К этому невозможно было подготовиться. С самой первой минуты, когда Моран понял, что все пошло не так – а было это еще на крыше, когда он не смог выстрелить в Галахада, - он знал, что объясняться с Мориарти будет тяжело. А уж когда он попался Персивалю, когда не явился к Джиму вовремя, когда все завертелось и он с кристальной ясностью осознал, что Джим знает о его провале, а может быть и о многом другом теперь тоже знает, Себастьян и думать об этом не хотел. Он забивал голову насущными делами – объяснением перед Галахадом, потом совместной миссией с Персивалем, и чем больше всего случалось, тем труднее становилось нести багаж ответственности.
Со своей точки зрения Моран был полностью прав, но точка зрения Джеймса Мориарти не оставлял ему ни единого шанса.
Нет, он не думал, что должен был рассказать ему о своей связи с «Кингсмен» с самого начала. Моран хорошо хранил секреты, и долгое время его молчание об организации служило залогом его жизни. Стоило начать болтать, как агенты тут же встрепенулись – их паутина была примерно так же широко раскинута, как и паутина «М». Но это лишь одна сторона медали. Другая заключалась в том, что Моран не должен был допустить того, чтобы Джим об этой связи узнал.
А он узнал. Галахад пошел прямо к нему, и наверняка предъявил его, Себастьяна, в качестве своего козыря и залога безопасности. И даже если Галахад ничего Джиму не рассказывал, Мориарти достаточно умен, чтобы соединить оборванные концы нитей в одну вполне понятную историю. То, почему Моран не выстрелил, плюс то, почему Галахад не убил Морана.
А теперь ему предстояло явиться к Джиму и… было бы дело проще, сказал бы – все ему объяснить. Но это слово не подходило, а другие подходили еще меньше: оправдываться Себастьян точно не станет, но говорить придется так или иначе. Отвечать на вопросы, а может быть Джим предложит ему попросту высказаться, а может не захочет слушать совсем. Расценивает ли он молчание Морана как предательство?
Полковник надеялся, что нет, но готовился сразу к худшему.

Он шел домой, но никогда до сих пор не чувствовал такого нежелания туда направляться.
Случись у них обычная ссора, как бывает между любовниками, Моран купил бы чего-нибудь – цветов, вина, шоколада… Чего-то, что могло понравиться Джиму, могло показать ему, что его мужчина о нем думает и заботится, но это точно не подходящий случай.
Будь у них деловая размолвка, Моран пришел бы в подходящем настроении. У них всегда получалось найти общий язык в деловых вопросах.
Но между ними произошло нечто совершенно другое. Опасное – о, чем это только не грозило Себастьяну; а худшим здесь было то, что Моран ощущал себя полностью правым. Все, что ему было нужно – доказать свою правоту Джиму, но если Мориарти включит крайнюю степень твердолобости, у Себастьяна и за неделю ничего не получится.
Себастьян, перед тем, как зайти в квартиру, еще раз припомнил, как все обстоит на самом деле. Он делал все для того, чтобы защитить Джима и их общую теперь организацию. Он делал все правильно. Главное самому быть в этом уверенным, все остальное приложится – раньше Джим оценивал Морана и его действия и решения по достоинству, почему бы и сейчас не случиться тому же.
Но пистолет на всякий случай он с собой взял.
Помнил, как Джим говорил не давать ему себя убить, вот полковник и не собирался.

Он открыл дверь своим ключом. Хорошо было бы заранее переодеться и выглядеть поприличнее, не как человек, который чудом не пострадал во время взрыва: Моран до сих пор чувствовал на себе пыль выбитой двери и запах пороха, слабый, но все равно уловимый. А от Мориарти редко когда скрывались подробности; но вариантов у Себастьяна не было – именно эта квартира была его домом, настолько, что он даже не устраивал тайников, как бывало когда-то.
В гостиной горел свет. Окно заслоняла штора. Моран решил не снимать обувь, хотя ботинки тоже не отличались чистотой. Он оставил кейс с винтовкой рядом с входной дверью, неосознанно делая это для того, чтобы можно было быстро забрать, если вдруг придется уходить надолго (даже мысленно он не позволял появиться слову «насовсем»), остановился на пороге гостиной – Джим был там, - и за секунду провернул в голове любой вариант начала этого разговора.
«Нам надо поговорить» или «позволь мне все объяснить», или «как прошел твой день» - вариант, если бы Моран захотел прикинуться идиотом. Он выбрал совсем другое, короткое и лаконичное:
- Джим.
Потому что все, что нужно, Мориарти скажет сам. А Себастьяну для начала надо было разведать, в каком он настроении, ведь от этого у Джима всегда зависело очень многое.

Окликая Джима, Моран ожидал в ответ чего угодно, но только не искреннего беспокойства. Так мог отреагировать любой нормальный человек, мужчина это или женщина, но никак не король преступной сети, от которого его же помощник утаил здоровенный кусок информации. И несмотря на то, что Себастьян понимал, что что-то не сходится, он все равно не мог не поверить Джиму – он был правдив во взгляде, в движениях, в словах… Ничем он не выдавал обмана, и Моран разрешил себе хотя бы ненадолго поверить в то, что Джим правда больше всего беспокоился о нем, а не о том, что он знал о «Кингсмен». Что Джим просто рад возвращению Себастьяна, что соскучился по нему и хочет побыть рядом.
Моран обнял его в ответ. Еще момент, и он почувствовал бы стыд из-за того, что взял с собой пистолет так, будто Джим Мориарти был его врагом, но вместо этого ощутил обжигающий укол разряда, впившегося под кожу и за долю секунды достигшего мозга. Перед глазами потемнело настолько быстро, что Себастьян не успел даже осознать, что и как произошло.

