« и если есть те кто приходит к тебе
найдутся и те кто придет за тобой »

[indent] Шум толпы невольно оглушает, заставляет сдерживаться пуще прежнего, не позволяет нормально фокусироваться на ком-то конкретном. Они все — браться и сестры, будущее их движение, его марионетки в этой войне. Все они скандируют его имя, все они испытали боль унижения и разочарования в системе. Геллерт понимает их, он хочет, чтобы они были уверены — он понимает. Он такой же. Гриндельвальд не впервые работает с толпой, даже такой, как этой: обозленной на весь мир, жаждущей расправы и обиженной существующей властью. Властью, которая запирала их по клеткам, как зверей из страха, что они присоединятся частью армии фанатика.

[indent] Почему правительства мира постоянно делают ему такие подарки? Сами же толкают толпы в его заботливые руки. Порождают ненависть к себе же своей гордыней и страхом. Геллерт может лишь сказать спасибо сербскому министерству магии за это. И попрощаться с ними, потому что он говорит о праведной расплате  —  каждый имеет право на справедливую месть. Он знает, кто станет целью этих людей и не жалеет о будущих жертвах. Гриндельвальд в принципе не отличается особой жалостью к людям, просто делает то, что должно  —  остальное волшебники поймут потом, примут необходимость.

  [indent] —  Гриндельвальд!

[indent] Его имя скандируют, а он понимает, что что-то выходит из-под контроля. Как говорится, перестарался. Публика звереет, превращается в животных, жаждущих разорвать даже своих. Геллерт долго наблюдал за проблемами сербской магической общины. И пришел именно тогда, когда устраиваемый террор властей стал нестерпим. Здесь в этой толпе могут быть его враги, но Гриндельвальд все равно в ней, все равно обращается к ним с новой громогласной речью, благословляя их на убийство. Он и его люди освободили их, дали возможность выбраться из-под чужого влияния, чтобы получить взамен послушную толпу.

[indent] Только что-то неуловимо меняется, заставляя Гриндельвальда обратить свой взгляд куда-то в пространство. Он видит. Видит Смерть. Присматривается, подходит ближе, чувствуя, как слух перестает улавливать звук криков толпы. Не слышит ничего, кажется. Видит лишь мертвое тело.

[indent] Мертвую Винду Розье.

[indent] Краем сознания он понимает, что это лишь видение. Если оглянуться, то вокруг нет никого  —  только тела павших и запах гари. Что-то произойдет, но проклятый дар отказываться давать подсказки, начинает сбоить и Гриндельвальд отчаянно пытается уловить суть событий. Потому что не готов потерять ту, которую самолично спас пару недель назад. Говорят, Смерть не обманешь  —  три брата из сказки уже пытались и ничего не вышло  —  только Геллерт преподносит костлявой дары, взамен беря отсрочку. Потому что считает себя вправе это делать. Потому что последний враг, который отступит перед ним  —  сама Смерть.

[indent] Геллерт смотрит в сторону и просыпается. Гул толпы, продолжающей шумно что-то кричать и приветствовать его волю, продолжается, внезапно раздражает пуще прежнего. Гриндельвальд оборачивается в сторону Розье, замечает её на возвышении, мирно стоящей и наблюдающей за всем. Начинает понимать. Делает ей предупреждающий знак рукой, приказывая стоять на месте, а после разворачивается и идет в ва-банк. Вновь звучат слова, приказы, требования  —  он предлагает им мстить прямо сейчас. Всем. Голова раскалывается от накатывающей боли, Гриндельвальд старается не подать виду, смотрит в сторону предполагаемый предателей и беспощадно издает  —  вот они, враги, жаждущие нашей погибели. Толпа реагирует мгновенно, раздаются залпы и крики, а Гриндельвальд все равно ощущает себя в центре вихря. Предчувствие внутри лишает концентрации, воли, силы  —  он с силой сжимает палочку, чувствуя, что теряется. Раньше такого не было, права была Винди, следовало отдыхать, а не рваться вперед с невероятной скоростью. Вихрь, буря, порожденная им вырывается из-под контроля.

[indent] Геллерт знает, что магия, вовремя не подчиненная, способна выйти из-под контроля и сжечь. Почему в этот раз он забыл об этом? Или он хотел спасти одну француженку. Эти авроры, наемники, мстители  —  одним словом враги  —  погубят её, он это видел. Осознание и ответ приходят уверенностью в следующих действиях, пусть и придется рискнуть. Только голова разрывается от резкой боли, потому что Геллерт вдруг понимает, что не успевает защитить себя. Он теряется в возникшем яростном хаосе из людей, сцепившихся друг с другом, не сразу осознает, что один из авроров уже стоит за спиной, пока он лишен зрения. Геллерт не видит настоящего, лишь будущее, которое мелькает перед его взором, он видит, как люди двинуться вперед к министерским кварталам и устроят там побоище. Как он и хотел, только вот если вовремя не обернется, то рискует вообще не увидеть ничего более.

