчезают. Жжение, больно, я так ослабла, что едва могу думать.  Да и ярость куда-то испарилась, будто проглотил ее кто-то, хищно улыбнувшись и оскалившись. Во всем этом хаосе и сумбуре, ощущение, что спасла саму себя отчего-то страшного. И не буду далека от истины. Промелькнуло в секунду воспоминание и исчезло столь же внезапно. Стать черным львом - это для меня страшнее всего, потому что, я могу потом не вернуться. Дикому зверю сложно отказаться от свежей крови, его не приручить и можно обойти лишь хитростью. Пускай, во второй раз обращение закончилось без многочисленных жертв, я все равно не могу гарантировать чью-либо безопасность. Я и себе не могу гарантировать, что сумею сдержать зверя внутри себя. Лев – не кошка.
"Ещё" - этот голос, ненасытный. Что ему нужно? Присосался ко мне и ещё нетерпеливее требует добавки. Сжимает горло и ребра, нечем дышать. Опять.
- Пусти, меня,- требование, просьба, мольба и гневное шипение, которое не заходит дальше слов. Рука ноет, медленно регенерируя, без сил восстановление будет занимать многим больше времени. Чувствую себя побитым, пойманным в ловушку, зверем.  Докатились.
- Нет, - строгое, непроницаемое, безапелляционное. Я раскрыла замысел этого некто и больше не намерена делать то, что оно от меня требует. Я выжата как лимон, стараюсь игнорировать происходящее, укрываясь в закоулках собственного подсознания. Там моя выходка кажется каким-то просветлением. Я иду по темному коридору и раскрываю каждую дверь воспоминаний и действительно, начинаю помнить, пока не замечаю где-то в стороне движение. Едва заметное, бледноватое, вечно ускользающее, раненое. Не удивительно, что я сразу кидаюсь вдогонку, желая узнать, что происходит. Белый туман стелиться под ногами, пока я не нагоняю скрытное создание. Кошка. Чувствую, что я. Плавно опускаюсь на колени и выгибаюсь в спине, протягивая руку зверьку. Смотрю глаза в глаза, дотрагиваюсь до влажного носа. И сразу становится все на свои места. Я вспомнила и все равно, чувствую сильное истощение с давлением, которое угрожает сокрушить меня. Не могу сосредоточиться. Холодно. Вновь возникает чувство, что меня схватила анаконда и с каждым мгновением туже зажимает свои массивные кольца, вот-вот выбьет весь кислород из лёгких и начнет ломать кости, все без разбору.
   Жертва перестала выполнять приказы, жертва не хочет отдавать то, что нужно, значит, надо забрать это силой. "Куда я влипла?"
Вроде бы, приземлилась на все четыре лапы, однако, видать, не по ту сторону забора. Попала в ловушку своих? Навряд ли, убили бы сразу, чтобы поглумиться и посмотреть, как буду забавно мучиться в гостях у Анубиса. Да и Ра, скорее подпалит мне шерсть, чем будет испытывать мое не вечное терпение. Значит, что-то другое.
   С губ срывается тихое шипение, когда тиски в очередной раз стягиваются. Мышцы невольно напрягаются, не желая поддаваться железной хватке без боя. Меня трясет, от того, как много приходиться выдерживать. Обращусь в кошку – меня сразу раздавит и мокрого места не останется. Нет, не хочу стать похожей, на старый выжатый досуха авокадо. Может попробовать сдвинуться или песком упорхнуть? Но куда? Я не знаю направление, да и, когда я попыталась поднять руку, в меня вгрызлись еще плотнее. Ожидали очередной глупости, а в итоге, ищут, как бы добраться до самой сути. Злые, немного порушила им планов.  Но все равно, чувствую, как все немеет.
- Закату подарю свои объятия, а Солнцу нежный поцелуй, - я начинаю ускользать из мыслей, теряю нить происходящего и начинаю слагать стихи. Просто, потому что понимаю – стоит потерять сознание, как игра закончится.
- Луне спою я песнь про счастье, рассвету я отдам мечту, - голос периодически вздрагивает, срывается, но, кажется, что помогает держаться на плаву. И все равно, я снова почувствовала усиливающиеся объятия.
- И каждый день я буду верить, смотря, судьбе в своей в глаза, - шипение, действительно, во что я буду верить? В то, что меня раздавят? Заставят замолчать? Уже, теперь и слова не смогу сказать. Нить затянулась на горле вдобавок. И в этом мире стало слишком мало дышать.

+1

7

И не предполагал капитан Восьмого отряда Готэй-13, что доведется ему однажды изгонять культистов из храма, находящегося в пограничье, а вот поди ж ты – через все в этой жизни приходится пройти, даже столь долгой, как его. Здесь люди – и души, чего-то ради, на кого-то работают, похищают чужих богинь, и заставляют их силы служить себе. Хотя, «служить» - пока что слишком громко сказано, Кьёраку уверен. По тому, что он уже успел увидеть, те, кто здесь, гм, трудится, способны лишь на то, чтобы забирать. Ведь вряд ли Бастет-тян стала бы служить здесь хоть чему-то по доброй воле – втройне вряд ли, учитывая, что она женщина, и к тому же кошка.
И все будет хорошо, если только это не какой-то проект Совета Сорока Шести. В данном случае у капитана Готэй-13 и стоящих выше его по званию случится некоторый конфликт мнений. Может быть, даже выволочку за самоволку в генсей устроят, а, - Кьёраку посмеивается весело, скрытый тенями, продвигаясь все дальше. Охранные заклинания вспыхивают тревожным светом при его приближении – «так-так, а вот это уже нехорошо».
Темные своды старого подземного храма немного гудят от напряжения духовной силы, когда печатки вспыхивают, вскрываются позади быстрого сюнпо Кьёраку. Он выверят расстояние безошибочно, так, чтобы эти охранные мины взрывались за ним. И да-а, так он непременно выдаст уже свое местоположение – если еще не выдал, но долгосрочная стратегия на данный случай у него уже есть.
Жаль только, что ему до сих пор никто не объяснил, чем же тут таким нехорошим занимаются местные обитатели. По всему судя и глядя – это может представлять собой опасность для Общества Душ. Поэтому разумней, наверное, было бы вырезать тут всех, но Кьёраку мысль о таком немного претит, пускай ее холодная увесистость – словно гирька в руке.
- Затем отправлю сюда отряд, - он посмеивается вновь, идя уже осторожней. Переплетения токов духовной силы здесь напоминают густые кровеносные сосуды, но ему даже незачем обращать на это внимание, на этот еще один признак того, что он у цели – как-никак, он достаточно хорошо успел запомнить эту влекущую золотую духовную силу. И она оставила тогда на нем немало отметин… и приятных царапин на спине.
И поэтому…
- Катен Кьёкоцу, - пусть охана снова не в духе, но долгосрочная стратегия ее компаньона заключается именно в этом – перетянуть на себя внимание того, кто здесь всем заправляет. Заставить его отвлечься от того, чтобы сжимать это сильнее заколотившееся золотое сердце.
Впереди – черный зев глубокой залы, с громким эхом. Темнота помогает скрываться, но на сей раз Кьёраку этого не делает – идет просто, беспечно улыбаясь, и светлые изгибы лезвий скимитаров повторяют его улыбку. Он очень не любит убивать и вообще – сражаться.
Но метнувшимся на него из ниоткуда бойцам знать об этом… верно, неоткуда. И незачем. «Души», - хладнокровно отмечает он, атакуя с разворота, под громкий плеск выпущенной крови. О, да тут можно даже с закрытыми глазами сражаться – все ощущается. Любое намерение, любой импульс духовной силы – как цветной силуэт. Не придется задерживаться, и заставлять женщину ждать, - финальный взмах Катен Кьёкоцу. Финальная усмешка, адресованная тому – тем, кто все-таки решился на столь рискованное предприятие.
Хотя, стоило отдать им должное, трудились здесь достаточно скрытно. Окажись на месте Бастет-тян какое-то другое божество, Общество Душ вполне могло прохлопать довольно-таки весомую угрозу. А тут вишь как все сложилось – и Кьёраку кстати узнал ее по реяцу, и в принципе, вовремя оказался здесь, и даже пошумел, будто в развеселом пьяном угаре – разнес тут все, багровыми потоками крови разукрасил стены, не побоявшись запачкаться, снес несколько голов – больше для устрашения, право, а затем разбил оковы из печатей Бакудо. Все почти легко и непринужденно, право, - только вот, когда все закончилось, и клинки опустились, дышал он самую малость тяжело.
- Бастет-тян, ты очаровательна, - плотный шнур пояса-оби, шелковый, плотный, буквально лопается под пальцами. Истончилась духовная сила, которой его удерживали; ленты шелка падают к ее ногам. – Давно не виделись, - теперь за талию ее обнимает рука Кьёраку – а то как же, кимоно так и разъехаться может, смутить вдруг.
- Пойдем отсюда, - ее измотали так, что духовная сила едва просвечивается – бедная кошечка. Шикай развоплощается, уходит в ножны, а Кьёраку быстро подхватывает Бастет-тян на руки, слегка исказившись в лице, совсем незаметно.
- А этим теперь… пускай кто-нибудь другой займется, - над указательным пальцем трепещет черными крылышками кусочек ночи – джигоку-чо. Надиктовать на них мысленный доклад – секундное дело; адская бабочка с тихим звоном срывается с указательного пальца.
И туман пограничья между мирами после воздуха подземелья кажется почти сладким, но слаще, намного, - короткий поцелуй, и крепкие объятья. Несколько шагов сюнпо – и они уже на значительном расстоянии от загадочного храма. Доклад для Яма-джи окажется ох увесистым.
- Как ты себя чувствуешь, м-м? – Кьёраку останавливается, когда ночь уже немного светлеет. Небо – слегка синее, прозрачное, но звезды пока еще ярки по-прежнему. Воздух кругом сомнений не вызывает – это Общество Душ. Выпустив Бастет-тян их объятий, поставив ее на ноги, он с неудовольствием смотрит на темное пятно на подкладке своего хаори. Ткань темно-багряная, так сразу и не поймешь, что это кровь, но черное косодэ на боку все-таки прорезано, и по боку слегка печёт. – А, это? Не беспокойся, мелочи, - уже знакомое ей зеленоватое свечение загорается вокруг руки. Себя лечить немного сложнее, чем других, да и настрой у Кьёраку сейчас несколько иной. Вряд ли получится хорошо, - но он улыбается, глядя на Бастет-тян, еще раз  отмечая про себя, что кимоно ей, определенно, очень к лицу.

