[indent] В Бергене все пошло немного не так, как планировал Геллерт. Сначала предательство Брайтуотера, потом ранение Розье, в последствии едва не сорванная операция, лишние жертвы, эмоции и огромный знак вопроса в том, что будет с его отношения с Виндой. Все это отражалось на настроении и без того не самого спокойного по натуре Гриндельвальда. Чтобы его разозлись в принципе немного нужно, Геллерт славится импульсивностью, хорошо скрываемой, но явной для тех, кто стоял к нему близко. Впрочем, сейчас лучше вообще никому не стоять близко. Гриндельвальд устраивал разбор полетов, потому доставалось всем. Устраивал он его самостоятельно, но потом внезапно приблизил к себе Рауля, решив Розье пока не трогать. Неизвестно, чтобы не сорваться самому, или чтобы не усугубить и без того надорванные отношния.

[indent] И, кажется, Альбус не делал эту неделю проще.

[indent] Геллерт отдавал приказы холодно и четко: кому-то предстоит ехать в Новергию обратно; у них стоит новая цель в виде Румынии; кто-то должен умереть; все, связанные близко с Брайтуотером проверенны и при необходимости [а она несомненно существует] быть уничтожены; статус Розье остается пока в подвешенном состоянии все это замечают, как и сама Розье. Но, Гриндельвальда зацикленного на собственной паранойе это мало волновало, как и то, сколько еще трупов появится на его дороге — он их просто переступит с прежним безразличием. Еще нужно дожать Аврорат Норвегии, они слишком много о себе возомнили, Геллерт не любит обманов, он не собирается это пропускать. Не сейчас, когда в Европе вновь пробежал шум на тему новых удивительных заголовков врагов, из разряда, что он наносит новый удар по бедному Бергену, до обозначения жертв среди населения и авроров. Человеческие жертвы были [в основном] магглами, но там же находился скрытый министерский штаб — Геллерт просто ударил по важной точке. Пусть получилось не так четко и изящно, но все равно получилось.

[indent] Собрание покинули все. Кроме Альбуса. Геллерт сидит в кресле за столом, нервно постукивая пальцами по поверхности, ожидая мнения Дамблдора. Тот, наконец-то кое-как допущенный до дел Армии, молчал. Геллерт все еще ищет поводы сомневаться, все еще не знает, насколько сильно стоит пускать Дамблдора в близкие круги, в которые вхожи та же Винда, Филипп, Краффт или вот с недавних пор почти приблизился к этому Эбернети. Геллерт ничем не аргументирует свою позицию в надежде, что Альбус понимает, а тот и не рвется в правление, действуя более изящно, но кое-что остается заметным.

[indent] Альбусу не нравится суть их действий. Он это замечает, видит слишком хорошо, слышит отголоски, которые возвращают к прошлому — к моменту их расставания, когда уже нельзя было отрицать очевидное. И когда Дамблдор начинает говорить, что Гриндельвальд, повинуясь своей злобе, слышит лишь то, что хочет слышать.

[indent] Геллерт вскидывает бровь в вежливом ледяном удивлении, но его лицо приобретает странные черты, будто застывает. Плохой признак, на самом деле плохой. Гриндельвальд возводит в абсолют все недоговоренные сомнения обиды, помнит, что именно с таких сомнений начинается предательство. То самое, которое Дамблдор уже однажды совершил. Такое же, которое там вздумал себе Кролл, а реализовал Брайтуотер. Геллерт не любит, когда кто-то портит ему планы.

[indent] — Что, Альбус, мы вновь говорим о вере в светлый и прекрасный мир, которым будем повелевать с помощью доброго слова и понимания? Ну же, дорогой, давай, продолжай. — он откидывается на спинку кресла, скрестив руки в замок, упираясь цепким взглядом в собеседника. На лице застыла какая-то мрачная торжественность, словно немец только и дожидался этой минуты. — Что ты знаешь о бойне, Дамблдор? Что ты знаешь о травле, которая устроена самыми несправедливо убиенными в мире правительствами? Не о наручниках и грозном слове, а тюрьмах, пытках и казнях, об убитых и доведенных до безумия родственниках, которых принуждали сдавать свои семьи за то, что они следовали за мной. Или ты думаешь, что магглы, — он буквально выплюнул это слово с таким прорвавшимся презрением, — будут жить с нами в мире и послушании, смиренно принимая свою участь второго сорта? Сами залезут в могилы по моему приказу.— черты точенного аристократичного лица исказились плохо сдерживаемой яростью. — Все, в отличии от тебя, знают ради чего собрались здесь.

