В плывущей тишине сумрачного неба теряются любые звуки. Парк стоит прозрачен, гол  и тих, и изредка роняет запоздалые ярко-желтые листья. Дремлющий ветер почти не шевелит их, но они шепчутся, и почти можно было разобрать, о чем. Только не хочется. Это разговоры опавшей умирающей листвы. Незачем подслушивать. Даже мертвецов.
Голые деревья генсея напоминают то, что называли деревьями в Уэко Мундо. Искривленные нагие ветви, неподвижные в стылом прозрачном воздухе. Кажется, вот-вот блеснут кварцевой гранью, искоса, асфальт под ногами слегка просядет, сыпуче, а ветер оживет, и злорадно оскалится мелкими зубами – холодным песком.
- Ты уже бывала в той кондитерской? – до слуха доносятся голоса. Там, за деревьями – две души, проходящие мимо. В тишине парка их слышно особенно хорошо, этот перестук по асфальту. «Души», - их так привычно называть, потому что они живые. Когда-то все живые назывались душами. Неважно, отделились ли они от своих тел, или еще нет.
- Да… - высокие голоса, женские, но еще раньше обоняние уловило запахи духов на два лада. Даже захотелось чихнуть ненадолго.
За закрытыми веками – образы и ощущения. Цветные пятна, причудливо сливающиеся, словно по воде распущенные краски, в очертания и силуэты. Запахи смешиваются со звуками и духовным чувством.
- Не пойдем здесь, - прикрытые веки слегка вздрагивают. Голос обращен в его сторону, касается слуха, застревает на мехе воротника куртки, задевает касающуюся уха прядь волос.
- Почему? – второй голос моложе, подвижней. Ученица старшей школы – волосы тёмные, коротко подстриженные, слова немного теряются в просторном шарфе, которым обмотана шея.
- Видишь… там, - видит. Видят.
Желтый лист чиркает по руке сперва, затем по колену – падает, ускользнув от шевельнувшегося большого пальца. Жёсткая спинка скамейки упирается в лопатки, лицо обнимает холодный осенний воздух.
- Мне совсем не хочется идти в обход, - листья шелестят и шелестят, ветер недовольно идет вслед за девушками. Вторая, та, что не хотела идти по дорожке мимо скамейки – постарше. У нее мягкие и длинные каштановые волосы, концы которых взлетают, чуть путаясь, над напряженными плечами. Она смотрит – почти сверлит взглядом сидящего на скамейку мужчину, который выглядит странно и почти пугающе, в тихом пустынном парке – даром, что он, кажется, спит.
Голоса девушек еще разносятся в холодном неподвижном воздухе. Ветер стихает, стоит им пройти мимо, со шлейфом пожухлой листвы, запахов и опаски.
Сейчас его опасаться незачем, - Старрк – «я Старрк» - приоткрывает глаза, выходя из расслабленной дремоты. Стылая тишина обволакивает его, небывалым спокойствием. И прореха в груди не болит уже так сильно – не та, что скрыта гигаем, не дыра Пустого. Та, которой уже не зарасти, - он медленно выдыхает через нос, чувствуя засевший где-то меж ребер осколок кварца.
Он вздыхает,  глядя в молчаливое серое небо. Оно живое – оно не черное.
Ночи в мире живых пусть и черны, но не наводят на мысли о мире вечной ночи. Они… живые. В них нет убийственной тишины и шепота песка, рева Пустых и смерти, что не останавливается. Ночи здесь полны цвета и звуков, звезд и огней, голосов и биения сердец.
Старрк может слышать их, если захочет, но привычным движением души, обычным усилием – «сдержаться» - он отгораживает себя от всего этого буйства. Знает – если даст себе волю, то потеряется еще сильнее.
Ведь находить себя стал совсем недавно, - осколок в груди опять шевелится, Старрк хмурится, не открывая глаз, и вслушивается в тишину. В себя. В тепло на спине и холод на руках – чувствовал такое и раньше, но чтобы так – никогда.
Раньше собственная духовная сила обнимала давлением, и на подобные мелочи можно было обращать внимание лишь когда захочется. Сейчас же Старрк все больше ощущает себя полуслепым волчонком, вытащенным из теплого логова на свет. Такой вот неподвижный и белый, пахнущий морозом, - он тянет воздух носом, ловя в нем что-то теплое и сладковатое. «Кондитерская», - она за парком, не далеко и не близко, но обоняние у него волчье.
Слух – звериный.
То, что осталось и досталось, - озябшие пальцы слегка шевелятся, точно силясь что-то поймать, но опускаются.
«Бесполезно», - уйти в мир живых было правильным решением.
В Уэко Мундо Старрк Лилинетт не нашел. И вера в то, что он найдет ее здесь, истаивает в нем день ото дня, разрушается постепенно, словно скала под дождем и ветром. Рассыплется нескоро – скала выглядит несокрушимой, но все больше осколков у ее подножия. Все меньше надежды.
Волка в голове приглушает гигаем. Безумие и расшатанная память словно усмирены, как и духовная сила. Заэль говорит, что созданные им гигаи полностью скрывают и духовную силу, и давление. Нет причин не верить ему – Старрк чувствует себя в кои-то веки безопасным. Вон, даже какая-то птица копошится почти рядом со скамейкой, обращая на него внимания не больше, чем на большого спящего пса.
Остальные не скоро еще хватятся, и вряд ли хватятся. Это хорошо. Правильно. Если боль в груди не унять, то какой уже резон выть по своему одиночеству? «Я не один». Это правда, его не бросили, о нем по-настоящему позаботились. И если он и может отблагодарить их, то тем, что не будет отсвечивать и путаться под ногами. Сейчас когда-то Примера Эспада чудовищно бесполезен.
«Словно было много пользы раньше», - впору бы свыкнуться с этим чувством – но нет. Тогда он был нужен.  Чему-то невообразимо хрупкому и слабенькому, невообразимо – для мира, в котором они обитали. Чему-то, что без его помощи и заботы не выжило бы.
Даже если это часть твоей собственной души, порожденная убийственным одиночеством, - Старрк открывает глаза в мимолетно сереющие сумерки, воплощающиеся из ниоткуда. Очень яркими кажутся желтые слезы последней листвы – снова кружатся, падают в почти морозный воздух. Пар вырывается изо рта, заволакивает на миг все перед глазами, когда напротив него что-то замирает теплой медовой рыжиной.
Он не почувствовал ее.
Она не представляла угрозы.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-17 02:11:54)

Пахнет тревогой, сквозь сладкое. Девушка – «не такая, как тогда» - замершая перед Старрком, пропитана этими запахами, душистыми, пряными, глубокими и нежными. Он сказал бы, что они – как она, и что идут ей, подходят. Это не как под фальшивым голубым небом внутреннего павильона Лас Ночес – когда его ударяло по обонянию ее отчаянной надеждой, пересилившей кисловатый запах страха. Ужаса. Неверия, - он смаргивает, выдыхая сквозь осколок в груди, ведь тот снова дергается, потому что с этой живой, с этой человеческой девушкой для него сплетен другой образ. И третий, неизбежно – это уже собственное. Свое. Порожденное внутренним почти-безумием, у которого в итоге даже оказался какой-то смысл, - сладкий привкус во рту перебивается отчетливой горечью. Плечи опускаются.
Ведь короткое мгновение – а столько всего. И предшествовало, и случилось, и последовало. Почему-то Старрк помнит это даже лучше, чем все остальное. Сейчас – еще отчетливей. Сломанные столбы, белый песок, изломанное тело Пятого в сполохах дотлевающей реяцу, взлетевшие над Старрком мечи – он оказался быстрее их.
Испуганный выдох человеческой девушки, - «Орихиме. Иноуэ Орихиме», - имя, похожее на цветок. Ему не возвращаться бы в память Старрка, но оно – там. Оно как легший на свое место осколок мозаики. «Иноуэ Орихиме», - ее имя произносил Айзен.
Она выдыхает почти как там, под фальшивым голубым небом павильона – испуганно, и Старрк видит всего второй раз в жизни видит это движение распахнувшихся глаз, расширившихся зрачков – но вспоминает его отчетливо, как если бы видел всего мгновение назад. И тысячу раз до этого.
