Делегация двигалась неспешным шагом, стараясь не отставать от Инквизитора. Встреча в Вал Руайо, наверное, была важной, значимой, если окружающие так сильно суетились, готовились, мысленно проговаривали раз за разом, что и как скажут. Послы всегда суетливые, то ли потому что их посылают, то ли посылают их потому что они суетливые. Коул не понимал, но наблюдал с интересом со стороны. Волнуются, шепчут друг другу, обмениваются непонятными фразами. Он увязался следом, надеясь, что сможет пригодиться. Не на встрече- в пути, не обязательно им, возможно, кому-то другому.

Солнце светило ярко, то и солнечные зайчики отблёскивали от начищенных доспехов и металлических элементов костюмов, норовя угодить ему прямо в глаза. Он опускал голову ниже, скрываясь. Люди сами не замечают, как обходят его, стоит ему случайно оказаться на пути, огибают, но даже не видят. Взгляд соскальзывает, не удерживается, цепляется за то, что ярче: за костюмы, за стяги с лучистым оком, всевидящим и справедливым. Когда-то его тревожило это знамя, как тревожило тех, кто видел впервые, больше нет. Теперь он знает, кто стоит за знаменем, знает, что помогают.

Неспешно идёт, оглядываясь по сторонам, рассматривая улицы города. Бывал уже здесь, кажется, в другой жизни, тогда спешили, тогда тоже глазели любопытно и напугано, как сейчас и стража разгоняла людей, желая удержать подальше от них. Сейчас не разгоняют, но смотрят с опаской, настороженно, не знают, чего ожидать. Инквизиция плавно набирает силу, у всех на слуху, любопытные глаза смотрят сквозь стёкла, изучают, гадают, что принесёт эта встреча в Игру. Не понимает, что за игру они все ведут, слишком много значений, слишком много деталей, всё это топит и путается, сбивая с толку, он качает головой, вырываясь из вихря чужих мелькающих мыслей.

Город яркий, шумный, полон красок и людей. Живой, дышащий, пульсирующий жизнью, но не так как Скайхолд, крепость, чувствуется домом, обнимает, огораживает высокими каменными стенами, скрывая в своих объятиях от всех напастей, Вал Руайо насторожен, полон интриг и сплетен, тёплые тона, холодные сердца, привыкшие к какой-то непонятной Игре. Не все, но многие, люди с железными лицами. Странными, гладкими, отполированными, словно их выковали у кузнеца. Они блестят на солнце, ослепляют. У женщин лица нежнее, те словно сделаны из кружев, а некторые из зелёной глины, холодные, безжизненные, не меняющиеся хоть смеются они, хоть плачут. Даже слёз не видно, слышно лишь всхлипы. Где-то вдалеке виднеется Белый шпиль и Коул резко останавливается, чувствуя, как мороз пробегает по коже. Толпа проходит мимо, оставляя его позади, а он так и стоит, задумчиво глядя на острый шпиль на вершине. Он больше не там. Напоминает себе и тихо выдыхает, разворачиваясь на пятках.

У огромной двери сидит попрошайка, ребёнок. Рыжие спутавшиеся волосы, усеянное веснушками лицо, стесняется просить, но просит, превозмогая стыд. Голод сильнее стыда, скребётся, колется изнутри. Блестящие монеты помогли бы, так думает она, но у него нет денег. Может есть другой способ. Он спешит в другой конец площади, где ворчливый мужчина торгует яблоками. Всем недовольный, всё-то не так. Русая борода похожа на огромного зверька, вцепившегося в подбородок и теперь просто висящего там. Странно пушится, совсем не как у Блэквола, иначе.  Мужчина постоянно прикрикивает на эльфа, что у него служит. Парнишка лишь мелко дрожит и кивает, юный совсем, но горд, что теперь может работать, за гроши, но лучше, чем ничего, семья будет рада. Яблоки спелые, большие, пахнут так сильно, что даже его живот отзывается урчанием. Духу не нужно есть, но чувство голода иногда просыпается, как тогда, когда жил в башне. Мужчина смотрит прямо на него, так что Коул невольно подбирается, настораживаясь, внимательно глядя в ответ. «Видит? Он меня видит?»

- Эй, монна, купите яблочко! – окликает он женщину позади Коула, и та, прикрываясь веером, что-то щебечет мужчине, с которым идёт под руку. Не обращает внимание, игнорирует, от чего продавец снова недовольно ворчит и прикрикивает на эльфа, чтобы зазывал клиентов. «Не видит,»- понимает и подходит ближе, ловкие пальцы выхватывают яблоко из кучи, и он снова скрывается в толпе.

Яблоко – немного, самая малость, но стоит протянуть его рыжей девчушке, и та цепляется в него тонкими холодными пальцами, как в самое ценное, что есть в этом мире. Вгрызается, жмуря зелёные глаза. Сочное, сок течёт по подбородку, и она лишь тихо хихикая утирает его рукавом грязной рубахи, а потом замирает, теряя его из виду, уже забыла, кто ей его принёс, ищет в толпе, желая сказать спасибо, но не находит, лишь растерянно прижимает к себе сочный плод. «Пожалуйста…»

Коул поднимается вверх по лестнице на второй ярус. Не был раньше здесь. Столько дверей, все одинаковые, похожи друг на друга, и чем дальше идёт, тем сложнее вспомнить откуда пришёл. Вертится вокруг своей оси, нервно теребя рукав старой куртки, не понимая, как он тут оказался, куда теперь? Вниз слишком высоко, но двери ведут не к лестнице, а к лавкам. Сердце в панике грохочет, как зверь попавший в ловушку, что никак не может найти выход. Люди снуют туда-сюда, занятые своими мыслями, не зацепиться. Увязывается за женщиной с фарфоровым лицом в какой-то магазин и замирает, ошарашенно глядя по сторонам. С пола до самого потолка тянутся огромные полки, усеянные сотнями игрушек. Мягкими и жёсткими, из дерева и металла, разрисованные, совсем как настоящие, позолоченные, посеребрённые. Поющие вслух, и тихо внутри, ждущие того, кому будут предназначаться, жаждущего этого, замеревшие в ожидании. Шляпа цепляется за свисающие сверху колокольчики и мелодичная трель разносится по магазину.

Отредактировано Cole (2019-01-30 00:40:08)

Звон колокольчиков разнёсся над головой так неожиданно и оглушительно громко, что Коул дёрнулся в сторону, избегая звука, пытаясь оказаться от него подальше, укрыться, увернуться от пронзительных нот. Слишком громко, слишком близко, отдаётся эхом в ушах, в лавке, делает громким и его самого, привлекает внимание к тому, кто привык оставаться в тени. Отскакивает, стараясь быстрее отстраниться от мелодичного перезвона, но натыкается спиной на один из стеллажей, стоящих ровно по центру зала. Кто вообще их туда поставил? Зачем? Ножки маленькие, неустойчивые, один неловкий толчок и множество фарфоровых кукол с грохотом летит на пол вместе с ним, искусно сделанные игрушки разбиваются на осколки, кусочки фарфора летят во все стороны, стоящая рядом девица визжит, пытаясь увернуться от подающих игрушек, продавец орёт не своим голосом, вцепившись огромными руками в свои волосы, словно силясь все разом повырывать. Он злится, его гнев пылает внутри диким огнём, жжёт вперемешку с ужасом и желанием покарать того, кто всё это устроил. Казалось, от гнева его глаза стали в тон его жуткому красному лицу, и Коул замер на месте, боясь пошевелиться и не сшибить что-то ещё, неловко переступил и под ногой снова раздался хруст, лавочник взревел раненным медведем и понёсся прямо к нему, вытягивая огромные руки с крючковатыми пальцами.

«Он видит, он видит!» - с ужасом осознал Коул, чувствуя, как мороз проходит по коже. Слишком много шума, много звука, привлекает внимание и от взгляда не укрыться, злость не даёт ускользнуть.  Ужас и паника накрывают с головой, сбивают с мысли, мешая сосредоточиться. Мечется внутри, не зная что делать. Лавочник несётся к нему на всех парах, хрустя ботинками по осколкам фарфора и Коул мгновенно срывается с места, несётся подальше от разъярённого человека и его всепоглощающего гнева. «Поймать негодяя, надрать уши, пусть его бросят в темницу, выпишут плетей, приговорят вечно сидеть в темнице, да я его сам сейчас убью, попадись ты мне только поганец».

Коул перескочил через порог, вылетая из магазинчика и едва не врезался в Каллена. К счастью, мужчина ничего спрашивать не стал, заслонил собой, скрывая от разъярённых глаз, спрятал, скрыл, за широкими плечами и пушистым мехом, позволил выдохнуть и скрыться. Коул прикрыл глаза, чувствуя, как внутри оглушительно грохочет сердце, словно вот-вот собираясь выскочить из груди. Накрыл рукой, стараясь успокоиться. Отчаянное биение лёгкой вибрацией отдаётся по всему телу. Запаниковал, растерялся, не смог собраться вовремя и исчезнуть, его почти поймали, но… всё же не поймали.

Он замер, прислушиваясь к Каллену и лавочнику. Уже начал забывать, знает, что кто-то был, но образ упрямо ускользает, вытекает как вода сквозь пальцы, оставляя в недоумении. Каллен врёт, подпитывает его сомнения, ещё немного и хозяин лавки и сам едва ли сможет сказать, правда ли кто-то был. Сочувствует, желает хоть немного восполнить чужие потери, компенсировать, отдаёт деньги. Лавочник всё ещё недоумевает, воспоминания окончательно ускользнули, оставив после себя лишь смазанные образы, но щедрость Инквизиции он оценил. Сможет восстановить утраченное, но бардак ещё долго придётся разбирать. Забирает золотые, суёт себе в карман, и монеты звенят, сталкиваясь друг с другом. Тяжёлые шаги и скрипнувшая дверь, оповещают, что ушел и Коул осторожно приподнимается на носки, выглядывая из-за чужого плеча, опасливо косясь в сторону лавки, словно ожидая, что в любой момент он вспомнит и снова выскочит наружу, выискивая его. Но нет, дверь больше не открывается. Лишь редкие прохожие озадачено поглядывают то на лавку, то на командора, проходя мимо.