[indent] Геллерт выдыхает, кажется, от возникшего напряжения просто вжимаясь в кресло, словно та пружина — зверь, готовый сорваться с цепи в одно мгновение. Гриндельвальд с горечью осознавал, что затея была слишком плоха — он позволил себе вновь проявиться застарелым чувствам, которые в итоге все равно обернутся катастрофой. Просто потому что что-то между ними тогда неуловимо сломалось, создало пропасть, которую не восполнить. Так считал Геллерт с завидным упорством, прекрасно узнавая эти интонации и слова, слабые попытки завуалировать простую и неприглядную истину — ты монстр, Геллерт.

[indent] Гриндельвальд здраво надеялся, что Альбус поймет, примет, но сейчас не до конца понимал — он здесь ради чего? Зачем это изображение помощи, когда ты даже не веришь ни в методы, ни в реальную идею? Геллерт не признавал сомнений в своей  идеологии — его фанатичность вывода в константу лишь один вариант мировоззрения.

[indent] — Многие погибли потому что мы оказались преданы. Ты знаешь, что такое предательство, Альбус? Человек, которому я доверил свои идеи и планы воткнул кинжал в Винду, хотя до того  называл ее сестрой. Пришедшие авроры не пытались нас арестовать — они били на убой, и далеко не впервые. Может, тебе пора выкинуть Ежедневный Пророк и понять, наконец-то, где ты находишься? — последний вопрос был больше похож на рычание, кажется, вокруг даже воздух накалился вслед за проявляющейся яростью революционера. Ах, нет — преступника, террориста и убийцу, портящего светлые и прекрасные идеи юности.

[indent] В последнее время некоторые решили, что могут диктовать ему свое драгоценное мнение и попрекать его. Геллерт даже удивляется, вскидывая светлую бровь, кажется, от подступившего лютого гнева и раздражения даже затаив дыхание. Не хотелось скрываться, очень не хотелось — он ведь обещал себе, он убеждал себя. Ради общего блага, Геллерт — ради ваших странных отношений, в конце концов. Удивительно, как Дамблдор то ли игнорирует состояние Геллерта, то ли не чувствует, он и сам не выглядит сильно спокойным. Складывается такое стойкое чувство, словно ... немец сам немного не понимает, чего от него хотят. Доверия, чувства, власти — что конкретно?

[indent] — Вот именно, Альбус. — выдыхает он, буквально выплевывает эти слова, нарушая собственное яростное молчание. Пока смотрит на Дамблдора не мигая, будто в любой момент готов на него броситься. Нужно быть спокойнее  и разумнее, ведь предполагал, что так и будет. С британцем никогда не было легко, ни разу. — Я теперь должен очень тщательно выбирать себе окружение. Потому что ставить в первый круг человека, который уже однажды меня предал, довольно безрассудно, не находишь? Эти хотя бы удивляют.

[indent] Он сам не верит в то, что говорит это. Выражает этот затаенный страх так легко и просто, словно он давно застрял на языке. Дамблдор — не Кролл или Брайтуоттер, он птица иного полета, гораздо опаснее, можно не обманываться доброжелательными улыбками. Геллерт об этом знает, он не зря его единственного признает равным себе. И сколько бы проклятое сердце не отзывалось на все то, что их связывало, прошлое напоминает совершенно о другом. О человеке, который по мнению Геллерта, оставил его одного, отвернулся от их клятв, желаний, целей, предпочел семью и в итоге не желал просить его за ошибку. Так считал Гриндельвальд тогда, где-то там думает об этом до сих пор. Если поступил так тогда, что помешает уйти сейчас?

