[indent] — Как прикажете, господин.

[indent] Рауль не подает признаков недовольства, но с трудом скрывает промелькнувшее удивление. На переговоры [важные для их дела] в Румынию с ним отправился именно он, а не правая рука и советница  — не Винда Розье. Это вызывает в Геллерте едва ощутимое раздражение, которое проявляется в мелькнувшем недобром оскале и спокойном «пожелании» собираться быстрее, он не будет никого ждать. Все не успевшие будут за задворками истории, а не рядом с ним. Это раздражение связано с тем, что терпение «господина» накаляется, будто вытянутая пружина и никому вскоре не поздоровится. Близкий круг чувствует это скорее интуитивно, потому вопросов лично не задает, старается с удвоенным рвением и лишний раз не задерживаются. Гриндевальд начинает думать, что развел здесь бедлам. Армией еще именуют себя. Гриндевальда вовремя останавливало три вещи: Филипп умудрялся приводить аргументы против [еще и здравые, тварь], а еще его присутствие требовалось в Румынии.

Винда.

[indent] Геллерт пусть и вел себя, подобно каменной глыбе в отношении чужих чувств, но не был ни слепым, ни бесчувственным. Он считал, что Розье нужно прийти в себя после Норвегии — и от раны физической, и от их не очень приятного разговора после. Гриндевальд считал, что рано или поздно это пройдет, станет легче. Он-то знает об этой методике побольше многих. Еще был интересный момент в том, что Геллерт в принципе не понимал, как он [по мнению Винды] должен был на это все отреагировать. Он не подавал признаков взаимности — это раз. Да и играться её чувствами в отношении Розье было бы неправильным — это два. Неужели ей стало легче, если бы он вдруг начал её обманывать? Геллерт лгал многим, подменивал факты, интерпретировал истину, менял сущность вещей — именно поэтому ему так безоговорочно верили. Но в этой ситуации все касалось искренности. Гриндевальд даровал француженке свое высшее расположение — он был с нею искренен по-настоящему, а она хотела [видимо] лжи. И вновь сталкиваясь с подобным, немец никак не мог втолковать — что делать дальше с этим. Проблему решить хотелось, но привычные способы здесь не помогут. Удалить от себя Розье вовсе тоже не вариант, хотя бы с точки зрения выгоды. Она была нужна ему, она знала его и [опять же] недостаточно, что породила в сердце столь глупую надежду. Геллерт при других обстоятельствах, возможно, и внял бы этой надежде, но не сейчас — теперь задачи требуют его полной отдачи, если он хочет результата, а не барахтаться в бессмысленных выяснениях отношений. Поэтому одному совету Филиппа Геллерт не внял — ни о чем толком говорить с Виндой не стал, просто позволил ей взять отгул и временно заменил её другими фигурами, которые могут более-менее заменить ему его советницу. Самое важное здесь — более-менее, но Геллерт ничего не менял, да и не понимал причину этого.

[indent] Рауль справлялся хорошо, хоть временами слишком боялся открыть рот даже тогда, когда от него это требовалось. В Бухаресте все прошло настолько ровно, что даже должной слежки видно не было. После Норвегии Геллерт Гриндевальд вновь временно исчез из-под наблюдения, намеренного или не очень. Ушел и пока не получит румынские ресурсы, в новое наступление не пойдет. И, как хорошо, что все получается вот так. Но, вернувшись обратно, Филипп тут же осторожно напомнил о Розье. Поговорить с нею нужно, она вообще ослабла. Геллерт терпеливо слушает речь товарища, изображает даже толику участия и понимания — на самом деле внутреннее раздражение накапливается. Решение приходит быстро и к удивлению самого Гриндевальда не такое уже и радикальное.

Не часто Геллерт Гриндевальд идет поговорить и исправить ситуацию.
Ох, как не часто.

[indent] Если это не подействует, то он пойдет менее популярными методами. Она нужна ему в Бухаресте, здесь и сейчас, а не полупьяная, с каким-то зверьем на руках. Геллерту было непривычно видеть её такой, но и отторжения он не чувствовал. Как, к сожалению, и своей вины. Он просто делал то, что должно — и с точки зрения их общего дела, и с точки зрения простых человеческих отношений. Геллерт хотел, чтобы она не была такой, но и ломать её тоже не хотел. И вновь не понимает, что она от него требует, но задавать такие вопросы с ходу не самые лучшие попытки примириться.

[indent] В просторной гостиной явно видны следы попойки. Бутылки, несколько тарелок на столике, какие-то газеты. Винда лежит на диване, а на ней опять этот зверь. Геллерт не был любителем животных — у него питомцев орды последователей, всех надо за ушлом погладить ради общего блага. Если не поддаются дрессуре, то усыпить самое то.