- Ты ему соврал, ты меня видел, - тихо говорит, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что больше никто не жаждет кинуться в его сторону,- Почему?

Из лавки всё ещё доносится звон и приглушённые ругательства лавочника. Совсем не хотел, чтоб так вышло, колокольчики спугнули и всё произошло слишком быстро, стремительно, один миг и цветастые полки превратились в груду осколков.

– Он хотел надрать мне уши,- чуть слышно буркнул, переводя взгляд в пол, с преувеличенным интересом разглядывая носки своих ботинок. Нахохлился, явно чувствуя себя не в своей тарелке, опасаясь чужой реакции. Он должен помогать другим, а не громить лавки игрушек, он не хотел, это ведь не значит, что он становится злым, - Коул очень на это надеялся, - оно само как-то произошло, завертелось, всколыхнулось, упало, разлетаясь на куски. Он поёжился, вспоминая как по полу прокатывается кукольный глаз и замирает, уставившись прямо на него.  За дверью снова донёсся перезвон колокольчиков и ругань лавочника. Кажется, он их проклинал, да так изобретательно, что духу подобных слов и вовсе слышать не доводилось.

- Я не специально,- на всякий случай добавил, но то что это его вина даже не отрицает, никогда не врал, сам не зная не умеет это делать, или просто не видит в этом смысла. Привык к правде, признавая ошибки, можно перестать их повторять. То, что сломано уже не исправить, но можно не сломать снова, если история повторится. Всегда повторяется, по-разному, с разными, но ситуации схожие. И уж точно, если когда-то ему на глаза попадутся колокольчики, он явно будет держаться от них как можно дальше. Жаль только рассмотреть толком не успел, всё так быстро случилось, и ещё больше жаль, что столько уничтожено. Сколько историй они могли поведать юным друзьям, но всё упущено из-за него. Поник, понурил плечи и шумно выдохнул.

- Не вспомнит уже, ты помог ускользнуть, легко забыть тому, кто не желает помнить, он не желал, увидел только из-за шума,- хоть опасливо косился в сторону двери, знал, что это так, чувствовал. Люди многое легко забывают. Сотни прохожих, которых они встречают каждый день исчезают из памяти стоит пройти мимо, для них он такой же- безликая тень в толпе. 

Он послушно семенил, следуя за Калленом, привычно сутулясь, втягивая голову, словно норовя стать меньше, незаметнее. Нервозность постепенно отступала, сердце стучало спокойней, перестав отдаваться эхом в горле. Рука на плече отдавала теплом, странным образом успокаивала, словно безмолвный знак, что за ним присматривают, убедятся, что он никому не навредит. Помогать, не верить, это важно. Один раз он уже прокололся и Каллену пришлось расплатиться за его оплошность, буквально. Помог лавочнику компенсировать потерю, помог Коулу спастись, много помогает и духу это нравилось, хотя расколотые куклы всё ещё было жаль.

-На этой встрече я ничем не могу помочь,- ответил он, задумчиво пожимая плечами,- много мыслей вертятся в чужих головах, все в Игре, двигают события, двигают людей, движения с последствиями о которых они думают, но за которые не отвечают, как фигурки на шахматной доске и сами тоже на доске, увлёкшиеся и увлечённые, увлекающие других. Разве игры не должны быть весёлыми? Это кровавая, хоть крови не видно,- но на балу было видно очень хорошо, только вот не там куда смотрели. Коул задумчиво посмотрел на Каллена. «Они покинут», - мысленно повторил слова. Значило ли это, что ему тоже можно остаться? Он был бы не против ещё понаблюдать.

Коул перевёл взгляд на небо и замер, зачаровано глядя на закатное зарево. Сколько бы закатов не доводилось видеть, каждый новый зачаровывает по-своему, завораживает, притягивает к себе полыхая в вечернем небе, отражаясь медленно опускающимся огненным диском в стёклах окон, на блестящих металлических лицах солдат, на натёртых до блеска статуях. Он подошёл ближе к парапету, накрывая его руками и привставал на носки, чтобы видеть дальше. На солнце больно смотреть, жжёт глаза, заставляет их слезиться так сильно, что приходится тереть рукавом, но прекратить смотреть он был не в силах. – Разве это не чудесно? – прошептал он, оглядываясь на Каллена,- Бродят под солнцем, всегда на свету, изо дня в день не ведая тьмы, но и не замечая его красоты, блуждают во мраке собственной слепоты, как они могут не замечать? Даже не смотреть… жмурятся от солнца, что жжёт глаза, сердятся на него, прикрываясь рукой, а оно просто прощается до утра.

Он моргнул несколько раз, пытаясь припомнить, о чём они говорили.  Отвлекается, засматриваясь на что-то завораживающее, сложно сосредоточить внимание порой, слишком многое привлекает, зовёт, как закат, как блики на стенах домов, как пышные юбки, шуршащие при каждом шаге. Блики перед глазами мешали сосредоточиться, приходилось снова и снова тереть.

- Слишком много дверей и все одинаковые, заблудился, - запоздало ответил на давно заданный вопрос и тоже оперся о парапет, поглядывая вниз на рыночную площадь. Медленно смеркалось, начинали зажигаться огни, то там, то тут, яркие, пляшущие, задорные, колышутся на ветру как живые. Город дышит, шумит, становясь ещё ярче с каждым человеком, вываливающимся на улицу из душных зданий. Гомон разносится на всё округу. Гирлянда прогибается, когда на неё приземляется толстая, хорошо откормленная птица и расправляет крылья.

- Тебе он совсем не понравился, - сказал он, постукивая кончиками пальцев по парапету, - Лелиана воодушевилась, вклинилась, стала частью бала. Словно паук, собирающий все ниточки воедино, сплетала их в огромную сеть. Беззаботная снаружи, но глаза внимательные, цепкие, как у воронов, ничто не упускают. Ей понравилось, но не тебе, - Коул рассматривал людей, копошащихся внизу, суетящихся как большие наряженные жуки, даже шуршание шёлков похоже на лёгкое жужжание. Скрывают лица под лицами, также  как скрывают истинные намерения, - Было бы куда проще, если бы все говорили прямо, что хотят, - проследил взглядом за девушкой с зеленоватым лицом и огромной шляпой на голове, украшенной множеством кружев и бусин, пышные юбки колыхались при каждом шаге и она так и шла мерно покачиваясь словно ленивая гусыня,- На них всё время столько одежды словно они смертельно мёрзнут, а сами только и думают о том, чтоб поскорее всё снять, распустить корсет, вытянуть врезающиеся в кожу шнурки и вздохнуть спокойно. Мучаются, сознательно мучают себя, зачем? Если перерезать шнуровку было бы легче дышать.

Он мог бы помочь.

Отредактировано Cole (2019-01-31 22:56:55)

Наблюдать за советниками Инквизитора интересно. Такие разные, необычные, по-разному пылающие, звучащие внутри, действующие вместе во имя чего-то важного. Такого непонятного для него поначалу. Об Инквизиции говорили, как о живой, а ведь она даже не материальна, не понимал. Теперь понимает. Не вещь, не образ- единое целое из множества живых частей, дышащих, действующих вместе. Те, кто держат знамёна, те кто рыщут во тьме, те, кто шепчут секреты, те кто поднимают мечи- едины… И всё же такие разные. Для одной оружие- слово, для другой-  сотни секретов, для него - его верный меч.

- Они веселятся, когда проливается кровь, шепчутся, сплетничают, обмениваются гадостями, прикрываясь красивыми словами,- он забрался на парапет, усаживаясь, свесив ноги вниз. Всегда нравилось забираться повыше, смотреть, изучать взглядом, искать, слушать. Он задумчиво покосился на Каллена, обдумывая его слова. Разрезать шнуровку было бы легко, она бы смогла вдохнуть полной грудью, но для неё это красота, странная причина гордиться. Без него она не была бы такой треугольной. Тихо хмыкнул, кивая.

- Да, пожалуй,- ответил, постукивая кончиками пальцев по своему колену,- наверное, может испугаться, что я появился с кинжалом. Они боятся оружия, даже если оно не делает ничего плохого,- притих, переводя взгляд вниз, обдумывая слова Каллена. Но ведь бывает и удобная, зачем тогда выбирать, ту что душит,- Кассандра и без корсета красивая,- заметил он, - Движется, как танцует, легко, точно, уверенно, а солнце играет в её волосах, едва заметно улыбается, украдкой, едва уловимо, когда выходит, то что не выходило. А кузнеца радует её локоть. Не знаю почему.

Коул задумчиво смотрел в пёструю толпу. Провожал взглядом то одного, то другого, цепляясь за отголоски чужой грусти, боли, тревоги – за то, что звучит откуда-то изнутри, из глубин, невыносимо печальное и зовущее его, чтобы помочь, чтоб утолить. Вокруг красиво, красочно, ярко. Смеются девицы, шутят мужчины, множество огней горит, переливается, пляшет бликами на стенах, зачаровывают, но даже среди этого буйства красок и веселья кто-то там одиноко грустит в толпе.

