[icon]http://www.picshare.ru/uploads/181103/905YrrA2WK.png[/icon][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Зараки Кенпачи</a></b> <br>последний Кенпачи, капитан Одиннадцатого отряда Готэй-13<br><center>[/lz][nick]Zaraki Kenpachi[/nick][status]the beast[/status][sign] [/sign]- Ячиру, - хриплый голос.
- Ячиру! – она появляется как по щелчку, хихикая, кружась, прыгая.
- Нэ, нэ, Кен-чан, что такое, что, что? – за рукав дергает, виснет на плече, переползает на спину, жмурится довольно, сопит, бормочет, опять хихикает. Под накрывшей ее ладонью замирает, будто ручной зверек – с радостной и беспечной готовностью.
- Останешься в казармах сегодня. Поняла? – она заглядывает в лицо сбоку, хлопая глазами темно-карими, с глубокими проблесками багрового. Будто хорошо запекшаяся, засохшая уже кровь.
- Угу! – и счастливо кивает, постукивая ножонками по спине, не слезая с плеча.
- Ты идешь не веселиться, Кен-чан? – шрам чуть вздрагивает, когда верхняя губа обнажает клыки с левой стороны. В неторопливом оскале.
- Кто знает, - вечер спускается резко. Небо вспыхивает монетой луны, белой, круглой, словно женское лицо.

Нового капитана боятся. Правильно. Нового капитана уважают? – плевать. Он не ради уважения выбил с босой ноги двери Готэй-13. Не за союзниками или подчиненными.
Просто кое-что ему этот Готэй задолжал.
«Имя», - он взял его себе сам. Еще давно. Когда лицо перестало заливать кровью. Когда шрам затянулся, превратившись в тонкую полосу. «Я проиграл», - от этой мысли веет азартом. Даже не яростью. Он проиграл, да – но кому?
«Это было достаточно весело», - оскал делается шире. За соседней стеной кто-то из обоссанцев медленно обмякает, вслед за ним – еще и еще. Звуки, как будто мешки с дерьмом падают, - «да они такие и есть». Что еще взять со слабачья.
Прикрывает глаза, прислушивается. Звуки теряются в мешанине гребаных стен. Гулкое эх. Тихое эхо.
Ровное эхо, словно биение пульса, предельно спокойного – шаги.
Ячиру осталась нынче в казармах, правильно. Незачем ей смотреть.
Резко, ударом меча – память о сегодняшнем дне во дворе казарм старика. Собрание. В честь вступления в должность нового капитана Одиннадцатого отряда. Убойной силы убийственной силы, - он осматривал их, остальных двенадцать, не пытаясь прощупать и не стараясь вникать. Они – были. Большинство – слабее его. Кто-то – сильнее. «Кто?» - ощупывал, осматривал, обшаривал взглядом.
Молчание стояло панцирем. Старик, казалось, даже медлит с этим гребаным представлением. Зараки не думал об этом. Незачем, - вёл глазами по фигурам капитанов. Мало кто способен смотреть на него прямо. Встретиться глазами – ответить на вызов. Взгляд – острие его зазубренной катаны.
Ну? Кто?!
- Зараки Кенпачи, - пророкотал старик. – Капитан Одиннадцатого…
- Ой, ой, дедуля! – малявка выскочила из-за его кресла, будто блоха. – Какая у тебя…
- Ячиру! – рявкнул Зараки, и остолбенел, увидев смерть. Отблеск лезвия, отблеск стальной синевы на лезвии. Глаза.
Она стояла второй от старика, в ряду слева. Дрогнула веками при звуке имени.
О н а.
- Ячиру, заткнись, - повторил Зараки. Кто-то коротко хмыкнул, одобрительно, сказав что-то вроде, дескать, что за удивительное создание. Ячиру тем временем скакнула перед ним, засияла улыбочкой.
- Фукутайчо! Ячиру Кусаджиши. Здрастеньки! – и таким же прыжком оказалась у Зараки на плече, села, болтая ногами. Он ее придержал, и пересекся глазами с беловолосым парнем. Между ним и низкорослым темнокожим хмырем было пустое пространство.
- Капитан Одиннадцатого отряда. Зараки Кенпачи, - титулом лязгнуло, словно уходящим в ножны мечом. Он встал на место, которое должен был занять. Которое занял. Которое!..
Она стояла, склонив голову, и белый подбородок резко выделялся на черной косе, заплетенной спереди.
