[indent] С каждым днём Даниил всё больше уверялся в том, что этот город был болен с самого начала: разве не сочился безумием самый его воздух ещё до того, как по его улицам прошла беспощадная Чума? Он помнил, как сделал шесть дней назад первый глоток этого тяжёлого дурмана, сойдя с поезда на ныне закрытой станции – и, возможно, этого было достаточно для того, чтобы самому сойти с ума. Он повторял себе, что это не так, всеми силами пытался продолжать смотреть на окружавший его в высшей степени неправильный мир сквозь привычные линзы логики – но с каждым часом, гулко отбиваемым колоколом Собора, это становилось всё труднее.
[indent] Он никогда и никому не признался бы в этом, но порой ему начинало казаться, что он неумолимо терял самого себя. Разве мог прежний он разглядеть сквозь стёклышко визира искажённые лица в синеватых облаках разлетавшейся по улицам заразы? Увидеть «песчаных ангелов»? Хладнокровно застрелить человека, как застрелил он Горбуна накануне вечером, когда тот пытался сжечь дотла Термитник? О, тут можно было найти много оправданий – одна история с проклятым «Караваном» чего стоила! – но в этом ли в действительности было дело? Или в том, что этот город… Город меняет каждого, кто оказывается в его власти? Ведь и Стаматины когда-то были самыми обычными людьми – но что с ними стало, когда они приехали сюда из Столицы? Невозможно даже вообразить, чтобы там, в царстве разумных, прагматичных людей, Пётр создал свой немыслимый Многогранник. Невозможно представить, чтобы средь людных улиц устремлялись ввысь бессмысленные «лестницы в небо». Даниил поднялся как-то на одну из них – просто из любопытства, научного интереса, – и на самой вершине ему послышался вдруг пронзительный, отчаянный, полный боли детский плач.
[indent] Безумие.
[indent] Безумие пожирало Город – как пожирала его и Чума. На улицах становилось всё меньше людей и всё больше крыс. К мародёрам присоединились безумные фанатики-поджигатели. Головорезы, метавшие ножи с точностью цирковых артистов, бродили по узким кривым переулкам даже при свете дня. Пока только в сбросивших ярмо Чумы районах – но сколько пройдёт до того, как придётся выглядывать из всех окон дома, прежде чем решиться выйти на улицу?
[indent] «Рано или поздно это должно было случиться», – почти отстранённо подумал Даниил, когда вместе с боем возвещавших о наступлении утра соборных часов до него долетели болезненные стоны заражённых. Чума была уже совсем близко: подбиралась к Омуту, растекаясь в воздухе синеватыми облачками заразы. В этом Городе и без того невозможно было свободно дышать – а что же будет теперь? Порой Даниилу начинало казаться, что у него, как и у местных, которых он считал, по меньшей мере, немного не в себе, грудь забита ватой, а в животе – иголки. А уж если вспомнить, чем ему тут приходится питаться с риском для жизни – то недалеко, пожалуй, и до того, что он начнёт вслед за Катериной Сабуровой приговаривать, что у него ещё и пуговицы вместо глаз.
[indent] Впрочем, ощущение после ночного «отдыха» примерно так и можно было описать. Сколько он проспал? Пять, шесть часов? И так уже почти неделя! Про вчерашний день даже вспоминать не хочется: Горбун с его шайкой, штурмовавшие Термитник, отправившийся на явку с повинной Рубин, безумная охота на ведьм, в которой его сделали главным судьёй, непоседа Спичка с этой своей «степной людоедкой», странное существо в Степи, две Клары… И ведь не отмахнёшься уже от этого, как отмахивался он поначалу ото всех местных суеверий, априори считая их лишь пережитками старины, бережно хранимыми местными непросвещёнными умами. Но вот незадача: бакалавр Данковский всегда верил собственным глазам и не закрывал их на очевидные факты – и потому ему приходилось признавать, что в Степи он действительно встретил неведомое столичной науке создание, которое, ни в малейшей степени не походя на человека, могло разговаривать, да ещё и лишало сил при любой попытке приблизиться к нему. И приходилось признавать, что так истомивших его своими безумными речами Самозванок было действительно две.
