— Чаю бы, - получилось жалобно и надломлено. Самый подходящий тон для серьёзных разговоров двух не менее серьезных людей. Ичимару тянется руками к потолку, разминая затекшие мышцы. – Всю ночь слюну глотаю. Во рту суше, чем в пустыне Уэко Мундо, а это, знаете ли, тревожный звоночек. Кстати, Ренджи уже передал вам мой доклад о жёстких койках?
Ренджи. Как по-свойски Ичимару обращается к тому, кто рисковал своей жизнью и сознательно отклонился от инструкций, чтобы схватить опасного преступника и препроводить того в камеру, но иначе просто не может: трудно не восхищаться чужой отвагой. Лейтенант Абараи славится громким голосом, красной шевелюрой и маниакальной страстью к очкам и рисункам на теле. Тайные операции, слежка, выкуривание цели из укрытия – не его конёк. А тут повезло. Кто бы мог подумать, что случайное отклонение от маршрута закончится для одного моральным удовлетворением и поощрением от главнокомандующего (в фантазии Ичимару), а для другого – заключением в камере с жёсткими койками (в реальности).

Надёжная клетка, ничего не скажешь. Прутья решетки холоднее взгляда капитана Бьякуи. Только люди тут работают нервные. Ходят мимо то и дело оглядываясь – проверяют, чтобы не сбежал. Надёжные, проверенные парни, за ними чувствуешь себя как за каменной стеной, вот и лица у них такие же... не вдохновленные. Такая у них работа, Гин прекрасно понимает, что преступнику и предателю самое место в тщательно охраняемой темнице самого законопослушного отряда из всех, вот только никак не может взять в толк, почему с ним так долго возятся. Любуются ликом поверженного врага, что ли? Так Гин своим поступком уже давно показал, на чём он вертел планы капитана Айзена по захвату мира. Пальцы до сих  пор судорожно сжимаются в кулак, стоит только вспомнить. Да и чуждо Готею самолюбование, они всем уже всё доказали. Наказали предателей, остановили захват мира, отразили атаку квинси, восполнили потери в руководстве осиротевших отрядов весьма необычным способом, и живут себе счастливо.
А от него им что нужно? Казнить - и нет проблем. Но нет, возятся, разговаривают. Значит, хотят взаимодействовать мирно, а не бряцать оружием.  Хотя Гину и бряцать нечем - Шинсо забрали еще на входе при досмотре личных вещей.

Всю ночь он обдумывал, что было бы, если бы он вернулся в мир живых. В фантазиях замки всегда хрупкие, а стены легко сломать и без духовного оружия. Ичимару не может похвастаться богатым опытом побега из хорошо укрепленных сооружений, в его активе только спасательная операция по освобождению Изуру-куна из точно такой же коробки с жёсткими койками. Опыта - ноль. За себя он не боится. С Гина сталось бы сбежать, это его любимое хобби после колких замечаний и игре на струнах чужих нервов. Но делать ноги он не спешит по другой причине: ему страсть как интересно, что же будет дальше. Казнь не назначена, по крайней мере, пока выясняются все обстоятельства дела Ичимару, а сейчас сам главнокомандующий почтил его скромную обитель визитом.
- Кстати, я не успел вас поздравить с новой должностью. - Ичимару встаёт, зябко кутаясь в арестантские одежды, и подходит ближе к решётке. - В свое оправдание скажу, что у меня были особые обстоятельства. Как главнокомандуется? Нигде не жмёт, не давит? Призраки прошлого не встают перед глазами, стоит смежить веки?
И ведь не издевается даже, не интересно уже. С Кьёраку не получается так, как с тем же Бьякуей. Тот всё равно в душе злится, как бы ни пытался это скрыть за стылым взглядом и ледяным спокойствием, а вот с капитаном Первого отряда такие штуки никогда не проходили. Капитан Кьёраку всегда спокоен, расслаблен и сдержан. Удивительные качества в одном отдельно взятом шинигами.
- А ещё, не скрою, мне любопытно, зачем вы сюда пришли. Ещё и стражу отпустили. Не боитесь, что я вырвусь на свободу и убью вас?