Зато позже, очнувшись, он сразу почувствовал себя обманутым. Стало обидно и больно из-за того контраста, который был в объятиях Джима и в том положении тела, которое Морана заставили принять. Голова оставалась тяжелой, но он все-таки проморгался и глянул вперед, находя Джима, потом вверх, на свои руки. Веревка, наручи, слишком плотно прилегающие к запястьям. Из наручников, обычных металлических, Себастьян еще мог бы попробовать выбраться – один раз он проделывал такое, выбив из сустава большой палец на левой руке и изрядно счесав там кожу, - но с этими штуками такой фонкус был бы бесполезен. Разве что попытаться сбросить веревку с держащего ее крюка, но для этого неплохо бы иметь опору для ног, а она здесь была сомнительной. Джим все предусмотрел.
Короткую речь Джима Моран прослушал молча. У него было что сказать на тему лжи, потому что формально он не лгал, а просто не заикался об этой информации. Но перед Джимом оправдываться бессмысленно – он чертовски умен и наверняка уже не раз успел проиграть в голове все те слова, которые Моран мог бы ему сказать. А уж если Мориарти пришел к какому-то выводу, то переубедить его будет ой как непросто, Себастьян хорошо знал это на личном опыте. Правда, до сих пор ему еще не приходилось бывать в роли оппонента Джима… в роли его врага.
Положение незавидное.
Моран пошевелил руками, проверяя, сможет ли он перехватить ладонями идущие вверх веревки. Если да – это даст ему небольшой разброс вариантов. Самый очевидный: удерживаясь на руках, ударить Джима ногами, если подойдет достаточно близко. Только пользы от этого маневра будет маловато, ведь освободиться в тот же момент не получится, а Мориарти будет знать, что Моран не полностью обездвижен. Вторым вариантом было попытаться вырвать крюк из потолка. Крепко ли он там держится?.. если просто на четырех болтах, то можно попробовать, особенно если перевернуться так, чтобы ногами упираться в потолок. Можно сломать шею при падении вниз, но можно ведь и не сломать…
Да и кто знает, вдруг сломанная шея – еще меньшее зло. Потому что ни вид, ни тон Мориарти не давали повода рассчитывать на что-то хорошее в конце этого разговора.
- Джим, мы могли и в нормальной обстановке поговорить. Я плохо переношу электричество, ты мог заметить, что иногда от сильного разряда я теряю сознание и прихожу в себя в компрометирующих позах.
Шутить Джим был не расположен, но у Морана слова сами с губ срывались. Если не оправдываться перед Мориарти, то что еще остается говорить, когда Джим даже вопроса не задал. Должно быть, он знает теперь все от Галахада, и Морану нечего добавить к этой информации. К тому же, он не связывался с «Кингсмен» уже чертовски много лет, там что угодно могло измениться…
Нет, все-таки ему придется сказать что-нибудь о предмете разговора тоже. Он предпочел бы, чтобы Джим начал первым, но начало положено, а все время отделываться шутками Себастьян не может хотя бы потому, что у него далеко не идеальное чувство юмора.
- Я умею хранить секреты, от которых зависит моя жизнь, Джим, – признался он, глядя на Мориарти без страха. Страха он и впрямь не испытывал, но то ощущение, которое усиливалось с каждым словом, очень на него походило. Было оно скорее волнением, возникшим из-за натянутых, как тело Морана, нервов, но пока что полковник мог его подавить. - Стоило рассказать, и ты бы лишился лучшего снайпера в течение недели.
Если что Моран и знал наверняка, так это что Джим дорожит его жизнью. Или, по крайней мере, до этого дня дорожил.

Замечание об Ирэн Адлер заставило Морана еле-еле улыбнуться. Он и не думал, будто Джим об этом забудет, но, если по правде, он вообще о том случае позабыл. Если бы их с Ирэн встречи продолжились, то Моран, конечно, о ней бы помнил, а так один эпизод, да и тот в его памяти отложился больше в качестве проверки от Мориарти, которая закончилась приятнее, чем началась. Женщина и секс с ней не стали ключевыми событиями этих воспоминаний, но сейчас Себастьян позволил себе к ним вернуться и отвлечься на них, хотя при его положении и позе это было не так-то легко.
- А, Ирэн… – он позволил голосу звучать чуть задумчиво. - Нет, там было не электричество, а подстава от босса, который дал нам одно задание на двоих. Что поделать, мы оба были слишком умны, чтобы ссориться, раз уж работаем на одного человека. Можно теперь писать в вакансиях «дружный и сплоченный коллектив».
Ему до сих пор было непонятно, что же именно задумал Джим. Его голос звучал спокойно, и это была не игра – за годы совместной жизни и работы Моран успел хорошо научиться различать, когда этот человек имитировал и притворялся, а когда был настоящим. Но если он не испытывает злости или гнева, значит, уже пережил этот этап. Теперь он остыл, а холодный и рассудительный Мориарти – это намного хуже, чем взбешенный и поддавшийся эмоциям.
Себастьяну хотелось понять все самому. Не задавать вопросов, но улавливать настроение и выхватывать суть из фраз; Джим удивительно много говорил, как для такой ситуации, но Моран все равно не мог понять, как ни пытался. То ли обморок от высокого электрического разряда тому виной, то ли тело, которое из-за неудобства позы перетягивало на себя огромный кусок внимания, но Моран вслушивался во все звуки и пробовал анализировать прикосновения и действия, а это все равно ничего не давало.
Касание к бедру и паху почти не вызвало его реакции, разве что удивило своей легкостью – почти можно было назвать руку Джима нежной. Потом остались только звуки, ведь Мориарти оказался за спиной, но полковник узнал придвигаемый табурет и то, как раскрылся карманный нож. Разрезанная на спине рубашка уже не стала неожиданностью, а в ответ на поглаживание Себастьян только немного прикрыл глаза – он-то понимал, что поддаваться этому первому ощущению нельзя. В прошлый раз за ним последовал удар шокером, что будет теперь?
- Я тебе доверяю, – Моран не солгал. С некоторым трудом он выдержал порез, тем более что тот был неглубоким и в некоторой мере даже принес немного облегчения затекшим от неудобного положения мышцам. - Если бы они всплыли перед нами по другому поводу, я бы сразу тебе сказал. А так просто не успел. Я шел к тебе, когда их агент со мной пересекся.
Из-за контраста ощущений Себастьян здорово раздражался. Ему было приятно, когда Джим прикасался руками, целовал и вообще был близко. Ему было дискомфортно из-за невозможности пошевелиться. Больно в мышцах, остро на месте царапины. Немного холодно и страшно где-то внутри – он ждал разговора с Джимом, трудного, такого, который почти нереально выдержать, но вот подобного расклада не предусмотрел.
- Сейчас они тебе не страшны. От них почти ничего не осталось. В период своего расцвета они… может, и не с легкостью, но справились бы с нами, – он действительно так думал. Просто потому, что в «Кингсмен» много агентов, а в организации Мориарти всего один, да и тот бывший. У Джима нет таких технологий, которыми там пользовались, и уже по одному этому пункту он проигрывал, даже если сам не хотел этого признавать.
Слова про Норвегию задели Себастьяна больнее, чем лезвие ножа.
Он бы не силен в области чувств, он не умел говорить о таких вещах, как не умел и правильно интерпретировать невербальные знаки. Ему было хорошо с Джимом и он видел, что Джиму хорошо с ним. Здорово было разговаривать, обнимать его и целовать, здорово было трахаться с ним и заниматься делами, и помогать ему, и прикрывать собой, если что-то шло не так – потому что Моран знал кого он прикрывает. Знал, ради чего.
За Джима он порой боялся больше, чем за себя самого. Но уж, конечно, не сейчас.
Наверное, подумал Себастьян, ему стоило признаться Джиму в любви. В какой-нибудь подходящий момент. Не прямо, как в фильмах, а так, как он мог: сказать, что лучше всего чувствует себя рядом с ним, и что думает, будто Джим лучший из людей, и о том, как в нем сочетается холодность с нежностью, рассудок с эмоциями, буря с негой, и как Моран этим восхищен. Но об этом он молчал так же, как молчал о «Кингсмен», словно любовь к Мориарти тоже была сверхсекретной и убийственной.
- Я и до Норвегии в это верил, – мог бы он сейчас пожать плечами… - А потом ты выстрелил себе в голову, Майкрофт показал снимок твоего тела. А в Норвегии ты был недоволен, что я покинул пост, как будто я мог сделать что-нибудь еще.
Эти воспоминания, в отличие от любых других, до сих пор приносили Морану боль. Не из-за того, что он тогда пережил, хотя тот период постепенно вымывался из его памяти, как будто был военным эпизодом и Себастьян испытывал ПТСР. А потому, что Себастьян думал, что рано или поздно нечто подобное может с ними повториться. Джим занимался опасными делами на шатком поле, здесь мало кто доживал до старости.
- Чего ты добиваешься? – вздрогнув от очередного пореза, наконец спросил Моран. Он так и не смог найти ответа самостоятельно, но и не думал, что Джим его даст. Скорее, он оставит подсказку, а может и без нее обойдется – как ему захочется. - Калечить и убивать не будешь, понял; все остальное я переживу, так зачем это, если можно просто поговорить? Я бы не отказался от душа – ты только что сам нюхал мои волосы, так что должен понять.
Выдерживать подобный настрой – такой, словно ничего не происходит – становилось все тяжелее.