+1

8

Помню, как до боли сжимала зубы, пытаясь остаться в сознании, сопротивляясь чем-то ужасному, подобно бабочке, что застряла в паутине грозного паука. Дышать стало невозможно, я уже уплывала куда-то в неизвестность, когда сдерживающие меня путы ослабли. Поток кислорода, что ворвался в мои легкие немыслимым вихрем, вызвал головокружение, и те слова, что я услышала, прозвучали для меня призрачным намеком на кого-то знакомого. Приятный баритон, и аромат древесной орхидеи. Так пахнет только он, мужчина, встреченный в горах.
   Шумно выдохнула, как если бы тонула и долго не могла выплыть из заводи, из-за того, что тугие водоросли тянули меня на дно, и вот, наконец-то водная гладь расступилась и позволила сделать глоток живительного кислорода. Легкие обожгло, больно, но и с облегчением, а сама я свалилась в чужие объятия, безвольно, слабо цепляясь пальцами за края чужой одежды. Мягко, не веря, что происходящее правда, и я могу дышать, свободно, не ощущая, как что-то сильно сжимает в тиски. Только тепло, такое приятное и немного родное, вызывающее слабую улыбку на губах.
- Сей срок не долог, если брать сто лет, - и правда, в течение жизни пять-шесть лет ни о чем не говорят, особенно, для тех, кто живет и того больше. Едва приоткрыв глаза, вижу следы недавнего сражения и лишь согласно киваю, ласково проводя ладонью по шее мужчины. И это прикосновение легкое, практически невесомое, и больше похоже не дуновение прохладного ветерка. Я не знаю, что здесь было, но кажется все это правильным – красные тона, безвольные тела, расплата за неверные решения. И я благодарна, безмерно. И за спасение, и за крепкие объятия и за легкий поцелуй, за которым хотелось потянуться, как молодой росток тянется к лучам утреннего солнца.
- Ощущение, что меня унесет ветром, - голос слабый, но намекает на шутку. Пускай, ослабла сильно и едва стою на ногах. До сих пор окружение едва двоится и лицо Кьёраку кажется чем-то далеким и нереальным. В какой-то момент возникает ощущение, что вновь меня обманывают, но, стоит взгляду опуститься, как я замечаю багровое пятно на одеждах своего спасителя. Тут меня не обманешь, тонкий металлический запах говорит сам за себя, и это мелочью я никак не могу назвать. Такие раны опасны для людей, и, нет. Я не хочу стоять в стороне и смотреть, как Сюнсуй мучается. Я могу поверить в регенерацию, но, ни как, ни в то, что себя самого можно вылечить за счет духовной силы. Это, противоречит самому смыслу природы. Мы можем отдавать и принимать, но никак не направлять собственную энергию в себя же. Если подобный трюк и сработает, может быть, осложнение или же, что-то похуже. По крайней мере, если и не права, я против подобного самолечения.
- Стой, - не строго, но вполне уверенно. Мой голос не приказывает, лишь призывает и в дополнение, моя ладонь ложится на руку мужчины. Отстраняет ее, мягко намекая, что делать ничего не стоит, - позволь мне.
   Мой взгляд обращается к лицу Кьёраку, на этот раз все стало четким, возможно от решительности, которая проскальзывает в моих движениях и словах. Пожалуй, тут я уже разрешения не стала спрашивать, лишь молча, отстранила ткань. Да, беззастенчиво раздела, аккуратно продвигаясь к той самой ране, что теперь занимала все мои мысли. А добравшись, мягко положила на нее прохладную ладонь и прикрыла глаза, призывая те силы, что теплились еще внутри, постепенно восстанавливаясь после пережитого испытания. И к губам мужчины потянулась, чтобы поделиться с ним своим дыханием, которое теплым золотистым свечением проникло внутрь, разливаясь по телу приятным теплом. Магия, что способна восстановить силы и залечивать болезни с ранами, даже некоторые рубцы могут скрыться с глаз, если постараться. Что касается насущной проблемы, то рана затянулась, практически на глазах, и шрама не осталось. Только я оступилась, и глаза зажмурила от боли, рана, полученная Кьёраку, не была мелочью, как я и думала. Благо, при подобных действиях, я забираю лишь боль или болезнь, остальное завершают потоки моей жизненной Силы. Кусочек меня самой, так бережно хранимой при любых обстоятельствах. Хотелось бы отшутиться, что часть Богини, часть моего мира, но не стала. Глупая шутка. Очень.
- Все в порядке, - часть правды, как обычно. Просто, очень слаба, и поэтому, не устояла на ногах. Так, могла бы и виду не подать, прекрасная понимая, что за все приходится платить. Мне проще на себя забрать боль и болезни, чтобы потом регенерировать с присущей мне особенностью дикого зверя. Вполне справедливый обмен – беря, не забудь дать что-нибудь взамен. Улыбка. Для Кьёраку я не пожалела бы и жизнь отдать. Кошачья иль другая – все не важно.
- Кажется, я обещала для тебя подарок, в прошлую нашу встречу, - опомнившись, виновато закусываю нижнюю губу, выставляя вперед руки. Между ладонями появляется в золотом сиянии увесистая бутыль с египетскими иероглифами. Нектар, вино, божественный напиток.
- Надеюсь, ты сможешь по достоинству оценить сей напиток, который был изготовлен несколько тысяч лет назад. Только осторожно, он пьется легко, но очень сильно ударяет в голову, - лукавая улыбка. Конечно же, неспроста. Мы выглядим немного глупо, и в подтверждение этому, я поправляю кимоно, которое грозится сползти еще ниже плеч. Еще эти заколки, что все еще держатся в пучке на затылке, мешаются до невозможности.
- Спасибо тебе, Кьёраку - благодарный кивок головы, и тянусь, чтобы оставить на щеке поцелуй. Пожалуй, впервые назвала его по имени, без официоза, просто так.

+2

9

Этого следовало ожидать, право. Сопротивление бесполезно, да и зачем оно? – когда к руке и задетому боку прикасаются эти ласковые ладони, все становится таким малозначимым. И Кьёраку с удовольствием отмечает про себя, что движения Бастет-тян тут же обретают уверенность. «Так и должно быть».
Он спускает косодэ с одного плеча, вслед за тем отлепляет от раны ставший багровым, мокрый насквозь от крови ситаги. Ничего хорошего, в общем, но он подлатал бы себя и сам, только вот… как отказать этой обеспокоенной деловитости? Бастет-тян смотрит на него почти строго, дескать, не вздумай мешать, пожалуйста – и он покоряется, охотно. Хотя с ее стороны это не слишком разумно, она и без того потеряла немало сил.
- Как пожелаешь, Бастет-тян, - в конце концов, ей виднее. И порывы души еще как способны открывать скрытые резервы духовной силы – о, ему ли о том не знать. Потому стоит неподвижно, держа ладони наготове – чувствует, что она далеко не окрепла еще, но вместе с тем, опять же, не смеет препятствовать. Ни горячей, как нагретый солнцем песок, духовной силе, что касается раны, слегка покалывая и щекоча – приятно, ни короткому поцелую-выдоху. Придержал за талию, когда Бастет-тян покачнулась, привлек к себе – вот уж точно, любым ветром унесет. Не перестаралась, но все-таки, себя ей стоит поберечь.
- О, мы непременно воздадим ему должное, Бастет-тян. От всей души благодарю тебя ~ - одной рукой продолжая обнимать чужую богиню за талию, в другой Кьёраку покачивает врученный ему дар. – Как только найдем местечко поудобнее, где ты сможешь восстановить силы, верно? – окружающий их туман немного сереет, просвечиваясь ранним весенним рассветом.
Та еще ночка выдалась, ничего не скажешь, - шелк дорогого кимоно с легким шорохом соскальзывает с точёных ключиц Бастет-тян, и собственное имя Кьёраку, прозвучавшее из этих губ, снова выдохом, но уже на ухо, звучит почти что музыкой. Он польщен, и безмерно притом, пускай обычно ему куда больше нравилось, когда женщины называли его по имени – первому имени, «Сюнсуй». Второе – «Сакураносуке» - знали только скучные летописцы – среди них женщин не водилось, и одна-единственная, знающая о нем буквально все. Сейчас – вновь удалилась, рассержена тем, что ее треклятый компаньон обращает внимание на другую женщину.
«Что поделать, цветочек», - охану раздражает это, а Кьёраку почти веселится. Горячей горьковатой патокой обдает сердце при одной только мысли о ревности Катен Кьёкоцу – иначе никак. Нельзя подчиняться – и нельзя игнорировать. Восхитительное напряжение, на которое Кьёраку обречен до самого конца своего существования. Но это сейчас вовсе не то, на чем стоит задерживаться, даже мыслями. Ведь все-таки, до конца оного существования, как он надеется, ему еще далеко.
Кьёраку приобнимает Бастет-тян, осторожно, и передает в ее ласковые руки врученный ему дар, приятно булькнувший. Вернуть обратно на плечо шикахушо, а следом набросить косодэ – дело одной-двух секунд.
- Держись за меня, - на руки он подхватывает ее бережно, слегка мазнув небритой щекой по распустившимся темным волосам – те мягки, будто шелк, и к ним так и тянет прижаться. «Позднее», - туман резко ударяет в лицо рывку сюнпо, и ветер раннего утра мчится навстречу. Близкий темный лес шумит неприветливо, и Кьёраку берет выше, над верхушками деревьев. Духовное поле послушно ему, словно продолжение его собственной воли. В конце концов, он ведь уже у себя дома.
- Вот мы и в Обществе Душ, - и все-таки он прижимается щекой к этим шелковистым волосам. Так очень тепло, особенно, на этом не самом любезном ветру. – Добро пожаловать, Бастет-тян, - пейзаж внизу сменяется быстро – залитый утренним туманом лес сменяется перелесками, небольшими поселениями – последними районами Руконгая. И, судя по положению восхода, это территория гобантая. Н-да, капитан Хирако опять будет ворчать, если узнает о кое-каком шуме на границе с вверенными ему районами, - «не стоит давать ему такой возможности, незачем». И разве мало чайных домиков в самом Руконгае, м-м? – улыбаясь таким своим мыслям, Кьёраку чуть ускоряет сюнпо, мимолетно покосившись на прильнувшую ближе к нему Бастет-тян. Легкая, хрупкая, но сильная… отчего-то это чувствуется даже сейчас, когда она утомлена и ослаблена.
Он потом расспросит ее, непременно, обо всем, что случилось. И уже предчувствует, что верные офицеры станут искать своего капитана, невзирая на строжайшее предписание – «меня не искать и не беспокоить».
Его очаровательной фукутайчо такой приказ, впрочем, не помеха.
- Уже недалеко, - теплым шепотом, в маленькое ушко. И действительно, вскоре впереди замаячили густые облака не тумана, но пара, и несколько симпатичных строений. Целительные горячие источники – о, не такие, как у достопочтенного экс-капитана Кириндзи, увы.
«Или же к счастью», - деревянный настил вздрагивает под ногами. Вид покрытого кровью уважаемого посетителя, с прекрасной женщиной на руках, ничуть не смущает оками-сан, и ее едва проснувшихся (или не ложившихся) служительниц – гибкий вежливый поклон, приветствие, и предложение проследовать в гостиницу.
Не совсем чайный домик, но подойдет. Здесь о них позаботятся… и они смогут расслабиться. Кьёраку и сам не отказался бы от небольшого отдыха.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-03-08 04:48:07)

+1

10

За всю свою долгую жизнь я повидала многое: видела, как жизнь покидает людей, как они страдают в предсмертных агониях, как истекают кровью на полях сражений, как изнывают от болезней и травм. Думаю, все это видела не только я. Как и не каждый стал бы вмешиваться в чужие судьбы, так и я - помогала далеко не всем. Это может прозвучать грубо, но я не сестра милосердия, которая лечит всех без исключения. Такое понятие, как судьба, играет, огромное значение, в любых культурах, и, если ей сопротивляться, можно накликать беду. Никто не помешает смерти прийти в назначенный час и, отстрачивая его, человек лишь усугубляет последствия. Тариф растет с каждым мгновением задержки, как и соответствующие риски. Другое дело, когда смерть призвали сильно раньше срока, здесь уже можно попытаться выиграть время. И, как бы ни превратно это звучало, сейчас Богу смерти требовалось помочь. Я помню все, что Сюнсуй говорил мне несколько лет назад. Ничего не забыла. Даже вскользь брошенный нюанс о бессмертии. Что касается самой раны, тут я не могла остаться в стороне, исходя из своих побуждений и чувства долга. Смотреть, как мужчина пытается сам себя залечить, подставившись под удар из-за меня, было неправильно. Вся моя сущность кричала, что я должна помочь, не смотря ни на что. Не спорю, окажись рана серьезнее, лежать мне сейчас без сознания на этом самом месте. Боль, порой, может подвергать организм испытаниям, которые возможно пройти лишь в состоянии бессознательности. С учётом общей ослабленности, возможно, могла бы и навредить. Будь все иначе. А так, вместо паники и дрожащих рук, я сосредоточилась на решении проблемы. Так уж вышло, что в экстренных ситуациях я способна здраво рассуждать и принимать весомые решения, без привязки эмоционального состояния.
   Сначала сделать все, что в моих силах, а потом можно дать волю эмоциям, порой, совершая глоток другой крепкого напитка. Благо, таких ситуаций в моей жизни было крайне мало, а если и случалось что, то без особых рисков для чьей-либо жизни. Не приходилось бросаться в омут с головой, не имея запасного выхода или обратного пути. Да и сейчас, я не боялась, свалиться в бессилии, потому что знала, что рядом находится надёжный мужчина. Была у меня в нем уверенность, непоколебимая, которую не сломят никакие сомнения и предрассудки.
А для них и не было ни единого повода. Искать изъян? Увольте, оставьте это женщинам, неуверенным в себе и склочным, или, которые не хотят увидеть полную картину. Ибо, иные девушки не занимаются подобной ерундой. Они полагаются на действия человека, на его поступки в отношении них самих. И стоит тут поверить, что трусливый и подлый человек никогда не ринется спасать чью-либо жизнь, рискуя собой. Отсутствующий инстинкт самосохранения и завышенное самомнение? Нет. У таких людей это все резко обостряется и не позволяет ступить хоть на шаг вперёд. Что-то останавливает. Поэтому, да, я уверена в Кьёраку, как в самой себе. А если ошибка, то моя и ничья больше.
   Уверенно шелестя кончиками пальцев по горячей коже, я сделала, то, что могла и должна была. Даже, при отсутствии сил на дне моего внутреннего резерва, я могла бы оказать должную помощь. Если бы пришлось, разорвала бы ткань дорого кимоно зубами и перевязала бы так, что ни одна капля крови не посмела бы более просочиться наружу. Сурово, но правдиво. Когда не сможешь сам, воспользуешься подручными средствами, потому что иначе никак. Благо, до этого не дошло. И, абстрагировавшись от прочих подробностей, я залечила рану. Не колеблясь.
- Ему?- силясь вспомнить что-то, слегка морщу, носик и прикрываю глаза. Пока пустота и непроглядная тьма. Но, отдохнув, возможно, смогу что-то разобрать в том сумбуре, что населял мою голову все, то время, что я находилась в прискорбном положении. Слегка коснувшись левой рукой плеча спасителя, задумчиво улыбаюсь.
- Не стоит, я у тебя в долгу, опять. И не сказала бы, что это столь ужасно, - немного шутки, в которой слишком много правды и ни доли сожаления. Взглянув на бутыль с вином, согласно киваю, хоть про себя отмечаю, что пить в моем состоянии подобные напитки крайне сомнительное занятие. Может унести за считанные секунды, и потом поминай, как знали. Есть вероятность очнуться где-нибудь без шанса на проблески воспоминаний. Представьте кошку, что напилась настоя из валерианы и сразу поймёте, в чем суть. А может, и усну, сложно предугадать. В любом случае, это жестоко и как-то не правильно. На вопрос я лишь неопределенно пожимаю плечами. Плюс к тому же, еще опускаю взор, загадочно растягивая губы в улыбке.
- Мне нравится слушать твой голос, - внезапно, спрятав на время напиток в сиянии, мягко трусь щекой о ткань мужского кимоно, когда Кьёраку подхватывает меня на руки. Мое левое запястье ложится на тонкую талию, пальцами правой руки хватаюсь за мужчину. Но невесомо, оставив ладонь на его широком плече. Легонько вздрогнула, когда ударил первый поток ветра, и немного развернула голову, наблюдая за пейзажем. И, правда, этот баритон можно слушать часами. Эти неповторимые интонации и слог. Голос весьма приятен и притягателен. Даже немного усыпляет в свете последних событий. 
- Как красиво, - восхищенно с легким придыханием, аж захватывает дух, и легкая дрожь проходит по телу. Еще пальцы руки сильнее сжимаются на мужском плече, и сама я ближе прижимаюсь к мужчине. Как кошка, что ластится к понравившемуся человеку, с опаской поглядывая на новый для себя мир. Ситуация волнительная, воодушевление от красоты просторов и высоты переполняют меня всецело и дыхание на пару мгновений затихает. Лишь сердце бешено колотится внутри. Тяжелый выдох, и все равно, не могу унять кровь, что начинает бить по вискам до легкого головокружения.
   Закрываю глаза, утыкаясь носом в ткань, и лишь тогда становится лучше, уютнее, теплее. Дыхание успокаивается.  На слова мужчины, мягко трусь о ткань одежды и немного приподнимаю голову, чтобы посмотреть на Кьёраку. Даже осмотрела вновь округу в легком любопытстве, чтобы затем вновь прижаться к нему. Тихонько и незаметно. Уже успела пригреться.
- Где мы, Сюнсуй? – полушепотом, не отнимая головы от столь желанного тепла. Не хочется, нет сил, пускай, пора спускаться. Так бы и уснула.
Интересно, где мы оказались – мне пока что трудно ориентироваться в местности, которая мне не знакома. Приподняв голову, внимательно смотрю на своего компаньона, не требуя от него ничего абсолютно.  Просто наблюдаю, пребывая в молчаливом созерцании. Чувствую себя легкой, невесомой, совсем хрупкой. Нежно провожу ладонью по его щеке, ненавязчиво обращая на себя внимание. Посмотри на меня.