- Но это неправильно. Может быть пора изменить это, если от этого все только и делают, что страдают. Зачем повторять чужие ошибки, своих и так слишком много. Ты же учишься, когда ошибаешься, почему другие не могут? – прошептал, продолжая выискивать того, кто страдал, не мог найти себе места.

«Мать, потерявшая сына на войне, тихо комкает платок, глядит с тоской как солдаты веселятся, живые, дышащие солдаты, винит себя, что отпустила, что не сдержала. Чувство вины сжирает изнутри, медленно, больно, заставляя забывать, как дышать. Нужно подойти к ней…» - он поворачивается к Каллену, собираясь сказать об этом, как чужой страх, едва не сшибает с парапета, накрывая сильной, тяжёлой волной. Он цепляется пальцами в перила, ухватываясь, удерживая равновесие.

- Каллен, что-то не так,- ухватывается за чужую руку,  жмурится, выискивая, собирая, сцепляя одну с другим,- Страшно, страх сковывает, кусается, не даёт пошевелиться, нужно, нужно вырваться, бежать, нужно закричать, рот зажимает рукой, слезы текут по щекам, шершавые стены царапают плечи, впиваются мелкой каменной крошкой, а он всё жмётся, Создатель, какой тяжёлый, ткань рвётся, врезаясь в кожу. Они так смеются, несёт дрянным пойлом, почему никто не слышит? Почему? Музыка глушит…-   внутри холодеет, он широко распахивает глаза, вертит головой. Не воспоминание, сейчас, прямо сейчас. Ещё не поздно, нужно успеть, нужно спешить.

"Плачет, извивается, изворачивается отбиваясь, насколько хватает сил. Силится закричать, но не может. Удар по лицу обжигает, оглушает, причиняет боль."

Страх нарастает, оседает горечью на кончике языка, чужой смех мерзко звучит в его ушах. Он соскакивает с парапета и срывается с места. Музыка громко играет, менестрели поют, люди смеются, не слышат того, что так близко. Ему не нужно слышать, он чувствует, оно зовёт, душит чужим ужасом, тянет за собой, оглушительно громко. Людей стало меньше, единицы бредут, многие предпочли присоединиться к гуляньям на ярмарке, кто-то поглядывает с балкона, но это не важно, дух не бросается им в глаза, не привлекает внимание, пролетая мимо. Дёргает дверь, но она заперта, ручка проворачивается, но не открывается, пальцы дрожат, соскальзывают, ищут замочную скважину, но нижний замок не закрыт, на засове. Раздражённо ударяет кулаком, наваливается телом снова и снова, но сил не хватает, чтоб поддалась.

"Кто-то пришёл",- злость, ярость, что потревожили, пальцы больно впиваются в кожу, крепко держат, зажимая рот,- "Только попробуй попытаться закричать…"

Отредактировано Cole (2019-02-03 11:48:45)

Есть те, кому хуже. Всегда есть те, кому хуже. Знает не понаслышке, но, когда чужие страдания зовут так, что заглушают собственные мысли, некогда сравнивать, некогда думать о том, что может быть кто-то ещё. Всегда будет кто-то, он придёт, обязательно придёт и к ним, но сейчас она.  Рука затыкает рот, не даёт кричать вслух, срываются лишь горькие всхлипы, но внутри… так громко, что даже больно. Внутри всё сжимается, съёживается от чужого ужаса. Запуганная, заплаканная, запертая по ту сторону двери с теми, кто желает причинить ей боль, и вся его сущность рвётся туда, желает помочь. Сострадание, утешение, исцеление давних ран- это хорошо, но лучше успеть, чтоб не пришлось, чтоб ещё большая боль не коснулась её. Снова и снова наваливается на дверь, злясь, что та не поддаётся. Слишком лёгкий, недостаточно сильный. Пальцы дрожат от отчаянья, но знакомый голос окликает, его отодвигают в сторону и Коул замирает, только сейчас осознавая, что Каллен всё же пошёл за ним.

Каллен сильнее, под его напором дверь кажется хлипкой, хрупкой, ненадёжной, вылетает с грохотом падая на пол и Коул мрачной тенью следует за ним, беззвучно проскальзывая в комнатушку. Руки привычно находят кинжалы, рукояти знакомо ложатся в ладонь. Но его помощь не требуется, не Каллену так точно. Кажутся бравыми, но боятся, опасаются противостоять тому, кто сильнее, опытнее их. Глупые мальчишки, возомнившие слишком много о себе. Не охранники, трусы, жмущиеся к стенам как крысы, углядевшие крысолова. Весть об Инквизиции пугает не меньше, чем воин. Да и в Орлее дозволено всё, пока не поймали, но стоит кому-то узнать… Он слышит эту тревожную мысль в чужих головах. «Только бы не узнали, только бы не узнали…»

- Больше никогда,- тихо шепчет, зная, что те кто стоят поблизости услышат,- или я приду за вами…
Пусть сейчас он ничего не сделал, не было нужды вмешиваться, но, если он придёт, если попросит взглянуть на него – они больше никогда никому не навредят. Оружие, так и не обагрившееся кровью возвращается в ножны.

  Развернулся и вышел, возвращаясь к Каллену и девушке. Мелко дрожит, не зная прижаться или отстраниться, благодарность и страх смешались воедино, обнадёживает и жалит, обещает и запугивает, путает её и слёзы снова катятся по щекам. «Страшно, что потребуют взамен за помощь. Все что-то требуют, никто ничего не делает просто так. Тоже тело? Всем нужно только тело? Что делать… что делать… что делать… Пожалуйста, отпустите…»

Коул осторожно касается её руки, мягко, нежно, насколько умеет, и девушка поднимает испуганный взгляд, только сейчас замечая его. Дрожащими пальцами снимает маску с лица. Да, не принято, её бы осудили, но сейчас кому какое дело до Игры, ужас пережитого сильнее всего остального, заставляет внутренне сжиматься, опасаться того, что может быть дальше. Утирает ладонью катящиеся слёзы.

- Всё хорошо, они больше не тронут, - мягко шепчет, надеясь, что не спугнёт её, что сможет сказать нужные слова, не даст страху разрастись, пустить корни в самое сердце,- Ты им не досталась и не достанешься,- она внимательно смотрит, изучает растерянным взглядом, не зная что думать, но он продолжает,- Они не все такие, есть хорошие, как Каллен. Ему ничего не нужно. Только помочь,- простые слова, но искренние, честные, достигают, рушат ещё не построенные стены, он ухватывается за чужую боль так крепко как может.  Протягивает свободную руку к её щеке, не касаясь, и едва заметное мерцание проскальзывает по светлой коже, и Коул осторожно отпускает её, выскальзывает из памяти, отступая. Ей не нужно помнить его, достаточно того, что помог. Пусть лучше запомнит Каллена, пусть помнит, что не все мужчины желают причинить ей боль, может быть кто-то благородный, тот, кто защитит. Она медленно выдыхает, смаргивая слёзы, и спохватившись, снова надевает маску, опасливо оглядывается по сторонам, надеясь, что никто не заметил.

- Я… я живу тут, недалеко,-  шепчет, кутаясь в мягкий плащ. Ужас постепенно отступает, но лёгкая дрожь ещё не прошла, отголосками напоминает о том, что чуть только что не случилось. Но не случилось. Благодаря нежданному спасителю.
Она и правда жила недалеко, редкие прохожие провожали их любопытными взглядами, гадая что произошло. Ещё бы, девица в чужом плаще и командор Инквизиции, идущий рядом. Она остановилась на пороге своего дома и неловко сняла с плеч плащ, протягивая обратно:
- Спасибо, сударь, я никогда этого не забуду, - делает неловкий реверанс и скрывается за дверью. Коул тихо улыбается, опираясь спиной о стену.

- Она тебя правда не забудет. И то, что чуть не случилось что-то ужасное, но всё же не случилось. Ты успел. Она не будет бояться других. Но будет помнить, что с ними нужно быть осторожней. Спасибо, что помог,- выдыхает, глядя в вечернее небо, наблюдая как в квартале начинают зажигать магические огни, город становится ещё ярче, красивее.

- Если бы не ты, я ничего не смог бы сделать,- вернул Каллену его же слова, потому что это правда. Один бы не справился, ни один из них. Один не услышал бы, другой не прорвался бы. Музыка слишком громкая, дверь слишком крепкая, людские сердца слишком хрупкие, но сегодня всё обошлось. И ощущение, что всё вышло, что он не пострадала так как могла бы приятным теплом разливается внутри, обнадёживает, ободряет. Сегодня они сделали что-то хорошее. Чувствовать, как чужой страх отступает, маленькими шажками отходит назад, растворяется, оставляя лишь покой и смущение, унося с собой всю боль и ужас пережитого – лучшая награда. Он прикрывает глаза, едва заметно улыбаясь.

- Да,- просто отозвался на чужой вопрос. Конечно, сделал. Она запомнила самое важное, он – лишняя деталь картины, неуместная, легко выскользнет из памяти словно его и не было, останется лишь чудо в момент печали и отчаянья. Кивнул и последовал за Калленом. Ночь приближалась, люди постепенно начали расходиться и прохожие стали всё реже попадаться. Горюющая мать уже ушла, но он обязательно найдёт её завтра, сделает, что сможет, она должна знать, каким храбрым он был, должна отпустить, жить дальше, унять рвущееся на части сердце. Обязательно найдёт её, и оставит на память белоснежные ромашки, как те, что каждый день рождения приносил ей сын.

Такого поворота событий Коул совсем не ждал. Он не привык, чтоб его отчитывали, это ново, необычно. До неё так делал только Каллен, тогда в крепости, когда он полез с красным храмовникам. Но одно дело Каллен, совсем другое она. Непривычно строгая, серьёзная, направляющая в их сторону укоризненный взгляд от которого хотелось спрятаться, но он не решался, лишь опустить взгляд в пол, позволить шляпе сползти ниже, закрывая глаза и переминаться, чувствуя себя как-то странно неправильно.

