о проекте персонажи и фандомы гостевая акции картотека твинков книга жертв банк деятельность форума
• boromir
связь лс
И по просторам юнирола я слышу зычное "накатим". Широкой души человек, но он следит за вами, почти так же беспрерывно, как Око Саурона. Орг. вопросы, статистика, чистки.
• tauriel
связь лс
Не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, то ли с пирожком уйдешь, то ли с простреленным коленом. У каждого амс состава должен быть свой прекрасный эльф. Орг. вопросы, активность, пиар.

//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто. Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией. И все же это даже пугало отчасти. И странным образом словно давало надежду. Читать

NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу. Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу: — Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать

uniROLE

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » uniROLE » uniALTER » Lost and forgotten


Lost and forgotten

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

http://sg.uploads.ru/NngeV.png

Tsukishima Shukuro

Забудь ко мне дорогу, не ходи. Так ты мог бы сказать, умирая. Но ты жив.
Ты правда думал, что я забуду тебя так легко? Почему ты не умер, Гинджоу?
Как мне жить с этим знанием?

Kugo Ginjou

http://s5.uploads.ru/m249a.png

[icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][status]Умру за тебя[/status][nick]Tsukishima Shukuro[/nick][sign]///[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Цукишима Шукуро</a></b> <sup>unk</sup><br>я - живая рана, жертва самого себя. <br><center>[/lz]

Отредактировано Ichimaru Gin (2019-02-09 20:20:20)

+1

2

[nick]Kugo Ginjo[/nick][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][status]die, die, crucified[/status][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign]У этого мира словно двойное дно. Двойные тени, наслаивающиеся на два проклятых тона, звучащие и выглядящие почти слитно. Но слух – зрение – духовное чувство стараются работать исправно. Это раздражает, оно находится на грани восприятия, и выводит из себя. Так, что в шею сзади все сильнее врезается цепочка, а пальцы стискивают крест, дергают за нее, дергают, пока кольцо выгибается жалобно, с едва уловимым слуху звуком. Вот он – настоящий, и пальцы собирают кольцо обратно, загибают. Стискивают.
Гул эскалатора рядом.
- Вам помочь? – лица людей плывут и дергаются, если опустить глаза – поднять – посмотреть прямо на них. Сейчас – опустить; вздумавшая проявить сочувствие пожилая дама щурится щелочками глаз; зачем-то приблизилась, осознается медленно, к человеку, от которого прочь идут все.
«Видит? Чувствует? Дура просто?»
- Вы выглядите очень потерянным, молодой человек. Извините за беспокойство, хо-хо, - она маленькая и высохшая, у нее подрагивающие руки с крупными суставами, и указательный палец поднимается куда-то за ухо… кому?
«Ему», - мысль получается кивком. «Мне».
- Но позади вас карта метрополитена, - ее слова становятся эхом, звучат снова на два лада. И оно - эхо - тянется почти осязаемо, цветом бледно-желтым, чуть в коричневое, как имбирный лимонад. У нее есть душа – это как медленное свечение внутри, вслед за спокойной мыслью – «конечно же, у нее есть душа. Она ведь живая».
- Извините за беспокойство, молодой человек. Всего вам хорошего, - неудобные ботинки на толстой подошве, крохотные, шаркают по платформе прочь. Аура остается, отпечатком, еще некоторое время, а затем развеивается, под выдох. Подуть. Просто подуть. Отпечатки аур людей так легко развеять.
Живых, в том числе.
«А я почему живой?» - это злая мысль, она помнит исход. Итог. Поражение.
«Облажался», - колет насмешкой над самим собой. Кольцо на цепочке, на котором висит крест, все-таки лопается, ладонь конвульсивно сжимается. Не уронить. Не потерять.
Карта метрополитена не поможет, хотя…
Названия станций тоже двоятся. Иероглифы рассыпаются насмешливыми чертиками. Это пройдет? Или… или.
«Надо привыкнуть», - зачем-то увещевает он сам себя. Он, Куго Гинджоу, - серебряный крест вспыхивает в ладони, попав в свет длинных потолочных огней.
Он, который зачем-то живой.
Тени снаружи становятся длиннее, осенний вечер опускается рано. Вспыхивают огни, и звуки – снова на два лада, разрывают голову какофонией – сигналов автомобилей, звука моторов, рекламы из уличных динамиков, голосов. Голосов живых и мертвых; где-то воют Пустые, и зачем-то Гинджоу посещает нелепая мысль, что раньше он такого не слышал. Так – не слышал; серебряный крест вертится в пальцах, напоминая теперь колесо.
Ответов на вопросы, что и как случилось, у него нет. Он не знает. Не-зна-ет; собственную гибель помнит отчётливей некуда, помнит силу до этого, и затем проигрыш. Будто росчерком меча крест-накрест – н-на, и все, нет тебя. Но зачем-то он здесь, в городе, названия которого даже не может прочесть.
Из висков вытекает тяжёлая пульсирующая боль, собираясь подо лбом затем, будто с похмелья. Он помнит, что такое похмелье, помнит также и щекочущий вкус пива с утра, которым можно освежиться, и то, что это может кому-то не нравиться – это никому никогда не нравилось, но ему всегда было наплевать. «Было» - странно думать обо всем в прошедшем времени, странно, когда ты сам – суть прошедшее время, странно, когда ты жив, если был мертв.
Но, когда обнимает темнота, становится легче, потому что двойные тени теряются в ней, и Сам Гинджоу будто бы растворяется; это бессмысленно, увещевает он сам себя, ты так не выберешься, ты так не выживешь, ты так никогда не поймешь, зачем возвратился.
От куртки пахнет землей, и, кажется, на лице грязь. Сложно утверждать, что это сейчас его беспокоит.
Глаза снова закрыты. «Все имеет ауру. У всего есть душа», - это слова, которыми на глупых семинарах пичкают слишком доверчивых людей всевозможные так называемые гуру; у кого-то были кассеты с таким – зачем они были вообще? Неожиданно такое было предполагать за Куцузавой, хотя, если поразмыслить, ничего странного. Старик всегда любил посмеяться над глупцами. «Любил», - «он мертв», - и осознание спокойно. Что же, сожаления по этой части давно вытекли, как вода сквозь трещину. Если вообще были. Туда старику и дорога.
Туда, честно говоря, всем им дорога.
По свободной руке задевает какой-то листвой, и едва заметные язычки духовной силы, душ, тянутся по пальцам искрами, похожих на бледно-бирюзовых светлячков. Сейчас – осень, и листва жухлая, светлячки умирают, растворяются, так и не собравшись хотя бы во что-то. Лес все темнее – Гинджоу все дальше. Шумная и шепчущая листва на ветру над головой – снова голоса, снова эхо. Снова двойной мир.
Это не усталость, это точка в пространстве - он - точка в пространстве, в пустоте, кругом которой нет никого, и не будет. Зачем я жив и почему? – главные вопросы, ответ на которых хочется забыть, даже если он существует.
Внутри зреет, наливается злость. Ощущениям доверять невозможно, попытки угадать их ритм – бесполезны. Его все обманывает. Кругом – ложь, тягучая, словно темнота.
«Забыть», - стереть, с чистого листа начать.
По лесу проводит серебром, будто лучом креста. Нет, это только луна поднялась. Поздно совсем. Ночь уже.
Сколько он тут уже стоит?
- Цукишима, - глаза и духовное чувство врут, скорее всего, но наплевать. Даже если это глюк, как сказала бы Рирука.
Да ясное дело, что глюк.
Ведь там, где они жили, не было метро.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-02-10 05:59:04)

+2

3

У него в груди дыра размером с Каракуру.
Первые несколько дней есть не получается вообще. Шишигавара пытается готовить что-то сам, но получается у него из рук вон плохо - катастрофа с приправой из острого дыма, много шума и очень мало дела. Цукишиму это почти не задевает. Его вообще мало что задевает после возвращения в старый особняк на окраине города. Только обида слегка горчит на кончике языка и почти не спится. Раньше он хотя бы ощущал вкус еды и получал от нее удовольствие, как от беседы с интересным собеседником, а теперь просто механически проглатывает, чтобы желудок вел себя потише и стало чуть яснее в голове. Тишина собственной комнаты помогает изгнать мысли из головы, но надолго Цукишиму не хватает. Он один, но фантом кого-то близкого и родного то и дело касается плеча невидимой ладонью.
Проблема решается просто — нужно лишь задать правильный вопрос и ответ придёт сам собой.
Так говорил Гинджоу.
Теперь его нет рядом и ответы приходится искать самому.

Гинджоу нашел разгадку секрета, которую искал несколько сотен лет. Ради решения своей проблемы Гинджоу положил на алтарь победы себя самого и всех членов Экзекуции, не пожалел зародившегося мостика взаимопонимания, который сам же и построил с Ичиго Куросаки, но что он получил в итоге? Разочарование. Разбитые надежды. Свою память - а ведь мог разделить это бремя, нести груз злобы на мир Шинигами не один.
Беспамятство Гинджо забавляло Цукишиму. Спектакль, придуманный для двоих, очень быстро пополнился талантливыми актёрами, которые прекрасно сыграли свои роли. Даже неожиданное вмешательство третьих лиц не испортило постановку.
Цукишиму это почти не волнует. Теперь это неважно.