Но в глубине их мягко вспыхивает, почему-то иначе не сказать, темноватый туман. Я обозналась, говорят эти глаза, ведь мало ли на свете мужчин такого же роста и телосложения? Да и сумерки постепенно сгущаются, - он чувствует, как янтарный свет ее реяцу вздрагивает, будто бабочка в неплотно сомкнутой ладони, а затем успокаивается. Доверчиво. И пальцы словно раскрываются, а бабочка остается сидеть. Все хорошо. Ложная тревога, как тень ночного кошмара, смутная, одним ощущением. Раз – и больше нет ее.
Все закончилось.
Под ногами человеческой девушки снова шуршит осенняя листва. Она уходит – и это правильно. Потому что арранкарам, затаившимся в мире живых, не стоит высовываться. Гигай – гигаем, духовную силу Старрка не ощутить, пока он сам того не захочет. Пока не придется совершить усилие, и насыщенная духовными частицами атмосфера города  Каракура не вздрогнет слегка от короткого рывка сонидо. Он почти бессознателен – глуховатый отзвук заглушает возглас, шорох рвущегося пакета, треск тонкого пластика. И звучное чавканье, затерявшееся в палой листве, что зашуршала громко, и будто бы с аппетитом.
Сильно, сильнее пахнет сладостями, будто свежей кровью. Крем – белый, как невестино кружево, длинным мазком пронесся по темнеющему в сумерках асфальту. Теплый локоть в пальто – под ладонью Старрка, поверх которой задевает смешными концами шарфа. Колени человеческой девушки чуть пружинят, по инерции она слегка повисает на его руках, подхваченная. Споткнулась.
А кругом разметалось еще несколько коробочек из прозрачного пластика – цветных, ярких, сильно и вкусно пахнущих. Содержимое пострадало, но хоть не вылетело, как тот кусочек… с белым.
Движение сонидо случилось быстрее, чем разум успел отреагировать. Наверное, затаившимся в генсее арранкарам действительно лучше не высовываться, и уж точно – не ловить так вот чуть не полетевших носом в асфальт бывших… врагов?
- Жаль, что так вышло, - хрипловато нарушает молчание Старрк. Ставит Иноуэ Орихиме на ноги – движение отработанное многократно, только та, кого ему приходилось так вот ставить, была много меньше ростом, и щуплее. Но тоже порой летала носом куда придется, потому что под ноги не особо любила смотреть.
«Не любила», - о, как же смертельно он устал от этого. «Лучше бы было не вспоминать», - он отступает на шаг, отступает от мыслей о потерянном навсегда, от воспоминаний о плачущем избитом ребенке (с ней все хорошо, все хорошо), и от памяти об этой девушке. Еще одно страдающее дитя. С тенью-отпечатком за тенью-туманом в глубоких глазах – «я не забыла».

Она не  задает вопросов, просто смотрит, и серые  глаза… сказал бы  Старрк, что  их заполняет сталью, или чем то еще столь же  твердым и прочным, но если в этом взгляде есть твердость, то стальной, убивающей жесткости меча нет и в помине. Её для таких глаз словно и вовсе не существует.
Серые, как дождливое небо вечером, когда дождь несет если не надежду, то облегчение, струящимся шепотом навевая несмелую мысль - «все пройдет». Не думай о новом дне, ведь это сейчас почти мучительно. Залечи под дождем то, что страдает сейчас, говорят эти глаза, смотрящие на Старрка словно просвечивая насквозь. «Просвечивая» - видя и освещая. Странное чувство, отзывающееся чем-то, немного похожим на благодарность, и он чуть склоняет голову.  Вроде как из-за разницы в росте, - «пусть ей так кажется».
Она не задает вопросов о том, что здесь делает арранкар из её прошлого - пугающего и смертельного, в котором подобная хрупкая жизнь уцелела не иначе как чудом, - «она была не одна». Она  верила, что за ней придут и что её спасут, - короткие мгновения сонидо, пока Старрк держал её, окаменевшую - всего несколько биений ее сердца. Её надежды.
Пока руки Примеры не выпустили ее, пока гладкий черный пол тронного зала Лас Ночес не отразил ее - осколок солнца во тьме, и не растворил в себе, беспощадно и медленно. Отпечаток духовной силы Иноуэ Орихиме ещё оставался на Старрке, когда разверзлась пасть Гарганты, и живое солнце мира живых осветило ненастоящий город, но единственной, кто ощущал это - кто мог ощутить этот короткий блик, была Лилинетт. Вскоре же истаял и этот отпечаток, одинаково со всеми - Вторым, Первым, бестиями Третьей, фрасьонами…
«Как с вами поступили… »
С ней поступили так же.
Для осуществления своего плана Айзену требовались слабости сильных, и он их нашел безошибочно. Стая - Старрку, безопасность тех, кто слабее - Халибелл, почет и мнимое величие - Второму; вера во что-то, пища кому-то, ласковая удавка обещаний на горле, что стягивается молниеносно. И они - звери - шли на приманку, зная, что их ждет в итоге, но не в силах будучи сопротивляться зову того, что составляет их суть. Барраган, старый травленый хищник, сразу раскусил Айзена, но виду не подавал. Гордыня ли сгубила его? - «да мы все в итоге умерли».
Кроме Тиа. Она оказалась ранена, но не смертельно, выжила. Счесть подарком от предателя, напоследок? - Старрк мимолетно вздыхает, беззвучно. Теперь это осталось позади, за холодным серым небом, за которое ему больше нет смысла возвращаться.
Он не знает, много ли Иноуэ Орихиме известно о вернувшихся в генсей арранкарах; имеет ли это в целом, хоть какой-то смысл после той войны, на которой Старрка не было. В нем нет памяти о тех событиях - они лишь отзвуки чужих слов, резких рассказов Гриммджоу, язвительных комментариев Гранца, глуховатого голоса Халибелл и звонкого, чуть  взволнованного - Неллиэл. Они - были там, на этой последней войне. И ощущение слегка нелепого удивления шевелится близ дыры в груди. Как же так, какие-то л ю д и  оказались сильнее шинигами, победивших Эспаду. Люди. Зовущие себя квинси.
На что еще способны люди? - Старрк смаргивает с неспешным вздохом.
Совершенно точно - смотреть так, что изъеденная временем и  п у с т о т о й душа сумела перевернуться. И не единожды.
По-хорошему, им сейчас разойтись бы, память об этой встрече унеся с собой уже по желанию. Старрк для этой девушки - темные переходы страшного дворца, ужас, сочащийся из стен ощущением духовной силы десятков, сотен чудовищ, созданных ради цели Айзена. Явно не те воспоминания, которые стоит хранить, но во взгляде Иноуэ Орихиме нет страха.
Старрка она не боится.
– Ты… можешь рассказать обо мне своим друзьям, - вполголоса говорит Старрк, убирая руки в карманы куртки. - Если сочтешь нужным. Я не опасен, - «больше - нет».
Да и кто он для этой человеческой души? - некогда прикоснувшийся к солнцу, сейчас всего-то бродячий пёс. Не опасный. С вырванными клыками. Которого Иноуэ Орихиме видит второй, от силы третий раз в жизни. Ей не должно быть дела до него. Это разумно, а у него к ней нет и не может быть претензий. Только одно уточнение.
– Меня зовут Старрк. Койот Старрк, - а номер Эспады неважен. Номер остался за серыми небесами, что, кажется, сейчас нахмурились еще темнее и печальней.
Ведь вряд ли Иноуэ Орихиме знала имя того, кто ради плана Айзена унес ее прямо из-под носа отчаянно вспыхнувшей надежды.
Под веками вспыхивает фальшивое синее небо. Старрк засовывает руки в карманы глубже, и поворачивается, чтобы уйти.

«Сразиться?» - Старрк замирает на полушаге, дергает щекой. Удивленно. «Сразиться». Будто бы ему больше нечем заняться.