По правде, больше отчитывали Каллена, но он всё равно стоял у двери, понурив голову, как провинившийся ребёнок, потерянный и крайне сожалеющий обо всём, что натворил. И это сбивало с толку. Они сделали кое-что важное, кое-что хорошее, но, когда эта милая, маленькая женщина осуждающе наставляла на них перо, чувство вины всё равно скреблось под рёбрами. Не за то, что они сделали, за то, что заставили её волноваться. Тревожится, беспокоится, волнуется, как решить новую проблему без потерь. Беспокоится за них, за то что могло случиться, за то что может, если она не позаботится об этом. Репутация так важна, особенно здесь, в Орлее, и Коул совершенно не понимает, что в этом такого важного. Какая разница, кто что думает о тебе, если делаешь важное дело, если помогаешь, тем кому больше некому помочь? Для них, для неё это имело значение. Столько дел, столько нужно успеть, а теперь ещё и это. Тонкие пальцы сжимают перо, крепко, сильно и кажется в её руках оно могло бы стать оружием куда опаснее кинжала. Конечно, она ведь повелевает словами, жонглирует ими, переставляет, меняет, покоряя чужие сердца убеждением, смягчая, заставляя уступать. Крутится, дёргает за тысячи нитей, каждый шаг как изящное движение, словно танец.

Закончила и удалилась прочь, мерно постукивая каблуками, так что даже после её ухода по коридору разносилось эхо её звонких шагов.  Коул поёжился и присел на край стола, задумчиво глядя на лист бумаги, в руках Каллена.

- Гнев как искра, вспыхивает от страха и обиды, разрастается, разгорается всепожирающим огнём, жжётся изнутри, подталкивая сжигать всё вокруг. Отказ его не обрадует,- прошептал, переводя взгляд на Каллена. Мысль о том, что Жозефина отправится к этому человеку, ему совсем не нравилась. Беспокойство не давало сидеть смирно, покачивался, нервно теребя край рукава,- Мы не должны пускать её к нему, а если он её обидит? А если сделает что-то плохое? Прямо тут? Он может? – соскочил со стола, принялся расхаживать из стороны в сторону, косясь в сторону двери, раздумывая, разгневается ли Жозефина если он пойдёт следом, можно ли идти следом. Виконт ещё не пришёл, но придёт, скоро. И это тревожило, не давало покоя. Вспоминалась заплаканная девушка в тёмной комнатушке, разорванное платье. Её слёзы высохли, но, если он заставит появиться другие, на другом лице… не правильно, не должно так быть. 

Коул резко останавливается и медленно оборачивается, склоняя голову на бок.
-Ты знал, что у дома много стен? Слишком много, больше чем нужно, стены за стенами, а между ними пустота. Двери без дверей. Хозяин любит слушать, смотреть, пока никто не видит, скрываться за нарисованными лицами, проскальзывать там, где его никто не заметит. Подглядывает за теми, кто не догадывается, смотрит на посетителей и молодых служанок… Так неправильно, но не может устоять… Хочешь посмотреть? Не на служанок. - он подходит и бесшумно закрывает дверь в кабинет,- Самое незаметное всегда на виду.

Отредактировано Cole (2019-02-05 01:01:25)

Похоже, Каллен был совершенно уверен, что Жозефине ничего не грозило и эта уверенность странным образом успокаивала и озадачивала одновременно. Коул поскрёб щеку, размышляя над чужими словами. «Не посмеет»,- мысленно повторил, раздумывая,-«Заплаканная, запуганная, зажатая в углу. Письмо, пропитанное гневом, отосланное, позже, намного позже. Ищет не противника- жертву, трепещет перед тем, кто сильнее, бьёт по слабым, тем, кто не может ответить.» Жозефина уж точно не слаба. Хрупкая, изящная, утончённая, но сильная внутри. Даёт отпор тем, кто вдвое больше, страшнее, опаснее. Подавит не наступая, победит, не пролив ни капли крови. И всё же он немного беспокоится. Раньше он был один, забытый и потерянный, теперь же всё больше знакомых его окружают, помнят, удерживают в памяти, удерживают рядом, потому что сами того желают, потому что он позволяет. Дорогого стоит, и вместе с тем влечёт за собой беспокойство о тех, кто дорог. Странные, новые ощущения, ценны и тревожны одновременно.
Подслушивать и подсматривать? И то и другое командующему Инквизиции казалось не самым подходящим и правильным занятием, да и дурной пример показывать не хотелось. Сомневался, и всё же поддался соблазну узнать, что там по ту сторону стен, увидеть ходы своими глазами. Духу тоже было любопытно. В Белом шпиле было множество ходов, они тянулись длинным лабиринтом под башней, заводили в места, совсем заброшенные, забытые, заросшие паутиной. В Скайхолде тоже есть свои тайники, незаметные коридоры, места, которые не бросаются в глаза. Как едва заметный выступ над кухней, скрытое, едва заметное место, а вместился бы целый отряд Железного Быка.  Вот и в этом доме, так и подмывает заглянуть, пройтись, услышать отголоски того, что происходило в этом месте или происходит сейчас.
Найти вход не составило труда, вот только оказался он куда уже, чем думал дух. С грустью погладил широкие полы шляпы, прежде чем оставить её рядом с доспехом и мечом Каллена. Не пролезла бы, края тёрлись бы о стены, застревали, стирались бы, а он её бережёт, оберегает её- единственную вещь, принадлежавшую лично ему. Но ничего, вернётся за ней позже.
Коул легко проскользнул в проход и пошёл вперёд, изредка оглядываясь, проверяя на месте ли Каллен. Мог бы один, но не так интересно, хотелось показать и ему, поделиться открытием, украденным из чужих воспоминаний. За спиной время от времени раздавались глухие удары, в сопровождении приглушённой, сдавленной ругани.
- Стены хотят тебя обнять,- пришёл к выводу дух, осторожно уворачиваясь от очередного выступа. Старое, древнее место, не менявшееся с самого строительства дома, его скелет, сама суть. Сквозь щели и прорези в туннель проникал свет, слабо освещая узкий ход. В каких-то коридорах пыли почти не было, в каких-то кажется, не бывали целую вечность.
- Не представляю,- восхищённо отозвался Коул,- поразительно, правда? – ощущение неизведанного восхищало, возбуждало воображение, будоражило. Укоряет и мысленно посмеивается, вспоминая старые деньки, давние, что грозились стереться из памяти, теперь всколыхнулись, поднимаясь на поверхность.
- Сердце стучит в ушах, Брансон подтягивается, забираясь в открытое окно, повисает, незадачливо болтается, прежде чем с тихим уханьем упасть… Что там внутри? Что там всё время прячет старый фермер? Сокровища? –тихо шепчет, ловя отголоски. – Он вас почти поймал, мабари бежал, почти сомкнул зубы на ноге. Больше дурачился, чем пытался схватить, дети же, нельзя… Вы правда искали сокровища?
Коул бесшумно переступил через очередную балку, оглядываясь:
- Ворчишь, но веселишься, тайно от себя,- тихо отозвался и замер, пройдя чуть дальше. В комнате кто-то был. Он привстал на цыпочки, заглядывая в щель между досками. Толстый, лысеющий маркиз, один из гостей хозяина дома. Суровый, хмурящийся, вечно фыркающий, когда замечал хоть кого-нибудь веселящегося поблизости. Совсем не суровый сейчас, стоял на колене, почёсывал пузо крохотной собачке, совсем не такой как мабари. На тонюсеньких ножках, которые забавно подрагивали в ответ на каждое почёсывание, не больше кошки, с огромными выпученными глазами.
- Кто папина симпапулечка? Ты, конечно, ты! - сюсюкал с животинкой, почёсывая брюшко толстенными пальцами. Коул бросил на Каллена озадаченный взгляд и пошёл дальше. Всё же Орлей полон очень странных людей.
- Симпапулечка хотел бы, чтоб его называли Господин Фридрих Четырнадцатый… - едва слышно прокомментировал, проходя дальше.
Снова жилая комната. Из-за стены доносились звонкие женские голоса, звенящие, задорные. Служанки к которым так часто тайно наведывались. В проходе чисто, не пылинки, а через щели открывается вид из угла на всю комнату. Тихие, почти не заметные среди гостей, расслабленные, весёлые сейчас. Сплетничали, смеялись, расплетая длинные косы.
-А видели того высокого? Вот с ним бы я поближе познакомилась! - делилась с подругами, проводя расчёской по волосам, на что те снова прыснули.
- Знаем мы твои фантазии, Иннет. Ты во сне говоришь! Каждую ночь, да ещё громко как! "Ах, обнимите меня, командор!"- возмущённо краснеет в ответ, кидает гребень в смеющихся подруг, ворчит, заливаясь румянцем до кончиков ушей.
Коул часто бродит, привык к отголоскам чужих бесед, то ли дело Каллен, оглядывается на него с любопытством. Знает ли какой интерес вызывает? Замечает ли как смотрят украдкой, с любопытством и прячутся стоит заметить?
Тихо проходит, стараясь не шуметь, не спугнуть сплетниц, и на очередном повороте оказывается на развилке. Ступает осторожно, бесшумно, боясь спугнуть эхо былых времён. На полу у стены валяется что-то бесформенное, склоняется бережно поднимая покрытого пылью зайца, старого, потрепанного, давно утерянного хозяевами.
- Дети бежали по коридору, напуганные, скрытые, скрывающиеся. Босыми ногами по холодному полу, детская ручка сжимает игрушку, роняет, бросает, нужно дальше бежать… Дом атакован, мама, где мама… - тонкие пальцы осторожно стряхивают с ткани пыль,- сбежали, спаслись.