[indent] — Вижу, твой уик-энд в самом разгаре. — нахмурившись, отзывается Геллерт.

[indent] И в следующий момент вполне профессионально уворачивается от бутылки движением руки направляя ее траекторию в сторону. Тварь на руках Винды зашипела, от чего Гриндевальд покосился на нее явно с уклоном, что кому-то здесь придется лететь в окно. И это точно не ему. Омут раздражения, так хорошо скрываемый начинает трещать по швам по мере того, как он все это видит. Ладно, Геллерт сам пришел разобраться и сам с собой согласился, что он поговорит с Розье.

[indent] — Долго мне еще наблюдать, как ты горюешь? — прохладно задает он, деланно расстегивая пуговицы на плаще. Погода за окном была не очень-то распрекрасной. — В Бухаресте все прошло хорошо, можно двигаться дальше. Позволь уточнить для рокировки планов, на какой день календаря назначать твой приход в себя? — он прикрывает глаза, негромко вздыхая, — Я оставил тебя здесь, чтобы ты отдохнула и пришла в себя эмоционально. Мне не хотелось лишний раз мучить тебя и напоминать о твоих ... несбывшихся ожиданиях. Даже поехал в Бухарест с этим недоумком, который рот без команды открыть не может. Взамен ты развела в штабе бедлам — ты — моя правая рука и ближайшая советница. Вторая подле меня. И что ты демонстрируешь остальным?— он говорил негромко, но чеканил каждое слово. И раздражение казалось еще немногое и будет ощущаться физически в воздухе. Гриндевальду не было плевать, но он всегда смотрел широко и не понимал, почему Розье себе это все позволяет. Из любви? Любовь — это сила, а сейчас он видит лишь проявление слабости и детского упрямства. Он не хочет отвечать силой на слабость и позволять себе обманываться.

Мысленно он обещает себе, что больше никогда такого более не допустит.
Просто потому что это отдает абсурдом.
Геллерт вновь не хочет принимать чужих чувств.
Не хочет отвечать на них.
Просто потому что это ни к чему хорошему не приведет.
Проверенно временем.

[indent] — Винда, я искренне желаю защитить тебя. И делаю это настолько, насколько вообще способен. — его тон сменяется, лишаясь той раздражительной требовательности. — Даже, если приходится защищать тебя от себя самого. И сделаю это даже, если вариант тебе не понравится. — мало ли, какие планы возникли в его уме, — Я напомнил тебе о твоем положении, потому что мне нужна сильная женщина с амбициями и верная нашей общей цели. Не девочка, чью открытку не приняли в канун 14 февраля. — он делает паузу, и на его лице появляется странное тревожное выражение, будто что-то заставляет его отвлечься от выстроенной линии поведения и мыслей. Он все еще считает, что может быть с нею откровенен. Потому в возникшей паузе добавляет. — Вернись ко мне. — хватит этого.

[indent] Он не хочет действовать другими методами. Совершенно не хочет. И если ничего не получится, то тут есть два нелицеприятных варианта. Геллерту не хочется идти на меры. Отчасти, ему хочется разобраться.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-11-13 01:25:42)

[indent] Геллерту кажется, что они идут по кругу — и это его откровенно бесит. Срываться на полупьяной обиженной женщине не очень-то правильно, по сути вообще недостойно уважающего себя мужчины, пусть лишний раз хотелось. Встряхнуть её хорошенько.

[indent] — За место под Солнцем нужно сражаться, дорогая. Сидя здесь и демонстративно уничтожая запасы алкоголя, не станешь похожим на человека, способного договориться с румынами. Ты была после ранения, и не в том психологическом состоянии, чтобы я был уверен, что ты мне не захочешь посреди города высказаться вновь. Поэтому твои полномочия временно взял Рауль. Временно, заметь.

[indent] Из Рауля неплохой дипломат, но настолько недальновидный и трусливый, что хотелось временами в него пальнуть одним-вторым заклинанием, чтобы соображал быстрее. Но, суть разговора сейчас не о бельгийце, а о них двоих. Если они еще существовали хоть в каком-то смысле. Геллерт не хотел оправдываться, не хотел изображать из себя виновного и признавать свои ошибки тоже не считал нужным. Для Винды это должно стать уроком, вынужденным и неприятным, но уроком. Геллерт в который раз упирается в суть её обиды, хотя это и правда неприятно, когда тебя отвергают. Вот сейчас он предлагает все вернуть, поправить, но она начинает свою речь и становится слишком близко.