+1

11

Светлые стены, расписные перегородки, стукнувшие сёдзи, и запахи трав, смешанные с запахами пара и влажных камней – ах, до чего хороши гостиницы на горячих источниках. В особенности, также хороши они еще и тем, что здесь можно пребывать, скрываясь, и быть точно уверенным, что благочинная оками-сан ни за что не выдаст своего уважаемого клиента. И даже кандзи «восемь» на белом шелке хаори не заставит дрогнуть ее тщательно подведенную черную бровь, не станут сплетничать и расторопные девушки-служанки – все будет в лучшем виде.
- Тебе понравится это место, - гравий опрятно убранной тропинки скрипит под вроде неспешной, но быстрой поступью. Ласково прижавшуюся к Кьёраку Бастет-тян спустить с рук невозможно, словно пригревшуюся кошку, напротив – обнять крепче, и слегка убаюкать. Он опускает глаза, те встречаются с ее – слегка затуманенными, сонными, с поволокой, и легонько целует в ладонь, что так нежно проводит по заросшей щетиной щеке, и чуть вздергивает брови, дескать, что такое? – ответа не требуется. Исходящую от Бастет-тян сладковатую кошачью негу он чувствует, тем больше, чем сильнее она прижимается ближе, и на мгновение Кьёраку сильно жалеет о том, что еще не внутри гостиницы, и не в более удобных условиях. Не рядом с футоном там, например, а тут еще и помеха – к ним спешат прислужницы.
Задвигаются сёдзи за ними, с негромкими, деликатными щелчками. А вот и футон, в чистой, неярко освещенной пробивающимся сквозь перегородки светом комнатке. На него будет так удобно прилечь, не так ли? – он опускает свою божественную ношу на него, и и рядом сам присаживается, убирая со скулы цвета бледной бронзы упавшую мягкую прядь.
- Там, откуда ты пришла, есть горячие источники? – тыльной стороной пальцев Кьёраку прикасается к гибкой гладкой шее, чувствуя, как в костяшки ударяет слегка учащенный пульс. Бастет-тян выглядит по-прежнему утомленной, но озорной огонек проскальзывает под ее веками, все-таки, игривым возвращением жизни.
- Они нас заждались, думаю, - это под неспешное шуршание шелка, что цветными волнами спускается с ее плеч, под короткий поцелуй, касающийся горячего виска.
- Тебе нужен отдых… а я буду неподалеку, - занпакто чуть бряцают гардами, положенные рядом, на татами. – Присмотрю за тобой, - как минимум, поставит что-нибудь вроде барьера. Незачем знакомым различного ранга и степени духовного чутья замечать здесь кое-что нездешнее. «Нездешне прекрасное», - редко когда можно повстречать в Обществе Душ женщину подобной красоты, хотя, безусловно, здесь тоже немало красавиц. Одна такая сейчас, несомненно, очень, очень гневается на своего непутевого тайчо за его шалости и исчезновения.
Ну, любовь к игре в догонялки – это у них с Лизой-тян, пожалуй, общее. А еще бесконечно радует то, что она не ревнива.
- Но вначале я бы предложил тебе расслабиться, - посещение горячих источников в чем-то тоже церемония, посерьезней чайной. И до чего же хорошо, что многое в этом отношении можно и хочется игнорировать. Поцеловать Бастет-тян еще раз, а затем подняться, подхватывая мечи.
- Присоединяйся, - и подмигнуть ей, задвигая за собой фусума.


Оказывается, помимо той раны, что милостью нездешней богини оказалась исцелена, у Кьёраку оказалось еще несколько отметин от ударов мечом. Незаметных и неопасных, но в горячей воде приятно засаднивших. Скоро затянутся – все-таки, он шинигами, да и источники эти целебные, но досадно то, что он все-таки пропустил те удары. И что вообще, сражаться пришлось, - со вздохом откинув голову назад, он улыбается потрясающим обнаженным смуглым ногам, которые едва прикрывает белая ткань дзюбана, и, поймав изящную ножку за щиколотку, успевает запечатлеть на ней короткий поцелуй.
Раннее утро стелется над Руконгаем весенней прохладой, туманом и робким щебетом птиц. Невысокие раскидистые сакуры роняют лепестки, точно слезы, и те осыпаются на темную прозрачную воду горячего источника, который – природная каменная чаша, обложенная округлыми камнями по краям. На каменном бортике – деревянное ведерко с саке, специально для таких вот случаев. Пожалуй, напоминать Бастет-тян о ее даре сейчас невежливо, да и будет еще время распить его, а пока что Кьёраку наполняет сакадзуки саке – ледяным, самым лучшим, и передает одну Бастет-тян.
- Саке превосходно восстанавливает силы, должен заметить, - и слегка салютует сакадзуки – богине, цветению сакуры, и прекрасному утру – поистине, доброму.

+1

12

Улыбаюсь, кротко, немного сонно и устало. Мне хорошо, тепло и спокойно. Ладонь спускается ниже по краю мужского кимоно и после совершает полукруг слева направо по воздуху, очерчивая черты лица Кьёраку, и только потом оказывается на моей левой руке. Сама я потерлась щекой о мужчину и наблюдала из-под опущенных ресниц за обстановкой. Немного томно, но реагируя на происходящие изменения.
   Оказавшись на футоне, сладко тянусь, вытягивая кисти рук вперед, как это делают кошки, выпуская коготки, и после подкладываю ладонь под голову, чтобы затем подластиться под приятное прикосновение, чуть ли не мурча.
- Нет, - отрицательно киваю головой, но, уже заинтересовалась тем, что где-то рядом есть горячая вода. «Еще минутку». Но, уже плавно приподнимаюсь на локте, наблюдая, слушая, вникая. Прикрыв глаза, вспоминаю прохладные бассейны в собственном жилище. Но и в пустыне другой климат, там хочется прохлады, а здесь, где я нахожусь сейчас, хочется тепла.
- Я скоро приду, - сон снимает, как рукой. Несмотря на усталость, хочется послушаться совета и расслабиться. Горячий источник – звучит прекрасно, даже более чем. И, если я сейчас усну, то, попросту не сумею потом дать себе самой объяснение, от чего решила отказаться. Взгляд блуждает по помещению, пока не обнаруживает огороженное пространство. Не плохо бы для начала смыть с себя пыль прошедших дней, о коих я не имею представления, прежде чем лезть в горячий источник. Плюс волосы нужно заколоть в пучок, чтобы не намокли. Расчесать длинные черные локоны черепашьим гребнем, распустить замысловатые узоры на затылке и собрать в простую прическу,  используя лишь гребень с лотосом и пару шпилек. Так немного прохладнее, так как шея остается открытой, но и удобнее. Есть возможность раздеться без затруднений, провести по коже мокрой губкой и вздохнуть с облегчением. Ухаживать за собой должна любая женщина.
   И только после, накинув на плечи белоснежное дзюбана, сложила аккуратно свое алое кимоно с розовыми цветами сакуры и лишние заколки, и направилась к термальному источнику, бесшумно касаясь ногами пола. Надеюсь, что ожидание в десять минут не считается долгим, да и, не ограничивал меня никто по времени.
- Поймал меня, - задорно посмеявшись, плавно опускаюсь в источник, попутно снимая с себя ткань одежды, - по закону жанра, теперь, я должна исполнить три твоих желания. Не хотелось бы намочить дзюбана по неосторожности. А оказавшись в воде, я блаженно растянулась, положив голову на каменную кладку. Даже замурчала от удовольствия и засветилась тусклым сиянием. Прикрыв глаза, чувствую, как по телу пробегаются мурашки, вызванные теплом источника.
- Это прекрасно, - широкая улыбка, тронувшая мои губы, свидетельствует о блаженстве. Слегка приоткрыв глаза, ухмыляюсь и смотрю на мужчину и после перевожу взгляд на светлеющее небо. Рассвет. Подобно цветам сакуры распускающийся прямо на глазах.
   Подняв правую руку над водой, раскрытой ладонью верх, пытаюсь поймать лепесток сакуры, а когда мне это удается, подношу руку к губам и дую, заставляя лепесток лететь дальше, мягко касаясь краями поверхности воды. Запястье проделывает замысловатое движение в воздухе, и после тонкие пальцы ловят белоснежные туман. Но, это всего лишь пар, который рассеивается и вскоре снова собирается в единое облако. При этом я чувствую, как на переносице скапливается боль, что-то вспомнила и это весьма неприятно. Коснувшись лба кончиками пальцев левой руки, бесшумно выдыхаю, поднимая глаза к небу. Оно красивое, игриво меняется в цветах, перерождается. Кажется, что все прошло.
  - Бесспорно,- хитро улыбаюсь, возвращая свое внимание к Сюнсую, принимая изящно сакадзуки в руку, и делаю глоток напитка, ощущая, как прохлада приятно согревает все внутри. Маленькими глотками, без спешки.
- Но, как и любой напиток, саке может быть коварным, - осторожно поставив тару позади себя, глубоко выдыхаю, вспоминая о том даре, что предлагала ранее. Подняв руки над поверхностью воды, призываю в ладони пузырек и в итоге получаю его, но не тот, о котором думала изначально. Небольшой, цвета луны с изображением дня и ночи, в которых танцуют жрицы Великой Матери.
- Как давно это было… - задумчиво протянув эти слова, заставляю вновь появиться свечение, сменяя один предмет на другой. Теперь в моих руках то самое вино, о котором я и говорила ранее, его-то я и оставляю в деревянном ведерке, чтобы остыло в прохладном льду. Недолго, чтобы не перебить вкусовые качества чрезмерной прохладностью. Так или иначе, на губах должен чувствоваться букет, из которого готовили напиток.
- Главное, не вставать резко, чтобы не ударило в голову, - в любой шутке есть доля правды, а прохладные напитки, как правило, легко пьются и столь же стремительно возвращаются обратно, стоит человеку совершить резкое движение. Спустя некоторое время я касаюсь тыльной стороной ладони бутылки с вином и отставляю ее из ведерка, чтобы оно не переохлаждалось.
- Позволишь? – взгляд обращается к пустой пиале, я хотела бы поухаживать за Кьёраку, но стоило бы спросить, чего он желает испить – вина или саке. Предпочтения у людей разные и иной раз их сложно угадать. И розлив напиток, я не пытаюсь бдительно фиксировать изменения в лице мужчины, лишь бросаю мимолетный взор в сторону.
- В Египте очень жарко, поэтому, вместо термальных источников, в приоритете были прохладные ванны с цветами, - немного истории из далекого прошлого. Все это было очень давно, и кажется неправдой. Затворничество в храме, пускай и добровольное, веселые гуляния в Элладе, когда можно было притвориться смертной и принимать участия в традиционных ритуалах и обрядах, познавать что-то по своему профилю, не боясь оглянуться назад. И тут возникают сомнения – когда ты был свободнее, раньше или сейчас.
   Сама же я решила остановиться на одном глотке саке. Злоупотреблять спиртным не стоит, если хочу уйти отсюда на своих ногах без пробелов в памяти и излишних задержек. А такой момент может настать в любую минуту.
- Спасибо, Сюнсуй - и снова эта блаженная улыбка. Хорошо, тепло и уютно, и усталость сошла на «нет». Остались лишь приятная нега и расслабленность. То, что нужно. Какой сегодня день?
- Скажи пожалуйста, какое сегодня число? - рано или поздно, мне пришлось бы задать этот вопрос. Я хочу знать, как много прошлого времени с того самого момента. Момента, когда я потерялась.