Его не волнует даже собственное безразличие, ставшее базовой эмоцией вместо привычной пустоты. Ему хочется - так, в легких скобках, понять, что из себя представляет душа.
Ответ умело скрывается, ловко утекает, как вода сквозь пальцы, поймать его очертания не получается - стоит приблизиться, взглянуть внимательнее и картинка рассыпается словно нарисованная из песка. Книги, которые читает Цукишима, не дают ответа на интересующий его вопрос, хотя там четырехстопным ямбом и хореем в красках описаны переживания, чувства и то, что древние философы называли душой. Он решает вопрос радикально, выходит в город и в первом попавшемся музыкальном магазине надевает на голову наушники, выворачивает катушку на максимум и прислушивается к собственным ощущениям. Но вопреки ожиданиям внутри слышна лишь звенящая тишина. Что ж, это было ожидаемо.
Цукишиму почти не задевает.

— Гинджоу, - получается как-то бесцветно и вяло. Взгляд Цукишимы делает попытку потеплеть. - Ты не иллюзия. Я и правда тебя вижу, Гинджоу.
Видит. По-настоящему. В это трудно поверить, еще сложнее - понять. Но - вот он, Гинджоу. Настоящий. Чертовски уставший. Наплевавший на весь мир, включая себя самого.
Никто не станет заморачиваться, чтобы поймать Цукишиму снова, это попросту никому не нужно. Мало кто, кроме Шишигавары, вообще знает, что он выжил после сражения с Бьякуей. Ставить ловушки на него стали разве что бывшие члены Экзекуции, но сколько из них выжили и остались в городе? А сколько потеряло свои силы в последней битве с шинигами? Да и ни к чему им держать злость или обижаться. Каждый из них хоть и был сам по себе, но они делали одно дело - помогали Гинджоу подобраться к источнику новых сил, чтобы самим стать сильнее.
И где эта сила теперь?
- Когда ты собирался сказать? Когда пришел бы ко мне?
Цукишима крепче сжимает корешок книги, которую взял с собой. Сегодня это "Вокруг света за 80 дней" - Шишигавара подумывал о путешествии, все уши прожужжал о "кругосветке", а предыдущую книгу Шукуро уже дочитал.

[nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]Умру за тебя[/status][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][sign]///[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Цукишима Шукуро</a></b> <sup>unk</sup><br>я - живая рана, жертва самого себя. <br><center>[/lz]

+1

4

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]Гинджоу устало прикрывает глаза, пряча невесть откуда явившееся раздражение. Так всегда было, Цукишима одновременно и раздражал, и был тем человеком, вокруг которого можно было строить что-то. Которого можно было сделать стержнем, погрузить на него свои планы так, чтобы он сам подставил руки, плечи, голову, чтобы сам, добровольно обулся в нужные Гинджоу ботинки, и зашагал в них. Бодрым шагом готовности.
Это так раздражает, кто бы знал.
Цукишима делал все, что было нужно, беспрекословно – мелочи сглаживаются, они как слегка хорохорящиеся язычки духовной силы под ладонью. Не всегда получается извлекать души идеально.
«Не всегда? С каких это пор?»
Он подносит пальцы к глазам, сильно пахнущие полынью. Провел по кустам, растущим позади, машинально, дергая листья, вытягивая душу, духовную силу, невесть зачем – просто так.
Зеленоватые, как полынь, язычки духовной силы тлеют сердито, потрескивают искорками. Когда такое было вообще? – он сглатывает, поднося ладонь к носу, сильно втягивая горький и пыльный запах, затем поднимает голову, глядя на Цукишиму. Тот все такой же – тощий, бледный, с книжкой. Парой слов можно его описать.  Хотя, всего одним.
Цукишима.
- Когда-а? – он невольно растягивает слова. Он забыл, когда вообще говорил в последний раз, но привычная интонация возвращается до того легко, что это даже пугает.
Он забыл, когда в последний раз вообще ходил по земле, и так вот прикасался к полыни, что пахнет сильно, что росой и горьким соком оседает на пальцах, - Гинджоу поводит головой, сильно втягивая воздух.
- Ты еще спрашиваешь, - каждое слово – шаг по тонкому, самому скользкому льду. Понадеявшись. На удачу, на авось, но подспудно рассчитав. Он полагается на интуицию пополам с логикой, на то, насколько знает Цукишиму; обжигает мгновенной мыслью – «а если нет?!» - но тут же и отпускает. Нет, это Цукишима. В его голосе – то, что настоящее.
«Когда пришел бы ко мне?» - спрашивает Цукишима. Это хорошо. Это значит, он не разделил их тандем. Не забыл. Даже страдал, наверное. Значит, Гинджоу для него еще что-то значит.
В свое время он основательно пророс ему в душу. Это хорошо. Это полезно. Для чего – Гинджоу пока не знает, но обязательно поймет, и очень скоро. Пока – уцепиться, обеими руками. И не переиграть. И не показать, как страшно, на самом деле – страшно было ощутить себя живым посреди города, посреди чего-то непонятного, в толпе, под небом, с асфальтом под ногами. Понять, что сердце снова бьется, а перед глазами – не угасающие, словно гаснущие полосы на экране монитора, отблески реальности.
Он погиб, и это страшно вспоминать, - рука тянется стиснуть крест, но он ведь разломал кольцо.
Он – разломал – кольцо.
Он погиб.
- Сколько меня не было? – спокойно спрашивает Гинджоу. Необъяснимо, но появился Цукишима, появился тот, кто станет прогибаться – и он обретает уверенность.
Потому что есть кому подставить свои щуплые плечи под сотни вопросов; с Цукишимы станется найти и ответы, все объяснить, найти виноватых, объявить виноватых. И себя – скорее всего, в их числе.
Он бы рад сказать, что рад видеть Цукишиму, но это ни к чему. Тот ощутит, что Гинджоу дает слабину; это не нужно.
Сильными должны быть оба.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-02-24 15:22:52)

+1

5

Гинджоу выглядит до боли привычно и в то же время ощущается совершенно чужим. Вроде и лицо то же, что Цукишима помнит, и комплекция, и одежда - все та же старая куртка с меховым воротником, обычные темные брюки и футболка. Стандартный наряд. Классика. Но все же кое-что изменилось. Обычный человек, взглянув на Гинджоу, даже не заметил бы одной маленькой, но очень важной детали, которая так нравилась Цукишиме в прошлом, и которой теперь не было. Даже следа Подчинения не ощущалось.
Грудь Гинджоу больше не украшала цепочка с четырехконечным крестом, его главным оружием.
Чем дольше Цукишима смотрит, пытаясь понять, как же так вышло, тем сильнее злится. Он до обидного не помнит, была ли цепочка с четырехконечным крестом в целости и сохранности, когда его выбросило из комнаты, созданной Юкио специально под его сражение. Сражение, которое должно было стать для него последним - это ясно читалось в бесстрастном взгляде глаз капитана Шестого отряда, но Цукишима выжил, как-то выкарабкался в реальный мир, а потом увидел то, что приходило к нему в кошмарах каждую ночь первые несколько недель после.
Кровь, умиротворенная улыбка, седые волосы, прикрытые веки. Гинджоу спал вечным сном, а Цукишима не успел даже пожелать ему спокойной ночи. И ненавидел себя за это. Впервые в жизни. Обычно ему было абсолютно все равно, что Гинджоу делал с ним и без него, как относился, любил или же на самом деле ненавидел, но терпел подле себя - но стоило увидеть его уже бездыханным, как внутри что-то глухо щелкнуло и рассыпалось. Названия этому Цукишима не знал до сих пор. Вероятно, судьба, предложив ему встречу с Гинджоу, дает ему второй шанс понять, что же это на самом деле было.
Такой родной. Пф. Смешно даже думать.
И все же, все же...
- Не знаю, Гиджоу. Я не считал. - Цукишима делает несколько шагов навстречу, на ходу перекладывая книгу в ведущую руку. Между страниц красноречиво торчит белая закладка, готовая в любой момент обратиться в острый меч. - Но, думаю, этого времени вполне хватило, чтобы каждый член Экзекуции сделал для себя выбор, который сочтет правильным.
Цукишима невесело усмехается. Ах да, Гинджоу ведь не знает, что произошло с его бывшими товарищами. Не всем повезло выжить, все, кроме лишившейся своей силы Джеки и обретшего долгожданную свободу Юкио покинули Каракуру, а Куцудзава и вовсе мертв. Он сейчас куда более мертвый, чем Гинджоу.
Черт, кажется Цукишима смеется.
Безумец. Все они - безумцы.
- Ты заставил меня ждать, но я не сержусь. Было бы гораздо хуже, окажись мое ожидание напрасным. Но... вот он ты.
Цукишиму почти не задевает собственный бесстрастный тон. Он не должен так говорить с тем, кто спас ему жизнь, вытащив из ада личного одиночества. Одиночества, которое он ощущал всегда и тяготился этим, пока не пришел Гинджоу. Не должен, но по-другому не может. Просто не знает, как.
Лицо трогает тень былой улыбки - ломаной и какой-то больной, пространство на мгновение озаряет ярко-зеленая вспышка, а мгновением позже книга падает на землю. Рука привычно сжимает рукоять меча, который кто-то однажды неосмотрительно оскорбил, назвав занпакто. Цукишима на пробу делает несколько взмахов, рисуя в воздухе простые фигуры.
Взгляд, устремленный на Гинджоу, внимательный и какой-то пустой.
- Что мне делать дальше, Гинджоу?

[nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]Умру за тебя[/status][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][sign]///[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Цукишима Шукуро</a></b> <sup>unk</sup><br>я - живая рана, жертва самого себя. <br><center>[/lz]

+1

6

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]«Члены Экзекуции, да ладно», - брови чуть приподнимаются, в слегка презрительном удивлении. Каждый член Экзекуции всегда был волен выбирать все, что хочет. Если при этом у него хватало силы и умения пойти против Гинджоу, за которым еле заметной тенью всегда маячил Цукишима.
Углы рта кривятся. Да будто бы ему есть хоть какое-то дело до них.
- И что, многие сделали тот же выбор, что я и Куцузава? – смех комкает горло, медленный, клокочущий. Аж дышать неприятно и незнакомо, - Гинджоу накрывает скакнувший кадык ладонью, сильно вдыхает, несколько раз.
Он помнит, будь оно все проклято. Силу, перекипающую через край, удары, каждый из которых мог стать смертельным, и тьму.
Недостаток расчета подвел его. Нужно было действовать в обход шинигами, нужно было лучше работать с сомнениями глупца Куросаки. У него все для этого было, - взгляд безразлично задерживается на Цукишиме. Машинально вспоминаются остальные, цветными пятнами.
Они были полезны, да. Но сброшены в отбой в то мгновение, когда сила Куросаки перешла к Гинджоу; то, чем он поделился с ними – крохи с барского стола. Щедрость богача, бросающего мелкие монеты в толпу. Берите. Не жаль – «и вас не жаль».
Они не имели значения тогда, а уж теперь-то? Пф. Чушь.
- Так ты ждал, да-а? – руки уходят в карманы куртки, Гинджоу прислоняется к сетке-рабице забора позади. Блик луны тянется по узкому лезвию меча Цукишимы, бесконечно долго. Пальцы нащупывают крест.
Они столько раз стояли так вот друг против друга. Тренировки – само собой, спарринги, необходимое изучение. Все это было, иногда - развлечением. Но куда лучше помнится другое, оно врезается в память, взрезает ее – то якобы противостояние, те нападения, которые не были нападениями. Это было очень правдоподобно. Купился бы даже не такой дурак, как Куросаки.
А для тех, кто не купился, существовало нечто другое, и здесь снова пригождался Цукишима.
- Ждал, что я воскресну? – глаза на миг застывают, а концы креста почти болью утыкаются в ладонь. Гинджоу достает его, ласково, любовно покачав на ладони, и привычным движением – не тела – взывает к душе креста.
Осеннюю землю вспарывает широким лезвием меча, ушедшим в нее концом. Импульс проносится по спине, по телу, отголоском, неконтролируемым – это его сила, но это еще и та сила, заимствованная, отпечатавшаяся то ли памятью, то ли чем еще. Она – его поражение; Гинджоу понимает, что не сумеет.
Луна над головами сияет ярко, с каким-то отчаянием.
Меч развеивается, и серебряные лучи креста светятся на ладони, зачем-то расплываясь. По часовой стрелке, против часовой стрелки – снова качаются, как тогда, как буквы в метро. Как черты лиц. Как ощущение себя – он так же качается туда-сюда в сознании, которое счастливо не допустить до себя мысль простую и одновременно такую ужасную:
«Я жив».
Нет ничего странного, уверяет он сам себя. Что-то – зачем-то – почему-то. Жив. Не время задаваться вопросами, не время расшатывать себя еще больше. Обо всем этом он подумает потом, если сможет думать, - он спокойно смотрит на Цукишиму.
Все измененное стерлось. Память – в порядке, если не считать фрагментов, от которых инстинкты сами оберегают Гинджоу. Ничего, и это залечится, и это выправится, так ведь, - он слегка поводит плечами, глядя на клинок в руке того, кто совершенно точно не мог верить в его возвращение. Или ждать. Или что еще.
Мертвые не возвращаются.
Но мертвым очень часто задают такой вопрос. Бывший временный шинигами знает это даже чересчур хорошо.
- Что делать, да…
Эти интонации чистого листа вызывают жалость и немного – раздражение. Все так, как и должно быть.
- Отвести меня поесть рамена, и рассказать, что за дерьмо тут произошло, пока меня не было, - вздыхает Гинджоу, усмехнувшись на левую сторону рта, глубже засовывая руки в карманы куртки. Запрокидывает голову к луне, слегка ударяет по глухо зазвеневшей сетке затылком. – Я не знаю, какого хрена я здесь, и вообще, почему я живой. Может быть, ты мне объяснишь, а? – чуть опускает веки, и из-под них глядит на Цукишиму. Тот что-то знает об этом?

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-02-25 12:50:49)

+1

7

- Немногие. Не всё ли равно, в самом деле, - Безразлично бросает Цукишима, не спуская с Гинджоу внимательный взгляд. Цепочку тот все-таки показал, даже призвал оружие, и это само по себе должно было послужить достаточным доказательством, но что-то не дает покоя. Свербит в груди, заставляя Цукишиму сомневаться. Раньше он не колебался ни мгновения и ни секунды не сомневался в правильности принимаемых им решений. Сейчас все иначе. И он другой, и обстоятельства уже не те, что были когда Цукишима видел Гинджоу в последний раз. - Персонажи второго плана не должны менять роль до конца книги. Иначе будет неправдоподобно.

Изменения, если Гинджоу через них действительно прошел, если и были, то незначительные. Цукишима, сам до конца не понимая, почему, отчаянно пытается провести параллель между прошлым и настоящим, найти отличие, за которое можно зацепиться - тогда отвергнуть источник его боли и страданий будет проще. Ведь он ничего не забыл из своего прошлого. Он не лил слез по потерянному другу и наставнику, не бился в истерике, просыпаясь по ночам от кошмаров, не он отказывался от еды и воды на протяжении нескольких месяцев, игнорируя любые попытки своего тела жить. Цукишима методично вырезал из памяти эти воспоминания, как только более-менее пришел в себя, но - вот насмешка судьбы - "Книга конца" не действует на владельца, а, значит, пришлось обходиться подручными средствами.

Воля и желание идти дальше.
Оба этих дара вручил ему Шишигавара-кун, и Цукишима, как мог, ответил благодарностью. Он начал жизнь с чистого листа, перевернул последнюю страницу и закрыл книгу под названием "Моя жизнь в Экзекуции и с Гинджоу", наивно веря в то, что сможет забыть про боль и поселить в своем сердце покой. Как же обманчиво было тешить себя напрасными надеждами... теперь это слишком очевидно... взгляд цепляется за меч, уйдя с лица. Гинджоу жив. И свой меч он уже обнажил.
Тонкое лезвие отражает свет вечерних фонарей тускло, будто бы нехотя. Таким же всего несколько недель назад было желание Цукишимы жить. Он решает, что показал достаточно, и убирает меч, превращая оружие в безобидную закладку. Дороги хорошо убирают, поэтому книга не пострадала. Цукишима бережно опускает белый прямоугольник между страниц и вновь обращается взглядом к Гинджоу.

- Я обещал Шишигаваре оставить моего психотерапевта в живых, если его советы помогут. Он говорил... что-то про веру в судьбу. Сам не поверил, когда увидел тебя, но меч и твои слова выглядят достаточно убедительно сами по себе.

Ждал? Ждал ли. Цукишима и сам рад бы ждать чего-то, кроме завоза новых книг в магазин рядом с квартирой, которую снимает Шишигавара-кун, и, похоже, теперь ждать больше не придется. Заявив, что полуразрушенный особняк - не лучшее место, чтобы начинать жизнь с чистого листа, его ученик уже на следующее утро собрал их нехитрые пожитки и перевёз их на велосипеде, пока Цукишима лежал в больнице под чутким присмотром врачей.
Они говорили, его случай - уникальный. Говорили, после такого не выживают.

- Понял. Подожди минуту.
Цукишима достает из кармана брюк телефон, нажимает кнопку быстрого вызова и подносит к уху. Модель другая, не то розовое недоразумение - самая дешевая раскладушка черного цвета, мрачно бликующая откидной крышкой в свете вечерних фонарей. Шишигавара-кун быстро понимает, чего от него хотят и сообщает адрес ближайшей раменной, где они уже были несколько дней назад, попутно удивляясь, "почему Цукишима-сан идет куда-то один" и жадно интересуясь, не нужна ли помощь. Получает вежливый отказ и сам кладет трубку, пожелав приятно провести вечер.
Губы трогает тонкая улыбка, а взгляд неожиданно теплеет.
Шишигавара-кун, ты такой непосредственный. У других людей я эту черту терпеть не могу, а у тебя это подкупает.
Цукишима подходит ближе, сдерживая себя от того, чтобы броситься в объятия Гинджоу прямо здесь. Успеет еще разрыдаться. Он за свою психику нынче в ответе, но кто знает, какой фокус выкинет подсознание, встретившись с источником сильных эмоций. Подошвы ботинок тихо шуршат по гравию, дыхание останавливается совсем близко, в каком-то сантиметре от лица.

- Ты живой. Не так ли важно, как ты вернулся? Впрочем, если ты действительно хочешь знать, я тебе расскажу. Пойдем, тут недалеко есть одно хорошее место. Кормят вкусно, вопросов не задают. Идём, Гинджоу... я угощаю.

В раменной тепло и стойкий запах соевого соуса. Цукишима сухо кивает владельцу, прислуживающему за конвейером с суши, и выбирает столик в углу. Его любимое место - оттуда ничего не видно и никого не слышно, никто не мешает наслаждаться едой. Плед, лежащий рядом со столиком, тут же лег Цукишиме на плечи. Он приглашающе хлопает по месту рядом с собой, призывая Гинджоу сесть. Стульев здесь не водится. Цукишима кивает на меню за своей спиной - список блюд, достаточно длинный, написан мелом от руки на обычной доске. Такое сейчас в моде.

- Я уже понял, что Экзекуция тебя не интересует, поэтому расскажу о себе. И о Куросаки - впрочем, об этом я знаю меньше. Он вернул себе силы шинигами, но впоследствии выяснилось, что в его крови еще много чего намешано. - Цукишима невесело ухмыляется. - Пожалуй, к лучшему, что ты проиграл. Такой набор тебе точно не переварить.

[nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]Умру за тебя[/status][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][sign]///[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Цукишима Шукуро</a></b> <sup>unk</sup><br>я - живая рана, жертва самого себя. <br><center>[/lz]

+1

8

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]Ждать? – «раздражает». Стоять молча, зная, что единственное место в этом треклятом мире, в которое он может себя приткнуть – это прогнувшаяся позади сетка-рабица, и знать также, что ничего не можешь с этим поделать.
Цукишима прав, чтоб ему – второстепенные персонажи не должны менять свою роль, но главные герои не должны возвращаться. Потому что тогда это уже станет бессмысленным фарсом. Истории хороши, когда они закончены; Куго Гинджоу – законченная история, и даже если появится ответ, почему его достали из собрания гребаных сочинений, и снова вставили его имя в книгу, это ничего не решит.
Внутри что-то воет и шатается, захлебывается в отчаянии и страхе, но виду Гинджоу не подает – только малость презрительно оттопыривает нижнюю губу на звук произнесенного Цукишимой в приемник телефона имени. «Шишигавара». Тот шумный оболтус, который если и вызывал симпатию, то своей старательностью все же и гробил, столь же старательно.
Цукишима, значит, оставил его при себе. И, похоже, даже привязался – от внимания не просто не ускользает, оно режет его, словно кромкой острой полоски бумаги – и это неожиданно. С другой стороны, все правильно. Прорастать кому-то в душу – не с это ли все началось когда-то, не этим ли Гинджоу всегда занимался? Просто у Цукишимы есть свой способ. Болезненный для него самого, в общем, но это только его проблемы.
И это все имеет значение в принципе только для Цукишимы, создающему себе друзей из жертв. В чем-то это похоже на Рируку – взял, что понравилось – или понадобилось, и сделал частью себя. Или сам стал частью? – Гинджоу поднимает глаза к луне. Давнишняя жалость, сочувствие прокалывают его, выкапываются, будто мертвецы из-под земли. Как в игрушках Юкио, и столь любимых им фильмах о зомби и прочей лабуде.
Оно выкапывается, как сам я, - пускай и не помнит того. Даже не знает, хоронили ли его, или кремировали, или он просто распался после смерти в частицы рейши, а то и вовсе… в ничто. Он сглатывает – и это живое движение; у слюны горьковатый привкус желчи, так бывает, когда долго не ешь. Да  живот ноет от голода, несильно, но ощутимо – так по-живому.
Но внешне Гинджоу спокоен и даже расслаблен. Пренебрежительно-ироничное выражение лица – не маска, часть его, такая привычная и удобная. Ну, ну, чего уж там, стоит ли всем таким заморачиваться. Разберемся по факту, да, Цукишима? – тот приближается, и лицо – бледнее той самой закладки, что в книжку убрал. И такое же острое, тощее, будто полоска бумаги. Настоящее.
- Важно, - неловко отвечает Гинджоу Цукишиме, как равному.
«Кому-то же это было нужно».
Но идет за ним, не возражая, только хмыкнув независимо – дескать, показывай дорогу. Не нарочно так делает, и без какой-то бравады – просто так было всегда, когда Гинджоу позволял Цукишиме вести. Идти впереди.
Шаг на какое-то мгновение сбивается.


Яркий свет раменной ударяет по глазам, от запахов желудок опять сворачивается болью. «Раз болит, значит, живой», - это уже утомляет, так думать. Но вместе с тем Гинджоу знает, что, пока не выпустит то самое, что болит, не сумеет дальше дышать. А оно все труднее – в легких будто стоячая вода. Или холодная земля. Или что-то, не имеющее имени, потому что не должно существовать в этом мире.
«Я мертв», - под стонущую боль в желудке он осторожно садится за низкий столик, мимолётно сдвинув брови, неодобрительно – место, выбранное Цукишимой, решительно не нравится. В подобных заведениях он предпочитает садиться спиной в угол, так, чтобы видеть и слышать всех. Угол может быть темным – но должен быть с самым удобным обзором. И сейчас, в обволакивающей тишине закутка, Гинджоу озирается почти встревоженно, резким коротким движением.
Так, хреново. Паника прорывается, - взгляд застывает на беснующемся месиве иероглифов позади Цукишимы, наткнувшись на них почти машинально. Как по привычке человек читает все, что замечает – но Гинджоу не может прочесть.
- Закажи что-нибудь сам, ну, - роняет он почти небрежно, скидывая куртку, слегка моргает. – И выпить чего, если тут хотя бы пиво есть, - о саке можно только мечтать, в подобных заведениях оно редко водится. Но лучше всего сейчас бы водки, особенно, после того, как поест. – Выпьешь за мое возвращение, а? – да, так вот лучше. С такими вещами нужно работать вплотную. Их нужно проламывать – иначе они сломают тебя.
- Мне бы переварить рамен, для начала, - Гинджоу ухмыляется, коротко, пошевелив широкими плечами, будто заново себя чувствуя. Не тем, кто терялся еще каких-то минут двадцать назад, не тем, кто зачем-то обнаружил себя живым посреди города. Другим каким-то живым. Неважно, каким, прежним – или новым, он разберется по ходу, - палочки сухо щелкают, разламываясь. Рамен шибает в нос могучим запахом лапши и говядины, таким, что жить захочется и мертвому, - и Гинджоу смеется, опрокидывая в лапшу добрую горку красного перца.
Наплевать, что проиграл. Пока что - наплевать.
«Сколько теперь можно использовать шуточек про смерть, а», - нет, ну правда, это ведь так смешно, - он продолжает посмеиваться, поднимая глаза на Цукишиму, бледного и сдержанного, который словно на похоронах сидит. На похоронах, эй! – проклятье, это снова ужасно смешно.
- Ра-асказывай, - хлюпнув раменом, зажурившись от остроты, с выступившей на глазах влагой– от перца, ясное дело. Ух, ну, отлично прям. Он теперь ко всему готов.
- Живым себя прямо чувствую, а, - Гинджоу снова смеется, глядя на Цукишиму, смаргивая слезы.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-03-02 23:41:46)

+1

9

Гинджоу шутит, Гинджоу смеётся — значит, он жив и деятелен. Пусть пока что вся его активность сводится к тому, чтобы не промахнуться деревянными палочками с раменом мимо рта, ничего, кивает Цукишима сам себе, подзывая работника в форменной одежде и делая особый заказ, как обычно. Всё в порядке, не стоит переживать. Эта встреча - только начало. Она проложит тонкий, но крепкий мостик взаимопонимания между этой встречей и следующей, заново свяжет судьбы двух несправедливо разлучённых людей, и постепенно, день за днём, мир из птичьей клетки, второсортного романа,  снова станет прежним, вернувшись в привычную для Цукишимы колею.

- Я расскажу только тебе по секрету, больше - никому, - доверительный шепот может обмануть кого угодно, но Гинджоу-то должен знать, что его протеже с той же интонацией легко вонзает "Книгу конца" в сердце другого человека. - Это место описано в книге одного современного новеллиста и там саке действительно не подают. Но я попросил хозяина сделать для меня исключение. Знаешь, по старой дружбе.

Смех Гинджоу отрезвляет, заставляя заново вспомнить: ты вообще-то тоже живой, Шукуро. И губы, совсем как прежде, трогает лёгкая улыбка. Смешно, бесконечно смешно понимать, что вот она - конечная точка. Назад уже не повернуть. У него был шанс вырезать эту часть себя - наивного испуганного мальчишки, который привязался к статному сильному взрослому и смотрит ему в рот глубоко, по самые гланды (признаться, даже сейчас), но Цукишима сознательно от него отказался. И теперь пожинает плоды прежних решений. Против ли он? За ли? Хочется дать волю чему-то тёмному и вязкому, что скрывается внутри его души, заменяя эмоции, и всё существо в ту же секунду противится одной лишь мысли о воссоединении.
Рамен источает сногсшибательный аромат специй и мяса. В желудке требовательно урчит, и воспоминание проносится в голове как вспышка: ага, прошли почти сутки с тех пор, как Цукишима брал палочки в последний раз.

Почему? Что не так? Что со мной происходит?
Глухому недоступны звуки, слепому - цвета, а Цукишиме - чувства. Противно ощущать себя как герой копеечной новеллы о чувствах между двумя мужчинами, но в плане любых отношений, даже человеческих в их традиционном понимании, Шукуро беспомощен, как слепой котёнок в абсолютно тёмной комнате. Что естественно для других, для него - неразрешимая загадка, головоломка, которую в любой момент можно сломать, если захочется, но бессмысленно пытаться понять как она устроена. И Цукишима это понимал - но никогда этим не тяготился.

Он смотрит на довольное лицо Гинджоу, не может наглядеться, жадно ловит каждое слово. И, наконец, понимает причину разгоревшейся в его душе гражданской войны: зависть. Цукишима просто не может признать, что после смерти бывает вот так: катарсис, краткий и мучительный, а затем - просветление. Черт побери, последний раз такую довольную и энергичную улыбку на знакомом лице Цукишима видел в момент заключения их последней сделки: беспамятство в обмен на увлекательную игру под названием "Достань из Куросаки силу".
Чертов Куросаки, чтоб тебе провалиться.
Внутренности готовы с громким визгом броситься друг другу в объятия, на лице - спокойная улыбка (сидит как хороший костюм), палочки нервно гоняют половинку вареного яйца в ароматном говяжьем бульоне из одного края тарелки в другой. Далеки, думает Цукишима, ставя локоть на стол и упираясь в ладонь острым подбородком. Как же они с Гинджоу бесконечно далеки друг от друга.