Старик еще что-то говорил, но Зараки больше не слушал. И на неё тоже больше не смотрел.

Луна по-прежнему светит, выбеливая лабиринты стен, отражаясь от оранжевой черепицы крыш. Куда идти? – полагается на слух, не на память. В мешанине стен Сейрейтея он уже задолбался путаться, - Зараки повернул было голову, чтобы позвать малявку, но вспомнил, что оставил ее в казармах. Все правильно. Все, мать их, правильно. Ей незачем присутствовать.
Он сгреб за грудки стоящего на воротах бойца. Тот едва соображал от натуги и ужаса.
- Где четвертый отряд? Бараки. Ну?!
- Н-налево… - и обмяк, как тот самый мешок с дерьмом. Зараки разжал пальцы, зашагал налево, но вскоре уперся в гребаную стену.
«Да к дьяволу», - сбоку мелькнуло чем-то белым. Смертью, - он сощурился, глядя в темноту. Не показалось – кандзи «четыре» на белой спине.
Он шел быстро, не теряя ее из виду, постепенно прибавляя шагу. Но догнать не мог. Это злило – почти на бег перешел. Мысли остались позади, словно вынесло бьющим в лицо ветром. Темнота кругом делалась гуще, воздух менялся. Они уходят куда-то – она уводит его.
Тоже узнала.
Темнота под деревьями. На невысоком холме, верхушка которого залита лунным светом, словно серебряной кровью.
- Ты, - когда она остановилась.
- Почему?! – когда обернулась.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-11-07 12:30:32)

[nick]Zaraki Kenpachi[/nick][status]the beast[/status][icon]http://www.picshare.ru/uploads/181103/905YrrA2WK.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Зараки Кенпачи</a></b> <br>последний Кенпачи, капитан Одиннадцатого отряда Готэй-13<br><center>[/lz]Лопатки выламывает назад, невозможным. Неправильным. Это – не лезвие, это не имеет имени. Это мир, половина мира с вонзенным в него мечом, перевёрнутый рывком вперёд, словно рычагом.
«Какого», - хочется спросить, но слова осыпаются. Под звуки голоса, из которого будто истаяла сталь. Который, снова, словно шелк. Проклятый шелк. С которым так и ждешь, что в него завернут клинок.
Но – нет. Сейчас – нет. И это невозможно.
Тянет жилы, долго, тяжело, под выдох. «Не смеешь», - белое, как луна, лицо обращено к нему. В нем слишком много спокойствия, тянущей душу безмятежности, сквозь  которую все же светится.
Тоской. Жизнью. Чем-то еще, опять не имеющим имени. Оно заставляет сделать еще несколько быстрых шагов. Вперед. Наплевать, - перечеркнутое лентой плечо перед глазами. Искра горит на оковке рукояти, меркнет – когда Зараки загораживает луну полностью. Когда о н а оказывается полностью в его тени.
Вырос. И не только. Становился сильнее день ото дня. Чтобы встретить ее. Чтобы подтвердить, наконец-то, взятое имя. Утолить терзающий душу неистовый голод. Он всегда хотел есть. Духовная сила жрала его, жрет и сейчас, неистовым зверем, рвет оскаленными клыками.
Но голодал он не только буквально, руконгайский пес. Он жаждал е ё, день ото дня, идя сквозь жадное пламя памяти. В нем е ё  вытравили, будто кислотой, - взгляд быстро, росчерком меча скачет по ее катане. Достанет? Он хочет этого. Здесь, сейчас, немедленно. Хочет её – такую даже. Истинную ее он знает. Чтобы выскользнула из своего гребаного шелка. Стала собой. Настоящей. Стала той, кого он помнил всю жизнь, ради которой – в память о которой, да, – он здесь.
А оно вона как вышло. Правую сторону лица обжигает, будто шрам вскрылся. Это хорошее пламя. Всегда – хорошее, и с ним – тоже всегда. По плечам ударяет ветром – силой, в плечи впивается клыками. Плевать. Хоть все сбежались бы. Это их дело.
Его дело.
- Почему?! – повторяет Кенпачи. Последний Кенпачи, как говорили все – только один может зваться этим именем. Но Первая, будь оно все – вот, перед ним. Блещет из-под полуприкрытых век мертвой стальной синевой, словно мертвой тоской. Она же тоже хочет этого. Прошлого. Памяти. Того, кем была раньше, разве нет?