Ответ Джима заставил Морана на несколько длинных секунд углубиться в раздумья. Он и раньше знал, что не сможет никогда полностью понять, как устроен ум Мориарти, как тот мыслит и делает выводы, но тогда это касалось других людей и ситуация, и Себастьян только наблюдал со стороны за тем, как ловко Джим строить ловушки для своих врагов, как плетет интриги и тянет за тонкие нити, чтобы пустить ситуацию по своему плану. Фантазия у него была безграничной, ум гибким и таким глубоким, что Джим порой сам там терялся – Моран даже был этому свидетелем.
Но сейчас все вышло из-под контроля, Моран оказался в перекрестье прицела Мориарти, там, где никогда не должен был стоять. И он прекрасно знал, по каким правилам должна идти эта игра. Точнее, как она обычно шла, когда Моран понимал, что Джиму нужно от его жертвы: он часто наблюдал, как измученный недоумением человек или группа лиц постепенно понимали, что от них требуется. Озарение частенько настигало их, когда было уже слишком поздно, и полковник недоумевал, почему так, ведь для него, знающего подноготную плана, все лежало на поверхности.
Что ж, теперь не лежало. Теперь он сам должен был пройти этот путь, на котором, как ему теперь ясно, его не убьют, но изрядно помучают.
Худшим здесь было то, что Моран оказался не в руках врага и даже не в подвале у какого-нибудь маньяка. За спиной был Джим, и Себастьян был знаком с ним слишком долго, знал его слишком хорошо и относился чересчур по-особенному для того, чтобы сохранять холодный рассудок.
Но это не означает, что он не будет пытаться.
Помешать Мориарти прицепить зажимы Моран никак не мог. Боль от них немного заглушила ту, от порезов, и теперь спина с грудью почти уравновешивались. Моран знал, что в таких делах баланс – это нужная вещь, он поможет человеку не потерять сознание от концентрации боли в одном месте, и та будет перекатываться из одной точки в другую, как бильярдный шар – тяжело и долго.
Зажимы ему не нравились. Он не любил такие игрушки и никогда не представлял их на себе, да и на Джиме тоже – сосредотачивалось в них что-то такое, чего Себастьян не понимал, потому и не мог принять. Но сейчас он смотрел на эту вещь не как на элемент некой культуры, а как на то, что причиняет ему дискомфорт.
Стоило признать – Джим продумал многое. Может быть, он продумал всё.
- Кто бы мог подумать, что однажды мне понадобится таблетка, чтобы член на тебя стоял.
Он не слишком удивился словам о химии. Весьма продуманный ход. Если хочешь добиться чего-нибудь, нужно приложить к этому усилия и принять все необходимые меры, и Джим был прав: просто так сейчас у него бы не встало, даже если бы не было ножа, ранящего кожу. Достаточно одного положения, в котором он находился – Моран никогда не любил чувствовать себя зависимым.
Новый порез дал по болевым ощущениям сильнее. Себастьян стиснул зубы и переключил внимание со спины, рассчитывая, что это поможет ему. Чего бы Джим ни добивался, а Морану претило как-либо демонстрировать свои чувства, особенно если это – чувство боли и беспомощности. В его жизни бывали пытки, так что он знал, как вести себя (находясь что по ту, что по эту сторону), и он бы соврал, если бы сказал, что никогда не орал как ненормальный, но пока еще было не время.
Высокий болевой порог, и Джиму об этом известно.
- О, – Моран ухмыльнул в ответ на комментарий про Норвегию. - Решил вместе с ножом еще применить психологию? Брось, я не сопливая девчонка, чтобы спустя столько времени с ужасом вспоминать, как ты всех наебал.
Он храбрился, язвил, не желая делать Джиму подарок в виде откровенности – воспоминания о тех событиях действительно тянули тоской. Вроде бы они с Джимом тогда все решили, вроде бы Моран простил его и даже принял (сейчас он слишком хорошо помнил не столько выстрел, сколько то, каким Джим был, когда Моран нашел его, притворяющегося художником), и даже они стали еще ближе друг к другу, так что…
Нет, о том, какие Себастьян иногда видел сны, он думать не хотел. Боль, которой горела уже вся спина, здорово помогала отвлечься, и он сказал:
- Не очень-то понимаю, слишком заумная игра в этот раз. А еще мне мешает твоя таблетка. Только и думаю, как потрахаться со шлюхами, когда ты меня выпрешь. Знаешь, у многих из них есть такой инстинкт – им лишь бы пожалеть кого-нибудь, полечить, так что я буду там желанным гостем по твоей милости.
Все, лишь бы не думать о том, что Джим сейчас делает. Моран слишком хорошо слышал, слишком быстро узнавал все звуки. Может, он назвал бы даже модель пистолета, если бы сосредоточился на этом, а не на том, как Джим за спиной снова вставляет себе в рот дуло и готовится нажать на спуск.
Разница заключалась не только в том, что теперь Мориарти был рядом. Моран уже проходил это, видел этот спектакль, даже поверил в него, и обмануть тем же способом во второй раз у Джима уже не получится.
- Придумал бы что-нибудь поновее, – дождавшись выстрела и звука, с которым обычно падало тело, посоветовал Себастьян.
Где-то внутри него жил липкий страх, что Джим достаточно безумен для того, чтобы на самом деле себя убить, и не когда-нибудь, а прямо сейчас. Себастьян одергивал сам себя тем, что Джим затеял все это не для того, чтобы так все закончить, да и сам он до этого сказал, каким должен быть финал… А раз так, нужно просто дать ему желаемое.
Освободиться, надеть футболку, чтобы она прилипла к ранам и кровь перестала течь, и идти к шлюхам, кого бы Джим не подразумевал. О том, куда на самом деле Моран сможет пойти, он пока не задумывался.
- Ладно, я понял. Ты хочешь, чтобы я кончил, пока ты пишешь маты мне на спине. Ну, если только после этого ты меня отпустишь, то окей, я согласен, только будь добр – подрочи мне и сексуально подыши в шею, а то таблетка твоя что-то слабая, или адреналин ее тормозит. Или можешь говорить что-то вроде… «Я не могу спать без тебя и думать, что ты с кем-то» и «Я не уйду отсюда, не дам тебе уехать», или «Ты мой человек, был и будешь»…
«Вот к кому ты вернулся».
Он и не думал, что помнит слова Джима, сказанные так давно. Кое-что действительно ушло из памяти, но обырвки оставались там четко, ведь были сопряжены с сильными эмоциями. И как бы ни пытался Себастьян контролировать себя сейчас, выглядеть безразличным и холодным, но его это по-прежнему немного пронимало – прямо как тогда, когда он видел, что Джим – да, Джим, а не Мориарти – не играет роль и никем не притворяется, что он настоящий и открытый, что он нуждается в Моране.
Что, если он нуждается в нем и сейчас, но слишком обижен, чтобы дать понять?
Мысль появилась неожиданно. Она не лезла ни в какие рамки, и Моран мыслил слишком по-морановски, чтобы понять, правда ли это, и как вести себя, если правда.