- Знаешь, Гинджоу, ты всегда думал, что являешься главным героем своей истории. Вокруг тебя происходит множество событий, но ты обладаешь даром выстраивать их так, как тебе удобно и выгодно. Это называется "волевой тип героя". И вдруг однажды кто-то доказывает, что ты ошибался. Ты второстепенный герой чьей-то чужой истории и в то же время главный герой своей. Две роли вступают в конфликт и в итоге побеждает та, чей потенциал и важность для сюжета оказываются важнее. У твоей роли была одна функция: дать развитие другому персонажу. И ты прекрасно её исполнил, не так ли?

Цукишима откладывает палочки на край стола. Голод требует утолить его жажду, но произносить высокие слова о ролях и героях хочется в тишине. Тело может и подождать, а вот тюрьма разума требует досрочно освободить все мысли и страхи, что накопились за время отсутствия Гинджоу, иначе последствия будут непредсказуемы.

- Произошедшее тогда - в прошлом. Забудь об этом. Все, что ты мог бы узнать о людях из той истории, теперь не имеет значения. Потому что ты - герой уже моей истории. И я пожелал, чтобы ты жил.

[nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]Умру за тебя[/status][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][sign]///[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Цукишима Шукуро</a></b> <sup>unk</sup><br>я - живая рана, жертва самого себя. <br><center>[/lz]

+1

10

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]«О-о», - Гинджоу смотрит перед собой, чувствуя на ухе шепот, и ухмыляется так, что заламывает виски. Сердце азартно переворачивается, словно широкое полотно лезвия его меча, верно поймавшее удар. Готовое отразить и контратаковать.
Все хорошо. Он не теряет контроль. Он не потерял контроль.
- Все-то книжки тебе Цукишима, - добродушно фыркает Гинджоу, видя взгляд Цукишимы – темный и острый, больной. По-прежнему потерянный.
Все хорошо. Он не потерял контроль.
Ему глубоко все равно на новеллиста или что еще, главное, что тут подают саке, и оно вот, оказывается перед ними на столике, предусмотрительно заслоненное невысокой стойкой с салфетками. Это – вещественней любых слов и предысторий. Это – вот, в руке, слегка подрагивающей, но твердой – округлое и прохладное, гладкое. Это булькает внутри белой фарфоровой бутылочки, затем льется в сакадзуки, стоящие на столе.
Свою Гинджоу выпивает залпом, как ложку бульона. Ни там ни тостов не произнеся, даже не пошутив – просто глядя перед собой, хлоп, как лекарство. Оно не поможет, - осознание пускай просвечивается.
Наплевать. Он сейчас еще и по этому выкарабкается из своей могилы, - плечи снова мелко трясутся, от смеха, но по ним пробегает дрожь. Как такое бывает вообще? – он оглядывает раменную новым каким-то взглядом, не прояснившимся, но будто способным лучше видеть цвета и краски. Отчетливо видимые фигуры и рисунки на плакатах, по-прежнему нечитаемые надписи. Что это такое с ним, интересно? Надо будет к доктору сходить.
К доктору. «Что с вами случилось, Гинджоу-сан? – О, сенсей, да ничего такого, просто я умер, и был похоронен – наверное, проверьте, может быть, у меня черви в глазах, ха-ха?» - и попутно Гинджоу слушает Цукишиму, и немного про себя раздражается.
Ну вот, снова-здорово. Он же ему сказал совсем другое. Что просто хочет услышать, что произошло затем, после того как он умер. Лапша хлюпает концами, Гинджоу сглатывает, снова глядя на Цукишиму. Улыбается.
- И ты знаешь, как это делается, да, Цукишима? – знаешь, как вписывать таких героев? – А я для твоей истории не великоват? – про себя он думает, что вытащит из засранца потом еще все, выведает. Как там в поговорке? «Мертвые сраму не имут». Что, его станут убивать во второй раз? – нет, на сей раз Гинджоу умело убедит всех в собственной безопасности.
А может быть, просто спрячется и действительно последует этому офигительно мудрому совету Цукишимы. Забудет, - сгорбившись слегка, он снова поднимает глаза.
- Врешь ты все. У тебя на лице написано, что ты не знаешь, как это случилось, - веселость резко пропадает.
Ни одно подчинение не способно возвратить умершего к жизни. И поэтому Цукишимы, говоря об одном, также подразумевает и другое – может быть, и нет, но Гинджоу слышит в его словах отклик собственному, трясущемуся в ужасе рассудку – «забудь».
Это правильно, говорит себе Гинджоу. Чтобы сохранить себя, чтобы не сойти с ума – а он близок, он нестерпимо к тому близок.
«Чего ради-то?» - в чем-то этот чертов Цукишима прав. Гинджоу – законченная история. Не просто законченная – вырванная из книжки без права на возвращение.
Только вот…
- Эй, ты чего? Так меня уберечь пытаешься? «а ты точно знаешь, как это делается?» - говорит взгляд Гинджоу, который намерен делать то же самое, что и до этого – проламывать. Потому что у всего есть причины. И даже на то, чтобы забыть – но забывать он не хочет. И, к тому же…
- Или злишься? Злишься, что я помер? – если смех Гинджоу и его голос слышны за перегородками, наплевать. – Извини, Цукишима-а, я не хотел. Лажа какая-то случилась, нет, ну правда, - черт побери, как он смеется. Все эти истории, герои… а, серьезно, такая лажа, такое дерьмо!
Никто из них не верил, что проиграет, что чья-то история окажется весомей, как тут Цукишима разливался соловьем. Никто не верит, что погибнет, пока не ощутит скрип собственной плоти под лезвием чужого меча.
- Выпьем, давай, - рука не дрогнет, когда он наливает саке. – За возвращение. Ну, чего ты? – пока есть, на кого опираться, пока есть, на чью голову наступать, Гинджоу не сдастся.
Хорошо, что Цукишима тоже не сдается.

+1

11

[icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]-[/status][sign]..[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Цукишима Шукуро</a></b> <sup>unk</sup><br>Я — жертва самого себя<br><center>[/lz][fan] Bleach[/fan]

Цукишима с тихим вздохом откладывает палочки в сторону. Интерес к еде пропадает начисто - разговор ли тому виной, тема ли, он не знает, понимает только, что вести его удобнее на голодный желудок. Тарелку отпихнул в сторону, не изменившись в лице, но чувствуя, как в груди  в районе сердца формируется тяжесть. Грузом она жила и тихонько тлела, пока появление Гинджоу не зажгло её, не возродило к жизни ту часть души, которую Шукуро считал давно и трагически погибшей.
Они не спорили друг с другом пока Куго был жив, потому что это было лишнее - каждый знал, что должен делать и ради чего, что стоит на кону и что ожидает их в случае провала. Цукишима с самого детства смотрел на Куго снизу вверх, поднимался на цыпочки, заглядывал в глаза, пытаясь понять, что нужно делать ещё до того как приказ, обличённый в слова, будет сформирован и высказан вслух. Куго отвечал снисходительностью - и если тогда, в, смешно сказать, юности, Цукишиму это не задевало, то теперь он хмурится и складывает руки на груди.
Жест защиты, постыдный и явный.

- Эти "книжки" спасли мне жизнь, а тебе подарили перспективу, - несколько обиженно произнёс Шукуро, поджав губы. - Ты... серьёзно? Хочешь стать второстепенным героем? Не получится, Гинджоу. Мы повязаны - с того самого дня как ты нашёл меня, одинокого и потерянного, в каком-то парке с книжкой в руках и свежим шрамом на лице. Раз ты вернулся - мы снова будем вместе.

В словах, которые должны звучать как обещание, на самом деле слышится  угроза. Не сбежишь, говорит холодный - мёртвый, как говорит Шишигавара-кун, взгляд Цукишимы. Я никуда тебя не отпущу. Хозяева должны отвечать за тех, кого приручили.
Не сегодня, так завтра, к ним обоим придёт понимание того, что на самом деле произошло сегодня. Пока трудно было сказать, что это за встреча: воссоединение? Переговоры? Ультиматум?

- И что это меняет для нас с тобой? - Насмешка, откровенная, как в старые времена, когда они с Гинджоу были равноправными партнёрами во всём. Потом пришла Экзекуция, они вечно всё портят, ещё позже Куго пришло в голову забрать силы у проклятого Куросаки, а затем он умер, проиграв по силе более опытным шинигами, которые таких, как он и Шукуро на завтрак едят. Цукишиме интересно, кто он для Куго сейчас - но влоб такой вопрос прозвучит по-детски.
Куго знает его с младых ногтей - но он не родители, не знакомые и уж тем более, не друзья, какие есть у сотен других молодых мужчин, подростков и детей. Он особенный человек для Шукуро. В особенных для обоих обстоятельствах.

И этот человек, воспитавший, научивший бороться и побеждать, искать и не сдаваться, смеётся - над ним! - заставляя снова хмуриться. Мысль петляет между обломков общего прошлого.
Конечно, он злится. Но не на Куго. На смерть - этот странный феномен, который многократно отражён в литературе, которая забрала у него самого близкого человека. Единственного, кому он доверял.
Цукишима качает головой.
- Ты оставил меня одного, не научив жить без тебя. Ты должен мне, Гинджоу. И проценты уже набежать успели. 