Отредактировано Cole (2019-02-05 22:28:08)

- Может, потому что я им меньше нравлюсь,- пожал плечами дух. Он ведь не такой как Каллен. Меньше, компактнее, тоще, тоньше. Меньше силы, но можно проскальзывать всюду: в дверной проём, когда дверь закрывается, в узкие лазы – куда пожелает. Каллену это не нужно. Он другой. Сложнее среди стен, проще в сражении.
«Прошлое угнетает, проходы кажутся уже, чем есть на самом деле, но это больше не удержит, отбросил страхи, скинул как доспехи, оставив позади. Давний враг, сражённый, больше не опасный. Теперь былые страхи – лишь рябь на водяной глади, всколыхнётся да успокоится, ужас не утопит. Хорошо, правильно.» -мысли мелькают одна за другой, привычно, знакомо. Он беззвучно ступал в полумраке, проскальзывая кончиками пальцев по стене, чувствуя, как еле ощутимо вибрируют старые камни.
Коулу нравилось. Того, кто постоянно ходит незамеченным в толпе, отголоски чужих бесед не смущают, принимает как должное, любопытствует, запоминает. Как раньше. Маги в башне всегда тихие на виду, и расслабляются лишь оставаясь наедине. Тихий шёпот, сдавленный смех, нежные взгляды, неловкие поцелуи. Пока никто не видит, пока никто не знает. Кроме Коула. Ощущение такое, словно и сам окунулся в прошлое, но не в тёмную его часть, в другую- неплохую.
А вот что именно они искали уже и сам не помнит – слишком легко отвлекается на мелькающие в туннелях образы, старый шёпот, весёлый смех тех, кого они проходят мимо. Не обязательно искать что-то целенаправленно, чтобы найти нечто совершенно удивительное. Особенно для того, кому почти всё в этом мире кажется удивительным. И странная мелкая собака, совсем не такая как мабари, и хихикающие девушки, и реакции Каллена. Память подкидывает непрошенные воспоминания, старается загнать их обратно, скрыть, оберегая то ли его, то ли себя, то ли обоих. Коул не понимал почему так странно реагируют порой. Кажется, что делает всё правильно, но что-то идёт не так. Коул хмыкает и качает головой, отгоняя мысли, переключаясь, вспоминая маркиза и его маленькую собачку. Странную, неловкую, но явно всем довольную.
- У него таких ещё тринадцать, но Господин Фридрих Четырнадцатый – любимчик. Всё из-за ушей, смешно мотыляются, когда он склоняет голову на бок. Тебе нравятся уши? - спросил Коул уже на развилке, продолжая осторожно стряхивать пыль со старого зайца. Кощунством было бы бросать его здесь, нужно вернуть из туннелей, отдать хозяину, который уже и позабыл о том, что он когда-то был. Прижимает к себе игрушку и заинтересованно смотрит на Каллена, ощупывающего портрет. Неуместно выглядит в тайном коридоре. Зачем вешать картину туда, где её никто не увидит? Спрятать её? Или спрятать что-то за ней? Невольно вздрагивает, когда в полнейшей тишине что-то щёлкает и потрет отодвигается в сторону. Пыль вздымается в воздух, мешает дышать и Коул прикрывает предплечьем лицо, стараясь не дышать пылью, получается плохо, приглушённо кашляет, всеми силами стараясь шуметь поменьше. И стоило пыли немного улечься, Коул заглянул за чужое плечо, рассматривая проём и виднеющиеся ступеньки. Куда-то наверх, ход старый, явно давно не пользовались. Сбегающие дети про него не знали, пробежали мимо.
Сердце чаще забилось, предвкушая нечто новое, так что Коул даже не раздумывал прежде чем пару раз интенсивно кивнуть.
Каллен пошёл вперед, а он скользнул за ним бесшумной тенью, осторожно ступая на старые ступеньки. Деревянные, едва слышно поскрипывают каждый раз, когда нога их касается. Во мраке мало что видно, и когда Каллен внезапно останавливается, дух невольно врезается в него. Снова щелчок во мраке и на лестницу падает свет. Затаив дыхание, он взбирается выше пока не выбирается, наконец, на крышу. И замирает. Куда выше, чем на втором ярусе города, красивее. Тёмное небо бескрайним куполом растянулось над головами. Чистое, ни облачка, и звёзды сияют так ярко, зачаровывают, очаровывают, манят. Откуда-то снизу доносится едва слышная тут музыка, вдалеке мерцают огни, отбрасывают тени, пускают блики по воде. Захватывает так, что в горле застревает комок, глаза щиплет и он привычно трёт их рукавом, стараясь прогнать наваждение.
-Он даже не догадывается. У него есть целый мир, а он подглядывает за горничными, вместо того, чтобы найти куда ведут остальные пути. Только один из множества, –  шёпотом отзывается Коул, словно стоит сказать чуть громче и волшебная атмосфера этого места возьмёт и исчезнет без остатка. Он осторожно приземляется рядом с Калленом, тихо улыбаясь,- А ты даже в полнейшей тьме находишь путь наверх, к свету.
Коул перехватил зайца поудобней, чтоб случайно не упустить и запрокинул голову, глядя в ночное небо. Без шляпы непривычно. Лёгкий ветер треплет светлые волосы, заставляет их лезть в глаза, а нос морщиться от того что щекотно.
- Ты говорил, что есть вещи, которые тяжело вспоминать,- осторожно начал он, покосившись на мужчину,- но настораживаешься даже если воспоминание хорошее, тёплое, отзывается теплом внутри… Как про мальчика у сарая или сестёр. Почему? Ты им так и не написал? Мия всё ждёт…

Отредактировано Cole (2019-02-08 01:48:19)

Коулу нравилось бродить среди людей, мелькать среди толпы, ведь там всегда есть возможность кому-то помочь. Но сейчас… сейчас, быть здесь, вдали от городской суеты, просто сидеть и смотреть на ночное небо – было невероятно, дух захватывало. Едва ли ему когда-то надоест восхищаться красотой этого мира. С Калленом было уютно и спокойно, он не косился, не ждал подвоха, не осуждал. Очень долго доверие казалось ему какой-то волшебной, мистической, совершенно неуловимой штуковиной, но сейчас казалось, что именно это и есть доверие- сидеть вдвоём на крыше и тихо переговариваться.
И вид Белого Шпиля не задевает, только не сейчас, сейчас он знает, что больше не там, далеко, свободен. Все они свободны, каждый по-своему. Пустует ли он теперь? Что с ним стало? Часть его хотела бы вновь заглянуть в мрачную белую башню, увидеть, что теперь там, опустели ли залы, заросли ли пылью старые комнаты, но другая часть ужасается от одной мысли, что пришлось бы снова переступить порог.
Всё ещё не написал. Зря. Мия Коулу нравилась, хотел бы он однажды увидеть её вживую. Яркая, настоящая, пылающая энергией, как солнце, но не слепит. Письма отдают теплом, нежностью, ворчит, но не злится- тревожится. Где бы ни был, куда бы не пропал, каждая строка хранит безмолвное обещание  «я всегда найду тебя, я никогда не забуду», не произносит этого, но слова полны тепла, тоски, надежды и часто пахнут выпечкой и цветами.
Тихое пение выдёргивает его из задумчивости и он, затаив дыхание, наблюдает за Калленом. Тихий голос мягко звучит, убаюкивает, умиротворяет, давние слова отзываются теплом внутри. Теплом и тоской, надеждой и обречённостью странно сливающимися воедино. Он прикрывает глаза, тихо выдыхая.
«Ему подходит. Вера сильна, хоть многое выносила, хранит эту веру в себе, не даёт угаснуть, вынесет, выстоит… Создатель ли даёт ему силы или он сам, просто потому что верит?» Вера-нечто сильное и странное одновременно. Кого-то толкает на путь, причиняющий боль другим, кого-то поднимает с колен, обнадёживает, ободряет, зажигает внутри пламя новой надежды, такой сильной, неугасающей. Как тогда, когда Убежище пало, они остались затерянные в снегах, замёрзшие, заблудшие, потерянные. Прозябали на холоде, дрожали, кутаясь в то, что было… но пели… так искренне и честно, надеясь, веря, и внутри всё сжималось от странного чувства, непонятного, того, что раньше он не испытывал. Десятки голосов сливались в единое целое, сильное, несокрушимое, чистое и такое искреннее… Люди любят петь…
Коул снова открыл глаза и покосился на Каллена:
- Только потому что ты не показываешь им этого Каллена, - отозвался, поглаживая потрёпанного жизнью зайца,- Неужели раньше ты совсем не злился? Никогда? Ни разу не сомневался?- он задумчиво коснулся кончиками пальцев места, где у игрушки когда-то был второй глаз. Надо бы пришить или сделать ему повязку. Будет пиратом, тот мальчик любил пиратов,- Я слышал, что сомнения помогают искать ответы. Больше сомнений- больше вопросов- больше ответов, и истина бродит где-то рядом… - снова перевёл внимательный взгляд на Каллена, рассматривая, раздумывая, изучая. Оберегает их, защищает от самого себя, от того, кто он есть, он реальности. Берёт в руки перо, но так и не решается, капля падает на бумагу, растекается огромным пятном, пачкает, как знание могло бы испачкать их память.
- Знаешь, я вижу всех Калленов... – он запнулся, думая, как лучше сказать. Слов всегда недостаточно, неудобные, неподходящие, сложно выбрать нужные, чтоб поняли,- чувствую, ощущаю в отголосках прошлого, и ни один из них не потерян, выбрался, нашёл свой свет, даже тугая цепь церкви больше не держит, ты справился. А она скучает не потому кем ты был тогда – по тому, кто ты сейчас, в эту самую минуту, скучает по тебе.  К тому же другого Каллена у неё нет, но ей и не нужно. Нужен ты.
Он подтянул колени к груди, обнимая, утыкаясь в них носом. Скучает ли кто-то по нему? Помнят ли ещё? Нет, наверное, давно забыли, слишком много времени прошло. Ничего, так будет лучше, так должно быть лучше, так ведь правильно. Но почему внутри так жжётся тоска, сжимает уныло бьющееся сердце. Слова Каллена обретают смысл. И правда трудно, тоскливо, но не вспоминать было бы ещё хуже, тогда бы они стёрлись, потерялись, исчезли словно ничего и не было. А он хочет помнить тех, по кому тоскует. Кивнул, показывая, что всё же понимает.
Следующий вопрос озадачил, сильно. Он замер на месте, обдумывая чужие слова. Не мог вспомнить, чтобы хоть раз что-то ел, даже тогда, когда считал себя настоящим Коулом. Голод преследует его, всегда, колется изнутри, стягивает желудок, ноет, его вечный спутник, неустанно следующий по пятам, но он не помнит утолял ли его хоть раз, не задумывался, упускал это из виду.
- Не знаю, мне кажется я не пробовал,- просто ответил он, есть немало вещей, которые он никогда не делал, или не помнит делал ли, возможно это одна из них, ускользающая, не бросающаяся в глаза, - Наверное, мне это не нужно… Отдаю тем, кому нужней. Чувствую, но не утоляю.
«Как и он…»

