Что такое день рождения для обычных людей - и детей? Это праздничное настроение, сюрпризы с утра пораньше, куча подарков на столе - чего только стоит разворачивать их, предвкушая, что же в этой шуршащей и гремящей коробке? А еще это целая гора вкусной еды, которую можно съесть вместе с друзьями или семьей, и эта гора не похожа на обычную, повседневную, еду. И даже если у родителей денег нет, все равно в этот день они стараются хоть что-то приятное сделать или подарить своим детям, а друзья обязательно принесут открытку.

Гэвин видел такое по телевизору.

Давно уже.

Его день рождения не отличался от других дней в году ничем. Просто еще один год прошел, сделав мальчика старше. Ждать подарков, сюрпризов и прочей чепухи, которая так ярко сверкает на экранах телевизоров, Рид перестал еще когда был совсем маленьким. Он слишком рано понял, что ничего хорошего от отца ждать не стоит, а мать он даже не помнил и не знал, бросила она их или вообще умерла. Отец ничего не говорил об этом, а на вопросы лишь кричал, и мог и ударить.

Гэвин быстро перестал спрашивать.

И сегодня было все точно так же, как и прошлый год, и позапрошлый. Ранний подъем из-за разоравшегося с утра пораньше отца, попытки его успокоить - неудачные, потому что оказалось, что у того кончилась какая-то дрянь, которую он постоянно курил. И это явно не сигареты - запах был до отвращения сладкий, Рида подташнивало в доме буквально постоянн. А может, это было от постоянно чувства голода, или от синяков на теле, или черт знает от чего еще.

Какая разница?

Обычно Гэвин мог сбежать из дома хотя бы в школу - погода не располагала к прогулкам. Но сегодня было воскресенье. Любой ребенок бы обрадовался, что день рождения выпал на выходной, но не Рид. Он с самого утра получил свою долю криков и даже ударов - прилетело по ребрам, но удалось увернуться от удара по голове и летящей в его сторону пустой бутылки, - и буквально сбежал в промозглую октябрьскую сырость, едва успев прихватить тонкую куртку.

На улице было холодно.

Мокро.

Мерзко.

Гэвин прошатался полдня по улицам, забредая в магазины погреться, но ненадолго - на него моментально начинали коситься продавцы, решив, что он хочет что-то украсть. Иногда заходил в кафе - в кармане было немного мелочи, и хватило аж на целый бургер и маленького стакана “Колы” в дешевой забегаловке. Желудок хотя бы перестал болеть, и желание просто сдохнуть на месте пропало. Даже настроение немного поднялось, и Рид даже обнаружил в себе силы попытаться вернуться домой.

Зря, наверное.

Потому что дома никого не было. И ключей у Гэвина не было, так что он только побродил вокруг, не нашел ни одной открытой форточки, из-за чего ему пришлось уйти ни с чем. И только мысли о вечере тревожили - если отец ушел за наркотиками или за очередной порцией виски, вина или чем он там травится, значит, вечер будет совсем “веселый”. Рид вздохнул и снова вернулся к предыдущему своему занятию.

Стемнело как-то уж очень быстро.

И дождь снова пошел.

Отец домой так и не вернулся, поэтому Гэвин решил поискать его - и потому что ключей не было, и потому что иначе тот может разораться, что сыну плевать на него, и все такое подобное. Только вот Риду на него и правда плевать было - давно уже - и просто не хотелось, чтобы тот совсем взбесился. И непонятно было - а где искать пьяного и скорее всего обкуренного мужика, особенно когда искать не хочется?

Отвратительный день.

Гэвин не знал, сколько он так бродил под дождем, пытаясь укутаться в тонкую куртку и хоть немного согреть руки в карманах. Возможно, уже можно было вернуться домой - и отец нашелся сам, но делать этого совсем не хотелось. Как и искать его. Да вообще ничего не хотелось - Рид чувствовал себя как никогда несчастным и никому не нужным. И даже на окрик где-то за спиной не отреагировал - вряд ли зовут его.

Но он ошибся.

Прикосновение к плечу - резковатое, от которого Гэвин зашипел, потому что чужие горячие пальцы сжали относительно свежий синяк. Пришлось развернуться, дернуть рукой, исподлобья глядя на мужика, который к нему прицепился. И чего ему только надо? Шел бы себе дальше по своим делам… Рид зацепился взглядом за жетон полицейского и поморщился - если вмешается полиция, отец его вообще прибьет, а жить мальчик хотел, несмотря ни на что. Потому только упрямо сжал губы - в уголке свежая ссадина, как и на подбородке, - и тряхнул промокшей головой, откидывая отросшую челку с глаз, отвечая мрачно, сиплым голосом.

Похоже, простудиться он все-таки успел.

- Ничего. Гуляю, разве не видно?

Надо было избавиться от внимания полицейского и все-таки вернуться домой.

Взбучки, похоже, и так, и так не избежать.

Гэвин мерзнет. Мерзнет и чертовски хочет оказаться в тепле. Чтобы дома было чисто и уютно, чтобы можно было забраться под одеяло - пушистое такое - а родители принесут ему горячий какао, может, немного поругаются на него за то, что не по погоде оделся и зонт забыл. Рид видел такое по телевизору и в окнах чужих домов, и прекрасно знает, что у него такого не будет никогда.

Реальность не изменить.

Он вернется сегодня домой, если найдет отца, в полухолодный дом, где все завалено пустыми бутылками, где в холодильнике пусто, а вместо заботы получит только крики, а то что и похуже. Возвращаться туда не хочется, даже считать то место своим домом не хочется, но и на улице ходить уже сил никаких нет - мокро, холодно, мерзко.

Еще и полицейский привязался.

За такое, если отец узнает, точно прилетит.