Кьёраку ведет себя... вроде как обычно, но интуитивно кажется, что по-другому. Положение главнокомандующего обязывает держать спину ровно, смотреть грозно и отдавать приказы четким и зычным голосом. По-другому тебя просто никто не будет бояться, не говоря уже о том, чтобы слушаться. Правда, покойный ныне Генрюсай-доно, например, не славился ни прямой спиной, ни суровым взглядом, да и интонации, с которыми он обращался к капитанам во время собраний, слабо походили на звучные и монументальные. Вот содержание - тут не подкопаешься, умный был старик, что ни фраза, то золотой фонд цитат Готей-13. Да, в его словах чувствовалась внутренняя сила, какой-то стержень, не дающий одряхлеть окончательно. Да, им восхищались и опасались его, в основном из-за репутации и авторитета, которые он, без сомнения, заслужил.

Но Ичимару искренне не понимал таких эфемерных субстанций. Он признавал лишь то, что видел своими глазами. Шел за тем, что затрагивало струны его души так сильно, что остаться и упустить свой шанс познать, понять это "что-то" было просто невозможно. Для Гина не существовало авторитета большего, чем он сам, капитан Айзен был лишь удобным предлогом. Чтобы в очередной раз сбежать - от Рангику, Изуру, Хинамори. Даже холодный и сдержанный Бькуя. Все они заслуживали большего и уж точно только выиграли от смерти Ичимару.
- Побойтесь призрака покойного Яма-джи, стал бы я жаловаться капитану Кучики? С каких пор капитаны стали жалобной книгой для узников? - Гин смеётся, но сам себя не слышит. Разучился, не до того было, всё на потом отложил. А теперь забыл, ради чего, для чего, из-за чего. Беспамятный и безнадёжно сломанный. Кьёраку не показалось. - Отчего же. Горло промочить - это всегда пожалуйста. Только... за что такая щедрость, со-тайчо? Неужто скучали?
Гин подставляет ладони, чтобы принять сакадзуки, и как только заветный аромат, так знакомый по свиданиям с Рангику, достигает ноздрей, камера куда-то плывёт, а жидкость уже течёт по горлу, приятно обжигая внутренности. Лицо светлеет, наполняясь радостью. Даже душа поёт. Даже круги под глазами и сутулость кажутся не такими вопиющими, будто сглаживаются. Интересно, какие ингредиенты внутри неприметной на вид фляжки и в самом ли деле это саке? Или что там сегодня в меню у главнокомандующего.
- Хорошо, - вырывается случайно. - Дьявол, теперь я понимаю Рангику.
Это такая нетривиальная версия допроса, упорно стучит в голове. Кьёраку - такой же, как и Ямамото-со-тайчо, только для того, чтобы узнать интересующую его информацию, он использует другие методы. Уговаривает, а не угрожает. Улыбается, но не хмурится. Приходит лично, хотя мог бы вызвать на ковер - так было бы проще им обоим, так сразу ясно, кто в каком положении и чего ожидает от другого. А так - черт его разберет, будто и правда зашёл выпить с приятелем.
Ичимару хмурится, опасливо щурится. Пытается понять ход мыслей шинигами, что находится по ту сторону решётки. Будь на месте Кьёраку Яма-джи, от Гина уже давно остались бы арестантские тряпки и едва уловимая реяцу, как воспоминание. Беседы с предателями у него были короткими. Или признание - или смерть. А тут вместо прямых вопросов - алкоголь и сочувствие.
Кьёраку, чего ты хочешь на самом деле?
- Я бы рассказал... да нас услышат. Как там говорят в Омницукидо? Даже у стен есть уши. А тут всё серьёзнее. Я сам себе враг.
С одной стороны - что мешает рассказать о Заэле, который дожидается его в мире живых? Совершенно ничего. Гранц наверняка всполошился, когда пришел в место встречи и не обнаружил там Гина, и отправился на поиски. Сейчас уже, должно быть, обошёл половину мира живых, если не обогнул Землю по экватору. Как же так, не может же он потерять одно из своих творений! Хотя он только зашил энергетическую брешь в реяцу Гина, что и позволило тому вернуться к жизни. Так процесс объяснял Гранц. Как было на самом деле Гину и самому интересно.
- У капитана Маюри есть совершенно прелестный образец автономного гигая, у вас - запертый в клетку предатель. Положа руку на сердце, кое-что я для Готей-13 всё-таки сделал. - Рука Ичимару тянется за добавкой. Веки приподнимаются. На Кьёраку смотрят остекленевшим взглядом ярко-бирюзовые глаза.