[indent] — Что, думаешь я забыл? — его голос отдает оттенком горечи, будто вторя Альбусу. — Как ты смотрел на меня тогда, что ты думал обо мне. Уверен, что тебе было проще видеть во мне монстра, проще отвернуться от наших идей. Забыть. И сейчас ты делаешь точно так же — ищешь повод вновь назвать меня таковым. Я совсем не позиционирую себя, как человека добропорядочного и святого, но знаешь, дорогой, всему есть мера. — немец поднимается, опираясь рукой об стол, пристально смотря на собеседника, будто хотел прожечь его взглядом. — Может, я даю тебе последний шанс, Альбус. Твое незнание в случае твоего малодушия еще не обеспечит тебе комфортную камеру на нижних ярусах замка, в которых ты явно не был. — в которых сидят отборные его враги, те, которым уготована участь стать вечными пленниками Нурменгарда.

[indent] Вместе с высказанными словами уходили эмоции, оставляя после себя непривычную и неприятную пустоту. Геллерт словно в миг вернулся в далекое прошлое, когда ему пришлось спешно покидать Британию, потому что боялся. Опасался не ответственности за смерть девочки, не мести — ему была невыносима мысль, что Дамблдор предпочел упиваться собственной виной и осколками былого вместо того, чтобы пойти с ним. Он тогда сбежал внезапно, но ... он знал, какой выбор сделал. Как говорится, если любишь, отпусти. Геллерт прекрасно понимал, что окончательно введя в круг Дамблдора, он отчасти подпишет ему билет в один конец. Многие другие были бы уже уничтожены на его месте, хотя бы за тон.

[indent] — И со мной в таком тоне не разговаривают, Альбус. — предупредил он холодно, слегка поморщившись, — Ты должен был быть со мной с самого начала. Здесь твое место, но я все еще не уверен в том, что увидев повергнутых немагов, или павшие города, ты будешь все с тем же рвением доказывать, как заботишься обо мне. На сколько в этот раз хватит твоих чувств. Я ничего от тебя не скрываю, ты здесь, со мной ... слушаешь, но не понимаешь. О Норвегии, о новых чистках, о подготовке к выступлению в Румынию. Разве я что-то утаил от тебя, чего не утаил от остальных присутствующих? Хочешь особенного отношения? Мой круг заработал его кровью и заслугами не передо мной, а перед тем делом и идеями, за которое мы сражаемся здесь. Ты же сидишь, слушаешь, и думаешь, что понимаешь ... а я смотрю на это все, и все жду, когда ты не выдержишь и вновь сбежишь с мыслью, что я кровавое чудовище, жаждущие убивать просто ради убийства. — в его голосе нет прежней злости, лишь какое-то странное, гнетущее разочарование. Геллерт считал, что он сам сумеет через все это переступить, но лучше выяснить этот вопрос сейчас, чем потом получить уже самому нож в спину.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-12-17 02:17:55)

зови, зови декабрь, ищи себе зимы,
ищи себе пути, стирай с ладоней соль.

[indent] Они могут спорить об этом до бесконечности  — два обиженных мальчишки, которые друг друга не поняли. Они могут сейчас вновь рассориться из-за того, что до сих пор не могут понять. Главное  — не могут принять. Гриндельвальд прикрывает глаза, продолжая сдерживать бурю эмоций, потому что срываться нельзя. Альбус ведь и правда здесь, он вновь ему верит и готов принимать новую истину. Ту самую, которую террорист и преступник горьким медом вливает в уста других. И все равно мелкие недосказанности нарастают снежным комом. Им обоим было, что друг другу сказать с того злополучного дня, возможно, стоило поговорить об этом гораздо раньше — лет двадцать пять назад. Тогда бы в одной гениальной голове не было бы столько обид и сомнений на тему одного британца.

[indent] — Только не говори, что боишься моей внезапной смерти. — раздраженно бросил, отмахиваясь. — Меня могли убить сотни раз, и если я до сих пор дышу, это что-то да значит. И отнюдь не везение.