[indent] Лучше бы она этого не делала.

[indent] Геллерт смотрит француженке прямо в глаза каким-то остекленелым злым взглядом. Ему хочется, чтобы вся эта тирада была его галлюцинацией, просто досадным недоразумением. На самом деле сдерживаться ему становится просто физически сложно, вывести Гриндевальда из себя вообще несложно. Особенно его выводит чья-то неспособность смотреть на вещи здраво и трезво, а мешать туда бесконечную череду чувств. Особенно, если ты ждешь от человека как раз этого.

[indent] — Знаешь, — он берет ее за руки выше локтей, с силой сжимает, приближая к себе и не давая толком отойти от себя. Она сейчас не в том состоянии, что сопротивляться, но внутри злость накапливается огненной бурей, от чего голос Гриндевальда становится приторно-негромким. Он все еще хотел поговорить, — я знаю многие способы избавиться от тебя или заставить делать то, что мне нужно, насильно. Что Нурменгард и смертельное заклинание покажется просто детским лепетом. — и она знала, что он совершенно не лжет и даже не преувеличивает. Геллерт не любил использовать убивающее заклятие, но знает десятки способов погубить человеческую жизнь. Он знает о смерти и агонии жизни побольше всех присутствующих вместе взятых. Он вновь пресекает её попытку вырваться, наклоняется еще ближе, буквально касаясь губами ее виска, нервно выдыхает и говорит еще тише, — Мне не нравится.  Не нравится, когда ты демонстративно впадаешь в пьяный угар по разбитому сердцу посреди штаба, этим самым компрометируя меня. Они смотрят и думают, что я такое спущу. Смотрят и не знают, почему один из командиров забывает о своих обязанностях. Не нравится, когда ты забываешь о том, с кем ты говоришь.  — со стороны эта сцена наверное выглядит странно, но когда Геллерту было не наплевать?

[indent] Ему откровенно надоело. Он отпускает её резко, отходя на несколько шагов назад даже не оборачиваясь. Могло даже показаться, что он сейчас вовсе уйдет, но Геллерт останавливается, поворачиваясь к Винде. Вздыхает, постепенно чувствуя, как эмоции внутри остывают — раздражение не утихло, но желание начать рукоприкладствовать к своей первой советнице отпало. Стоило надеяться, что следов от хватки его на руках не останется.

[indent] — В Бергене я честно сказал тебе, что к тебе чувствую и не желал оскорблять тебя обманом. Видимо, стоило? Придумать красивую сказку, как и другим, а потом воспользоваться? Я никоим образом за это время не напоминал тебе об ошибке и если бы ты не устраивала мне немых сцен, то и не упомянул бы. Почему я себе никогда не позволяю напиться до потери сознания и засесть где-нибудь? Ты хоть раз видела меня в подобном состоянии? Видела, чтобы я давал своим чувствам взять вверх над моим долгом перед революцией, Винда? Это не отнюдь не потому что я не чувствую, и мне всегда хорошо — потому что я знаю, зачем я здесь. — он говорит твердо, убежденно, потому что искреннее верит в то, что делает и думает. Геллерт не привык сомневаться. Сомнения до добра никогда не доводят. — И если бы мне было так плевать на тебя, как ты думаешь, то я бы тебе не распинался. Но, в ноги падать и умолять я не буду.  — он внезапно сделал озадаченное лицо, словно задумавшись. — Придется в Вену брать тоже Рауля, а то что я привез отдам кому-нибудь. Раз ты к своим полномочиям возвращаться не желаешь.. — возможно, он ей провоцировал, а возможно и нет, просто размышлял вслух. Тут не угадаешь, всегда есть варианты, при которых решение может смениться в ту или иную сторону.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-11-13 05:00:27)

[indent] Это уже даже не смешно. Гриндевальд вновь хочет объяснить все [относительно] мирно, а взамен получает лишь новую череду обид. Всегда проще сломать, убить, уничтожить — ему ли этого не знать? Разрушать совершенно не сложно. Геллерт хотел бы быть с нею честным, хотел бы выделить значимость женщины в этой своей честности, но его вновь и вновь вынуждают придумывать или недоговаривать. Хорошо, что лгать Гриндевальд умеет еще лучше, чем разрушать.

