- Постельный режим это когда ты лежишь на кровати и не встаёшь, а не когда раз за день даёшь себе слабину и отлеживаешься, - Ангела по-доброму оттянула уголок губ, взбивая на больничной койке подушку. Откладывает планшет на прикроватную тумбу, храня на лице всю ту же непроницаемую улыбку, будто бы все хорошо. Будто бы все наладится. Минута молчания повисает в больничной палате, когда Ангела поворачивается и глядит на матёрого и старого солдата, который больше похож на кота, ввязавшегося в потасовку. Рассеченное лицо, тем не менее уже чистое, промытое от крови и зашитое, белый бинт, закрывающий правый глаз - Ангела прекрасно знает, что под ним: уродливая сетка из шрамов и пустая глазница, ведь ни она, ни её ассистенты не смогли спасти солдату глаз. То, что он выжил, вообще чудо, учитывая практически полное отсутствие оборудования и чересчур самонадеянную операцию на старом столе. Но Ангела бы не дала просто так умереть человеку просто из-за того, что в руках у неё не привычный скальпель, а пролежавший на базе не один год.
И все же, доктор Циглер краем сознания понимала: если оборудование так и не довезут, ему недолго осталось. Учитывая тот факт, что у пациента поднялась температура, не больше пары суток. Может, неделя. Смотря как яростно она и её коллеги будут бороться за жизнь. Безусловно, Циглер будет травить его печень обезболивающими и антибиотиками до крайней степени. Будет тянуть до последнего, удерживая несчастного мужчину на своих тонких руках, чтобы оставить его живым.
Она его хорошо знала: у него прекрасная жена и прелестная кудрявая дочка.
- Ты же хочешь поскорее поправиться, так? - доктор аккуратно нажимает на могучие плечи, заставляя коснуться каштановой макушкой свежих и взбитых подушек, присев на край кровати, - тогда тебе придётся выполнять мои указания, как указания твоего лечащего врача, - Ангела потянулась к металлической тележке, натягивая на руки стерильные и чистые перчатки, - нужно поставить капельницу, - Циглер такого ответа даже не ожидала, но мужчина молча вытянул ей руку и даже не противился, только несколько раз повёл пальцами, прежде чем женщина без лишних движений затянула на плече жгут. Бегло продезинфицировав место, где игла должна будет войти под кожу, доктор легкими и осторожными движениями вводит катетер, с ювелирной точностью попадая в вену, из-за чего под пальцем, зажатым ниже места укола, образуется характерный провал. Кивок самой себе - будто бы это может приободрить и успокоить пациента, но вся процедура длится не так долго, а за терпение Ангела одаривает мужчину благодарной и солнечной улыбкой.
- Вот так, - складывает вскрытые ранее мешки с капельницы на ту же тележку и отходит помыть руки, доверительно объясняя, что же пациенту прокапывают: - это глюкоза, жизненно необходима из-за твоего обезвоживания и чтобы хотя бы немного придать тебе сил. Удивительно, что ты с такой температурой ещё на ногах держишься, - Ангела тщательно вымывает руки, выбрасывая одноразовые перчатки в мусорное ведро, с усердием оттирая каждый палец, запястье и предплечье. Промакивает руки бумажным полотенцем. Мужчина ей что-то отвечает и даже пытается улыбнуться, из-за чего Циглер только ободряюще кивает: хорошее настроение это точно первый шаг к выздоровлению, все должно быть, просто обязано быть хорошо, - совсем скоро должны привезти недостающее оборудование, и мы несомненно вытянем тебя, Джозеф, - пальцы касаются сенсорного выключателя, из-за чего в палата погружается в мягкий полумрак, а лампы на потолке перестают глухо гудеть, - а пока отдыхай. Дверь за спиной Ангелы Циглер закрывается с тихим щелчком, когда на коммуникатор приходит входящее сообщение о срочном совещании: женщина даже с трудом сдерживает себя, чтобы не выругаться вслух, но только раздраженно сдувает с глаз белокурый локон, в темпе вальса подлетев к стойке с роботизированной медсестрой. Здесь её звали Мартой, а она и не была особенно против.
- В третьей палате через три часа нужно будет сменить капельницу, а ещё попробуйте покормить его. Последней инъекции должно хватить до вечера, потом нужно поставить новую. И попроси кого-то сделать перевязку, я хотела бы сама оценить масштаб трагедии, но судя по всему, весь мой вечер будет забит в операционной, - размашисто Циглер оставляет собственные инициалы и подпись на напечатанном отчете, предварительно пробежавшись по нему глазами и одними губами вычленяя самое важное. Из-за отсутствия оборудования они не могли даже анализы сделать здесь, на месте, из-за чего биохимию приходилось возить в город в ближайший госпиталь. Бесила и выводила из себя эта беспомощность, - и, Марта, - глядя на голографическое окно-расписание врачей, Циглер закусила щёку, - скорее всего плановую операцию в шесть вечера придётся переносить на завтра, я сомневаюсь, что сегодня оборудование довезут, - она могла зашивать раны под местной анестезией, делать несложные операции под ней же, но отсутствие даже банального  аппарата сердечно-дыхательного мониторинга, - а без этого устраивать пересадки органов и вводить человека в общий наркоз простое самоубийство, - сильно связывало руки. А рисковать чужими жизнями Ангела готова не была: дотянем, обязательно дотянем. Часы на запястье призывно проинформировали об очередном сообщении, и Ангела простонала в голос: ничерта не успевает с этими проклятыми совещаниями. И пришлось же сорваться с места, пока сердце отчетливо барабанило в груди дробью, надеясь, что оборудование все же довезли сегодня. Тогда и Джейк получит своё, и Джозефа обязательно вытянем...
- Это какая-то шутка? - Ангела не ожидала такого и едва ли не поперхнулась от своего возмущения, - нет, вы надо мной издеваетесь? Вы над ними издеваетесь? Вы правда стоите и сейчас мне в лицо говорите, что потеряли поезд, на котором везли наше оборудование? Что вы недостаточно защитили наше оборудование? - Ангела могла бы сейчас просто разрыдаться от досады, но крепко держала себя в руках, лишая руководство счастья смотреть на её отчаяние и гнев, - У меня полный госпиталь людей, которые не могут дождаться плановых операций, а если привезут кого-то со срочным? Вывозите отсюда всех, кто ждёт операцию, они её не дождутся, а если продолжат ждать, то только подпишут себе смертный приговор. У Циглер в голове это просто не укладывалось. Спонсоры ясно дали понять, что такой аттракцион невиданной щедрости это разовая акция. Которая не повторится из-за слишком дорогостоящего оборудования, которое везли сюда из Цюриха со всеми вытекающими проблемами на границах-таможнях, а сейчас ещё и это. Женщина запустила ладонь в волосы.