+1

12

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]Гинджоу потирает лоб, в какой-то момент готовый продавить себе лобную кость – проходит по руке судорога, которую он, как кажется, удачно гасит. Показывая зубы, снова улыбается Цукишиме – глядя остро, оценивающе.
«Я живой», - это понимание, что бросает его то вверх, то вниз, как гребаную кардиограмму, на сей раз дает силы. Силу.
И если рядом есть кто-то слабый, и в силе нуждающийся – это хорошо. Экзекуция была такой, тем, чему нужен был лидер, сила, вдохновитель. У Гинджоу хорошо получалось. Этому делу он отдавался самозабвенно. Да-а, - беззвучный смешок снова клокочет в горле, зубы стискиваются, чуть ли не кроша себя. А по плечам снова будто бы обдает горячей водой – «я живой».
Он с силой проводит ладонями по волосам, привычно заглаживая их назад, прикрывая глаза. Под веками отчего-то горячо, словно того самого кипятка плеснуло. 
Ну, Цукишима, придурок.
- Придурок, - вслух вздыхает Гинджоу, и отправляет в рот еще порцию лапши. Надо поскорее ее съесть, не то размякнет и превратится в сопли. Надо поскорее. Надо съесть.
«Это первая после воскрешения чашка рамена, эй, полегче! Будь уважительней!» - заходится внутри Куго что-то хохотом, и по плечам проходит судорога, так же, что по руке до этого. Это причиняет легкое беспокойство – что еще за новости,  что за подергивания?
Мало ему глаз, будто бы.
- Ну да, ну да. Я ж тебе ондзин, да? Отвечаю за тебя? – от этих не то что слов – мыслей, во рту делается погано, словно в рамен бухнули прокисшего соевого соуса. Серьезно, что ли? – запивая это дерьмо, Гинджоу опрокидывает стопку. А затем еще, сразу же, уже не дожидаясь, пока там Цукишима сподобится ответить на тост.
Полнейшая чушь и херня. Хоть и полезное – Цукишима, интересно, сам хоть понимает, насколько сейчас прогибается, и отдает все снова в руки Гинджоу? – на какое-то мгновение ему делается даже не стыдно, а слегка неловко, словно мальца какого обманывает. Но малец вроде как вымахал во взрослого мужика, вроде как нашел что-то свое, вроде как…
А по итогу, все тот же несчастный бледный щегол, которого Гинджоу как-то повстречал. И это не вызывает жалости – только немного брезгливость и странную печаль.
«Во меня швыряет», - равнодушно думается Гинджоу, чашка с раменом которого почти что опустела. Горло немного сдавливает отголосками специй и глубокой горечью.
Впрочем, это ничего. Он жив.
- Запиши на мой счет, - невесело уже ухмыляется он, постучав палочками, одну о другую, дескать, потом предъявишь свои проценты. Без проблем.
И действительно, да, как же он посмел умереть? – взгляд Гинджоу опять поднимается на Цукишиму, рассматривает его. Вроде как и понимает он, что тот хочет сказать, чувствует, как бьется в Цукишиме это вот, разваливающее надвое – жизнь без, и жизнь снова «с». И ведь привык уже к такому, подумал, что обрел что-то свое. Только самому Цукишиме и было яснее всех, насколько оно иллюзорно.
Накрепко Гинджоу его к себе привязал. Теперь тот смеет предъявлять ему претензии за то, что тот помер.
Впору бы спросить, что же это не только я облажался? Остальные, дескать, тоже малость сплоховали – и это станет хорошим способом не просто приструнить, но еще больше согнуть. Скрутить, изогнуть, исковеркать, сделать все снова таким, как нужно Гинджоу.
Но только вот его самого сейчас перекрутило и поломало. Как кольцо на кресте.
- Извини, - можно пойти и так.
- Извини, Цукишима. Я облажался. Всех подвел. И тебя, - «извини, что я умер, да?» -  это такая дикая херня, извиняться за то, что помер, вдруг пролетает в мозгу, но ведь можно и так.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-05-19 23:05:29)

+1

13

В его системе координат не осталось место для жалости. Цукишиме было чуждо милосердие. Всё, что он мог и хотел делать по жизни - это следовать за тем, кто более старший, более опытный и лучше знает, что нужно делать, и быть продолжением его руки, когда потребуется.
Забавно, он думал, что вполне самостоятелен в одиночку.
Гинджоу знает, за какие ниточки дергать, чтобы добиться желаемого. Он возвёл себя в превосходную степень просто тем, что существовал в жизни Цукишимы, всецело завоевал его доверие, просто однажды поведя себя по-человечески - губы опять кривит ухмылка - как, оказывается, мало ему нужно для счастья. Протянутая раскрытая ладонь способна купить его с потрохами. Улыбка и обещание дружбы стали для него тем якорем, который держал на месте его мятежную душу, и вели по жизни, минуя столько лет и жизней, а сейчас, похоже, далёкое наследие превращалось в груз, который его утопит.
- Смейся пока можешь, Гинджоу.
Это одновременно и мерзко, и ужасно жалко - осознавать себя заново, когда, казалось бы, всё про себя давно знаешь. Цукишиме конечно не дано понять как чувствует себя возродившийся к жизни мертвец, но в нём, как и в Гинджоу, тоже происходят внутренние процессы. Они, если так подумать, оба состоят из одного материала, который плавится и видоизменяется, перетекая из одного состояния в другое, все эти годы - но факт оставался фактом; ни тот, ни другой не могут изменить свою сущность. Притворяться, забывать, смеяться, называть друг друга "придурок" и "мудак" - сколько угодно, да, но - факт остаётся фактом.
Убийцы и предатели - вот кто они с Куго такие. Или всё-таки нет? Или всё это перестало иметь значение с воскрешением Гинджоу?
Похоже, он окончательно рехнулся, если даёт чувству вины подтачивать себя, словно вода камень, но Цукишима уговаривает себя, говорит, что сейчас испытывает шок от неожиданной встречи со старым другом, и психика скоро вернётся на место. Вонзить бы палочки в стол или, ещё лучше, кому-нибудь в шею, чтобы избавиться от липкого чувства, имя которому "должен".
Ничего на место не вернётся - осознание этого липкой плёнкой ложится на плечи - было бы чему. Он сам безжалостно вырезал из себя по кусочку кровоточащие обломки человечности, и гордился, смотри ж ты, как легко у него это получается. А теперь что? Грызётся почём зря? Ищет оправдания? Просто потому что Гинджоу вдруг продемонстрировал тягу к покаянию и сказал "извини"?
Ненавижу, - внезапная мысль проносится яркой вспышкой, опасно сужая глаза. - Терпеть не могу быть слабым.

Гинджоу так легко принимает все обвинения, словно на самом деле плевать на них хотел, словно прощение ему и не нужно - просто ребёнок заигрался, иначе его не успокоить. Цукишима ценил такое равнодушие в прошлом, потому что оно распускало ему руки и обещало поддержку, даже если он - вдруг! - запорет свою часть спектакля под названием "человечность", но сейчас? Сейчас-то что?
Цукишиму стопорит на таком простом слове как "прощаю" - не знает, не было в его словаре таких слов. Никогда. Незачем было. А теперь и подавно не нужно, пусть катится с горки к чёрту все:  и новообретенная было стабильность, и спокойный сон без снов о смертях и воскрешениях, и Куго пусть катится. Он отыграл свою роль и должен уйти, но нет, нет, не так быстро.
Цукишима складывает пальцы домиком, облокотившись на стол, прямой взгляд обращён на Куго. Ешь, думает Шукуро, ешь на здоровье.
- Крепко тебя приложило. Ты меня удивил, уважаю. Думал, ты отпираться начнёшь: дескать, я тебе ничего не должен, вертись сам - а ты вон как запел, любо-дорого слушать. Скажи-ка мне, Гинджоу... - Опускает голову, упираясь костяшками в лоб. Слишком, всё это слишком. - Ты правда думаешь, что я... дьявол, ну его к черту.
С минуту молчит, подбирая слова и не находя их. Тонкая трель звонка разрезает внезапную тишину как нож масло, и Цукишима малодушно позволяет себе ухватиться за эту спасительную соломинку.
- Да? Ах, Шишигавара-кун... Да, задержался. Со мной... - Он бегло окидывает взглядом Гинджоу, спешно подыскивая ему эпитет, который не слишком напугает впечатлительного мальчишку. - Со мной друг. Да. Да, скоро буду.
Криво улыбается, вставая, протягивает ладонь, словно приглашая идти, схватившись за неё.
- Будешь моим гостем?

[nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]Умру за тебя[/status][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][sign]///[/sign]

Отредактировано Ichimaru Gin (2019-05-20 22:51:29)