«А есть, чем?» - сам себя он поддевает, и заросший подбородок немного вздрагивает. Во взгляде мелькает теплым проблеском нечто далекое, почти позабытое. Так он смотрел на Лилинетт, когда она делала или говорило что-нибудь глупое. Детское.
О сражении стал бы спрашивать именно такой ребенок, к ним привыкший. Как Лил. Как эта девушка, - он хмыкает вполголоса, следующий вопрос принимая спокойно, словно легкий удар-толчок в грудь.
Серые сумерки оседают кругом них, завитки дыхания в холодном воздухе повисают над головами знаками вопросов. Старрку почти неважно, о чем станет спрашивать его Иноуэ Орихиме, вдруг понимает он. Он может повернуться и уйти, как хотел, может остаться. Иметь значение это будет, в первую очередь, для него одного.
В единственную очередь.
- Я не опасен, - повторяет он. «Больше – не опасен». Сражаться сейчас он способен только в половину силы. Призывать волков из реяцу, создавать Колмильо, выпускать Серо, биться на мечах… но прежней силы ему, вероятно, уже не обрести.
Безо всяких «вероятно», - он глубоко вздыхает, чуть склонив голову к плечу. Взгляд спокойный, как у зверя, не желающего нападать.
Опять же, он дал этой девушке возможность выбрать, рассказать о нем, или промолчать. Просить о чем-то он не вправе. Потому что, признаться, незачем знать шинигами, хоть временному, хоть постоянному – или постоянным, о том, что в Каракуре поселилась компания арранкаров.
Хотя кое-кто уже, вестимо, успел засветиться.
- И не люблю сражения, - поневоле Старрк задумывается, что может случиться, если шинигами и их приятели захотят выдворить арранкаров отсюда. Гриммджоу… о, сколько воплей будет. До небес Уэко Мундо долетят, - он снова хмыкает про себя, но уж невесело, представляя себе, что еще придется пережить Каракуре и местным жителям, если кому-нибудь взбредет в голову свести старые счеты. - Но я не враг ни твоим друзьям. Ни, тем более, тебе, - это – как неловкое почти-извинение.
В войне против квинси арранкары и шинигами сражались на одной стороне. Добрый знак? Не имеющий смысла? – он слегка пожимает плечами. Враги… не враги. Если бы он искал кого-то, то, наверное, делал бы это как-то иначе. Без дремоты на скамейке в парке, без ловли девушек под локотки, и спасения пирожных.
Пахнет, кстати, все сильнее и вкуснее. В гигае можно испытывать настоящий голод, оказывается – и он много лучше того всепоглощающего, всеуничтожающего, самое себя жрущего – из дыры в груди, изнутри.
- Я был убит. Капитаном шинигами. Восьмой Отряд, кажется, - имя своего убийцы Старрк выронил из памяти – вернее, оно затерялось где-то будто бы рядом, под ногами, но тянуться за ним, вспоминая – не хочется. Иноуэ Орихиме наверняка знает, о ком идет речь. – Но вернулся, - как – история, по его мнению, слишком долгая и скучная. Почти пустая.
- Теперь я мало чем отличаюсь от подобных тебе, - «человеком» себя назвать язык не поворачивается. А вообще, он немало сегодня ворочается, этот язык – Старрк даже задумывается, когда в последний раз доводилось рассказывать так много.
Над головой что-то гудит, вздрагивает, щелкая – он мимолетно поднимает глаза на засветившийся желтым фонарь. Сумерки кажутся гуще, резче, тяжелее – это из-за света, в рассеянном треугольном потоке которого что-то искрится мельчайшими звездочками. «Иней», - клубы пара снова вырываются изо рта.
- Поздновато, - будто это нуждается в комментировании. Парк пустынен, безлюден и тих, но не совсем, - Старрк поворачивает голову почти резко – вначале он чувствует запах, принюхивается. Крылья носа часто вздрагивают. Затем слуха касаются громкие голоса.
- Сюда идут не очень приятные люди, - он переводит взгляд на Иноуэ Орихиме. – Шумные. Не очень трезвые. Может быть, тебя проводить до выхода из парка? – она может постоять за себя, Старрк осведомлен. Но к девушке в компании взрослого и рослого мужчины вообще вряд ли привяжутся. Особенно, если разбитый лед в серо-голубых глазах неуловимо затягивается, и они обретают былую жесткость.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-18 12:41:04)

«Хорошо», - коротко кивает Старрк, на просьбу, и бегло ведет взглядом за Иноуэ Орихиме, за её движением,  и снова смотрит в чернеющую глубину парка. Редкие желтые листья в свете фонаря кажутся еще ярче, и мешают всматриваться. Он моргает, глубже вдыхая резкий морозный воздух, несущий в себе запахи пятерых… шестерых людей. Мужчины, старше девушки, в ладонях которой сейчас поскрипывает тонкий пластик уцелевших коробок с тортом. Или пирожными. Никогда не интересовался, и не разбирался, признаться, - запахи сладкого перебивает долгий, одновременно и тягучий и стремительный - доносится до них угрожающе быстро, запах опасности. Солоноватый - так пахнут выхлопные газы, горячий асфальт, расплавленный битум, и кисловато-горький, с душком. Будто от больного животного, - голоса становятся громче и ближе. Судя по звукам, скоро их заметят.
«Поспеши», - почти готов он сказать Иноуэ Орихиме, но та уже рядом, и большие серые глаза смотрят на него снизу вверх. Разница в росте немаленькая.
«Давно я ни на кого не смотрел так», - давно рядом с ним не было никого столь невысокого. Убранная в карман куртки рука чуть сжимается,  гася неловкое желание положить ладонь эту рыжеволосую голову. Они кажутся мягкими даже на вид, и теплыми, словно нагретыми солнцем. Как и взгляд снизу вверх, тем же незримым солнцем просвеченный. «Почему?» - неловкое недоумение касается лопаток холодком, будто морозный воздух забрался под одежду. «Почему она так смотрит на меня?» - в серых глазах читалось аккуратное любопытство, и зачем-то сострадание. Будто бы человеческая девушка могла видеть и чувствовать дальше и больше, чем Старрк позволял это.
Вестимо, вид у него не самый веселый. Наверное, со стороны вызывает жалость, - но дело даже не в этом. Когда на него так смотрели с в о и - в Уэко ли, или в генсее, кто открыто, кто с презрением, кто с любопытством, неизменно тронутым жалостью, это воспринимать было легко. Естественно почти - они знали Старрка, его стая. Местами презиравшая, но не бросившая же - за одно это он будет им благодарен до конца своих дней, неважно, сколько их ему отпущено. Тиа, Неллиэл - их сочувствие было глотком воды в пустыне. Взгляд Иноуэ Орихиме напоминал то, как они смотрели на Старрка, но…
«Она-то почему?»
Он ей никто. Он не из её стаи, он когда-то был врагом ей и её друзьям. Не заслужил сочувствия от неё, как не крути.
Дыра в груди отчего-то ноет сильнее, и Старрк вдыхает глубже, шевельнув носом, по которому мимолетно задевает прохладной точкой. И прежде, чем он успевает осознать, что это, вдыхает еще, часто.
Снег. «Добрались все-таки морозы», - это первый снег, увиденный им в мире живых. До сих пор знал о нем лишь понаслышке, или из восстановившейся памяти бесконечных душ, поглощенных когда-то. Резковато вспоминаются потемневшие, почти как эти, небеса, и колонна ледяных цветов, к ним устремившаяся. Тогда в воздухе точно так же пахнуло морозом, поверх и поперек - наотмашь - привычного запаха соленого моря под жарким солнцем, и мокрого песка. Точно так же падали искры инея, и редкие снежинки.
Паренек, сражавшийся с Тиа, выглядел ненамного старше Лилинетт. «Лет через сто… - эхом отозвался в голове Старрка голос его убийцы, - возможно, он и станет сильнее меня».
Взгляд Старрка застывает, поверх головы Иноуэ, пересеченной светлой пушистой полосой наушников. Шаг почти сбивается, когда ударяет сильно, глубоко, изнутри - «дети не должны сражаться».
Даже если для маленького капитана шинигами сто лет - как года два, а арранкары не имеют возраста. «Мы не люди», и эхом, мысль - «я не сожалею». Это ведь бессмысленно.