Её, кажется, отправили на вынужденный выходной, но только после того, как выслушали все, что она думает в их сторону во всех красках и со своей нецензурной бранью на немецком, чего Ангела себе позволяла далеко не каждый день. Она шла в жилой отсек раздраженная и нервная, злая, как фурия, испепеляя взглядом любого, кто вообще попадался на глаза. Решение в голову пришло внезапно и никто его намеренно не звал: Ангела решительно взяла билеты на следующий же поезд в Альбукерке, откуда должен был идти состав, из Прескотта, с трудом решившись перевозить Валькирию. Все же с ней у Циглер куда больше шансов на выживание, если поезд совершил вынужденную остановку, чем в гражданском. И все бы могло пройти хорошо, Ангела доехала бы до Альбукерке без приключений и сомнительных личностей с ней в одном купе, если бы не пересадка в Уильямсе, поезд перестраивался на другие силовые рельсы и далее должен ехать через Финикс, делая гигантский крюк, а оттого затягивая пребывание Ангелы в палящей пустыне в этой консервной банке. Какие-то ремонтные работы на путях: разве о таком не должны предупреждать при продаже билетов? Накидывать цену?
Сердце невольно сжалось, когда ноги коснулись перрона одинокой станции в Уильямсе, а взгляд вперился в висящее объявление на кирпичной стене. Изображение невольно подрагивало из-за плохой связи в далеком от нормальной цивилизации места и из-за непостоянного сигнала, но Ангела едва ли сдержала свое фирменное «Ох», когда в голове все вдруг приобрело вид сложенного паззла. «Живой или мёртвой, Элизабет Каледония Эш», а с изображения на Циглер смотрела злыми алыми глазами женщина, во взгляде которой читалось только одно желание: разорвать всем глотку к чертям собачьим. Ангеле... были непонятны мотивы таких людей, непонятна природа возникновения той жестокости и бесчеловечности, но сейчас Циглер начинала понимать, куда пропало оборудование. Или в процессе пропадания. И как бы ей хотелось сделать ошибку и прийти к выводу, что поезд просто сошёл с путей, или ещё чего, но только не сталкиваться нос к носу с грозой Аризоны и с той, от чьего имени дрожь пробегалась вдоль позвоночника.
Не ошиблась.
Ангела шла достаточно долго, изредка прерываясь на кратковременный полёт, когда этого позволяли отвесные скалы, идущие вдоль вполне себе целых путей. Она увидела вставший поезд издалека, точно так же, как и увидела обваленный мост, вниз по которому свисал остаток хвоста. Он стоял, обдутый пылью и наждачным песком пустыни, от которого уже даже Ангела начинала кашлять. Ей дорогого стоит пробраться в голову поезда, чтобы увидеть простреленные человеческие лица и нервно сглотнуть: пустые глазницы вперили испуганный взгляд прямо перед собой, а выстрел прошёл сквозь висок. Красивый, точный выстрел. Ангела прочистила горло, откашлявшись в кулак. Пульс замерять было бесполезно: стойкий трупный запах будто бы давал это понять. И единственное, на что оставалось надеяться женщине, что их смерть была быстрой и лёгкой. Несмотря на стоящий смрад, Циглер подавила мерзкий рвотный позыв, закрыв обоим людям глаза в кабине машиниста. Отделавшись от шока, Ангела затихла, развернувшись на сцеплении между вагонами, тихо сделав шаг вниз: кружевное облачко пустынной пыли поднялось и тут же плавно осело на белоснежные носки сапог. Голоса?.. И тяжелый кашель. Ангела подобралась всем телом, вскинув голову вверх, снова к вагону, прежде чем шагнуть на почти касающиеся путей ступени.
Ей было трудно сдержаться, когда перед её глазами оказался человек, живой, дышащий человек, смотрящий на неё с таким звериным страхом, что на мгновение Ангеле кажется, будто бы за её спиной кто-то стоит. Она прикладывает палец к губам, приподняв вторую руку вверх раскрытой ладонью в беззащитном жесте, предварительно положив кадуцей на пол.
- Я хочу помочь, - полушепотом, стараясь не дрожать голосом, а говорить чётко и уверенно, произносит Циглер, сделав осторожный шаг вперёд, - я вра.. - договорить Ангела не успевает, из-за того, что у единственного живого человека здесь закатываются глаза, а сам он буквально стекает по стенке купе вниз. Циглер точно знает эти симптомы, не один раз вытаскивала с того света. Время идёт на секунды, но когда Ангела падает перед мужчиной на колени, стягивая его со стены в горизонтальное положение, он уже не в сознании. Из видимых повреждений только простреленное колено, вывернутое абсолютно неестественно. Неужели внутреннее кровотечение? Циглер силилась отогнать назойливую мысль о том, что она не вытянет его здесь одна, если все дело действительно во внутреннем кровотечении. Руки Ангелы действуют фактически сами, без мозговых импульсов, нащупывают и подносят к глазам ампулу, - адреналин, -  пока вторая ладонь нащупывает пульс на шее. Его нету. Сглатывает. Теперь у неё руки обе руки свободны, чтобы набрать в шприц полупрозрачную жидкость. А затем рывком ввести внутримышечно. У Ангелы нет никаких лишних секунд, чтобы предпринимать другие действия, нет оборудования, есть только свои золотые руки. Она быстрыми пальцами освобождает горло от рубашки, сильными руками разорвав её по линии узких пуговиц. Синеет лицо, дыхание прекращается.
Встаёт на колени, складывая на груди руки, считает про себя, едва ли шевеля сухими обветренными губами. Три-четыре-пять...
- Давай же! - пятнадцать-шестнадцать, - давай! - двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Ангеле некогда доставать проклятый бинт или марлю, она просто раскрывает синие и холодные губы, вдохнув в рот воздух. И второй раз. У неё есть ещё три минуты, обязательно успеет, запустит это проклятое сердце. Возможно, эти люди, что ограбили поезд, будут человечнее.

