- Фродо! – зычно, но бесполезно разносилось над Андуином. Голос тонул в грохоте близких водопадов, в шелесте деревьев, взбудораженных внезапным ветром. Под ногами просела сырая галька; Боромир оступился на ней, и с проклятием чуть было снова не рухнул ничком.
Как там, на лесистом склоне.
Дрожь пробежала по руке, сжимающей меч... когда успел выхватить, болван?! – крестовина меча досадливо ударила по кованому устью ножен. Мало натворить успел, мало напугать? – от ненависти к себе сводило до судорог; стиснутый кулак мимоходом смазал по скуле, оставив кровоточащую ссадину. Болван, орочье отродье… бесчестный ублюдок!
- Фродо! Фродо, прости! – грудь саднило, но не от быстрого бега под весом кольчуги. Гондорец остановился, всматриваясь в кромку берега впереди, где незаметными углами серели носы вытащенных на берег эльфийских лодчонок.
- Фродо! – и кинулся вперед. Но лагерь был пуст, пускай пожитки отряда и валялись нетронутыми. Все разбежались на поиски. – Фродо… хрипло позвал Боромир.
Нет. Нет ни ответа, ни доверия больше.
- Я был неправ! – разнеслось над рекой. – Клянусь, я не причиню тебе вреда! Я понял все, Фродо, я больше… клянусь… - «честью» замерло, так и оставшись непроизнесенным. Подхваченный щит крепко ударил по спине, и лес рванулся навстречу Боромиру. Он найдет малыша, он попросит у него прощения, как подобает. Великий Эру, как он мог поддаться чарам Проклятья Исильдура? – гондорец взревел от бессильной ярости, перемахивая поваленный трухлявый ствол. Ему же говорили, его предупреждали об опасности, но, видно, слишком упрям и горд он оказался, чтобы понять, чтобы принять. Великая сила – для великих и сильных, и Боромир, сын Дэнетора, всегда считал себя таковым. И потому снисходительно не верил тем, кто называл себя мудрыми – уж его-то, гондорского витязя, никто не упрекнет в недостатке смелости. Кольцо опасно? Так он поборет эту опасность, он бросит ей вызов, и одолеет волю Кольца, ибо нет ничего сильнее его воли! – о, как же Боромир, сын Дэнетора, был глуп и слеп.
- Фродо… - склон холма, поросший деревьями, поднимался перед ним, и везде, за каждым стволом Боромир видел валяющуюся голову древней статуи, видел разбросанный хворост, и следы борьбы. Борьбы – и с кем?!
На глаза упала прядь мокрых от пота волос, закачалась перед глазами приставшим клочком прошлогоднего листа. Выругавшись еще раз, гондорец припустил вверх по склону, но мягкая лесная подстилка поползла под тяжелыми сапогами, и он не удержался, упал. Как тогда.
Как тогда! – вскинулся на руках, вцепился пальцами в землю… и замер, прижав ладонь к земле сильнее.
Топот десятков ног, - гондорец поспешно лег на землю, прижавшись уже не ладонью, а ухом. Проклятье, их не меньше сотни! – орки все-таки настигли Отряд.
И это также была его, Боромира, вина.
Позже. Все – позже, - набрав воздуха в грудь, Боромир поднес ко рту рог. Чистый и глубокий звук раскатился над Амон Хеном, заставляя зазвенеть скалы и древние руины.
- Гондор! – боевым кличем сотрясло лесную прогалину. Два невысоклика, в ужасе спасавшихся от орочьих орд, замерли, не веря, и едва успели откатиться в сторону, когда щит гондорца ребром врезался твари в латный воротник, и проломил его, взметнув россыпь черных капель. Сверкнул древний нуменорский меч, и башка в черном шлеме, заляпанном чем-то белым, покатилась по прошлогодней листве.
- Бегите! – рявкнул Боромир Мерри и Пиппину, с разворота всаживая меч в орочье брюхо. Щитом отбил удар кривого ятагана, разрубив орка почти наполовину. Оскалившись, пнул тело ногой, высвобождая лезвие.
- Ну! Давайте! – двое кинулись на него, занося секиры; он легко ушел от первого удара, пинком заставил сложиться второго, так, что тот секирой заехал сородичу. Дважды свистнула сталь – и оба ублюдка повалились обезглавленными.
- Гондор и Минас-Тирит! – прорычал Боромир, срывая с бедра рог, и выводя сигнал отхода, уходя к реке. Гном должен его знать, да и Арагорн тоже. Они поймут.
Они придут. Они же, все-таки, все еще Братство, - во вскинутый щит вонзилась, толкнув в руку, толстая черная стрела.
- Бегите, чтоб вас! – невысоклики, два балбеса-недоростка! – швырялись в орков камнями, и думать забыли о том, чтобы спасаться. Боромир сбил налетевшего на него орка с ног ударом эфеса в морду, занес меч, чтобы добить, и пошатнулся, едва не уронив клинок, по рукоять черный от вражеской крови. Не веря, уставился на свое правое плечо, из которого торчала стрела. Схватился за древко, дернул, не чувствуя боли – только сырой жар, растекшийся под кольчугой. И с боевым кличем врезал по орочьей голове – нуменорская сталь разила без промаха, а ярость Боромира, помноженная на гнев от неизбывной вины, удесятеряла его силы. Орки замешкались в своем наступлении – он видел страх на уродливых харях, он видел, как медлят они, как трусят – немудрено, ибо им неведома доблесть, и лишь числом и страхом способны они побеждать. И в третий раз звук гондорского рога наполнил Амон Хен, возвещая, что силу людей так просто не сломить никакой тьме.

Отредактировано Boromir (2017-07-25 22:31:18)

Признание Боромира повисло грозовой невидимой тучей над отрядом: разговор с полуросликом отныне лёг на них тенью, не предвещающей ничего хорошего. Где-то теперь был Фродо, напуганный напором гондорца и угрозой, исходящей от Кольца, что отныне стала куда более зримой и ощутимой? Каждый хранитель понимал, в насколько отчаянном положении они все сейчас находились. И потому ни гном, ни эльф особо не поддерживали разговор: не до того им было. Поиски не приводили ни к каким результатом — след, размытый и неясный, мог быть оставлен кем угодно. Приходилось лишь уповать на других. На самого Фродо: он мог прийти в себя и вернуться, пока остальные разбрелись на его поиски. Испугаться, что его бросили, не дождавшись. Стоило оставить кого-нибудь на месте их стоянки, но в общей суматохе подумать о том, как будет лучше, особо не было времени.

— Может, остальным свезло больше, — Леголас не мог не признать правоты друга. Ежели Фродо где и прятался, то они точно отошли на достаточное расстояние от полурослика, чтобы у них была возможность его заметить. Если судить по рассказу Боромира — хоббит надел Кольцо, и если он был неподалёку, то покуда не захочет показаться на глаза друзьям — они его не отыщут. Поиски так и остались безрезультатными, и вскоре их пришлось вовсе оставить. Надежда добраться до Фродо прежде, чем его отыщут прислужники Врага, таяла на глазах. Возвращение проходило в тишине: друзья погрузились в свои мысли, опечаленные положением дел и исчезновением полурослика. Подёрнутое тёмной дымкой будущее отныне было вовсе искажено. Если раньше все они знали, чем закончится их приключение, то теперь вопрос о том, исполнят ли они свой долг хранителей, ставился под сомнение. Ранее Братство постоянно было в опасности, преследуемое назгулами и орками; теперь же, когда они разделились, угроза нависла с новой силой. И тот, чья безопасность стояла превыше всего, исчез, словно сквозь землю провалившись. — Он не мог уйти далеко.