[indent] Геллерт был умел и опытен в магическом искусстве — его не победить. Его надменное тщеславие порождено совершенно не пустыми словами и бахвальством. Не зря ни один из его противников так и не смог еще пережить Геллерта, победить его, сломить. Даже в самых сложных ситуациях немец находил способ выкрутиться, обернуть свой проигрыш в победу, сделать выводы и в следующий раз изменить тактику. Он был смерчем, который становился все ужаснее и обширнее, набирал обороты и пока остановить его было некому и нечему. И Геллерт это отлично понимал, мысленно упиваясь собственным могуществом. И не считал. что ему страшен какой-нибудь кирпич в подворотне.

[indent] Прикосновение Альбуса заставляет вздрогнуть, но немец не отстранился. Замер, прислушиваясь к его словам, упрямо хмыкнув в ответ. Геллерт не хотел, чтобы однажды Дамблдор вновь исчез из его жизни; еще больше не хотел, чтобы пришлось принимать кардинальные меры для его удержания. Весь этот разговор в один миг показался Геллерту безумно глупым, как для человека, не ставившего отношения с кем-либо выше расчета. Альбус вновь пробирался глубоко под кожу, заставляя все ощущать совершенно не так, как того бы хотелось немцу. Геллерт не мог взять и в угоду собственной гордыне просто прогнать его, оградиться, исчезнуть — одно прикосновение принесло ему столько внезапного опустошенного покоя, что Гриндельвальд не сразу рискнул заговорить. Не знал, стоит ли вообще об этом упоминать.

[indent] — Я не боялся Азкабана. Нет, мне не хотелось в тюрьму, но боялся я не этого. —  негромко начал он, прерывая свое молчание, —  Когда твой идиот-брат начал свою пламенную речь, я ... разозлился. Признаю, пытать парня Круциатусом было не самой разумной идеей, но ... в тот момент, я подумал, что ты можешь с ним согласиться. О, ты бы знал, как я боялся, что однажды ты послушаешь его —  их всех —  и отвернешься от меня. И мне хотелось заткнуть Аберфорта любой ценой. И когда все случилось так, как случилось, —  погибла девочка, которой он не желал смерти, но и не видел смысла в её жизни, — я понял, что ты все равно не уйдешь со мной, мой гнев и страх сами отвернулся тебя. Тогда я решил, что ты обвинишь меня в её смерти, а значит любые надежды на совместное путешествие не более чем надежды. Плевать я хотел на властей с их тюрьмами, не дал бы себя упрятать все равно. —  лучший способ избежать трудностей побега из тюрьмы, просто не дать себя схватить. Геллерт говорит об этом всем спокойно, далеко не раз воспроизведя в сознании те события и причины их возникновения. Альбус хотя бы не будет считать, что он сбежал из банального страха перед тюрьмой. —  Но, ты не сильно тяготел, а после заимел славу магглозащитника и великого деятеля, будто бы то лето было лишь незначительной помехой на пути твоим амбициям народного героя. Что ты предлагаешь мне думать? С точки зрения происходящего, ты слишком активно меняешь свою позицию, у меня есть право сомневаться. —  сейчас он говорил вообще спокойно, скорее раздумывая над причинами собственной злости. —  Ты можешь обмануть меня, Альбус. У тебя одного этого может получиться. —  он говорит об этом серьезно, потому что Дамблдор единственный, кто способен вовсе быть ему равным в уме и силе. — И решиться на обман чудовища ... в этом есть смысл. Монстра не жаль.

[indent] Геллерт хотел этим разговором вывести мотивы Дамблдора. Ему кажется, что сейчас он способен ясно увидеть ложь и правду в устах и действиях человека, который и правда способен поддать его невероятному обману. Если будет так, то виноват в этом будет исключительно Гриндельвальд. Хотя бы выговорился, уже какая польза.

[indent] — Но, это не значило, что я не хотел твоего возвращения. Не хотел доказать тебе, насколько ты был неправ, защищая их. Сейчас в этом нет надобности, и все равно я не знаю, что еще должен тебе доказать. —  чтобы самому не сомневаться. Геллерт сосредоточено смотрит в панорамное окно, собираясь с мыслями, которые будто вольные птицы разлетелись кто-куда.