Ангела чувствовала, как сквозь пальцы ускользает надежда, пока она буквально вдалбливает руки в грудь: ритмично, с четкой расстановкой и периодом, будто бы делает это каждый день вместо утренней гимнастики. Она готова была прямо сейчас сесть, подпереть стенку спиной и разрыдаться от бессилия, но только крепко, до скрипа сжала зубы, в очередной раз склоняясь над посиневшими губами, чтобы втолкнуть в сжимающиеся легкие воздух. Где-то на самом краю сознания Ангела Циглер помнила ребят, которых выходила после контузии и клинической смерти: она учила их заново ходить, говорить и держать ложку, не говоря о том, что порядка недели они все пролежали в реанимации, куда даже родственников не всегда впускали. Что она может сделать здесь? Ровным счётом ни-че-го.
Женщина чувствовала, как начинают неметь от боли плечи, когда каждый толчок давался ей с таким колоссальным трудом, что пшеничные волосы поприлипали ко лбу от липкого и солёного пота, заливавшего глаза. Чего она от себя ждала? Внезапного прилива сил? Это взрослый мужчина, сердце которого спрятано под такой реберной коробкой, что достанет его только нормальный дефибриллятор. Непрямой массаж сердца на протяжении уже двух минут без перерывов - это должно было помочь, просто обязано было, иначе Ангела просто вырвет из головы все волосы. И останется здесь, разбитая, униженная, абсолютно сломленная ускользнувшей из рук жизнью.
- Очень мило, - Ангела с трудом заставляет себя не подорваться от мужчины испуганным оленёнком, но все же оборачивается, вперив взгляд больших и влажных синих глаз в дуло винтовки, замерев от ужаса и лопающейся пустоты внутри. Это конец. Конец. Она не только его не вытащит, но и сама получит пулю в лоб от бессердечной преступницы, плакаты с лицом которой развешены на каждом доме в Аризоне. Ангела не сводит взгляда с дула оружия, медленно отнимая руки от остывающей груди, - где-то перекатывается пустой шприц из-под адреналина, который женщина вколола безнадёжно умирающему человеку, - чтобы поднять их в безоружном жесте, - Руки можешь не поднимать, - хищная усмешка на ярко-красных губах ясно даёт понять, кто тут охотник, а кто добыча.
- Пожалуйста... - начинает Ангела, но договорить ей не дают. Женщина судорожно сглатывает ком в горле, который встал там настоящей костью, растерянно поглядывая на часы. Время ускользало, а Ангела ничего сделать не могла. Только дёрнется - её нашпигуют свинцом и даже не посмотрят на красный крест на предплечье, а в этой пустыне её явно никогда не найдут. А если и найдут, то опознают только по Валькирии, если Мертвецы не додумаются её... снять и растащить на сувениры. Ни на один вопрос Эш Ангела не отвечает, только смотрит умоляющим взглядом. Она могла бы начать клясться, что расскажет всё, если Эш даст ей спасти этого человека. Может, у королевы преступности Дикого Запада все же что-то дрогнет в сердце?
Ангелу будто бы сковал страх и ужас, она даже не предприняла попытки вырвать из рук противницы винтовку или собственный бластер, хотя имела достаточную военную подготовку, чтобы это провернуть. Просто порывисто считает секунды в голове до рубикона - пяти минут после клинической смерти, после чего уже ничего нельзя будет сделать. Грубые и неприятные процессы в теле начнут разъедать ткани мозга, лёгких, сердца. Это - конец. Голос женщины звучит совсем близко, из-за чего Ангела даже дёргается, тяжело задышав: грудь при этом характерно часто вздымается, а золотые крылья за спиной ходят ходуном, нервно покачиваясь. На вопрос медленно кивает, ведь рядом с хищниками нельзя делать резких движений, это только провоцирует к броску. А следующее предложение даёт силы её сердцу защемленно забиться в узкой грудной клетке, снова разгоняя похолодевшую в жилах кровь. Такие моменты заставляют так или иначе поверить в то, что даже у самых отпетых преступников осталась капля человечности.
- Спасибо, - буквально выдыхает Ангела одними губами, одним движением упав перед мужчиной на колени. Меньше минуты... но женщина тут же снова складывает руки крест-накрест, из последних сил пытаясь запустить замершее сердце. На двадцать пятом сквозь плотно сжатые до этого момента губы вырывается тяжелый стон, разрывающий горло и легкие, а потрескавшиеся губы сильно болят под влажным кончиком языка. Ангела без надежды пытается найти пульс под челюстью, прижимает пальцы так сильно, чтобы они почувствовали хотя бы маломальский шанс на возродившуюся жизнь. Все просто развалилось на уродливые осколки под её руками, когда она этими золотыми ладонями ничего сделать не смогла. Ангела сидит перед трупом ещё несколько секунд, прежде чем себе самой под нос прошептать время смерти - дань профессиональной привычки, хотя умерших на руках доктора Циглер не было уже достаточно давно. Напряженное лицо выдает только озабоченность и глубокую жалость. Ей бы хотелось сказать, как ей жаль, но терять пациента - всегда тяжело. Даже если от тебя зависела всего лишь одна процедура. Ангела с трудом встаёт на ноги, ей дорогого стоит снова взять себя в руки и вспомнить о пациентах, которые остались в Прескотт, которые ждали плановых переливаний, пересадок. Вспомнить и сжать кулаки. Одно время ей хочется выйти через окно, но куда она отсюда скроется? Плечи, будто бы подтверждая абсурдность этой идеи, отзываются протяжной ноющей болью, когда крылья привычно вздымаются от дыхания. Порой работать в Валькирии было очень тяжело, а стоит ещё учитывать, что Ангела проделала невероятно долгий путь. И во фляге теперь не имеет и капли воды. Пальцы, изначально только мазнув воздух рядом с кадуцеем, только спустя несколько секунд коснулись теплой поверхности. Под ними показались кровавые разводы на белоснежном посохе, а Ангела, серьёзно сдвинув брови, взглянула на собственные ладони: должно быть случайность, мелочи, но выглядит ужасно жутко.
В горло впивается жажда, надоедающая Ангеле назойливым звоночком в голове. Она бы все сейчас отдала за бутылку воды, за прохладную тень, но единственное, чем могла довольствоваться: пылью в глаза, жаром солнца в зените и медленно отказывающей системой охлаждения в костюме из-за адских температур. Испачканное в песке лицо заливает потом, волосы, обычно имеющие молочно-золотистый оттенок кажутся почти рыжими, почти не узнать.
Всё будто бы ломается, когда Ангела покидает вагон. Будто бы гигантский айсберг самоконтроля внутри Циглер идёт кривыми трещинами и распадается на уродливые куски, рушась в воду. Будто бы сама не своя, она смотрит на Элизабет, не сводя глаз.