Себастьян не знал толком, какой результат хочет получить от своих слов. Наверное, он надеялся, что Джим вспомнит себя тогдашнего, свои чувства и слова, и ощутит то же самое сейчас. Может быть, он действительно прав, и Джиму нужна помощь, но правда состояла в том, что прямо сейчас помощь нужна была им обоим, только разного плана. Себастьян и раньше не всегда хорошо чувствовал состояние Джима, не с первого раза и не в каждом случае мог правильно угадать его, а теперь он еще и не видел его лица, не мог считывать мимику – Джим все еще находился позади, за спиной, и не собирался выходить.
Молчание его затягивалось. Моран услышал разве что выдох, но ждал чего-то большего, а секунды шли одна за другой, слов не было, и Себастьян все сильнее испытывал тяжелое чувство тревоги, неизбежности. Его состояние сейчас можно было ухудшить множеством способов, но именно этот Себастьян не мог предсказать – ему становилось хуже не из-за Джима, а из-за того, какие неосторожные слова он только что сказал и что они могли за собой повлечь.
Когда Джим наконец заговорил, Моран уже не верил ему. Может быть, стоило принять за правду это «больше», но насчет того, что Себастьян никогда не был «его человеком» - нет. Он был. Тогда Джим был искренним, уж это-то полковнику дано понять. Мориарти отлично умел играть роли, вживался в них так, что любой бы поверил, но именно в момент, когда говорил эти слова, Джим был собой. Джимом, не Мориарти. Себастьян думал иногда, что хотел бы, чтобы тот всегда оставался таким, но в голову приходило и другое – ему стало бы скучно. Им обоим, возможно, но ему наверняка, ведь опасный и грозный Джим притягивал его так же сильно, как и трогательный и беззащитный.
И фактом было то, что Джим – тогда – в нем нуждался.
Многое ли изменилось?
Моран не стал отрицать слова Джима только потому, что ощутил его руку на своем члене, и ладонь была влажной. Прикосновение принесло болезненное удовольствие, стон вырвался сам собой, но ощущения, даже несмотря на таблетку, подсказывали: что-то не так. Опустив голову, насколько позволяла поза, Джим понял, что именно – вся ладонь Джима была измазана в крови, и это была не кровь Себастьяна. Он ощутил бы, если бы Мориарти водил по спине, собирая влагу, а раз этого не было, но зато было молчание…
Себастьян всерьез забеспокоился. Да, Джим не стал бы повторно стрелять в себя, но он и раньше был склонен причинять себе вред. Себастьян не мог точно понять, что служило катализатором, как далеко это могло зайти и как долго продлиться, но точно знал одно – из такого состояния Джима нужно было вытащить.
А тот будто и не обращал внимание на кровь. Его рука двигалась вдоль члена умело и часто, Моран сквозь боль чувствовал извращенное удовольствие – совсем не как тогда, в Дублине, - и сам еле-еле приподнимал бедра навстречу, ведь с этим хотелось побыстрее закончить, а способ завершить этот праздник был только один: пережить его.
Когда это случилось, Моран ощущал себя опустошенным, а худшим было то, что ничего еще не закончилось.
Слова Джима он старался пропускать мимо ушей. Не придавать им смысл, не принимать на свой счет, иначе становилось слишком трудно, и полковник опасался, как бы не стало чересчур. Джим же, довершив свое творение финальной чертой, от которой Морон дрогнул, не сдержав инстинктов, разрезал веревку, и Себастьян, не предусмотревший вовремя этот неожиданный поворот и не успевший к нему приготовиться, упал на пол, отбив колени и подбородок.
Болело всюду. Не так, чтобы терять сознание, но достаточно, чтобы не отвлекаться от этой боли. Моран перевернулся на спину, хотя от этого по телу вновь прокатилась дрожь, принялся распутывать руки, снимая с них веревку. Потом застегнул штаны, не обращая внимания на кровь, немного размял руки, а когда посмотрел на Джима, увидел еще один порез, о котором раньше и не догадывался.
- Джим, что ты наделал…
Уместнее было бы говорить «что я наделал», но Моран не ощущал вину. По его мнению они оба сегодня натворили дел, просто на слова Джима Моран не реагировал, а вот Джим на его фразы отозвался по-своему. В своем стиле. Если бы не поза, не обида, не таблетка – не все это вместе взятое, - Себастьян бы это понял раньше.
Размяв конечности, он кое-как встал. Джим был занят телефоном, злость и гнев сочились из него, как яд, и безопаснее было бы отойти подальше, но Моран не мог. И судьба агентов «Кингсмен» теперь не волновала его – он считал, что те двое справятся, а если нет… Что он может сделать? Если Галахад не идиот, он предусмотрел подобную возможность.
Уж он-то всегда был умнее Агравейна.
Джим опустил телефон, и Моран перехватил его руку, одновременно отнимая из другой нож и отбрасывая подальше. Телефон он не трогал: из окровавленной ладони Мориарти тот выпал сам, но Себастьяну было не до него – он развернул к себе руку Джима, крепко ее удерживая, ведь знал, что тот сразу захочет вырваться, и глянул на ладонь. Порезов было несколько. Джим себя не жалел, как не жалел он вообще никого.
Поймав и вторую руку Мориарти, Моран сжал его запястья руками, рассматривая щеку. Там рана шла не глубоко, но все-таки серьезно, кровь шла не переставая, и это уже принимало опасный оборот.
- Ладно, выжигай кого хочешь, и за подарок спасибо, но перед тем, как уйти, я разберусь с этой херней, которую ты с собой делаешь. Будешь рыпаться – заработаешь вывих, гарантирую. Не провоцируй, – из-за кровопотери они оба должны были уже ослабнуть, но Моран знал, что пока они функционируют на адреналине. Это продержит их еще немного, а потом отпустит, дав такой откат, что мало не покажется; Джим должен быть к тому момент с повязкой на руке и заклеенной щекой, а Моран… ему понадобится футболка. Выбраться потом он и правда сможет сам.
Пришлось пройтись по помещениям по-соседству, так же крепко удерживая Джима, прежде чем обнаружилась ванная с аптечкой, стоящей на стеллаже. Моран для безопасности вжал Джима в стену – тот не был достаточно силен, чтобы справиться с ним, но ему помогали злость и юркость, подвижность, которой Морану сейчас недоставало.
- Утихни, Джим, иначе я оболью тебя всего перекисью, – Моран рычал сквозь зубы, как раз открывая ими тугую пробку и потом щедро поливая жидкостью ладонь Джима. С лицом нужно будет осторожнее, и потому Себастьян пока не торопился, делая все одной рукой, ведь другой удерживал его запястье. - Перестань себя резать, это не решит твоих проблем и никак тебе не поможет, это не настоящий выход, ты должен знать.
И в то же время вряд ли кто-то из них знал, где настоящий.
- Стой смирно. Я сделаю на этой руке повязку и отпущу. – Это напоминало Морану их двоих в прошлом. Особенно ярко почему-то – как Джим вынимал из него пулю, а Моран пытался объяснить, превозмогая боль, как именно это сделать. Джим был таким собранным, таким точным в тот момент, что Себастьян невольно им гордился, а сейчас – что вообще с ними стало?
- Я не лгал тебе, – неожиданно сказал он. - Я лгал им, когда решил уйти, когда имитировал ранение и скрывался в Индии. Я верил в их идеалы, а они оказались лживыми, поэтому я больше не верю в идеалы, а тут… Я верил в тебя. – Он зажал ладонь Джима ватным тампоном и в два оборота перекрестил лентой лейкопластыря. - Найди кого-нибудь надежного вместо меня, они будут мстить.