И Гэвин надеется, что мужик от него отвяжется - хотя мальчик и понимает, что скорее не мужик, а парень, очень уж молодо тот выглядит, но так ли это важно? Но на открытую агрессию тот только удивляется, не злится, не психует, а делает что-то такое, от чего Рид замирает - удивленно, непонимающе. Этот полицейский просто берет, снимает с себя куртку и накидывает на плечи пацана, которого он только что встретил - даже имени не знает же!

Это так странно.

Первый порыв - сбросить чужую одежду, но куртка такая теплая, что Гэвин невольно съеживается, морщится и кутается. Куртка ему слишком велика и кажется невероятно тяжелой, но она теплая и сухая внутри, от чего даже жизнь начинает казаться чуть менее дерьмовой, чем раньше, а желание обругать надоедливого полицейского пропадает. Как и желание возвращаться домой в принципе.

Рид только смотрит на незнакомца из-под мокрой челки.

Шмыгает заложенным носом.

Хмурится, наблюдая за тем, как коп убирает свой жетон под кофту, которая уже начинала промокать. Как будто бы это изменит тот факт, что этот мужик - полицейский, а полицию Гэвин заочно не любил. Потому что эти ублюдки всегда проходят мимо их дома, даже мимо их квартала. Потому что только и могут, что гулять и смотреть мимо чужих проблем. Потому что не защищают они на самом деле никого, и даже не могут наркобарыг засадить за решетку, из-за чего отец так легко находит себе дурь, от которой он становится еще агрессивнее, чем от алкоголя.

И потому что отец всегда ругается на них.

И угрожает, советует держаться подальше и держать рот на замке.

Рид не самый послушный сын, но очень хочет жить.

- Ни хера не поздно, - он знает, что ругаться плохо, но ругань плотно уже вошла в его словарь, и такие слова вылетают сами по себе, - И мне уже десять!

И какая разница, что исполнилось только сегодня?

Полицейский спрашивает имя, а Гэвин хмурится, кривит недовольно губы и молчит, кутаясь в теплую чужую куртку. Не хочется называть свое имя, тем более ему, хочется сбежать, но куртка такая теплая, а глаза этого человека кажутся даже добрыми. Наверное. Рид не уверен - не видит он обычно доброты в чужих глазах, хорошо если в них равнодушие, а не презрение вперемешку с жалостью.

Жалость он и вовсе ненавидит.

Но мужик протягивает руку, будто бы взрослому, представляется первым - Гэвин впервые встречает такое отношение к себе. Ему десять, а этот полицейский говорит с ним почти на равных, будто со взрослым. И Рид колеблется, хмурится, но все-таки неохотно вытягивает из-под куртки руку с ссадинами на ладони и костяшках пальцев - недавно подрался - смело пожимает чужую руку, теплую, почти горячую.

- Гэвин.

Отдергивает почти сразу, снова обхватывает себя под курткой руками - все равно холодно.

Удастся ли избавиться от внимания этого Хэнка и вернуться домой?

Там хотя бы сухо.

Гэвин не сразу понимает, о чем идет речь. Смотрит на Хэнка удивленно, хмурит брови, поджимает губы. Банки ругательств у него дома не было, он даже не может сообразить - что это такое. Потом вспоминает разговор одноклассников - подслушанный ненароком, конечно же, - и недовольно кривится. За ругательства в стенах дома старший Рид не наказывал сына карманными деньгами, потому что у того их просто не было. Он просто и незатейливо бил ребенка наотмашь по щеке или губам, хотя сам в выражениях не стеснялся.

Гэвин быстро научился держать язык за зубами.

Он вообще дома предпочитал молчать.

Как и вне дома тоже.

- Иди нахер.

Хотя и не всегда, конечно.

Ему проще и привычнее было послать надоедливого взрослого подальше, на тот самый пресловутый хер, пусть это даже и был полицейский. Просто чтобы отвлекся на речь, на ругань, а в душу и жизнь не лез. Гэвин слишком рано понял, что ни к чему хорошему это не приведет, и еще раньше понял, что даже его текущая жизнь лучше, чем то, что происходит в детских домах.

Спасибо, он справится как-нибудь сам.

Так что идите-ка все нахер.

А куртка действительно теплая, согретая мужчиной, от которого заметно пахнет сигаретами и едва ощутимо - алкоголем. Рид хорошо чувствует этот знакомый запах, но понимает, что полицейский едва выпил, и пьяным его назвать нельзя. Уж в этом десятилетний мальчик разбирается слишком хорошо для своего возраста. Потому что уже знает, что в подобном состоянии и к отцу подкатить с какой-нибудь просьбой можно, не ожидая агрессии в свою сторону, но этот момент столь короткий и хрупкий, что выцеплять его приходится с невероятной точностью.

Гэвин пока справляется.

Хотя и не всегда.

А Хэнк словно решил побыть добрым волшебником сегодня - или чем-то в этом роде - и даже предложил заскочить в забегаловку, перекусить, согреться и обсохнуть. Гэвин смотрит недоверчиво, щурит глаза - в них капает с мокрой челки - колеблется. Не верит он в такие обещания, а так же слишком хорошо помнит, что с ним случится, если отец застанет его в компании полицейского, пусть тот и спрятал значок.

Рид просто-напросто боится.

Не хочет очередных неприятностей.

А Хэнк, будто бы догадывается, о чем думает мальчик, и предлагает решение проблемы. И обещает не подходить к дому, чтобы его не заметили, и даже общает не задавать лишних вопросов. Последнее оказывается решающим - как и усилившийся ледяной дождь, так что Рид все-таки кивает, зябко передергивает плечами, глядя на мужчину исподлобья, недружелюбно.

- Ты платишь, - он решил брать от ситуации все, и хотя бы нормально поесть, - И это не значит, что я тебе поверил, ясно?

Гэвин хмурится, старается не дрожать слишком сильно, будто бы не хочет проявлять слабость перед взрослым. Пусть ему всего лишь десять, это совсем не повод хныкать, плакать и проситься домой или в тепло, как любили делать многие его ровесники. Рид каждый раз ехидно смеялся или издевался над одноклассниками, которые начинали ныть просто из-за того, что пошел дождь, или они разбили коленки.