Эш, кажется, не волнует абсолютно ничего. Ей хватает наглости усмехнуться, сняв шляпу. Как театрально, какая актриса, - раздраженно думает Циглер, сузив синие глаза. В одно мгновение Ангела хочет выцарапать с её лица эту улыбочку, чтобы она замолчала, а плечи от гнева прошлись мелкой дрожью. Сильные пальцы крепко сжали кадуцей, а Ангела позволила себе опереться на него, спускаясь из вагона.
- Люди умирают из-за твоей жажды наживы, - сморщилась доктор, сжимая зубы, когда плечи снова отозвались назойливой болью. И ведь болеть ещё несколько дней будут, как минимум, это Ангела знала не понаслышке, - кем ты себя возомнила?
Ангела не здоровается. Не с такими.
- Не зови меня так, - отрезала Ангела, цедя сквозь зубы и негромко закашлявшись от пыли, - Ты даже не отрицаешь, что у тебя есть что-то, что тебе не принадлежит. Просто торгуешься, - Циглер выругалась на своем чистом немецком в голове, тщательно подбирая слова так, чтобы не взбесить беловолосую женщину. Безоружной позволять себе такие выходки... так себе перспектива, - Слушай меня внимательно, Эш, - непривычно ледяной голос, который можно было услышать только когда Ангела Циглер была явно чем-то недовольна, причем настолько, что просто выходит из себя - осторожнее, сейчас из носа повалит густой, белый пар, - я послала координаты ФБР ещё на подходе к этому месту, сейчас они мчатся сюда на всех парах, - блеф чистой воды, но с лица Ангелы не сходит выражение истинной решимости, пропитанное гневом и клокочущей в груди яростью, - твоя жизнь - достаточно высокая цена для этого оборудования? - Циглер не помнит, когда в последний раз говорила таким тоном. Да и не хотела бы вспоминать, эта сторона медали Ангеле никогда не нравилась, а если Ангела и позволяла себе на кого-то нарычать, то потом её долго мучила совесть.
Женщина поджала губы, сглотнув сухой ком. Храбрилась и держалась прямо, будто бы вместо позвоночника - металлический стержень. И все равно выглядела жалко и глупо: ставить условия женщине с оружием, при этом будучи абсолютно невооруженной? Сомнительное бесстрашие.
Ангела вплотную приближается к преступнице, глядя ей прямо в алые глаза:
- Собирай своих отморозков и убирайся отсюда, пока живая.

Отредактировано Angela Ziegler (2019-03-05 22:32:25)

Будь Ангела сейчас в Цюрихе, наверняка бы выторговала бы себе ночное дежурство, чтобы провести половину ночи в курилке, судорожно скуривая сигарету за сигаретой. Чтобы отпустило, чтобы стало полегче, чтобы чувство вины, наконец, достало свои мерзкие когти из белокурых волос. Быть виноватой в чьей-то смерти это всегда тяжело. После рабочей поездки в Аризону, Циглер уже месяц не курила. Но сейчас, табачный запах заставляет её мимолётно застыть, глядя на дымящийся окурок, брошенный на пыльные силовые рельсы. Почему-то неприязнь к Эш проявляется даже здесь, в такой, казалось бы, мелочи, которая не должна трогать никого адекватного и нормально воспитанного. Но почему-то трогает Циглер. Зависть? Руки у Циглер зачесались, а она едва ли сдержала себя, чтобы не поискать в карманах, - которых заведомо в Валькирии не было, - сигарету. А эта идея здесь все равно обречена на провал.
Когда Ангеле в бок упирается дуло винтовки, женщина вздрагивает, но взгляда от лица Эш не отводит. Неужели Элизабет не понимает, что убийство Ангелы в Аризоне только приведёт к тому, что имя Эш прогремит на весь чёртов мир, ведь доктор Циглер находилась под защитой ООН. А ещё её очень напрягало, что эта... белобрысая девица позволяет себе такие наглые разглядывания, будто бы рассматривает породистую кобылу на аукционе. Пробежавшийся по спине холодок оставил после себя не самые лучшие ощущения, пока Ангела внимательно слушала негромкий голос. Эш говорила убедительно, но с самого начала, когда женщина коснулась темы «все умирают», Ангела поджала губы и отвела кадуцей назад. Элизабет могла бы звучать убедительно для кого угодно, но не для Циглер, которая вытаскивала с того света практически безнадёжных пациентов; не для Циглер, которая просто жила своей работой, чтобы дать людям шанс на жизнь, в то время, как такие, как Эш, просто считают людей расходным материалом. Одним больше, одним меньше - не обнищаем, спасём Землю от перенаселения, в конце концов, есть такое понятие, как естественный отбор. Что за животные инстинкты и повадки? На двое семьдесят шестой год, двадцать первый век, сколько можно скатываться до уровня средневековья?
- У этих троих была семья, - в голосе сквозит сталь и звенящее отчаяние, которое Циглер старается держать в узде и строгих вожжах, но у неё это откровенно не выходит. Крылья идут ходуном за спиной, а Ангелу просто начинает колотить.
- Да кто ты такая, чтобы решать кому жить, а кому умереть?! - могла бы выплюнуть Ангела этой женщине в лицо, могла бы вцепиться пальцами в её горло, могла бы... да что угодно могла бы, но ничего из этого не сделала. Только перехватила на несколько мгновений кадуцей другой рукой, чтобы рассмотреть кровавое пятно на своей ладони. Чужая, уже высохшая, а оттого грязно-коричневая, а не алая кровь. Голос Эш доносился будто бы сквозь толщу воды, Ангела могла бы совсем не разобрать, что там творится, если бы не чётко, будто бы нарочно громче сказанная фраза про динамит заставила Циглер вскинуть голову, вперив испуганный взгляд в алые глаза.