[indent] Кто-то хватает его за плечо крепко и все исчезает в аппарации. Геллерт не успевает устоять на ногах при приземлении, но ему не дает упасть та самая Винда. Живая Винда. Геллерт шумно выдыхает, тщетно пытаясь скрыть дрожь и улыбается странной шальной улыбкой  —  можно подумать у немца уже просто или сдают нервы, или разум.

  [indent] —  Ты в порядке?  —  кое-как поднимаясь на ноги, он берет ее за руки, будто убеждаясь в том, что все хорошо. Словно мертвые могут вытащить его из разъяренной толпы. Гриндельвальд до сих пор не уверен в том, что видит. И кого. Впрочем, все равно странный вопрос для того, кого могли просто взять и убить из-за глупости. Из-за того, что он позволил этому случиться, дал себя обмануть, потерял контроль над действием собственных слов. Боль этого мира становится все глубже, сам Гриндельвальд усиливает её по своему разумению и ради высшей цели.

[indent] Ради общего блага.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-11-24 03:33:07)

[indent] Возможно, Геллерт и правда сходил с ума — это не так трудно представить, а многие вполне считали его безумцем. Но, сейчас он был уверен в результате куда больше, нежели раньше. Сейчас он сумел предотвратить то, что показала ему сама судьба. Гриндельвальд выпрямляется, мутным взглядом смотря на Винду, чувствуя, как в голове боль только нарастает. Иногда он ненавидел собственный дар, с которым прожил всю жизнь. Впрочем, временами это таки оборачивается проклятием.

[indent] — Да, я видел. — отвечает он, пропуская мимо ушей череду прекрасных комплиментов. Тяжело садится в кресло, закрывая лицо руками в каком-то бессильном жесте. Геллерт и правда чувствовал себя так, словно его с горы спустили, причем несколько раз. И только последние слова Розье заставляют дернуться в полурыке. — Ты никуда не пойдешь! Останешься здесь. Это приказ. — он убирает руки смотря на нее теперь твердо и не намереваясь шутить. Если придется, то он её просто запрет в этой квартире до лучших времен.

[indent] Геллерт не хотел, чтобы увиденное сбылось. Не сейчас, желательно никогда. Ему нужна была Розье живой и невредимой, особенно сейчас. Можно сказать, что незаменимых нет, но в Гриндельвальд не готов искать новые ресурсы, не готов подпускать кого-то так близко, как позволил подойти Винде. Поэтому её ценность утраивается, делая эту женщину одним из ключевых элементов жизни преступника. Как бы она сама теперь к нему не относилась. Возможно, это было эгоистично, а может быть и даже глупо — Гриндельвальд сознательно шагнул в толпу, прерывая цепь событий и не хочет, чтобы его нарастающая мигрень оказалась напрасной жертвой.

[indent] — Смерть. Твою. — отвечает, — Я видел тебя мертвой на площади, и видел твоих убийц. Будь добра оставаться здесь и поручить контроль за ошалевшей толпой кому-нибудь другому. — таких людей бесконечно много, они не вдвоем сюда приехали. И Геллерт совершенно не желает, чтобы Винда оказалась  в первопроходцах. Так и подмывает сказать четкое — твое место со мной.

[indent] Он не злился, но чувствовал себя вымотанным. Ему и правда нужна передышка, возможно, даже залечь на дно на некоторое время. После таких плодотворных нескольких месяцев подобный вариант не выглядит особо плохим. Побыть в Нурменгарде наедине со своими мыслями, контролируя все на расстоянии. Сегодняшнее событие затрубит на всю Европу, в этом Геллерт не сомневался. Неважно, насколько он перестарался — толпа сделает именно то, чего он бы хотел. И технически он — Геллерт Гриндельвальд — всего-то дал людям то, чего они так жаждали. Свободу и месть. Умение понимать людские желания всегда было для Гриндельвальда полезным, никогда еще не подвело сильно. И он бы не лез в самое пекло, в разъяренную толпу, если бы все было так просто, если бы не видел иного варианта. Искать его в условиях, когда каждая секунда на счету, не очень рационально. Оставить все на самотек и именно так, как твердило видение — невыгодно и неприятно.

[indent] Отчасти ему хочется встать на ноги и подойди к ней, прижать к себе, задушено доказывая, насколько он бы не хотел её смерти. Но, силы подводят Геллерта, от чего выглядит еще бледнее обычно, а сознание до сих пор не фокусируется в достаточной мере, чтобы он мог судить хладнокровно. События все накаляются, а значит сам мир реагирует на происходящее, линии будущего меняются — потому в последнее время Геллерт испытывал подобные трудности. Или кому-то все же стоит отдыхать, а не пытаться контролировать все до последней мелочи.