[indent] — Ты сама все так сложила. — заметил он холодно. Отмахиваясь от её речи, потому что отвечать на нее глупо, станет только хуже. Хуже быть уже не может, но так ли это? Геллерт шел на эксперимент, в очередной раз играл с чужими жизнями — именно так, как хотела бы Розье, если темный волшебник правильно её понял. Она ведь хотела от него чего угодно, только не правды. Геллерту проще придумать и выстроить себе систему, при которой он совершенно честен сам с собой, при которой его лично все устраивает. Никаких привязанностей — явных так точно. Никакой любви — её след уже однажды чуть не уничтожил его идею. Никакой искренности — ему кажется теперь еще больше, что они все хотят видеть лишь свое. Это злило пуще прежнего. Впрочем, признаваться самому себе в каких-то чувствах не желает.

[indent] Как и в том, что он на долю мгновения дал себе возможность предположить их наличие.

[indent] — Это была прихоть. — честно признался он, пожимая плечами. — Иногда я слишком увлекаюсь мыслью, что мне все позволено. —невесело усмехается, понимая, что считает дозволенным играть с чувствами тех, кто готов отдать жизнь. — Тебя это оскорбило? Представь, если бы факт моей прихоти раскрылся потом ... спустя некоторое время.

[indent] Он подавляет в себе порыв прибить шавку, которая расположилась на руках Винды и противно шипит. Слишком много порывов темный волшебник в себе подавил за последнее время. Считал ли он, что это безвозратно? Винда все еще была здесь. Наверное. Ему было неведомо наверняка, не уйдет ли француженка вовсе. Впрочем, к её сожалению, Геллерт не отпустит её — в этом он нисколько не обманывал тогда в Бергене. Если хочет жить при здравом уме [или вообще жить], то придется смирится. Впрочем, нужно ли ему смирение? Гриндевальду нужна отдача и вера, особенно от тех, кого он по тем или иным причинам к себе приблизил.

[indent] — Ты в последнее время начинаешь думать совсем не там, когда это требуется. — раздраженно отозвался он, перестав буравить помощницу взглядом, — С меня хватит этого цирка. Я уезжаю обратно в Бухарест. Один. — уточнил он, пресекая возможное замечание. Хватит с него помощников, советников, всего хватит. Геллерту сейчас очень хотелось отвлечься, — Ты же трезвей и хорошенько подумай, чего ты хочешь. Терпеть этого я больше не намерен. Ты хочешь ответного чувства? — невольно прорычал он, в очередной раз поддаваясь собственной импульсивности, которую не вытравить из натуры ничем. — Я не сказал, что ничего к тебе не чувствую. И не сказал, что ты меня не привлекаешь. И опять же, повторюсь, совершенно не в роли временной фаворитки и развлечения ты меня привлекаешь. Жаль, что ты не понимаешь, насколько нужна мне. — сейчас нужна. Геллерт краем сознания понимает, что сказал лишнее, выдав то ли себя, то ли присутствие в своей груди сердца не только в роли мышцы для перегонки крови, то ли собственной тоски от мысли, что его высокие ожидания и желание близости расценили в плотском ключе.

[indent] — Нет, румынские авроры меня вообще не тревожили. — уклончиво ответил он, — Но, я передумал.

[indent] Он и правда передумал. Считает это уже лишним, считает, что все равно он даст ей недостаточно. Не того, чего Розье так желает. Геллерт больше сожалеет о себе, пусть и ловит себя на мысли, что это все может окупиться парочкой жизней. И, отчасти, ему хотелось, чтобы в числе этих жизней не была Винда. Но, последней фразой он скорее не выражал свою обиду, а уже намеренно подливал масла в огонь. Холодно посмотрев на стоящую волшебницу, немец круто развернулся и вышел из комнаты, делая вид, что не замечает, как весь дом затих в попытке понять суть их конфликта. Геллерт уже и сам не уверен, что правильно понимает сам эту суть.

[indent] Он отдал подарок Филиппу, скорее из соображений, что тот его куда-то денет или ... Геллерт все-таки в ответ обиделся. Как обижаются тогда, когда он реально попытался что-то сделать, а ему приписали еще больших грехов. Поэтому выполненная лучшими ювелирными мастерами работа в виде гребня для волос, инкрустированный жемчугом и изумрудами, а также подвеска, остались у Филиппа, который предпочел промолчать. Знал, что в случае очередного совета, шеф ему этот жемчуг просто скормит. Геллерт может и не очень расценивал, понравится ли это самой Винде, но в его представлении этот комплект бы великолепно смотрелся на её шее и в волосах. Все-таки он увидел это у лучшего ювелира Бухареста, которого только мог отыскать. Авторская работа. Временами Гриндевальд любил дарить подарки, в этом смысле он был совсем не жаден, хотя сам предпочитал дарить какие-то редкие книги или артефакты, гораздо реже что-то помельче  полезности. Впрочем, уже неважно. Геллерт оградился от своих эмоций, которые и без пребывали в хаосе, и сосредоточился на другом.