Отредактировано Bastet (2019-03-10 16:02:59)

+1

13

- Саке коварно и притягательно, как любая женщина, Бастет-тян, - беспечно отвечает Кьёраку, уже из-под полуприкрытых век любуясь мягким свечением, что очертило силуэт тела обнаженной богини под водой. Чужой богини, верно, но вторая встреча ведь что-нибудь да значит, так? – он придвигается ближе, точно так же, как она, заинтересованный изображениями на поверхности сосуда, в котором – о, слух его не обманывает, несомненно, тоже что-то приятное и коварное. Как женщина.
Только сосуд другой – возможно, и содержимое изменилось, и, наверное, это что-нибудь да означает? – но тревожить своим любопытством Бастет-тян Кьёраку не спешит. Чего ради?
Ведь бесконечно хорошо и так, - он подставляет прохладному воздуху плечи и грудь, чуть приподнимаясь из воды, и выдыхает блаженно. Если есть на свете места приятней горячих источников, то это только прохладный футон и жаркие женские объятья, определенно. И, возможно, в них еще случится побывать, - улыбка Кьёраку остается безмятежной.
Он не привык спешить, хотя по спине приятно пробегают мурашки, словно памятью о царапающих спину этих изящных ноготках, что сейчас держат сакадзуки.
- О, это будет интересно, и весьма, - беспокоиться о том, что незнакомая выпивка чересчур ударит в голову, Кьёраку незачем. Сколько интересуется женщинами, примерно столько же – и саке, - пальцы рассеянно задевают по заколкам в волосах, которые так и не распустил. Ладно, ладно, женщинами стал интересоваться чуть раньше.
Кто знает, сколько перерождений прошло для дорогих ему людей, и вообще, прошли ли? Незачем рассчитывать на встречу, но кто знает… кто знает, – улыбка делается печальной, на мгновение, а затем прячется за поднесенной ко рту сакадзуки.
- О, окажи мне честь, Бастет-тян, - это, поистине, редкое удовольствие – в неверном утреннем свете, нежном и неумолимом, просвечивающим поднимающийся над горячей водой пар, наблюдать за изумительно изящными и верными движениями прекрасной женщины, любоваться ими. Любоваться тем, как на бронзовой коже загораются жемчужинами капельки воды, и как мягко отблескивают ставшие слегка влажными волосы. Будь воля Кьёраку… в чем-то еще, он бы век этим любовался. Благо, спешить-то, поистине, некуда.
- За прекраснейшую из богинь, - и он вовсе не лукавит, кивком отвечая на  благодарность, и прикладываясь к чашечке с вином. Богатый вкус, вначале спокойный, как гладь широкой реки, а затем разливающийся широко, словно дельта. В нем – знойное синее небо, зелень шелестящих садов, белизна мрамора и жаркое дыхание близкой пустыни, - Кьёраку выдыхает в сторону с удовольствием, - и привкус самых сочных плодов из тех самых зеленых садов. Таких, как эта женщина.
- Это лучше всего, что мне доводилось пробовать прежде, - и речь не только о вине. Воспоминания о встрече несколько лет… десятков ли, или же столетий, будоражат все сильнее, а горячие источники интерес лишь подогревают. И мысль о прохладном футоне,  горячих объятьях все соблазнительней, обнимают, подобно пару. Кьёраку подставляет ладонь легкому порыву ветра, дохнувшему по разгоряченному лицу, и на той остается слегка намокший розовый лепесток опадающей сакуры.
- Боюсь, я не знаю. Для наблюдения за числами у меня есть лейтенант, - мягкая усмешка. – Более того, Бастет-тян… я не знаю, какое число было там, где ты пребывала прежде, чем оказалась на границе миров. Славное место, этот Киото, правда? – как и неизмеримое число иных Киото. В одних сейчас кружится легкий снег, в других – цветет, как и в Обществе Душ, сакура, где-то едва строятся первые дома, а в других, на тех же холмах – проносятся сверхъестественно быстрые стрелы скоростных поездов. Все относительно, как и время в месте, где Бастет-тян сейчас оказалась.
Шинигами игры со временем не подвластны, но время в Обществе Душ, равно как и в Уэко Мундо, течет весьма неоднородно. Иногда застывает, иногда тянется, а порою мчится.
- Мы не найдем одинакового, увы, - легкое сожаление – лишь потому, что не может ответить на этот несомненно, весьма интересующий Бастет-тян вопрос, проскальзывает в улыбке. Ладонь Кьёраку накрывает ее предплечье, рука – приобнимает за плечи.
- Но попытаемся выяснить. Так что же все-таки произошло с тобой, м-м? – вполголоса спрашивает Кьёраку, почти на ушко, губами легко снимая повисшую на его изящной мочке каплю воды. – Прости, что приходится вспоминать… но это также может оказаться важно и для Общества Душ.

+1

14

Я улыбаюсь. Широко и загадочно и в глазах моих блуждает задорный огонек. Коварство значит. Ох, по этому поводу я могла бы вступить в весьма долгую и обоснованную дискуссию. Но не стала. Слишком хорошо в горячем источнике и слишком спокойно, чтобы будоражить сознание сравнениями коварства на примере женской сущности и спиртного. В отличие от саке, женщина может быть коварной по-разному и не всегда приятно для окружающих ее людей. Или же, наоборот, дополняет свой образ приятными загадками и интригует, умело создавая иллюзию чего-либо. В первом случае, пренебрегать чужой волей со злым умыслом стоит в самых редких случаях, во втором, необычные ментальные игры могут приятно удивить, даже саму коварную обольстительницу. Если смотреть в целом, то тут я полностью соглашусь с Кьёраку и не стану разводить никому не нужные демагогии. Нет ничего хуже без остановки болтающей женщины.
   Стоило мне поднять взгляд от бутылочки, что сразу была заменена на ту, которую я искала, как сразу пробежались мурашки по коже. Иногда, задумавшись на миг, я могу пропускать события, происходящие вокруг меня и тогда, внезапная смена обстановки, может вызвать мимолетный сумбур в голове. Он выразится немного виноватой улыбкой и полуопущенными глазами, которые смотрят куда-то в сторону, и после испарится, оставляя после себя ощущение легкой смущенности. И это касание волос, мимолетное и практически незаметное – будто кто-то провел ладонью по черной шелковистой шерстке, пока я спала и пребывала в царстве снов. Волнующее и вместе с тем, приятно.
   На мгновение, прикрыв глаза, в следующее уже с охотой разливаю вино, выдерживая необходимые традиции. За несколько лет уже въелось в подкорку мозга, чему сложно сопротивляться. Что тут говорить, и сопротивляться не хочется, так как изящность и красота подачи нравится и самой. Все же, я ни о чем не жалею и чувствую, что так и должно быть. Без хаоса, без расторопности и неопределенности.
   Благодарный кивок головы и новая ласковая улыбка. Взгляд карих глаз, как бы обнимает мужчину, который находится так близко, что можно протянуть кончики пальцев и сможешь прикоснуться. Но не касаешься, выжидая тот самый момент, в который не побоишься нарушить чужой покой.
- Я рада, что смогла угадать с подарком, - учтиво, но без лицемерия. Ибо радость эта искренняя и исходит от самого сердца. Данный факт подтверждает и жест ладони от сердца в сторону Кьёраку, после чего растворяется в легком касании до сакадзуки, которое повторно наполняется, согласно обычаю.
   Задумавшись, совершаю небольшой глоток саке из своей пиалы и облокачиваюсь спиной о края источника, смотря на светлеющее небо, которое смутно напоминает туман, окружающий нас в данный момент. Испарения, белой дымкой уходящие все выше и выше. С губ срывается глубокий вдох, прикусив слегка нижнюю губу, молчу с минуту, ухмыляюсь.
- И правда, при отсутствии подобного человека становится сложно ориентироваться во времени, дыхание которого скоротечно так же, как период цветения сакуры, - в моем голосе послышалась ирония. Прыгая каждый раз в портал, я оказываюсь в других мирах, что влияет на общее течение моего собственного времени. Я могу вернуться назад или же наоборот, прыгнуть в будущее, которое должно настать через несколько мгновений. Заблудилась меж пространствами? Отнюдь.
- Киото? Он прекрасен, и, я очень рада, что смогла ненадолго стать частью этого мира. Было начало апреля, когда пришло время, мне уходить, - время постоянно проскальзывает сквозь пальцы, изменяет свое течение и извивается, и ловить его не стоит, если не хочешь в один прекрасный момент понять, что вернулся к истоку собственного прошлого. Как ни парадоксально звучит, но мне кажется, что такой момент настанет и тогда мне придется принять решение, которое вряд ли мне понравится. Но никто и не говорил, что будет легко, верно?
- Не думаю, что это столь важно, - улыбаюсь более задорно, протягиваю ладонь и касаюсь ласково щеки мужчины. Провожу кончиками пальцев по скуле, спускаюсь к подбородку и интригующе щекочу ноготком нижний край губ. А когда меня обнимают, мимолетно вздрагиваю, будто чего-то испугавшись. И прикрываю глаза, тихо выдыхая. «Вспомнить».
   Потянувшись вперед, дотрагиваюсь горячими ладонями груди мужчины, касаюсь своей щекой его щеки, чтобы вдохнуть столь приятный и знакомый аромат. Так спокойнее.
- Я была в парке Киото на рассвете, когда ощутила неподалеку что-то, напоминающее портал. В таких, мне часто приходилось исчезать время от времени. А потом, когда я почти нашла его, я упала, провалилась во тьму и….и ничего не могла сделать, - я отстранилась, закусила нижнюю губу, выдохнула, - голос, тени, боль, маска и…
   Отрицательно качаю головой, касаясь руками висков, голова закружилась, стало как-то не по себе. Возникло ощущение, что я что-то упускаю, пропускаю мимо. На позиции жертвы крайне сложно что-то уловить или заметить, не знаешь, куда смотреть и на что обращать внимание.
- Я что-то упускаю, нечто важное - взгляд рассеянный, потерявшийся, который сменяется на решительный спустя пару мгновений, - но, я могу показать.
   Протягиваю кончики пальцев левой руки к лицу мужчины, но, на середине пути останавливаюсь, не будучи уверенной, что это вообще нужно. В голове мелькает одна мысль, и я ее озвучиваю сразу, также сомневаясь в необходимости сказанного.
- Вполне вероятно, мне не стоило помогать окасан и поддаваться на ее уговоры заменить одну из гейш в чайных домах. Но, я не смогла не помочь… Пять лет для одного места слишком долгий срок, - «за это время может случиться все, что угодно. Найдутся и враги, и друзья, и опасность».
   Что касается мужчины, который спас меня и, который, находится сейчас рядом – он имеет право знать. Имеет право задавать вопросы и тут уже не важно, что я буду при этом чувствовать. Потому что, когда личные события касаются других людей – они автоматически становятся достоянием присутствующих.
- Тебе не за что извиняться, я знаю, что так нужно, - решительность, холодная и непоколебимая, но, даже в ней проскальзывает тепло пустыни и понимание ситуации. Даже на бога могут расставить ловушку. И не каждая кошка сможет приземлиться на четыре лапы. И этот взгляд – он говорит сам за себя – разделяй и властвуй, я сейчас, твоя.