[indent] И – как будто этого ему было мало! – теперь в Город прибывал Инквизитор. Интересно, кого всё-таки прислали: Карминского или Орфа? Впрочем, оба они – палачи. И для Города, и для самого Даниила – уж в этом-то он не сомневался. Ольгимский ещё вчера предупреждал его насчёт приезда посланника Властей – а ему так и не удалось достичь успеха в поисках источника Чумы. Казалось, сами обстоятельства были на его стороне: ведь ему дали право решать, кто же станет той самой «ведьмой», которую предадут огню! Лара, Юлия, Анна, Оспина и целых две Клары – выбирай, кого хочешь! Если разобраться, то искреннее сочувствие вызывали у него лишь первые две – даже при том, что у каждой из них были свои странности. Но они не желали никому зла и не пытались воспользоваться происходящим в своих целях – а в нынешнем положении это уже было немало. Ведь и Александр показался ему поначалу разумным человеком – а что тот творил теперь? Получил власть в свои руки и решил при помощи репрессий разобраться и со своими личными врагами? Что ж, может, Анна этого и заслужила – но разве не суд должен это решать? Впрочем, суд в лице Георгия Каина нынче решал судьбу сдавшегося на его милость доктора Рубина – увы, ещё один союзник потерян.
[indent] Где-то по улицам Города бродил Артемий Бурах, искавший свой путь в этом кромешном аду – но Даниил с самого начала знал, что у них разные дороги, будь покойный Исидор хоть трижды его коллегой. Пожалуй, сейчас ему впору было даже позавидовать Гаруспику: ведь Инквизитор не спросит с него, как с того, кому сами Власти велели остановить эпидемию любой ценой. И что он скажет, когда его призовут к ответу? Что не смог пойти на сделку с совестью, отдав на расправу ни в чём не повинную девчонку? Что за шесть бесконечных, безумных дней так и не смог понять, с чем – с кем – имеет дело?
[indent] Вот, когда впору вспомнить о том, что обещал самому себе застрелиться.
[indent] В восемь пришло письмо от Инквизитора. «Явиться в Собор». Для беседы, разумеется, не для расправы. Ещё нет. Расправа будет потом – но непременно будет, уж в этом-то он не сомневался. Сгустившийся воздух облеплял стены Омута, словно паутина, и Город заглядывал в щёлки между занавесками мутными, больными глазами. Ева казалась ещё более задумчивой и грустной. Пожалуй, отстранённой даже. Задумала что-то? Расспросить бы – да времени нет. Не хватало только, чтобы Инквизитор за ним своих подручных прислал.
[indent] Тяжёлые двери Собора неохотно впустили его внутрь: теперь здесь было совсем пусто, и казалась странной мысль о том, что совсем недавно здесь произошла, в сущности, самая настоящая бойня, виновника которой ему так и не удалось найти. А вот теперь – сюрприз. Хороший или плохой – он ещё разберётся.
[indent] – Желаю здравствовать! – Язык не поворачивался сказать что-нибудь вроде «с приездом» или «доброе утро». А вот здоровье тут определённо никому не помешает. – Бакалавр Данковский к вашим услугам.
[indent] И на вашу расправу, Инквизитор.
[nick]Bachelor[/nick][status]abyssus abyssum invocat[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Pbyq.jpg[/icon][sign]
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы...[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Даниил Данковский</a></b> ²⁸<br>бакалавр медицины, столичный учёный-танатолог, основатель «Танатики»; сражается с Чумой и ищет секрет бессмертия<br><center>[/lz][fan]Pathologic[/fan]

[indent] «Можно оставаться орудием или становиться мятежником – дело свободного выбора».