- Ты не станешь... - поведя желваками, одними губами произнесла женщина, не сводя с Эш внимательного взгляда. Одно мгновение, единожды потерянный зрительный контакт - рискуешь остаться без головы. По таким правилам ты играешь, Эш? Все эти факторы просто свалились Ангеле на голову, как снег в середине лета, она оказалась не готова к изнуряющей жаре, к пали и песку, к смерти на своих руках, к Эш. В глазах поплыло, но Циглер упрямо уперлась ладонью о кадуцей, пока тот концом встал в идущую трещинами почву. Элизабет раскусила её слишком быстро, Ангела надеялась, что она хотя бы сможет выиграть время, чтобы продумать, что говорить сейчас, но в голове была откровенная пустота, гложущая и зияющая дырой, и поэтому единственное, что сейчас могла сделать молодая женщина - поддаться накатывающему отчаянию. Это было так жалко и унизительно, идти на поводу у собственных эмоций в такой отвратительной и абсолютно неправильной ситуации. Но Ангела взяла все свое самообладание в кулак, чтобы взглянуть в глаза Элизабет ровным и ледяным взглядом, на дне которого так буйно плескалась глубокая печаль. Ей невероятно хотелось вырвать подбородок из пальцев, встряхнуть буйной гривой волос, чтобы показать, что Ангеле ничего не нужно от этой... этой преступницы, воровки, может, даже убийцы. Но Циглер только обессиленно уронила голову вниз, глядя на сухую землю под ногами, когда Элизабет убрала руку.
- У меня ничего и никого нет, и ты прекрасно это знаешь. Нравится издеваться? - мрачно отозвалась на повторившийся вопрос Циглер, зажмурившись от яркого, слепящего глаза солнца.
Голова говорила, что ей не нужно ждать от преступницы каких-то поблажек, но сердце, которое так судорожно колотилось в груди, хотело, чтобы Ангела хотя бы раз в жизни не послушала эту проклятую трезвую голову. Циглер подняла взгляд на протянутую ладонь, приподняв светлые брови. А затем качнула головой, все же сделав несколько шагов к блондинке, но целиком и полностью проигнорировав протянутую руку. Ей не хотелось её касаться. И случайно задетая женская ладонь её бедром заставила Ангела отшатнуться и окинуть Эш таким взглядом, будто бы она это специально сделала. Но на самом деле, это просто Циглер не рассчитала дистанцию. Может, из-за жары, а может из-за того, что в голове было пусто.
- Если ты хочешь бросить меня где-то в пустыне, чтобы я помучилась от жары, прежде чем умереть, то могла бы не тратить время, - Ангела сморщилась, скосив глаза на винтовку, - А просто пристрелить. Трупы куда более сговорчивые, - сказано совершенно без инициативы, абсолютно не в тон хриплому смешку Элизабет. Ангела сжала кадуцей обоими руками, ясно давая понять, что ладонь Лиз не протянет. Слишком... слишком плохо знает эту женщину, чтобы позволять ей такую близость. Может быть... позже, когда Ангела перестанет осторожничать, перестанет побаиваться за собственную жизнь, идя рядом с женщиной, у которой за спиной внушительная винтовка.
- Это медицинское оборудование, - прошло несколько минут перед тем, как Ангела продолжила разговор, понимая, что молчание не доведёт до добра, - его должны были доставить в Прескотт, там находится временный хирургический  центр, где ждут операции пострадавшие после восстания в Рио-де-Жанейро. Центрифуги, аппараты для искусственной вентиляции лёгких, аппаратура для жизнеобеспечения во время наркоза, медицинские лазеры... - Ангела решила упустить подробности того, почему военный центр расположили именно в Прескотте, не в той же Бразилии, не в соседней Мексике, а в Штатах, однако просто махнула на эту информацию рукой. Каждый сейчас знает, что США сейчас куда более спокойно, чем в первых двух странах. Ангела глубоко вздохнула раскалённый воздух, нащупав на поясе военную флягу. Пальцы с трудом откручивают крышку, но как итог оставшейся воды хватает только на то, чтобы хоть как-то смочить сухие губы.
- Scheisse, - в сердцах выругалась Ангела, поведя плечом, однако более не подавая никакого вида собственной растерянности, повесила флягу на её законное место, рядом с подсумком, полным медицинских препаратов, нужных в первую очередь.
- Сколько вам платят? - немного погодя, аккуратно задала вопрос Циглер, приподняв взгляд на Эш, - мне просто интересно, сколько стоит жизнь сотни людей, которые просто ждут собственного гроба в Прескотте, - все так же негромко продолжила Циглер, а крылья за спиной недовольно хлопнули по горячему воздуху. Перемешанные мысли мешали Ангеле трезво оценивать собственную болтовню, из-за чего Циглер обронила мрачный и порядком обреченный смешок, - Какая разница, правда? - горький вопрос, - Нарожают новых. Ради благой цели, чтобы избавить планету от перенаселения,   - Ангелу, похоже, вообще ничего не учит жизни, но сейчас ей просто и откровенно плевать. Она была уверена, что Эш, отъехав достаточно далеко от поезда, просто сбросит её на безлюдную трассу и выстрелит в затылок. Очень некрасиво закончится история прекрасного доктора, которого любят камеры, любят осиротевшие дети в Африке, любят в госпитале в Цюрихе. Ангеле было откровенно так паршиво на душе, что пальцы, облаченные в эластичные чёрные перчатки, как-то сами скользнули в расслабленную ладонь Элизабет Эш, пока Циглер рассматривала носки собственных сапог.

Эш не ответила ей на вопрос о сумме. Задумываться о том, что у женщины проснулась совесть, Ангела просто не стала, потому что таковой факт заведомо невозможен. Возможно, Элизабет Эш просто не ставят в известность о реальной стоимости этого оборудования и в действительности хотят обвести вокруг пальца? Циглер был непонятен сам по себе факт существования обмана великой обманщицы, из-за чего в голове возникал крупный когнитивный диссонанс. И все же, ей хотелось получить ответ на свой вопрос, но все это желание перебивала адская жажда и ужасное пекло, действующие на мозг абсолютно без положительных эффектов.
Ангела тяжело вздохнула, как-то смутно мазнув по мотоциклу, прежде чем присесть назад, упираясь в землю ногой с одной стороны этого... сомнительного средства передвижения. Кончиками пальцев она коснулась лба, пытаясь найти виски, чтобы помассировать их - обычно это снимало звенящую головную боль, но сейчас совсем не помогало. Фляга, протянутая Ангеле, заставляет женщину поднять непонимающий взгляд на Эш, чтобы найти в глазах Элизабет злую насмешку или издевку, но не видит ничего из этого. Робко Ангела берёт в обе ладони отдающую тяжестью явно полную флягу, дрожащими пальцами раскручивая крышку, не сводя глаз с Лиз. Ей хотелось видеть в ней хорошего человека, но просто... просто другого. Циглер ненарочно закусывает губу, поднося к носу горло фляги, чтобы попробовать жидкость на запах: её многолетний опыт показывает, что из рук незнакомцев нельзя принимать абсолютно ничего, в происхождении чего ты не уверена. Но жидкость ничем не пахнет. Ангела могла бы в голове судорожно перебрать ядовитые вещества, не имеющие вкуса и запаха, но сейчас она только направляет взгляд голубых глаз на узкую спину в чёрной жилетке. На спину женщины, которая преспокойно заправляет винтовку для удобства поездки. Она невольно скользнула взглядом по эмблеме Мертвецов между лопатками.