[indent] — На площади разберутся сами. Кто не выстоит, тот умрет. Кто прорвется, тот пойдет убивать. Все так, как я и хотел. — негромко добавляет, аргументируя решение не вмешиваться в сложившееся развитие событий. В этом даже при ином раскладе нет никакой пользы. Геллерт будет говорить теперь только с теми, кто дойдет до конца и выдержит бремя полученной свободы и сбывшихся желаний. Лишь такие ему понадобятся в грядущих сражениях, которых будет еще больше. Они уже давно вышли из подполья — они открыто заявили о себе миру, а значит больше не прячутся. Геллерт предупреждал, что ничего не будет простым.

Всем нам приходится немного умирать.

[indent] Хорошо, что она не собирается с ним спорить. Честно говоря, у Геллерта сейчас нет никаких моральных сил кому-то что-то доказывать. Он с некоторой иронией раздумывает над тем, насколько близко подобралось видение. У него очень редко, когда были видения ближайшего будущего — когда до него оставались считанные минуты. В этом Гриндельвальд видел своеобразный знак. Значит так было нужно, значит он должен был предотвратить это, неважно, какими дополнительными жертвами. Вполне вероятно, что толпа его новоявленных поклонников сократится очень значительно —  правительства пусть и проявляли просто высшую меру гордыни, но ресурсов у них было предостаточно.

[indent] Геллерт ничего не сказал на вопрос о том, чтобы было, не успей Винда вовремя. Все это было неважно, для него уже прожитое мгновение. Глупое «если бы», которое попросту неактуально. Гриндельвальд поднимает на женщину внимательный взгляд. Следующие вопросы были интереснее, но немец продолжал упорно молчать, словно не в силах собрать мысли в связную фразу. Впрочем, его вполне можно понять, Гриндельвальду далеко не всегда приходится быть в подобных ситуациях. До недавнего момента его дар контролировался куда лучше, возможно, это тоже знамение. Ему бы обдумать это все хорошенько, сложить все вместе —  каждое событие, каждое действие, каждое упавшее ему знамение будущего. Вырисовывать картинку происходящего и грядущего, которая бы дала толчок всему.

[indent] Её прикосновение ощущается мягко, лишний раз успокаивает разбушевавшиеся мысли. Гриндельвальд прикрывает глаза в явном удовольствии, наслаждаясь моментом, позволяя себе отпустить ситуацию с крючка и выдохнуть. У него еще будет время что-то предпринять —  сейчас Розье точно права в мысли, что ему нужен отдых. Мигрень не стремилась отпускать, хотя они будут мучить его еще несколько дней перманентно точно. Поэтому Геллерт старается перебороть концентрацию на собственной боли, сейчас его интересовало скорее собственное молчание, которое могло быть истолковано неверное. Для того, кто привык говорить и убеждать, Гриндельвальд сейчас подозрительно молчалив. Хотя, для того, кого чуть не убили и дар не довел до ручки, все вполне нормально. Кажется, очень много совпадений, которые наложились сами на себя.

[indent] —  У меня не было времени вывернуть все иначе. Считай это отчаянной мерой, в тот момент я не знал, как предотвратить увиденное. —  если он закроет глаза, то вновь увидит обгорелые останки и тело своей правой руки. Геллерт резко поднимается на ноги, будто всполошившись. Он вновь пытался анализировать увиденное, поймать нужные знаки, понять знамения —  они все скрыты. Что, если он не прав? Что, если он ничего не предотвратил? Геллерту эта мысль не нравится, она заставляет проявиться на точенных чертах сомнению, будто он что-то забыл. Например, потушить свечи в Нурменгарде, не иначе.

[indent] Геллерт подходит к Винди, смотря на нее внимательно, даже тревожно. Приближается слишком близко, ложа руки её на плечи, осторожно проводя линию от плеч к запястьям, чувствуя, как под ладонями скользит ткань одежды. Геллерт не выглядит сейчас нормально, он это знает сам, от чего хочет прийти в нормальное состояние, как можно быстрее.

[indent] —  Я не могу тебя потерять. —  говорит он твердо и серьезно. Без всяких дополнительных признаний, мыслей —  просто сердце в груди ёкает от мысли о том, что она погибнет вот так. Геллерт часто говорит о том, как ему жаль видеть смерть своих подчиненных, своих последователей, отдавших свои жизни во имя революции. Кажется, Винда Розье именно тот случай, когда темному волшебнику действительно  будет жаль. Даже сильнее, нежели бы он хотел. — И не потеряю.