Заметил орков Леголас немногим раньше, чем это сделал Гимли. Он и сказать толком ничего не успел, не предупредил друга о нападении, когда тот обернулся на звук, до боли знакомый лучнику. Эльф быстрым манёвром достал из-за спины лук, обернувшись к гному, в которого была пущена первая вражеская стрела. Повезло. Та мазнула по шлему, отвратительным звоном дав сигнал к началу боя. Им повезло вдвойне, поскольку напавших Урук-Хаев нельзя было назвать даже подобием армии: всего-то четыре вооружённых до зубов орка. Можно ли было надеяться, что такая малая численность — вся группа нападавших на хранителей? Леголас бы не стал. Доставая из-за спины оружие, он уже понимал, что где-то рыщут такие же озлобленные прислужники Врага, ищущие хоббита, что носил на груди самую важную для Саурона вещь. Нужно было поскорее расправиться с недругами и поспешить на помощь к остальным. Орки ведь наверняка побегут за каждой небольшой группой, что отправилась на поиски Фродо, и если Леголасу и Гимли повезло встретить всего четверых, то кто знает, каким количеством обрушатся Урук-Хаи на полуросликов и Боромира. На Арагорна.

— Первый, —  первая пара орков была на Гимли, вторая — на Леголасе. Враги, казалось, решили идти напролом, и сколь быстро он не расправился с одним из них — в секунду спустив стрелу прямиком в не сокрытую кольчугой шею, — второй умудрился подобраться к эльфу в мгновение ока. Привыкший к луку, тот замешкался лишь на мгновение, вытаскивая клинок, но мгновение достаточное, чтобы орк сократил оставшееся между ними расстояние и обрушился ятаганом на Леголаса. Успел. Раздался звон стали, и эльф не стал ждать, пока его противник сделает ещё один выпад, круто развернулся, повалив орка вперёд головой на траву. Леголасу много раз приходилось вести дело с куда большими вражескими отрядами, нападавшими со всех сторон и не дававшими времени сделать лишний вдох, и потому стоило орку оказаться на земле, и клинок привычно с глухим чавканьем вошёл под его кожу, а эльф, выдернувший оружие из поверженного тела, заключил. — Второй.

Пока Гимли расправлялся с последним нападавшим, Леголас огляделся по сторонам, пытаясь высмотреть среди деревьев признаки запоздавших товарищей недавних противников или, если не повезёт, Фродо, не обнаруженного до сего момента друзьями, но найденный орками. Никого. Урук-Хаи вряд ли смогли собраться в такую малую команду, и потому не приходилось и сомневаться: кто-то из хранителей мог так же попасть в стычку с орками. Как только последнее вражеское тело без признаков жизни опустилось на землю, Леголас в пару решительных шагов подошёл к Гимли, которому, кажется, встреча пошла только на пользу. Недавнее подавленное состояние, в котором пребывало всё Братство после возвращения Боромира, исчезло, уступив место решительности и готовности к новому, более опасному бою. И тот не ждал, раскатистым эхом рога отзвучав по лесу.

— Настигли, — качнул головой Леголас, зная, что Гимли поймёт его. Оба должны были понимать, что коли им повезло встретить столь малочисленный отряд — орки наверняка разделились в поисках своих жертв, с которыми можно вступить в сражение. Друзья сорвались с места, безошибочно угадывая сторону, с которой до их ушей донёсся раскатистый рокот рога Боромира. Один, второй, третий — сигналы гнали хранителей по лесу далеко вперёд, заставляя забыть о собственной безопасности и прийти на помощь нуждающемуся в ней. Что бы ни случилось между Боромиром и Фродо, они ещё успеют с этим разобраться, когда найдут полурослика. Но даже их ссора отошла на второй план с нападением Урук-Хаев.

На этот раз дорога казалась куда короче, чем во время поисков. Подгоняемые опасениями за жизнь остальных хранителей, Гимли и Леголас преодолели большое расстояние на одном дыхании. Стал бы Боромир трубить в рог, если бы ему не грозила настоящая опасность? Вряд ли. Открывшаяся глазам эльфа картина удручала: если на них с Гимли напала лишь малая часть всей вражеской армии, то на их товарищей обрушились остальные силы. Отражающая солнечные блики сталь, гримасы орков и стрела, вошедшая в плечо хранителя, сковывающая движения и умаляющая шансы на выживание — они подоспели как раз вовремя, чтобы не дать Урук-Хаям окончательно вывести Боромира из строя. Или чего похуже. И невдалеке полурослики — храбрый самоотверженный народец — не бросили своего товарища, с трудом отбиваясь от подбиравшихся к ним орков. А те подходили всё ближе и ближе, оттесняя хоббитов назад, чтобы в какой-то момент добраться и сократить численность Братства на несколько его членов. Леголас рывком всадил стрелу в ушную раковину находившегося непозволительно близко к Мерри и Пиппину орка, следом — в одного из лучников, что целился в раненного хранителя, готовый в любой момент спустить тетиву и добить противника.

Братство собралось на поле боя не в полном составе: не хватало Арагорна, Сэма, что ушёл вместе с ним, и Фродо. Боромир мог позаботиться о себе и отбить нападение, но даже он умудрился поймать стрелу плечом. Приходилось уповать на то, чтобы орки всю свою основную силу обрушили на гондорца, двух полуросликов и пришедших им на помощь гнома и эльфа, а остальные сейчас так же бегут на зов рога. Вот только Фродо, сбежавший по собственному желанию, мог так и не объявиться, если только Арагорн с Сэмом его не нашли.

Гимли бросился на орков, стоявших в стороне — один из их луков ранил Боромира, — Леголас остался позади, снимая готовых выстрелить или ударить ятаганом Урук-Хаев и прочищая дорогу другу, прерываясь лишь на то, чтобы не дать остальным добраться до полуросликов или гондорца. Не ожидавшие нападения орки растерянно пытались перегруппироваться, чтобы дать отпор гному и летящим в них стрелам эльфа. Вышедшие сбоку, поначалу хранители были ими не замечены, и потому у них было преимущество и выигранные для Боромира, Мерри и Пиппина мгновения, чтобы собраться с силами и дать отпор оркам с новой силой. А остальным — вернуться.

Отредактировано Legolas (2017-07-27 14:34:47)

Магия закручивалась вокруг него подобно воронке. Помнится, однажды болтливый кендер успел поделиться с ним своими впечатлениями во время подобного перемещения. По словам кендера у него «как будто кишки на хребет наматывались». Надо сказать, красочность описания вполне соответствовала яркости переживаемых Рейстлином  ощущений. Он мешком свалился… куда-то. Тут же встать не получилось. Точнее сказать, великий черный маг не без труда встал на четвереньки, преодолевая головокружение,  и, помогая себе посохом, все же поднялся на ноги.
Он стоял в прозрачном зимнем  лесу. Под ногами похрустывала  палая листва и замерзшая трава,  от холодного воздуха его немедленно охватил озноб. Маг поплотнее закутался в черную мантию и судорожно закашлялся. Минуту назад он находился среди  удушающего зноя середины лета, не способного, впрочем, согреть его тощее тело.
Приступ кашля длился и длился, выворачивая его наизнанку. Рейстлин тяжело оперся на посох, силясь отдышаться. Переведя, наконец, дух, он  стал быстро складывать драгоценный скипетр, который крепко  держал в другой руке. Отдельные части магического устройства складывались сами в себя, пока в руках мага не оказался невзрачный брелок размером не больше куриного яйца. Рейстлин бережно уложил его в мешочек, затянул горловину и спрятал в одном из бесчисленных потайных кармашков мантии. И стал медленно подниматься вверх по склону, чтобы осмотреться. Местность была незнакома, он не представлял, где очутился.  Одно мог сказать точно – это не Ансалон. На Ансалоне сейчас царило лето.
Сделав десяток шагов, маг остановился. Несмотря на холод  вокруг,  посох в его руке уже не казался холодным мертвым деревом, пальцы мага ощущали живое тепло. Особенное тепло.  Совсем как в старые добрые времена.
- Ширак, - прошептал Рейстлин. В хрустальном шарике вспыхнул огонек. Удовлетворенная улыбка искривила тонкие губы мага. Да, теперь он чувствовал, как вливается в жилы магия этого мира, как  наполняет тело кипучим восторгом неофита, едва освоившего свое первое заклинание. Он не будет безоружен здесь.
- Думак, - огонек погас. Рейстлин с нежностью погладил гладкое теплое дерево посоха. Там, на Кринне он более не мог полагаться на свое волшебство. Боги покинули его мир, забрав с собой магию. Почти против собственной воли покинув Бездну, лишенный магического дара, он мог полагаться на свой изворотливый ум и знания, на свою приводящую в трепет репутацию, на мускулы брата и силу магов трех Лож, в кои веки объединившихся против общего врага. Приятные воспоминания - в прошлый  раз таким врагом был он. Ныне же его собратья пребывали в жалком положении. Его ученик, едва оправившись от ран, впал в черную меланхолию, чередующуюся с приступами истерии. Слабое здоровье Рейстлина не позволяло ему слишком долго наблюдать это жалкое зрелище.
Конечно же, он мог вернуться в Утеху. Домой. Домой – это слово отдавало горечью. Любящий братец тут же  распахнул бы для него двери своего дома, к немалой радости сына и куда более сдержанной – Тики. Но Рейстлин Маджере предпочел остаться легендой, а не пережитком Века Стали, развлекающим ребятишек фокусами с монетками. Перед уходом он дал Карамону одно обещание и собирался сдержать его… 
Маг продолжил подъем, когда до его слуха донесся знакомый звук. Чистый тревожный звук боевого рога. Рейстлину немало довелось повоевать. Пусть он и остался в стороне главных сражений Войны Копья, но до того они с братом почти пять лет были наемниками. Рог прозвучал снова и снова. Теперь маг слышал отдаленный шум яростной битвы. 
Так сражаться могли лишь разумные существа. И Рейстлин направился в ту сторону. Правда, перед этим он принял меры предосторожности.
- Сермин ширак денмайят кулит масс етне бентук!
Заглянув в узенький ручей, сбегавший по склону, Рейстлин убедился, что не отражается в воде. Значит, заклятие наложено верно и никто другой его также не увидит.
На краю прогалины он увидел сражавшихся. Их было трое. Рыцарь – а высокий человек в окровавленных доспехах, несомненно, был рыцарем, хоть Рейстлин и не мог определить, к какому ордену он относится, гном и эльф. Что заставило этих троих объединиться? Известно ведь, что эльфы в своем высокомерии считают себя выше людей, гномов и всех прочих разумных рас, а гномы недолюбливают эльфов,  примерно как собаки не любят кошек. Рыцарь был тяжело ранен,  на глазах мага он упал после очередного удара и уже не поднялся.
Их противниками  были на редкость уродливые крупные гоблины Маджере повидал немало уродливых созданий, но эти были воистину отвратительны. И к его неудовольствию напомнили ему Живцов – результат его собственных экспериментов по созданию жизни.
На самом деле Рейстлин не собирался вмешиваться в чужую войну. Он собирался лишь понаблюдать. Но тут в дерево рядом с ним воткнулась стрела с черным оперением, вторая ударила в защитный круг – заклинание, предохраняющее от оружия. Маг и без того был не в духе и тут окончательно потерял терпение. Он наклонился и подобрал горстку песка. Его собратья использовали специально просеянный чистый песок и сухие розовые лепестки, но у Маджере был отличный учитель, объяснивший в свое время, как  обойтись теми компонентами, что есть под рукой. 
- Аст тасарк синуралан кринави… - и повел рукой, указывая на нападавших, словно отгораживаясь от них. Из пальцев его просыпался  песок. Один за другим гоблины роняли оружие и падали на землю, объятые магическим сном. Даже это простенькое заклятие сейчас обессилило его,  и он вновь согнулся в приступе выматывающего кашля. Сил на поддержание  невидимости  не оставалось,  и Рейстлин  сбросил ее.

Время шло, а противников будто меньше и не стало. Урук-хаи и не думали ни уставать, ни отдавать победу так просто. Они сражались, привыкшие к вечным войнам и схваткам со своими врагами. Смысл их жизни сводился к тому, чтобы уносить жизни других и жертвовать собой. Потому-то, когда один орк валился на землю, сражённый стрелой ли, гномьим ли топором, его место тут же занимал другой. Первая вспышка энергии, что появляется в моменты опасности и держится во время неразборчивого боя, пока знаешь, что стоит зазеваться, и на тебя тут же обрушится вражеское оружие, начинала остывать. Стрелы вынимались из колчана и тетивой спускались прямиком в гущу сражения с определённой периодичностью, из-за чего сражение начинало превращаться в закономерное рутинное бесконечное действо.

Сдерживать урук-хаев становилось всё сложнее. На месте сверженного воина тут же появлялось ещё три его сородича, не менее разгневанных и готовых к бою. Поверить, будто одержать победу в таком неравенстве сил невозможно, но что им оставалось, когда совсем рядом кровью истекал друг, а полурослики, в надежде спастись, отходили всё дальше от орков, пытаясь камнями забросить врагов, не дать им подойти ближе. Тщетные попытки не давали результата, а урук-хаи и не думали сдавать позиции в их разыгравшемся не на шутку сражении. Леголас всё ещё пытался подобраться ближе к Боромиру, но попросту не успевал. Будто в отместку, стоило ему выстрелить в орка, как его соратники тут же натягивали тетиву и залпом выпускали свои стрелы в его сторону. Теперь приходилось не только прочищать себе дорогу, но и уворачиваться от смертоносного дождя, что заметно сбивало его с намеченного пути. А гондорец нуждался в помощи: Леголас понимал, что пока в нём ещё теплится жизнь, но если бойне не придёт конец — исход её будет печален. По крайней мере, для одного из хранителей.

Дела становились всё хуже: пускай Гимли и ринулся в бой с новыми силами, словно у него открылось второе дыхание, но от его воодушевления урук-хаи, на долю мгновения замешкавшиеся, не стали сдавать свои позиции. Напротив, словно почувствовав ещё большую опасность, они схватились за свои ятаганы, готовые отражать атаки гнома, пока на то у них будут оставаться силы. Леголас же, отвлечённый слишком близко подобравшимся орком, упустил момент, когда в листве меж деревьев скрылся Арагорн, уведя за собой часть отряда. Что-то внутри отдалось едким холодком: никак их друг попадёт в беду, пока они будут заняты спасением Боромира. Оставалось только надеяться на благоразумие и удачу Арагорна, да самим держаться, что есть сил.

Урук-хаи подступали к полуросликам. Стайкой окружали Гимли. Целились из своих луков в поверженного Боромира. И то и дело отвлекали Леголаса, что пытался осмотреться вокруг в поисках скрывшегося Арагорна и хоть какого-то намёка на спасение. Покуда числом орки превосходили некогда разделившееся Братство, приходилось уповать на чудо и искать его там, где, казалось бы, его вовсе быть не должно. Леголас, приметив недалеко от Гимли висящую на волоске коры над головами небольшой группы орков ветвь дерева, выстрелом сорвал её вниз к земле, отвлекая хоть таким способом, а сам насторожился. Чуткий эльфийский слух уловил осторожную поступь, но никого рядом, кому бы могли принадлежать тихие шаги, он не видел. Времени на то, чтобы понять, откуда донёсся хруст песка, не было: орки откинули мешающуюся тяжёлую ветвь в сторону, словно не заметив придавленных сородичей. Сколько же желания сражаться и терять своих в них было.

Добраться до Боромира Леголас так и не смог. Не успел. Лица — морды — орков вытягивались в немом удивлении и отупевшем трансе. Оружие выпадало из ослабевших пальцев, словно силы разом оставили одну часть отряда урук-хаев. А следом за оружием повалились и его воины-владельцы, сверженные невидимой силой, заставившей их рухнуть на том же месте, где они стояли. Леголас, лишь на мгновение опустивший лук, вновь вцепился в него мёртвой хваткой, сбитый с толку и непонимающий, что могло произойти. После недавнего рёва орочьего языка, издаваемого слёгшими воинами, глухие рыки оставшихся в сознании урук-хаев доносились до ушей заглушённым эхом, и Леголас наблюдал будто издалека — не с поля сражения — как его верный друг Гимли спешил к Боромиру, надеясь застать того ещё живым и способным дождаться конца боя. Наверняка с момента, когда гном подскочил к гондорцу и вернулся в гущу сражения, прошло не больше пары минут, но казалось, словно после былого сражения прошла не одна вечность. И эта пара секунд вместила в себя несколько событий, невольным зрителем которых и стал Леголас. Зоркое зрение позволило ему видеть не читаемое выражение лица Гимли, ни капли не прояснившее, насколько всё было плохо с Боромиром; отмирание оставшихся на ногах урук-хаев, которые явно решили, что отряд выкосил кто-то из их видимых противников, отчего орки чуть ли не до скрежета сжали в руках оружие, готовясь к новой атаке; а краем глаза эльф уловил, как сбоку мелькнула тёмная фигура. С той же стороны он слышал хриплый надсадный кашель, но позволить себе большее, чем короткий брошенный взгляд в ту сторону, Леголас не смог. Фигура — человек, явно нуждавшийся в помощи.

А ещё в помощи нуждался Боромир, такой же хранитель и их друг, и, ставя перед собой приоритеты, Леголас понимал, что первым делом им нужно было расправиться наконец-то с принёсшими столько проблем орками, потому как только конец сражения позволит им сделать хоть что-то способное уменьшить страдания гондорца, на котором от стрел живого места на теле не осталось. Теперь-то от былой экзальтации орков не осталось ни следа — те вернулись к битве, приняв бросившегося в гущу событий гнома, готовые растерзать, заглушив растерянность.

Леголас рванулся к другу, на ходу отстреливая оставшихся орков, благо часть их, решив больше не испытывать судьбу и не пополнять собою количество тех, что полегли бессознательной кучей прямо посреди поля брани. Это позже станет ясно, что далеко не страх гнал недругов прочь от сражения, но ноша — двое пленных полуросликов, схваченных под самым носом у их друзей. Совсем недавно силы сражавшихся казались неравными, теперь же, когда часть урук-хаев сама полегла, а часть попросту бежала, те воины, что не пожелали оставить ещё живых противников, стремительно пополняли число бездыханных тел своих соратников.

[NIC]Legolas[/NIC][AVA]http://s9.uploads.ru/ax2Wp.gif[/AVA][STA]greenleaf[/STA]
Пустеет колчан с лориэнскими стрелами; каждым движением которым тянет руку назад, ощущает то Леголас. Но с орками, что темной лавиной несутся по лесам Амон Хен, он сражается отнюдь не впервые, - легко перескочив через поваленное дерево, Леголас чиркает пальцами по стволу высящейся рядом сосны. Темные древки – тяжелые наконечники, чужие, тьмой пропитанные – лежат теперь на тетиве тяжелого лориэнского лука. Прицел чуть выше, а ветер даст подсказку – не уследить ни людским, ни орочьим, тем более, взором за эльфийской скоростью. И две стрелы прошивают черепа мчащихся на эльфа урук-хаев, с еле заметным промежутком. Просто одна пошла выше и чуть левее, другая – прямо. Скверные стрелы у орков, скверные, как все, что с ними связано, но плох тот воитель, что не сумеет обратить чужую слабость на пользу себе.
Вскрик – и лориэнский лук уже устремлен в ту сторону; Леголас уклоняется от несущегося на него черного клинка. Невысоклики! – он видит, как кудрявые головы Мерри и Пиппина мелькают среди покрытых доспехами спин. Орки отступают! Невысоклики были их целью? – свистят последние стрелы, безошибочно находя свои цели, одна врезается в затылок орка, перебросившего Мерри через плечо – невысоклик успевает вскинуть голову, и в глазах его Леголас видит отчаянную, дикую надежду. Но пальцы эльфа ловят пустоту за правым плечом, а хоббита подхватывает другой орк. «Не успеваю», - лук с гулкой тетивой ложится за спину, и короткие клинки Леголаса начинают петь свою песню. Его бой – это не грозная удаль людей и гномов, не всесокрушающая таранная ярость секир и мечей. Он не упивается тем, что проливает чужую кровь, даже черную – слишком давно Леголас Зеленолист смотрит на звезды Средиземья, ходит под небом его, и слишком давно сражается. Каждый удар его – смертоносен, но чужие жизни он отнимает с тем же хладнокровием, с каким звенят его клинки. Быстрый и зоркий, безошибочно видит и находит слабые места в доспехах, уязвимые места и слабые точки. Хрустит плоть, цевкой ударяет кровь из пробитых шей. Неприятно чавкают пробитые глаза – со скоростью и ловкостью эльфа тягаться непросто.
Один из эльфийских клинков уходит в ножны; свободной рукой Леголас подхватывает с земли несколько черных стрел, пополам со своими – последние уже выдергивает из мертвых тел, разумеется. Прямого боя – клинок к клинку – он не страшится, но ему, лучнику, сейчас более уместно прикрывать товарищей. Гимли, который не подпускал к поверженному Боромиру орков… Арагорн далеко, и он справляется, судя по грозному звону Андрила и громовым боевым кличам «Элендил!» Что же до того, кто подобрался к Боромиру, и остановил ринувшихся на него орков… ударом молнии? – рука эльфа рванулась зеленой змеей, изгибаясь – он ушел с линии атаки орка, одновременно вонзая тому за ухо клинок, не переставая тем временем смотреть на склонившегося над Боромиром незнакомца. Он ощущал в нем таинственную силу – и чувствовал Тьму.
Однако, до сих пор им было не до разговоров. Орки иссякали, но недостаточно, - Леголас понимал, что их попросту задерживают, а истинную свою цель – полуросликов – уже заполучили. И ведь знали орки, на кого охотились. Кто навел? Голлум? – черная стрела с тетивы лориэнского лука ударяет в горло орка, вновь разбрызгивая черную кровь. На лице Леголаса – кровь уже алая, его собственная, из задетой щеки; бок помят – даже сверхъестественная эльфийская ловкость не убережет от всего на свете.
- Гимли! – окликает он товарища, и в последнем, объединенном усилии эльф и гном устремляются на черную орду, которая поредела уже настолько, что усилие сводится к добиванию одиночек. В траве мелькает светлый проблеск – Леголас наклоняется, выхватывает из остывающей черной плоти собственную стрелу, и натягивает лук в сторону Боромира. Поправка – и светлое древко, свистнув поверх головы в капюшоне, вонзается в глаз одинокого орка, что то ли мертвым до сих пор притворялся, то ли вылез откуда-то незамеченным. Пронзительным льдом застывают голубые глаза эльфа, встречаясь со странным взглядом незнакомца – золотым, как у дикого зверя.
«Я прикрою», - короткий наклон головы, входящий в движение – Леголас уходит от удара сверху, ударяет луком по оскаленной орочьей морде, и всаживает кинжал в горло противника по саму рукоять. «И присмотрю», - он не отпускает темного незнакомца взглядом, высвобождая кинжал. А затем выдыхает – ибо кругом воцаряется тишина. Но поодаль все еще слышен лязг мечей – Арагорн пока не закончил.
- Гимли! присмотри за Боромиром и этим, кем бы он ни оказался! – крикнул Леголас уже на бегу. – Я помогу Арагорну! – и прыжком скрылся за покрытым палой листвой лесным склоном.

Отредактировано Boromir (2017-10-01 14:55:37)

Объятья тьмы – глубоки и спокойны, точно тяжелый бархат; что-то смутно касается лица, воспоминанием – мягкое, и знакомое на ощупь. Так зарывался лицом, смеясь, убегая от брата – в отцовскую мантию; отдаленный смех Фарамира касается слуха, словно сквозь толщу воды.
- Боромир? – мальчик оборачивается, видя стройную женщину в белом. Ее длинные темные волосы распущены, и сверкают на солнечном ветру так, что щуриться приходится – словно при смехе, щуриться; пальцы разжимаются, выпуская теплый, тяжелый, темный бархат, и Боромир почти бегом спешит на край стены, туда, где стоит мать – но белый камень под ногами тревожно звенит. Шпора высекает искры, нестерпимо вспыхивает металл доспеха – «когда я успел облачиться в броню, я же еще…» - взгляд матери спокоен, словно море в пасмурный штиль. Она протягивает руку, зовет, манит одним лишь только жестом – а Боромир, под весом доспехов, даже вздохнуть не может. Но теплом пробивается в кончиках пальцев, прикосновением её ладони – и он делает шаг вперед.
Со стены.
- Боромир! – гулом рога, звоном похоронных колоколов разрывает слух, когда он падает в очерченный пламенем круг – жерло вулкана, золотой раскаленный обруч, вдруг ставший исполинским – куда там на палец надевать, а в ушах отстукивает, словно рвущимися от клокочущей, точно лава, крови, жилами – «Аш назг дурбатулук!..»
«Нет…» - пламя пожирает его, злорадно вздымается, скользя по броне, вздымаясь по каменным стенам огненной пропасти.
«Надежда есть», - припечатывает в ушах змеиным шепотом, испытующим – и за огненным обручем, что вновь перед взором, вспыхивают вечностью беспощадные глаза. Золотые волосы струятся, точно раскаленный воздух, просвеченный огнем, а эхом за словами Е ё слышится – «аш назг гимбатул!», и Боромир задыхается, корчась в огне – а раскаленный обруч приближается к нему, и обхватывает голову. «Нет!»
«… Чтоб править в с е м и…»
Обруч стискивает его голову, сжимается, прожигая кости; кровь кипит и пузырится, а у боли нет имени – Боромир сам теперь, весь – воплощенная б о л ь. Ни памяти, ни сознания, ни чести – только пламя, в которое рухнул, только огненная бездна, на которую себя обрек.

… - Боромир! – далекий зов. По лицу обжигает точно раскаленной плетью, и он еще успевает удивиться тому, что что-то чувствует, сведенный болью кусок металла, расплавленный почти, когда пересохшего рта достигает вода. Водой… плеснули в лицо? – он вдыхает, и свежий воздух зимнего леса вонзается в легкие тысячей кинжалов. Кашель сводит нутро, по вискам струится вода – та, что плеснули из фляги, смешиваясь с той, что льется из глаз.
«Я жив», - краски дня смешиваются в одно, нестерпимо яркое пятно; глазам больно так, будто в них вонзили горящие головни – слезятся, но он все же упрямо моргает, пытаясь привстать. Под спину подворачивается корень – можно опереться, но, стоит лишь приподнять голову, как перед глазами снова пляшут темные круги и дурнота подкатывает такая, что и слова не вымолвить. Склонившийся над ним гном что-то бормочет на кхуздуле, но Боромир сейчас и всеобщий бы не понял – только и может, что слезящимися глазами водить туда-сюда, пытаясь понять, что же произошло. Кусками на него, точно рушащиеся стены, валятся воспоминания. Невысоклики…
- М…мерри… Пипп… - «неужели… мертвы?» - он помнил, как отгонял их, как велел бежать прочь. Тяжеленная лапища Гимли придерживает гондорца за плечо.
- Унесли их… орки… забрали, - гном отводит глаза, и Боромир, еще мгновение назад полагавший, что пламени хуже и страшнее, чем то, в котором он только что побывал, нет, и быть не может, обреченно понимает, что еще как может. Что вот она – огненная бездна бесчестья и позора.
«Лучше бы я умер», - потому что прежней обреченностью падает на него память о другом – эхом еще звучит в ушах гномово «забрали», и он снова видит себя – орущего на лесном склоне, выкрикивающего обвинения тому, кто, возможно, единственный из всех способен понять. Что же за страшная Ноша досталась ему. Что же за великое бремя и великое зло несет он… а он, Боромир, сын Дэнетора, едва не уничтожил все. Алчностью своей… и отчаянием.
«О н о  чувствует слабину», - на удивление спокойная и трезвая мысль. Так бывает перед шагом на эшафот, наверное, - боковым зрением Боромир замечает какое-то движение вдалеке; рука вздрагивает на рукояти валяющегося рядом меча, и вдруг странный звук заставляет гондорца повернуть голову – чей-то кашель. Не его собственный, совершенно точно – и человек в черном на миг кажется Боромиру продолжением его кошмаров. Худой, как мертвец, с пергаментно-желтой, блестящей кожей, и странными глазами; язык присыхает к небу, дыхание опять схватывает спазмом – от импульса боли, что проносится по словно стянутой невидимым обручем голове.
- Кто, - силы возвращаются, понемногу; он смотрит на странного незнакомца, с ужасом и предельной отчетливостью понимая, что перед ним вновь некто, не принадлежащий этому миру. Понимает ли это Гимли? Почему здесь только Гимли?!
- Кто ты такой? – лезвие меча уходит в мягкую лесную землю примерно до середины – Боромир садится, кое-как, опирая на него. Голову ведет так, что хоть здесь же вались, но сбоку его мигом подпирают. Подпирает – глазами двигать больно, но это Арагорн. Леголас здесь же, с опущенным луком, и стрелой… в руке.
- Как он? – спрашивает эльф у Гимли, и на лице его так и читается удивление. Даже сквозь застилающую глаза Боромира пелену воды – он все же кое-как поворачивает голову в сторону Следопыта.
- Мы видели, как тебе раскроили голову, Боромир, - «а, так вот почему она так болит», - но каким-то чудом ты жив, и я рад этому.
Кивнуть бы – но невозможно.
- Но… как?
- Этот помог. Сказал, что целитель. Вроде не соврал, как видно, - гном ворчливо указывает в сторону чужака. Чужака, проклятье. Чужака, - Арагорн помогает гондорцу подняться.
- Леголас, вернемся к лагерю. Нам надо еще найти Фродо – оставим раненых на берегу.
- Кажется, я даже могу идти, - вдруг прояснившимся голосом говорит Боромир. И действительно – неведомая сила вдруг наполняет его тело. Откуда взялась, из каких резервов? – но Следопыт решительно перехватывает его.
- Не дури, с такой раной, даже залеченной, ты только и годен, чтобы лбом стволы считать, - это почему-то смешно. Это, проклятье, почему-то ужасно смешно, только вот сил смеяться нет – как у сделавшего несколько шагов по эшафоту к плахе приговоренного к смерти.
Но на сей раз он избежал ее.
- Давайте, поторапливаемся, - Следопыт почти волочит на себе Боромира, а чужаку в черном помогает эльф. Из-за роста – как дозорный Леголас куда лучше, чем Гимли, но теперь, похоже, они в этом лесу одни. «Проклятье… я не сумел их спасти», - кое-как перебирая ногами, Боромир то и дело проваливается в короткое забытье.
- Арагорн, - вдруг говорит он. – Запомни место. Оставь нас здесь. Ищите Фродо! – во взгляде Следопыта мелькает напряжённая мысль, он оглядывается – небольшая прогалина, защищенная вздыбившимися корнями деревьев. Боромиру сейчас не сообразить как следует, но место кажется ему похожим на места возле Амон Хен.
«Того самого».
- Да, мы вернемся за вами. До лагеря доберёмся быстрее, - Боромиру и в голову не приходит мысль о том, что его могут здесь бросить. Их, - оставленная Леголасом фляжка с лориэнским напитком мелко подрагивает в его руке, но первым делом он не сам пьет, а протягивает ее незнакомцу.
- Я в долгу у тебя. Ты спас мне жизнь, чужак, - мало кто их услышит здесь, а протянутая фляга выглядит нелепо, словно он так благодарит за спасение, но Боромиру, проклятье, сейчас вовсе не до того, как он выглядит со стороны. – Спасибо тебе.

Фляжка снова в руке, - глоток, и дурнота пополам с головной болью словно отступают. Только вот горчит славный эльфийский напиток во рту, проклятой виной – не вином.
- Мирувор, - отвечает он, не задумываясь, стискивая флягу так, что тонкая ивовая оплетка трескается. Лориэнский мирувор, - на краю зрения отчего-то слишком ярко в этот не самый солнечный зимний день блестит зеленая брошь в виде листа.
Напоминанием.
Вновь глаза из вечности распахиваются пред Боромиром, и мелодичным шепотом «надежда есссссссть…» пронзает едва заживший висок; он резко жмурится от боли, выдыхая.
- По глазам, чужак, - все они смотрели и н а ч е.  Этот же, более чем иначе; не принадлежат миру такие глаза, словно звериные, с блеском неживым, точно у пластинок слюды. – Я встречал многих, подобных тебе. Все вы смотрите по-другому, - лица и миры пронеслись пред Боромиром единым разноцветным вихрем, пронеслись насквозь, заставляя наклонить голову – точно от сильного ветра. – Здесь, в Средиземье, - «даже на пути моем сюда я встречал чужака», - и в иных мирах, - сморгнув сильно слезящимися глазами, утерев их покрытым орочьей кровью предплечьем, он выдыхает.
- Я не сумел бы объяснить. Я просто в и ж у. Встречал слишком много таких как ты – потому всегда отличаю, наверное, - усмехнуться бы, да болью в висок отдает так, что, кажется, земля, на которой Боромир сидит, переворачивается вместе с ним.
Еще глоток – солнечными полями, свежим ветром проносится по жилам, и Боромир постепенно осознает, что тряска в руках исчезает, а способность мыслить ясно – возвращается.
И выдох – больше не воплощенная боль, хоть и засевшая под левой лопаткой стальная игла никуда не девалась.
Беспокойство вновь охватывает Боромира; он приподнимается, оглядываясь, скользя взглядом по зимней траве, по жухлым листьям, и памяти о своем падении он не позволяет сейчас овладеть собой, будто прежде – держится, заставляя себя искать следы и приметы, хоть и получается скверно.
Хладнокровие возвращается – слабым утешением, но все же.
- Как твое имя? – сколько раз доводилось задавать ему этот вопрос, стоя перед тем, кто не был рожден в Средиземье – не упомнить сейчас, - чуть вздрогнув от вновь налетевшего пестрого вихря, Боромир добавляет:
- И как зовется место, откуда ты родом? – получив ответ, он некоторое время молчит. «Кринн».
- Прежде не доводилось мне слышать о нем, - усмешка прорезает лицо, пробивает висок изнутри болью, тяжелой и плотной. «Сколько лиц – столько имен», - Боромир поднимается, держась за корень дерева. Щит отчего-то ощущается тяжестью; меч, вложенный рукой Арагорна в ножны, ударяет по бедру.
- Я – Боромир, сын Дэнетора, Наместника Королевства Гондор, - «только вот нет в нем Короля, и неизвестно, доберется ли он до своей нареченной… своей вотчины», - горько осознавать это, горше собственного падения. Даже горше и большее, чем понимание того, что сам видел себя на месте Короля, - огненным обручем вновь сдавливает виски, но Боромир кое-как справляется с собой.
«Ты и сам мог не вернуться», - этот шепот – другой, тоже женский, тоже нежный, и чуть укоряющий. По краю взгляда ведет огоньком – будто в соснах промелькнула алая белка.
«Может, и промелькнула», - он помогает волшебнику подняться, понимая, что силы возвращаются к нему словно с каждым ударом сердца.
- Неведомо мне, что привело тебя сюда. Но, клянусь честью, и именем своим, - «даже то, что заляпаны они тьмой, крови орочьей чернее, силы их не умалило», - Рейстлин Маджере, в землях моего отца ты будешь принят с почетом и уважением. Долг зовет меня и моих соратников за теми, кого мы потеряли, - взгляд снова скользит по подлеску. «Фродо…»
«Он ушел», - и поступил более чем правильно. Ибо нет доверия тому, кто предал его однажды, кто поддался Тьме, кто позволил злому шепоту затуманить и разум свой, и сердце.
Поистине, прежде Боромир и не догадывался, сколь слаб.
- Потому скажи, что я могу сделать для тебя в награду за спасение своей жизни, и, если то в силах моих – я сделаю, - не время и не место для подобных вопросов, но начинает потихоньку свербеть и задевать главный – «почему?»
- Я помню спуск до реки. Арагорн поймет, что мы отправились туда, - кратковременному ли отдыху благодаря, или же силам эльфийского напитка, но Боромиру сейчас действительно легче. Только не на душе, - страшась даже мыслей о том, что натворил, он осторожно делает шаг вниз по склону.
Вроде бы, голова не кружится.

«Сопряжения миров», - мелькает что-то знакомое  в голове, созвучием. Сил удивляться у Боромира нет – и прежде не нашлось бы, и, тем более, не сейчас. Ощущение непоправимого захлестывает, точно океанским валом; он качает головой – осторожно, в знак отрицания. Дескать, нет. Не встречал таких, как ты, - «хотя встречал бесконечно многих».
И не встречал бы еще всю жизнь.
«Которая едва не оборвалась здесь», - стылый зимний воздух входит в легкие с болью, и Боромир с удивлением осознает, что те еще недавно были пробиты; рука ощупывает дыры на кольчуге, оставленные стрелами. Одна повыше сердца, - пальцы стискиваются, когда по спине продирает ознобом, а свежую рану на виске вдруг сводит немилосердной болью.
«Раны могут открыться», - ощущая, как голову обхватывает горячим упрямством, словно раскаленным обручем – тем самым, проклятье, Боромир все же делает еще шаг по склону. Тощую руку мага он отпускает, чуть поморщившись от странного запаха, исходящего от того – будто тление, будто только что коснулся живого трупа. Сильно выдохнув, выгоняя из легких вдруг ставший едким воздух, он чуть скашивает глаза на чужака – быстрые взгляды, это больно пока что.
- В землях Гондора нет Короля уж тысячи лет, - привычный ответ. Только случайно ли голос подергивается будто бы гневом, точно гладь залива – рябью, от налетевшего свирепого ветра? Новым грузом ложится на плечи Боромира древний долг – что за прихоть судьбы, что за насмешка, по которой он должен привести правителя, того, кому суждено стать Королем – в дом своего отца.
«Почему так?» - веруй он в воздаяние, подобно выходцам из других миров, то сейчас сказал бы, что это именно оно. Но – горюй или нет, а потерянные соратники ждать не станут. Вины за свое преступление Боромир отрицать не станет, и ничем не умалит ее – лишь замолит однажды, как надеется сейчас. Перед Фродо.
- Полагаешь, кто-то стал бы брать в такие места детей? – невесело хмыкает он, чуть дергая лицом – а раны-то побаливают, пускай сила могучего тела и помогает с тем справиться. – Не думаю, что тебе доводилось встречать хоббитов, Рейстлин Маджере. Говорят, они из колена рода людского… только ростом разве что мне вдвое выше колена, - на пути попадается вывороченный еловый корень – приходится обойти. – Потому их еще и зовут полуросликами.
Он останавливается почти одновременно с магом – нужно передохнуть. Впереди поблёскивает что-то – неужели уже добрались до Андуина? Боромир оглядывает склон. Все сейчас ему напоминает то самое место, у руин, - проглотив тьму, что поднималась кипящей волной из сердца – отчаянием, он в одно мгновение преисполняется самой жгучей ненавистью к себе, и стискивает раскалывающийся изнутри лоб, под невнятную брань на адунаике.
- Нет… мы еще не в землях Гондора. Ниже Реки Андуин, ниже водопадов Рауроса, лежат они. Слово мое даст тебе возможность беспрепятственно пройти по ним… если ты вознамеришься идти именно в Гондор. Пожалуй, лишь путь вдоль Реки и по Реке сейчас безопасен, - не вспоминать, даже и не думать про Фродо, который, возможно, где-то поблизости. Заставляя себя не оборачиваться на тени и шорохи, он переводит дыхание, и делает магу знак двигаться дальше.
«Не вскроетесь», - мрачно мелькают, но торжествующе, мысли, когда Боромир шагает дальше. Сила тела его, непомерная, не раз выручавшая – вытянет и здесь. Даже с того края.
- Спутники мои… сомневаюсь, что им ведомо о чужаках столько сколько ведомо мне. Рассказав им, кто ты и откуда, ты навлечешь на себя неизбежные подозрения, Рейстлин Маджере, - неспешно, но лишь потому, что долгие речи все же даются с трудом, говорит Боромир. – Хотя предводитель наш уже задался этим вопросом, я не сомневаюсь, - это ему уже придется взять на себя. Объяснять Арагорну о том, к т о  же на самом деле спас ему жизнь… и как вообще с этим всем затем поступить. Ведь пустив чужака на земли Гондора, Боромир, тем самым подвергает опасности будущее королевство Арагорна. Кто знает… способный почти что воскресить человека, но ни доверия, ни расположения не вызывающий – кем может оказаться этот Рейстлин Маджере?
Боромиру жизнь он спас, притом, рискуя своей. В памяти Боромира постепенно вставала картина побоища – поверженные его рукой орки, также, десятки убитых его соратниками… и то что под градом стрел, в кипящем бою, этот чужак нашел время, а главное – душевный порыв исцелить незнакомца, это…
Незачем подозревать тьму повсюду, если она заполнила твое сердце – так иначе не выберешься, - Боромир широко улыбнулся своему спасителю, чувствуя, как скулы на лице заломило болью. Не верил уже, что может так улыбаться – а вот поди ж ты.
- У нас нет коней, мы шли пешими. Но есть лодки – легкие, правда, ты не справишься с ними, если придется тащить волоком. Впереди – водопады, их по воде не преодолеть, само собой. В случае чего, положись на мое слово и на мою волю. Таких услуг потомки Хурина не забывают, - он кивнул магу, делая знак продолжать путь. – Карты земель, Гондора и окрестных, мы найдем в лагере… как и добрый, надеюсь, совет соратников моих.
«А может быть, еще и Фродо», - ударила, провернувшись в сердце холодным стилетом, мысль, и Боромир зашагал дальше, наравне с магом, с холодящим душу предчувствием непомерных сложностей – но с яростным, раскаляющим душу желанием не то что преодолеть все – проломить. И искупить вину.

Бьется болью под едва затянувшимся виском усталая мысль – что дальше? Что будет, если Боромир позволит этому чужаку и дальше идти по Средиземью, по своему миру – «а, так я уже размышляю, оставить ли мне его в живых?»
Того, кто спас ему жизнь. Списать бы это на отчаяние и спутанность разума того, кто едва избежал смерти, да на туман в голове – но Боромир отчетливо помнит это чувство, когда размышлял о каждом встреченном в Средиземье чужаке.
Кем и чем он станет для этих земель? – этот Рейстлин Маджере говорит, что ищет лишь знаний, но он мало похож на мирного мудреца. «А кто похож», - дрогнувшие веки, опускаясь, отзываются болью в голове. Будь здесь Митрандир, подсказал бы. А обращаться с такими речами к Арагорну, более того, говорить с ним слишком о многом – нет, не сейчас.
«Не после того, что я сотворил», - удушливой тяжестью наваливается чувство вины. Он переводит дыхание, щурясь на слишком яркие блики солнца на водах Андуина, виднеющихся сквозь деревья. Нашли ли остальные Фродо? – он прислушивается, но кровь в голове шумит и пульсирует, вместе с угрюмым шелестом сосновых ветвей над головами. Ни голосов, ни окриков, ничего – или же это кажется ему? – рука опирается на темно-красный сосновый ствол, под пронзивший голову острый импульс боли.
«Нет, не откроетесь», - с горячим, горьким упрямством вновь думается Боромиру, под медленный выдох.
- Видеть гнома и эльфа, что сражаются  бок о бок странно и тебе, Рейстлин Маджере? – голос Боромира невесел и негромок. Ему памятно то, как встретили их лориэнские эльфы, сколь неприязненно смотрели они на Гимли, и как тот хорохорился. И лишь Владычица Галадриэль… проклятье.
«Нет, не сейчас», - он стискивает зубы, и не только от боли. Хотя нет, пусть страдает рана. Пусть болит и пульсирует голова, позволяя отвлечься от мыслей о Владычице Галадриэль – и о том, что Боромир готов сорваться и обвинить во всем ее.
«В чем ее вина? Что извлекла наружу тьму, носимую мной все эти годы в сердце, и показала мне ее уродство?» - увы, увы Боромиру, сыну Дэнетора. Ведь он так и не смирился до конца с тем, что его самое жгучее желание, суть его – защитить любой ценой свои земли, оказывается, умудрилось обернуться против него самого. «И что теперь останется мне?» - когда они явятся в Гондор вместе с Арагорном, раньше думалось ему, то уповал Боромир на честь, на общее дело, что объединило, объединяет и станет объединять и впредь. На клятвы, которые ведомы ему, потомку Дома Анариона. Но после встречи с Галадриэль… все расшаталось. Словно по краеугольному камню в кладке крепости ударило, он рассыпался – и все, за ним следом пала и твердыня духа Боромира.
И вновь – все позднее. Успеет еще он проклясть себя. До самой смерти, которая вон, рядом прошла, коснувшись тьмой с запахом тлена, станет проклинать.
- Ты прав – непростая цель заставил нас собраться вместе. Но, увы, о ней я ничего не могу поведать тебе, - хотя бы потому, что самому даже думать о том мучительно. Снова стискивает виски золотым обручем, прожигает – Боромир хмурится, видя шевеление впереди, с оборвавшимся сердцем – невысоко оно, похоже на хоб…
- Гимли, - гном стремительным снарядом вылетел на них из невысокого стланика, отряхивая бороду от хвои. Зыркнул на гондорца, хмуро посмотрел на мага, но ничего не сказал, затем вновь перевел взгляд на Боромира.
– О, да ты на ногах уже. Хорошо. Давайте, пойдем к берегу. Леголас и Арагорн там.
- Гимли, Фродо?..
- Не нашли его. И Сэма нету. Похоже, они взяли лодку и ушли сами.
«Ушли», - Боромир и не думал, что облегчение может быть такой болью. Хуже, чем в пробитой голове и остальных ранах. Будто раскаленных углей швырнули.
Но дошагали они до лагеря, не без помощи Гимли, достаточно сноровисто.
- Гимли все рассказал, - он тяжелым взглядом обвел лагерь, в котором поммо беспорядка угадывались скорые сборы.
Хранитель и его друг ушли. Что теперь? – ни спорить, ни вообще разговаривать у Боромира не было ни желания, ни сил. Ему бы голову поберечь, хотя бы мгновениями покоя. Подсказывало ему что-то, что продлятся они очень и очень недолго. Мерри и Пиппин в руках у врагов.
«Белая Длань», - вдруг вспомнилось ему клеймо на черных орочьих мордах. Саруман Белый, столь чтимый отцом волшебник.

- Мне приходилось путешествовать и сражаться плечом к плечу с гномами и эльфами, - отвечает Рейстлин, то внимательно глядя под ноги и тщательно выбирая место, куда ступить, то раздраженно щурясь на солнечные блики, отражающиеся от глади открывшейся взору величественной реки.
- Но спутники мои связаны были больше дружескими и родственными узами, нежели долгом перед другими расами моего мира. Слишком много взаимных обид накопилось к тому времени между гномами и эльфами. Да и между эльфами и людьми тоже.
Время от времени он озабоченно поглядывает на Боромира. Но помощи ему не предлагает.  Он и так потратил на его исцеление слишком много собственных сил. А подставить воину плечо магу не приходит в голову. Он слишком привык сам пользоваться силой чужих мускулов и своей магии. Зато он видит, что тяжелые думы терзают воина ничуть не менее боли от свежих ран.
- Я не жду рассказа о цели вашего путешествия, - качает головой Рейстлин. И лукавит. Ему нравится узнавать как можно больше. Порой информацию можно с выгодой использовать. Порой знание ценно ему само по себе. Он как скупец, складывающий знания,  словно золото в сундук, монетку к монетке, факт к факту. В расчете, что однажды все накопленное ему пригодится.
Они спускаются к берегу, где разбит маленький лагерь. И навстречу им из зарослей появляется хмурый гном с наполненными флягами наперевес. Все с тем же подозрением оглядывает Рейстлина, но обращается к Боромиру. Тот называет имена. Другие. Не те, что произносил в полубреду от ран. Гном время от времени помогает идти рыцарю, Маджере зло скалится и ковыляет рядом, все тяжелее наваливаясь при каждом шаге на посох, но не отставая от этих двоих. Благо, коротышке из горного народа неловко поддерживать высокого даже для человека воина.
В лагере среди увязанных опытными руками походных мешков обнаруживаются еще двое. Эльф-стрелок, которого Рейстлин приметил во время битвы на поляне и еще один человек. Тот, кто увел часть тварей за собой, навязал им бой и дал возможность справиться с остальными нападавшими.
- И я желаю здравствовать  тебе, Дунадан, - произносит Рейстлин приветствие таким тоном, что поневоле подумаешь, а что еще может пожелать это человек. Он видит недоверчивые взгляды гнома и эльфа, гном вовсе подозревает его в злодейском умысле с первого взгляда. Так что ждет новых расспросов,  но следопыт отворачивается вдруг с отстраненным видом к реке. Смотрит так, словно заметил среди искрящейся под зимним солнцем ряби нечто необычайно важное, а когда поворачивается… до сих пор такое просветленное выражение лица Рейстлин встречал лишь у одного человека. Так выглядела Крисания, когда Паладайн отвечал на ее молитвы. Воспоминание не из приятных.  Худое, обтянутое золотистой кожей лицо мага застывает непроницаемой маской.
- Мое имя Рейстлин Маджере. Как ты и сказал, я маг и целитель, - едва заметный наклон головы должен обозначить  приветственный поклон, - Я странствую в поисках новых знаний, и сейчас путь мой лежит в Гондор, - озвучивает  он подправленную по пути к лагерю версию, - Пожалуй, я в самом деле слегка сбился с пути и оказался не готов к дальнему путешествию. Боромир, сын Дэнетора сказал, что снабдит меня картой или же указанием верного пути и всем прочим, что потребуется. Иной благодарности мне не надо.
- Ваш друг сказал мне, что те твари, орки, схватили двух хоббитов, что шли с вами вместе. Я рад был бы предложить вам свою помощь, но погоня не для меня, - тонкие губы изгибаются в усмешке, - Взамен могу предложить вам присмотреть за Боромиром здесь, в лагере, пока вы нагоните и освободите своих товарищей.
Спешить ему некуда и лучше уж он отдохнет на берегу реки. Жизни Боромира ничто не угрожает, а в том, что он сумеет отбиться от орков, если те нападут снова, Рейстлин не сомневается. Ему необходим только небольшой отдых.