- Почему ты жива? – Кенпачи может быть только один. И получается, что он теперь нихрена не Кенпачи. Об убитом ублюдке Зараки и думать забыл. О том, который был капитаном до него, - плевать. Он и взгляда-то не стоил, слабачье. И если предшествующие ему были слабее этого куска дерьма, то это тенью ложилось и на нее.
В его памяти на этом лице не было теней. В его памяти оно светилось жизнью и наслаждением, пахло кровью. И тогда он смотрел на нее, чуть запрокинув голову, а не она!..
Колотится внутри. Что-то, снова не имеющее имени.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-11-05 00:51:39)

[nick]Zaraki Kenpachi[/nick][status]the beast[/status][icon]http://www.picshare.ru/uploads/181103/905YrrA2WK.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Зараки Кенпачи</a></b> <br>последний Кенпачи, капитан Одиннадцатого отряда Готэй-13<br><center>[/lz]Кадык резко дергает, за шевельнувшейся нижней челюстью, тяжело. Голос ее опять шелковый. Но сталь теперь яснее. Явственней. В тоскливо синих глазах загорается прежним, на мгновение.
Кромка клинка ловит кровавое. Правильное.
Свое, - и выдох затем – почти с облегчением. На гребаный волосок. На толику, пол-ногтя, незаметно, сквозь слепящее яростное ликование.
«Мне. М е н я».
Рванулось, взорвалось, зашумело - «она не забыла».
Она ждала. Она тоже хотела его, хотела этой памяти, этого вибрирующего воя в руке, что идет из рукояти старого нодати. Когда мечи сталкивались, она слышала его рев. Его ярость, сквозь иззубренную сталь идущую.
Его силу, - рука ее белая, словно кость, долго лежавшая на солнце. Упирается в грудь, под быстро скакнувший по ней взгляд. Осаживает.
Осаживает?!
Сердце бесится, ломает рёбра изнутри. Рвется к ее руке, под неукротимо частое дыхание. К тому, что рассекло надвое мир одного безымянного щенка в свое время, открыв ему небывалое.
Есть сила больше, чем его. Есть еще большая сила, такая, что станет смыслом его гребаного существования.
У нее прохладная и мягкая, почти детская рука. Невыносимо мягкая. Эти пальцы можно сломать, кажется, едва дохнув на них. И они вздрагивают, самую малость сжавшись, желая то ли удержать, то ли готовые оттолкнуть. А она смотрит – снова, уже иначе. Словно с вопросом, который мигом уходит на глубину, точно вильнувшая хвостом рыба в темную воду.
Взгляд опускается на эту руку, ненавидя. Такая слабая. Такая маленькая, - «она почти убила меня тогда». Она явно не стала слабее. Она не могла стать слабее.
Но чем она теперь стала? – и звериной тоской ведет по хребту, снова его выламывая, заставляя зубы стиснуться, заскрипеть.
- Я думал, ты мертва, - может, будь оно все проклято, существовать только один Кенпачи. – Если были другие, после тебя, - он их не считал и не знает. Ему пытались рассказать о других какие-то шибко бойкие парни из отряда. Отдыхают сейчас в холодке. Ничего, оклемаются. И поймут, что их нового капитана не интересуют слабаки.
«Но ты жива», - злой радостью ударяет, точно ледяным ветром.
Жива, - задумываться не станет и не желает. Но желает подтвердить свое имя, взятое в чащобе Зараки, посреди крови и тел. Когда безымянная малявка, что не умела еще ни ходить, ни говорить, махала ему ручонкой, вымазанной в крови, и ползала по неровно нацарапанным иероглифам имени – своего теперь имени, которое ему никогда не забыть.
Бесконечный поток – крови, силы, и ярости. И чего-то еще безымянного. Оно сейчас и колотится в ее ладонь, навстречу.
В его ладонь поместятся три ее запястья, запросто. Прохладное и мягкое. Но стальное внутри, когда Зараки накрывает эту руку своей, берет запястье в кольцо. «Настоящая», - непрошеное.
Не видение. Не силуэт в белом за кровавым туманом, каковой долго виделся ему сквозь рассеченное веко. Живая, с бьющимся в большой палец ему пульсом – надави еще сильнее, кажется, и лопнет гладкая кожа, какой в Руконгае нет ни у одной женщины. Брызнет, зальет багровым руки, лохмотьями плеснут мышцы, вывернется белым кость. Сожми – «сломай».