В такие моменты он чувствовал свое превосходство над ними.

Он-то жаловаться не привык.

Да и некому было.

Вот и сейчас он только тряхнул головой, укутался в чужую куртку поплотнее и потопал в указанном направлении прямо по лужам. Тонкие кеды все равно были насквозь мокрые, так что не было смысла искать места посуше - все равно везде мокро. Гэвин знал, что завтра он свалится с температурой, а точнее - просто подхватит простуду, потому что сваливаться ему нельзя.

Ухаживать за ним никто не будет.

Да и не нужно это ему.

- Это здесь, что ли?

Оборачивается на Хэнка, шмыгает носом, разглядывая вход в весьма сомнительную с точки зрения обычного человека забегаловку. Рид ее сомнительной не считал - там тепло, сухо и пахнет едой, за которую заплатит полицейский, а больше ему и не надо.

Почти как подарок на день рождения.

Разве что Гэвин еще не решил - везением считать эту встречу или все-таки нет?

Об этом он подумает позже.

Может быть.

Гэвин мало хорошего видел в своей жизни. Очень мало. Проблески разума у отца - однажды они даже сходили в парк аттракционов! - редкие похвалы учителей в школе, очень редкие. Хорошая погода, интересная книга. Рид в свои десять умел ценить эти мелкие моменты, когда жизнь казалась чуточку лучше, чем она есть на самом деле. И вместе с тем он понимал, что хорошего ему ничего ждать не стоит. Не прилетит волшебник, не придет письмо из Хогвартса с совой, не придет никто из опеки со словами: прости, мы ошиблись, и это не твоя семья.

В такую херь верят только наивные оптимисты.

И идиоты.

Гэвин никогда таким не был.

И потому он точно знал, что если хочет выжить в этом мире, не сломаться, не превратиться в такого же ублюдка, как отец, ему надо делать что-то самому. То, что в его силах, но надо. Только вот сил этих было слишком мало, и Рид все чаще думал, что не справится. Околеет однажды от холода, или отец переборщит с наказанием, и станет на одного ненужного ребенка в этом мире меньше.

Гэвин боялся не дожить до шестнадцати.

Когда он точно-точно свалит из дома.

Но сегодня, в его день рождения, похоже, судьба или мироздание немного сжалились над ним. И послали ему этого настырного полицейского, который одолжил свою теплую и сухую внутри куртку, а так же не реагировал на грубость ребенка, и вообще даже поесть предложил. Желудок, совершенно пустой еще со вчерашнего утра, даже не урчал, но есть Гэвин хотел зверски. И в тепло хотел так же.

Потому согласился.

Забегаловка оказалась неподалеку и работала круглосуточно, так что Хэнк действительно не обманул. Они зашли внутрь, и Рид сразу же почувствовал себя немного лучше - тут было тепло, почти жарко, так что, когда они сели на место в самом углу зала, мальчик даже скинул куртку на соседний стул, одновременно с тем уверенно сгребая со стола салфетки. Он немного промокнул лицо и волосы, вытер руки, как мог, чтобы стать немного посуше. Уже мокрые салфетки бросил кучей в угол стола - потом выкинет.

Жить можно.

Подошла официантка, и Гэвин замер, исподлобья глядя то на полноватую женщину, то на Хэнка. Тот сделал заказ весьма уверенно - видимо, частый здесь гость, - в том числе и на мальчика. Не обманул, надо же. Это позволило Риду слегка расслабиться - самую малость - и даже перестать ожидать в любой момент подвоха. Пока что, по крайней мере. Полицейскому он по-прежнему не доверял, но он так устал, замерз и проголодался, что сейчас ему было все равно, что с ним будет дальше.

Ну, почти все равно.

Увидев, как Хэнк кладет перед Гэвином деньги, тот мгновенно вернулся к настороженному состоянию, нахмурился и демонстративно отодвинул купюры обратно. Что бы с ним не происходило, побираться Рид не собирался. Пусть ему всего лишь десять, но попрошайкой становиться у него не было ровно никакого желания. Он всегда считал таких людей жалкими, хотя и знал, что сам выглядит не лучше этих беспризорников, что носятся в скоплениях людей с просьбами в духе “дай на хлебушек”.

Ни. За. Что.

- Оставь себе, - взгляд угрюмый, усталый, - Не буду я ничего брать.

Впрочем, согласие на этот ужин тоже было против правил Гэвина, и теперь он сомневался в своем решении. Но есть хотелось очень сильно, а еду уже готовят, так что отказываться поздно, глупо и совсем не по-взрослому.

А он ведь взрослый.

Ему уже десять.

- Упал.

Делиться подробностями о том, откуда ссадины на лице, Гэвин не собирался. Потому что это слишком много придется рассказывать - ударил-то его отец вчера, когда Рид действительно споткнулся и упал, из-за чего тихо ругнулся. И не заметил, что его слышно, и вот итог - разбитая губа, подбородок и коленки, синяк на плече, и отвратительное настроение.

Хотя не привыкать уже.

Гэвин поморщился, невольно трогая ранку в уголке губ, и тряхнул головой.

Ерунда, заживет.

В это же время принесли заказ, и мальчик уткнулся в тарелку, радуясь, что может избежать внимательных взглядов и разговоров хотя бы на время. Хотя глупо было бы думать, что полицейский отстанет от него просто так. Но сейчас Рид лишь уплетал горячую и вкусную еду с такой скоростью, будто бы кто-то отобрать может. И чаем запивать не забывал, чтобы не поперхнуться.

Глупая была бы смерть.

Взгляд мужика… напрягает. Этот Хэнк смотрит таким взглядом, непонятным, что это могло напугать неподготовленного человека - должно быть хорошо с таким взглядом в полиции работать. Но Гэвин не пугается. Отец в неадеквате пострашнее выглядит, так что мальчишка лишь хмурится и смотрит в ответ, прямо в глаза - с вызовом и упрямством, которое будет посильнее, чем у любого в его возрасте.