Отредактировано Cole (2019-02-08 21:44:09)

Дневная жара давно спала, на улице стало свежо, приятно. Лёгкий ветерок разносит по округе приятные запахи. Сладкая выпечка, как та которой веет от писем Мии. Раньше не задумывался, но теперь интересно вкусно ли это. Что оно значит, это самое «вкусно»? Любопытство терзает, но это сейчас, потом, наверное, отгонит эту мысль, забудет словно её и не было, чтоб снова не оказаться тем мальчишкой, который смотрит на жизнь через толстое стекло витрины и знает, что никогда не станет её частью. Или может стать? Раньше он не был уверен даже в том, что жив, теперь всё иначе… Хоть и не так, как он представлял.
Коул задумчиво рассматривал крышу собора, виднеющуюся вдалеке. Всегда поют, всегда верят и эта вера скользит в каждом слове, наполняя его странной силой, невидимой, вездесущей. Странная песня, необъяснимая, грустная и дарящая надежду. Коул мало что о ней знает, лишь кусочки. То, что рассказывала Евангелина пока они возвращались в Белый шпиль, то о чём говорили монахини в Скайхолде. Необычные женщины в необычных одеждах, церковницы от которых всегда пахнет храмом, свечами и неизвестными ему травами. Ему нравилось порой за ними наблюдать, слушать, но никогда не подходил, не показывался, не решаясь задать свои вопросы. Зачем? Он им не нужен, был бы лишним, отвлекал бы от помощи тем, кто нуждается в них больше чем он.
-Думаешь это правда? То, что говорят про Песнь…- едва слышно спросил, не сводя взгляда с собора. Неужели Создатель правда может вернуться просто потому что они споют эти особые слова во всех уголках Тедаса? Возможно ли это? Они в это верят так искренне, что поражает. А Коул задаётся вопросом порой правдивы ли все эти истории, правда ли они, духи, Его дети, правда ли он отрёкся от них, только потому что не оправдали ожиданий? Есть ли хоть кто-то, кто знает наверняка…
Люди такие противоречивые, и чем больше Каллен говорит, тем больше он в этом убеждается. Сами всё усложняют. Придумывают рамки, преграды, ограничения, своды правил, которым стараются следовать и следуя неизменно сбиваются с ими же придуманного пути. Слишком сложно для понимания, сбивает с толку. А у умных порой сомнений ещё больше, хотя они, казалось бы, должны знать всё наверняка.
- Иногда мне кажется, что вы сами себя не очень понимаете,- задумчиво хмыкнул в ответ.  Слова про ошибки цепляют, тревожат старые воспоминания. Чужие глаза, потерянный взгляд, полный сомнений, тревог. Посох друга, обращённый против него, потому что он не прав, потому что должен был ответить, за то, что совершил.
- Все ошибаются,- кивнул то ли Каллену, то ли самому себе,- я тоже ошибался, не знал, что делаю что-то плохое, думал, что помогаю, но ошибся. Рис объяснил.
Тихий смех вызывает улыбку и у него. Действительно, очень сложные, запутанные, как огромные клубки эмоций, причин и убеждений, и всё это так сильно связано, переплетается, стоит потянуть одну- тянет за собой другое, стягивает, связывая ещё прочнее, запутывает его.
- Упивается властью, считает, что он сильнее, лучше других, особый. Боится больше многих, но не показывает, гордится тем, что ничего не значит, не замечая действительно значимого…  Она куда лучше него. Там, внутри. Он не хочет понимать,- сжимает губы так сильно, что они белеют. Да, жаль. Правильное должно быть возможным, те кто богаче должны помогать другим, сильный должен защищать того, кто слабее, а не пытаться добить, сломать, смешать с грязью. Магам Тень кажется искаженной реальностью, но порой, глядя на всё что происходит, Коулу казалось, что искажённая реальность на самом деле здесь, они сами её искажают, делают друг другу зло, вместо того, чтобы стольким помочь.
Коул несколько раз моргнул, возвращаясь из своих мыслей.
- Да, конечно,- запомнил, и её, и многих других кому доводилось помогать, хранит кусочки воспоминаний, как маленькие сокровища, напоминания о том, как бывает, когда удаётся помочь, поступить правильно. Не так ясно, как Коула, но всё же… - Если хочешь, я могу снова отвести тебя туда. Но зачем? Мы ведь ей уже помогли… - растерялся, не привык возвращаться, хоть и может. Привычней наблюдать со стороны, но, кажется, Каллен что-то задумал и ему интересно что. Переводит на него любопытный взгляд, смотрит внимательно из-под светлых прядей, вечно лезущих в глаза.

Коул оживлённо кивает в ответ. Конечно, знает. Любит бродить исследовать, изучать, гулять в тишине, пока все жители огромного дома мирно спят в своих постелях. Сон не идёт, пока не измотает себя, не уверен даже спит ли на самом деле или только думает, что спит. Облазил коридоры, все до единого, кроме тех что за стенами. Но это не важно, знаний достаточно чтобы провести незаметно, ходов много, многие безлюдны, нужно лишь знать какой. Коул легко поднимается на ноги, прихватывая многострадального зайца, стряхивает пыль с потёртых штанов и направляется обратно к лестнице. Путь уже знакомый, поворот за поворотом, казалось, дом сам ведёт, не потеряться. Дух бесшумно ступает во тьме, прислушиваясь к звукам за стенами. Люди собираются, всё больше. Орлей, кажется, никогда не спит, близится ночь и у них наступает время балов, ужинов, празднований. Празднуют без праздников, не это ли сама праздность?
После мрака коридора, кабинет в который они выскользнули кажется слишком ярким, свет бьёт глаза и Коул слепо жмурится, прикрываясь рукой. Нашаривает шляпу, надевает и становится легче, тусклее. Прикрывает, защищает как всегда, привычно, уютно, знакомо. Зайца осторожно усаживает в кресло, чтобы смотрел прямо на выход из комнаты, увидел, когда старый хозяин снова наткнётся на него. Вспомнит, обязательно вспомнит. Бесшумно развернулся и направился к Каллену общающемуся со слугой.
- Знать ему совсем не нравится,- тихо сказал, после того как эльф удалился прочь. Выбраться из дома не составило труда, пара минут и они уже оказались на свежем воздухе. В саду было пусто, все копошились в доме, занятые, увлечённые, совсем не до прогулок.
«Может стоило ему сказать, что даже если бы не было тайных ходов я мог бы его скрыть? Тихий, можно было попробовать. Тяжело, но возможно, скрыть в тенях, как когда-то давно. Но ход есть, значит не нужно, может в другой раз…» - думал Коул, направляясь в сторону дома девушки. Дорога знакомая, меньше закоулков, совсем не так как на втором ярусе, где заблудился сегодня. Легко найти, люди почти не встречаются и он легко скользит едва заметной тенью от дома к дому, порой оглядываясь, проверяя, следуют ли за ним.
Коул нахмурился, слова Каллена ему совсем не понравились, хотя и понимал, что возможно он прав. Мерзкий человек, ни перед чем не остановится лишь бы скрыть свои тайны. Боится сильных, отыгрывается на слабых. 
- С ней не должно ничего случиться, - ответил твёрдо. Как бы сложно не было, он сделает всё возможное, чтобы этого не допустить. Перед глазами всплывает её испуганное, заплаканное лицо, ясные глаза с непониманием смотрящие на него. Ранимая, напуганная, загнанная в угол. Только не снова, ни за что. Мотает головой и ускоряет шаг, пока они, наконец, не добираются до нужного места.
Он только вытянул руку, указывая нужный проход, как неподалёку послышался голос. Низкий, твёрдый, царапающийся. Коул замирает на месте, всей свой сущностью обращаясь в слух. Лязг доспехов и оружия, тихий шёпот во тьме, перезвон монет в кошеле на поясе- плата, кровавые деньги, ещё не окроплённые кровью. Предвкушение, азарт, похоть, жажда крови- переплетаются в ядовитую смесь. Один сильный удар чем-то тяжёлым и хилая дверь слетая с петель. Внутри всё разом холодеет.
- Они пришли за ней, - тихий шёпот слетает с языка за миг до того, как дух бросается в переулок. Из дома доносится женский визг, что-то падает на пол, разбиваясь на осколки. Запах страха такой сильный, едкий, что чувствуется даже на улице. Дверь выломана, слетела с хилых петель – валяется на земле, раскуроченная от жёстких ударов. Коул тенью перескакивает через обломки, вслепую нащупывая кинжал. Рукоять приятно оттягивает руку, легко, знакомо, надёжно.  Незримой тенью проносится мимо зазевавшегося у дверей паренька. Молодой совсем, польстился на наживу, стоит, следит чтоб никто не нарушил их планы. Всё равно, не сейчас, сейчас она. Сердце грохочет в груди, где-то наверху громко хлопает дверь, закрываясь, защищая кого-то. Что-то тяжёлое с трудом толкают, стараясь подпереть. Тяжело, но выбора нет. Один за другим обрушиваются удары. Как долго выдержит? Страх всюду, пропитывает стены, куда ни глянь- обломки мебели, разбушевавшиеся наёмники крушат всё на своём пути. Один схватил женщину в ночной сорочке, тащит в ближайшую комнату, зажимая рот рукой в грязной кожаной перчатке, даже не замечая его в коридоре. Плачет, извивается, пытаясь отбиться, укусить, но годы берут своё, куда уж справиться с сильным мужчиной. Зубы врезаются в руку, и он выпускает её всего на миг, ревёт как раненный медведь, замахиваясь на женщину рукой- не успевает, дух срывается с места раньше, кинжал рассекает горло, острое лезвие вспарывает кожу, пачкается кровью. Женщина визжит, убегая подальше, забиваясь в угол, глядя испуганными глазами, как только что державший её оседает на пол пытаясь зажать руками горло, тщетно, валится, заливая кровью тёмное дерево пола. Сверху доносится жалобный плач, удары один за другим обрушиваются на дверь, дерево трещит, толстые ножки царапают пол, сдвигаясь с места. Злость, гнев, ярость, что приходится сражаться с дурацкой дверью. Коул бежит вверх по лестнице. Ещё трое, сразу направились за главной целью, один пытается прорваться, другие подзадоривают, распаляют, злят ещё больше. Рывок и окровавленное острие поражает ближайшего, красные пятна разрастаются на рубашке. Тело с грохотом падает на пол и они отвлекаются от двери, меч выскальзывает из ножен и наёмник кидается, готовясь нанести удар.