Тяжко продираться сквозь потемки чужой души - Ичимару это прекрасно понимает. Так же четко и ясно он когда-то видел собственное будущее. Пальцы едва дрожат, но держат сакадзуки крепко. Что бы там не думал Кьёраку-со-тайчо, силы у Гина ещё есть. Немного, да, чтобы их предъявить, пришлось основательно покопаться в себе, с боем соскребать со дна собственной души воспоминания о былом, которые служили источником, но они есть.
Ичимару не ужаснулся тому, что увидел, когда вспоминал: уж он-то знал, что потеряет, когда ввязывался в эту авантюру с Хогьоку. Теперь поздно о чем-то сожалеть. Он не мастер спринта, ему нет смысла бежать за уходящим синкансеном. Со-тайчо, о этот мудрейший из мудрейших, прав: если ты и не жалеешь о том, что совершил, и давно на себя плюнул, пустив все на самотек, не факт, что об этом не жалеет кто-то другой.
- Она сильная, - Улыбка, обращенная куда-то мимо левого плеча Кьёраку, получилась вымученной, а вот голос зазвучал неожиданно лирично.  - Но ей будет только лучше без меня. Когда я рядом, она становится другой. Будто перестает бороться. Все, о чем она может думать, так или иначе связано со мной. Я знаю, я читал ее отчеты!
У кого неуместное веселье звучит в голосе? У Гина? Да он серьезен от начала до конца.
Саке отменное, тут тоже не поспоришь. Сравнивать, правда, особо не с чем, привычки дополнительно стимулировать свое настроение у Ичимару не было - ядовитая ухмылка держалась на губах как влитая. Приятелями за все годы недолгой, по меркам вечности, службы, бывший санбантай-тайчо тоже не оброс. Не успел? Не захотел? Кто его знает. Кто их - шинигами - знает. Глядя на Кьёраку, Ичимару не чувствует от него ни враждебности, ни осуждения, хотя и то, и другое полагается ему, как арестанту, по праву обстоятельств. Кьёраку полагает, что мертвеца разговорит саке.
Действия эффективнее слов, а?
Ичимару почти физически ощущает как теплеют пальцы.
- Не ушей, уважаемый со-тайчо. Языков. А еще крепкого саке и и большого количества свободного времени. Кто будет работать, если все массово радуются непонятно чему? - И снова Гин о своем, о наболевшем. Понять бы еще самому, что и где у него болит. - Вы слишком беспокоитесь. Еще немного - и я попрошу прибавку к пайке!
Опасность.
Ха-ха.
Из уст Кьёраку вопрос звучит так, будто ему на самом деле не все равно, что будет с Гином. Будто тот до сих пор важен для Сообщества Душ, несмотря ни на что и вопреки всему. Так не бывает, просто не может быть. Гин ничего им не обещал. Гин не давал им гарантий безопасности. Черт побери, проще было вызвать его на ковер, казнить, а реяцу развеять по ветру.
Академия дала ему временный покой, здоровый сон и подарила верного лейтенанта. Ичимару ответил на столь щедрые дары участием в мировом заговоре, перестал спать вообще и потерял всякую связь с Изуру-куном. Связь, казавшуюся настолько естественной, настолько в них самих, а не между, что первое время поверить в свою удачу казалось почти преступлением. В какой-то момент Гин даже начал подозревать у себя зачатки совести, но проспался и наутро обо всем забыл. Проверять Изуру-куна на прочность, впрочем, едва проклюнувшиеся и тут же задушенные угрызения не помешали, и Ичимару с упоением то нагружал исполнительного лейтенанта бумажной работой, гоняя по всему Готею за - они оба это знали - несуществующими формами и недостающими бланками, то подолгу держал в отряде, ничего не поручая вообще. Смеялся. Про себя, когда задавал очередной тысячу раз повторенный косноязычный вопрос, и уже вслух - когда Изуру-кун отвечал.
Прости, Кира-кун, только сейчас я осознал, насколько тяжело со мной было.
Ичимару приподнимает брови в удивлении. Ну ничего себе, какие мы серьезные. Сказать, что ли, Кьёраку, что в Улье не хватает узника, чтобы оправдать примененные меры безопасности? Нет, рано.