+2

15

«Это может оказаться важным для Общества Душ», - о, еще как может. Более того, появляющиеся на границах его, Кьёраку, мира, чужие, даже столь прекрасные богини – это уже причина для беспокойства. Не потому что они могут навредить ему, если бы хотели, а потому, что есть нерушимые законы мироздания. Да, которые с завидным успехом способны игнорировать женщины и кошки, - ладонь скользит по обнаженному бронзовому плечи, заботливо убирает с него прилипшие влажные темные волосы – выбилась одна прядь, и привлекает Бастет-тян ближе.
Жаль, что она мало что помнит, но кое-кто, достаточно внимательный и тонко чувствующий, уловит необходимое и в этом сбивчивом рассказе. Про Кьёраку говорили обычно, что он именно таков – что же, удобный повод проверить.
Но, если это возможно увидеть
Передача памяти и мыслеобразов с помощью реяцу – не нечто новое в Обществе Душ. Ощущая духовную силу, можно понять не только настроение; но все-таки, владение подобными ментальными техниками в мире Кьёраку довольно-таки ограничено. По меньшей мере, потому, что шинигами сами не дураки защищаться от чужого воздействия, а еще потому, что обладающий таким даром стал бы слишком ценен… или слишком опасен. Готэй-13, при всей своей церемонности, очень не любит шутить, и предпочитает расправляться с угрозами, не дожидаясь, пока те проявят себя.
Это справедливо и для того, о чем Кьёраку размышлял раньше. Мир, в котором он обитает – мир духов и смерти. А также и богов – многочисленных, на своих планах мироздания существующих, но незаметно и исподволь соприкасающихся с Обществом Душ. И если вдруг обнаруживается что-то, способное использовать эту божественную силу, выдергивать богов с их планом мироздания, нацеленное на них – это очень и очень плохо.
И даже взгляд Кьёраку на мгновение перестает быть безмятежным – мелькает в нем короткой вспышкой лезвия сталь, когда глаза на мгновение поднимаются к небу. Не летят ли уже, заполошно хлопая крылышками, джигоку-чо с докладами, и непременным, непременным, что ему, предписанием, что он должен явиться на собрание капитанов?
Пока что нет, - но, глядя на Бастет-тян, он ласково касается ее щеки мокрыми от воды пальцам, и обнимает затем, вновь поглаживая успокаивающе, по напряженной гибкой спине, словно взволнованную кошку унимая.
- Покажешь, непременно покажешь. Только, возможно, не станем спешить? – и обстановку можно сменить, в общем-то. Отчего бы не вернуться в покои? – мысли о футоне тем навязчивей и приятней, чем ближе жмется к Кьёраку это совершенное тело, в особенности, когда эти великолепные ноги задевают по его бедрам. Божественное вино им принесут в покои, отведенные для отдыха, стоит только сделать знак. А для техники, насколько Кьёраку известно, нужно погружаться в подобие транса… не хотелось бы пойти на дно даже столь мелкого водоема. Это было бы слишком не по статусу ему, капитану Готэй-13 – хотя когда его, понятное дело, волновали подобные мелочи.
Да и насиделись уже в источниках, по правде говоря – себя Кьёраку чувствует превосходно, потому что эта вода, поистине, восстанавливает силы. И придает сил. Даже на то, чтобы прочесть чужие воспоминания. Только вот… это тоже можно отложить. К тому же, раз уж есть возможность обо всем разузнать, то ее можно и позднее использовать, так? – губы у Бастет-тян чуть солоноватые, от привкуса воды источников, и такие же, как эти источники, горячие, влажные, и придающие сил. Целовать ее, забывая обо всем – вот что сейчас действительно имеет значение. Пусть духовная сила смешивается с ее, обволакивает, забирая скверное, вбирает в свои собственные тени все мрачное и темное. Пусть останется только то, что необходимо, - оторвавшись от этих губ, и весело взглянув в карие, словно тёмный дикий мёд, глаза, Кьёраку чуть улыбается, взяв этот небольшой подбородок в пальцы, большим проводя по краю нижней губы.
- Надеюсь, на сей раз ты меньше торопишься, Бастет-тян, - в его намерениях, само собой, нет удерживать ее силой. Разве что поуговаривать немножко, если все-таки будет беспокоиться, потому что оно сквозит и чувствуется, но все-таки… все-таки…
«Ты в надежных руках, и тебе ничто не грозит. Даже мне ничто не грозит, если тревога по всему Обществу Душ не оказалась объявлена», - никто им не помешает, никто их не прервет. В том числе, в миг, когда жар источников становится тем пламенем, в котором так приятно сгореть вдвоем. Вода не мешает, вода только распаляет страсть, плещется в унисон,  в какой-то момент словно вскипает.
… А потом уже можно, кое-как завернувшись в одежду, возвратиться в гостиницу. Да-а, к долгожданному футону.

0

16

Законы мироздания существуют с самого создания мира. Мне ли не знать, как создавался мир Египта, в котором Ра был Верховным богом, и от него пошло все остальное? Но, помимо моего мира, существуют и другие, в которых царят немного другие порядки и правила. Там господствуют совершенно другие Боги со своим видением и способностями. У каждого своя уникальная особенность. Нет вездесущих и всемогущих, как бы ни хотелось им так считать. И оказываясь по своему желанию или невольно, в других мирах, я стремилась сохранять привычный порядок вещей для местных обитателей. Да, одно мое появление ставило под угрозу многое, что сложилось в результате многих столетий обработки и шлифовки. Подобно камням в горной реке, законы мироздания корректировались ни один год, устанавливались согласно желаниям чужих Богов. Стоит ли мне сюда вмешиваться со своим миром? Нет. Определенно. Я гость, который не имеет права рушить чужой карточный домик. Я не мессия, не пророк, я чужой Бог. Даже, когда была возможность, я разумно отказывалась от претензионных амбиций. Уважительно склонив голову, делала шаг назад, улыбалась и хаотично меняла направление. Не навязывая свое видение ситуации, не призывая принять помощь, которая могла поменять течение судьбы, которая была предопределена высшими силами местного пантеона.
   Поменяй я, что-либо, меня вполне могли бы наказать, и заслуженно. Но нужны ли мне такие проблемы? Нет, с меня достаточно и тех кошмаров, что с каждым столетием становятся всё страшнее и ярче. От них захватывает дух, спирает дыхание и хочется бежать, быстрее и дальше. Не только от известий о начале личной войны, но и от проблем, которые могут возникнуть у других людей, которые будут рядом со мной, когда мой персональный враг меня настигнет. А он настигнет, я это знаю, так как помню ту вражду и ненависть, которые, скользили в глазах названного брата. Вопрос времени, который встает ребром с каждым новым столетием. Так как кандидатур, нацеленных на мое возвращение становиться все меньше и меньше. Но не хочется об этом сейчас думать, я отгоняю прочь от себя эти мысли, возвращаясь к столь прекрасному  настоящему. На мгновение хочу довериться и раствориться в чужой уверенности, которая так притягательна и приятна. Чувствую себя защищенной и в то же самое время, слабой. И мне это нравится.
   Закрыв на пару мгновений глаза, остановив руку на полпути к собеседнику, ощущаю, как Кьёраку проводит по моей щеке пальцами и после обнимает. Мои руки аккуратно устраиваются у него на груди, сама я тихо выдыхаю. Немного с облегчением, но, все ещё чувствуя, как по телу сквозит напряжение. Именно теплое прикосновение мужчины до моей спины рассказывает о том, насколько ярки те воспоминания об упущенном времени во тьме. Еще один выдох, более спокойный, размеренный.  «Все прошло».
   На вопрос согласно киваю, потершись щекой о горячее плечо капитана. Когда тебя успокаивающее гладят по спине, ты вольно - невольно подаешься молчаливому уговору, растворяясь в чужих прикосновениях подобно кусочку льда. Прислушиваешься к тому, как шелестят пальцы по коже, и прикрываешь глаза, задумчиво, улыбаясь.
   Забывая немного о том, что собиралась сделать пару мгновений, пряча мысли о недавнем прошлом в ящик до востребования. Лезть в чужую голову без спроса, тем более, чтобы показать свои воспоминания, чревато последствиями. Это сопоставимо с навязыванием действий, из-за чего могут возникнуть болезненные ощущения. Боль в голове и теле, носом кровь может пойти, даже из глаз рискуют спуститься кровавые слезы. Естественно, я задала свой вопрос, чтобы не вредить ни себе, ни Кьёраку. Я не горю желанием прыгать в горящий поезд, по крайней мере, сейчас. И, если есть возможность, сделать это чуть позже, хорошо расслабившись и обоюдно, пусть лучше так, чем превозмогая себя. И, правда, лучше отложить все эти изыскания на попозже. В этом я охотно соглашусь с мужчиной. Спешить не стоит, так как, потянув за нитку, можно вытянуть кита вместо мелкой рыбешки. И тогда придется разбираться, искать объяснения, причины. Да, этого сейчас никак не хочется делать. От слова совсем.
   Приподняв голову, смотрю на него, вглядываюсь в омут его глаз, пытаясь прочесть в его взгляде какие-либо всполохи сознания. И кажется мне, что наши мысли совпадают. По крайней мере, мне хотелось раствориться в нежном поцелуе, ответно коснуться чужих губ своими. Обдать своим горячим дыханием, которое скрывается в белоснежном тумане горячих источников, ощутить вкус соли, что так приятно ложиться на уже знакомый аромат, вечно сопровождающий Сюнсуя. Такой пьянящий, подобно дурману, что приятно распускается по телу приятной негой, подобно лепесткам белого лотоса. 
- Я тоже на это надеюсь, Сюнсуй,- мне так не хочется никуда бежать, оглядываться назад, задумываться над тем, не будет ли кому-то плохо из-за моего присутствия в недавнем прошлом. Смахнув излишние сомнения ещё одним поцелуем, ласково касаюсь губами щеки мужчины, нежно провожу ладонью по его шее и плечу. Слегка массируя, игриво дотрагиваясь ноготками. В моих глазах загораются лукавые огоньки страсти, что столь же ловко перепрыгивают на мои губы, превращаясь в многообещающую улыбку. Мягко отстранившись от мужчины, подмигиваю ему, дразня касанием кончиков пальцев по солнечному сплетению и ниже. После чего вполне грациозно и быстро покидаю источник, попутно накидывая на свои плечи дзюбана. Поспешно прячась от холода, который немедленно стал обволакивать меня, стоило вылезти наружу из теплых объятий горячей воды. Засиделись мы в горячих источниках, которые начинают оказывать, двухсторонний эффект. Распаляют и заставляют расслабиться одновременно, лишая воли к чему-то более значительному и приятному. Игриво засмеявшись, как это любят делать дриады в лесу, я побежала по направлению к сёдзи, где есть не менее притягательный и предпочтительный футон, прихватив с собой бутылочку вина и пару сакадзуки. И тем быстрее хочется добраться до комнаты, чем холоднее кажется на улице, после того, как покидаешь горячую воду источника. Мелкие капельки быстро превращаются в островки прохлады на теле, отчего появляется желание встряхнуться подобно кошке, снять это нашествие мурашек. Всего несколько метров, кажущихся вечностью, когда тебя разделяют тепло и холод.
   Босыми ногами по чистой тропинке, оставляя мокрые очертания ступней, которые исчезают за считанные мгновения, стоит лёгкому потоку ветра пройтись над камнями. А занырнув в спокойствие комнаты, хочется сразу обнять своего спутника, закружить его в страстных объятиях, но, для начала отвлечь поцелуем, а позже массажем спины и плеч. Лукаво, опасно, игриво, оттягивая момент близости ради более интересного продолжения.
- Присаживайся, - таинственно, и чуть торжественно, немного томно и с придыханием. Все будет, но немного позже, когда свершим небольшой ритуал, по красоте не уступающий чайной церемонии. Указательный палец левой руки касается линии губ, которые растягиваются в загадочной улыбке.  Я покажу кое-что, важное и интригующее, которое стоит любых ожиданий.
   Да, я помню про любопытный взгляд мужчины, который коснулся древнего подарка жриц Великой Матери. Так почему бы и не отдать дань прошлому, столь спокойно утекающему сквозь пальцы? Устроить небольшой скачок назад во времени и поразиться, насколько глубоко были связи с природой люди. Я разливаю вино по сакадзуки и после добавляю туда по несколько капель напитка, давно канувшего в лето. Таких вещей уже не делают. Один напиток на двоих и связь с природой обостряется до предела, отдавая вас на милость Гекаты. И не важно, что сейчас утро, жрицы дня и ночи существовали независимо от времени дня, да и я сама облачена не в сеть. Разрывать путы стало лишним в современном обществе. После протянула почтительно пиалу в руки Кьёраку и сама сделала несколько глотков.  А после, когда вино было испито, я приглашаю мужчину жестом прилечь, убрав в сторону ненужные предметы. Освобождаю его от пут одежды, чтобы начать массаж, заставляя кровь активнее циркулировать по телу.  Массирую руки, плечи, спину, обмакнув пальцы в баночку с ореховым маслом, которое было вызвано мной пару мгновений назад. 
- Прислушайся к биению сердца, - сладко прошептала я ему на ухо, уверенно продолжая разминать мышцы спины.  Находясь немного с боку, не мешая утопать в уверенных прикосновениях, что чуть позже сливаются со сладким шепотом, срывающимся с моих губ. 
- Перевернись, - тихая просьба, мягкий жест рук, почти обнимая. Помогаю улечься на спину, но не потому, что он не может сам, а потому, что приятно помочь. Лишний раз коснуться, ощутить биение сердца, что явственно чувствуется, когда касаешься линии сонной артерии. Ненавязчиво и игриво.
   После поцелуй в щеку и затем в губы, стоит Кьёраку обернуться и оказаться на спине. Дразня ароматом жасмина, находясь слишком рядом, продолжаю массировать плечи, ласково касаясь линии ключицы. Любое прикосновение отдает теплом, обостренным ощущением единения с природой. Горячая кожа кажется мокрым шелком, что приятно ласкает воображение. Посмотрев на осветительные огоньки, тушу пламя взглядом и улыбаюсь, утопая в сером тусклом свете расцветающего утра. Мои губы мимолетно касаются губ мужчины, одаривая того нежным поцелуем. Нежно коснувшись ладонью его щеки, целую снова, шепча вопрос, который меня сейчас волнует.
- Как ты себя чувствуешь? – в голосе слышится смешливость, чувственность, немного томного ожидания. Кончики пальцев скользят медленно по груди Сюнсуя, подобно крылышкам бабочек, щекоча ощущения.  Услышав ответ, дарю новый поцелуй, теплый, трепетный, чувственный. Неспешно, нежно касаясь, мужчины, наслаждаясь каждым прикосновением и мгновением, которые происходят здесь и сейчас. Таинство любви, столь прекрасное, но забытое под веянием веков и столетий. Возможность пропасть в ощущении самого себя и другого человека, услышать собственные чувства, прикоснуться к той тайне, что заключается в прикосновениях и сладких поцелуях. Поддаться искушению без каких-либо сомнений, утопая в чувственной страсти, неспешно изучая, кончиками пальцев друг друга. Волнующие касания рук, которые распаляют еще больше огонь страсти, создают неконтролируемый вихрь эмоций и вынуждают сорваться с губ тихий шорох дыхания.