Он понял, что вот-вот вырубится за полминуты до. В тот же момент перестал слушать Джима, все равно он только и мог, чуть ругаться, слать его подальше и угрожать. Главным было, что Себастьян успел справиться с рукой Джима, а вот на лицо уже не оставалось никаких сил; он чувствовал, как слабеют ноги, а по мышцам будто проходит слабый электрический разряд, а в голове что-то тонко тянет, как звук под высоковольтными проводами. Еще немного и придет тепло, а потом темнота, и тогда Моран уже не будет своему телу хозяином.
В том, что получится хотя бы выйти на улицу, он уже сомневался. Надеялся разве что на то, что движение немного освежит его, заставит мышцы правильно отреагировать. Организм все еще мог прийти в тонус на некоторое время, Моран мысленно обещал ему отдыхать сколько угодно времени и питаться только тем, что будет вкусно, а не полезно, но это, увы, не сработало.
У него было несколько секунд на то, чтобы опереться плечом о стену и по ней сползти на пол – падать ужасно не хотелось. Где-то на периферии зрения остался Джим, в тот момент даже не повернувший к нему голову, и Морану стало до боли обидно, но вместе с обмороком эта обида прошла.

Когда он пришел в себя, не сразу понял, где находится. Не вспомнил, что происходило. Моран чувствовал себя так паршиво, как было разве что в детстве, когда он болел. Шевелиться не хотелось, кровать казалась настолько мягкой, что он тонул в ней, как в зыбучем песке, и все, что его беспокоило – хочется пить и слишком жарко. Джим появился рядом и все исправил, а Себастьян не ощущал сил даже на то, чтобы поблагодарить его. Все, чем он мог шевелить – это глаза, а еще какие-то мышцы внутри, благодаря которым он смог проглотить воду и еду, которую дал Джим.
Энергии не хватало даже на то, чтобы испытывать стыд или злиться на себя за то, что вот так легко расклеился. Да и подумать об этом Моран не успел – его тело, получив то, что было нужно, снова отключилось, и от обморока это отличалось лишь тем, что Себастьян уже лежал, а никуда не падал и не сползал по стене.

В следующий раз он проснулся уже более осознанно. Мысли появились раньше, чем открылись глаза, так что Моран успел припомнить большую часть событий вчерашнего дня и даже сообразить, на какой неудачной ноте они с Джимом расстались. При попытке осмыслить то, что сделал с ним Джим, у Себастьяна начинала трещать голова. Спина и так болела, не давая об этом забыть, так что Моран решил пока не задумываться, зато вспомнил о порезе на руке Джима и о том, что этот порез мог означать.
Морану стало не по себе. Джим всегда был опасным человеком, но иногда он представлял наибольшую опасность для себя самого. В мире и так многие хотели бы от него избавиться, Мориарти нужно было просто подождать, пока пистолет окажется в чьей-нибудь удачливой руке. Если Себастьяна не будет рядом, то шансы на смерть у него увеличились бы, и не пришлось бы причинять боль себе самому.
В попытке приподняться и оценить обстановку Моран понял, что ему все еще хреново. Лучше, чем было раньше, гораздо хуже, чем было всегда. Он терпеть не мог болеть и всякий раз тайно боялся, что это уже насовсем, что из очередного гриппа он просто так не выберется, потому что с каждым годом становится – ну удивительно! – все старше. Иммунная система, черт бы ее разобрал, как она работает, не вечная, и тоже может устать и с заданием не справиться.
Моран рассчитывал, что умрет от пули, ножа в бок или хотя бы от струны на горле, но никак не от жара под сорок или чего-то такого же мерзкого.
Потом Себастьян услышал голос. Он принадлежал Джиму, и Моран перевел взгляд в ту сторону, уставившись на Мориарти как на призрака. Себастьян думал, что тот давно ушел, но тот был здесь и выглядел так, словно совсем не спал, а еще что-то упало на пол, когда Джим вставал, и Морану это сильно не понравилось. Плохое предчувствие закралось сразу же, но пока Себастьяну просто нечего было предъявить Джиму.
Да и не в том он был уже положении, чтобы предъявлять.
Слова Джима слились в мерный гул, из которого только при усилии удавалось выжать что-то членораздельно. Себастьян понял, что тот собирается уходить, но понял и то, что не сумеет собрать себя и задержать его. Уж точно не физически.
- Подожди, – попросил Себастьян. Локти уже дрожали из-за того, как много сил тратилось на то, чтобы держать корпус всего лишь немного приподнятым. - Ты мог бы остаться? Я не доверяю врачам.
Это было не совсем правдой. Моран не доверял никому, но признавал, что люди в белых халатах, потратившие на свои дипломы почти десять лет жизни, чаще всего профессионалы и дело свое знают. Особенно если касалось врача, которого рекомендовал сам Мориарти. Моран наверняка даже знал его, ведь им не всегда приходилось штопать раны самостоятельно, но сейчас не помнил, да и не хотел помнить, по правде.
- Пожалуйста, Джим. – Полковник Моран редко о чем-то просил всерьез. Джим был, должно быть, единственным человеком на всей планете, к которому Себастьян мог бы обратиться с просьбой вот так – без намека на ответную услугу, давая понять, что без его помощи не выдержит, демонстрируя собственную слабость, которая, впрочем, и без того была видна. - Мне сто лет уже не было так паршиво. Я не хочу справляться один.
Не самые это были подходящие слова, но Моран не был способен на большее, особенно сейчас. Он только надеялся, что Джим решит остаться, потому что тоже этого хочет. А если нет… Себастьян прикрыл глаза. Тошнота накатывала на него волнами, он старался держаться. Все, что он мог – это держаться и ждать.