- М-м-м-м... Нет в мире совершенства, как и в рядах шинигами - сплоченности. - Ичимару тоже человек и не видит смысла стоять, когда можно сесть и облокотиться на колено с сакадзуки в руках. - Не доверяете своим людям?
Ичимару ни в грош ни ставил свой отряд. Ничего не обещал и не сулил. Гонял на тренировках, бесстыже высмеивал неудачи, редко хвалил, а если и говорил кому доброе слово, одариваемый все равно уходил с ощущением вылитого на голову ушата со змеями. Тем удивительнее было узнать, что его до сих пор не забыли. Офицеры поочередно несут службу у самопального мемориала, взращивают сладкую хурму и так же, как до исчезновения Гина, разносят по отрядам.
Все это он узнал, стратегически подслушивая разговор двух младших офицеров, спрятавшись за собственным надгробием. Спасибо иллюзорному заклинанию, что скрывает его присутствие, не то непременно бы засекли - Ичимару, пустой его побери, все-таки довольно высокий мужчина.
- Всех по-очереди. И вечности не хватит, чтобы перечислить всех, кто так или иначе пострадал. Тетрадку с именами дома забыл, завтра принесу. Если оно, конечно, для меня наступит. 
Протянутая в третий раз рука слишком красноречиво говорит о внутреннем состоянии Гина. И запрокинутая назад голова, и пришедший в движение кадык.
- Пожалуй, мне не стоит об этом говорить, но любовь к родному Готею сильней. Вы знаете, как работает закон вселенского равновесия, Кьёраку-со-тайчо? Нет такой тюрьмы, откуда бы я не смог бежать, но есть узники, способные на невозможное. Пожалуй, даже хорошо, что лейтенант Абараи был успешен вчера. Теперь мы с капитаном Айзеном квиты. 

Отредактировано Ichimaru Gin (2018-12-08 15:59:33)

О том, что стратегический план сыграть в дурачка на собственном же допросе дал маху, Ичимару пока предпочитал не задумываться. Понял уже, что бесполезно играть эту карту, а если понял он, поймет и со-тайчо, если не уже. Он умный. И все же, Ичимару слишком долго играл роль шута, чтобы так просто от нее отказываться. Он начал с того, что не принял Кьёраку всерьез, и уже не мог отступить, чтобы не запахло капитулацией. Свою гордость, правда, Гин давно отложил на полочку, поэтому мог спокойно притворяться дальше, мол, ничего не понимает, виноват, раскаивается перед всеми с кем нагрешил и хочет поскорее взяться за ум, пропалывая грядки у себя за отрядом (не бывшим, нет, а именно что настоящим - плох тот генерал, что сдает свою армию, стоит разок оказаться в тылу) в качестве трудовой повинности. С Гина станется изобразить все оттенки внезапного прозрения и признания собственной вины, с Кьёраку станется в этот спектакль поверить. 
Вот только оба прекрасно понимают: речь уже давно не идет о признании вины и чьих бы то ни было ошибках. Что скажет Гин - то и определит его дальнейшую судьбу, если со-тайчо, конечно, не планирует препроводить узника бараков шестого отряда в место менее уютное и с отсутствием коек вообще по окончании беседы. А впрочем, зачем гадать?
- Мягко стелете, Кьёраку-со-тайчо, мне даже на секунду показалось, что тут стало уютнее. Может, почаще будете заглядывать? Глядишь, и Кучики-тайчо оттает... чере пару-другую тысяч лет. - Сакадзуки танцует в пальцах, а кадык уже все, успокоился. Как и реяцу, хочется верить, но внутренний голос - тот самый, что толкал на путь сомнений в благодушии со-тайчо - теперь зло шипит, что пустой ему в рыло, а не душевное спокойствие. Что-то в нем сломалось, треснуло и проседает, да так, что хочется закрыть глаза и отвернуться - до того полыхающее зарево реяцу слепит глаза. - Неужели? Если я смогу убедить вас в собственной благонадежности, вы отмените путевку в Улей? Я бы снял перед вами шляпу в восхищении, - Гин поднес сакадзуки к виску, уже пустую. Сам не заметил, как осушил залпом. Видно и правда жажда замучила. - Если бы она у меня была.