[indent] Он вновь возвращается в кресло, садясь в него тяжело, все еще думая о чем-то своем. Геллерт и правда бы хотел сейчас отдохнуть, закрыться в кабинете, остаться в глубоком одиночестве, раскурить кальян и хорошо подумать. Тогда время бы не гнало его, но сейчас следовало перестраховаться. Сейчас или никогда. Гриндельвальд поднимает на француженку взгляд, прекрасно понимая, что ей не понравятся его дальнейшие слова.

[indent] — Никаких проконтролирую. Я открою портал и ты отправишься в Нурменгард. Будешь там до моих следующих распоряжений и я это даже обсуждать не хочу. —  последняя фраза прозвучала с нажимом, потому что сбрендивший Геллерт и правда ничего слушать на этот адрес не сильно хотел. —  Я найду, кто здесь за всем присмотрит. Или ты выбери достойного кандидата. —  помолчав секунд десять, он все же решил пояснить, — Я не знаю, Винда. Не знаю сумел ли я что-то исправить, или я неточно растолковал знамения. Грубо говоря, я не знаю, это было видение или пророчество, а сейчас мне сложно это понять наверняка, когда ты норовишь убежать в разъяренную толпу. —  спокойно заметил он, подперев висок пальцами. — Доверься мне и пусть я один сегодня буду рисковать. И, —  уже тише добавил, вздыхая, — Здесь есть что-нибудь покрепче настойки от головной боли? —  он бы не прочь сейчас сделать пару глотков огневиски.

[indent] Геллерт не любит сомневаться в себе,  в своих действиях, в своих решениях. Сейчас же его одолевало именно сомнение в том, поступил ли он правильно, или еще хуже —  не усугубил ли ситуацию. В порывах подобных сомнений Геллерт обычно предпочитает притормозить и разобраться. Остальное потерпит —  сербы устроят побоище и так, а его соратники все проконтролируют. Но, Розье...должна находиться в Нурменгарде. Пожалуй, это одно из немногих мест, где Гриндельвальд может без малейшего сомнения сказать —  безопасно. Только Винда опять решила ему перечить, точнее так: возразить. Перечить вождю революции вряд ли кто-то может, а вот возразить Розье умеет и знает, как. Кажется, училась о лучшего мастера в этом вопросе —  у него же.

[indent] На лицо наползает легкое удивление, когда француженка оказывается на его коленях, касаясь при этом прохладными пальцами лица. В общем-то Геллерт не высказал протеста, наоборот, ему стало жутко любопытно, что ему сейчас скажут-то. Впрочем, похожее любопытство с ним уже сыграло злую шутку в Бергене, но сейчас немец сама внимательность. Смотрит в её глаза не мигая, внимая словами. Кажется, понимая. Геллерт обладал очень мощным провидческим даром, временами он был для него блажью, а временами становился проблемой. Не каждый был способен понять это, но проблема Винды не была в непонимании ... проблема была в том, что сам Геллерт не был уверен.

[indent] Геллерт коротко вздыхает, поддаваясь иррациональному порыву. Мягко обвивает руками тонкую талию женщины, прижимаясь к ней теснее, уложив голову ей на грудь. Ощущая сейчас реальное присутствие человека, тепло и близость, которая позволяла на короткие мгновения отступить. Геллерт помнит о своих словах ранее, он все еще удерживает едва зыбкое расстояние между ними, но сейчас, нуждаясь хоть в ком-то, не может себе отказать в сей прихоти.

[indent] — Иногда видения могут быть обманчивы, им необязательно сбываться. Иногда это лишь знаки и предостережения. Если это предостережение, что ты в опасности, я не хочу рисковать тобой. —  прикрывая глаза, срываясь на шепот. —  Мы с тобой зашли так далеко не для того, чтобы тебя погубила толпа убогих выскочек. Я с ними справлюсь, впервые что ли.

[indent] Вопреки присутствию в своей жизни ближнего круга и [в особенности] Винды, он все еще во многом полагался лишь на себя любимого. Скорее из привычки, потому что Гриндельвальд собирает себе последователей и армию лишь по той простой причине, что в одиночку он мир не сломит. Ему нужна армия [читай: пушечное мясо], вот и весь секрет. Он приближает к себе людей, дарит им свое внимание, привязанность и обещания, но в любой момент готов при необходимости начать все заново. Собрать себе новую команду тех, кто будет преданно смотреть в глаза и верить в их идеалы. Братья и сестры —  это обращение, так часто используемое им, очень часто имеет лишь конкретную цель продемонстрировать расположение и показать, что он один из них. Все ради того, чтобы достигнуть цели, которая всю его жизнь возвышается над ним непреложной верой в свои цели. Но, уже пройдя так много, Геллерт ловит себя на пакостной мысли, что среди его окружения есть и те, с кем бы он хотел дойти до конца. Однажды встретить день, в котором их мечта сбудется —  мир будет принадлежать их воле, воле волшебников, а сами волшебники отчасти станут такими же рабами Геллерта Гриндельвда, как и не_маги для магов. Встретить этот день с теми, кто был с ним столько времени, кто мерил теми же величинами, теми же целями и не боялся —  ни смерти, ни трудностей, ни людей.