Да и среди тех, кто постарше, тоже.

Но взглядами сыт не будешь, и Рид уплетает купленный ему обед как можно быстрее, будто отберут. Это вот тоже - принятие подачки, по сути, но все же не деньгами же. Совершенно пустой желудок и поднимающаяся температура примирили Гэвина с тем фактом, что он принял помощь от чужого человека, хотя он и чувствовал себя не в своей тарелке.

Обычно на него всем было плевать.

Полиции в том числе.

Те даже не выезжали на звонки от соседей о шуме из дома, а ведь те звонили. Рид знал это, слышал разговоры, когда сидел где-нибудь на разломанной детской площадке или забегал в магазин. Ему было всего десять, но он не был ни тупым, ни глухим, и прекрасно слышал и понимал все, что говорят в очереди знакомые ему лица. И что бесят их наркоманы в соседних домах, и что беспризорников таких вот изолировать надо, чтоб их собственных детей не сманивали в банды и наркотики. Таких людей было мало в районе Гэвина - все сплошь неблагополучные семьи, но и тех, что он встречал, хватало, чтобы возненавидеть людей.

Все они одинаковые.

И этот полицейский - тоже.

Рид все еще ждет подвоха, когда хмурится и разглядывает Хэнка, дожевывая свой бургер. Не понимает причин, побудивших того помочь промокшему мальчику в тонкой куртке. И не знает, как реагировать, да и формулировка слов от этого полицейского озадачивает. Смущает слегка - Гэвин чувствует, что что-то не то в его словах, но не понимает, что. Десять лет есть десять лет. Он уже взрослый, но не всегда понимает всю подоплеку взрослой жизни.

- Хорошо, - тянет задумчиво, берет все-таки деньги со стола, не отводя взгляда от чужих глаз, - Я верну. Не думай, что забуду.

Уж на память Рид не жаловался.

Горячая еда и чай сделали Гэвина чуть добрее к миру и самому себе, но почти сразу он понял, что у этого был и свой минус. Здесь, в кафе он чуть просох и пригрелся, и теперь неумолимо клонило в сон. Рид даже потер глаза несколько раз и пятерней зачесал назад  неровно подстриженную челку, чтобы не лезла в глаза. Ему страшно хотелось оказаться в теплой кровати под одеялом, и чтобы рядом кружка горячего чая, а в доме было тихо, и отец спал беспробудным сном, не кричал на телевизор и не бросался бутылками в стену.

Но это было недоступно ему.

К сожалению.

- Угу.

Сонно кивнул и снова потер глаза, после чего резко тряхнул головой выпрямляясь.

Уходить из тепла не хотелось.

Но было надо - если отец вернулся домой и поймет, что сына нет, может и разозлиться.

Когда ему в последний раз было так уютно? Гэвин уже не помнит. Да и уютом это все назвать сейчас сложно - для того, кто подобное ощущал каждый день. Но для мальчика, который несколько часов подряд бродил под дождем и ветром в куртке, и для которого такое положение вещей привычно, вот такой простой ужин в забегаловке, в тепле и без криков вокруг - это уже счастье. Прямо подарок на день рождения.

И даже гордость почти молчала.

Ему сейчас тепло, хорошо, желудок, наконец, заткнулся. И так не хочется отсюда уходить. Рид бы просто взял, улегся бы на диванчик прямо здесь, и уснул бы - но нельзя. Нужно возвращаться домой, чтобы не получить еще больше, чем обычно. И поэтому спать нельзя - и Гэвин трет глаза, встряхивает головой, упрямо хмурит брови, глядя на Хэнка.

Не хочется верить в то, что среди полицейских еще остались добрые люди.

Что вообще остались еще добрые люди.

И Рид не верит. Он не знает, какие мотивы у этого мужика, но ему проще относиться ко всему настороженно - так он меньше разочаруется, когда все полетит к чертям в очередной раз. Ему десять лет, а он уже не доверяет этому миру и не сомневается, что доверять не будет никогда.

Не с такой жизнью, как у него.

- Я не сплю!

Вскидывается, напрягается, сжимает руки в кулаки. Не спит же! Совсем не спит. А Хэнк, между тем, велит упаковать с собой бургер и, похоже, даже не собирается слушать возражения Рида. Взгляд мужика спокойный, уверенный, и Гэвин не успевает даже возразить - вот уж что ему точно не нужно, так это прийти домой в компании копа. Но тот, видимо, и так это понимает - и обещает к дому не подходить. Все равно сомнительно это - ведь может кто и из дружков отца увидеть и настучать тому, но мальчик все-таки соглашается.

- Черт с тобой.

Все-таки вляпаться по дороги в неприятности не хотелось.

Путь домой был неблизкий, и всю дорогу Рид хмурится, нервно оглядываясь - вдруг отец выйдет из-за угла? Но в такую погоду даже наркоманы сидели по домам, так что обошлось без происшествий. Где-то за квартал до своего дома Гэвин останавливается, смотрит на Хэнка и, после короткого колебания, протягивает руку для рукопожатия.

- Дальше я сам, - запнулся, забывший уже, какого это - благодарить кого-то, и потому просто раздраженно дернул плечом, - Я пошел. Пока.

Отец уже был дома. Спал.

Повезло.

***

Последующие дни для Гэвина сливаются в один - все как обычно. Ранний подъем в школу, холодный завтрак из того, что завалялось в холодильнике, попытки красться по дому тише мыши - это даже удается. Затем школа, драки со старшими ребятами, разбитый в который уже раз нос, возвращение домой. Крики отца, иногда - его храп, иногда - пустой дом. Если повезет - обед. Не повезет - ужин.

Сегодня был точно такой же день.