Он каким-то шестым чувством ощущал, что Джим останется. Как будто физическая слабость позволила раскрыться его ментальным способностям, и он понимал не только то, что Джим не хотел доводить Морана до такого состояния, но и то, что он за него боится. По-настоящему боится, как если бы не было между ними никакой ссоры и никаких разногласий, если бы в болезни Себастьяна оказался виноват кто-то другой. В этом, правда, случае Джим снес бы этого другого как танк, стер его с лица земли, потом что такова его натура – он не успокоился бы, пока жив тот, кто мешает.
В какой-то мере на этой роли был Себастьян. Он лишь отчасти понимал чувства Джима, который вдруг узнал о настолько важной части прошлого Морана. У каждого из них была своя правда, которой они собирались держаться до последнего, но переломный момент прошел. Себастьян в самом деле хотел уйти, Джим действительно хотел прогнать его, и если бы в тот момент разошлись, то между ними выросла бы пропасть.
Что, если подсознание Себастьяна сработало за него, просто физически не дав телу выйти за пределы этого дома? Как если бы полковник всегда знал, что Джим ни за что не оставит его в беде, и воспользовался этим знанием себе же во вред, но на пользу им обоим.
Поэтому Моран и понимал, что пока рядом Джим, все в порядке. И что если задержать его рядом на дольше, то все будет в порядке дольше. А уж если насовсем…
- Ладно, меняй.
Сидеть ему впрямь было трудно, мышцы рук болезненно сводило, но Джим был прав – придется. Он всегда чувствовал себя более сильным рядом с Мориарти, и раз уж он говорил, что так нужно, то что Морану оставалось? Только верить ему и держаться, ожидая, пока Джим сделает все то, что собрался.
Во время этого ожидания Себастьян поглядывал на Джима совсем не просто так. Он сумел определить по его состоянию, движениям и дыханию, что он принимал какие-то препараты. Попытался оглядеть комнату в поисках подсказок насчет того, какие именно, но от этого начала кружиться голова, и Моран временно оставил свою затею.
Если в другое время он обязательно рассердился бы на Джима за то, что он снова прибегает к химии, чтобы себя уничтожить, то сейчас Моран испытывал другое. Хотелось защитить Джима от этого – от самого себя, - дать ему понять, что все это ему не нужно, потому что Себастьян обо всем позаботится. Как только поправится и встанет на ноги, сразу же.
Как будто перестало быть важным то, что Джим подвесил его к потолку и все, что он сделал потом. Может быть, он просто пытался показать Морану, что чувствовал сам.
Но Джима не нужно было оправдывать, даже перед самим собой. Себастьян давно знал, с кем живет.

Есть тоже не хотелось, но Моран заставлял себя, потому что действительно хотел выздороветь как можно скорее. Он знал, что нужен Джиму так же, как Джим сейчас нужен был ему, но пока что совсем ничего не мог ему предложить. Он даже отключил так быстро, что не успел поблагодарить Джима, но уснул, точно зная, что он останется рядом.
А проснулся совсем рано утром, от того, что из-за неловкого поворота во сне начали болеть порезы на спине.
И Джим обнаружился прямо в кровати, головой на груди, мало того – Моран сам обнимал его так, чтобы лежать было удобно им обоим. С осторожностью Себастьян подтянул Джима повыше, погладил его плечо, едва касаясь пальцами рубашки, потом тронул кончиками волосы, а в конце вовсе прижался к макушке губами, приподняв голову. Очень редко он испытывал нежность, подобную этой, и сейчас благодарил высшие силы за то, что этот мужчина остался с ним несмотря на всех своих демонов, наверняка гнавших его прочь.
Моран знал: если бы Джим оставил его после просьбы не уходить, то они наверняка бы больше и не встретились. Потом что оба ужасно гордые, уверенные в свое правоте и каждый по-своему силен. Джим стал бы искать забвения в наркотиках и случайном сексе, Моран – в другой стране и непрерывной работе; Джим погиб бы от передоза, Моран – от пули собственного боса, решившего избавиться от темной лошадки в своем загоне.
Наверное, по отдельности каждому из них досталось бы не больше года, но сейчас, лежа в темноте и не чувствуя уже такой невероятной усталости, давящей на плечи, Моран понимал: он может все изменить. И вряд ли после этого жизнь отпишет им еще полвека, но хотя бы на десять лет они точно могут рассчитывать.
- Джим, – позвал Себастьян, хмуря брови и чуть сильнее сжимая плечо Мориарти. - Эй, Джим. Проснись.
Наверное, со стороны его состояние напоминало бред, но голова была холодной, а кроме голода и истощения Себастьян не чувствовал ничего – ни головокружения, ни слабости, как раньше.
Дождавшись, пока Мориарти поднимет голову и сонно проморгается, Себастьян прижал его к себе сильнее, мешая двигаться, и сказал:
- Спасибо, что ты не ушел, – он правда очень ценил это, но сейчас ему хотелось говорить не об этом. Слова, которых Себастьян до сих пор и не говорил никогда, вдруг сами захотели вырваться, как будто он не контролировал самого себя. - Мне уже во много раз лучше. И я думаю, что люблю тебя.
Должно быть, не так эти новости преподносятся, но Себастьян сказал именно то, что и хотел сказать.