+1

17

Распаляют игривые прикосновения, и взгляд – озорной и ласковый. Чем-то напоминает происходящее ту самую ночь в горах, под сенью дремучих лесов – той же обволакивающей негой, и игривым мурлыканьем, тонкими пальцами, пробегающими по груди, и ниже спускающимися, но не пересекающими грань игры. О, Кьёраку знает толк в играх – и потому гибкое движение, которым обнаженная богиня поднимается из воды, встречает улыбкой – горячей, которая искрами вспыхивает в глазах. Что же, он терпелив, и умеет распознавать намеки, даже когда кровь ударяет не только в голову.
И пусть она убегает, а ему достаточно только сделать небольшое усилие, дабы поравняться с ней – сюнпо никто не отменял, но он не торопится. В подобных играх незачем опережать события, пусть все идет своим чередом, по этим женским правилам. По их очарованию.
После горячей воды источников утренняя прохлада оседает на кожу на редкость приятно. Отжать волосы, вытереться наскоро, и в легком дзюбане проследовать за Бастет-тян – все это занимает не более нескольких секунд. И нет, ни единого движения в сюнпо.
- О, само собой, - в тонких запахах весенних гиацинтов, которыми ненавязчиво наполнена комната, все уверенней чувствуется аромат жасмина. Теперь в памяти Кьёраку он навсегда окажется связан с Бастет-тян, похоже, - он любуется темно-карими, словно горячая летняя ночь, глазами, изгибом полных губ, манящих и обещающих, улыбающийся – и слегка поворачивает голову, щекой задевая по пальчику, так дразняще прикоснувшемуся.  И затем охотно присаживается на дзабутон, легким наклоном головы приветствуя уже знакомый сосуд, оказавшийся в руках Бастет-тян.
Показалось, или в вино добавлено что-то еще? – даже если так, происходящее ударяет в голову не слабее самого лучшего вина. А это – именно такое. В нем сладость солнца далеких миров, дыхание вечности чужих божеств, иные сады, иные плоды, другая глубина – нездешняя. Будоражащая одним только своим существованием, одной только мыслью о том, что такое – возможно.
В груди становится почти что тесно, и теперь-то слова о том, что это вино – коварно, оказываются поистине правдой. Но ведь… не только это вино, но что-то, туда добавленное? – и Кьёраку почти готов наступить на горло собственной песне, и поспешить, но все-таки подчиняется этим умелым и ласковым настойчивым рукам. Лечь – так лечь. К тому же, руки прикасаются все настойчивей, теперь уже – к спине, к разогретым в источнике мышцам.
«Откуда масло взялось?» - еще успевает мелькнуть ненужная мысль, а затем все тает в неге, словно то самое масло. Руки Бастет-тян – поистине, божественны, и довольный стон уходит куда-то в сторону. Кьёраку чуть напрягает и расслабляет мышцы, в общем-то, неплохо зная, как именно можно помочь такому массажу… дабы интерес не остывал.
Хотя здесь он, пожалуй, лишку хватил. Подобный интерес, и назвать остывающим? – о, непростительно.
В груди все теснее от выпитого, все жарче. Сердце колотится оглушительно, кровь мчитася по телу, ударяя звонко, будто в праздничные тамтамы – можно и не предлагать прислушиваться к биению сердца, оно сейчас, кажется, слышно буквально. И воздух кажется сладким и невыносимо горячим, словно бронзовая  кожа под губами, когда он переворачивается на спину, и ладони Бастет-тян теперь прикасаются к его груди. Собрав на сторону ее волосы, шелковые и влажные, он касается ее шеи поцелуями, и влажные ладони скользят по тонким ключицам и тяжелой груди. Выпитое распаляет стремительно, темнота падает на глаза, словно резкие сумерки.
- Божественно, - хрипловатым шепотом, чуть посмеиваясь, отвечает Кьёраку на негромкий вопрос, потянувшись к этим нежно шепчущим губам, таким желанным сейчас, лакомым и жарким. Как вся она – под короткий выдох, под сладкий стон.


«И на сей раз ты от меня так просто не сбежишь», - уставшая кошка все-таки засыпает, прижавшись к его боку, прильнув. И на зацелованных губах играет, кажется, легкая улыбка. Хотя кто разберет их, кошек? – все еще слегка влажные, но такие мягкие волосы ее перебирать – сплошное наслаждение. Хотя, безусловно, не такое, которое они доставили друг другу не столь давно.
Так жаль, что еще остаются какие-то невыясненные вопросы – а ведь так хотелось бы уединиться с этой богиней еще на несколько дней, даря друг другу и страсть, и любовь, и удовольствие. Без чего-то лишнего, но с величайшей благодарностью. Только вот вряд ли сложится – кошки, они непредсказуемы, и гуляют сами по себе. И спят, где хотят, - короткий поцелуй в слегка дрогнувший лоб, и Кьёраку также закрывает глаза.

+1

18

Каждое прикосновение вызывает ощущение, что вот-вот улетишь куда-то в облако дурмана. По телу пробегается приятное треволнение, когда уверенно массирую чужую спину и плечи, и под пальцами чувствуется рельеф мышц. Прекрасное и чудное мгновение, когда можно изучить каждую клеточку тела, совмещая это занятие с чем-то полезным и приятным. Где-то касание рук может видеться расслабляющим, где-то, наоборот, заставляющим воспрянуть духом, а местами и вовсе, дразнит и сеет интригу, заставляя находиться в томительном ожидании. Человеческое тело удивительно и притягательно, постоянно хранит в себе кучу тайн, которые хочется раскрыть все больше и больше. Наравне с болевыми точками, есть и те, что привносят приятные моменты, волнуя и распаляя, увлекая за собой в таинство любви. А сейчас… сейчас любое прикосновение таковым и является, хочется утонуть в этих ощущениях, отпуская разум далеко вперед, не контролируя течение времени. Я знала, как тяжело сохранять самообладание, когда пытаешься выполнить этот многообещающий ритуал. В первый раз унесло даже меня, не было сил сопротивляться этому буйству эмоций и страсти, что населяют теперь каждую клеточку моего организма. Но, потом, хочется сделать все правильно, чтобы прочувствовать всю тайну колдовской любви Гекаты, окунуться во весь спектр чувств без остатка и помнить эти волшебные мгновения, как нечто нереальное. Без сумбура, без не понятных домыслов, и определений. Есть я, есть он и есть ощущения, которые связывают нас, притягивают подобно магниту. Полное самосознание и погружение в мир страсти, такой прекрасный и чистый, когда понимаешь, что это и есть та самая природа, которая руководит всем, что нас окружает.
    До легкой дрожжи в пальцах, до предательских мурашек по телу, доводят чужие прикосновения и поцелуи, такие горячие и обжигающие. На губах расплывается немного блаженная улыбка, когда ответ касается слуха хрипловатым шепотом. Этот голос, такой приятный и соблазнительный, играет с душой как клубок ниток с кошкой. Будоражит, цепляется за сознание, когда как самой хочется коснуться и не отпускать. И я действительно протягиваю кончики пальцев до лица мужчины, провожу ими по линии волос, утопаю в шелковистых кудрявых локонах и отвечаю на поцелуй, отмечая про себя, как же прекрасен этот взгляд серых глаз. Подобно жидкому серебру радужка переливается в свете наступивших серых всполохов, и мир перестает существовать в том понимании, в котором мы привыкли его видеть. Растворилась, пропала, исчезла, поддаваясь сладкому дурману, страсти, чувственности, поцелуям и танцу горячих прикосновений, которые становились с каждым мигом все требовательнее и сильнее. Стремясь на встречу, заведомо сдавалась, а отступая, не желала отпускать. До легких царапин на чужих плечах, до тихого хруста ребер, когда в ответ крепко сжимали в объятиях.
   Даже, когда в тишине пространства, после, раздавалось тихое, немного утомленное дыхание, по телу еще блуждали остатки былого пламени, которые заставляли сердце учащенно биться. Ласково рисуя невидимые узоры на груди мужчины, я прильнула к нему, удобно устраивая голову на его плече. Такой теплый и такой прекрасный, излучающий спокойствие и умиротворенность, что глаза сами собой закрылись, и на губах застыла предательская улыбка. Да и как тут не уснешь, когда тебя так приятно гладят по волосам? Не против шерсти, размеренно и тихо, успокаивая разбушевавшееся сердце, затуманивая взор возникающими ощущениями.
   Давно я так не засыпала, пригревшись на чужом плече. Обычно сразу убегала, скрываясь в дружественной тьме. Бежала, не позволяя себе остановиться и передохнуть, боясь, что нагонят и не позволят уйти, когда это будет требоваться больше всего на свете. Да и не хотелось нигде оставаться – всем нравятся кошки до поры до времени, пока это удобно. А после, после может наскучить их самостоятельность и невозможность навязать чужую волю. Что уже, само по себе, означает неудобства и лишения. И я прекрасно понимала, что стоит ценить те моменты, которые приятно отзываются в душе, ибо они рано или поздно имеют свойство оканчиваться.
   Я уснула, поддаваясь очаровательному теплу мужчины, расслабилась в его надежных нежных объятиях, положив хрупкое запястье на его грудь, как бы обняв в ответ. Трогательно и не притязательно, обозначая свое присутствие едва ощутимым прикосновением. Однако во время сна, мои пальцы стали судорожно обеспокоенно сжиматься, как это бывает с кошками, когда они видят страшные сны. Внутри у них бушует страх и сила воли, а в реальности их подрагивающие лапки больше щекочут, нежели царапают и оставляют раны.
   Мне снились эти темные коридоры, музыка, тьма, голос, столь свежие и страшные воспоминания. Хотелось метаться из стороны в сторону, дергать эти невидимые нити, пока в дальнем углу не зажглись два алых огонька. Этот прожигающий взгляд, проницательный и озлобленный. При виде него меня бросило в дрожь, а сама я вскочила, судорожно сжимая в левой руке саю, которую автоматически вызвала на фоне сна. Тяжело дыша, посмотрела в противоположный угол и тяжело выдохнула, пряча оружие в дымке собственного сияния. Показалось, всего лишь показалось, что меня нашли и вот-вот нападут. Аккуратно присев, чтобы не тревожить лишний раз Кьёраку, сжала голову двумя руками, вынуждая волосы распуститься темным каскадом по плечам.
   И я бы убежала, если бы знала направление, не желая мириться с собственной слабостью и безысходностью. Порой, даже кошки бывают слабыми, когда их выбрасывают на улицу одних… но я не знала. И обещала помочь.…И снова хотела убежать… Запутываясь, все больше и больше в переплетении чужих судеб и своей, которая казалась более всех лишней и ненужной. «Что ждет Богов по ту сторону реки? Вряд ли кто даст ответ».