Не знает он, смеяться или плакать, но изобразить ни то, ни другое, не сможет при всем желании. И это грустно - играть роль, так играть до конца. Кому нужен актер, разочаровавшийся в своем призвании, не растерявший мастерства и сноровки производить какое пожелает впечатление на публику, но смертельно от нее уставший?
Если так и выглядит настоящий катарсис, то ну ее к меносам, эту рефлексию. Проще не думать и отдаться на милость судьбе, отрешиться и признать свой проигрыш. Но просто только на словах, а на деле не получится - Ичимару не такой, он привык бороться. С обстоятельствами, непримиримыми соперниками - своими и капитана Айзена, факт остается фактом: прикипел он к этому делу и все тут. Представить его, мирно почивающем на лаврах, так же невозможно, как вообразить Кьёраку без шляпы и фляжки с отменным саке. Немыслимо это.
- Кире-куну бы в глаза хотелось посмотреть, это правда. Он все никак не мог высвободить свой банкай, а сунулся на войну, неразумное дитя. Не пожалел себя, Хинамори-кун, друзей - все равно пошел, чуть не погиб и вернулся героем. Он ведь вернулся героем? Нет-нет-Нет, не желаю видеть его без медали за боевые заслуги, и не просите!
Ну в самом деле, это просто смешно. Назвался воином - полезай в пекло, рискуй собой, не думай о возможных потерях. Геройствуй себе на здоровье, но возвращайся живым. Кира нравится Ичимару до сих пор, только тот уже давно научился жить без него. Гина нет в жизни Изуру-фукутайчо, и вот это вполне тянет на повод для очередного глотка саке.
Гин близоруко щурит глаза, ставит сакадзуки на пол и ложится на спину. Головой к со-тайчо, ногами к стене. Ладони складываются в подобие аккуратного домика на животе, паучьи пальцы переплетаются в тесный клубок. Ну ей-богу мертвец, даже веки опущены. Только движущийся рот, искривленный в ухмылке, выдает в нем жизнь.
- С 'капитаном' Айзеном, будьте добры. Уважайте былые заслуги. Впрочем, речь не о том ведь, совсем не о том... - Вот они и подобрались к тому, что их на самом деле волнует. - Все куда проще. Вы ведь воображаете борьбу за власть, сражение интересов? Или нет, вы не воображаете. Вам все равно. А между тем я всего-навсего помог богу стать богом, сам того не желая. Вот так оплошность.
Гин убил капитана Айзена. Гин возродил его к жизни. Гин дал ему в руки самое мощное оружие из всех, что существовало в этом мире, но думал он совсем не о Хогьоку и что оно дает. Совсем не о том.
Реяцу полыхало, как лесной пожар.
- Я убил капитана Айзена, а после он возродился, став еще сильнее, чем был. Я мог убить его раньше, но верил, что момент не пришел. А теперь...

Ичимару никогда не думал о себе с точки зрения пользы, которую приносил или мог принести в перспективе. Просто жил как живется, не загадывая ничего на будущее, прекрасно памятуя о том, что оно переменчиво, и старался держаться подальше от всего, что привяжет его к Обществу Душ. Теперь выходило, что зря. Не туда смотрел, не о том думал, не к тому стремился. Душа против воли хозяина изменила ему и протянула-таки свои щупальца к огонькам душевного тепла, тлеющим по всему Готею, вероломно проникла в сердца отдельных шинигами, отогрелась там и на время уснула. Когда Ичимару осознал, что в его проработенном плане по уничтожению Хогьоку и капитана Айзена появилась брешь, было уже слишком поздно.
Душа начала спорить с голосом разума.
Ичимару защищает капитана Айзена так ожесточенно, словно они на суде и слова Гина могут как-то скостить срок заключения самопровозглашенного Владыки. И даром, что, даже происходи так на самом деле, это все равно ничего бы не изменило, просто Ичимару нужно, чтобы со-тайчо кое-что для себя уяснил.
- О, со-тайчо, сразу видно, что вы далеки от темы. Капитан никогда и никого бесполезными не считал, не в тех он категориях мыслил. Шире надо брать, шире! Человеческий ресурс, безусловно, дает многое, но он не бесконечен. Даже самые крепкие из нас рано или поздно дают слабину. 