[indent] И с каких пор Винда Розье стала в числе этого уникального круга людей для Гриндельвальда?

[indent] — Мы всех уничтожим. Всех, кто нам противостоит. —  шепчет он упоенно, не разбрасываясь словами. Геллерт сейчас позволяет приевшейся маске человека, якобы исключительно защищающего свои интересы и интересы будущего, спасть, оставляя внутри лишь безразличие по отношению к жизням каждого, кто смел встать на его пути. При этом великий и ужасный Гриндельвальд продолжает обнимать француженку, упиваясь возникшей близостью. Это самое время, чтобы помечтать о том, как они вместе вырежут весь мусор, который мешает свободно двигаться вперед. —  Но, иногда лучше меня послушать и держаться подальше. Боишься, что меня здесь в этой квартире кто-то съест, можешь оставаться, но дела все равно передай кому-то другому. Чтобы речи не шло о том, что ты выйдешь к нашим сербским друзьям, слышишь? Я не сошел с ума, Винда, я просто знаю цену тому, что могу иногда видеть. —  только сейчас он мягко отстраняется, поднимая голову, чтобы посмотреть женщине в глаза, надеясь там увидеть понимание его тревог. Их Гриндельвальд ощущает не так часто, чтобы их игнорировать.

[indent] Геллерт привык доверять тому, что диктует ему мироздание, пусть и полностью полагаться на видения не старается — в этих подсказках всегда есть подводные камни. Иногда все действительно выглядит не таким, каким кажется. Но, четкая мысль увиденного— опасность. Для одного конкретного человека, который сейчас совсем не против внезапных приливов близости Геллерта. Будто Розье и без того не хватает этих его эмоциональных качель, жертвой которых становится именно она. Неизвестно только — за неимением лучшей кандидатуры или из большого доверия, которое рождается подобием искренности. Она застывает в сердце остывшей лавой, принося странное чувство вслед за собой. Растерянность. Геллерт отчаянно не хочет привязываться, но прижимаясь к Винде Розье сильнее, обычного, мягко проводя по спине пальцами, Словно успокаивал её, а не себя и свою проклятую мигрень.

[indent] — Не надо биться головой об стены, дорогая. — чуть поморщился, — Просто будь осторожнее. Сейчас чуть больше, нежели обычного. И тогда моя мигрень пройдет в два раза быстрее. — он поднимает голову, заглядывая француженке в глаза, — У меня есть денек-второй, чтобы понять точно значение увиденного. — в Нурменгарде у него куда большая библиотека, посвященная этим вопросам, но он легко может отдать распоряжение, чтобы ему все прислали в кратчайшие сроки. Но, Гриндевальд в принципе был уверен в своих знаниях в этой области, как и во многих других. Просто нужно немного тишины и отсутствия мысли, что Розье сейчас выйдет на улицу и тут словит смертельное заклинание. Это было бы очень обидно, на самом деле плохим вариантом — Геллерт до скрипа в зубах не желает сейчас заниматься перетасовкой своего окружения, удовлетворяясь той системой, которая есть.

[indent] Винда вторит его мыслям, пусть Геллерт бы не надеялся на скорую победу — он готов был отдать ради нее все, что имел, но прекрасно понимает, что недооценивание врага может вылезти боком. Каждый правительственный аппарат ищет что-то новое, нечто удивительное, поразительно отчаянное в попытке справиться с надвигающейся опасностью. Геллерт даже удивляются тому, с каким остервенением они сами же сражаются с ним, пусть с объявления войны на парижском кладбище не прошло и года. Пока ему удается быть впереди — и если нужно, он разменяет всех, только бы удержать это преимущество.

[indent] Но, на самом ли деле, всех?

[indent] Геллерт отлично помнит, как Розье пришла на место его личной помощницы и лейтенанта Армии. Он буквально приказал ей — хочешь на место Драгоша? Убей его, убей и это место будет твоим. Для него это было своеобразной игрой, а для венгра испытанием, которое он провалил с треском. Не удержался, не выиграл сражение, не смог выстоять — какое право он тогда в принципе имеет стоять подле него? Подобный ход внутри круга никого не удивил: аколиты сменяли друг друга периодически, лишь некоторые вроде Филиппа находились рядом с Геллертом годами, при этом идеально выполняя каждую свою функцию. Уважаемый Филипп, который так переживал за отношения Геллерта и Винды, обладает великолепным тактическим мышлением и удивительной безжалостностью к врагам — последняя черта всегда ценится Гриндельвальдом. Умение убить все и всех, на кого бы не указала воля их господина — разве не в этом истинное доказательство в их Общее Дело? Не даром же их презрительно и со страхом называли фанатиками.