[indent] Может ли Геллерт быть честен? Вопрос иной — разве он закоренелый лжец? Человек рядом с ним вызывает в нем какую-то странную горькую надежду, что еще не все потеряно. И Дамблдор не позволит себе сделать ошибку снова, не в  этот раз. Сейчас он и правда понимает, что самолично отталкивает Альбуса от себя своими подозрениями и застарелыми обидами. Больше нельзя жить по старому, а Геллерт продолжает переваривать прошлое, хотя в чем-то смеет упрекать и своего партнера. Выдыхает, чувствуя чужое объятие и не сопротивляется этому. Наоборот, это вызывает на тонких губах мягкую улыбку к человеку, который так к нему тянулся. Сейчас Геллерт это видел явно, от чего становилось самую малость легче. Если к нему так упорно тянутся, то кто он такой, чтобы не протянуть руку в ответ?

[indent] Залезть к Альбусу в голову — идея хорошая. Неизвестно, чего ждет бывший профессор своим предложением, ждет отказа или реально скрывать ему совершенно нечего. Геллерт умелый легимент, ему подвластно очень многое, но Геллерт не уверен, что хочет залезать в чужие мысли. Увидеть наверняка, искренни ли признания Альбуса, или это лишь умела ложь, манипулирование ради высшей цели. Даже сейчас все может оборваться в одну секунду, ведь для смерти не нужно долгих предисловий — зачастую это дело пары секунд. Паранойя возводится в абсолют и Геллерт не знает, как ему с этим быть, с собственными демонами, которые терзают его разум годами. За силу и величие всегда приходится платить и Гриндельвальд усердно платит [и готов платить чем угодно далее], только сейчас все становится тем, от чего немец бы хотел избавиться. Настолько, что возникает малодушное желание попросить, но слабость — он не может себе её позволить, потому борется с этим самостоятельно. Геллерт Гриндельвальд решил исцелить [огнем и мечом] весь мир, направить любого, но сам оказывается заперт в собственной кабале за грядущий результат. Перспектива не очень, на самом-то деле.

[indent] Геллерт отстраняется, обхватывая руками лицо любовника, проводя пальцами по вискам, но в голову не лезет. Принимает другое решение, которое потом или приведет к еще большей катастрофе, или станет залогом крепкого союза. Рискованная игра в рулетку, где неизвестно, что выпадет по итогу. Или Гриндельвальд все и так знает. просто ему нужно время — только оно позволит ему убедиться, что в их жизнях больше нет места глупым сомнениям, ведь если сомневается он, то как можно требовать обратного от Альбуса? Быть сильным не только ради великого будущего — ради человека, которого любишь. Как бы не пытался выкинуть из головы, заставить себя не помнить, а все равно его эфемерный призрак преследовал Геллерта годами. Теперь же он рядом [навсегда] из плоти и крови.

[indent] — Я не буду врываться в твою голову, Альбус. — мягко отвечает он, прерывая довольно затянувшуюся паузу, — Я тебе верю. Разве, если веришь человеку, то станешь его проверять, залезая тому в мысли? Не надо бояться наших методов, не надо пугаться жертв, Альбус. И меня тоже не надо бояться. Все, что мы делаем, изменит этот мир. — он поддается ближе, проводя пальцами по скулам, опускаясь ниже к шее, поглаживая, — Обещаю, буду впредь честнее. Наши ссоры не пойдут на пользу никому. — хмыкнул, потому что эта ссора закончилась быстро, а ведь они быстро нашли точку примирения. Впрочем, в этом заслуга Альбуса, потому что Геллерт мог еще неделями злиться на придуманные им итоги, к которым обычно приходит очень и очень быстро. Вот расстается с ними гораздо хуже. — Я все равно не смогу тебя отпустить снова. Какое бы ты решение не принял. — это не пойдет на пользу тоже никому, ни им. ни общему делу. Геллерт так ждал. что однажды дражайший друг вернется, но чуть сам его от себя не оттолкнул. когда Альбус все-таки внял истине и пришел. И это осознание стоит в мыслях слишком ярко, чтобы можно было его игнорировать.