Он ведь так и не стал человеком, и совсем не уверен, что оно получится. Слишком много инстинктивного, звериного в том, что делает Старрк, даже сейчас. Двигаться так, чтобы заслонять собой ту, что меньше, от смердящей опасностью, галдящей толпы - миновать компанию не удалось, хоть ни двинулись поодаль. Волка провожают взгляды, от которых он и ухом не ведет. Достаточно одного его присутствия, чтобы стихли, - над облетевшими деревьями тревожно вздрагивает ветер.
Точно так же замолкали чужие фрасьоны, когда мимо проходил Примера Эспада, если смели зубоскалить в сторону идущей рядом с ним маленькой девочки. Горлопаны Гриммджоу, псы Второго - все затыкались.
Заткнулись и эти. Кстати, на парней Гриммджоу очень похожие.
Он снова принюхивается - до выхода из парка остается немного, и людей там нет. Неподалеку, правда, пытается согреться пахнущий грязью и безнадежностью бездомный. И собака - от нее пахнет бездомным, у нее заживает недавно пораненная лапа, и она голодна. Хочет добежать через парк до урны, где безвременно почил торт, но испугалась шума, что производили люди. Сейчас зато, когда те примолкли, мчится шустро, по облетевшим кустам так и проносится быстрым громким шорохом. Какая еще пораненная лапа? - Старрк поворачивает голову в ту сторону, видит качнувшийся серый хвост, мигом исчезающий в темноте.
Совсем стемнело что-то.
– Собака, - поясняет он Иноуэ Орихиме. - Чует то, что ты выбросила. Голодная.
До ярких улиц и дороги идти не очень далеко, вон, уже светятся огни из-за черных деревьев. Запах идущей рядом девушки окутывает его мягко, сладковатым теплом. Будто из-за контраста с запахом близкой дороги, будто став сильнее из-за холода.
Старрк знает, что запомнит его хорошо. Не выронит из памяти.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-19 04:36:01)

А собака бежит быстро, быстрее, дальше. Старрк едва заметно вздрагивает ноздрей, и мог бы ухом, если бы ушные раковины шевелились достаточно. Пес всовывает морду в узкое отверстие урны, облизывает его спешно, не замечая горечи старых сигаретных окурков и кислоты вытекшего содержимого из пакетиков с соком. Слизывает крем и то до чего может дотянуться. Ей без разницы, собаке. Она голодна, - поэтому на замечание девушки он просто еле заметно поводит плечами. Какая разница, когда хочется есть. Инстинкты этого пса он понимает прекрасно, с собственными складывая, чувствуя подспудно тот же самый тянущий голод. Только не нутро тянет, а где-то в груди. Оно такое привычное, это чувство, но в соприкосновении с чем-то настолько незначительным – голодным псом, роющимся в помойке, в сравнении с ним почему-то делается равнозначным.
Все, в итоге, упрощается. Голод бродячей собаки, голод неприкаянного пса.
«Жалеешь себя?» - и да и нет. Усталость наваливается гранитной глыбой – от всего, он выбранно-вынужденного одиночества, от чувства неполноценности, неполноты. Без Лилинетт, – казалось бы, ты жив, собирайся и живи дальше. Но смысл? – немудреные, нехитрые радости мира живых для него как для того голодного бродячего пса, настойчиво сующего морду в узкий зев урны. Вкусны, но вредны. Бесполезны. Горечь и кислота догнивающего прошлого отравят настоящее. И единственное спасение – нет, не так, облегчение Старрка теперь в дырявой памяти, из которой можно постепенно что-то терять. Не стараясь уже сберечь – незачем.
- Ей ничего не будет, собаке. Она не может добраться, - ровно, успокаивающе говорит Старрк, чувствуя мягкую тревогу в голосе Иноуэ Орихиме. – Я не знаю, - после паузы, на вопрос о собаках.
- Они со мной ладят. Но не сразу. И не все, - звери тоньше людей чувствуют его мертвую природу. Слишком часто разражались самым бешеным лаем. Даже самые смирные псы, но, если глазами встречались, как правило… становились спокойней. На некоторых приходилось рыкнуть в ответ. Хозяева, если такие случались поблизости, очень удивлялись. Сердились потом, или извинялись – неважно. Но чаще всего такой осаженный пес с недоверчивой опаской тянулся к странному человеку, который не-человек. Который смертелен, но не опасен. Обнюхать, изучить, убедиться.
Собаки Старрку верили. А он их хорошо понимал.
- Наверное, они мне нравятся, - почесав висок, заключает он, и, опуская руку, чуть щурится на блеснувший впереди фонарь. Почти дошли, - полотна витрин магазинов, дорога, люди. Мирные, неопасные, поздним вечером спешащие домой, в тепло. Некоторые останавливаются, и удивлено, вслух, любуются падающим снегом. Тот искорками загорается на рыжих волосах Иноуэ Орихиме, сложными, замысловатыми. Старрк не успевает рассмотреть – от его дыхания они превращаются в капельки. Или от ее тепла.
«Живете», - он не помнит. Забыл. По Каракуре блуждает бесцельно, пока Заэль уверяет, что скоро найдет какую-нибудь подходящую даже такому бесполезному типу работу. Чтобы жить в генсее, охотиться не нужно. Зато приходится работать.
Если бы не изворотливость Октавы, его умение приспосабливаться – точно пропали бы все трое. Старрк и Улькиорра – тихо, Гриммджоу – громко. Очень громко.
- Кажется, далеко, - он отвечает честно. – Я еще не разобрался. Не запомнил.
Если думать рывками сонидо, то их там… с несколько десятков, наверное. Если о переплетении улиц, и шагов ногами – много, много. Но Старрк не опасается заблудиться. Меток духовной силы он не оставляет, а вот собственный запах, тянущий обоняние холод безнадежного одиночества он уловит всегда.
- У меня стало плохо с памятью. После возвращения, - снова простреливает, двойным импульсом – «это когда-то уже было».
Странная неловкость, когда рассказываешь о себе.
- Но я всегда нахожу дорогу, если нужно, - голые деревья шелестят концом парковой аллеи. Выход – вот он. Старрк проводил Иноуэ Орихиме, и вряд ли имеет право идти за ней дальше. Ему хватит и этого, пока что.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-21 09:52:04)

Он благополучно не понял бы, что означает нечто, предложенное Иноуэ Орихиме. Даже представил себе, как всматривается во что-то, нарисованное собственной рукой (не Октаву же о подобном просить), а затем, так и не вспомнив, что это, роняет сквозь пальцы, как уже случалось порой. «Не помню - значит, не нужно», - такая взаимосвязь уже порой возникала в успокоенном сознании Старрка. Отчего-то немного чаще, в последнее время. «Лилинетт любила рисовать», - четкая и негромкая мысль. Как данность. Как неизбежность.
Всё, что связано с Лилинетт, Старрк не забывает.
Коробочки из тонкого пластика скрипят неожиданно громко, оказавшись всунутыми ему в руки - подставил, пожалуй, от неожиданности. Содержимое их слегка помялось, изнутри размазалось, но пахнет, как Иноуэ Орихиме - тепло и сладко. « Оно не нужно ей, потому что испорчено?» - но и слух, и обоняние не подводят. А внешний вид - ну, возможно, для кого-то он имеет значение. Но только не для арранкара, которому в гигае внезапно становится ясно, что не ел, не поддерживал его  и свои силы со времени, в генсее именуемого утром. И также всегда помнящего о стае, которой наверняка эта пища - пища же? - будет более интересна.
Хотя смешно, наверное. Старрк и сладости. И остальная часть Эспады, ожидающая его… где?
Рисунок улиц выстраивается в голове стремительно, с дорожным знаком - полосками у перекрестка, пахнущей перцем и овощами лавочки с лапшой («рамен»), и гулом строительной площадки в отдалении. Койот встряхивает головой, и по уху задевает соскользнувшим с волос растаявшим комочком снега, выводя из оцепенения потянувшейся ниже ледяной каплей.