Наёмники бывают разными, Коул знал об этом, успел заметить, пока бродил по миру. Есть такие, как Боевые Быки, кажутся беззаботными, но честь – не пустой звук, поступают по совести чтоб потом не приходилось жалеть, выбирают свой путь, убивая тех, кто убивает других. Эти- иные. Жестокие, жадные, жаждущие крови и наживы, всё равно кого убивать. Не имеет значение ничего кроме звонкой монеты в кошеле и репутации. В Орлее всем важна репутация, даже таким как они. Коула коробит от них, меч обрушивается тяжёлыми ударами, один за другим, тяжело, мощно, но он быстрее, ускользает от лезвия, точно призрак, но упускает удар кулаком. Больно, неприятно, не хватает сноровки. Никто не учил драться, сражение – единственный учитель, точно знает, куда бить – но не всегда успевает защититься сам. Во рту чувствуется металлический привкус кровь, но Коул, кажется, даже не замечает, готовится к очередной атаке, как раз тогда, когда твёрдый голос Каллена заставляет их всех замереть на месте. Эмоции сменяют друг друга так быстро, словно одна волна накрывает другую, смешиваются, превращаясь в единый быстрый поток. Тревога, беспокойство, опаска. Сильный, опытный воин – не то же самое, что две дамочки, сидящие дома в одиночестве. От нервозности подрагивают пальцы. «Не за это нам заплатили. Убить, бросить стяг, раскидать доказательства- уйти. Только бабы, ничего о нём.»
Коул хмурым взглядом смотрит на них, разбитая губа саднит, и он вытирает кровь тыльной стороной руки. Неужели он правда хочет их пощадить? Их? Разве это правильно? Разве это выход, после того, что они хотели сделать? Они знали, что делают, наверняка, думали, но не задумывались, чужая смерть не имела бы значения, уже смаковали, как будут омывать добычу, делили куш.  После этого их отпустить? Коул не понимает. Почему? Они причиняют боль, они хотят этого, готовы на это ради денег, разве не было бы лучше позаботиться о том, чтобы они больше никогда никому не навредили. Кинжал в руке отдаётся вибрацией, поёт, жаждет положить конец жестоким жизням, но дух не двигается с места, лишь крепко сжимает рукоять, следя за ними холодным, немигающим взглядом.  Жмутся в угол как напуганные крысы, скалят зубы, трясясь, хотя ещё недавно старались ухватить кусок побольше. Боятся, но этот страх не трогает его, он не сравнится с тем, что чувствует она, по ту сторону двери, сжавшаяся в комок, плачущая, зажимая рот рукой, боясь даже всхлипывать громко. Прислушивается. Не сделала ничего плохо- лишь отказала тому, кто считал, что ему всё дозволено.
Угроза действует, наёмники бросают всё и сбегают. Коул следует за ними тенью до самого выхода из дома, только чтобы убедиться, что они и правда ушли, а затем снова возвращается к Каллену. За дверью снова разносится скрип тяжёлых ножек – отодвигает свою баррикаду, прежде чем нерешительно выглянуть из-за двери, и выдохнуть, понимая, что больше ничего не угрожает. Лицо покраснело от слёз, дрожит всем телом, напуганная, но целая.
- Разве они заслуживают пощады? Они бы не пощадили,- хмуро заметил дух, подойдя ближе к Каллену и замер, остолбенев на месте, когда женщина стиснула его в объятиях. Искренних, благодарных. Слёзы катятся по её лицу, мочат грубую ткань, окровавленная одежда марает её собственную, но ей всё равно, даже не замечает этого, стискивая их так словно они родные.
- Что происходит?- одними губами спрашивает Коул, растеряна глядя на мужчину. К испугам, растерянным взглядам, слезам и опасениям он привык, а вот к тому, что на его помощь кто-то может отреагировать вот так… Такое впервые. Плачет снаружи, внутри трепещет от пережитого ужаса и зарождающейся радости. Он осторожно обнимает в ответ, неуверенно, не зная правильно ли это, можно ли так. Женщины отстраняются, осматриваются, только сейчас в полной мере осознавая во что превратился их дом.
- Ох, Создатель,- восклицает старшая женщина, прижимая ладонь ко рту,- Как же быть-то теперь? Куда же мы теперь…  - склоняется, принимаясь подбирать разбросанные вещи. Коул цепляет пальцами чужую руку, тянет в сторону, чтоб не мешать им собирать свои пожитки, смотрит внимательно, изучающе.
- Дверь разломана, не только дверь. Обломков много, многое потеряно, но могло быть хуже, живы и ценят это,- тихо прошептал, прислоняясь спиной к стене,- Кровавые деньги за то чтоб опорочить Инквизицию, показать в кровавом свете,- кинжалы больше не нужны, стирает с них кровь, подобранной тряпицей, аккуратно, тщательно счищая грязь, прежде чем вернуть в ножны,- Натруженные руки знают дело, стежки аккуратные, ровные швы, одежда часто рвётся, но она исцеляет, легко, быстро, словно ничего и не было. На ткани заживают раны, куски превращаются в целое. Когда-то шили для знати, но не угнаться за модой,- прошептал, поглядывая как немолодая женщина, осторожно обнимает дочь, гладит по плечу утешая, успокаивая, безмолвно обещая, что они справятся,- Дома больше нет, но может найдётся другой дом... Их можно пригласить?