Не обнаружив дома отца, Гэвин делает себе бутерброд и уходит в свою комнату - надо сделать уроки. По пути шмыгает перебитым носом - он уже заживает, и даже шрама не останется, может, и искривления не будет. Только дышать пока трудновато, но это мелочи. Рид старательно выводит ручкой слова в тетради, когда раздается звонок домашнего телефона - это удивляет. Мальчик был уверен, что телефон отключили за неуплату, но, видимо, отец в момент просветления потратил деньги на что-то полезное.

Кто бы мог подумать.

В трубке раздается злой голос - до боли знакомый. Гэвина не удивляет, что отца все же поймали где-то в парке, когда тот, обкурившись, примотался к кому-то. Вообще-то из уст старшего Рида все звучало иначе, но мальчик прекрасно понимает, что грош цена его словам. Куда важнее то, что придется одеваться и тащиться в полицейский участок, чтобы притащить отцу деньги на дорогу - он то ли потратил все, то ли просрал куда-то.

Гэвину плевать.

Он знает, что отца скоро выпустят скорее всего, а даже если и нет - выбора все равно нет. Поэтому Рид только говорит, что скоро будет, собирается - быстро - вытаскивает заначку отца, про которую тот сказал, и выходит из дома, не забыв его запереть. Вытаскивать оттуда нечего, но и держать двери распахнутыми в этом районе - значит, приглашать в гости какого-нибудь бомжа или наркомана.

Гэвину это совершенно не нужно.

До участка он добирается быстро. Останавливается у ресепшена - приходится привстать на цыпочки, чтобы замученная девушка увидела его. Рид вздыхает, называет свою фамилию и вообще понятия не имеет, что и как ему делать дальше.

Отец о том, что к нему могут и не пустить, конечно, не подумал.

Гэвин - тем более.

Девушка на ресепшене, кажется, не понимает. Просто не понимает ни черта и все тут. Гэвин сопит недовольно, смотрит хмуро на нее - она отказывается передать вещи, отказывается пустить мальчика к отцу, отказывается вообще даже подсказать, что делать. И если на сам этот факт Риду плевать, то вот на то, что его ожидает, если у него не получится - нет. Ведь старший Рид из камеры выйдет и припомнит сыну буквально все - и свои грехи, и его.

Ну как объяснить-то?

- Ну, мне правда надо!

Может, если бы Гэвин умел делать жалостливый взгляд, это помогло бы, но он не умеет. Он вообще много чего не умеет, и сейчас это играет против него. Деньги отцу передать надо любой ценой, если он не хочет потом опять пытаться спасти себя от лишних синяков и переломов.

Гэвин ненавидит этот мир.

И плевать, что ему всего лишь десять.

Рид чувствует растерянность, беспомощность - и злость. И уже готов прямо здесь, в участке, остаться ночевать до тех пор, пока его просьбу не выполнят - упрямства у него хватит - как сбоку раздается смутно знакомый голос. Гэвин оборачивается и утыкается взглядом в чужой живот - поднимает взгляд и видит знакомое лицо. Тот самый мужик-полицейский, который в прошлый раз помог и накормил, похоже, работает именно в этом участке.

И как на него реагировать?

- Привет.

Буркнул из вежливости, хмурясь.

Может, удастся этого мужика - Хэнк, вспомнилось имя, - уговорить?

- Я к отцу пришел, - поморщился от того, как это прозвучало, - Он просил передать ему деньги.

Хэнк уже сидит перед ним на корточках, и это как-то странно. Рид очень хочет оказаться подальше отсюда - и не может. Нельзя ему уходить, не добившись своей цели, просто нельзя.

Даже если добиваться особо и не хочется.

Эти деньги, что лежат в кармане куртки, дома последние. Старший Рид не думает наверняка о том, чем будет питаться сын - ему все равно. А Гэвин привык к этому уже и даже смирился, находя как-то способы выживать. На самом деле мальчик просто ждет - ждет, когда ему исполнится шестнадцать, и можно будет найти себе работу, свалить из дома, да что угодно сделать. И никто не вернет его в этот ад, никто больше не будет бить его безнаказанно - он уже поставил себе цель стать сильным, очень сильным, и больше не давать себя в обиду.

Никому.

Еще одна цель - никогда не стать похожим на отца.

Пусть и лицо у них одинаковое почти.

Гэвин уверен - справится. Сможет. Выживет, вытерпит, станет сильным. И ждет того дня, когда сможет ответить отцу, а тот удивится и не посмеет больше руку поднять на сына. Если, конечно, доживет - мальчик удивительно равнодушно думает о том, что здоровье этого человека - которого уже и не хотелось называть вслух “отец”, хотя и приходилось, - вряд ли выдержит долго. Пьянство, наркотики, этот ублюдок не доживет до старости.

А Гэвин станцует на его могиле.

Обязательно.

Второй уже раз Гэвин встречает этого странного взрослого человека, и второй уже раз тот пытается помочь. Все равно кажется, что во всем этом подвох - какая выгода этому Хэнку помогать пацану, с которого даже взять нечего, даже деньги? Но взгляд чужих глаз спокойный и будто бы даже добрый - Рид не уверен. Слишком мало в своей жизни он видит хорошего, чтобы разбираться.

Да и не до того ему.

У него есть четкая задача - передать деньги своему никчемному папаше, который тут застрял надолго, очевидно, если с наркотиками попался. Если просто с хулиганством - выпустят раньше, впилив штраф, который снова будет невыплачен. Рид хорошо помнит валяющиеся на подоконнике бумаги - отказы в выдаче кредита, долги по кредитной карте. Старший Рид был в долгах по уши, и непонятно только, где доставал деньги на алкоголь и наркотики.

Гэвин слишком хорошо для своего возраста понимает, что ничего просто так не бывает.

Он понимает, что из дома надо бежать.

Пока отец не продал его самого.

Но так же хорошо он понимает, что невозможно это сделать пока что. Не до тех пор, пока он не сможет официально работать и снимать квартиру, самостоятельно оплачивать себе еду, учебу и прочее дерьмо, благодаря которому можно выжить в этом мире. Гэвину всего десять, и он слишком хорошо это все знает - и боится, что не справится. Что не хватит сил, упрямства, чудовищно крепкого здоровья. Что сорвется, не выдержит, станет похожим на отца.