Отдал несколько распоряжений Раулю и Филиппу на случай, если все получится, все-таки покинул штаб.

[indent] Пощечина ощущается неприятно и неожиданно. Геллерт замирает в полуобороте с книгой в руках, в удивлении поднимая брови, а потом хмурится, касаясь пальцами щеки. Не больно, но немного обидно — бьет по самолюбии немножко. Самую малость. Гриндельвальду все равно ничто не способно заглушить радость, что Винда Розье здесь с праведным гневом и пощечиной, а не с предателями и убивающим заклинанием в спину. Всегда хочется обходится малым, потому темный маг готов признать свою ошибку — теперь уже открыто и без преувеличения.

[indent] — Немного. — отступив на шаг, Геллерт отнял руку от щеки, склонив голову набок, не выглядя особо недовольным. — И готов за это просить прощения.

[indent] Гриндельвальд сомневался в женщине, которой недавно высказывал свое высшее доверие. Точнее в нем говорила засевшая обида непонимания, которая вдруг прошла между ними. Просто они мыслили немного разными категориями, в итоге стремились к одному и тому же. Геллерт не нуждался в крепких отношениях, точнее сам себя в этом убеждал раз за разом — он всегда обходился в одиночку, казалось, привыкнув к этому. Великий Геллерт Гриндельвальд, пророк, борец за свободу, монстр и фанатик — но совершенно точно не семьянин. Ему бы хотелось многого, только немец чудесно знает свои цели, свои желания и не пытается обмануть сам себя. В его системе координат всегда на первом месте будет революция, борьба за свободу, борьба за собственное правление в этом мире. Неважно, какова будет цена уплачена. Геллерт всегда готов разменяться личным ради большего. И сердился, когда другие не могли, или не хотели делать того же самого — каждый платит равноценно.

[indent] — Они бы не появились так просто, слишком зашли в тень. Поэтому я решил, что использовать нашу ссору для этого хорошая идея. — он разводит руки в стороны, вздыхая, — Единственное, в чем я виноват, это то, что пришел говорить с тобой при наших сестрах и братьях, не будем лелеять надежду, что нашу беседу кто-то из гостивших не слышал. Мои претензии были искренни. — он усмехнулся, будто выражая эти сожаление. Словно не хотел бы иметь претензии к Винде, но так сложилось, что не получается. — Разве что я не мог в точности предположить, какой выбор ты сделаешь. Я ведь говорил тебе хорошенько подумать.

[indent] Словно, если бы Винда поняла, что конкретно он имел ввиду под этими словами. Гриндельвальд замечает колье на шее женщины, задерживает на нем взгляд, чувствуя внутри некоторый отклик. Сердце предательски ёкнуло, не сказать, что это было неприятно. Она все-таки приняла не врученные им украшения. Видимо, Филипп старался угодить, как только мог. Было ли это хорошим знаком? Безусловно. Даже, если их отношения изменятся, он все равно хотел бы видеть её подле себя, видеть её в своей команде. У Розье были все, что было необходимо, дабы идеально выполнять свои функции. Геллерт не хотелось бы прибегать к каким-то мерам, но, видимо, уже и не придется.

[indent] О том, что предатели мертвы, его уведомил Рауль, прислав небольшой отчет с места событий. Придется менять мебель, какая досада, пусть Геллерту давно хотелось немного освежить обстановку. Но, на всякий случай, он стоит на расстоянии, внимательно наблюдая за телодвижениями своей соратницы. Честно говоря, скандалить уже не хотелось.

[indent] — Скоро мы заберем под свое влияние местные торговые рынки, получим ресурсы. Если все пройдет удачно, то нас поддержат не только среди магнатов.Тогда в Бухаресте нам всегда будут рады. Уважаемый министр оказался очень благоразумным человеком и не хочет повторения негативных сценариев. — поделился он уже делом, словно ему не терпелось рассказать о происходящем здесь. Причину того, почему последние недели еще до Норвегии он так вцепился в эту страну. — Он приглашал меня завтра на ужин. Еще он рассказывает просто до невозможного ужасные анекдоты. — вздохнул Геллерт, подходя ближе, вновь зацепившись взглядом за подаренное изумрудное колье. Все-таки его не обманули и на прекрасной шее оно смотрится еще более привлекательно. — Не злись на меня. — просит он как-то тихо и даже непосредственно, словно в один миг растеряв весь свой лоск и холодную собранность. Смотрит на женщину немигающим взглядом, не пытаясь читать её мысли, скорее ожидая ответа. Гриндельвальд немного устал — у него явно не лучшие недели за последние полгода.