[indent] Вот, что говорили этой ночью в городском театре. Даниил и сам не знал, отчего он с прилежностью студента-отличника посещал эти безумные полуночные представления, даже валясь с ног от усталости. Более того, иногда даже нарочно покидал Омут или Приют Лары Равель, где можно было напиться морфина и забыться сном хоть на несколько часов, и шёл по безлюдным улицам, уворачиваясь от летевших из тёмных подворотен бандитских ножей. Зачем ему это? Неужели он дошёл до того, что начал воспринимать всерьёз все эти нелепые «пророчества»? Неужели степной воздух настолько отравил его тело и разум?
[indent] Возможно, да. Возможно, для него уже не было иного пути. Он приходил в театр – единственный живой зритель безумной пантомимы, окружённый мёртвыми телами. Иногда ему начинало казаться, что тощие фигуры трагиков лишаются привычных человеческих пропорций, а клювы исполнителей и в самом деле становятся похожими на когти.
[indent] Сегодня, правда, к нему были милосердны: напомнили о том, как он благородно спас Клару, решив не отдавать её на расправу Инквизитору. Напомнили, правда, и о том, что источник Чумы ему выявить так и не удалось – лишь только узнать, что это не человек. Он просто по привычке попытался расспросить после представления Марка – но тот, тоже по привычке, ответил россыпью колких, но бессмысленных аллегорий.
[indent] А теперь он стоял в этих холодных серых стенах и смотрел в глаза женщины, явившейся для того, чтобы решить судьбу Города. Каменные своды давили всё сильнее с каждым вдохом, с каждым словом – и он всё меньше понимал, отчего такая тёплая, такая земная Ева любила с такой одержимостью этот Собор. Здесь всё было неправильно: цвет, звук, самый воздух. Вечно пустой трон и нелепые, неестественные фигуры трагиков – ах, как хотелось подойти и сорвать с них эти белые маски! Вот только совершенно иррациональный страх не увидеть под ними человеческого лица не давал протянуть к ним руку, не давал сделать и шага.
[indent] Аглая Лилич. Так было подписано письмо, призвавшее его явиться на «объяснительную беседу». Это имя было незнакомо Даниилу – а вот в лице самой женщины было что-то такое, что заставляло его думать, что они уже встречались прежде. Когда, как? Ведь, несмотря на постоянные гонения со стороны Властей, ни с одним из Инквизиторов он прежде не встречался – уж в этом-то Данковский был совершенно уверен. Вот только было. Что-то точно было. Иначе не увидел бы он этой улыбки. Не услышал бы этого «сердечно рада». Захотелось даже улыбнуться в ответ, сказать, что тоже рад видеть её, а не палача-Орфа. Спросить напрямую, где он мог видеть её прежде – не прикажет же она казнить его за один этот вопрос?
[indent] Впрочем, это всё от усталости. И ещё, пожалуй, оттого, что он ощущал странное, немного болезненное облегчение – словно само присутствие Аглаи под этими серыми сводами подтверждало, что Столица по-прежнему существует, и что однажды он сможет вырваться из этого проклятого Города и вернуться домой.
[indent] Возможно. Вот только с каждым словом Инквизитора в это верилось всё меньше. Холодным, очень спокойным тоном она говорила о том, что все эти шесть дней его пытались убить. Что его обманывали и пытались использовать. Что хотели обратить против него даже его любовь к истине. «Танатика», его детище, почти уничтожена – о, профессор Тельман уже наверняка празднует победу! Прав, ах, как прав был коллега Даниила, убеждавший его в том, что тот доносит на основателя лаборатории Властям!
[indent] А Аглая, конечно, была права – как ни горько ему было это признавать. Симон Каин был его последней надеждой – и эту надежду отняли у него всего через несколько часов после приезда в Город. Наверное, всё было кончено уже тогда… или даже намного раньше. Неужели всё было подстроено? Что ж, в это Даниил поверил бы скорее, чем в проявление воли «всемогущей Судьбы». Странно, правда, выходило: с одной стороны, он отрицал само существование предопределения, с другой – сражался с ним каждый день. Но, судя по всему, сейчас оно действительно ни при чём – и всё дело лишь в чьей-то злой воле, пожелавшей навсегда избавиться от бакалавра Данковского.
[indent] Это ведь так просто – отправить его на верную смерть. Бросить на борьбу с врагом, которого не разгадать и не одолеть. Власти, Власти, Власти… Чем же он так мешал этим загадочным Властям, если ради одного только избавления от него был выдуман целый план? Не в том ли дело, что в своих исследованиях он шёл верным путём и, быть может, был ближе к победе, чем казалось ему самому? Не в том ли дело, что эта его победа могла пошатнуть всемогущество Властей?
[indent] Даниил слушал Инквизитора, стараясь сохранять вид спокойный и сосредоточенный, хотя сердце его билось часто и гулко, а пальцы сжимали ручки саквояжа с такой силой, что, не будь у него на руках перчаток, было бы видно, как побелели костяшки. Осознание того, что он был просто чьей-то марионеткой, оказалось ещё более болезненным, чем он мог представить – пусть даже местные безумцы намекали ему на это с самого первого дня. А Инквизитор… Казалось, она желала показать ему, что она не враг – вот, даже великодушно объяснила ему, что к чему. Но отменяло ли это вероятность того, что все её слова могли оказаться проверкой, провокацией или попыткой ввести его в заблуждение ещё большее? Ловушкой или двойной игрой?
[indent] Нет. Нет, нет, нет.
[indent] – Власти отдали мне приказ остановить эпидемию любой ценой, – медленно проговорил Даниил. – Я вполне допускаю, что приказ этот был продиктован их желанием покончить со мной раз и навсегда. Не буду скрывать, я и сам думал об этом. Ваши слова подтверждают, что это так. – Он пристально взглянул на Инквизитора. Смело, ох, смело! Вот только прав, наверное, был режиссёр ночного представления: пришёл тот день и час, когда ему придётся выбирать. Так кто же вы, Даниил Данковский – слепое орудие или мятежник? – Но вы ведь представитель Властей, разве не так?
[indent] Может ли Инквизитор оказаться таким же смертником, как и он сам? Что ж, если так, то ему придётся признать, что безумие этого города распространилось куда дальше, чем он ожидал.
[nick]Bachelor[/nick][status]abyssus abyssum invocat[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Pbyq.jpg[/icon][sign]
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы...[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Даниил Данковский</a></b> ²⁸<br>бакалавр медицины, столичный учёный-танатолог, основатель «Танатики»; сражается с Чумой и ищет секрет бессмертия<br><center>[/lz][fan]Pathologic[/fan]

[indent] «Не всё так просто…» О, разве хоть что-то было просто – особенно, с тех пор, как он сошёл с поезда на ныне закрытой станции, и вдохнул горький воздух Степи, и ступил на улицы Города, где всё пропитано безумием слишком иррациональным, чтобы для него можно было подобрать подходящий медицинский термин? Нет, ничего здесь не было просто. Здесь все знали друг друга – но ничто не являлось тем, чем казалось. Взрослые порой вели себя, как дети, пока сами дети играли в свои безумные игры в невозможном Многограннике.
[indent] Иногда Даниил почти верил, что он заразился Песчаной Чумой ещё во второй свой день в этом Городе, и всё, что было потом – лишь порождение горячечного бреда. Предсмертный сон, в конце которого он просто сверзится в чёрную бездну, что поглотит всё и вся. И тогда Смерть будет праздновать победу над тем, кто поклялся положить свою жизнь на то, чтобы истребить её навсегда.
[indent] Что ж, вот хорошая новость: Инквизитор ещё готов карать. Его, разумеется, в первую очередь – ибо кого, если не его, ещё назначат главным виновником всего? Это ему было приказано предотвратить – или, по крайней мере, остановить эпидемию. Ни погружённому в свои фантазии Каину, ни надёжно хранившему свои тёмные тайны Ольгимскому, ни отчаянно цеплявшемуся за свой авторитет Сабурову – нет, спросят только с него. Ни при чём останется и Бурах, идущий своим, Степным, путём наследника менху. Ни при чём будет и блаженная Клара, несущая дар исцеления и проклятие смерти.
[indent] Любой ценой.
[indent] Он устал, он не хотел думать об этом – и сознание зацепилось за то, что, на первый взгляд, имело мало отношения к делу. «Не чужда этому Городу?» Что это? Как такое возможно? Неужели нити в этом кровавом клубке сплелись ещё туже, чему ему казалось?
[indent] – Неужели ваша семья происходит из этих диких мест? – неуверенно спросил Даниил, сам толком не зная, стоило ли вообще задавать этот вопрос. Что он, в конце концов, хотел узнать? Не разделяет ли Инквизитор безумные верования местных? Не считает ли эпидемию местью земли, что отторгает мёртвых и насылает проклятие на живых? О, он, чёрт возьми, и сам был в одном шаге от того, чтобы поверить в проклятую Шабнак-Адыр после той встречи с немыслимым длинношеим существом! Да и – что уж там кривить душой? – пророчества Марии и Катерины уже не казались ему проявлением эксцентричности первой и злоупотребления морфием – второй.
[indent] Хозяйки.
[indent] В доме Виктора висел портрет молодой темноволосой женщины – и она же была по правую сторону от сцены в Городском театре, что ныне стал последним пристанищем умерших. Тёмная Хозяйка. Слева была Виктория – Светлая. Юная Виктория-Капелла была очень похожа на свою мать – и только теперь Даниил вдруг понял, что и Аглая похожа на свою… дальнюю родственницу? Или не такую уж дальнюю?
[indent] – Не была ли вам роднёй Нина Каина, о которой с таким трепетом вспоминают местные жители? – всё так же нерешительно спросил Даниил. Он и сам ещё не понимал, что именно всё это может значить – но не мог игнорировать факты. И не мог не чувствовать, как затягиваются всё туже протянутые между всеми ними нити. – Признаться, я вижу сходство с тем, как изображали её художники. – Профессиональная наблюдательность, надо полагать. Что ж, стоит посмотреть, к чему всё это приведёт.
[indent] Что до насущного… О, он ещё с самого первого дня понял очень хорошо, что вокруг слишком много тех, кто желает ему погибели! Кто желает ему неудачи – несмотря ни на что. Сколько же сил столкнулись в этом крошечном городке и вышли на последний смертный бой? Чума, Власти, Инквизитор, трёхглавый дракон местного триумвирата… он сам, наконец – и те двое, которых слишком часто в последнее время стали называть его двойниками. Ему то и дело говорили, что они стараются ему помешать – потому что каждый, кто ведёт свою битву в этой войне, видит победу по-своему.
[indent] Вот только Аглая всё продолжала настаивать на том, что задача у них одна на двоих – и ему хотелось, очень хотелось поверить в это! Он устал, он измучился, он почти отчаялся – и с каждым днём ему становилось всё труднее выходить на смертный бой, неся знамя истины сквозь лживый твириновый дурман. Это был его долг – но так трудно было продолжать бороться в одиночку. И так опасно было поверить речам Инквизитора.
[indent] – Кого вы подозреваете в первую очередь? – на удивление спокойно спросил Даниил. Сил на то, чтобы возмущаться навязываемой ему ролью шпиона, уже не оставалось – да и разве он сам не ратовал так страстно за поиск истины? Разве его долг не в том, чтобы спасти человеческие жизни? – Правящие семьи? Тех, кого здесь называют Приближенными? Или этих странных санитаров, что прячут лица под птичьими масками? Кое-кто из местных уже успел вообразить, будто бы они вовсе не люди.
[indent] Возможно, он сам скоро в это поверит.
[nick]Bachelor[/nick][status]abyssus abyssum invocat[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2Pbyq.jpg[/icon][sign]
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы...[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Даниил Данковский</a></b> ²⁸<br>бакалавр медицины, столичный учёный-танатолог, основатель «Танатики»; сражается с Чумой и ищет секрет бессмертия<br><center>[/lz][fan]Pathologic[/fan]