Гэвин обещает себе - никогда.

Гэвин боится не сдержать обещание.

- Надо.

Хмурится, трет ссадину над бровью - подрался с одноклассником пару дней назад. Даже навалял тому от души, хотя и самому досталось. Все вокруг зря думали, что если пацан слишком тощий, то и не справится - упрямства у Рида хватало на всех его неприятелей и недругов. И пока он не падает в голодные обмороки, он будет защищать себя до последней капли крови.

Уж это он умеет.

- Нет у меня родных, - стоит он перед полицейским, нахмурившись, глядя совершенно недетским взглядом, - Вроде как мамаша жива, да только черт ее знает. Не спрашивал я никогда.

Да и ответ был очевиден.

Ведь если бы был хоть кто-то в его родичах нормальный, то разве оставили бы ребенка в таких условиях? А если оставили - то и нахера они нужны, такие родственники? Гэвин и знать их не хочет, если они вообще есть, и мать свою знать не хочет, и отца знать не хотел бы, да только тут выбора нет. Или папаша такой, какой есть, или детский дом, где было ненамного лучше.

Лучше уж так.

- Лучше ты отдай, - Гэвин хмурится и неожиданно протягивает деньги Хэнку, усмехнувшись криво, невесело, - Тебя я хоть немного знаю, а эта Кэри вдруг себе зажмет.

Полицейский все же решает провести мальчика к камерам, и тот чувствует смутную благодарность. Мало хорошего он видел от окружающих, а этот Хэнк помогает ему безвозмездно уже во второй раз. И потому Гэвин решает доверить тому деньги и решает пойти за ним. Даже руку с плеча не сбрасывает, хотя и хочется - непривычно. Но и полицейские вокруг спокойствия не прибавляют, а так он вроде как не сам по себе здесь, а почти по приглашению.

- И чем ты мне поможешь? - останавливается, смотрит в глаза уже старого знакомого серьезно, даже как-то спокойно, - Я не дурак, хоть мне и десять всего, - повел плечом раздраженно, фыркнул, тряхнув растрепанной головой, - В детский дом я не пойду, а больше ты сделать ничего не можешь. Оставь свою помощь тем, кому нужнее - а я выживу.

Сжимает губы упрямо, вскидывает голову, расправляя худые плечи.

Выживет.

Справится.

Обязательно.

Гэвин точно знает - в жизни ему не повезло. Одним только фактом его рождения - не повезло. Он мог родиться в другой год, в другом городе, стране, в другой семье. У него мог бы быть хороший отец - даже если бы матери не было - или не быть родителей, в итоге, вовсе. Но ему не повезло, и он родился именно в семье Ридов, остался именно с отцом, для которого нет ничего важнее новой дозы или бутылки.

Не всем в этом мире везет.

Гэвину всего десять, а он не помнит того времени, когда был счастлив. Точно знает - оно было. В памяти смутно виднеются улыбающиеся лица родителей, но он не уверен, было ли это на самом деле, или приснилось однажды в лихорадке от простуды. Да и какая разница, если сейчас этого - нет. И не будет уже, ведь даже в таком возрасте он слишком хорошо понимает, что люди не меняются.

Не такие, как старший Рид.

Хотя, быть может, не настолько уж Гэвин и невезучий? Ведь встретил он в свой день рождения этого мужика со светлыми волосами и добрым взглядом. Ведь помог тот, хотя наверняка таких детей постоянно видит в своей работе. И сейчас помогает, хочет помочь. Быть может, стоит хотя бы попытаться дать этому мирозданию, этой проклятой удаче, шанс? Протянуть руку в ответ на протянутую руку помощи, не отталкивать в страхе упасть окончательно.

В конце концов, что ему терять, кроме жизни?

- Я понимаю.

Гэвин смотрит на Хэнка хмуро, недоверчиво. Засыпая у себя в комнате, мальчик только и думал о том, как сбежит от отца. Как станет свободным, как сможет выбраться из той ямы, куда его утягивает это недоразумение под названием “семья”. Он знает, что это будет трудно без опоры под ногами, без руки помощи и даже без надежного плеча рядом - да что там, это почти невозможно.

Гэвин все равно верит, что справится.

Выхода у него нет.

- Зачем тебе это?

Он и правда не понимает. Смотрит на полицейского - и не понимает. Притащить ребенка в дом, это же не щенка подобрать. Гэвин не настолько молод, чтобы не понимать этого. Ведь должны же быть какие-то сложности, подвохи и подводные камни - в этом чертовом мире не бывает иначе. И это не считая того, что старший Рид точно будет против, и достанется мальчику даже больше, чем обычно.

Это не слишком его пугает.

Ему вообще кажется, что он ничего уже не боится.

Они стоят у пластикового стекла, которое не разбить, и Гэвин смотрит на то, как нехотя со скамейки поднимается мужчина с разбитым лицом и в грязной одежде. Старший Рид, отец. Гэвин смотрит на это и понимает, что не хочет здесь быть. Не хочет сжиматься под тяжелым взглядом покрасневших из-за лопнувших капилляров глаз. Не хочет опускать глаза в пол и вообще стараться не подниматься взгляда.

Не боится.

Не хочет, чтобы отец увидел в глазах, на лице сына только одно чувство, что пробуждается в душе у мальчика - ненависть. Он не хочет знать этого человека, не хочет иметь с ним ничего общего, но у них одна фамилия, одни и те же черты лица, даже разрез глаз такой же, разве что цвет разный.

Гэвин молчит, все так же смотрит в сторону, сжав губы до побелевшей тонкой линии, сжимая руки в карманах куртки так, что пальцам становится больно. Не слушает чужую глухую ругань из-за стекла, чужие разговоры. И лицо его будто застыло, едва ли не окаменело, и только шумное дыхание через нос выдает, что ему стоит сдерживаться.