Он помнит, - и потому только наклоняет голову, благодаря за простые слова. «Человек», - это уже было. Точно так же неловко, с ощущением незаслуженности происходящего, непомерно щедрого.
Люди не понимают, как оказываются щедры. Разбрызгивают части души, будто отряхивающиеся от воды собаки - не обращая внимания на тех, кто рядом. И это удивительно для тех, кто собственную душу собирал по осколкам. Как так можно-то? - а она может. И бывшему врагу. И не только она, - в глубине парка негромко громыхает металлом крышка урны, и пес благодарно поскуливает человеку, который его не прогоняет. Вместе поедают то, что делали руки другого человека, - «девушка», - в кондитерской. Для нее это было просто работой, но работой с удовольствием, и мелкие искры светятся на пластике коробок, слегка мерцая, как будто оставленные этой неизвестной Старрку девушкой частицы души.
… Даже если это просто снежинки в свете фонарей. Но чутье Старрка не обмануть, - край рта теряется в тени, что пролегла по лицу от света сбоку.
– Спасибо, - в серой, словно волчья тоска, пелене дней жизни в генсее вдруг проклюнулось солнце, осторожным лучом. Если поразмыслить, то Каракура - городок небольшой. И подобная встреча рано или поздно бы случилась - это осознает относительно трезвая, умеренно равнодушная часть сознания волка. Звериная же радуется, неумело и несмело, не смея обольщаться, но немного надеясь. Может быть, для самого Старрка тоже что-то изменится, в этой унылой беспросветности, от которой сам смертельно устал, но выхода не видел.
«Я не враг тебе», - его слова были услышаны.
– Я приду, - обещает он, осознавая теперь, что в его колеблющемся разуме эта территория, этот парк и прилегающие к нему улицы теперь воспринимаются своими. Его территорией. Он допущен. Ему можно сюда приходить, - и чувство, что это уже б ы л о, наполняет теперь не смущением, а уверенностью. Не самой великой, но уж какая есть, - коробочки в руках согласно поскрипывают, в такт быстрому шагу. Волк идет плавно, не ошибаясь, словно по невидимой линии, до логова. Где на вопрос «откуда это?» ответит, что угостили, а если спросят, кто, то помотает головой, и скажет, что не помнит.
Так правильно. И они - остальные - уже привыкли к тому, что Старрк, которого по привычке еще называют Примерой, нередко что-то роняет из памяти. Они не удивятся - а он скроет своей духовной силой все отпечатки реяцу Иноуэ Орихиме, что остались сейчас на нем и коробках. Затрёт. Так безопасней, для неё, - разумная часть подсказывает, что постоянно это скрывать не получится, но волчье чутье говорит не спешить. Он пока присмотрится. И присмотрит.
Коробки чуть покачиваются, но не падают, когда волк почти переходит на рысь. По лицу задевает красноватым светом от навеса лавочки с лапшой, и раньше запахов еды обоняния касается ощущение реяцу - троица в логове. Ждут, нет?
Что же, пока можно и так.

В холодном воздухе запахи разносятся сильнее, лучше. Были бы еще приятными, - тянет скребнуть себя лапой по морде, но в последний момент доходит, что не морда, а лицо, не лапа, а рука… но если глянуть в такое свое отражение, то лицо точно морда.
В логове тихо. Но он не один, - «я не один». В голове тоже тихо. Тянет с улицы холодом сквозь приоткрытое окно, оттуда и запахи - мерзлой земли, выхлопных газов, бензина. Снег еще будет, - волку нравится снег. Он приглушает городскую вонь, он теперь меньше похож на память о ледяных искрах, цветах, и колоннах, устремленных в темные небеса. Теперь со снегом больше связаны сладковатый запах и тепло.
Сон не хочет сходить с него, да и не нужно. Ориентироваться можно ощупью, сквозь почти опущенные веки равнодушно глядя на стены, что окружают, с приметами тех, кто здесь обитает. Оно до сих пор непривычно - оно очень яркое, от бормочущего экрана до разбросанных по полу пестрых книжонок. После черного и серого все время кажется, что оно немного не настоящее.
Окно закрывается, книги, зашелестев черно-белыми страницами рисунков, небрежно падают куда-то на подоконник, или рядом - волк не запоминает. Он видит заснеженную улицу, деревья, низкое хмурое небо, и в нём что-то приятно вздрагивает, немного расшевеливая сон.
Его отсутствия, как всегда, никто не заметит. Это хорошо, - покрытая снегом улица раскрывается навстречу. На несколько биений сердца он останавливается, запрокидывая голову к небу, чувствуя, как снег прикасается к лицу, как не пробуждает от недавней дремоты, а будто становится продолжением сна. Давно уже не было тех, про раскаленное синее небо, про расплавленный воздух. Чаще сейчас он видит зеленые, сквозь белую пыль, треугольные деревья, и чувствует под лапами упругий хруст. Как сейчас - под ботинками, - волк ходит плавно, неспешно, но не медленно. Скользнувший по нему подозрительный взгляд (она живет по соседству, напоминает себе волк) он пропускает, и тот действительно словно соскальзывает с него, как вода - с густой волчьей шерсти. Но кивком он все же приветствует женщину, и та расслабляется. Немного - недоверием от неё веет, но раз хмурый незнакомец все же проявил вежливость, то, возможно, он не так уж и плох. По крайней мере, не шумный и не самый странный из всей компании, - волк не ответил бы, почему чувствует, что думает соседка, но знал, что не ошибается.
Мир кругом сереет все тусклее, краски растворяются, но это не тревожит. Это волчье зрение, которому нужен только один цвет - красный, кровавый, и им волку подмигивает круглый стеклянный глаз над дорогой. Остановиться. Пропустить рычащих и смердящих.
Не выделяться из толпы.
Это запомнилось на уровне инстинктов, очень быстро. Легко запомнить то, что смертельно для тебя, легко понять его, суметь избежать. Привлечение внимания. Арранкары здесь чужеродны. Арранкары здесь враги - и обольщаться незачем, пускай и в мелькает где-то впереди короткий солнечный проблеск. «Еще не время», - состояние, в которое погружается волк, ему уже знакомо. Так замирал он, ища нечто важное, так замирал, убирая разумное - разум, максимально сосредотачиваясь. Словно дозревая.
Чутье ведет безошибочно. Больше он не блуждает, и по мере того, как ощущение солнечного проблеска делается ближе, мир расцвечивается. И волчья рысь делается обычной походкой, слегка ссутуленная спина распрямляется, самую малость.
Старрк - «я Старрк» приостанавливается возле кованой решетки невысокого заборчика, что окружает кафе. Они называют это европейским стилем, они - живые, но Старрку это мало что говорит. Информацию такого рода он бережно складывает в памяти, зная, что если и пригодится оно, то не сразу. Что более вероятно, он потеряет, выронит эти знания, как совсем бесполезные для себя.
Он уже приходил сюда на неделе. Близ этого кафе стоял какое-то время, и к нему подошла девушка, что здесь работала, спросила, не случилось ли что-то, может быть, мистер ждет кого-то? - Старрк ответил, что нет, и ушел в другое место. Объяснить, кого ждет, или чего – не сумел бы, да и не был уверен, что ждет.
Или что ждут его.
За кафе, через несколько зданий, золотисто-солнечная реяцу плескалась и брызгала. Этого было достаточно. «Она в порядке», - раз приходит сюда. Ему хватало. Сознанию волка, в которое он погружался в последние дни все глубже - хватало.
Она в безопасности, - но, когда по лицу тронуло снежинками, Старрк - не волк, зашагал вперед, повинуясь какому-то предчувствию. И когда серые с густыми карими бликами глаза распахнулись ему навстречу, удивленно – он показался из-за высокого края фуры, то понял, что на что-то такое подспудно, отчаянно надеялся. Это ли вызревало внутри? – не знал.
Его – «меня» - ждали. Впору проснуться.
- Здравствуй, - поздоровался он вполголоса, думая ещё, как лучше обратиться. Полным именем? – наверное, так правильно. Хотел было добавить имя, но оказался прерван.
- Эй, Иноуэ-сан… это твой знакомый? Здравствуйте, уважаемый, - Старрк чуть тряхнул головой, глядя на малорослого живого средних лет. Двигался мужчина неловко, чувствовалось, что ему что-то мешает. – Здравствуйте, здравствуйте… Иноуэ-сан, может быть, твой знакомый тебе поможет, а? А то мне бы побыстрее, поставки-то не ждут, – говорил человек быстро, слова не давал вставить. Хотя Старрк сейчас вряд ли нашел бы какие-нибудь слова, больно непривычной была ситуация. Помочь? Ей, Иноуэ… Орихиме?  - он кивнул, еще даже не услышав вопроса.
- Что… надо сделать? – если сдержанность Старрка живого и покоробила, то виду он не подал.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-23 11:02:34)

От ящиков пахло морозом - не снежком, что сыпал сверху, а по-настоящему. Лед вместе с инеем оставался на руках - те повлажнели быстро, и потом кожа прилипала к остальным коробкам. Когда же Старрк взялся за металлическую решетку внутри холодильника, задвигая поставленное поглубже, то куснуло ощутимей. Это даже немного позабавило, но внешне никак не отразилось - в гладкой поверхности дверцы мелькнуло его лицо, выразительное, словно волчья морда. Неподвижный невозмутимый взгляд, под которым суетливый живой даже примолк немного.
Иноуэ Орихиме взволнованно говорила. Много, много щебета, не раздражающего, как можно было бы ожидать - Старрк что-то такое предполагал, но она говорила по делу. И он слушал о деле. Даже если она считала то, что он делает, излишним, дескать, что вы, зачем так…
Ей неловко. За что? - небольшой волчий прищур слегка дрогнул, от попавшего на него отблеска света. Взгляд женщины, которая вся пропахла этим местом, он чувствовал затылком, спиной. Как и её молчание, гася в себе желание обернуться, и встретиться глазами. Недоверие - оно как тихое шипение, трепещет над ухом, а змей волки недолюбливают. Даже если змея всего лишь предостерегает, а не предупреждает о нападении.
А Иноуэ Орихиме смотрела теперь немного иначе. Прежнее недоверие, что прозрачными камешками застывало в её глазах, теперь сменилось мягким… дружелюбием? И тонким проблеском виноватости. Или это с неловкостью он перепутал сейчас, или сделал что-то не так? - вроде бы, в указаниях ее не путался, и все делал правильно. Гигай - гигаем, но Койот Старрк слишком долго был приучен сдерживаться, контролировать себя. Каждое свое движение. Чью-то гибель могла вызвать даже такая мелочь, как слишком резкий взмах рукой, поэтому в волчьей его ссутуленности, особом шаге - расслабленная бдительность. Потому и движения аккуратно точны, как у осторожно ступающего, но не испуганного зверя, оказавшегося в незнакомом месте.
Дверь автомобиля хлопнула, заглушая сыплющиеся слова прощания, и пожелания доброго вечера, и Старрк слегка отвернул голову – чувствительный нос выхлопными газами задевало немилосердно.
- Не стоит… благодарить, - наверное, это нормально среди людей, так вот поступать? Помогать, если надо, даже в такой вот мелочи. В Уэко Мундо нет чего-либо подобного, арранкары и Пустые не таскают коробок, не строят, не… не создают. Почти никогда и почти ничего.
Но мир живых состоит из подобных мелочей, и они неподдельно придают им значение. Потому от Иноуэ Орихиме искрит и виноватостью, и благодарностью, и неловкостью. И большие глаза нет-нет, да постреливают ему за плечо, в сторону входа, - она напоминает собой лучистого ёжащегося зверька с пушистым мехом. И вот почему она ёжится – объясняет про работу, - Старрк кивает, мимоходом стряхнув снег с волос. Гуще стал падать, однако.
Но становится будто бы даже теплее.
- Хорошо, - часов он с собой не носит, у него их нет, как нет и мобильного телефона. Остальные знают, что уж кто не потеряется, так это Старрк, в каком бы плачевном состоянии не пребывал бы его рассудок.
Он всегда находит дорогу, если нужно.
- Когда мне прийти? – и, получив ответ, встречается напоследок глазами. «До встречи».
- Доброго вечера, - снег на ступеньках поскрипывает под ногами. До парка недалеко, а холод Старрку не страшен, хотя… эти гигаи способны заболевать, однажды свалившийся с простудой Гриммджоу тому самое наглядное подтверждение. Но ничего ему не сделается, за несколько часов. В конце концов, Старрк ведь настоящий Примера, - эта мысль заставляет край рта приподняться, и какая-то молодая женщина смотрит на Старрка несколько секунд, стоя рядом с ним, готовясь перейти дорогу.
Запахи кондитерской тонут в снегу, плывут неспешно следом. Старрк к ним вернется. В парке есть большие часы.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-24 22:03:39)

- Мистер? – такие слова Старрку почему-то все чаще приходится слышать от самых разных людей. В генсее не принято стоять на улице подолгу, глядя перед собой в пространство, или сидеть на скамейке в парке, мало чем отличаясь от изваяния. – У вас все хорошо? – двое ребятишек. Не побоялись подойти к нему, неподвижно сидящему на скамейке,  Старрк смаргивает, глядя на них. Школьники – лет по девять-десять, в похожих куртках, с одинаковыми рюкзаками за плечами. Да и внешне схожи– черноволосые, круглоглазые. Один, правда, в очках.
- Вы весь в снегу, - объясняет ему этот, который в очках. Старрк невольно проводит пятерней по волосам, набирая полную пригоршню снега, машинально скатывая его в комок. Мальчишки переглядываются, не зная, что сказать, не зная, наверное, почему странный гайдзин молчит. И зачем ему снежок.
- Да, все в порядке, - это тоже привычная фраза, которая следует сразу за выходом из оцепенения. Прядь мокрых волос прилипает к щеке, когда он поворачивает голову, видя вдалеке высокое дерево, чернеющее стволом в понемногу рыжеющих сумерках. Снежок в ладони чуть вздрагивает – а затем безошибочно летит прямо в основание узловатых ветвей. От удара  с тех начинают сыпаться хлопья снега, еще гуще, искрясь и посверкивая в свете уже зажегшегося фонаря.
Стало раньше темнеть, чем в его первую встречу с Иноуэ Орихиме, - он не опаздывает. Большие часы – тут, но тут же и неподдельный восторг обоих школьников.
- Ух ты! А можете еще раз так? – пожав плечами, Старрк стряхивает с них снег, и зачерпывает еще пригоршню, уже со скамейки.
- Могу, - вслед за ним мальчишки тоже хватают по снежку, и те летят недалеко, оставляя темные пятна на свежевыпавшем покрывале. Старрк посылает свой снежок в прежнюю сторону – и белое пятно загорается чуть ниже первого.
- Мистер, вы, наверное, в бейсбол играете? – с уважением спрашивает друг очкастого.
- Нет, - остатки снега соскальзывают с волос. Те неприятно мокрые, но ничего не поделаешь. Следовало, наверное, ждать Иноуэ Орихиме под крышей, но где? в переходе метро? Там очень шумно и много людей в это время суток. Про запахи и думать не хочется, - он поднимается со скамьи, и мальчишки почти синхронно отступают назад. Он их пугает? – немного, но разве что только ростом.
- Бегите домой, - потерев шею, выдыхает Старрк. Почти одинаковый двойной кивок.
- Ага… доброго вечера, мистер! – убегают, оживленно на бегу переговариваясь. Вот так встреча, да? Такой странный человек, ничего себе, такой меткий! – отзвуки голосов еще долетают до Старрка. Он не успел поблагодарить детей за то, что они его почти разбудили, но они бы и не поняли этого… не поняли бы, за что их благодарит этот странный человек, способный просидеть под снегом в парке достаточно, чтобы собрать на своей голове целый сугроб.
Он же почти спал, дремал с открытыми глазами. В его снах тоже был снег – много снега, и по нему бежал волк. К черным небесам за колышущимися зелёными занавесями, отсветы от которых бежали по белому. Вот как в Уэко Мундо, но небо - живое, самое живое, в свете северного сияния.
Волк запрокидывал к нему морду, и выводил песню, а вдалеке ему отвечала стая, и испуганные олени сбивались в кучу, фыркали, и пар их дыхания застывал мельчайшими искрами.
Стая ждала волка, звала, - это был хороший сон, явившийся из очередной неизвестности. Их у Старрка было по числу поглощенных когда-то душ – а значит, немерено.
Встряхнувшись, он быстро рысит по тропинке до выхода и парка. К свету, звукам, запахам. Во сне было хорошо, во сне пахло испуганными карибу, и мороз вкусно пощипывал за нос, здесь же и сейчас – сыро немного, и пахнет дорогой, автомобилями... сладостями. Подле ярко освещенных окон кондитерской он замирает, вдруг выплыв из толпы, как неподвижный страж ледяных просторов, та самая скала, на которую взлетает волк, прежде чем завести песню в честь северного сияния.
Он видит силуэты за стеклом, чувствует ощупывающий, не самый приветливый взгляд женщины – он тот же самый, что и днем. Ему не доверяют – это разумно, но Старрк сказал свое слово. Он не опасен. И он не враг.
Женщина вряд ли может это понять. Она не касается того, иного мира, к которому может прикасаться Иноуэ Орихиме, и которому принадлежит Койот Старрк, - он поднимает глаза, наблюдая за проплывающим мимо духом с короткой цепью. Немного осталось, и этот плюс превратится в Пустого. Работа шинигами, – пожрав его здесь, Старрк лишь создаст новую тварь, которая станет добавлять хлопот обитателям городка.
А он – не враг. И здесь не для того, чтобы создавать или доставлять проблемы, - «а для чего ты здесь?» - ответа у Старрка, как и прежде, нет.
- Я не очень задерживаю тебя? – спрашивает он у Иноуэ Орихиме, выскользнувшей из дверей кондитерской; вслед ей летят какие-то напутствия, звякает колокольчик. В понимании Старрка-арранкара нет усталости как таковой – он никогда не делал что-либо настолько долго, дабы уставать, кроме как сдерживал себя, упорно, высушивал буквально любые проявления собственной духовной силы, иначе бы они снова иссушили бы все существующее вокруг него. Но – привык и к этому. Люди же другие – они устают, они нуждаются во сне и еде. Гигай тоже устает, но как-то… поменьше.
- Может быть, ты устала, - поясняет он свои слова, и не знает, что делать дальше – у него полным-полно времени всегда, он не знает, чем себя занять, но у Иноуэ Орихиме, наверное… есть жизнь?
Такая вот, с хлопотами, с расписанием, расчерченная на деления циферблата часов, - те, что в парке, возникают перед ним незримо, и минутная стрелка черным указательным пальцем деловито стрекочет по кругу.
Что в таких случаях делают люди? Идут куда-то, наверное. Разговаривают о чем-то, у Старрка пока очень немного слов.
- Спасибо, что не испугалась меня, - серьезно говорит он. Ведь могла. Могла с той же легкой улыбкой сказать, дескать, не надо, не приходите. Я передумала.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-10-26 07:36:42)

Старрк самому себе кажется зависшим где-то посередине времени. Пространство – другое дело. Мир этот им – ему – чужд до сих пор. Кто-то из арранкаров вписывается проще, кто-то просто молчит об этом. Но в плавном течении памяти Койота, в ленивом ее сне – а ведь и действительно, та спит, только изредка дергая ухом, как чуткое, но ленивое животное – в этом течении застывает для него все. И время, и окружающая действительность, как это произошло днем, до встречи с Иноуэ Орихиме.
Он погружается в этот полусон наполовину осознанно – то, чего он касается за время, в нем проведенное, потом оседают на его теле (в шерсти) новыми запахами, образами, впечатлениями. Так проще вспоминать, он уже понял это – ощущения становятся ключами, которые он отпирает бесконечные замки, чаще всего, на одних и тех же дверях.
Поэтому он смотрит на Иноуэ Орихиме, чуть сдвигает брови, представляя циферблат часов из парка, запоминает расположение черных штрихов на них – и кивает сам себе.
- Хорошо, - по шее опять тянется холодом растаявшего снега, Старрк машинально стирает полосу, счищает с волос небольшой сугроб.
- Нет, - отчего так, он бы не объяснил. Когда-то себя от холода и жары могли защищать духовной силой, затем – иерро, но в гигае нет ни того, ни другого. Он просто не очень чувствителен к холоду, наверное. По крайней мере, в отличие от Пантеры, еще ни разу не простужался.
Может быть, это будет первый случай, - слова Иноуэ Орихиме заставляют отвлечься от всех этих размышлений. Он снова кивает – да, само собой, что она спрашивала о нем. Разумеется. К кому она могла пойти?
К тому странному шинигами, который уже и не шинигами. Который держит магазинчик. Туда одно время захаживал Гриммджоу, но ходит ли тот туда и сейчас, Старрк не помнит. Только помечает себе спросить – но это бесполезно дважды. Во-первых, потому что он вряд ли запомнит, что собирался спросить. Во-вторых – Шестой скорее всего ничего не ответит.
У все у них свои секреты. Секрет Старрка идет сейчас рядом, от него пахнет кондитерской, и маленькие мягкие шарики на концах шарфа слегка подпрыгивают, ловя редкие снежинки. Снег стал мельче, искристей – чуть подморозило.
- Значит, ты знаешь, что я был Первым. Примера, - это простой рассказ. Будто бы и не про Старрка – когда-то точно так же легко было рассказывать о себе, вспоминать себя, с тем капитаном шинигами, который не-капитан.
Что с ним стало?
Старрк надеялся, что тот больше не бродит один по пустыне, после того как волка унес прочь его бесконечный бег и поиски.
Поиски бесплодны, теперь он это знает. Осознает ли? – взглядом он провожает нескольких ребятишек, вроде тех, недавно в парке встреченных. Человек пять, и мальчики, и девочки. Шумные, обсуждают что-то, смеются заливисто, мелькают румяными от холода щеками.
- Твои друзья… были сильно обеспокоены? – ему не хочется снова говорить о том, что он не опасен. Это звучало бы навязчиво.
Иноуэ Орихиме разберется во всем и сама. Или уже разбирается, - он чуть сглатывает, неожиданно ощущая легкое покалывание в горле.

Отредактировано Coyote Starrk (2018-11-09 13:17:46)

Духовная сила Иноуэ Орихиме, кажется, чуть вздрагивает. В тихом голосе слышится чуть больше, чем Старрк ожидал – негромкая неловкость. Как если бы не нарочно прикоснулась к чужой тайне.
Впрочем, это не такая уж и тайна. Примера Эспада был тем, чья духовная сила настолько велика, что ему пришлось рассечь свою душу надвое – наверное, так шинигами сообщают в своих отчетах.
Наверное, так Старрка определил… его убийца.
При мысли о том шинигами, который не хотел сражаться, как и Примера, но все же победил его, Старрк хмурится, и машинальным движением подносит ладонь к виску. «Спокойно», - это отработанное, привычное, едва ли не вечностью уже кажущееся –  и мысль, и движение. Он словно всю жизнь так делал, - «а ведь и делаю». Всю жизнь – теперешнюю.
С того момента, как открыл глаза в беспощадно черное небо с перевернутым оскалом луны.
С тех пор. Как остатки его памяти возродили его в такой вот форме – обломанной, ущербной. Живой и существующей только наполовину… На большую половину, ладно.
Но он отчетливо помнит теперь, что этому предшествовало. Теперь оно обретает смысл, причину для существования, повод для того, чтобы эти воспоминания оказывались извлечены; Старрк чуть сглатывает, выдыхая, вдруг отчетливо чувствуя спускающийся по шее холод. Оказывается, у  него и лоб замерз, и скулы, - поморгав, он переводи взгляд на Иноуэ Орихиме.
Он будто проснулся.