+1

19

Снаружи разгорается день – весенний и ясный, а маленькую комнатку в гостинице на горячих источниках изнутри наполняют тени. Плывущие неспешно, обволакивающие, словно отголосок ночи – но не той, что страшная и полная крови и звона мечей. Той, которая осталась за гранями миров – драгоценно пахнущей благовониями, с запахами любви, цветов и вина, с приглушенными отзвуками кото и сямисэнов, с тихими стонами наслаждения. Тени укрывают спящее солнце, чужое солнце – отчасти, для его же блага. Потому что такая духовная сила вновь способна привлечь нежелательное внимание. А уж в чем Кьёраку Сюнсуй изрядно поднаторел, так это в искусстве прятаться и скрывать.
«Скрывать…» - сквозь полудрему он слегка улыбается, печально, чувствуя, как неспокоен сон Бастет-тян. Ее узкая кисть, лежащая на его груди, чуть вздрагивает, ногти задевают кожу, и он, не поднимая век, накрывает ее своей рукой, поглаживает, сжимает, большим пальцем слегка щекочет центр ладони, совсем легонько. Будто встревоженной кошке, чтобы отвлечь. И, возможно, ему кажется, но Бастет-тян действительно успокаивается, и прижимается к плечу более расслабленно. Дыхание ее ровнее становится.
Пальцы Кьёраку медленно складываются в печать. Тишину теней нарушает едва слышный шелестящий шепот, и светящиеся иероглифы остаются клеймами по четырем сторонам света. Барьер не навредит, не помешает. Дабы им никто не помешал.
Она так очаровательно улыбается во сне. Наверное, что-то хорошее видит, - и с такими мыслями Кьераку и сам засыпает, точно зная, что теперь уже их никто не побеспокоит. Ну, разве что адская бабочка в щелку между сёдзи протиснется, но это, к счастью, невозможно.
Теперь сон накрывает и его, но объятья по-прежнему крепки и теплы.


… До мгновения, пока резкое движение не вынуждает проснуться. Тени вздрагивают от вспышки изнутри; Кьёраку удерживает их, не подавая виду, что уже не спит. Встревоженный вздох рядом, короткий лязг вынимаемого оружия – «и откуда?»
Мысль смешная, но, видимо, оттуда же, откуда и масло. Рядом опускает трепещущее тепло, шелковыми волосами задевает по плечу, и он все-таки больше не притворяется спящим.
- Тссс, - садится рядом с Бастет-тян, обнимая ее за плечи правой рукой, набрасывая на них попутно сброшенный раньше дзюбан. Хорошо, когда одинаково ловко владеешь обеими руками, – пальцы левой руки вновь складываются в печать, и померкнувшие было иероглифы теперь светятся чуть ярче. Их едва не выжгло той вспышкой духовной силы, да и Кьёраку не поручился бы теперь, что никаких отголосков из-за барьера не долетело куда не надо.
- Тише, тише, моя милая, - дрожащая, растерянная, и, кажется, напуганная? Совсем как там, во тьме подземелья. И жилка бьется на шее так, что ее хочется прижать губами, бережно, как затрепетавшую бабочку.
- Тише, моя радость, - притянуть ее к себе так, чтобы спиной к груди села, накрыть руки своими сжать ладони, прислушаться, закрыв глаза. Пусть духовная сила, что прежде сплеталась от наслаждения, что уже помечена друг другом, теперь послужит иначе. Пусть распутает этот клубок из прошлого, эти страхи, пусть тени, мягко сплетаясь с солнечным светом, помогут. Ведь не бывает света без теней, так? Как и теней без света.
А кожа ее под губами – такая бархатная, горячая, как разогретый мед, такая же сладковатая. Успокаивать ее, на грани балансируя, и меж тем вслушиваться в то, что она помнит, видеть почти что глазами Бастет-тян. Извлекать эти воспоминания… да, непросто, и местами болезненно, но Кьёраку в таком тоже не то что бы новичок. Ему порой достаточно ощутить лишь эмоциональный фон… а сейчас он в нем буквально утопает. Но ни страхом, ни тьмой его не смутить, - поцелуй, дрогнув улыбкой, касается маленького ушка.
Ведь он сам – страх, тьма и отчаяние, что скрываются под безмятежным шелестом весенних цветов.
- Шинигами, - негромко выдыхает Кьёраку вслух, наконец-то нащупав корень всех зол и бед. – Это был один из наших.
Шинига-ами… реяцу смутно знакомая. Но – вот она, следами осталась на этой бронзовой коже, незримая, - под шелк дзюбана скользят ладони, по тонкой талии – он обнимает обеими ладонями, легко, не сжимая. Так ей не давали дышать, бедной кошке, - поглаживает, поднимаясь слегка выше, по затвердевшим ребрам к напряженной высокой груди.
- Теперь я знаю, что и где искать, - в ладонь бьется ее сердце. – Не стоит бояться, Бастет-тян, все позади. Теперь - уж точно, - как умел, он тянулся к ней, чтобы память вызывала как можно меньше неприятного и болезненного. Насколько получилось? – ну, ей виднее. Мягкий поцелуй за ушком, под выдох. На лбу незаметно выступил пот – усилий потребовалось немало. Еще и барьер пришлось поддерживать, так что сейчас… неплохо бы и чего подкрепляющего силы глотнуть. А там уже станет видно, что, как и куда.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-03-21 08:04:35)

+1

20

Тяжёлый вдох, вздрагивающие плечи. От остатков сна, что продолжают убедительно мелькать перед глазами. Все смешалось, превратилось в единую обеспокоенную массу, за которой чудится намерение самого страшного врага. Ещё несколько тяжёлых протяжных выдохов и немного отпускает. Но лишь немного, чтобы можно было услышать тихий шепот возле себя.  В очередной раз выдохнуть, пытаясь урезонить учащенный пульс, и согласно кивнуть. "Нужно успокоиться" А сердце внутри тудум-тудум, возмущённо и непокорно, отбивает свой бешеный ритм, требуя не останавливаться. Хотела было сбежать по привычке, или обратиться в кошку, но, привлекшие к себе чужие руки не позволили этого сделать. Закрыв глаза, послушно, утопаю в объятиях, прижимаясь спиной к его горячему телу. Так и правда спокойнее, и, получается расслабиться, когда мягкие тени начинают кружить вокруг, касаются своими прохладными очертаниями, проникают в мысли.
   Я не сопротивляюсь, наоборот, раскрываюсь на встречу. Пускай, сама бы сделала немного иначе... Но, Кьёраку видней. Я лишь могу поддаться течению, раствориться в потоках воспоминаний,  постепенно успокаиваясь и переставая бредить наяву. Но, даже не смотря на это, иногда вздрагивают веки и брови сосредоточенно стремятся к переносице, в какие-то доли секунд. Повествуя о переживаниях и боли, которые пару раз вырываются в виде не сильного стремления вырваться из надёжных крепких объятий.
   Как угасающий огонь, окружённый водой, не кусаясь, попыталась перейти границу водной глади, но, встретив сопротивление, отступилась. Затихла, сохраняя то тепло, что оставалось, теснее прижавшись к чужой груди. Едва заметно выдохнула, и расслабилась, мимолётно потеревшись головой о мужское плечо, как это делают кошки, ластясь, к людям. В поисках защиты и тепла. Не надеясь особо на что-то взамен.
   Когда все закончилось, стало теплее и спокойнее, тонкими пальчиками проведя по, обнимающим меня, рукам, улыбнулась. Накрыв своими маленькими ладонями мужские запястья, прижалась крепче. Чувствую себя такой маленькой и хрупкой, утопая в объятиях Сюнсуя, что и думать о чем-то другом невозможно, кроме его тихого дыхания, которое столь приятно раздается над ухом. Изловчившись, всё-таки сумела достать губами до его щеки, оставив теплый нежный поцелуй и после вернулась в прежнее состояние, прикрывая глаза. Потому что, сосредоточившись, можно увидеть всполохи энергий, что окружают все живое. Изучая, дотрагиваясь до пространства, можно понять, из чего состоит этот мир. И меня не пугают темные тени, что охраняют границу комнаты, возможно, потому что понимаю, кем они вызваны. И отчасти от того, что в них не чувствуется агрессия и не мелькают очертания алых глаз. А закончив с оценкой окружающей атмосферы, я решила акцентировать внимание на том, кто меня обнимает в данный момент. После произошедшего прочтения мыслей, не удивительно, если мужчина ослаб. Не обычного человека он пытался прочесть под покровом теней, ненавязчиво сливаясь с чужой энергией.
   Теплым огоньком разгоревшись, сильнее сжимаю руки Кьёраку, чтобы согреть его своим теплом, отдавая ту энергию, что циркулирует внутри меня подобно разбушевавшемуся урагану. Только вот, он не разрушает, а созидает, обволакивая своими стремительными потоками. От этого может возникнуть чувство парения и лёгкого головокружения, что не вызывает дискомфорта. Теплое, живое, ласковое и совсем не опасное. Потому что, Сюнсуй не тот, кого я хотела бы опалить обжигающим пламенем. И в подтверждение этого, аккуратно оборачиваюсь, чтобы подарить своему спасителю поцелуй. Взять в плен своих нежных ладоней чужое лицо, поцеловать снова, уже полностью обращаясь к нему всем телом. Трепетно, практически невесомо, бабочкой скользя в его объятиях, принося с собой жар солнца и пустыни. Не угасающее пламя, способное и готовое согреть любого, кто вызвал доверие.
- Я боюсь совершенно другого, Сюнсуй, - на мгновение, отстранившись, прошептала несколько слов, обдав губы его горячим дыханием, и после возвращаясь к своему прежнему занятию. Однако через пару мгновений, всё-таки завершила мысль, пускай, и не испытывая на то какого-либо желания.
- Я не хочу скрещивать клинки с врагом, чьи алые глаза преследуют меня уже много столетий. И от этого меня пугают мгновения беспомощности, в которые я наиболее всего уязвима, - краткое объяснение, новый поцелуй, и, не сильно толкнув мужчину ладонью в грудь, заставляю того упасть обратно на футон, чтобы удобно лечь с верху и коснуться губами ложбинки возле ключицы.
- Будь осторожен, - задумавшись, касаюсь кончиками пальцев груди мужчины, провожу тонкую линию, продолжая согревать нас двоих золотистой энергией, - опаснее всего те шинигами, боги, люди и существа, которые имели возможность быть подле тебя в прошлом. У них появляется один неприятный козырь - они знают о тебе больше, а значит, могут ударить больнее.
   Знаю, Кьёраку, наверняка, не нуждался в моем совете, прозвучавшим в пространстве интригой или тайным заговором. Просто, прошлое эхом отозвалось в мыслях, и я не смогла сдержать своих слов, которые тут же волнением прошлись по струнам души. Приподнявшись на руках, оставляю поцелуй на губах Сюнсуя и ласково касаюсь левой рукой его щеки, облокотившись правой ладонью о футон.  Нежно пробежавшись кончиками пальцев по его губам, грустно улыбаюсь, и ложусь на плечо. Так хорошо.
- Я тебе верю.