Гин, не долго думая, обозвал всех тех, к кому он прикипел до побега в Уэко Мундо, подкидышами, и в последний день своего пребывания в Обществе Душ оторвался на тонких, но крепких ниточках уз, как мог - вероломно и не спрашивая разрешения изгваздал в грязи и разрубил пополам. Точно так же он сам ворвался в жизнь капитана Айзена, но тому хватило и занесенной в замахе руки, чтобы разрубить связь Гина с телом.
В категорию подкидышей входили, в основном, шинигами, засветившиеся в разные промежутки служебной биографии Гина в том или ином качестве: подруга детства Рангику, ученик Изуру, капитан Айзен. Только к Хинамори отказывался приклеиваться ярлык, слишком сложные их связывали отношения. Каждый из них оказался удобным объектом для отработки коммуникативных навыков и боевых способностей Ичимару, каждый научил чему-то, что впоследствии пригодилось ему в жизни: общение с Матсумото подарило иммунитет к угрызениям совести, начальственные отношения с только что окончившим Академию Кирой послужило неплохой защитой в будущем, когда план капитана Айзена-таки выплыл наружу, и Гин отчетливо понял: ага, вот теперь дороги назад точно нет. Подчинение Айзену научило Гина избегать сделок с собственной совестью.
Мир начал трещать по швам, стремительно разваливаясь на части, и этими огромными кусками Ичимару завалило с головой. Под силу ли ему выбраться в одиночку? Призрак ухмыляющегося арранкара под номером восемь прошелестел одеждами в миллиметре от главнокомандующего. Ичимару улыбается шире, наблюдая за обновлением печатей, благо открывающийся с его точки обзора вид позволяет рассмотреть все, вплоть до мельчайших деталей. Капитана Кьёраку впереди ожидают интересные открытия.
- И потом, это нормально. Не ваши заигрывания с печатями и бессовестное топтание на моей ностальгии по Готею - нормально, а ваше отношение к капитану Айзену. Кто бы ни предвидел его поражение, он оказался прав, и для этого даже не пришлось заканчивать Академию. О где, о где они теперь?
С носом Гин остается, с носом, и прекрасно это понимает. Так же как и то, что Шинсо в ближайшее время ему не вернут. Реяцу, словно ощутив укол отчаяния в непробиваемой броне раводушия, полыхает еще ярче. Ичимару в буквальном смысле горит, но жара совсем не чувствует. И, кажется, начинает понимать, что же с ним происходит.
Понял, что шпиона из меня не выйдет, и внедрил свою реяцу в восстановленную руку?
- Заэль Апорро Гранц, - за этим именем - всё: бесконечные эксперименты и поиск истины, бесчеловечные опыты и страсть к патетике, множество смертей и перерождений. И заодно ответ на вопрос, как же Гин Ичимару сумел выжить. Удобный, складный, исчерпывающий ответ. - Он заботливо подобрал мою правую руку и пришил на место. Даже не стал спрашивать, почему мы вдруг разминулись. Очаровательный молодой человек. Сверх всякой меры. Интересно, если вайзардам помогал Урахара-сан, а мне - арранкар, я могу рассчитывать на возвращение в Готей? А, Кьёраку-со-тайчо?

Ради чего Гин остался в Каракуре? Хороший вопрос. Так просто на него не ответить - стоит только открыть рот и начнется: из недр подсознания тут же полезут против воли бесконечные "но" и "если", а еще правда. Причем, такая, которая никому не нужна.
Игнорируя риск ареста и в нарушение всех рекомендаций Гранца об осторожности, Ичимару каждое утро спокойно выходит на прогулку вдоль сонных тесных улочек маленького городка, где живут и (как он потом убедится) неплохо себя чувствуют Куросаки Ичиго с компанией, переодевшись в специально по случаю созданный гигай с измененной внешностью и скрывающий реяцу. Проходит мимо памятных мест, изучает прохожих и местность. Рассеянно глядя на случайных людей пытается вычислить момент, где  просчитался. В чем ошибся, атакуя шинигами, которого, как считается, боготворил и за которым слепо следовал всюду, куда бы тот ни пошел. Уверенность в собственной правоте и непогрешимости плана еще во время службы лейтенантом в пятом отряде утвердила Гина в мысли, что он легко нанесет  решающий удар, когда появится такая возможность, что рука не дрогнет. Всего один легкий росчерк Шинсо в воздухе - и проклятый Айзен испустит последний вздох лежа на хладной земле, а после уже никогда не поднимется. Он должен быть мертв хотя бы ради того, чтобы Ичимару мог спать спокойно под конец жизни, а некогда дорогие ему люди обрели заслуженное спасение. Матсумото так много страдала из-за него. Кира не дополучил всей любви и внимания, которых заслуживал.