[indent] И он чувствовал, как Винде хотелось вторить этой истине, пойти и разобраться со всеми теми, кто сорвал им планы. Ему бы хотелось знать, так ли она рвется убивать из-за его не_скромной персоны, но предусмотрительно молчит, не портя момент. Неважно, может он и правда позволил себе лишнего — показал больше, чем хотелось бы на самом деле. Геллерт привык не выплескивать свои душевные проблемы на окружающих, пусть их присутствие все равно невозможно не уловить. Но, сейчас эта минута слабости была вынужденной, сквозь которую невозможно было сдерживать свои порывы и Гриндельвальд просто дал произойти этому. Не хочет лишний раз думать о том, как Розье воспримет это, да еще и в контексте их недавних разногласий. Временами Геллерт поддается иррациональному человеческому «кто-то нужен», просто потому что тащить на себе это все годами временами больно — от этого кровь сгорает в венах.

[indent] — Не надо бояться. — ответил он, отпуская её, — Нужно быть всего-то осторожнее. Ты так жаждешь присодениться к веселью из-за того, что я чуть не попался, или потому что давно не занималась расправами? — поинтересовался он, потирая виски, а после потянувшись к стакану с огневиски. — Думаю, до послезавтра я приду в норму и все разберу, как раз послушаю интересные отчеты с места событий. Будет неловко, если я после столь бурной речи, просто пропаду. Хочу увидеть, кто выживет и лично поприветствовать наших сербских друзей. — ухмыльнулся он, делая еще один глоток.

[indent] — Можно подключить Филиппа, хватит ему отсиживаться. — подоспеет тяжелая артиллерия, как говорится. Геллерт не собирается заниматься разгоном самолично. Он и правда предоставит свой максимум, сделав вежливо-заинтересованное лицо: поддержит выживших и вдохновит их не останавливаться на достигнутом. Успокаивать их, жалеть и прочее будут другие, если от этого в принципе будет толк. В остальном их судьба его заботила вторично, пусть лучшим вариантом, конечно, будет, если там выживет кто-то способный к диалогу. Пока это лишь надежды, но в Сербии еще долго не утихнут волнения. Геллерт планировал сделать из сербов отдельную силу, нужную для усиления контроля над Восточной Европой. После Румынии это будет даже проще. Потому нужно, чтобы с этими людьми активно поработали, а оставлять здесь Винду на долгий период он не планировал — пусть этим занимается Филипп. — Ты еще долго будешь тайно ненавидеть несчастного Рауля? У него и без того работы прибавилось, он на грани провала и наказания за этот провал. Поддержала бы брата.

[indent] Геллерт, естественно, шутил. Ему временами доставляло удовольствие наблюдать, как его ближний круг дерется за место подле него. Да и это полезная тренировка для каждого — здоровая конкуренция. Впрочем, загвоздка была в том, что никого помимо Розье, он видеть не хотел. На той позиции его советницы и правой руки она его полностью удовлетворяла, а замены ей искать абсолютно нерационально. Или, наоборот, иррационально. что после всего этого он до сих пор упорно держит ее рядом. Не отрежет и все, не избавится от того, от чего избавит его или злой случай, или она сама совершит глупость. Или же он сам поплатится за то, что позволяет себя ... подобное.

[indent] Неопределенно кивает, неизвестно с чем соглашаясь — с тем, что нужны из Нурменгарда книги, или  с тем, что есть проблемы важнее. Удивительно мягко улыбается, понимая, что Розье в точности определила, что ему сейчас нужно. Еще не успел подумать, а француженка и без лишних распоряжений понимает, что необходимо господину для работы. Впрочем, она все еще многого не понимала — Геллерт же не был уверен в том, что сумеет до нее это донести. Работать с безликими массами гораздо проще; играть на чужих слабостях и зависимостях легко; использовать и убивать ничего сложно не оставляет — только объяснить одному единственному человеку, свою иррациональную жажду обладать составляет титанический труд.