- Хотела бы убить - уже убила, - в голове мелькает эта мысль с каким-то завидным спокойствием, с которым Циглер бы сейчас приняла даже яд. Губ касается прохладная и безвкусная вода, заставляющая Ангелу едва ли не застонать в голос от накатившей жажду, которую хотелось утолять-утолять-утолять. Женщина с таким остервенением сжала флягу в подрагивающих ладонях, что могла показаться стороннему наблюдателю голодным волчонком, настолько исхудавшим, что остались кожа да кости.  Ангела, будто бы очнувшись от глубокого сна, взглянула на флягу в своих ладонях, заметно убавившую в весе, прежде чем протянуть её обратно хозяйке. Растерянно Циглер отводит в сторону взгляд, негромко произнеся слова благодарности, которые даже сейчас звучали у Ангелы искренне и чисто. Она ведь действительно была благодарна Эш, которая, пожалуй, могла бы откровенно забить на чужую проблему.
- Отчитываешь меня как маленькую, - женщина не позволила своим губам дрогнуть в нервной улыбке, скосив глаза на кадуцей, пару минут просто поглаживая плоскую кнопку, позволяющую инструменту принять более мобильные размеры и конкретно упрощающую жизнь. И все же, Ангела глубоко вздохнула, поднимая синие глаза на Лиз, - для них важно - остаться живыми. А я не могу им гарантировать этого, когда у меня просто связаны руки. Я не могу оперировать под наркозом, потому что ни один живой человек и даже омник не может дать медикам гарант того, что пациенту не понадобится срочная дефибрилляция. Я не смогу просто сидеть там и смотреть на то, как они вянут и умирают, когда я просто стою, сложив руки, понимаешь? - Ангела и не надеялась, что поймёт. Задача Циглер состояла в том, чтобы вытащить людей из цепких лап смерти быстрее, чем она добьётся своего. Эш же - контрабандистка и воровка, её не интересуют такие цели, ей важна только нажива, - Я не хочу быть символом какой-то надежды просто на словах. На меня надеются не только пациенты, но и их семьи. Как мне смотреть им в глаза, если случится худшее? - Ангела запнулась, когда Эш с ловкостью бывалой наездницы оседлала байк, а когда мотоцикл под ногами по-звериному зарычал, Циглер судорожно оглянулась по сторонам в поисках хоть какого-то способа удержания равновесия.
На сказанное Эш Ангела изначально только гневно сдула белоснежную прядь со лба, но когда байк тронулся, женщине оказалось не до шуток и она мгновенно, будто бы змеиной хваткой, вцепилась в Элизабет, будто бы она была единственным шансом остаться живой после этой судьбоносной поездки. Ангела не стала разбираться, был ли в действительности другой способ удержать равновесие, просто крепко зажмурилась, надеясь, что Лиз не слишком сильно задерёт позже из-за этого нос. В конце концов, это крайняя, вынужденная мера и во второй раз это точно не повторится. И все же Ангела крепче обхватила тонкую талию, уложив на спину голову. Сугубо из соображений собственной безопасности. Циглер практически задремала по дороге: жара убаюкивала и просто давила на голову каким-то несброшенным грузом, когда Эш затормозила. Ангела машинально разжала руки, выпрямившись в спине, что вызвало только ноющую долгую боль в плечах и голове, а также хмуро сведенные брови на переносице. Такое до добра не доведёт, это Ангела знала точно, как врач. И опять же, особенно не задумываясь, - хотя стоило бы, - Циглер протягивает ладонь, которую ловят цепкие пальцы. Неосторожно брошенная фраза заставляет Ангелу потупить взгляд: ей ужасно стыдно за сказанное сейчас, когда она задумывается о том, какую тираду вылила на Эш, разбив к чертям собачьим весь свой хвалёный самоконтроль собственными руками.
Ангела невольно засмотрелась на то, что творилось внутри. Темное, прохладное помещение вызвало у неё приступ щенячьего восторга и облегченный вздох, который Циглер просто не смогла сдержать. Её раскрасневшееся, ужасно обгоревшее на солнце пустыни лицо не имело ничего общего с обычно мраморно-белой кожей ангельского личика. Синяки и мешки под глазами стали отчетливо видны, губы, потрескавшиеся и сухие от долгого обветривания жарким ветром в Аризоне покрылись корками, которые то и дело хотелось прихватить зубами. Ангела не остановилась напротив разбирающих награбленное людей и омников только из-за того, что Лиз крепко держала её за руку и вела в направлении абсолютно ей неизвестном. Ангела судорожно сглотнула, отводя взгляд себе под ноги. Комната, в которой они оказались, напомнила Ангеле дом, где она прожила все свое детство. Безусловно, обставлена абсолютно иначе и с явной гордостью за свои трофеи, но дух царил один - жилой, теплый, приятный. Ангела первое время боялась вздохнуть неправильно, чтобы не сделать хуже, но позже этот страх перед неизвестностью отпал и женщина сделал первый, пускай и несмелый шаг вперёд. Здесь стоял дух Элизабет Эш, в каждом трофее, в каждой карте читалась размашистая рука этой женщины, будто бы оставившая след на каждой стене в этой комнате. Ангела могла бы попробовать умоститься на кресле, присесть, чтобы вытянуть ноги и наконец отдохнуть, но только облокотила кадуцей на спинку, разворачиваясь к Лиз спиной. Она её внимательно слушала, но усталость отдавалась в ногах, плечах и голове ровной барабанной дробью и Ангела была намерена избавить себя от тяжести брони. Женщина смущенно повела плечами, из-за чего крылья несколько раз качнулись за узкой спиной и тут же плавно опустились, а пальцы нащупали зафиксированную застежку, чтобы расстегнуть молнию, идущую ровно через середину груди и живота, вшитую в мембранную основу, которая и удерживала на себе бронированные пластины. Особенность передней части была в утяжеленных грузах по бокам и снизу живота, чтобы крылья, пускай и полые, но массивные из-за действующего внутри сложного механизма, не перевешивали и не оттягивали женщину назад, когда это совсем не нужно было. Ангела легко выскальзывает из грузных доспехов, оставаясь в эластичном чёрном костюме из прорезиненного капрона, закрывающем все тело от запястий до затылка. Циглер мягко, почти любовно укладывает верхнюю часть Валькирии на кресло, поведя плечами: изящная лопатка, плотно обтянутая «второй кожей» идёт назад, когда Ангела выгибается в спине, чтобы потянуться и размять занывшие кости. Так стало легче, куда прохладнее и спокойнее, потому что чаще всего носить Валькирию Ангела не могла настолько долго: все дело было в весе этих доспехов. В обычной жизни их вряд ли можно было сравнить с тем, какую тяжесть носит Райнхардт, но когда ты уже целый день находишься под грузом собственных крыльев, становится, откровенно говоря, тяжело. Стянув с узких ладоней перчатки, Ангела аккуратно складывает их поверх бронированного костюма.