Убедись, что она настоящая, здесь и сейчас. Что когда-то не напрасно смотрел на кровь, запекшуюся на зазубринах клинка, словно на величайшую драгоценность.
Он не выпускает ее руки, но пальцами другой берет за подбородок, жестко. Смотрит, заставив запрокинуть на себя лицо. Тыльная сторона кисти так и тонет, утопает в чем-то шелковом, мягком невозможно, тёплом, тёмном – «волосы».
Таких больше не бывает. Такая она одна.
Его яростная мечта, которой лучше бы оставаться мертвой.
- И кто ты теперь?

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-11-06 01:13:21)

[nick]Zaraki Kenpachi[/nick][status]the beast[/status][icon]http://www.picshare.ru/uploads/181103/905YrrA2WK.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Зараки Кенпачи</a></b> <br>последний Кенпачи, капитан Одиннадцатого отряда Готэй-13<br><center>[/lz]Пока ты жива, меня нет. Пока ты жива, имя Кенпачи – твое.
«Ты – не была. Ты – есть», - оно плещется, словно кровь, их общее имя-прозвище. «Унохана Рецу», - новое имя безвольное, тихое, не имеющее с ней ничего общего. Не с этими глазами. Не с этой вспыхнувшей в белом, как у куклы, лице, жизнью, что глядит на него сквозь алый туман наслаждения, - лицо прорезает оскалом. «Такая же», - прежняя. «Мне. Мне!..» - духовная сила снова вскидывается на плечах, воет почти. От яростного восторга. Узнанный. Признанный – но не настоящий.
Не Кенпачи. Безымянный бродячий пес из трущоб северного Руконгая, - пока она жива, быть ему таким. Никакие ее слова не изменят того, что в нем есть. Ею же это имя было выброшено, словно та самая кость бродячему псу.
Шрам резко дергает от прикосновения. Пальцы ее не прохладные больше – раскаленные, невыносимо. Зараки еще думал, что знает, что такое боль, но эта ласковость хуже любой боли, стократ, будь оно, страшнее того, как после удара ее меча разрывало череп. Когда очнулся в луже собственной крови, смешанной с дождем, когда искал, озираясь – и, трогая рассеченное лицо, ликовал, понимая, что не привиделось. Что она б ы л а, сильнейшая.
Кенпачи.
С тех пор и искал.
Жесткие мозоли цепляют по ее гладкой коже, царапают. Задевает указательным пальцем по скуле – ладонь уходит глубже, в теплое, мягкое, настолько шелковое, что кажется неуловимо влажным. Скользким, словно едва успевшая остыть требуха. Вот-вот засочится кровью, вот-вот она проступит сквозь пальцы. И проступает чернотой, когда они соскальзывают с маленького треугольного подбородка. Дальше. Глубже. Ниже.
На скрытую косой шею, - теперь ее пульс оглушительно колотится навстречу. Чуть сожми – и будет то же, что с рукой. Треснут мышцы, хрящи, и это лунно безмятежное лицо станет маской смерти, приоткроется маленький рот, захлебываясь кровью, замрут, выпучившись, глаза, сверкнет в них наслаждение и сгинет - опустеют. Ничего от нее не останется, - по запястью проносится горячая дрожь. Он укрощает ее мигом. Ведет ладонью ниже, под ткань шикахушо, чувствуя колотящееся сердце.
Теперь – ее, - тонкие ключицы вздрагивают. В ладонь толкается горячее и неровное на ощупь. Невозможное на этом шелке. В этой проклятой гладкости Уноханы Рецу.
- Ячиру, - хрипло, зовом. Так звучит ее имя. Ему вторит бешено бьющее сердце, оба сердца – ее и его.
- Ты – Ячиру, - она смотрит на него из-за пелены того дождя. Из кровавых потеков, из отчаянной радости, бесконечного потока, что хлынул тогда в щенка, осознанием. Он сохранил это имя, пусть время стерло ее кровь с его меча, но имя осталось, словно кислотой вытравленное.
Сердце вдруг ударяет невпопад – некстати, и его взгляд Зараки чутко, коротко вскидывается. По-звериному. Хватка на ее шее неуловимо меняется, не становясь слабее.
«Ячиру», - обычно он не особо замечает ее присутствие. Малявка, если захочет, всегда спрячется. Она могла и увязаться, не послушаться. Увидеть то, что не должна, - ладонь ведет чуть ниже, и теперь горячее и неровное бьется точно в центр.