[indent] — Да, книги мне понадобятся. — задумчиво откликнулся он, внезапно поднимаясь на ноги. Вновь сокращает расстояние между ними, но в его виде нет ни агрессии, ни злости, ничего. Геллерт останавливается вновь слишком близко, и как-то порывисто обнимает ее, вдыхая запах парфюма, мягко касаясь губами ее волос, не пытаясь ничего доказать этим движением — Геллерт упивается этой близостью, и лишь спустя время негромко говорит. — Не надо от меня отгораживаться, — словно он слепой и ничего не видит. — Я не могу дать тебе той любви, которую бы ты хотела. Есть теория о том, что мое сердце вообще неспособно любить. Но, здесь и сейчас, я прошу тебя. Винда Розье, остаться со мной и не уходить. Просто потому что мне невыносима мысль, что я тебя потеряю. Я больше не нанесу тебе ни позора, ни вреда, — во всяком случае не того вреда, после которого она еще будет жить, но лучше эту деталь упустить для других моментов. Он мягко отстраняется, заглядывая в светлые глаза, он так хочет сейчас, чтобы его поняли правильно. — У меня не было семьи, и в моей жизни единицы людей, по-настоящему мне дорогих. Их двое, грубо говоря. — он мягко касается ее скулы, — И ты одна из этого обреченного терпеть мою тиранию дуэта. Потому что я не дам тебе погибнуть, не дам оступиться, заставлю силой, возможно, но проведу или к нашему возвышению, или к нашему краху. — он хмурится, прикрывая веки, словно о чем-то внезапно задумавшись, — Не уверен, что эти слова ты бы хотела от меня услышать, но я редко столь правдив с кем-либо, как сейчас. Потому что не могу видеть, как ты бежишь и закрываешься от меня, то ли боясь, то ли ненавидя.

[indent] Эти слова и для него самого были откровением. Не столь убеждением, желанием вновь заставить француженку верить каждому его слову, но еще и реальным моментом искренности. Эти слова не исправят его жестокой натуры, не сделают из него другого человека. Они оба понимают, что он все еще остается Геллертом Гриндельвальдом. Только уже все немного иначе, чем было когда-то.

[indent] Геллерт совершенно не расстроится, если бельгиец внезапно скончается — если не сумел выжить и защитить свою позицию, то зачем он ему вообще? Рауль имел все шансы проявить себя и даже после возвращения Винды занять вполне важное место в личном списке господина, но эти шансы стремительно шли к нулю. Он чаще раздражал, чем делал что-то по-настоящему полезное. Филипп это решение только поддержит, если ему вообще есть дело до этих незначительных перестановок. Иногда Гриндельвальда все-таки радовала некая стабильность в кругах истинно ближнего круга, пусть он и составлял из себя нескольких человек буквально. Теперь уже окончательно — Розье.

[indent] Он мягко отстраняется, внимательно слушая, ловя каждое ее слово. Ему бы хотелось вступиться и малодушно сказать, что нет, его расположение и боязнь потери может обеспечить ей реальную защиту, но не говорит. Геллерт слишком хорошо себя знает, а еще знает — она тоже знает, кем он есть, и что в на пятидесятом веку жизни уже не станешь другим. Тем более столь уверенный в себе человек, как Гриндельвальд. Он отворачивался от человека, с которым был связан кровью, отвернулся от своей кровной родни, пусть утверждает сейчас о их несущественности для него. Но, он может пообещать ей чуть больше, чем мог бы пообещать кому-либо еще в этом мире.

[indent] — Тут ты права. — он позволил себе мягкую улыбку, коснувшись её пальцев, — Мне сложно обещать тебе это, как и развеять все твои опасения. Члены семьи тоже иногда погибают, как бы ты ни старался их спасти. Но, знаешь, мы оба можем делать все, чтобы для тебя этого момента не настало. Просто знай, что ты небезразлична мне, Винда, дорога мне. О, если бы у меня была кровная сестра, я бы желал, чтобы ею была ты, но итак ею стала для меня. Кровь не имеет ни единого значения, если нет единства духа. Если бы я хотел видеть рядом с собой механизм, который будет выполнять мои поручения, то говорил бы я все это? Тебе пора принять свой статус, а не ждать худшего.

[indent] Гриндельвальд мягко проводит подушечкой большого пальца по скуле француженки, любуясь ею и отчасти созданным им эффектом. Он не играл, не обманывал её — был искренним. Но, стоит ли отрицать то, что эта искренность ему сейчас необходима? Выгодна? Или он просто реально хотел видеть подле себя не безликую из рядов Армии, живущую и ждущую его подачек, а видеть близкого себе и своим идеям человека. Того, кого бы он принял, не задумываясь бы. В таких случаях искренность и попытки объяснить Розье значение [на деле исковерканное ] понятия семья и при этом не промахнуться. Она говорит, что не считает его бессердечным монстром, а Гриндельвальд с благодарностью принимает этот ответ — ему надоело, что вокруг все или рабски склоняются перед ним, видя лишь его силу, или считают убивающим каждого чудовищем. Но. открыть эту сторону «человечности» он готов лишь перед единицами — лишь перед ними дать застывшей маске проявить в себе простое человеческое, которое присуще даже такому чудовищу, как он. Монстр где-то внутри желающий быть человеком, задыхающийся в клетке, сгорающий дотла в своих убеждениях. Геллерт не испытывает внутренней боли просто потому что она всегда с ним — он уплачивает цену самому мирозданию, продолжая рвать чужие цепи, при этом сам заковывая себя.