+1

14

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]«Можно и так», - углом рта просвечивается улыбка, прячется затем в остатках лапши, которые Гинджоу втягивает с хлюпаньем. Вот уж да, получились сопли. И хороший ход с этими соплями.
Потому что Цукишима дрогнул, потому что засранца проняло.
Слишком много слов. Слишком вон, на шее жилка подёргивается. А уж как ненавистью полыхает, бессильной, а, - Гинджоу наливает себе еще саке, и, чуть печально глядя перед собой, потягивает его, безмятежно, будто колу или сок.
В животе теперь тепло и спокойно. Саке не забирает, все-таки – это он от тепла и еды немного разомлел. И в ладонях снова тепло.
- Думал ты, да, - Гинджоу улыбается краем рта, снова, в этих словах Цукишимы чувствуя тот самый надрыв. «Проняло», - другого ждал, да.
Потому что сам знаешь, сукин ты сын Цукишима, что тоже виноват. Потому что и тебя, засранца, грызет чувство вины, что ты оказался нерасторопен – да хоть в чем, ебись оно конем.
«Потому что ты позволил мне умереть, потому что не уберег – хоти ты этого, или нет, но ты не справился. Вот же, сам все сказал только что».
Каждый за себя.
И это было бы в стиле Гинджоу, и это провернуло бы кольцо, колесо, черт знает что, но повернуло, провернуло бы Цукишиму так, как нужно ему. Снова поставило бы, еще больше, на прежнюю позицию. Но так, как сложилось сейчас – даже лучше.
Потому что расшатанное легче переделывать, а Гинджоу Цукишиму расшатывает. «Удивил я тебя?» - нет, Цукишима, не просто удивил. Я признал свою вину, и тем самым взвалил на тебя вдвое больше.
Потому что такие, как ты, не умеют ни прощать, ни признавать. И тебе нужен кто-то, кто умел бы делать это за тебя.
Тебе нужен я.
Но зато теперь Цукшима знает. Знает, да. Что-нибудь да сделает с этим знанием, - взгляд Гинджоу опять самодовольно-теплый, ленивый немного. Пускай лицо Цукишимы и расплывается слегка.
«Надо будет очки подобрать, наверное», - как же плавно теперь думается.
Кажется, Цукишима его не только неплохим, нет, правда, очень хорошим раменом накормил, но дал кое-что больше. Дал хапнуть своего этого надрыва, и теперь Гинджоу снова хорошо.
Он не потерял контроль. Это все еще – его игра.
- Я ничего не думал, Цукишима. Я не успел, понимаешь? – а сейчас уже и думать незачем. Телефон звенит, слишком громко, тревожаще, но лающий голос в динамике заставляет безразлично скривиться. Песик Шукуро. Ишь, беспокоится.
- Ага, - Гинджоу пожимает плечами, потянувшись свободной рукой назад, за курткой, набрасывает ее на плечи, и смотрит затем на руку, ему протянутую, на белую, как листок бумаги, ладонь. И легко хлопает по ней, хватаясь, и поднимаясь. И не выпуская.
- Ну? Я живой, чуешь, - он смеется, потому что может смеяться, потому что пока что может смеяться. И если снова помрет, то помрет с улыбкой.
Это потом еще все тысячу раз провернется, это потом еще его накроет, снова догоняют обреченные мысли. А пока что Гинджоу пожимает руку Цукишимы, затем выпускает, и кладет ему на плечи – дескать, дружище, давно не виделись.
Давно не виделись, прикинь?
- Спасибо за угощение! – зычно оборачивается он назад, к кухне, и идет к выходу, увлекая Цукишиму за сбой. У него шаг шире. Всегда так было.


- Г-г-г-инджоу-сан! – щегол Шишигавара, или как там его, аж на задницу хлопнулся, их в дверях увидев. Гинджоу. Только ухмыльнулся весело, вынимая ладонь из кармана куртки.
- Йо, щегол. Не спрашивай, не спрашивай, я сам не знаю, как так вышло, - он проходит внутрь, в тепло и свет, в запахи еды, в нечто обжитое, не дожидаясь приглашения, только запыленные ботинки у порога стукают. Светло, уютно – действительно, Цукишима неплохо надрессировал своего щенка.
- Обсудим это все попозже, ага, я малость устал, - о, вряд ли Гинджоу что-то собирается обсуждать хоть с кем-нибудь.
Он ведь и сам ничего не знает.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-05-20 23:39:09)

+2

15

Если бы Цукишима просто спас Куго из лап смерти, той самой, о которой столько ночей мечтал сам, оставшись без него, то это было бы понятно и объяснимо. Связь между ними за годы, проведенные вместе, окрепла и расширилась настолько, что даже в Шишигавару пустила корни, и было бы глупо ожидать, что он смог бы пройти мимо, лишь мельком увидев в лучах искусственного света того, кто когда-то давно заменил ему отца и стал наставником, просто протянув руку. Улыбнувшись. Назвав по имени.
Даже после смерти. На этот раз второй.
- Нет, Шишигавара-кун, ужин накрывать не нужно: мы только что из города. - Цукишима мельком улыбается и ускоряет шаг. Он действительно устаёт быстрее, чем раньше, да и разговор с Гинджоу отбирает много сил. Им обоим нужно отдохнуть. - Постели на диване, хорошо? И постарайся выспаться, у нас утром много работы.

Проклятый Гинджоу был прав, когда говорил, что подвёл всех - но он такой, не говорит всей правды. За каждой его фразой скрывается второе дно, и нужно обладать очень ловкими пальчиками, подобрать такие инструменты, чтобы мгновенно понять, что же он имеет в виду на самом деле. Цукишима не без гордости считал себя умелым в этом деле. И неприятно было осознавать, до печеночных колик противно, тот факт, что даже там, в недоступном другим месте, скрывается ровно тот же смысл.
Цукишима улыбается - его правда было так легко купить?
Судя по отражению в зеркале и растерянному взгляду Шишигавары - да, легко. Гораздо легче, чем прежде. Надо же, Цукишима про себя так много раз смеялся, глядя на сентиментальных людей, не желающих расставаться с собственным прошлым - болезненным, извращённым, травмирующим, которым сломал жизнь раз и навсегда, а теперь, похоже, сам стал одним из них, даже сам не заметив, как.

Цукишима остановился у неприметной двери с табличкой "17", открыл дверь и сделал приглашающий жест рукой:
- От прежних хозяев остался. Это было их единственной просьбой. - О том, что просьба была не только единственной, но и последней в их жизни, он благоразумно умолчал. Гинджоу устал, ему лишние стрессы не нужны. Впрочем, посмотрел бы он на тех, кто сумеет заставить Куго понервничать - проклятого Куросаки оставляем за скобками. - Проходи и сядь пока на кровать. Сегодня ты будешь моим гостем.

Щелчок выключателя озаряет комнату холодным светом. Первым, на что натыкается взгляд, становится кровать у широкого окна. Жалюзи вместо штор. Диван у входа. Письменный стол, заваленный книгами, разнообразными бумагами и канцелярской мелочёвкой. Голые стены и коврик перед дверью. От живого человека в этой комнате - только беспорядок на столе да не убранная постель.
Первое, о чём задумался Цукишима, увидев обстановку, было: зачем постели нужен неприличных размеров красный бархатный балдахин? Потом понял: днём солнце с этой стороны дома так печёт, что никакие жалюзи не спасают. А ещё позже, спустя неделю или две, принял балдахин как данность - в нём взыграло-таки пресловутое романное мышление. Вдруг, неприлично веселясь, подумал он, падая на мятые холодные простыни, однажды он будет спать здесь не один? Сейчас, упав на мятые простыни и раскинув руки снова, Цукишима не успевает перехватить смешок в пути.
Прав Гинджоу, опять, подлец, прав: всё бы ему книжки.
А что ещё остаётся в жизни-то, кроме книг?

- Предлагаю и правда забыть про историю с воскрешением к дьяволу, - снова приглашающий жест, хлопок на этот раз. Кровать, балдахин. Интенции? Какие к Пустому интенции, ему бы просто побыть рядом. Ещё немного. Ещё чуть-чуть. -  До поры до времени. Похоже, сейчас это не совсем то, что тебя интересует. Расскажи мне, что тебя волнует на самом деле, Гинджоу. У нас есть время, пока Шишигавара ищет тебе простыни. [nick]Tsukishima Shukuro[/nick][status]Умру за тебя[/status][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon][sign]///[/sign]

+1

16

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]- В-вы…но  как? – он мимоходом треплет уже поднявшегося с пола парнишку по плечу широкой ладонью, хмыкая – дескать, а, привет, давно не виделись, пацан. Даже усилия незачем прилагать, хотя где-то глубоко-глубоко в Гинджоу исступленно воет и вскидывается безумный, по-настоящему безумный и нелепый страх того, что его рука сейчас пройдет сквозь плечо Шишигавары. Живого Шишигавары, как у гребаного призрака. Но ничего не происходит – плотная школьная куртка, распахнутая, по обыкновению – «как и раньше носил», только дергается, пацан как прирастает к полу, а Гинджоу, посмеиваясь, идет дальше. Ничем себя не выдает – а сердце опять под кадыком.
«Все будет хорошо», - зачем-то толкаются мысли, но от ощущения идущего чуть позади Цукишимы веет злым и тонким, словно клинок, ощущение – нет, не будет. Не получится.
«Не получится?» - отлично. И за это он благодарен Цукишиме – не скажет даже себе об этом, а ему уж точно не признается, потому что пока есть это ощущение – он выберется. Есть, за что держаться, пускай держится он за лезвие, прорезающее руки до костей.
- Гостем? – край рта дёргается. – Если у тебя найдется для гостя, что выпить, то будет зашибись, Цукишима, - буднично бросает Гинджоу, и останавливается заваленного книгами стола, дергает шнурок лампы, так спокойно, будто дома у себя
«Ну, мне ж сказали», - медленно оседает напряжение. Медленно оседает… непонятно что, потому что буквы на обложке одной из книг по-прежнему расплываются. Гинджоу качает головой, не соглашаясь с прилетающими в спину словами, и не веря. Смаргивает, подносит ладонь к глазам. Вдруг это слёзы, чего бы нет – всякое может случиться.
Ничего. Ни слёз, только снова разверзшаяся пустота внутри.
- Ошибаешься, Цукишима, - обернувшись на того через плечо, с подсвеченным лампой профилем вполголоса произносит Гинджоу.
- Более чем интересует, - да что написано на этой проклятой обложке? – он прикрывает глаза, торопливо ощупывая тиснение. Линии иероглифов выпуклые, но он ничего не может понять. Ничего. Ничего!
Под руку попадается что-то длинное и тонкое. Карандаш – остро отточенный, аккуратный, как его хозяин.
- Я хочу узнать, почему я жив, - голос распирает горло сухой режущей тяжестью. Гинджоу кладет левую ладонь на обложку книги, ощупывая ее, снова, пытаясь прочесть, пытаясь, пытаясь.
- Почему? – и с силой всаживает карандаш в ладонь, протыкая ее насквозь. И самое страшное мгновение не ощущает ничего, будто карандаш действительно прошел сквозь него. Как сквозь призрака – а потом все становится хорошо, потому что кисть проламывает тугая боль, и пальцы сковывает онемением. По неразборчивым иероглифам капает темная кровь, и ее Гинджоу смазывает пальцем, а затем облизывает его – соленая.
Все как положено.
- Такие дела, Цукишима, - подняв руку с торчащим из нее карандашом, он слегка шевелит пальцами, сквозь боль, и карандаш с резинкой на конце тоже двигается, это забавно так. С одной стороны – острый конец, по которому тянутся, стекая, еще капли крови, а с другой – тупая и нелепая какая-то полусфера ластика.
- На тебя только глянь – ты мне смерти желаешь, - он выдирает карандаш из ладони, сжимает кулак, несильно, несколько раз, чувствуя, как горячим заливает ладонь. настоящей болью.
Капает на голый пол.
- Так почему не убьешь?