Ичимару становится дурно. Тело покрывается липкой испариной, на скрытом челкой лбу появляются мелкие капли пота. Мысли, стройные поначалу, начинают путаться, мешают друг другу. Сцепив зубы, Гин  терпит. Терпит и улыбается. Кроме этой горькой эмоции он ни на что не имеет права. Он - змея, лишенная чувств. И шипит, совсем как змея, в ответ на вопрос Кьёраку:
- Скажу, что просто захотелось — не поверите ведь. Я бы на вашем месте - ох! Жжет-то как! - не поверил... Знаете, как это бывает? Ветераны, пережившие войну, часто, пока могут, посещают поле боя...
Рука действительно не дрогнула в решающий момент, вот только теперь Гин за это сполна расплатится. Если со-тайчо не дурак, он поймет, что хочет сказать Ичимару, превозмогая боль - она для бывшего (ха-ха, неужели мысленно он уже сдался?) капитана в новинку. Непрошеная гостья. Клинок Шинсо всегда успевал оборвать чью-то жизнь быстрее, чем Ичимару мог получить рану, которая потребует лечения. Гин скаозь пешетки своей камеры смотрит на обточенный временем профиль главнокомандующего и про себя смеется - у самого быстрого занпакто появился конкурент.

Будьте прокляты, капитан Айзен, вы были слишком добры и слишком бессердечны, будь проклят, Заэль, ты слишком много знаешь и слишком многого хочешь от жизни. Будьте прокляты, главнокомандующий Кьёраку, ваше милосердие однажды погубит Готей.

Жар беспощадно выжигает стыд, плавит кости, накрепко спаивая боль и тело. Поэтому совсем не страшно, что Ичимару протягивает руку к спасительной жидкости, беззвучно шевеля губами в отчаянной мольбе, обращенной бог весть к кому.
Один глоток. Одна попытка. Один вдох. Один взмах. Одна жертва. Ичимару умер, впустую потратив шанс, которого ждал всю жизнь. У него нет второго шанса, как и права на помилование.
- Со-тайчо, вы опять, снова не в той категории мыслите... или вас подговорил капитан Куротсучи? Сам деликатные тайны коллеги выспрашивать стесняется, а пытать меня указа не было, вот и нашел выход. Кривой, ломаный, несовершенный, но выход.
Когда пелена боли уходит, Ичимару приходит в смятение. Собственная реяцу, принадлежащая только ему - это сон или происходит на самом деле? Словно с небес сошел ледяной дождь Хьёринмару и смыл, сбил, стесал всю грязь, что наложил Гранц. Впервые Гин понимает, что все это время - с момента пробуждения и до сегодняшнего дня - был не собой. Кем угодно другим, но не тем, кого все в Сейретее и за его пределами ненавидели, презирали и отчасти боялись.
Не Ичимару Гином.
- Пустой меня подери, вы это сделали. - Удивленно прищелкнуть языком, чтобы скрыть смущение. Утереть испарину с лица рукавом арестантской одежды, чтобы Кьёраку не увидел выступившие в уголках глаз слезы облегчения. Ах, как много ему приходится скрывать. - Сдается мне, Готею-13 я не нужен не только с довеском из чужой реяцу, но и вообще в каком-либо качестве. Опыт изучения истории этой организации подсказывает, что следующим пунктом назначения после этой камеры станет либо Улей, либо гостеприимно распахнутые лаборатории Двенадцатого отряда.
Гин живой. Чувствует себя живым - впервые за долгое время, и, дьявол, лучше бы его так и оставили с горящей чужеродной реяцу, рвущейся наружу. Совсем скоро Ичимару отпустит, и, когда до посткатарсического сознания дойдет, что он снова жив и деятелен, ему опять придется заниматься тем, что он больше всего ненавидит - думать.
Гин залпом выпивает жидкость, посуда предательски трясется в пальцах. Только сейчас он понял, что все это время держал ее, крепко сжав в кулаке.