[indent] Геллерт и правда очень редко просит прощение — почти никогда. Но, здесь было и искреннее понимание, что Винда на него реально обижена, да и стратегический ход неплохой. Гриндельвальд, впрочем, не раскидывался словами попусту. Не с Виндой Розье — не было смысла, они столько лет уже вместе, что она должна понимать и ощущать его перемены за милю. Даже, если кажется, что немец сохраняет абсолютное спокойствие и выдержанность. Он может ей доверять. Эта мысль греет темного волшебника, придает ему чуть больше уверенности в отношении собеседницы.

[indent] — С каких пор тебя волнует то, что думают другие? Чужое ничтожество мысли не должно волновать тебя. Как и не волнует меня. — ему и правда было плевать, что там могли о них говорить. После трупов предателей посреди дома, после успеха в Румынии, после всего, что он еще сделает в будущем, сомнения сойдут сами собой. Если же нет, Геллерт держит весьма четкие правила в своем доме — и нарушать их никому не разрешается. За это можно получить не от Розье, а от него самолично, а это гораздо худший вариант. Геллерт приближается ближе, подходит вплотную, вновь игнорируя чужое личное пространство. — Не дай обиде сжечь тебя, Винда. Как и не дай любви внутри тебя стать тебе помехой. Освободи её. — он едва улыбается, и нежность сквозит на его губах, что контрастирует со спокойным уверенным взглядом. Геллерт знал, о чем говорит. — Дай ей стать чем-то прекрасным, а не вечным сожалением о том, чего бы ты хотела. Направь её в другое русло. Ради общего блага, дорогая. — он протягивает руку и касается её скулы, очерчивая четкие линии указательным пальцем. — И тогда тысячи воспоют тебе хвалу за подаренную тобой любовь к ним. — он чуть наклоняет голову набок, едва отстраняясь, смотря ей прямо в глаза. — Мои чувства к тебе сильны, Винда, но не настолько, чтобы я дам им волю больше, чем того требуется. Потому что я знаю, какой может быть любовь.

[indent] Геллерт не лгал ей. Он в некоторой мере делился собственным опытом, пусть и не раскрывал причины этого опыта. Он чувствует не прошедшую обиду, тот самый осадок, который остался после всего этого. Как говорится, ни одно испытание не проходит бесследно. Всему есть своя цена, Гриндельвальд сам назначает её. Их борьба длится уже так долго, набирая все большие темпы. И идея привязывать к себе Розье еще и её чувствами была плохой — ему нужна была её голова, её участие, её поддержка. Возможно, теперь гораздо более сдержанная. Что же, чем-то придется уплатить за свои уроки и ему. Как говорится, учитель должен тоже уроки получать из происходящего вокруг. Он все еще стоит слишком близко рядом, берет её руку в свою и осторожно прижимает узкую ладонь к своей недавно пострадавшей щеке. Странный жест, нуждающийся, открытый и одновременно исполненный мысли, что он чувствует не меньше, чем другие. Если ударить, то будет больно, если приласкать, то станет полегче. Даже одно единственное движение, жесте или действие способно причинить или страшную боль, или исцелить самые глубокие раны.

[indent] — Да, я приказал ему созвать Кэрроу. Её навыки мне вскоре понадобятся. — ответил он, вспоминая короткое сообщение Рауля. Отпуская её руку, он отстраняется, более не мучая француженку своим близким присутствием. — Румынские магические общины имеют большие ресурсы, они раздроблены и легко поддаются влиянию. Не все территории полезны только из-за своего географического расположения или громогласностью Министерства в столице. Нам нужен аванпост. На будущее. — он еще не готов раскрыть все карты этого самого будущего. Не из- вредности, а скорее просто потому что не привык говорить о том, что еще не сформулировано до конца. Потом Геллерт обязательно все расскажет, когда мысли соберутся в нужный ответ.

[indent] Обойдя большой письменный стол, маг с некоторым удивлением воспринял просьбу отдохнуть. Очень многое требовало его внимание, контроля, учета. Каждая деталь была на счету в тех методах, которые использовал Гриндельвальд в своем наступлении. Убрать любую переменную и норвежский сценарий возьмет и повторится. Это не нужно ни ему, ни Розье.