«Тогда было так хорошо», - пальцы на ее запястье разжимаются.
Он помнит. И хочет. Снова.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-11-06 12:15:53)

[nick]Zaraki Kenpachi[/nick][status]the beast[/status][icon]http://www.picshare.ru/uploads/181103/905YrrA2WK.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Зараки Кенпачи</a></b> <br>последний Кенпачи, капитан Одиннадцатого отряда Готэй-13<br><center>[/lz]Она тоже этого хочет, этой памяти, этой крови, - вместе с мыслью оглушительной болью резко толкается, но Зараки не замечает ее. По тяжелому лицу тянется оскал, расширяясь, злой клокочущей радостью. Его кости трескаются под нажатием этой руки. Ручки – детской почти, такая маленькая. Кажется, его собственная ладонь в ту их встречу, в первую, была даже шире и больше.
Взрываются мышцы, как он и думал, как представлял – с ней. Она сминает кости, крепчайшие, что не способны сломаться, думал; пальцами разрывает плоть, и по щеке ударяют брызги собственной крови. Почти не больно, нет – хорошо.
Он мечтает сделать с ней то же, но только вздрагивает слегка ладонью, что все еще накрывает раскаленное и горячее. Неровное. Невозможное.
Ее бы так смять, - давно не было так хорошо. Так весело, - языком по углу рту задевает, чувствуя горько-соленое. Щедро брызнуло, - стальной запах пьянит, сильнее, чем ее собственный запах. Она близко, но из-за разницы в росте приходится наклоняться, чувствуя ее пальцы в крошеве своих костей и лохмотьях мышц.
«Да, это  т ы», - он беззвучно смеется, потому что это то, чего он ждал и хотел. Боли нет. Есть только неистовое наслаждение от того, что его силу проломила другая. Не просто другая, нет – её.
«Ячиру», - имя ее теперь носит неугомонная малявка. Шебутная бестолковка, которую он нашел и сберег. Из того дерьма, которое мало чем отличалось от Зараки – Кусаджиши. Первая Ячиру вряд ли знает, что это такое.
Да и плевать, - он смеется ей в лицо, глядя со свирепой нежностью. С восхищением.
«Да, теперь ты в е р н а я», - и выдыхает, понимая, что плечо уже плоховато чувствуется. И если она достанет свой меч, ему придется немного попотеть, сражаясь одной рукой. Но это все – уже безмерно хорошо.
- Затем, что ей нравится кровь, - негромко, хрипло, рычанием. – Как и тебе, Ячиру, - поверх ее руки ударяет собственная, припечатывает, вжимая в изломанную плоть, глубже, в горячее. Та с хлюпаньем подается, глубокой болью отдает – но плевать.
Ощущай меня.
По тонкому запястью – ее запястью, струится его кровь, кажущаяся в зеленых отсветах коричневой. И правую сторону лица сводит, резко, полосой – Зараки вздрагивает, а пробитую грудину вдруг прожигает холодом. Слышен хруст – странный. Плоть, когда проламывается, звучит иначе, - он отпускает тонкое запястье. Встряхивает окровавленной ладонью, стряхивая кровь.
- Могла не трудиться, - эта бешеная сила, способная его – его! – так вот поломать, заводит. Заставляет вспомнить то, ради чего он явился сюда.
Сила, - ее яростно бледное лицо теперь впервые прекрасно. Несколько капель застывает сбоку, возле губ, чеканящих слова.
- «Славы»? – бессмысленное слово. Как и все ее предупреждения. Она смертоносна, как прежде, и ей не нужны слова, чтобы доказывать. Он все понял – теперь-то еще лучше, чем прежде. Притворяется нежной, хорошо притворяется. Но внутри она – прежняя кровавая сука, одного поля с ним ягода. Проклятье, он ошибался. И от этого сердце снова обдает злой горячей радостью, словно кипятком, - Зараки выдыхает сильно, часто, со счастливым оскалом.
- Оставь эту херню кому другому, Ячиру, - ты слишком дорогой противник, чтобы сломать тебя здесь и сейчас. Нет. Эта битва будет слаще любой другой. Вторая – и последняя.
- Унохана Рецу, значит, - смял бы ее сейчас, скомкал, кровью пропитал. И ее и собственной, потому что иначе им не сойтись.
- До поры, - «она жива. Бой не кончен».
Значит, они повеселятся еще. Так, что сталь будет стонать от их страсти и ярости.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-11-07 13:33:00)