Слишком запоздало Моран понял, что одного желания сказать что-то, пусть даже важное, мало. Ему стоило еще подумать о том, как такое признание воспримет Джим, человек, довольно далекий от чувств и всего, что с ними связано. Себастьян тоже был от них на изрядном расстоянии, но воспринимал все немного по-другому – раз уж случилось так, что он что-то испытывает, нужно сказать, чтобы потом не было никаких сюрпризов. Вот только это уже стало сюрпризом; Себастьян видел по реакции Джима, как тот напрягся, как его мышцы стали твердыми, а сознание наверняка наполнилось мыслями и голосами, как это с ним иногда бывало… Правда, бывало уже очень давно.
И вот началось опять.
- Я говорю это, потому что это случилось.
Он в самом деле не пытался манипулировать. Такими методами воздействия Себастьян владел плохо, тем более сейчас, когда он чувствовал себя уже лучше, чем накануне, но все равно не был полностью здоровым. А, наверное, если бы был, то предпочел бы повременить с такой новостью, заранее бы подумал, как Мориарти ее воспримет. Отношения между ними и так были хуже не придумаешь, полковник не знал, чем доказать Джиму собственную верность, и вот – сказал то, что могло только все испортить еще больше.
Глупый поступок, но на деле Моран не чувствовал сожалений.
Следующие слова Джима были довольно неприятными. Нет, Моран и не ждал в ответ ничего вроде «И я тебя тоже», но и то, что Джим обесценивал его чувства, тоже было болезненным ударом. Он не думал, что придется обсуждать сказанное, рассчитывал, что Мориарти примет это как данность – как если бы Себастьян сказал «У меня высокая температура» или «Я хочу съесть куриный суп»… Не очень хорошее сравнение, ведь оба этих утверждения легко было бы исправить, а вот с любовью так не получится.
- Через пять или десять лет? Повезет, если мы к тому времени будем еще живые. И я все равно постарею быстрее тебя, вряд ли тебе стоит об этом беспокоиться.
Признавать это тоже было неприятно, но Моран знал, что от той жизни, которой живет сейчас, Джим не откажется. Да и он не откажется тоже, а значит, его прогноз все-таки имеет большой шанс сбыться. Вот сейчас ему досталось по-крупному, он не преувеличит, если скажет, что находился в паре шагов от смерти. Как при таком темпе продержаться еще пять или десять лет?
- Джим… тебе не обязательно что-то делать с этой информацией. – Моран приподнялся на локтях. Он по-прежнему ощущал непривычную для себя слабость, но на этот раз уверенности было больше, и он сумел сесть так, чтобы быть около Джима, но не касаться его. Один бог знает, как он в нынешнем состоянии отнесется к прикосновениям – Джим порой был настоящей бомбой с оголенными проводами. - Я не доверяю тебе? Сам-то ты в это веришь? – У него было не так много сил, чтобы попытаться переубедить самое упрямое существо на этой планете. - Я сейчас в этой кровати, потому что попытался уладить сложную ситуацию и в принципе в этом преуспел. А почему в этой кровати ты, Джим?
Он знал ответ, это было просто:
- Потому что я попросил тебя не уходить.
И не только поэтому. К сожалению – не только.
Во время прошлого пробуждения Моран ничего не понял из-за своего состояния, но теперь его разум был достаточно чистым и ясным для того, чтобы видеть больше. Он наконец коснулся Джима, отодвинул его руку и подтянул рукав рубашки. След от иглы был крошечным, кто-то другой и не заметил бы, но Моран увидел его, потому что именно его и искал.
- Все еще верю, что когда-то у нас появится врач, который не будет тебя бояться. – Потому что доктор определенно был здесь, и он-то в силу своей должности просто обязан был заметить, что не так с Джимом. Но сказать вряд ли осмелился, и Моран теперь тихо ненавидел его, и еще себя заодно – потому что был не в состоянии помешать Джиму, даже не был с ним, когда тот больше всего нуждался. - Какие там пять или десять лет. Сам знаешь – если подсядешь, то это будет гораздо меньше. Ты, конечно, очень умен, Джим, но физиология у тебя как у людей, а люди быстро становятся зависимыми от героина.
Он был не в том положении, чтобы поучать Мориарти, но делал это из-за слишком сильного беспокойства. Наверное, от одного раза ничего не будет, но где гарантия, что раз был только один? И что Джим не повторит его, если Морану все-таки придется уйти?
- Я не хочу уходить, Джим, – признался Себастьян, отпуская его руку. - Но если еще раз скажешь это – так я уйду. Ты знаешь меня, а я – тебя. Нам обычно достаточно одного слова, а за последние дни мы и так слишком много сказали… разного.
А уходить ему и вправду не хотелось. Ни сейчас, ни когда-либо раньше, особенно после того случая, о котором услужливо напомнил Джим после того, как подвесил его к потолку. После того, как Моран увидел его смерть и поверил в нее, а потом получил Джима обратно живым и, как казалось тогда, тоже любящим.
Жаль, что в то время Себастьян не свалился с болезнью, чтобы вовремя осознать свои чувства, раз только это ему и помогло.

Когда Джим сжал его руку, Моран мог бы поклясться, что этот жест вышел машинально. После него Джим мог уже что угодно говорить, прогонять Себастьяна или пытаться уйти, но Моран вряд ли поверил бы ему. Он был не так уж силен в психологии, но в кое-каких вещах разбирался, и эта первая реакция, которую Джим то ли не смог, то ли не попытался скрыть, была громче любых слов. Так что Моран накрыл его руку своей ладонью, давая понять, что он все понял, и выдохнул, ощутив, как ему стало в разы легче дышать.
Главный рубеж был пройден. Они оба сейчас обязаны были это почувствовать.
Джима он слушал молча, давая ему время и возможность выговориться. Себастьян и раньше видел, что за пышной обложкой Мориарти скрывается другой человек, у которого в детстве было множество проблем и трудностей, которого не понимали, не ценили и, как следствие, не любили. Наверное, он мало кому был нужен, и именно это подтолкнуло его к тому, чтобы стать совершенно иным, уверенным и опасным, богатым и легендарным. Не совсем амбиции, но компенсация, которую, по мнению Морана, он уже сполна получил. Вот только весь успех так и не смог перекрыть тех разочарований, которые Джим успел испытать.
- Ты можешь попробовать рисовать картины, – заметил Себастьян. - Помнится, у тебя неплохо получалось.
Он на самом деле был не мастер в советах. Проблемы Джима ему не были близкими, Моран легко отпускал прошлое: у него тоже не все было гладко в семье, однако это давно уже его не волновало. Никакой связи с корнями; он не смог бы в точности вспомнить лицо своей матери – так себе сын, - но даже не чувствовал себя виноватым.
Джим просил о помощи. Моран обнял его, стараясь моментально придумать какой-нибудь вариант, который поможет раз и навсегда, но скоро понял, что это невозможно. Что это гораздо сложнее, чем любые другие вещи, но самое важное – Джим доверяет ему.
- Придумаем что-нибудь, дай мне только немного прийти в себя. – Он прижался губами к макушке Джима и обнял его чуть сильнее. Тело моментально отозвалось болью в порезах и мышцах, так что Моран расслабил руки – пусть Джим и считает его суперменом, но доказывать ему ничего не нужно. - И, Джим… – Моран отстранил его немного, чтобы заглянуть в лицо и посмотреть серьезно. - Если еще возьмешься за шприц, ничего не будет. Давай попробуем найти вариант без этого.
Джим в любое другое время мог разозлиться на то, что Себастьян ставит ему условие, причем таким категоричным тоном, но наверняка не сейчас. Он и сам обязан был понимать, что наркотики не приведут ни к чему хорошему, ведь Мориарти занимался, среди всего прочего, и ими.
И был еще один момент, который неожиданно начал тревожить Себастьяна. Воспоминания возвращались к нему постепенно, так работало сознание: пыталось оградить своего владельца от потрясений и тяжелых моментов; думать об этом и правда не хотелось, но Моран не мог не спросить:
- От «Кингсмен» что-то осталось? – сейчас ему было совершенно не до дел, но важные моменты следовало прояснить сразу, чтобы потом не получился сюрприз, какой Моран не захотел бы получить.
Он мог бы еще уточнить, что ребята ни в чем не виноваты, и что теперь они совсем уже не те, какими были во время его работы агентом… Пацан, с которым Морану волей-неволей пришлось сотрудничать, ему даже понравился – хороший был с амбициями… Для организации Мориарти не годился, но и смерти тоже не заслуживал.
Что до Галахада – это было чересчур сложно. Моран почти не знал его раньше, уж точно не мог узнать будучи привязанным к стулу, и все, что мог сказать: тот ведет себя как и должно подобающему агенту. Не больше, но и не меньше.
Узнав, что Джим отменил приказ и не убивал их, Себастьян улыбнулся. Он знал, что это не его проблема и ему нет никакого повода беспокоиться и о чужих людях в «Кингсмен», но все равно было приятно. Мориарти поступил опрометчиво, когда отдал приказ, но разумно, когда не стал приводить его в действие – мало ли, каких неприятностей они благодаря этому избежали.
- Я тоже носил очки, иногда, – ответил он на вопрос, еле-еле улыбаясь и уходя мыслями в воспоминания. - Они были классные, а сейчас наверняка в разы лучше, но если приходится драться – это хреновый вариант. Разбиваются, а от этого только хуже.
Себастьян обычно мало внимания уделял своим шрамам, но сейчас рука автоматически потянулась потереть бровь, где след от стекла был почти незаметным из-за времени, но все-таки видимым.