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-08-23 00:05:33)

+1

17

[indent] Цукишима буднично кивает, словно Гинджоу просит не выпить, а окно проветрить открыть - кстати, надо бы сделать. От морока в голове, порождённого причудливыми отсветами фонарей, тьмы улиц и адреналина, впрыснутого в кровь словно шприцом и с размаху, разум начинает выкидывать фокусы.
[indent] Вроде такого: Шукуро кажется, и кажется отчётливо, что не было всего этого - сражения ни на жизнь, а на смерть, с Ичиго и отрядом шинигами, гонки за силами и рекордами, кошмаров, смятых простыней, где прочно прописался запах пота. Не было, выдумки всё это. Глупости, порождённые больным сознанием. Он просто устал. Утомился. Надо бы отдохнуть, но сначала - просьба Гинджоу.
[indent] Цукишима стучит по дверному косяку - звук отчётливо различим в тишине. Скрип двери, и вот в дверном проёме скромно жмётся, а потом героически протискивается в комнату щуплая фигурка Шишигавары. В глазах замер интерес и желание - он знает, в этом доме не бывает случайных звуков. Всё имеет свою цену и значение. Узы, связывающие простого паренька и самого, пожалуй, унылого человека во всей Каракуре, так крепки, что Цукишиме иногда хочется рискнуть, вызвать Ичиго на дуэль ещё раз. Проверить, так ли они крепки, стоило ли оно того.
[indent] - Жидкостей, пожалуйста. С градусом - Гинджоу, мне - яблочный сок. Спасибо.
[indent] Шишигавара вмиг исчезает во тьме коридора, оставляя Цукишиму наедине со своим старым другом.
[indent] - А ты уверен что стоит? Я серьёзно. Ты упорно пытаешься понять, что хотел сказать автор, возвращая тебя на страницы истории, но герой не должен делать этого. Читателю позволено рассуждать о подобном, персонажам - увы... - Откинувшись спиной на мягкую рябь стёганой простыни интересуется и рассуждает вслух Цукишима. Руки удобно ложатся за голову, взгляд устремлён в блаженную чистоту побелённого потолка. Даже треск карандаша не может заставить его подняться, обратить свой взгляд на друга. Хотя он знает, чувствует, звуки ведь не предают, что Гинджоу только что сделал себе больно. Цукишима морщится, как от зубной боли. - Давай только без этого, ладно? Сомневаюсь, что если Ичиго Куросаки не смог тебя убить, то на это способен обычный карандаш из канцелярского магазина за углом.
[indent] Возвращается Шишигавара. Таращит изумлённо-испуганные глаза на Гинджоу, просто испуганные - на Цукишиму, которого давно, по неведомо какой причине, признал хозяином и вручил свою жизнь без права на отказ. Поднос с бурбоном и стаканом яблочного сока (больше Шукуро не пьет) занимает своё место на столе. Пока по столешнице расцветает красным цветом пятно крови, бывшие мертвецы обсуждают дела давно минувших дней.
[indent] Цукишима привстаёт, опирается на локоть, вперив взгляд в старого друга. Опасная тишина накрывает обоих как саван.
[indent] - Почему? - В одном этом вопросе - всё. И "почему ты оставил меня одного", и "я же просил тебя не умирать!", и "ты не научил как жить без тебя", и много чего ещё. Гинджоу должен узнать взгляд, которым на него смотрит вчерашний мальчишка в белой рубашке и шортах, испуганно дрожащий в дупле дерева с книжкой, зажатой в руках. Это взгляд убийцы. - Потому что ты снова хочешь пойти по лёгкому пути. Я тебе не позволю. Пока ты не научишь меня, каково это - жить без тебя, ты никуда не уйдёшь.

[fan]bleach[/fan][lz]я — живая рана, жертва самого себя.
[/lz][status]умру за тебя[/status][nick] Tsukishima Shukuro[/nick][sign].[/sign][icon]http://s5.uploads.ru/R5m4i.png[/icon]

Отредактировано Byakuran Gesso [x] (2019-09-16 21:05:33)

+1

18

[nick]Kugo Ginjo[/nick][status]die, die, crucified[/status][icon]http://sh.uploads.ru/yuCjn.png[/icon][sign]На кресте судьбы распятый, воскресаешь вновь и вновь[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Куго Гинджоу</a></b> <sup></sup><br>экс-временный шинигами, зачем-то живой<br><center>[/lz]Появления щегла Шишигавары Гинджоу и не замечает, хотя от того ударяет испугом, как порывом воздуха – от резко распахнутой двери. Окровавленный кулак – кулачище пацаненок видит более чем хорошо, и, кажется, даже посматривает на Цукишиму – а тот нарочито бесстрастен – с этой прежней утомительной собачьей преданностью. Тю, нет, правда – щенок. На кого вздумал рыпаться, - Гинджоу выдыхает как-то устало, чувствуя, как под веками начинает болеть.
Голову ломает изнутри маленьким молоточком, справа – тук-тук, т-тук-тук, и в трещины. Больно. Мертвецам тоже больно, - я живой.
Его снова подшвыривает, эх – с гребаной волны на гребаную волну. Кадык крупно дергается на горле, Куго застывает возле стола, глядя на черную дырку посреди руки, из которой слабыми толчками сочится кровь. По коже ладони расползается кровоподтёк.
Все как у людей. Все как у живых, - он больше не улыбается.
После него ничего не должно было остаться. И уж тем более – этого вот тоскливого взгляда, белого и нелепого, как острая полоска бумаги. Как бесполезная закладка, в которой и смысл-то есть, только когда она вложена между нужных страниц.
«Все бы тебе книжки, придурок», - завуалированные высказывания Цукишимы даже не бесят, а вызывают просто глухое раздражение, усталое и горькое.
- Ичиго Куросаки меня убил, Цукишима, - а на пол капает – черным, каплями, горячо. – Ты не представляешь, насколько охуительно, блять, хорошо и отчетливо я это помню, - «лёгкий путь?»
Да что этот придурок вообще может знать.
Кровь пятнает по стеклу стакана, размазывается некрасиво. Виски? – вкуса у этой дряни нет. Что-то рядом, по цвету немного похожее – Гинджоу вообще не уверен в том, что он что-то пьет.
Лопатки сводит судорогой, выворачивает, но боль в руке, в гребаной руке напоминает о страшнейшем.
Мертвые не возвращаются, Цукишима.
«Тебе больше не нужна та херня», - мог бы он сказать вслух, но эта херня нужна ему, Гинджоу. Без Цукишимы, без этой ебанутой его зависимости, ему не разобраться. «А надо ли?» - живи и живи, второй шанс, все дела. Живи и не парься, Куго-кун, зрение – чушь, вылечится, а если нет – разве этот вот позволит себе тебя бросить?..
Это даже забавная мысль, и смешно себе представить ослепшего Гинджоу с таким вот поводырём. Вторая их, фуллбрингеров, жизнь – это полбеды, но есть и другая, которая поверх теней. Которая – реальный мир. Не гребаные игрушки и пространство Юкио, не двойная реальность Цукишимы, не…
«Жизнь», - как же прошибает этим простым словом. Как же больно от него, - он вдыхает глубже, окровавленной ладонью – липкая, убирая упавшие на лицо волосы.
- Ну, попробуй не отпустить. Я же сказал, что нихрена не понимаю в том, что происходит, придурок, - голос звучит устало. Гинджоу опять сжимает ладонь, и кровь, успевшая немного запечься, капает на пол – снова. Потом, смеха («смеха?!!») ради он сжимает кулак над своим стаканом.
Кровавые петли расплываются по темному янтарю почти красиво.
- Я тебя жить не научил? – вздыхает Гинджоу, садясь на стул – деревянный, тот скрипит под его немаленьким весом, и снова прикладывается к стакану с виски. Черт его знает, неужели кровь и правда вкуса добавила?
Пальцы левой руки плохо слушаются, но на дыру в ладони он не обращает внимания. Вообще насрать.
- А меня теперь кто научит жить, а? Лёгкие пути, тьфу ты, ну и ляпнешь что-нибудь же как. Хватит выделываться, Шукуро, - Гинджоу поднимает на Цукишиму взгляд.
- Мне насрать на эти истории. На любые истории. Мне плевать на твои сравнения и эпитеты, - усталой, выдохшейся пустотой сейчас звучит его голос. – Я был покойником, а теперь жив, за каким-то хреном. Я не вижу твоих книг, понимаешь? Я не различаю ничего из написанного. Ни слова. ни буквы. Ни ебаного кандзи. Книжки достанутся, - «и останутся», - только тебе, - он невесело хмыкает.
- Я больше не читаю, - и похоже, в чем-то этот придурок прав.
Куго Гинджоу вычеркнут из истории.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2019-09-17 00:31:13)

0


Вы здесь » uniROLE » uniALTER » Lost and forgotten


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно