Халлибел видела того, кого люди называли Богом, чьей близости они жаждали. Одно его касание вызывало в ней ярость и нестерпимую боль, выжигало на ней шрамы так, словно на ней высекали каньоны и возводили королевства. Возможно, потому что Яхве шепчет о том, что она - столп его империи. Возможно, на ней и правда возводят что-то и что-то высекают. Люди странные. Им нужны тысячи метафор в книжицах, чтобы понять, что не нужно быть ублюдком. Им нужно написать, что не нужно насиловать, потому что это плохо - Тия страдальчески вздыхает и рефлекторно массирует виски, потому что для нее - вчерашнего животного - это является очевидным и в озвучивании не нуждается. Халлибел не нуждается в огне, но не поведет и бровью, если вдруг при ней сожгут, скажем, библию - да любое священное для смертных писание. Люди воздерживаются от свинины, потому что так говорит их бог - он, как они верят, создал вселенную, но вот свинина, которую он же сделал - черт, нет, как можно, фу, мерзость, нельзя есть. Люди полны противоречий, непонятных стремлений и страхов - и Тия ищет в себе человечное, ведь если собственная пустота стала меньше, значит, Человечности стало больше? Вроде бы нет. Вроде бы даже меньше - она вроде бы стала еще дальше. Возможно, поэтому понимать людей ей трудно. Возможно, поэтому ее саму в генсей не влечет - ее бывшие коллеги трусливо там укрылись, Тия скалит клыки и прикрывает тканью шрамы. Халлибел расправляет плечи - потому что она, разумеется, сильная. Она, разумеется, удержит одной рукой небо, а другой собственное море. В ее море обезумевшие от голода акулы, которые начали жрать все, что попадается. В ее небе только фальшивая луна и пустой холод. Ее море заледенело, покрылось коркой, стало вязким и соленым, что кровь. Не проходит сквозь жабры. Поэтому бывшая Третья практически задыхается и иногда забывается.

Глаза Халлибел - крыжовник. И хоронят ее непременно в сирени.

Вокруг Трес горят поля, колышутся волны - на ее легких оседает сажей черный песок, слипается от крови и мешает дышать, просит - рычаще требует - вновь отомстить и вновь вгрызться во врагов. Или разодрать саму себя. Ее дом опорочили, пытались подчинить - у квинси здесь нет и не могло быть власти. Уэко Мундо - мертвый и холодный мир, это не светлое Общество душ, где обретают покой и заново живут, это безжизненное плато с мертвыми хищниками. Квинси - живые. Квинси должны или жить - или умирать там, где им быть нельзя. Тибурон скалится. Королева - титул смешной. Но при ней ее Бестии и ее принципы. При ней пустыня затихает. Она тихо шепчет "это мой дом". И никто ее отсюда не изгонит. Никто не посмеет тронуть арранкаров, пока она жива. Она переживает двух богов. Она не верит ни в одного из них. Ее тело покрывают шрамы. Среди них много потенциально смертельных, но ни один не заставил ее умереть. Смерть просто не хочет ее принимать. Видимо, старик Луизенбарн до такой степени ее ненавидел, что его подруга отказывает в упокоении. Белый замок стоит в руинах, что-то еще можно восстановить, что-то так и останется лежать. Халлибел можно тоже так описать. Она в руинах, отстраивает себя заново, но что-то так и останется невостребованным. Война не далась ей легко, многое поменяла, многое оторвала, Тия рвано дышит, все чаще остается одна - не хочет видеть ни бывших членов Эспады, ни своих фрасьонов. Она любит последних и с прохладной вежливостью относится к первым, но все чаще внутри нее что-то воет, что-то тянет. Не сказать, что она тихо сидит у стеночки и вздыхает, разглядывая руки. Нет, что-то делает, но как-то механически. Она никого и ничего не ждет. Делает все сама, потому что хочет, чтобы это было сделано правильно и хорошо.

Знакомый отзвук ветра по воде обжигает загривок, голос тычется в спину как-то осиротевше. Впервые призрак прошлого звучит так живо и так одиноко.

- Старрк? - это что-то между тихой мольбой, неверящим вздохом и едва уловимым скулежом. Хотя, казалось бы, королевы не скулят, не вздыхают и не молят. Возможно, именно поэтому тихо, неверяще и едва уловимо.

Бывшая Третья практически задыхается - просто не может вдыхать, собственная соль и твердая ледяная вода, так и не отмерзшая после зимней войны, не проталкиваются в жабры, образ до того яркий, что у Халлибел болит шея. Тихо шуршат хакама, подходит плавно, незаметно, но быстро, что шумящий ровно морской прибой, осматривает в шаговой близости, оглядывает, брови едва приподнимает - болезненно, потрясенно. Лицо осматривает, в каждую черточку вглядывается пристально, ищет отличия, ищет подтверждения - что это неправда, что этого не бывает. Одно дело - слышать, что кто-то из твоего прошлого жив и где-то есть, но слишком погружаться в проблемы вокруг, чтобы успевать думать еще и об этом. Просто принимаешь. А лично, с глазу на глаз - все совсем иначе. С глазу на глаз - это реяцу к реяцу. Тия помнит, что Старрк умер - она это видела. Чувствовала затухающую духовную силу, чувствовала, как собственная от этого вздрагивает и идет рябью, как ее почти выбивает из колеи, как маленький дракон использует это. Как на собственных волнах отблески чужого - какого, к черту, чужого, оно такое свое - голубого вздрагивают и прячутся на дно, как над ее морем почти затихает ветер - и от этого как-то резко ухает, как-то резко теряется, обрывается. Хотя, вроде бы, она просто позволяла им с Лилл быть частью ее стаи. Просто тихо читала у бортика, пока на тахте Старрк дремал, а Лилинетт весело шумела с Апаччи где-то на фоне. Халлибел видит, как поднимается сталь тогда еще не главнокомандующего. Она видит и чувствует смерти волчонка и волка. Она уничтожительно уверена - больше не было и нет. Кончается одна война, вторая. Халлибел вновь возводит свой дом из костей. Она давно всех простила, давно все проспала. Ее честный труп завернули бы в серый флаг, да только Тия никак не умрет. Оказывается, не умирает и Старрк. Она тихо мажет взглядом по одному его боку, по второму - и поднимает взгляд как-то устало, понимающе. Она чувствовала, конечно. Просто надеялась, что ошиблась - проблема в том, что Королева Уэко Мундо никогда и ни в чем не ошибалась. В этот раз она вновь не ошибается. Старрк жив - но Лилинетт с ним нет. Наверное, поэтому он такой одинокий, поэтому его реяцу закручивается - пустая там, где раньше была полной. Воющая, потерянная, бегущая.

Он. Точно он. Его реяцу - от нее по ледышкам идут трещинки, талая вода скатывается куда-то в океанскую глубину, позволяет вдохнуть чуть увереннее. Его голос - от которого слабо тянет под лопатками и умиротворяет. Все его, такое его. Такими не возвращаются с того света - такими живыми, такими хоть и усталыми, но своими, его хочется покрепче обнять, но на это, наверное, у Халлибел нет права. И, возможно, никогда не было. Она всегда держит дистанцию, чтобы позволить отступить. Особенно сейчас, когда он потерял свое - и может быть напряженным. Ему нужно оставить место для маневра. Это честно. Ей вот не оставлял никто и никогда. Возможно, ее желание не нарушать чужого личного пространства имеет, как всякая монета, обратную сторону. Тия оставляет место себе. Боится растерять все то, что с таким трепетом собирала, с таким трудом восстанавливала и воскрешала. Если Старрк снова умрет на ее глазах, будет проще верить, что он был или ненастоящим, или привидившимся. От чужого полушага вперед не проще. Потому что Халлибел не ошибается. Потому что чует, что он настоящий - его духовная сила уже не так плотно и равномерно обхватывает, она какая-то нервная, какая-то вздрагивающая, какая-то ищущая. Его боль прослеживается так четко, так ярко - ладонью у чужого виска и воем, напором, давлением. Конечно, у него болит. Наверняка не только в голове. Пустота на его груди раздалась вширь.

Он первым задает этот вопрос. Потому что Бестии не решались, а другие не могли отличить. Бестии уверены в ее силе, а другие не подойдут ближе, чем им дозволено. От этого как-то непривычно и болезненно. Потому что это Старрк, он живой - и он спрашивает о подобном. Наверное, он не поймет. Она и сама не до конца и не все понимает. Только на уровне ощущений, когда погружается в себя и задумывается-заслушивается отголосками.

- Это чужая реяцу. Она, - не она, не она, это все О Н, это его вина, от него шрамы так нарывает, от него они так мучают, от него так плохо и так больно, он ранил ее сильнее, чем была рана в небе над фальшивой Каракурой, его поганое имя горчит сильнее, чем имя Айзена, его Халлибел никогда не назовет, никогда он больше не навредит ее близким, но саму Тию будет глодать до самой смерти, от него ее воды окрашены кровью, от него никак не отмерзнут, - вгрызается в позвоночник, разъедает, словно яд, - она тихо выдыхает, дрожаще, устало, слабо качает головой, смотрит спокойно, - но я выдержу, не волнуйся.

От Старрка пахнет бегом - бег пахнет, да, даже бег пахнет. От него пахнет бегом, поиском. Его нужно поддержать и направить, потому что пойти с ним невозможно. Даже если Лилл очень важная. Тия понимает, что может одним приказом разослать всех арранкаров на поиски маленькой девочки с одним рогом и одним глазом. Только вот она чует реяцу. Она знает, что. Что. Это сложно. Лилинетт как бы здесь, но как бы нет. Она как бы не потерялась, ее запах, ее сияние, ее робко ощупывающая взглядом духовная сила еще рядом - запрятанные, сонные, ослабшие, но рядом. Койот должен искать ее сам, должен увидеть другие места и другие возможности, он не обязан быть один. И Халлибел ничем ему здесь не поможет, будет только тянуть на дно, потому что ее собственное море сейчас изменчивое, опасное, застывшее, накрывает льдинами и рушит Титаники. Теперь полушаг вперед делает она - тихо, беззвучно, легко. Ненавязчиво. Хотя вообще-то всегда оставляет пространство для маневра. Но сейчас поддержит. Направит. Собачьи упряжки с полуволками несутся по заснеженным пустыням и заледеневшим озерам и рекам. Море направляет.

- Тогда запоминай, - Тия слабо сжимает чужие ладони, смотрит внимательно, смотрит с нехарактерной для арранкаров заботой, подбирает слова-ключики, что воровка отмычки, ее голос глушит воротник, но он - заветная дудочка Беде, - тебя зовут Койот Старрк. Ты сильный, - с этого стоило начать, потому что это - то, что видят все, что Старрк сильный, до невозможного, до нервной дрожи у кончиков ресниц, до надрывного и восхищенного, он гораздо сильнее, чем она, он должен об этом помнить, он должен это знать, потому что он такой, - ты воплощаешь одиночество, но не один, у тебя всегда есть и будет стая. Твоя реяцу пахнет ветром и колючим песком под полуденным солнцем, она горячая и может убить слабых, - Старрк для воплощения одиночества всегда - на памяти Халлибел - был потрясающе с кем-то, с ним была Лилл, с ним была их великолепная связь, он познавал с ней мир, он всегда думал о ней, всегда был обласкан ею, всегда был освещен ее ярким счастьем и восторгом, именно с ней он обрел более большую стаю, более крепкую связь с миром, это нужно помнить,  ведь это так много для него значило, поэтому пусть запоминает, - но рядом с тобой сильные. Ты был Примерой Эспадой когда-то. Вы были. Ты и Лилинетт. Сейчас ее с тобой нет, но ты ее найдешь, Старрк. Она снова будет рядом, потому что является твоей неотъемлемой частью, - потому что это же так безумно важно, он такой потерянный, такой одинокий без своего юркого колокольчика, но он ее найдет, пусть знает это, пусть помнит об этом, потому что ему нужно ее найти, ему нужно быть с ней, ее нельзя оставлять одну, - а я всегда буду тебя ждать, Старрк, потому что у тебя всегда есть стая. Тебе нужно время. Тебе нужна свобода. Найди Лилинетт и поживи с ней. Я тебя дождусь, - потому что он всегда держал себя, всегда был покорным, всегда держался для других, а он заслуживает большего, пусть его лапы пробегутся по траве, по гальке, песок однообразен и скучен, мертвый и блеклый. Старрку и Лилл нужно жить - если у них есть возможность, им это понадобится. Она тихо поглаживает его ладони большими пальцами, будто успокаивает, говорит тихо, словно рассказывает страшную тайну. У нее нет права на свободу - не теперь. Пусть те, кто этого заслуживает, будут счастливы. Тия выдержит. Тия сильная. Не самая, но достаточно, чтобы выдержать, чтобы помочь всем и каждому - снова жертвует, снова собой, снова ради других, снова ничего для себя, потому что ее Яхве отравил, до сих пор душил своими пальцами - от них, казалось, трещал костяной воротник вместе с позвонками. Держал ее на поводке в этом забытом солнцем месте. Но это ничего - в других местах оно есть. И Старрку нужно там побывать. Потому что его духовная сила безумно солнечная - хотя не желтая. Голубая, как чистейшие океанские волны на белых берегах.

У нее нет и не было нужды в нарушении личного пространства. Она позволяла себя трогать своим фрасьонам, но предпочитала общение или на словах, или на реяцу, или так, как разговаривала с вайзардами и маленьким капитаном. Как говорила с каждым квинси. Сталью к стали. Сталью к кости. Но Койот ее обнимает - и этого поддерживающего жеста достаточно, чтобы ощутить, что, оказывается, Тия устала. Что на плечах у нее невыносимо много. Что она хотела чего-то такого - чтобы кто-то это просто принял, просто понял, просто помог дышать. Чтобы побыл для нее атомный ледоколом - или что там сейчас у людей в чести? Халлибел вжимается носом - твердым и холодным воротником кости - в чужую шею. Бережно, чутко. Так в стаях закрывают своим собратьям шею, чтобы в нее не вцепились. Волки всегда начинают грызть друг друга с шей. Скользит ладонями по чужой пояснице в ответ рефлекторно, как ребенок, который обнимает за шею, стоит его только взять на руки. Ей нужна короткая передышка - потом она, разумеется, снова нырнет в дела, снова будет отдавать распоряжения и заботиться только о других, снова будет развивать бросковую скорость всякий раз, когда заметит на горизонте угрозу. Сейчас просто переводит дыхание. Сейчас не за себя позволяет хвататься всем и каждому, а сама тихо отдыхает и тихо греется. Тихо ладонями ведет по спине - успокаивающе, умиротворяюще. Как бы заверяя, что не обидит, что все хорошо, что в руках у нее нет ножа, нет на пальцах когтей.

Он пахнет бегом, одиночеством. Он беспокойный - что пес в мыле. Он все бежит и бежит. Все не там ищет, все не то делает. Халлибел прислушивается к ощущениями. Многое понимает. Многое - все еще нет. Но не говорит. Во многом потому что это нее ее охота. И как помочь она все равно не знает. Должен кто-то другой. Халлибел - ей не судьба. Она может только проводить ночи без сна. Может только пахать до утра. Хорошо, что в Уэко Мундо нет утра. Хорошо, что арранкарам не надо спать. Примера пахнет генсеем - от этого никак. Даже если туда сбежали все те, кого называли "сильными". От этого не печально и не одиноко. У них у всех на это было право. Она просто оставляет им место, куда можно будет вернуться. Апаччи тихо шипит, что Шестой поступил как крыса - и ему вообще нельзя позволять возвращаться. Третья прерывает такие разговоры движением ладони. Шестой поступил так, как считал нужным. Халлибел ему не мать, не сестра и не госпожа. Нечего делить меж равными. Он мог делать все, что ему вздумается. Койот тоже. Если это не угрожает тем, кто вверил свои жизни Третьей. В противном случае она увидит угрозу - и разовьет бросковую скорость.

Она ощущает чужое духовное давление - и доверяет ему. Самому ощущению - такому правильному, такому заботящемуся. У Старрка горячая реяцу, но она не обжигает, она согревает. Тия просто надеется, что он не выпачкается, не заразится. Если станет легче, хотя бы чуточку, хотя бы немного, будет славно. Что ему не будет из-за нее плохо, потому что ему и так плохо, он и так много потерял - и ради кого? Из-за кого? Из-за того, кто взял на себя слишком много, кто пользовался ими, кто играл на их слабостях, на их пустой и печальной нужде в чем-то. Теперь этот кто-то в тюрьме, как ему и положено. Только Лилинетт это не вернет. Ее может вернуть только сам Примера - пусть и бывший Примера. Теперь нет ни Айзена, ни его армии арранкаров, ни его "дорогой Эспады". От дорогой Эспады остались единицы. Хотя не сказать, что их и до войны с шинигами было прямо так уж много.  От ветра и теплой волчьей шерсти тихо теплеет. Черные змеи только залегают на дно, лезут под щупальца кракенов, мимикрируют, скрываются. Тибурон кровожадно поводит носом - в освобождающейся воде ему все больше места для поигрывания плавниками. Тибурон после войны знает вкус крови живых. Тибурон после войны голоден и жесток, скалит пасть и хочет больше. Тибурон знает новую сторону жертвы. И Тия этого не сказать, что стесняется или стыдится, нет, это же ее часть, это всегда в ней было. В ней не было черных змей. Теперь есть. В ее окружении есть только анаконда, а не королевская кобра. Сун-Сун не умеет пожирать ядовитых змей. А Халлибел вроде готова все еще гореть, согревать своим сердцем других, вырывать его всякий раз из груди, когда вокруг слишком темно. Да вот только теперь оно со змеями и рытвинами. Каньонами и руинами.

Старрк умудряется дойти к Халлибел по тонкому льду. Но, очевидно, опаздывает. В этом нет его вины. Только вина Яхве. А Койот молодец. Его бы в лоб целовать и успокаивать, но Тия - не из тех, кто может позволить себе подобное. По многим причинам.

Если он запомнит, будет славно. Потому что памятью можно распоряжаться по-разному. Ею можно намеренно забывать. Но Старрк помнит ее имя - и этого, наверное, хватает. Кто-то, значит, его пронес сквозь смерть и обратно. Для кого-то она важная. Это почти трогательно и почти заставляет улыбаться - просто сил на это уже нет. Ни одного поганого внутреннего резерва. Пусть помнит. Ее глаза в темноте становятся ярче. Она понимает, что он не найдет здесь того, что ищет - и уйдет. А потом вернет Лилл - и обязательно поживет для себя. Это хорошо. Ведь Старрк запомнил. Ей хватит, если он иногда будет о ней вспоминать. Тия закрывает глаза, расслабленно замирает - охватывает пространство, бережно укрывая всех тех, кто снаружи, от возможных последствий прихода волчьей стаи, почти скрывает дыхание. Она помнит волчий вой и смех волчонка. Она помнит слишком много. Слишком многих. Она помнит отзвуки грозы. Она помнит падающие звезды - но так плохо, что, кажется, это просто падающий песок на фоне черного и безжизненного неба Уэко Мундо. Она помнит плавающую печаль. Ничего не жаль.

Ацтеки возводили свои города на золоте, верили в пернатых змеев и могучих повелителей зомби, среди них были охотники на луну и огромная летучая мышь-кровопийца. Они вырезали людям сердца и приносили кровь в жертву своим богам. Тибурон вгрызается в золото и пожирает, уничтожает, полный отчаяния и леденящего голода. Халлибел может жертвовать собой. А может принимать жертвоприношения. Кровь тянется за ней, что до изумрудного города дорожка из желтого кирпича. С той лишь разницей, что Тия не Гудвин. Скорее злая колдунья. Разве что без летающих обезьян. Хотя, конечно, когда-то была доброй Ка'ахупахау, когда-то островитяне молились ей, верили в ее защиту. А теперь ее грозный брат, скрывающийся в ножнах за спиной, сражающий Хвост, Кахи'ука, больше не решает дело миром.  И вроде бы бывшей Трес и тепло, и хорошо, но как-то по-нехорошему волнительно. Она не хочет снова возвращаться к тому состоянию, когда могла только крушить все в первобытной хищной ярости. При волках, правда, Тибурон затихает, только скалится, размеренно наворачивая круги острым гребнем в образовавшейся лунке. Но Старрку можно позволить попробовать выжечь. Если он хочет. У него есть право на все, что не угрожает более слабым - тем, кого госпожа Бестий защищает. Все остальное можно.

Отредактировано Tier Harribel (2019-01-07 23:41:29)

Бестии войну с шинигами едва пережили. Но пережили. Выжили. Гордо держались рядом с Халлибел, когда дескорерр вывел их обратно в пустыню. Они сказали ей о том, что больше никого нет, только она. Последняя из четырех сильнейших. У нее не было ни смертельной мощи Примеры, ни власти над временем Второго, ни смирения Четвертого. Она не умела смиряться ни с поражением, ни с чужой силой, стискивала зубы и вскидывала голову. Пока она еще может двигаться, пока ее пустота ее не поглотит, пока она может грызть, она не смирится. У волка, говорят, даже отрубленная голова кусается. С акулами, кажется, такая же история. Она владела только своим временем - и всегда спускала его на других, растрачивая и себя, и его - никакой власти, только управление. Ее сила спокойная, размеренная, она не уничтожает, она бережет и закрывает. Однако же - последняя из всех четверых. Поэтому ее слово становится законом - нет тех, кто оспорит ее права и намерения. Поэтому с ней пустыня затихает - потому что их мир мертв, он должен быть тихим и безмолвным. Без глупой грызни за власть и подковерных интриг. Она подарит другим все то, чем не владеет. Силу, время, смирение. Спокойствие пустыни и ее размеренный шорох. Ровный гул. Бестии держатся за ее спиной и помогают - по мере возможностей. Но они - тоже ее подопечные. Для них она тоже все оставляет и все отдает. "И пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность".

Тибурон бахвалисто скалит пасть, довольно плавает, царствует в море, движется в воде, скрывается плавником на кромке, трется носом о ладони, о теплый мех. Тибурон не умеет благодарить, в нем все то, чего нет в Халлибел. В нем напор, в нем гордость, в нем королевское величие, в нем жажда крови и возможность лить ее реками, в нем все хищное, все эмоциональное, все агрессивное, все доминирующее и подавляющее. Все то, что когда-то, давным-давно, ее составляло, а после было убрано за ненадобностью. Мажет смертельно острой чешуей по ногам, наворачивает круги. Радуется. Помнит ветер, любит то, как от него волнуется море. Чужая реяцу заворачивается как-то совершенно по-особенному, как-то совершенно правильно, совершенно к месту. Так и было нужно. Раньше так и было. Когда-то, когда в пустыне были другие законы, когда в пустыне было все совсем иначе. Когда волк мерно дремал, разглядывая мир и краски чужими глазами, когда Бестии привыкали к его наличию в своих жизнях, когда ей было тихо, спокойно и совсем легко, если сравнить с тем, как сейчас. От чужого тепла легче, проще, от него черное становится проще, как кракен, которому обрубили пару щупалец - и он с визгом залегает на дно и прячется. За ним с воем погружаются сирены и ламии, шипят и скалятся, солнце их слепит, а ветер иссушивает привычную только к морю кожу. Халлибел только поглаживает чужую спину - умиротворяюще, успокаивающе, убирая тревоги и смахивая беспокойство. За нее не нужно тревожиться. За нее не нужно беспокоиться. Она же сказала свое привычное и аккуратное "не волнуйся". Это ее работа - волноваться и беспокоиться. А ему нужно найти Лилл и пожить для себя, пожить счастливым. Даже если у них право на жизнь даже не отнято - не выдано.

Она может не отвечать. Так всегда было заведено: Старрк мог не отвечать на ее вопросы, но почему-то всегда отвечал, а Халлибел отвечала взаимностью и честно держала перед ним ответ. Не потому что была обязана, не потому что он имел право спрашивать как сильнейший, просто потому что заслужил, просто потому что ему можно знать. Он никому не скажет. Он просто поймет и примет. Он уже помогает. Он большой молодец. Иногда немного помощи - это неплохо. Это приятно. Даже самую капельку легче становится. И дышать, и держать мир на плечах. От чужих губ на лбу как-то совсем спокойно и размеренно. Многовековой тактильный голод как-то сходит на нет и затихает. Такие касания - это хорошо. Когда они допустимы. Когда можно. Императору было нельзя. Поэтому от его рук оставалось только плохое. С Первым иначе. С Первым просто и совсем невесомо - и где-то на коже остаются отголоски солнца. Теплого, но самой Третьей безбожно позабытого. Потому что в бесконечной пустыне мертвецов есть только фальшивая луна и ни одной звезды. Их блеск как-то забывается.

- Я была в плену у Яхве. Это все его. Когда он пришел в Уэко, кто-то должен был защищать слабых,- Халлибел не говорит, что остальные струсили или сбежали, что она осталась одна, что кто-то должен был защищать оставшихся, защищать слабых, что она практически умерла там, прямо на месте, что это было уже второе "практически умерла" на ее памяти, что ей было безумно больно, но ни момента не страшно, что она оголодала без родной любому арранкару мертвой реяцу, она не говорит, об этом вместо нее говорит ее духовная сила, вздрагивает, перекатывается, дрожит, идет волнами, волнами озлобленными, недовольными, чернеющими, обмывает стены, набрасывается на них в шумном беге, только на бреге не оказываются тридцать три богатыря, все мертвы на дне морском, с ними дядька Черномор, - я была у него. Какое-то время. Он меня трогал. Его касание лечит живых, Старрк, - Тия тихо пожимает плечами и укладывает голову на чужое плечо, сжимает чуть крепче в ответ, она со своей болью примирилась, она вообще со всем и вся касательно себя быстро примиряется, ей ничего не будет, если ей будет немного больно, ей ничего не будет, пока живы те, ради кого нужно терпеть и собой жертвовать, жертва ведь окажется не напрасной, она кому-то поможет, что-то сделает правильно, потерялась когда-то давным-давно в море, пропала в нем, до сих пор из него не выплыла, но теперь горящая империя будет восстановлена, потому что теперь в ее силах ее отстроить, потому что ее не нужно лечить, мертвых хоронят, а не лечат, - а я не живая, - потому что в этом суть пустых, им не нужны боги, потому что звери не верят в богов, их кормят их ноги, их лечит их организм, они зализывают раны и восстают в своем могуществе. Поэтому Яхве проиграл. Поэтому теперь в море больше крови и больше льда, больше боли - но один из них мертв окончательно, а другая восстанавливает свои руины, возводит чужие, поднимает падших, что валькирия на поле боя. Спасает и бережет. Без богов.

Отредактировано Tier Harribel (2018-12-05 23:50:47)

Десятый из них из всех был полубогом - ему нужно было доказывать силу, нужно было напоминать им, слепым и глухим олимпийцам, что он с ними одной крови. Новено - клубящаяся в Тартаре темнота и вязкий Стикс, каждая заблудшая душа и Харон, чьи глаза - две монеты на лице мертвеца. Октава - отец и мать хтоническим тварям, его дети рождаются из крови и яда, ужасают и заставляют смертных покрываться липким и жгучим страхом. Шестой - неизменный бог войны, кровь кипит в его жилах не праведным гневом, а первобытной яростью и нескончаемой кровожадностью. Четвертый с Персефоной утратил и гранат, и цвета, покрылся печалью. Старик Второй жрал своих же детей - и был сражен. Из Эспады плохая аллюзия на греческий эпос, но думать такими категориями отчего-то так же легко, как утверждать, что оливковое масло приятно ощущать на коже. И что оно красиво отражает свет. Полубог мертв, Стикс высох, Кронос поплатился за свои грехи, Ехидна, Арес и Аид где-то среди живых. Тия только размеренно ищет новый смысл. Пустые имеют свойство появляться вновь. Арранкары - санитары пустыни. Сокращают популяцию безмозглых достаточно, чтобы слегка упростить жизнь шинигами. Даже если об этом никто не просит. Они находят себе занятие - и просто познают мир вокруг. У Халлибел нет соперников в праве на власть - всех все устраивает. Она закрывает глаза на многое - ровно до тех пор, пока действия или последствия не угрожают всем остальным. Поэтому она позволяет трем своим коллегам шататься без дела - и заниматься самими собой. Ровно до того момента, пока это не опасно для других, Тию все устравает. Когда ее что-то не устраивает, она немедленно разбирается. Но Старрк - Старрк пахнет ими. Шестым, Четвертым и Восьмым. Немного, едва уловимо. Что-то неплохое они таки сделали.

Халлибел помнит горящий город, шум прибоя внизу, помнит пылающий порт и крики. Помнит пылающее здание - оно важное. Оно с мозаиками на полу и огромными статуями величественных и глухих к мольбам. Халлибел все равно молилась. Она помнит стройные пения хора. В здании с мозаиками - и в порту. Моряцкие песни как-то совершенно необыкновенно живо вплетаются в молебны. Халлибел все равно молилась - и все равно услышана не была. Сама стала величественной и глухой. Халлибел помнит тяжелый и липкий голод до реяцу. Халлибел помнит, что ослепла, оглохла. Что могла чувствовать только одно - чужую духовную силу. Она помнит, что путь к выходу она буквально прогрызала. Что вся та реяцу Яхве, которую она на каком-то акульем голодном рефлексе начала поглощать с каждым касанием все больше и жаднее, пробудила все то, что должно было спать - огромным мегалодоном скользящее, голодное и злое. Халлибел помнит, как оно впервые толкнулось в ней. Как впервые надавило на зубы. Как впервые дало попробовать кровь на вкус. Как вело - шло - на одном лишь ощущении реяцу. Как они выгрызали все досуха, оставляли только кровь и морскую соль. Яхве их не достанет. Яхве их не догонит. Яхве их не тронет. А если тронет - они готовы к войне. В решающем бою продадут свою жизнь подороже. Они не хотят в клетку снова. Запах реяцу квинси вызывает в ней звериный отклик - голодная и тупая жажда пожирать. Подавляющая сила и мощь, кричащая с девятым валом "беги". Халлибел смотрит на покрытые кровью стены ставки детей Императора в Уэко Мундо - так, как на горящий город с храмом, портом и оливковой рощей смотрели боги. Безучастно. Безэмоционально. Глухо и слепо. Она пережила Яхве. Пережила его шавок. Все вынесла - и чужое черное в своем море тоже перенесет. Даст всем своим противникам наблюдать за тем, как умирают царицы.

То, что мертво, умереть не может,
но восстаёт вновь, сильнее и крепче, чем прежде.

Представлять Старрка одиноким вновь до такой степени больно, что отчаянно. Представлять его одиноким, ослабшим и забывшим посреди огромной пустынидо такой степени больно, что обидно. Пустыня и одиночество - две неизменных переменных в уравнении жизни Уэко Мундо. У всех за иксом и игреком скрываются разные значения. Уравнение всегда равно нулю, к слову. Наверное, потому что это и не жизнь вовсе. Так, очень изобретательная инсталляция. Халлибел могла бы сказать, что ей жаль. Что она не нашла его вовремя, что не помогла ему сразу, что не знала - могла же узнать. Но тогда было слишком много проблем - и никаких знаний о том, что мертвецы возвращаются. А заботиться нужно было об условно живых.

- Война кончилась. Надо просто зализать раны, - Тия отстраняется первой, чтобы покачать головой, когда говоришь о чем-то таком, лучше смотреть в глаза, убеждать других всегда нужно именно так, глаза в глаза и с полной уверенностью в правоте, - все хорошо.

Халлибел успокаивает в ответ, тихо шуршит-шепчет прибоем. Она передохнула, ей легче - нет, правда. Куда легче, чем было. Даже если все еще больно - с болью она уже свыклась, это даже не отвлекает. После такой передышки будет еще проще. Волк же... наверняка тоже долго отдыхать не будет. Даже если она отстранилась - все равно рядом, конечно. Он может передохнуть - столько, сколько потребуется. Тия не посмеет утащить его на дно, удержит на волнах до тех пор, пока он не решит продолжить бег. Когда он продолжит, она так же спокойно и понятливо не посмеет его остановить. Что-то бойкое и любопытное где-то рядом, совершенно сонное и запрятанное, что волчонок в сугробе. Волчата, правда, не впадают в спячку. Но это же совершенно особенный.

- Я дам тебе добрый совет, - Волк, хочет сказать Халлибел, но выдыхает, - Старрк, - смотрит внимательно, показывает, что это важно, что это нужно запомнить, - прекрати бегать. Лилл не где-то там. Я это чувствую так же явно, как вижу тебя. Найди тех, кто тебе поможет, Старрк, потому что я не смогу. Ты и сам понимаешь. Найди их - и попроси помочь отыскать Лилл. Не отказывайся от помощи, Старрк. Ты не один - и быть один не должен, - и это абсолютно честное и доброе напутствие, пожелание, разве что не молитва. Даже если Халлибел навсегда в них разочаровалась, даже если убедилась, что боги не прислушиваются. Волк - он не бог. Арранкары - что угодно, но не боги. Так, посредственно переданный белыми хакама по черному небу пустыни символизм эллинской эпохи. Возможно, именно эта посредственность сохранила им слух. Даже если довольно ограниченный. Даже если они не всегда слушают. Точно слышат.

Отредактировано Tier Harribel (2019-01-08 02:50:54)

Если бы вдруг не было возможности воплощать жертвенность, Халлибел воплотила бы смирение. Он со многими вещами смирялась. Не со всеми, конечно, но со своей болью, например, смирилась. Ей совершенно не страшно - Халлибел умеет смиряться и принимать. Ты можешь быть агрессивным и крикливым котом, можешь быть прячущим взглядом фрассьоном с неудобными вопросами. Халлибел просто принимает - таким, какой есть, а не таким, каким хочешь казаться. Тия принюхивается, приглядывается, нарезает вокруг круги, разрезая спинным плавником кромку воды - и принимает. Со щитом или на щите, счастливым или отчаявшимся - каким придешь, таким и примут. У нее какая-то чудовищная способность понимать. Иногда даже лучше, чем себя понимают другие. И своих чудовищ она тоже принимает. Смиряется. Тихо проводит по шрамам пальцами изредка - напоминает, что вот здесь они живут. Спрятаны, но не заперты. Забились, но скребутся. Скалятся, темнеют, рычат - им нравится. Но ветер такой приятный, такой ласковый, такой свой. Отпускать его немного обидно и грустно, но необходимо. Потому что Старрку нужна свобода - как всякому зверю. Он слишком долго пробыл на цепи, как бы не стал домашним. Пусть возвращается к свободной жизни. Ему можно.

Наверное, Халлибел - очень неправильный арранкар. Наверное, ее натура была не хищной - вернее, хищной, но не в первую очередь. Никто и никогда не сомневался: Трес умеет быть суровой и жестокой, умеет обрушиваться идеальным штормом на врага, в ней до сих пор оставались отголоски чужого ветра, до сегодняшнего дня задремавшие, ослабшие, затухшие, но сейчас воспрявшие с новой силой. Она может переворачивать тяжелые флагманские корабли и хоронить их на дне - среди черных-черных чудовищ и флюоресцентных водорослей-кровопийц. Она может утаскивать на дно и вздергивать не реях, может быть неумолимой и жестокой, коварной и обманчиво спокойной за пару секунд до воронки. Опытные моряки обычно обходят такие моря стороной - или плывут максимально осторожно, не напороться бы на рифы, ни разбиться бы об скалы, не попасть бы в руки сиренам. Такова была ее натура - но Тия никогда не была кракеном. Она никогда не прогрызала себе путь к сознанию среди десятков таких же. Она подчинила их своей первородной и неизменной власти, она не карабкалась на троны, которые занимала - она до них снисходила. Как в тех старых-старых легендах, где власть царская - непременно власть свыше, а ее обладатели восходят кровью к создателям и созидателям. Халлибел, наверное, очень неправильный арранкар - потому что в ней и правда есть жилка создателя и созидателя, а не только бестолковой твари с мотивацией из разряда "круши и ломай". Халлибел задает правильные вопросы - ей всегда важна причина. Потому что она может сделать нужно там, где это необходимо. Потому что она сама может выбрать место и время. Ей нужна только причина. Халлибел - та, кто никогда не мотивирует фразой из разряда  "потому что я так сказала". Халлибел, в сущности, неплохая - только вот очень неправильная.

Например, из-за Яхве ее духовная сила движется. Как будто кровь перекачивается, как будто течение курсирует по океану - несет медуз, рыбешек и огромных черепах. Там, где должно быть сердце, у Халлибел поют огромные киты, бросаясь спинами на водную гладь и взмахивая плавниками. Тия не знает, правильно ли это. Полезно ли это. Это не опасно - потому что она держит себя в руках. Об остальном спросить у бывшего Восьмого как-то не выходит. Потому что то его нет, то у Халли дела.

Халлибел надолго запоминает то, что осталось от татуировки Примеры Эспады. Халлибел и сама свою содрала - вернее, аккуратно сняла Тибуроном кожу. Тибурон - он же часть ее. Самая тяжелая, самая грозная, освобожденный от уз ножен, он символизирует предупреждение, он очерчивает грань, за которой - объявление тотальной войны без права поднять белый флаг. Тибурон - это голод, жестокость и хищность, это разверзнутая смертельно опасная пасть и обещание скорой расплаты. Он срезает несчастную тройку - и становится легче дышать. Потому что Халлибел... свободна от оков. Старрк, видимо, тоже. Это желание было каким-то бессознательным и рефлекторным. Тия просто не простила Айзена - и не собиралась жить по его указке. Лас Ночес потерпел некоторые изменения - спасибо, конечно, Яхве. Один отвратительный маньяк-социопат разрушил то, что однажды возвел другой. Просто круговорот уродов в природе. Прибирать дерьмо за ними, конечно, окружающим. Потрясающая перспектива.

Море раздраженно идет волнами и тихо ворчит прибоем.

Халлибел может и не снимать перчатки, чтобы чувствовать. Старрка достаточно чувствовать - его много и сильно. До усмиряющего оглаживания чужого лба фалангами указательного и среднего пальцев, до тихого очерчивания скул. Халлибел гладит не для того, чтобы запомнить, она до такой степени хорошо помнит реяцу Старрка, что, кажется, знает его всего и наизусть, она гладит, чтобы поддержать и усмирить. Всех его внутренних чудовищ - у каждого такие есть. Халлибел своих просто не приручает - она держит их на поводке. Глаза у Койота теперь куда более осознанные, словно потер их после долгого сна - и наконец-то проснулся от холодной воды в лицо. Самое странное, конечно, не это, а то, что Т А К на Халлибел смотрели редко. С уважением - да. Со страхом - бывало. С благодарностью - тоже бывало. Но Старрк - это что-то совсем иное, что-то, от чего в груди щемит. Потому что Тия сделала самую малость - дала передышку и направила. Сделала то, что делает лед с волчьей упряжкой. Скорректировала курс.

Поворот чужой головы отдается тем механическим "маршрут построен", которое так любит пародировать Сун-Сун.

К двери Тия идет спокойно и с тихим "Идем", интонационно до того похожим на то, которое сказала однажды ему же, что испытывает легкое чувство дежавю. Она все еще ведет Старрка не "куда", а "зачем". Чтобы проводить. Чтобы точно не сбился с пути - не там, где она еще может его поддержать и не уронить, где еще может быть его спасательным кругом. Прыгает с парапета в сонидо с той же легкостью - как будто и не было вовсе Зимней Войны. Как будто совсем не испортил морского дна Яхве. Как будто все все еще хорошо. Халлибел слабо пожимает плечами. Хорошо тогда было. Не факт, что не будет сейчас. Сейчас будет иначе. Но не обязательно хуже. Ветер такой одинокий, что непременно должен найти своей маленькое перекати-поле. Море так изрезано впадинами, что у ног изгибаются хаулиоды . Завязываются на шее петлей. Халлибел провожает волка на охоту. Не первую, не последнюю - но точно на самую важную.

Говорят, у воды есть память. Тия - не вода, а кровь и сталь, пусть и точно  п о м н и т.

Тия старательно удерживает волны за загривки - но море все равно поднимается от щиколоток к икрам и греет кожу. Там, где мелко, море прогрето ветром и солнцем. Приятное и радостное. Чем глубже, тем страшнее. А ломать Старрка нельзя. Ему и так сложно, ему и так непросто. Как Халлибел может на него все это обрушить? Оно тяжелое, а он не в себе, осколки былого, отголосок эпохи. Той эпохи, которая закончилась - с шинигами-предателем во главе и вечной грызней со Вторым. Отголосок того, чему Тия не даст вернуться. Костьми ляжет, но не, черт побери, даст. Поэтому делает то, что раньше он делал для нее - удерживает себя. Чтобы не раздавить. В Халлибел прибавилось того, что может раскрошить и убить, Яхве ее поменял. Незаметно, потому что терраформировал дно - образовал новые котлы и рытвины, впадины глубже любых на Земле, заселил невиданными чудовищами. Поразил скверной, от которой по воде волны и грязь, липкая патока вскрытых нефтяных залежей, радиоактивных нарывов. Сделал совершеннее там, где она никогда не искала совершенства - Тия не хочет убивать, не хочет уничтожать, не хочет давить и разрушать. Растерянно поливает соленой водой мертвый песок - надеется увидеть ростки. Вместо этого только больше обнажает идущие из самого леса Меносов осколки кристальных растений. Пусть и красивых, но мертвых. По ним не менее растерянно стекает черная пленка и искрящаяся радиация. Никакой жизни Халлибел породить не может. Может только уничтожать и смотреть на то, что изменить нельзя. Только уничтожить. В ней для арранкара слишком много тяги к созданию жизни - она хочет быть архитектором, созидателем, создателем. Реальность припечатывает разочарованием, Халлибел может спасти только ценой жизни - своей. Может только принимать жертвы и делать их. Это единственное, чем она может сохранить - хотя бы сохранить - кого-то или что-то. Яхве сделал из нее то, что нужно было столпу его Империи. Оружие. Идеального убийцу, питающегося плотью и чужой болью, хрипящего тихо - и орошающего сад камней в надежде на росток не водой, а кровью. Не каплей в океане горя и слез. Опустошающим и неумолимым морем. Это море не ласкает опасные навершия рифов, крушащих корабли только тогда, когда они на них напарываются. Это море пожирает и уничтожает. Вечный шторм, в оке которого Тия будет всегда одна. Потому что кровь - не водица. Через нее не пробиться. Она помнит холод вокруг, когда пробивалась к выходу - как те акулы в человеческих океанариумах, которые бьются о стекло, чтобы попасть на свободу. Она тоже хотела. Тибурон принял новый облик - и впервые был таким. Они никогда не испытывали такой голод. Они никогда так не хотели крови. На трезубце кровь серебрится. Предрекает скорый закат. Предрекает то, что в скором времени солнце для детей Яхве восходить перестанет. Тия - не Фата Моргана над морем, а грозный Летучий Голландец. Не сказочный мираж, а дурное предзнаменование.

Говорят, у воды есть память. Тия - не вода, но обрушивается с силой большей, чем Ниагарский Водопад.

Тибурон ложится в руку легко, трется о ладонь, ласкается острыми клыками сквозь перчатки сразу по коже, по костям. Они - как две акулы. Мать и дитя. Регулярно жрут один другого. С готовностью меняются местами. С самой последней битвы с квинси Тибурон не покидал ножен. Не поедал свою мать. Не умирал в ее пасти. Он ложится в руку легко и не понимает, на кого вести охоту теперь. Старрк пахнет своим, акулы ведь социальны. Старрка нельзя есть. Даже если Тибурон уже распробовал кровь - людоед и каннибал с рождения. Он не дышал с последней битвы, потому что Халлибел впервые не может себя принять и с собой примириться. С тем, чем они стали. Не знает, были ли такими всегда. Озверевшими. Хищными. Покоряющими и подавляющими. Упоительно сильными и приводящими в ужас. Прагматичность говорит, что это нормально. Что это, что они - это лишь оружие. Эволюция сделала их такими. Они - оружие. Им решать, кого миловать, а кого жрать. Просто Третья в этом состоянии боится, что что-то может не решить. Этот страх держит ее на поводке - строгом и с шипами. Но Койот сильный - даже если еще не полностью в себе. Она же не покажет всего, правильно? Она не высвободит все. Не обнажит ту жажду крови, которую разбудили, то акулье безумие, которое Яхве нащупал - и с извращенной радостью Франкенштейна вытащил на самую видную часть своего монстра. Тибурон ложится в руку легко, смотрит лезвием вниз - словно говорит о том, что являет собой милосердие. Потому что смотрит вниз. Кротко и скромно, тихо и смиренно. Трезубец же - это отпечаталось на обратной стороне век - смотрит всегда вверх, являет собой неотвратимое возмездие. Две поганые крайности одной отвратительной сущности. Вода взвивается вокруг легко, непринужденно, так, словно делает это часто. Расходится в шумном беге - в последний раз такой Первый видел ее над фальшивой Каракурой. Утекло много воды - шутка дурацкая, но справедливая. Ее левый спинной плавник прочерчен черными полосами - едва восстановился. Повреждения правого сапога не так заметны, но Халлибел их еще ощущает. Печальные последствия. Фантомные боли, не покидающие никогда.

Но это все ничего, наверное. Волк должен идти, все же. Моря никогда и никуда не уходят. Ни опустевшие лунные, ни плодовитые земные. Ни мертвые в Уэко. У всех морей одна незавидная оседлая судьба. Лезвие Тибурона вгрызается в песок с глухим шуршанием. Потому что Третья здесь не как недоношенный ребенок чужой войны. Говорят, у воды есть память. Тия - не вода, поэтому свою память передает Старрку. Так, как может - с проникающей куда-то в самую реяцу водой и тихим касанием губ куда-то в висок. Успокаивающим и закрепляющим. Потому что уроки из разговоров нужно выносить. Даже если память не слушается - трудно запомнить, что и куда, когда в головоломке больше тысячи кусочков. Халлибел просто помогает запомнить основные моменты и не растерять. Провожать своих она привыкла в последний путь - так что радует, что это Волк. И что он просто идет туда, где она не услышит его шагов. Но не в последнюю дорогу. Он справится, поэтому все хорошо.

Тия - не вода, но дождется.

Отредактировано Tier Harribel (2019-01-27 03:11:00)