Коул тихо выдохнул, задумчиво глядя на Каллена, осознавая, принимая его слова. Он прав, совершенно прав. Дух даже не задумывался об этом, а теперь всё вдруг начало обретать новый смысл. Останавливать тех, кто вредит кажется естественным, единственным правильным, но остановить можно по-разному. Это странно осознавать, осмысливать, но ведь когда он видит демонов, он не подражает им, наоборот, точно знает каким бы никогда не хотел стать. Только не такой сущностью, не тем, кто ищет чужую боль, чтоб упиваться, насыщаться ею, теребить чужие раны, растягивая окровавленные края шире, лишь бы насытиться тем, что заставляет других страдать. Люди порой не лучше, как те, что сбежали, их нужно остановить, но… не обязательно так, как они сами бы сделали. Мир такой сложный, сбивает с толку, ещё слишком многое нужно понять, пока тяжело, но может быть однажды станет проще. И может быть, если из страха в следующий раз они не согласятся на такую работу- это сбережёт чью-то жизнь, если их не будет рядом. Но убить их было бы проще. Но они ведь не ищут лёгких путей?
«Жозефина будет в ярости, когда узнает…»- подумалось Коулу, в ответ на чужие слова. Просила их не выходить из кабинета, а они ушли в другой конец города. Будет злиться, но поймёт. Доброе сердце, яростно бьющееся за тех, кто страдает, она поймёт.  Женщины утешали друг друга как могли. Осторожные касания, утешительные поглаживания, заботились, беспокоились и как-то эта картина так сильно трогала что-то внутри, задевала отголосками грусти, смешанной с радостью и облегчением. Коул кивнул, отвлекаясь от девушек и принимая у Каллена записку.
- Хорошо,- ещё раз кивнул и скрылся. Их не стоит оставлять одних, с Калленом им будет спокойно, а Коул… Коул быстро двигается в тенях, перескакивает от места к месту, оставаясь незримым для случайных прохожих. Путь до особняка достаточно близкий. В окнах горел свет, на улицу доносился шум и весёлый смех. Точно, званный ужин. Множество людей, сидящих в зале, считающих себя только самыми близкими. Жозефина улыбается, щебечет, словно певчая птица, умиротворяет, увлекает гостей во всё новые беседы. Легко, ловко, обезоруживающее. Но стоит её взгляду остановиться на Коуле, как дух понимает, что у него проблемы, так что не придумал ничего лучше, чем быстро отвести взгляд и сделать вид, что ничего не видел. Жозефине странным образом всегда удавалось заставлять его почувствовать себя нашкодившим ребёнком.
Старый знакомый сидел наподалёку, поглядывал на часы и снова впивался зубами в куриное мясо, отхватывал огромные куски и заливал вином. Ждёт, подсчитывает. Такой уверенный в том, что останется безнаказанным. Злость вскипает внутри, пальцы находят кинжал. Один взмах и всё бы закончилось, но Коул одёргивает себя, напоминает зачем его послал Каллен и обводит внимательным взглядом собравшихся. Не сейчас. Но он получит своё.
Лелиана тоже обнаружилась в зале: губы улыбаются, в глазах ни тени улыбки, смотрит, изучает, запоминает. Так сильно изменилась рыжая сестра с тех пор как виделись впервые, но некоторые вещи так и остались неизменными. Даже не вздрагивает, обнаруживая его рядом, спокойно принимает бумажку из его рук. Коулу не нужно ждать ответ, знает, чувствует, что она обо всём позаботится – пришлёт тех, кто сможет исцелить место, исправить, замести любые следы. Тихие люди, незаметные, быстрые. Не такие как Коул, другие, но незаменимые. Словно длинные руки Инквизиции, способные проникнуть куда-угодно, Её глаза и уши и от взгляда этого нигде не скрыться.
Отряд собрался быстро, Коулу порой казалось, что они всегда готовы. Даже спят с оружием. Так ли это? Может стоит проследить? Подглянуть.

До нужного дома добрались быстро. Отчасти он опасался, что пока будет отсутствовать кто-то ещё явится по их души. Каллен сильный, справился бы скорее всего, но не хотелось бросать одного. К тому же они тоже его ответственность. Воспоминания ещё тревожат, стоит стереть, отпустить чужие страхи. Он думает об этом, проходя в дом, поднимает руку собираясь исправить всё. Снова. Но не успевает. Тонкие прохладные пальцы касаются его руки, увлекают в сторону, чтоб не мешать.
- И тебе спасибо,- тихо шепчет прикасаясь губами и Коул замирает на месте как громом поражённый. Мокрые щёки, дорожки слёз всё никак не обсохнут, их соленый привкус чувствуется даже на губах. Она осторожно отстраняется и быстро убегает, обратно к матери, а всё что может он – так и стоять, поражённо касаясь кончиками пальцев губ. Что это сейчас было? Почему? Так должно быть? Смущение обжигает щёки, ползёт к ушам. Он неловкой опускает взгляд в пол, прячась за огромной шляпой. Невольно вспоминается Евангелина, нежно касающаяся губами его лба, тогда, когда-то давно стоя у старого заборчика. И отчего-то ему становится ещё более неловко. Нервно сглатывает, выходя из дома.
- Я…- неуверенно начинает и замолкает, останавливаясь возле Каллена. В голову ничего не проходит, совсем растерялся не ожидая такого поворота событий,- она… - бормочет, совершенно не в своем тарелке. Знает, что такое бывает, видел не раз, но почему-то совсем не ожидал, что такое может случиться и с ним. Они ведь даже не знакомы. Люди редко благодарят, а уж такой благодарностью и подавно. Коул прокашливается, собираясь с мыслями.
- Он ещё на ужине. Жозефина задержит, пока не станет ясно он ли виновен… Разве уже не ясно? Я ведь слышал их, слышал его, там в зале. Сидел, уминая куриную ногу, жадно, как жадничает всё и думал лишь о том, что они должны были закончить… Жёсткий, жадный, жестокий. Хочет отплатить за то, что мы сделали. Отобрать, то что на что надеялся ты взамен отобранному… Каллен, он хочет пойти к герцогу…

Каллену поверить легко, знает, что говорит, да и в людях рыжей сестры сомневаться не приходится. Преданы делу, трудятся не покладая рук, восстанавливают разрушенное, но внимательные глаза следят, осматриваются по сторонам. Собирают обломки или собирают информацию? Сложно сказать, но о женщинах позаботятся. В этом он уверен, и потому спокойно следует за командором.
Брести по ночной улице ему нравится куда больше. Воздух приятно освежает после духоты помещения, провонявшего кровью и чужими внутренностями, тут лучше, снова витает запах выпечки и цветов. В Вал Руайо они повсюду, куда ни глянь клумбы, зелень, так и не скажешь, что они за городскими стенами, если прикрыть глаза, лишь шум выдаёт. Вопрос Каллена возвращает его к реальности и Коул задумчиво смотрит, припоминая отголоски чужих мыслей.
- Союз,- всё же отозвался он, глядя на потушенные факелы,- с герцогом. Кто-то обмолвился, его это заинтересовало, озлобило и без того озлобленного. С ним герцог не хочет встречаться, не интересуется игрой, а он игрок. Неумелый.
Возможно, Каллен прав, Коул не знает наверняка. Люди непредсказуемы, какими бы легко читаемыми они не казались порой. Вечно способны выкинуть что-то ещё. Особенно те, кто считают себя незаслуженно обиженными. Жажда мести пропитывает, разжигает внутреннее пламя, толкая на грязные поступки. Такие как вот этот. Повезло, что Каллен хотел навести их, что пошёл сюда посреди ночи. Если бы не этот порыв, всё могло бы закончиться плохо и это немного терзает тревогой, шепчет противным внутренним беспокойством.
- Он считает, что репутация важна и для герцога. Не понимаю этого. Здесь то, что другие думают о ком-то ещё имеет такое большое значение. Это странно.
В порядке ли он? Уголок губ невольно дёргается в едва заметной улыбке. Они дважды помогли за день, разведали туннель спрятанный за стенами, смотрели как садится солнце с крыши высокой башни. Это хороший день, один из немногих, которые приятно беречь в памяти, хранить не отпуская, даже если они и не имеют особого значения для других, и вряд ли смогут помочь кому-то ещё. Плохо ли это? Коул не уверен, но сейчас об этом не хочется задумываться.
- Всё нормально,- тихо отзывается, глядя на Каллена из-под шляпы,- Немного,- слегка преуменьшил. Эмоций хватило с лихвой, скорее всего он свернётся клубком в каком-нибудь углу, стоит им вернуться в поместье и пролежит там до утра.
- Обязательно, и коробку конфет. Однажды, в Скайхолд прислали вместе с отчётом. Большие такие, в шуршащей обёртке, такой же золотистой как её наряд. Ей понравилось,- Коробку достать не получится, но парочку… Это несложно. кондитеры всё равно его не заметят, да и вряд ли сильно расстроятся не досчитавших пару штук,- Заяц не для неё. Его уже нашли.

Конец вечера выдался тяжёлым. Жозефина в гневе страшна, хотя и продолжает выглядеть безукоризненно и невозмутимо. Коулу казалось, что её осуждающее перо проткнёт их обоих ещё до того, как она отпустит их. Впрочем, сами виноваты, что сбежали. Хотя Коул всё ещё недоумевал, что не так, ведь ничего плохого они не сделали, даже наоборот. Помогли. Только вот сказать в свою защиту ничего не мог, лишь стоял, понурив шляпу, пока леди Монтилье не отправила их спать, как нашкодивших детей. Он так вымотался за день, что кажется его голова только коснулась подлокотника так и вырубился.
Очнулся лишь под утро, когда первые солнечные лучи начали просачиваться в комнату, заглядывали к нему под шляпу, дразнили, от чего забавно чесался нос. Коул сонно оглянулся по сторонам. Солнце, кажется, только вставало. Сколько времени прошло? Пару часов? Больше? Он встал с дивана, на котором примостился вчера и прислушался. В доме царила полнейшая тишина, лишь слуги на цыпочках бродили, занимаясь своими делами. Бесшумно выбрался из дома, чтобы через часа пол вернуться с добычей, оставить на столике рыжей сестры нежный цветок в стакане. Милость Андрасте. Необычное название. Мелькает в её мыслях, когда Лелиана вспоминает о прошлом, о матери, о давних друзьях. Ему кажется, что она замечает его присутствие в комнате, но ничего не делает, и он также бесшумно удаляется, направляясь в следующее место. Пара конфет на прикроватном столике и ещё один цветок. Нежных, бархатный, изящный как она сама. Ушёл, побродил ещё немного по спящему дому, прежде чем отправиться на улицу.
Город лениво просыпался, первые торгоцы выползали на улицы, октрывали свои лавочки и магазины. Цветочница расставляла букеты в красивых корзинках. Из трубы пекарни уже валил дым, значит совсем скоро улица наполнится ароматом свежей выпечки. Как всегда, приятно. Стоило бы найти женщину, горевавшую о сыне, которую он видел вчера. Этим и собирался заняться, когда услышал проходящих мимо людей.
- Странная какая-то доставка была. Мне казалось лириум только гномы и поставляют, а тут столько заплатить, чтобы её доставили прямо к особняку? И что за дурацкое поручение «попроси прислугу отдать лично ему в руки»?
- Да какое тебе дело? Заплатили, и пусть что делают, то и творят. Пусть купаются в нём, лишь бы мой желудок был набит,- хмыкнул мужик, похлопывая себя по брюху, проходя мимо Коула.

Отредактировано Cole (2019-02-25 19:29:11)