[indent] Ему нужен кто-то, кто не побоится снять с его плеч тяжесть чужих цепей.

[indent] — Мне хотелось бы это просто прояснить. — он хмурится так, будто сам не знает, в чем суть его порыва или просто в виске вновь застучала незабытая мигрень, — Я не стану более поднимать эту тему и терзать тебя ею. И ты вольна принять со временем любое решение. Просто знай и помни то, что я тебе сказал. — он отошел, возвращаясь к бутылке с огневиски. — Тебе налить может? — он, что, один будет распивать бутылку?

[indent] Геллерт внимательно слушает ее ответ, делая мелкие глотки огневиски. Все это все-таки принесло новый приступ мигрени. Но, Гриндельвальд делает выводы по привычке спешно, кажется, даже очень. Ему не хочется кидать какими-то словами, обвинениями, их даже нет — он требовал ответа на то, что желал ей дать, а Розье ответила. С присущим ей упрямством все не может расстаться с тем, чего он дать ей не в силах, да и не сильно желает. Это самую малость больно и неприятно — немец ощущает, что все сказанное доселе было и правда лишним. 

[indent] — С каких пор ты решила, что можешь рассуждать о чем я жалею, а о чем нет? — он даже сам удивился, как ровно прозвучал его голос, спокойно, не сбавляя прежнего размеренного темпа. Будто её слова совершенно его не разочаровали.

[indent] Геллерт редко, когда стремился к такому личному [практически интимному] взаимопониманию. Люди для него лишь марионетки, пусть и со своими мелочными проблемами, чувствами, желаниями, которыми он оперирует и играет — себе на благо. Они ведь потом скажут только спасибо. Сейчас же он хотел найти в Розье поддержку, ту самую, в которой [по собственному признанию] нуждался и взамен получал лишь это. Ничего. Все идет по кругу еще с Бергена — в этом Винда права, лучше бы он вообще не начинал этого разговора.

[indent] — Я понимаю, что чувствуют другие, дорогая. Просто не вижу необходимым отвечать на то, что не считаю ... необходимым. Но, — он поднял руку вверх, будто поправляя самого себя. — Я понял твой ответ и не скрою ... своего разочарования, раз мы говорим честно. Не скрою того, что ты упорно ждешь от меня другого, отвергая то, что я готов тебе дать здесь и сейчас. Просто потому что сердце этого требует, не правда ли? — он вздыхает, допивая стакан с огневиски, ставя его обратно на журнальный столик, — Я не отказываюсь от своих слов и своего отношения к тебе, нисколько. Но, если ты неготова или не желаешь это принять, то я тоже это принимаю.

[indent] Он не кричит, не злится, ничего — внутри засело это глухое разочарование, отдающее таким холодом в речи. Он не намерен тянуть никого и никуда насильно — Геллерт видит перед собой другие задачи и вершины. Гриндельвальд хотел получить реакцию, ответа, вариант события — он это получил. Разве к француженке могут быть претензии? Многие другие бы во лжи согласились на все, только бы ради амбиций иметь расположение немца. Многие бы за эту наглость поплатились. Тут даже интересно — Винда не настолько глупа, чтобы пытаться, или настолько оскорблена его иной природой чувства?

[indent] — Кстати, говоря, о семье. У меня всегда возникала проблема с отдачей... так как мы постоянно по-разному видели наши взаимоотношения. Видишь, я не ошибся в своем отношении, ты в точности передаешь суть возникающей пропасти. — хмыкает он и в его голосе нет сожаления, как и в сознании. За глупых родственников ни единого, а вот за Розье самую малость. Геллерт ожидал другого. Но, вновь пускаться в разборки уже не хотел, это явно не его стихия. Гриндельвальд умеет лишь подчинять, а так как ломать француженку ему не хотелось, то и смысла измываться и над собой, и над нею не было. — Вышли сову Филиппу, я хочу видеть его немедленно. — пора возвращаться к тому, что действительно важно. И Геллерту бы хотелось заняться делами. — Ты свободна. — свободна от него, от работы, от армии, просто может идти, куда хочет или просто аудиенция окончена... он даже не уточнил. И уже не считает нужным скрывать свое разочарование.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-12-06 06:08:02)