- Чтобы справиться с ломкой, надо увезти тебя куда-нибудь, где у тебя под рукой ничего не окажется. Это не проблема. – Он знал что-то о медикаментозном лечении зависимости, но у Джима она не должна была оказаться сильной. Такое Моран бы заметил намного раньше, а с эпизодической тягой к наркотику справиться можно и своими силами, главное желание. Если Джим поддастся соблазну, то Моран вряд ли позволит ему что-то подобное, единственное условие, которое необходимо соблюдать – это чтобы он был постоянно рядом.
Себастьян прикрыл глаза, позволяя Джиму дотрагиваться до лица, где ему нравится. Он уже чувствовал новый прилив усталости, все-таки до окончательного выздоровления еще нужно было подлечиться, но рядом со спокойным Джимом было спокойно и хорошо, так что полковнику хотелось продлить эти мгновения как можно дольше.
- Я не носил костюм. Я же был все время в горячих точках, так что надевал форму, это было намного лучше. Они там знают сотню узлов галстука, но, как по мне, для работы шпионом все это вообще не нужно.
Когда Джим заговорил о необходимости перевязки и всего такого, Моран чуть улыбнулся. По-хорошему, да, ему было именно это и нужно, но не хотелось отпускать Джима и заниматься бытовыми вещами (уже очень давно лечение превратилось в бытовой момент, но Себастьян не заметил, когда именно), потому что момент оказался слишком приятным. Себастьян слегка поморщился и кивнул еле-еле, безмолвно соглашаясь с тем, что именно это и нужно сделать, но не предпринял ровным счетом ничего.
- Тебе тоже неплохо было бы поесть. – Сам он не был голодным, хотя и знал, что организм в чем-то нуждается. - Да и лекарства. Тебе проще заботиться обо мне, а не о себе, м?
О том, что Джим частично и оказался тем, из-за кого Себастьян сейчас чувствовал себя больным, он старался не думать. О вспыльчивом характере босса знал любой, и Моран больше всех, но никогда прежде его гнев и безумие не направлялись именно на него. Что ж, у него был опыт и он заранее понимал, к чему можно готовиться, хотя вряд ли поверил бы когда-то, что Джим на самом деле возьмется подвешивать его к потолку… Но не убил – и слава богу. Даже не навредил сильно: Моран знал, что сами по себе следы на его спине – это ничто. Если бы до этого он не был на тяжелом задании, то без особого труда пережил бы все это, потому что в жизни случались травмы куда более серьезные. Но одно наложилось на другое, другое на третье, и Морана подкосило…
Теперь он думал, что если бы не это – он ушел бы, а Джим не стал бы его останавливать. Можно сказать, что организм на самом деле не подвел его, а сослужил хорошую службу.
Никогда не знаешь, где найдешь, а где…
Себастьян чуть улыбнулся. Эти события для них обоих станут уроком, даже несмотря на то, что никаких других секретов у Морана больше не было.
Когда Джим заговорил дальше, Себастьян буквально с первых звуков его голоса понял, что это что-то важное, но даже несмотря на это он не догадывался, что Мориарти сделает ему ответное признание. С точки зрения Морана все было не так уж серьезно: он сказал, что чувствовал, и это не должно было ни к чему обязывать Джима, но…
«Очень давно», сказал он. И хотя слово «любовь» больше не прозвучало, они оба прекрасно знали, что именно Мориарти имеет в виду.
У Себастьяна что-то случилось с дыханием, голова стала кружиться от того, что в кровь слишком долго не поступал кислород. Он вдохнул медленно, будто на пробу, прижал Джима к своей груди. Никто не объяснил ему, как реагировать и что отвечать, так что теперь Моран намного лучше понимал смятение Джима в тот момент, когда признание на его голову вывалил он сам.
Но, черт возьми, как ему стало приятно!..
- Не надо бояться, – да, природу страха Моран не понимал, но, черт возьми, это был Джим. - Я постараюсь пока не умирать, если ты постараешься не убивать себя. – Он улыбнулся, провел ладонью по спине Джима и на миг сжал его крепче, прежде чем отпустить и снова улечься на кровать. Усталость наконец взяла свое сполна, но Себастьян взял руку Джима, давая понять, что он все равно рядом. - Знаешь, что я подумал? – мысль пришла в голову неожиданно, немного насмешила Себастьяна, так что на его губах появилась широкая улыбка. - Если бы все было по-другому, ты мог бы стать их координатором, – он подмигнул, имея в виду «Кингсмен». - Ну, знаешь, там есть такая должность. Человек собирает информацию, выстраивает схемы действий, координирует работу агентов… То же самое, что делаешь ты, практически. Они называют его «Мерлин».
Представить Джима внутри системы, как одного из агентов, было чертовски трудно и вместе с тем весело. Он никогда бы не стал хорошим Мерлином, потому что был чересчур самостоятельным, ну и вряд ли «Кингсмен» заслуживал такого крутого специалиста, как он.