— Я настолько плохо выгляжу? — безобидно отозвался он, садясь за письменный стол и жестом руки предлагая и француженке сесть. — Еще успею отдохнуть, а к шуткам министра быть готовым невозможно, ты бы слышала. — на лице мелькнуло нескрываемое раздражение, смешанное с презрением. — Ты останешься здесь со мной или мне выделить тебе другую поездку? У тебя есть варианты. — у него всегда были предложения, чем можно развлечься, если вдруг захотелось сделать что-то полезное во благо их дела.

[indent] Возможно, Геллерт слишком безразлично относится к проблемам своих ... приспешников. Он опекается лишь за теми, кто ему полезен или в той или иной мере дорог. Остальные же внемлют ему, но для них он скорее объект культа и направление истинного пути, нежели человек из плоти и крови. Впрочем, он даже с ближним кругом не так откровенен.... как с Виндой. Эта женщина поразила его в свое время, приятно поразила. С тех пор он ни разу по-настоящему не пожалел о своем выбора — вспышки гнева или раздражения дело житейское, не такое и важное. Геллерт всегда видит будущее, смотрит вперед, слишком неохотно наблюдая за тем, как у ног устроили разборки очередные идиоты. Впрочем, именно для того, чтобы вовремя обратить на это свое внимание, ему и нужна была Розье.

[indent] — Я далеко не бесчувственен, дорогая. Просто жизнь научила меня сдерживать свои порывы, пока они не сбили меня с намеченного курса. — негромко добавил он, едва пожимая плечами. — Не сомневайся в моих чувствах.

[indent] Геллерт не любил сомнения в себе, По любому поводу. Всегда воспринимал их слишком остро, всегда машинально искал способны их развеять. Впрочем, здесь Розье права — ей нужно время. Доказывать что-то сейчас по кругу заново будет не лучшим выходом, если уважаемый вождь революции не хочет получить еще раз, а француженку лучше не бесить. Ему ли не знать — Розье была его одной из лучших учениц, и гордиться ею он имел полное право, даже больше, чем кто-либо.

[indent] — Считаешь мои видения не прагматичны? — хмыкнул он, откинувшись на спинку кресла, едва прикрывая глаза. — Время сейчас не на моей стороне, поэтому Бухарест нужно взять сейчас. Но, на этот раз не из-за видений. Румыния должна подать хороший пример правильного выбора и того, что даже правительства, которые в большинстве своем нам пытаются противостоять, посещают взвешенные и верные решения. — всего лишь выгода. Несчастный министр станет марионеткой, как и все его окружение. Все, чтобы сделать им правильную рекламу и привлечь максимальное количество общественности. Геллерт был монстром, настоящим и безжалостным — но умел великолепно изображать человечность и понимание, идти методами не войны, а дипломатии и обмана. Словно тот охотник, который загоняет жертву. Только в роли жертвы для него практически большинство людей, которых он готов принести в жертву во имя своих целей.

[indent] Во имя будущего.

[indent] — Рауль очень много говорит лишнего. Того, чего говорить не следует ни своим, ни чужим. И это не смешно, если это были шутки. — прокомментировал он, вспомнив недавние переговоры. Рауль, конечно, хорошо сошелся с министром, но Геллерт ощущал себя лишним на этом празднике шутов из цирка. — Мне тебя очень не хватало на этих переговорах. — негромко признался он, будто в очередной раз вспомнив, как его бесило все происходящее. И это не было неправдой. — Я отдохну, завтра помимо ужина, я могу не вникать в дела. Отдых в последнее время дается мне непросто. — связь с реальностью из-за видений и предчувствий временами теряется, а тишина в голове может быть чревата. Впрочем, сейчас скорее причина именно в том, что Геллерту важен результат их миссии.

[indent] Её последняя фраза заставляет сделать паузу. Геллерт прикрывает глаза, будто сдерживая тяжелый вздох, но все равно остается на грани какой-то своей медитации. Доставляет ли ему довольствие её присутствие? Если бы это было не так, то Розье бы тут даже не сидела. Как она сама утверждала —  незаменимых нет. Впрочем, в её случае Геллерт все равно иррационально держит француженку при себе, всячески не давая себе даже варианта отпустить её. Просто потому что не позволит себе этого сделать сейчас. Не это ли та самая привязанность, которой не желает обременять себя Гринельвальд?

[indent] — Думаешь, ты точно знаешь, что мне доставляет удовольствие, а что нет? —  беззлобно спросил он, обращая свой взор на нее. —  Раз так, то завтра составишь мне компанию на приеме. Только, умоляю, без застарелых анекдотов, которые я слышал еще от своего деда. —  он, конечно, сомневался, что такие француженка знает, но уже ничему не удивится в этом городе.