Когда Ангела наконец разворачивается, разводя плечи в сторону так, чтобы лопатки сзади сомкнулись вместе, то натыкается на взгляд Лиз. Пожалуй, если бы не в край обгоревшее лицо, Циглер бы с чистой совестью запунцовела, но сейчас только смущенно отводит взгляд, оправдываясь:
- Валькирия тяжёлая очень, - заправляет выбившийся из общей картины белокурый локон за ухо, - не могу её носить постоянно. Эш... - теперь поднимает взгляд, подходя к столу, но пока не обращая никакого внимания на карты. Она прекрасно слышала, что предлагает ей Элизабет, но сейчас важнее было кое-что другое, - мне жаль за то, что я наговорила тебе у поезда. Я ничего не знаю о вашей жизни и судить вас не могу, - Ангела не издевается, говорит абсолютно серьёзно, только в глаза не смотрит, будто бы... боится? - я перенервничала и со мной такое случается, но вряд ли это меня как-то оправдывает. Я...
Договорить Ангела не успела, потому что ладонь, протянутая к лежащему в свободном доступе пистолету, тут же накрывает чужая: теплой, сухой, шершавой, - это максимально выводит Циглер из привычного состояния равновесия и гармонии, заставляя тут же отшагнуть назад и вперить в Эш непонимающий взгляд: что она творит и что себе позволяет? Отдёргивает руку, но достаточно поздно, дав собеседнице почувствовать тепло её ладони. Кто-то говорил, что у Ангелы невероятно мягкие руки, но когда вспоминаешь, что доктор Циглер - хирург, сразу становится ясно, что за своим золотом Ангела тщательно следит.  Объятия ставили Циглер в ступор, когда кто-то пытался пожать ей руку, она впирала дикий взгляд на этого смельчака, а потом судорожно отмывала ладони влажными салфетками. Когда Ангела могла, то старалась лишить себя излишних тактильностей, считая это чересчур интимным и личным, она имела собственное личное пространство, которое так внаглую нарушала Элизабет Эш, будто бы посмеиваясь над ней. Желваки под кожей заходили ходуном, но Ангела только выдержала взгляд хитрых глаз, вздёрнув - это была дерзость? - острый подбородок. Доктор Циглер была далеко не самым лучшим бойцом, да и пистолет у неё был только для случая, когда нужно стрелять в упор, иначе бы вероятность попадания была сведена к нулю.
Ангеле одно время хочется прошипеть Эш в лицо, что она не клоунесса, чтобы устраивать Элизабет весёлое шоу, но сейчас женщина в абсолютно невыгодном положении для такой дерзости. Пожалуй, терпение блондинки далеко не бесконечно и рано или поздно её выходки Циглер достанут. Ангела даже думать не хотела, что будет, если она промажет.
Из трёх бутылок целой остаётся одна, когда Ангела обреченно ведёт плечами, опустив руку с бластером. Почему-то ей кажется, что Эш позади улыбается, покручивая в пальцах что-то типа стакана для виски и у Ангелы тут же появляется желание прострелить и этот самый стакан, существование которого даже не подтверждено. Но что-то на ухо мягко шепчет, чтобы Циглер не делала глупостей. И она не делает.
- Я не боец, - сокрушенно вздыхает Ангела, встряхнув головой, - Я врач. Хирург. А если ты решила так развлечься, чтобы потешить себя чужим провалом, то надеюсь, что тебя устроило представление. Может, назовёшь уже свою цену? - Циглер понимала, что с деньгами сейчас дела обстояли крайне туго и это всё... могло затянуться надолго. Ангеле не до смеха, её уже просто разрывает от того, что она здесь теряет время, хотя куда нужнее в Прескотте, как доктор. Ангела Циглер поднимает выжидающий взгляд на Эш, сжав губы.
- Просто скажи уже свою цену, и я либо соглашусь, либо уйду и мы закончим эту сцену наконец.

Отредактировано Angela Ziegler (2019-03-07 21:46:34)

Слишком близко.
Ангеле первое время даже ужасно некомфортно находиться так близко, чувствовать чужое дыхание у себя возле ухе, ощущать сухие волосы на своей щеке. Настолько некомфортно, что она хочет упереться тонкими руками в узкие плечи и оттолкнуть. Сердце забилось где-то под подбородком. Ангела зябко повела плечами, отводя взгляд и помещая пистолет в кобуру на пояс - от греха подальше. Она сомневалась в своем характере и в том, что он даст ей возможность пристрелить на месте невиновного человека, а также в том, что Эш действительно заслуживает такой расправы. К тому же, Лиз, судя по всему, абсолютно не волновало то, что у женщины в руках оружие, которым она точно может воспользоваться в упор. Хотелось повторить тот же вопрос Элизабет ей в лицо: смелая она или глупая?
Ангела как-то совсем рвано вздохнула, когда губы собеседницы оказались ближе к точке невозврата, чем Циглер рассчитывала. Предельно ясно было и ежику, чего хочет... столь радушно принявшая незнакомого человека, врага Эш. И все же, Ангеле было жутко неловко, когда она внимательно вслушалась то, что так горячо шепчут ей на ухо: интимно и лично, чтобы не услышали лишние уши. Но уже в следующее мгновение, когда Ангела почувствовала, как у неё адски горят и пунцовеют уши, Эш внезапно отстранилась и как ни в чем не бывало взглянула на неё со всей решимостью. Циглер, признаваясь, не до конца понимала, что происходит, но вскинула брови и внимательно столкнулась взглядом с Элизабет. Что ты задумала, хитрая лисица?