Потому что иначе - нельзя.

Опасно.

И плакать нельзя, и ругаться нельзя, даже смотреть прямо нельзя, как и отводить взгляда. Гэвин хочет сбежать, но не смеет и шелохнуться, несмотря на то, что его и отца разделяет толстое стекло, которое не разбить, а совсем рядом стоит полицейский, который только что предлагал свою помощь.

Гэвин думал, что ему будет легче.

Он ошибался.

В ушах шумит сердцебиение так, что он даже не слышит чужого разговора. Гэвин бросает взгляд на лицо человека, что был ему отцом, хмурится, будто бы на что-то решаясь. Он видит в этом лице свое лицо через пару десятков лет, если не справится. Если оступится, если не выдержит напора этого мира. Если не закончит школу или просто останется дома - он превратится вот в это.

Если выживет.

Гэвин шмыгает носом неожиданно громко, ведет плечами, будто встряхивается, и резко разворачивается, так и не произнеся ни слова, не слушая ничего. Просто уходит, отходит подальше, чтобы пропасть из поля зрения заключенных и при этом не потеряться, не навлечь неприятностей на свою голову и голову Хэнка. Стоит буквально за углом, прислонившись к стенке и ждет, пока вернется неожиданный помощник.

- Ты и правда поможешь? - поднимает абсолютно сухие, слишком злые для его возраста глаза, - Я же… ну… человек, а не щенок, - хмурится, усмехается самым уголком губ, - Думаю, тут же не все так просто?

Потому что просто ничего не бывает.

И Гэвин знает это лучше других.

Как и любой ребенок в его возрасте, Гэвин хотел бы верить в чудо. В любое. От Санта-Клауса, добренького бога или какой-нибудь полуголой феи с крылышками. Не важно. Главное, чтобы чудо случилось - чтобы отец перестал спускать все деньги на выпивку и наркотики, чтобы дома звучал смех или настоящие разговоры, как мальчик видел в телевизоре, а не ругань и мат. Чтобы у него была семья - и не хоть какая-то, а настоящая.

Но чудес не бывает.

Это он знает в свои десять слишком хорошо.

И “сынок” звучит из уст старшего Рида столь фальшиво, что даже Гэвину кажется, будто его заставили лимон целиком съесть. Плевать этому человеку на собственного сына - не прибил еще, и то хорошо, можно радоваться и считать это чудом. И Гэвин, глядя на этого человека, которого уже и мысленно отцом назвать не получается, понимает, что выбора-то на самом деле нет.

Или он принимает чужую помощь, или сгинет однажды.

Второе куда вероятнее.

Гэвину всего лишь десять, но его злости хватит на целого взрослого. Взгляд серо-зеленых глаз совсем не детский, слишком злой, обозленный на этот мир. Гэвин прекрасно отдает себе отчет в том, что его трудно назвать идеальным ребенком. Не зря, должно быть, на него постоянно жаловались учителя, а драки с одноклассниками случались часто не только по их вине, но и по его собственной.

Странно, что этот Хэнк захотел подобрать себе такое “счастье”.

- У меня немного вещей.

Смотрит на полицейского исподлобья, хмуро, все еще недоверчиво. Слишком уж это все напоминает то самое чудо, которого не бывает. Потому что Гэвин не может себе представить, что у него на самом деле появился шанс на нормальную жизнь. На будущее. На возможность вырваться из собственного дома, на возможность просто пожить хоть немного. Гэвин думает, что если Хэнк его выгонит позже, это все равно имеет смысл - он сам успеет набраться сил, отдохнуть, может, даже выучиться немного.

Это уже больше, чем то ничего, что у него было.

Стоит рискнуть.

- Хорошо, - говорит решительно, тряхнув головой и откинув отросшие пряди со лба, - Я тебе поверю.

Гэвин хмурится, вскидывает голову гордо, скрещивая руки на груди. Сжимает губы упрямо, недовольно. Ему не нравится, что Хэнк хотя бы предположил то, что мальчик может вырасти в копию своего отца. Честно говоря, младший Рид очень надеется, что и внешность их со временем не будет слишком уж сильно похожей, что уж говорить о характере?

Гэвин верит, что не станет, как отец.

Ни за что на этом свете.

- Я не стану таким же, как он.

Говорит чуть громче, чем собирался, и замирает, оглядываясь нервно - на них обратили внимание, и Гэвин даже смутился слегка. Скорее, даже просто запнулся и заговорил тише, глядя прямо в глаза своему… спасителю? Ведь именно это Хэнк и делает сейчас - спасает мальчика, вытаскивает со дна этой жизни, протягивая руку помощи, за которую так страшно ухватиться.

- Не вздумай меня предать, - взгляд слишком взрослый, слова слишком взрослые, - Я не прощу за это никогда.

Гэвин почему-то не думает о том, что Хэнку на это может быть плевать. Словно слова, отношение десятилетнего мальчика кому-то вообще важны в этом мире. Словно, если полицейский передумает, если не станет на самом деле помогать или бросит его на произвол судьбы, то и мнение ребенка его волновать будет.

Но выбора на самом деле у него и нет.

Он просто хочет жить.

Гэвин часто думал о том, как ему поступить, что сделать, как выжить. Лежал под тонким одеялом в своей кровати, слушая, как на полной громкости орет телевизор в соседней комнате, и как отец орет на этот самый телевизор даже громче. Уснуть под такую какофонию было невозможно, и оставалось либо слушать тупую передачу про политику, в которой старший Рид по его собственному мнению разбирался лучше всех политиков и экспертов вместе взятых, либо занимать собственный разум мыслями и размышлениями.

Планами.

Гэвин прикидывал, что нужно собрать в рюкзак, если будет убегать из дома - там обязательно должны быть деньги, заныканные сейчас в самый уголок его комнаты. Еще там должна быть запасная одежда и еда. А еще учебники, тетради, пара любимых - и единственных игрушек… На этом мысли ребенка спотыкались, потому что в рюкзак это все влезть не могло. Тогда он заново мысленно перебирал все свои вещи, что-то откладывая, что оставляя.