+1

21

И пускай происходящее, столь похожее на сон, не заканчивается, - Кьёраку чуть заметно улыбается потянувшимся к нему губам, отвечая жадно, но бережно, в темные волосы Бастет-тян зарываясь ладонью. Выпускать ее не хочется, тем более, когда вот так вот ближе прижимается, и он уже готов принять ее почти томный выдох за сигнал к новым любовным утехам… но вместо этого тело заливает стремительным солнечным теплом. Столь резко и столь хорошо, что пошевелиться невозможно – да и не хочется. Даже дыхание замирает – и потому только блаженная улыбка застывает на лице, прячется под полуприкрытыми веками.
Слуха касается нежное дыхание, что кажется в первое мгновение слишком частым, но… если Бастет-тян уверена в том, что делает, то нет причин для беспокойства. Барьер пока держится, - беглый взгляд на потолок, да и лучи ее силы касаются больше не потоком. Скорее, мягкими теплыми лапками, совершенно кошачьими. Но, когда ее голос касается слуха – мелодичный, но встревоженный, Кьёраку открывает глаза.
Как же хороша она, своей диковатой, непривычной ему, чужой красотой. Он почти что не слушает, но согласно вздрагивает веками - дескать, да, я тебя понимаю, - и тут уже, хочет он того или нет, но словам ее внимает.
- Выходит, эти алые глаза когда-то смотрели на тебя иначе, Бастет-тян, так? - надо же, не ожидал даже, что прилечь сейчас окажется настолько приятно, и, более того – необходимо. Выдох поглубже, словно выгоняющий темные воспоминания и думы из себя – ведь неизбежно, безо всяких сомнений – проникли в духовную силу, пометили ее. Но это ничего – окажутся поглощены тенями более терпеливыми и… жадными?
Скорее, азартными. И привыкшими созерцать.
Обволакивающий золотой свет становится сейчас поистине, подобен солнцу – или нагревшемуся на солнце меду. Как и губы, что целуют столь ласково, как и гибкое тело, что льнет ближе, без оглядки или стеснения. Между ними по-прежнему нет ничего, кроме собственного жара. И доверия – но это не странно, но всего лишь естественно, как влечение меж мужчиной и женщиной.
Ведь пускай и принадлежат они к разным мирам, но оба знают толк в вине, удовольствиях, и любви? Иногда этого достаточно. Иногда хватает одной-единственной сакадзуки доверия, выпитой на двоих, как сейчас – незачем упиваться им, незачем пить все до дна – похмелье, увы, может оказаться слишком горьким. И таким вот красноглазым призраком из прошлого еще станет преследовать, ох, нехорошо, - он поглаживает вдруг запечалившуюся кошку по волосам, по шее, любуясь точеными скулами, длинными бархатными ресницами, что задевают по груди, когда она моргает, и поневоле размышляет о своем. Но снова улыбается, особенно, когда пахнущие медом пальцы задевают по небритому подбородку, дотрагиваются до губ.
- Но ведь это одинаково для обоих, правда? – пальцы зарываются в рассыпавшиеся теплой волной темные волосы. – Ты тоже знаешь больше о нем, - «но только тебе решать, как воспользоваться этим знанием» - это произносить незачем. Бастет-тян все понимает сама, и к тому же, она все уже сказала – она не желает сражения.
Что же, у женщин, как и у кошек, на все есть свои причины. Ему же остается только уважать их, и ждать, когда она – возможно – пожелает приоткрыть завесу тайны над тем, кто же все-таки преследует ее уже столь много времени.
Но ее короткое откровение, негромким нежным выдохом произнесенное, заставляет отвлечься, и сердце приятно вздрагивает, словно облитое патокой.
- Спа-асибо, Бастет-тян, - костяшки ее пальцев прохладные, когда Кьёраку прикасается к ним губами. Он более чем польщен – такое доверие драгоценно, ведь оно не требует ничего взамен. Оно почти случайно и совершенно добровольно. И похоже сейчас на бабочку, доверчиво севшую на ладонь.
- Я позабочусь о твоем доверии, - ласково и вполголоса произносит он, бесконечно нежно касаясь теплого виска, путаясь пальцами в длинных волосах. Запах жасмина и меда вновь окутывает, заставляет размышлять о чем угодно, но только не о темноте и скрывающихся в ней врагах.
- Значит, это не самая большая неожиданность из тех, что могли произойти с тобой, - он не задает вопрос – рассуждает вслух, поглаживая гибкую спину, задерживая руку на талии Бастет-тян. Фантомные ощущения еще оставлялись на ней, словно путы, пленом дорогого шелкового оби, - Кьёраку смаргивает, затем едва заметно хмурится.
Некто, воспользовавшийся силами шинигами для поимки этой очаровательной кошки? Некто из ее прошлого? – жаль, но пока у него больше вопросов, чем реальных ответов.
И теперь над его рукой все-таки возникает бабочка, тихо звеня крылышками. Садится на палец, щекоча его лапками, и рубиновая кайма на черном бархате крылышек кажется каплями крови.
Доклад группы, исследовавшей храм… Кьёраку открывает глаза, слегка шевелит пальцем – бабочка слетает с него, упорхнув затем куда-то под потолок, а затем истаяв в тенях.
«Не беспокоить меня», - он уверен, что его прелестная фукутайчо отправила адскую бабочку буквально назло ему, дабы не смел отлынивать от столь важного дела, как исследование неизвестного доселе храма… но ее капитан, само собой, всегда поступает по-своему.

+1

22

Вопрос, прозвучавший неоднозначно, вызывает на моих губах улыбку. Грустную, немного задумчивую, так как я пытаюсь воссоздать начало наших с Сетом взаимоотношений. Надеюсь найти в воспоминаниях что-нибудь хорошее, но мне это не удается, да и вряд ли, когда-нибудь удастся. Ибо подобных моментов и не было в нашей жизни.
- Он, великий Ра,
Поражает злотворящего змея,
Разрубает позвоночник его,
И огонь пожирает его, - так сказано в книге мертвых. Однако есть у этой истории и предисловие. Каждую ночь я выходила на Нижний Нил в подземном царстве и побеждала Апофиса, который желал ввергнуть мир в хаос, и сожрать отца. Так было до тех пор, пока не появился Сет. Отец сразу выделил его среди прочих богов, и однажды отправил вместо меня на битву с Апофисом. Не сказала бы, что я была против, но с тех самых пор, Ра разрывался между нами
, - на этом моменте я тяжело вздохнула. Поменялось бы что-нибудь, реши отец оставить все, как есть? Вряд ли, Сет всегда жаждал власти и признания, не будь шанса оказаться ближе к Ра через Апофиса, придумал бы иной способ найти свое место под боком верховного бога. Интриги, направленные на господство? Стары, как мир, если не древнее. Здесь никого не удивить подобными закулисными историями.
- Отца испугало то, что Сет хочет занять его место и увидел в его ночных сражениях намеки на союз с вечным врагом. Взяв на себя обязанности еженочной борьбы с Хаосом, он наказал нам тренироваться и скрещивать клинки, в попытках узнать, кто лучше, сильнее и достойнее всего нести вахту в мире мертвых. Я делала это играючи, и потому, что приказ исходил от Ра. Я не стремилась вновь убивать гигантское чудовище, и не хотела занимать почетное место возле отца. Так как не являюсь любителем подобных развлечений и с радостью бы отдала пальму первенства названному брату. Сет же, напротив, изначально видел во мне угрозу своему положению и битвы наши стали приобретать более неприязненный характер. Я всегда сражаюсь честно, а вот он часто использует грязные приемы. Только так он мог периодически одержать верх - я быстро адаптировалась под его уловки, и это меня злило, схватки были яростными. А потом, потом я ушла в добровольное изгнание, из-за решений отца, прочих богов и ситуации в родных краях, - я говорила и говорила, пытаясь быть краткой, опуская маловажные детали. Кратко, по делу, впервые вслух, и кому-то, кроме себя.
- Мне кажется, мой рассказ может усыпить даже мертвого, - я ухмыльнулась, попытавшись отшутиться. Мне кажется, что подробности моей жизни крайне сумбурны, даже в сжатом виде.
- Алые глаза никогда не смотрели на меня иначе, Сюнсуй. Они хотели убрать меня с дороги, а сейчас хотят убить, потому что, добровольно, я не вернусь домой. А, оказавшись в подземном мире, сложно будет выбраться наверх, но вполне реально. Итого, двух зайцев одним ударом: вернуть пропажу и захватить власть, когда Ра ослабит бдительность, - на последнем мой тон стал более строгим и серьезным. Я была зла на всю эту нелепую ситуацию, в которой не хотела участвовать, но была вынуждена. Во мне бушевали эмоции, глаза яростно сверкали, но дальше этого не заходило, я оставалась внутри спокойной. Положив голову обратно на плечо мужчины, прикрываю глаза от наслаждения, которое испытываю, когда он поглаживает мои волосы, зарывается в них пальцами. Даже ласково ноготками провела по его коже, от удовольствия, попутно успокаиваясь.
- Это было бы одинаковым, используй мы похожие методы, - уже затихающим шепотом. Я пригрелась, согрелась и мне хорошо, вновь прикрыв глаза, ощущаю себя на парящем облаке. Или же самим облаком, которое нежно обнимает Кьёраку. Потершись щекой о его грудь, легко выдохнула, отпуская воспоминания, и сказала то, что хотелось произнести вслух, отдавая безвозмездно и искреннее. Благодарность и забота о доверии? Я улыбнулась, благодарно и задумчиво, прекрасно понимая, что эти слова не являются пустым звуком. Но, и, не надеясь на что-то сверх того, что уже есть в моих руках, ибо знаю, как скоротечны повороты судьбы.
- Я думала, что пропала, - честный ответ, который теряется на фоне прикосновений в районе талии. Я вздрагиваю, но не вскакиваю с места. Прикрываю глаза, притаиваясь, подобно дикому зверьку. Касаюсь губами разгоряченной кожи, нежно кусаю, отвлекая на себя внимание. Игриво прогуливаюсь пальцами по мужской груди, вытягивая руку, как будто украдкой желая что-то подцепить. После подтягиваюсь и телом, плавно скользнув в объятиях, очертив дорожку из горячих поцелуев до аккуратного изгиба плеча, подразнила, лёгким касанием губ участок, под которым проходит сонная артерия и добралась до губ. Быстро отогнав от себя грустные мысли, вернулась к более приятным моментам в текущей реальности. Улыбнулась.
- Ты удивителен,- едва отстранившись, задумалась на секунду и, закусила, нижнюю губу, широко улыбаясь. Хотелось бы сказать ещё больше, но, мне это кажется лишним. Чрезмерно расхваливая кого-то, мы рискуем обесценить те мгновения, что делают взаимоотношения уникальными. Наклонившись, якобы, для нового поцелуя, зависаю на полпути, и отвлекаюсь, чтобы опустить взор. Тень улыбки еще играет на моих губах, взгляд возвращается к глазам мужчины. Кончиками пальцев левой руки провожу по границе каштановых волос, с толикой восхищения всматриваясь в черты мужественного лица. Не просто удивителен - бесподобен и прекрасен, настолько, насколько может быть привлекателен мужчина. Настоящий мужчина.
- И тебе не за что благодарить меня,- и то правда.

+1

23

«И думал, и смотрел», - волнуется под накрывшей его ладонью сердце, вздымается теплой бронзой грудь, вместе с бьющимся сердцем, - Кьёраку вперед подается, целуя шею Бастет-тян, взволнованно трепещущую пульсом. Вряд ли он ошибается касательно того, кого она назвала Сетом. Противостояние придает чувствам пикантную горечь, порой – жгучую пряность. А может быть, эта богиня, сама того не заметив, отвергла его, вот он обиду и затаил – почему нет? боги очень часто ведут себя как люди  боги смерти как точно.
Божества в принципе – отражение воли, чувств, и поступков людей. Чему тут удивляться? – «может быть, мы существуем лишь потому, что нас придумали люди».
И в этом нет ничего обидного. В конце концов, если Кьёраку кто-то придумал, то придумал крайне удачно. Не всем так повезло, - пальцы пробегают по мягким волосам Бастет-тян, по плечам ее, ласкают, поглаживая. История ее не то что бы стара как мир, но также и предельно понятна.
- Отнюдь, - ласковым шепотом усмехается Кьёраку чуть ниже маленького изящного ушка, - история весьма поучительная, - ему понятны и роли, и причины. Бастет-тян создает угрозу, и потому Сет, или его присные – а руки у того божества, как он уже сумел убедиться, длинные – используют даже такие методы.
«Н-да, ситуация», - неудобно думать о таком сейчас, право. К тому же, его собственная причастность тут тоже может иметь место – однажды соприкоснувшись с Бастет-тян, он оставил на ней свой след, отпечаток своего мира. Это неизбежно – любая встреча оставляет отпечаток, даже если двое и глазами-то не встретились.
«Совпадение?» - то, что она явилась в Киото, и там оказалась похищена, а он, Кьёраку, оказался там в столь нужное и удобное время? – улыбка становится чуть мягче – и с пониманием.
Что же, если ему – им – ворожат еще какие-то боги, то он, определенно, не против.
А еще определенно не против этих пальчиков, скользящих по телу, этих ласковых укусов, от которых огонь проносится по телу, и горячих губ, таких соблазнительных и мягких.
- Для богини нельзя быть другим. Невозможно, - полушутя-полусерьезно отвечает он, садясь на футоне, накрывая задержавшуюся на скуле ладонь Бастет-тян своей. В тонком запястье бьется пульс, часто и деловито, маленьким молоточком ударяет по губам, когда он касается ямки поцелуем. Гибкие бедра горячо распахиваются навстречу, за талию обвивают стройные ноги, и, проклятье, определенно есть за что благодарить.
- Есть за что, - жарко, но объятий не разомкнуть. – Есть за что, моя богиня, - хотя бы на мгновение – моя.
Бронзовокожая кошка, одарившая его своей милостью столь щедро – и дело даже вовсе не в том, что они делят постель. Дело в связи, в отметках друг на друге, что и явные, и скрытые. Это не просто любовные утехи, прикосновения, или же даже просто разговоры или взгляды – это связь между мирами. Даже если она существует только лишь между двумя – неважно, боги ли это, или обычные люди.
Есть что-то, что всех уравнивает. Непостижимое, не имеющее ни определения, ни имени – оно зыбко и непостоянно, переменчиво, как… женское сердце.
Бастет-тян вскоре вновь придется отправляться в свое путешествие. Спасаться от преследователя ли, или же познавать что-то новое, учиться и обучать, встречать других людей, одаривать других – и мужчин, и женщин, своим драгоценным сиянием. И не задерживаться нигде дольше, чем хочет того сама.
Ведь она – кошка.

+1


Вы здесь » uniROLE » X-Files » Зыбкое сердце её


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно