- Может, останешься, Момо?
- Не называй меня так. Во всяком случае, не здесь…
Вуаль сигаретного дыма скрыла лицо Дюпри. Она позволила накинуть себе на плечи белую пелерину и только теперь заметила на ней крохотное пятнышко. Рокси за него весь мозг выест. Хотя этот драный кот, которого Моник у нее позаимствовала, и до этого был уже не первой свежести. Из-за прожжённой подкладки весь вечер приходилось быть очень внимательной, чтобы никто не заметил изъяна.
У ее компаньона были голубые глаза, такие же манящие, как океан. Он обезоруживающе улыбнулся.
- Уверена, что не хочешь еще сыграть?
- Хорошего понемногу, сладкий. Я знаю, когда нужно остановиться.
- Ладно. Проводить тебя?
- Не надо. Пока.
Докуривая, Дюпри еще немного постояла у ярко горящей вывески на входе в клуб. Из окна второго этажа проникновенно пел о любви сладкоголосый Эл Боулли. Моник была в хорошем настроении, и даже приторная песенка, вопреки обыкновению, ее не раздражала. Но британца бесцеремонно перебили.
- Черный Сэм сказал только пересчитать ему ребра.
Дюпри осторожно заглянула за угол. Двое вытолкнули из черного хода тощего мужчину. Его видавшая виды шляпа упала на тротуар. Бедолагу толкнули, так что он отлетел, хлопнувшись о ствол пальмы. Тот, что покрупнее двинул ему кулаком в челюсть, а потом ударил в живот. Мужчина осел и со стоном повалился на землю. Когда фонарь осветил лица, Моник узнала Гипа и Толстого Тони – местных бандитов, работавших на владельца клуба. Чем бы ни угодил им незнакомец, ему явно не повезло.
- Будет с него, - Тони в последний раз пнул тощего и сплюнул. – Еще раз сунешься сюда, скормим собакам.
Дверь захлопнулась. Все это время Дюпри стояла в сторонке, выжидая. Гангстеры то ли побрезговали обчистить карманы мужчины, то ли сделали это раньше. Как бы то ни было, не мешало это проверить. Моник подошла ближе и присела рядом.
- Что, приятель, сегодня не твой день? – она быстро обшарила сумку незнакомца, но нашла там всего пару долларов. – Хм… Мда, такого неудачника даже грабить совестно. Эй… Ты там живой?
Дюпри выпрямилась и легонько ткнула мужчину носком туфли.

Отредактировано Dupree (2019-01-07 21:41:47)

Что-то странное было в лице незнакомца. На мгновение Дюпри даже показалось, что его глаза светятся в темноте, будто звериные. Хорошо еще, что она не из числа впечатлительных барышень, которые шарахаются от собственной тени и лишаются чувств, заслышав выстрелы. Решив, что ей просто почудилось, Моник снова посмотрела на мужчину.
- И что же ты с таким богатством забыл в клубе? – Дюпри повертела помятые купюры и, недолго думая, спрятала их в декольте. Она быстро сообразила, что перед ней обычный бродяга. Гип и Толстый Тони не обчистили его только потому, что и красть-то было нечего. – Решил, гулять, так гулять?
Моник язвила от досады. Но не потому, что добыча мелковата. Она особо и не рассчитывала. Просто бродяга был на вид таким безобидным, да еще и улыбался, хотя ребра наверняка болели. Возможно, если его отмыть и привести в порядок, он был бы даже симпатичным.
Треклятая жалость. Дюпри сама знала, что значит побираться с парой долларов в кармане. Бывают хорошие дни, а бывают паршивые. Иногда их делает лучше чья-то доброта.
«Дюпри, это не твои проблемы», - убеждала она сама себя, порываясь уйти прочь, но вслух сказала:
- Подойди поближе, - Моник смерила бродягу скептичным взглядом. – Ладно. Пойдем. Угощу тебя кофе. Только предупреждаю – никаких сюпризов! Иначе окажешься в деревянном ящике быстрее, чем успеешь сказать «Майами-Бич»! – солгала Дюпри, не моргнув глазом. За всю свою жизнь она никого не убила. – Я недолюбливаю этих громил, - скривившись, она глянула в сторону черного хода. – Свиньи… Как тебя зовут?
Квартирка, в которой Моник временно проживала, деля ее с двумя девушками, была неподалеку. Оставалось надеяться, что соседки, как и положено в субботний вечер, где-то гуляют.

- Дюпри, - коротко ответила мошенница, а потом, сама не зная почему, добавила. – Для некоторых – Моника.
Она не сдвинулась с места и упрямо покачала головой.
- А если не верну?
За такое можно и по лицу схлопотать. Всегда находится кто-то послабее. Гип и Тони побили бродягу, а тот запросто мог сорвать злость на ней. Ведь как мужчина он все равно был сильнее. Что ж, матушка говорила ей – с таким нравом бед не оберешься. Но кто ж ее слушал? Порой какая-то чертовщина прямо таки толкала Дюпри на неприятности. Скорее всего, обыкновенное любопытство и азарт.
Прежде, чем Джек успел что-то ответить, Моник зашагала прочь из переулка.
- Ладно тебе, сладкий. Идем, - сказала она на ходу, постукивая каблуками. – Я слабая женщина, и если из-за тебя у меня будут проблемы, должна же я с них поиметь хоть что-то. Идти-то можешь?
Настоящей стервой Дюпри все же не была. В противном случае, может быть, жила б счастливее. Пока они шли, она не побрезговала подставить Джеку локоть, чтобы он мог на него опереться, если понадобится.
Дом, в котором Дюпри обосновалась, был старым и стоял впритык к небольшому кинотеатру. Яркие лампочки, освещавшие имена голливудских актеров, причудливо и странно смотрелись на фоне грязных кирпичных стен.
- Тихо, - предупредила Моник, когда они с Джеком вошли в тускло освещенный подъезд. – А то еще разбудим старую мегеру… - и пояснила. – Домовладелицу.
Им повезло прошмыгнуть на третий этаж незамеченными. Прежде, чем открыть дверь, Дюпри прислушалась, не галдят ли за ней соседки, потом осторожно повернула ключ. Убедившись, что квартира пуста, она кивнула Джеку, разрешая войти.
- Не хочу, чтобы начали болтать лишнее, - неохотно призналась Моник. – Умыться можно там, - она указала в сторону ванной, на стенах которой чернела копоть.
Пока Джек приводил себя в порядок, Дюпри сварила кофе и выставила на стол, что было: крекеры, масло, хлеб и тарелку с вареной курятиной.
- Садись. Соседки придут под утро.
Дюпри устроилась за столом напротив и закурила, глядя на Джека. Теперь у нее была возможность рассмотреть его получше. Моник заметила, что он старается выглядеть опрятным, хотя на нем была уже не новая, запыленная одежда. На вид Джеку было около сорока, но точнее и не скажешь. Дюпри доводилось встречать много людей, которых солнце, ветер, каторжная работа и голод превратили в двадцатилетних стариков.
- Держи, - она вытащила из декольте два доллара и и положила их на стол. – Я еще не настолько отчаялась, чтобы отбирать последнее.

Отредактировано Dupree (2019-01-09 20:02:16)

Говорят, по доброте душевной жены терпят неверных мужей, дети прощают жестоких родителей, а прохожий дает милостыню калеке, который без всякого божьего чуда, побросав костыли, резво улепетывает на здоровых ногах, стоит только добряку скрыться за поворотом.
Насмотревшись на то, как живет ее мать, Дюпри поняла, что скоро перестанет отличать доброту от жалости, а жалость от глупости. Может, бродяга Джек был всего лишь бездельником, как и ее отчим, и его не следовало пускать в дом. Но поди ж разбери, когда очереди безработных стали привычным делом.
В свою доброту Дюпри не верила, а вот в то, что она не слишком хорошо усваивает жизненные уроки – вполне. Проследив за тем, как Джек прячет деньги, Моник ничего не ответила.
Ей вспомнился молодой крупье с голубыми глазами. Прошлой ночью они целовались за этим же самым столом. Он сидел на месте бродяги и, аккуратно помешивая ложечкой кофе, улыбался.

I will love you and love you and love you.
Gonna hold you and hold you and squeeze you.
I will please you for all time.
I don't wanna lose you and lose you and lose you.*

Голос Джека отвлек ее от приятных мыслей. Не грубо и не настойчиво. Но было в нарушенном молчании что-то такое, отчего Дюпри потянулась к окну, чтобы прикрыть его. Несмотря на то, что ночи в Майями были теплыми, ей показалось, что легкий ветерок, тронул ее плечи осенним холодом.
«Наверное, сквозняк», - подумала Дюпри.
-  Знаю, - сказала Моник, не уточнив, стояла ли она когда-нибудь в такой очереди. – И что потом? Гороховая похлебка превратилась в манну небесную?
Моник выпустила изо рта густой дым и стала слушать дальше. Она видела по глазам, что Джек не первый день в пути. А раз так, он должен был навидаться и наслушаться всякого.

* Al Bowlly — A Little Love Song

Отредактировано Dupree (2019-01-10 20:14:38)

Дюпри передернуло. Хорошо стервец рассказывал, не поспоришь. Настолько, что Моник не притронулась к хлебу с арахисовым маслом. Кусок в горло не лез.
- Скажешь тоже… - криво улыбнулась мошенница. Видно было, что ей не по себе.
А ведь она считала, что ее не так-то просто напугать. Но самым отвратительным в истории Джека было то, что она, похоже, не была выдумкой. Одна сумасшедшая в Неваде как-то сказала ей, дескать, люди в этой стране пожирают друг друга.
«Вот уж не думала, что услышу такое. Может… он умом тронулся», - пронеслось у нее в голове. Но Джек не походил на безумца.
Стало жаль его, и теперь уж от этого чувства некуда было деться. Моник придвинула тарелку с сэндвичами.
- Ешь спокойно, дорогуша. Никто не гонит, - ворчливо сказала Дюпри, боясь показаться мягкотелой. Вздохнула, поспешно стряхнув пепел, который угрожающе повис на кончике сигареты.
И страшно, и тошно.
- Помню, раньше было по-другому, - голос Дюпри звучал тихо. – По утрам мать варила кофе. Густой и крепкий. В воскресенье перед тем, как пойти в церковь, я ела пшеничную сладкую булочку и, болтая ногами, разглядывала солнечных зайчиков, которые бегали по стенам кухни. Мы никогда не жили хорошо. Так… то пусто, то густо. Но не голодали.
Моник встала, чтобы сварить еще кофе. Она отвернулась от Джека и замолчала. Не нужно было с ним откровенничать. А все-таки слова сами как-то вылетели – не воротишь.
- Расскажи-ка что-нибудь другое, а? Что-нибудь захватывающее, от чего мурашки по коже, но на душе не становится так тоскливо, - Дюпри разлила кофе по кружкам, потом ненадолго отлучилась и вернулась, на ходу подвязывая вьющиеся волосы цветастым платком. – Я люблю байки о перестрелках и убийствах. Вот как в кино.

- Милый, тебе бы фильмы снимать, - лицо Дюпри расплывалось в сигаретной дымке, но сквозь нее проступали очертания обманчиво мягкой улыбки.
Джек начинал ей нравиться. Он будто бы менялся от истории к истории, сам становясь другим человеком. То ли дело было в странной харизме, которую не сразу и разглядишь под дорожной пылью, то ли так на него действовали сытость и внимание. А не слушать его было почти невозможно. Моник так и видела мерзавца Стаггера перед собой, хотя услышала о нем впервые!
- Сильные опасные мужчины, опьяняющие, словно виски, женщины  - зрители такое любят… Мне и самой нравится немного пощекотать нервы, - Дюпри сделала глоток кофе и невесело хмыкнула. – Если б и в жизни все было так красиво.
Тлеющий окурок лег в полупустую пепельницу, сделанную из обычной консервной банки. Но зажигалка, которой щелкала мошенница по виду была не из дешевых. Ее Дюпри выиграла этим вечером.
Любопытная история. Хорошая. Прямо, что надо. Но и от нее на душе у Моник было неспокойно. Страшно больше не было. Стало грустно, потому что память подкидывала и подкидывала картины прошлого, которые лучше б забыть.
- Раньше преступники были преступниками, а теперь стали звездами, - поймав взгляд Джека, Дюпри пожала плечами. – Можешь считать меня чертовой лицемеркой, ведь я сама далеко не ангелочек. Но я скажу так: печально, что чудовищные ублюдки так и остаются безнаказанными. Еще хуже, что почти у каждого такого подонка есть женщина, которая от него без ума.
Моник ненадолго замолчала, собираясь с мыслями.
- Была у меня приятельница… Вроде тихоня. Да куда там! Блатарка¹. Звали ее… Нет, не Молли. Ну, скажем, Лиза. Связалась с одним, вышла замуж. Оказался гангстером. Думала, бросит, как узнает, - говоря, Дюпри мелкими глотками потягивала кофе. – Осталась. Знала про всех любовниц, ругались и дрались, как пауки в банке. Он стрелял в нее раза три! Однажды чуть не вышиб мозги из ружья, и все равно Лиза его не бросила, - продолжила Моник не сразу. Помолчала. – Слышала, так и нашли вдвоем в машине. Два обугленных трупа.

¹ — здесь Дюпри произосит жаргонное gun-moll. Так называли любовниц гангстеров.

- Это как повезет, - Дюпри пожала плечами. – От тебя, похоже, в тот раз удача отвернулась.
Моник не спрашивала, почему Джек не осядет где-нибудь. Вся штука в том, что постоянной работы не было нигде. Такие уж настали времена, что даже люди, знавшие по три языка, люди с образованием и головой на плечах, с руками, которые растут откуда нужно, вынуждены были побираться. Бродяг на дорогах становилось все больше и больше. Временами Дюпри видела целые семьи, перетаскивающие за собой скудные пожитки, как бродячие артисты. Она и сама была такой – перекати-поле.
- Вот поэтому я предпочитаю работать на себя, - допив кофе, Дюпри откинулась на спинку стула. – Горбатиться на хлопковом поле или мыть посуду в чужом доме, может, и честнее, да уж больно тоскливо. Но и грабеж с оружием в руках не по мне. Меня кормит одна веселая компания друзей, - Моник без стыда дернула юбку, оголив смуглое бедро. В чулке у нее была припрятана колода карт. – Для полиции я девчонка с улицы. Бедняжка, с которой несправедливо обходился отец.
И чего это она так разоткровенничалась? Знать бы. Красавцем Джека не назовешь, но было в нем что-то такое, от чего его не хотелось прогонять. Они говорили, и Моник потеряла счет времени. Бродяга стал ей казаться приятелем, который заглянул на ужин. Правда, она не знала о нем ровным счетом ничего. Тем не менее, Дюпри с расспросами не спешила. Может, так лучше – не знать.
Вспомнив голубоглазого крупье, она прикрыла ноги.
- Милый, а ты знаешь какие-нибудь страшные истории? Пусть небылицы. Это все равно, - Моник сощурилась и лукаво улыбнулась. – В детстве мне нравилось слушать россказни о колдунах, болотных призраках, о страшных проклятьях и убийцах.

Отредактировано Dupree (2019-03-01 18:21:05)

Не ответив, Дюпри поднялась, чтобы сварить кофе. Пока она стояла к Джеку спиной, а он рассказывал, Моник чувствовала, как по коже бегут мурашки. Хотелось обернуться. Но казалось, что тогда она увидит позади себя нечто пугающее. Словно трехглавая ворона, разбив окно, и впрямь вспорхнет на кухонный стол. 
- Фу ты черт! – шикнув, Дюпри отдернула ладонь от джезвы и сжала пальцами мочку уха. Заслушавшись, она машинально коснулась горячей ручки. – Жуткая история. Ты будто бы сам все это видел.
Налив кофе, Моник, наконец, посмотрела на бродягу. За его спиной не пряталось крылатое чудовище, и сам он был обыкновенным человеком. 
- Я тоже знаю одну, - Дюпри опять потянулась за сигаретой. – Об убийце по прозвищу Дровосек. Может, слышал? Его называли исчадием ада. Тринадцать лет назад он наводил ужас на жителей Нового Орлеана. Я тогда была еще соплячкой. Через полгода умотала из дома, но даже на другом краю страны, слышала о нем.
Взгляд Моник вдруг сделался стеклянным. Она говорила, уставившись в одну точку.
- Мужчины, женщины, дети… Он заходил в дома и рубил без разбора. Убивал младенцев на руках у матерей. А на следующий год написал письмо, в котором объявил, что от него спасутся только те, кто будет слушать джаз, - Моник усмехнулась. – В тот вечер никто не умер, потому что музыку играли даже на улице.
Дюпри не заметила, что ночь медленно идет на убыль. Скоро горизонт начнет розоветь и с неба сползет тьма, будто кто-то обдерет черные птичьи перья.
- Говорят, его так и не поймали, - закончила мошенница. – Болтают всякое… Но твоя история страшнее.
Ненадолго стало тихо. Дюпри молча курила.
- Уж не знаю, чем ты меня зацепил, сладкий, - Моник потянулась, стараясь смахнуть напряжение и вновь стать прежней – насмешливой и циничной. – Но ты мне нравишься.

Отредактировано Dupree (2019-03-01 19:45:16)