И снова.

И снова, пока не “оставалась” маленькая кучка, умещающаяся в мысленный потрепанный рюкзак.

Затем он, слушая топот ног по скрипучему полу и ругань с каким-то поздним визитером, думал о том, куда он с собранными вещами пойдет. Вспоминал, где можно переночевать, а где - спрятаться от полиции, чтобы не вернули домой. Думал о том, где могут взять подработать десятилетнего ребенка, ведь воровать он не хотел, попрошайничать - тем более.

Слушая грохот кулака в собственную дверь и ругань на “отродье, всю жизнь сломавшее”, Гэвин уже ни о чем не думал. Прятался с головой под одеяло и просто надеялся, что это все - кошмарный сон, и он проснется в нормальной семье, в хорошем доме и без этих недетских проблем.

Просыпался он на утро, если спал вообще.

И все оставалось по-старому.

И никогда Гэвин в своих мыслях не представлял, что добрый дядя-полицейский придет и вытащит из этого дерьма. Рид был ребенком неглупым и не верил в чудеса и доброту людей - не видел этого в своей жизни почти. И надо же - случилось именно то, о чем он даже и мечтать не смел. Неожиданное знакомство, добрый взгляд серо-голубых глаз, тяжелая теплая рука на макушке, что трепет волосы без ненужной силы, без намерения причинить боль.

Неужели Гэвин все-таки получил шанс на то, чтобы выжить?

- Посмотрим.

Смотрит все еще недоверчиво, сжимает губы упрямо.

Доверие в его положении - непозволительная роскошь.

И единственный шанс.

Хэнк предлагает посадить Гэвина в отдельный кабинет, но тот качает головой неохотно. Он и не против бы посидеть в тепле, но вдруг его оттуда выгонят? Или накричат? Или про него забудут, и он останется сидеть в темноте участка до утра?

- А где ты сидишь? - смотрит в глаза настойчиво, пихает руки в карманы, - Нельзя с тобой посидеть?

Все же Хэнк - единственное знакомое лицо.

Не хотелось терять его из виду.

Когда полицейский задает вопрос, Гэвин сначала качает головой отрицательно, но желудок его выдает, заурчав. И только тогда ребенок вспоминает, что не ел со вчерашнего дня, и что правда - голоден. Щекам становится немного жарко, и Рид после колебания кивает неуверенно. Раз этот Хэнк берет на себя заботу о нем, это же ведь не подачка будет? Может, из всего этого и правда что-то выйдет?

В груди зарождается непонятное, незнакомое чувство.

Наверное, оно называется надежда.

Жизнь поворачивается иногда так странно. Еще вчера Гэвин с ужасом ждал возвращения отца, ненавидя его всем сердцем, а сейчас сидит в полицейском участке, и уже старый новый знакомый обещает все уладить. И ребенку так хочется в это верить - что добрый полицейский действительно все уладит, заберет Рида к себе, не оставит на наркомана-отца, который однажды или сдохнет, и ребенка отдадут в детский дом, или и вовсе продаст сына таким же ублюдком, как и он сам.

И неизвестно еще - что хуже.

Но Гэвин словно вытянул счастливый билет в лотерее - получил шанс выжить, стать кем-то, а не отбросом этого общества. Хэнк и есть этот самый счастливый билет, хотя мальчик до сих пор не понимает, почему этому не старому еще парню захотелось взять себе обузу в виде десятилетнего ребенка с тяжелым характером и феноменальной живучестью.

Зачем ему это?

Рид задается этим вопросом, когда идет следом за полицейским, стараясь не отставать. Желудок сводит от голода, и обед действительно не помешает. Поэтому, когда они заходят в кафе, Гэвин даже не скрывает голодного взгляда, старается вздохнуть полной грудью, чтобы почувствовать вкусные запахи.

Он со вчерашнего утра не ел.

Вот только в кафе Хэнка уже ждут его сослуживцы, и первый порыв ребенка - убежать. Рид даже останавливается резко, но все-таки снова делает шаг вперед, гордо вскинув голову - он о помощи не просил, об обеде не просил, ни о чем не просил, а значит, нечего ему и бояться. И хотя в обществе стольких людей, которые смотрят на Гэвина удивленно, ему некомфортно, он не говорит об этом. Только сжимает губы упрямо, забираясь на стул и опуская взгляд в подвинутую тарелку.

Почему нельзя было пообедать где-то еще?

Гэвин ест молча, торопливо, но - аккуратно. Не поднимает взгляда, не реагирует на чужие разговоры, хотя и слушает внимательно. Только кивает на слова Хэнка, что понял все, вообще не шевелится почти, пока не заканчивает с обедом. И только тогда поднимает голову, ловит на себе странные взгляды, морщится слегка, ерзая на стуле - ему хочется уйти.

Сбежать.

Спрятаться.

Он едва дожидается, пока Хэнк встает из-за стола - вскакивает следом, идет чуть позади, чувствуя чужие взгляды уже спиной. К счастью, остальные офицеры еще не закончили с обедом или просто решили поболтать, так что с Хэнком не пошли, и Гэвин расслабился немного. К этому полицейскому он уже начинал привыкать. К остальным - даже не собирался.

- А ты один живешь?

Он сидит на стуле возле стола Хэнка и с интересом рассматривает папки на рабочем месте полицейского. Болтает слегка ногами - стул слишком высокий для ребенка - и осматривается уже с любопытством, а не страхом. Рид вообще мало чего боялся, а сейчас, сытый, в тепле, зная, что вечером его не ждут побои, и вовсе расслабился. Даже перестал шарахаться ото всех, и теперь интересовался исключительно практическими вопросами.

Например - а примет ли его семья Хэнка, если есть такая?

С другой стороны - ему плевать.

Лишь бы на улицу не выгнали.