[indent] — Свадьбу и детишек? — негромко отозвался он, прикрывая глаза. — Нет, я совсем не этого опасался. Честно говоря, я свадьбу и детишек и не планировал никогда ... слишком опасно. Пока я закончу с революцией и волшебники займут свое место, моих детей трижды похоронят, а их матерей сожгут. Тут нужно делать выбор, а я вполне себя чувствую комфортно с той семьей, которая у меня есть в лице людей, коим я могу доверять, и которые разделяют мои взгляды. Пусть и их я рискую потерять также. — заметил он, как-то не в тему решив по откровенничать. Будто и правда в свое время задумывался о том, хотел ли бы он иметь классическую семью с выводком детей, хотел ли вовсе иметь нечто подобное. Семью бы хотел, но ... чем-то нужно платить, и Геллерт платит. Винда это знает, она платит ту же цену — им обоим нет необходимости в потакании обществу. Считает ли он их всех своей реальной семьей вопрос двоякий, тут Геллерт не лучших вариант для откровений. Он даже собственных родителей вычеркнул из своей жизни (ради их же блага), вычеркнул так многих, только чтобы иметь возможность достигать своих целей без лишнего груза.

[indent] Учитывая, что они оба хотят это общество сломать в угоду своим амбициям.

[indent] — Сожаления — это не моя стезя, дорогая. Расслабься, я не собираюсь тебе ставить это в упрек. Больше не буду. — взирая на собеседницу, ответил он, — Мне следовало быть деликатнее. Но, двое суток анекдотов чуть меня не заставили приложиться к бутылке. — стоило представить, что ощущал Геллерт, выслушивая этот бесконечный цирк. Впрочем, ему часто приходится слушать подобное. За годы привыкаешь, учишься сдерживать импульсивность, учишься лживому участию и понимаю. Людям нравится, когда ты их понимаешь, когда они уверены, что мыслят с тобой на одной волне. Геллерту же это было удобно использовать и ситуация в Бухаресте не исключение.

[indent] — За министром стоят куда более умные люди. Конфедерация не смотрит на то, что здесь творится, закрывает глаза на очевидное. Именно поэтому нам здесь будет удобно. Пока они поймут, что происходит, Бухарест будет уже под нашим влиянием.

[indent] Её забота успокаивает его, пусть Гриндельвальд никогда бы не позволил подобного проявления кому-либо еще. Вопросы его усталости, самочувствия и эмоционального здоровья никогда не касались кого-то, помимо нескольких человек. Не тех, кому Геллерт может пожаловаться о плохом настроении,  те, которых он подпустил достаточно близко, чтобы они замечали. Если нужно, то одергивали его, осторожно или прямо говоря, что он заходит слишком далеко, что впереди может быть барьер. Для преодоления препятствий нужны силы — Геллерт всегда стремился к силе и её чистому проявлению, но временами забывался. Иногда если мчишь вперед со слишком большой скоростью, то рискуешь по инерции вовремя не затормозить. Увы, но Геллерт знает о подобной своей черте. В некоторых вещах лучше подстраховаться.

[indent] — Страдал бы в глубоком одиночестве. Представляешь, каким подкованным в юморе я вернулся бы в Нурменгард? — страшно представить на самом деле. Геллерт временами любил срываться на окружающих, особенно, если было за что, и после чего. — Уверен, в Бухаресте найдутся места, где ты сможешь найти себе платье по высшему разряду. Или прикажи, тебе все вышлют. Ты ведь не хочешь, чтобы я на собраниях начинал шутки шутить? — и все вокруг поседеют.

[indent] Геллерт расслабился и хитро улыбнулся, кажется, ловя свою порцию возвращающегося настроения. Возможно, у них с Розье еще не все вопросы закрыты, но она здесь, рядом, а ему это было важнее всего. Геллерту совершенно не хотелось сейчас решать проблемы с ближайшими сторонниками. Брайтуотера ему хватило с головой, а также его сообщников, чьи могилы обязательно выроют. Гриндельвальд думает о том, что не допускать подобных случаев тяжело — особенно, если правишь не десятком волшебников и волшебниц, а армия растет. Учесть все попросту нереально, но он продолжает наращивать силу, в очередной раз доказывая лишь то, что его не сломить подобным. Он переживал в своей жизни и более серьезные предательства.

[indent] — Меня утешает лишь то, что если все получится, то результат не заставит себя ждать. Нечасто правительственный аппарат рискует сдаться в мои руки, не изображая из себя мучеников и борцов за лицемерную справедливость. Потом, если все пойдет, как я хочу, то заменим министра человеком с менее специфическим чувством юмора. — Геллерту было удобнее пока потерпеть румына. Тем более сейчас.