Ангела привыкла везде искать подвох, копаться в этом весм, перебирать возможные варианты, не отметая даже самых худших, но после того, как до Циглер доходит смысл сказанного, одно время её движения сковывают ступор. А уже после появляется внезапное желание повиснуть у Эш на шее, расцеловать мраморные щеки с тоненькой сеткой капилляров, крепко сжать тело в руках и просто ото всей души поблагодарить. В синих радужках читалось откровенная благодарность, на лице, кажется, впервые за сегодняшний день появилась вымученная, но ужасно искренняя улыбка. Самая искренняя, которую могла себе позволить Циглер. И все же такой внезапный порыв благотворительности со стороны ужасной преступницы поставил Ангелу в тупик: может, ещё не все потеряно? С интересом Ангела в очередной раз перевела взгляд на эмблему Мертвецов на жилетке Лиз, пока та шла впереди неё.
- Ну надо же, - заправляет пшенично-белую прядь за ухо, отводя взгляд, чтобы скрыть свой заметный интерес. Но кто бы мог подумать, что все так сложится. Ангела едва ли не пищала от восторга: они пересадят лёгкое Джейку, зашьют, наконец, глаз Джозефу, возьмут все анализы, проведут все операции. Все будет хорошо, обязательно будут.
- У тебя же будут потом проблемы из-за этого груза, разве не так? - в голосе просквозила должная прохлада, все же Ангела, проработав не один и не два года в медицине, умела придать собственному тембру оттенок сугубо профессионального интереса. Так было и сейчас. Циглер краем глаза подметила, как Эш кончиками пальцев касается крыльями, беззвучно посмеявшись, - Я и  не знаю, как отблагодарить тебя. У меня ведь ничего нет, Эш. Но я твоя должница, пожалуй, по гроб жизни.
Слова, сказанные женщиной в сторону её костюма, заставили Ангелу опять же, смущенно отвести взгляд, деланно рассматривая какую-то картину на стене, - или карту? - прежде чем подойти ближе и сложить руки на спинке кресла, глядя на то, с каким благоговением и трепетом Лиз смотрит на Валькирию. Пожалуй, она знала этот взгляд. Так на неё смотрели дети, когда она приходила клеить на разбитые колени забавный пластырь с динозавриками, когда за спиной вырастали отдающие мягким солнечным светом крылья. Ангела усмехнулась, склоняя голову немного вбок. Почему-то сейчас она себя чувствовала здесь невероятно комфортно, хотя до стрельбища Циглер не могла сказать того же самого. Может, она схватила солнечный удар?
- Чудес не бывает, только слаженная и упорная работа. А этот костюм, - Ангела любовно очертила грудную пластину, приподнимая уголки губ в снисходительной улыбке, - пожалуй, только символ. Знаешь, как любят выставлять всё эти СМИ: ангел-хранитель и тому подобное. Такая чушь, на самом деле... - не сказать, что Циглер была недовольна собственным образом. Наоборот, ей невероятно нравилось быть кем-то, кто внушает людям надежду одним своим видом, может вдохновлять на хорошие поступки и тому подобное, но порой чересчур тяжело, когда тебя считают едва ли не святым человеком, а ты всего лишь врач. Ждут от тебя невероятных поступков, прорывов, но ты всего лишь человек. Ангела берёт коммуникатор и быстро, без особых подробностей связывается с вышестоящим руководством, бегло назвав координаты, куда прибудет груз. Ей хотелось поскорее вернуться в Прескотт и приступить к работе, в конце концов, её накопилась уже огромная куча, которую разгребать и разгребать... Поездка была спокойной, а жара не так сильно мучила и без того настрадавшуюся в этой проклятой пустыне Ангелу. Циглер благодарно улыбается Элизабет, когда она помогает ей слезть с байка, но сейчас руку не отпускает. В одной ладони Ангела сжимает снятые перчатки, внимательным взглядом окинув близко стоящую женщину, прежде чем выровняться в полный рост: крылья за спиной привычно встрепенулись при этом обыденном движении, несколько раз едва ли всколыхнув пылкий воздух.
- Я уже говорила, Лиз, - не Эш, а Лиз,  - я твоя должница по гроб жизни. Ты спасла не только чужие жизни, но и мою. Я не знаю, как бы смотрела в глаза всем тем близким людей, которых не смогла бы спасти, - Ангела вздохнула, отложив перчатки на сидение байка, чтобы сжать ладошку женщины в пальцах. Крепко, чувственно, искренне, - я тебе невероятно благодарна, но не думай, что моя благодарность выражается только на словах и я мгновенно забуду сделанный тобой поступок, вернувшись в Прескотт. Я никому не сдам местонахождение вашего логова, я никому не расскажу, что на самом деле происходило в этой пустыне, - Ангеле нужно сделать глубокий вздох, чтобы продолжить. На несколько мгновений она прикрывает синие глаза, чтобы затем снова, с прежним рвением, сильнее сжав ладонь в своих ладонях. Циглер качнула головой, из-за чего непослушный локон все же выскользнул из-за уха, забавно упав на лоб. Ангела бегло тряхнула головой, расплываясь в мягкой улыбке, - Я готова оказать тебе любую помощь, которая будет в моих силах, Лиз, если тебе когда-то она понадобится. Даю слово.
Ангела понимает, что когда-нибудь, одиноко лежа в теплой воде в ванной, будет жалеть о том, что делает сейчас, но и чёрт с ним. Привставая на носочках, женщина мягко скользит ладонью по предплечью, находя плечо. А затем прижимается губами к горящей бледной скуле, обнимая лицо обгоревшими ладонями. Губы у Ангелы вздрагивают в слабой улыбке, когда она слышит звук пришедшего уведомления на коммуникатор, бегло облизав сухие губы, а затем отстраняется, напоследок заправив белоснежную прядку волос за ухо, как-то абсолютно по-детски отпустив острое лицо из своих пальцев.
- Боюсь, мне пора, - отводит взгляд, но на прощание Ангела все же сталкивается глазами с алыми радужками, прежде чем в очередной раз со своей привычной мягкостью прикрыть веки. И в благодарность сжать руки, - спасибо, Лиз. 
Ангела толком не объясняла, каким образом она нашла оборудование, каким образом смогла доставить его до границы близлежащего города, только качала головой, уклончиво ссылаясь на старых друзей. Факт оставался фактом, Ангела вернулась в Прескотт на следующем же поезде, где буквально сразу же окунулась в лабораторию с головой. Джейк получил свое легкое, Джозефа вытянули с того света с его ужасным воспалением. Всё было хорошо.
А забытые перчатки так и остались лежать позади сидения байка Элизабет Эш.