В темноте плескалось море для него, - глубже вдыхая, он поднимает глаза к небу, редкие снежинки с которого так и продолжают сыпаться. Он не любит снег, вдруг понимает Койот, потому что точно так же сыпались сухие колючие искры с исполинской колонны, пронзившей ледяные небеса. Память об этом заставляет его опять нахмуриться, но оно быстро проходит, оставляя за собой лишь легкий, как укус мороза, саднящий холодок в груди. «Снег не виноват», - равнодушно он зачерпывает пригоршней немного, скатывает в прочный упругий комок парой движений, и пускает его над снежным покровом, не задумываясь даже, что делает. Тот попадает точно в центр черного ствола дерева, где-то в метре от земли. Он даже не целился.
- Они обеспокоились, - голос его звучит спокойно и утвердительно. - Но это понятно.
Разве может быть иначе?
«Но она все равно здесь», - он чуть пожимает плечами. Свет фонаря, мимо которого они проходят, падает на лицо, Старрк чуть щурится. Можно предположить, что он улыбнулся.
- Скоро поднимется ветер, - он поворачивает голову плавно и быстро, сильно вдыхая вдруг изменившийся воздух. Тот остается сухим и морозным, но это ненадолго. Передышка в снегопаде оказывается кратковременной, ближе к ночи задует сильнее, и можно будет наблюдать почти что настоящую метель. «Метель» - так это называется, но Старрк ее никогда раньше не видел. Или видел, но… но как всегда. Это было с прошлыми жизнями. В прошлых жизнях тез, кто стал им, его частью.
А Иноуэ Орихиме за свою жизнь, наверное, насмотрелась на метели. И ее тело, - взгляд падает на блеснувшую мягкой медью макушку, на которой искрятся снежинки, - ее тело не обладает способностью защищать себя от холода или непогоды духовной силой. Ей нужно в тепло.
- Начнется метель, - да, теперь он уже не сомневается в этом. Крылья носа подрагивают, Старрк чуть хмурится, принюхиваясь. – Может быть, есть место, где можно… - а что вообще ему можно?
Он вообще, вправе ли претендовать?
«Но ведь она здесь», - в поступках людей есть нечто, мало ему понятное. Боязнь обидеть. Она немного сродни опасливому чувству, с которым Старрк живет и жил раньше – страхом навредить кому-то своим исполинским духовным давлением. Но здесь – не так.  У людей – иначе. Иноуэ Орихиме… «человек».
«Пока» все в порядке. Но сомневаться в том, что все может измениться, и стремительно, не приходится.
Возможно, ему придется предложить остальным покинуть Каракуру.
- Эй, подожди меня!.. – он плавно и быстро отступает в сторону, когда в них почти что влетает еще стайка детей. По предплечью Старрка задевает мотнувшимся рюкзачком, и мальчишка испуганно отшатывается, вскидывая на него круглые черные глаза.
- Простите, дяденька! – и бежит дальше, а за ним вдогонку, на предельной скорости, мчится девочка. Косички на отлете, лицо искажено гневом – куда бежит, не видит.
Тоже знакомое, - Старрк и не подозревал, что способен думать об этом столь спокойно.
- А ну стой! – пронзительно кричит она так, что где-то испуганно звякают окна. Старрк усмехается – где-то глубоко внутри себя, и убирает ладонь с плеча Иноуэ Орихиме. Вновь среагировал быстрее, чем успел осознать. Взглядом провожает прыгающие в свете фонаря косички, понимая затем, что смотрит излишне долго.
У арранкаров нет возраста, но Лилинетт вела себя точно так же, когда гонялась за чужими фрасьонами.
Лилинетт никогда не видела снег. И не увидит больше, - отвернувшись, он всматривается вперед, в желто и тепло светящиеся широкие витрины. Запах  - пахнет едой. Небольшая закусочная. Там едят не сладости. Там много другой еды.
- Я могу спросить кое-что у тебя? – он указывает глазами на светящиеся окна. Внутри, кажется, немного народу.
- Шинигами… ты знаешь их лучше, чем я. Ты знаешь что-нибудь об их занпакто? – есть в этом нечто рвущее душу – не буквально рвущее, но заставляющее сомневаться. Есть в этом что-то мучительное, это проклятое сходство, от мысли о котором Старрк не в силах отделаться.
«Мы разделили душу надвое. А занпакто – часть души шинигами, как они говорят».

Мясо очень сочное. Человека, который готовил его, отвлекли на еще один заказ, и он поднял котлету не глядя, не выдержав нужное время. Старрку все равно – его организм способен принимать пищу, даже называемую тут сырой.
Вообще, они почти не едят. Для поддержания работоспособности гигая хватает поглощения духовной силы Пустых, которых над Каракурой как всегда, водится в изобилии. Шинигами не всегда успевают их истребить. А в случае чего, всегда можно уйти на охоту куда-нибудь в окрестности.
Такая вот едва, с капающим соком, в которую приходится вгрызаться – мягкая, горячая, удивительно вкусная. Старрк невольно скашивает глаза на свою восторженную спутницу, и понимает, что вполне разделяет ее восторг. Хорошо, когда кто-то ест с таким аппетитом, как она, - пережевывая неторопливо, он чуть задерживает на Иноуэ Орихиме взгляд. Это… удивительно мирно. И даже мило, - он чуть недоумевающе смаргивает на отзвук неловкости в звонком голосе. Что такого?
Пустые едят как звери. Или как неживые. Как выглядит со стороны, когда ест, Старрк никогда не задумывался, но отчего-то край его рта, тронутый соком, чуть приподнимается вверх. Незаметно. Иноуэ Орихиме выглядит такой довольной и счастливой, что хочется… тоже. Так же. Как ребёнок.
Он опускает глаза на картонный стаканчик с жареной картошкой, слушая ответ на собственный вопрос, которого не ждал, на самом деле. Полагал, что она может и не знать о духовных мечах шинигами так уж много, или же, все еще остерегаясь его – врага – смолчит, ответит уклончиво.
Но Иноуэ Орихиме говорит с ним спокойно, и Старрк чуть выдыхает внутренне, сглатывает.
Она не боится, - «я не боюсь», - тихим эхом в холодном парке снова слышатся ее слова. Она поверила.
«Заколки», - в тех дрожат бледно-голубые, похожие на небо рано утром, блики. Шестилучевые цветки – Старрк узнает эту реяцу. Чувствует ли это их владелица? – но духовная сила расходятся с поблескивающих лепестков нежарким теплом, лучится. Они пропитаны ею – а она пропитана ими.
Она поместила в них часть своей души?
«Или кто-то», - умерший брат.
Она говорит об этом спокойно, словно это случилось давно. Говорит легко. Кажется, больше всех здесь беспокоится сам Старрк, - он чуть опускает плечи, расслабляется. Вставшая было дыбом на загривке шерсть опускается. Волк прижимает уши, и успокоенно ложится, а Старрк выныривает из короткой и дурнотной вспышки беспамятства, благо, очень короткой.
- Да. Спасибо, - глаза напротив смотрят на него ясно и открыто, вновь пробуждая чувство странной незаслуженности происходящего. Почему она так поступает? Даже кормит его. уже второй раз.
Остальные накинулись на принесенные тогда Старрком торты, даже не спрашивая особо, откуда те взялись. Ладно… накинулся Гриммджоу. Но вопросов не задавали, и было незачем – Старрк тщательно затер все следы чужой духовной силы. Иначе бы все происходило иначе, и этой встречи могло бы и не быть.
- Он убил Квинто. Ннойтору, - быстро сдвинув брови, подтверждает Примера. – Он был там. Тогда, - ему не хочется напоминать Иноуэ Орихиме ту их первую встречу. Но зазубренный меч, воющий… словно невиданные полчища голодных волков, он помнит.
- Я слышал этот рев, - спустя короткую паузу произносит Старрк. – Но… с тем шинигами не было никакого существа. Там, - ненастоящее синее небо, настоящий светлый песок, стены и столбы. Изломанный Богомол. Юноша из мира живых – Куросаки Ичиго.
Нелл. Неллиэль. Тогда в детской форме, маленькая и плачущая, избитая, страдающая, - Старрк вдыхает резко, и вкусно пахнущий едой воздух закусочной кажется ему наполненным жидким металлом. Кровью. Огнем.
Тихое робкое солнце, которое он забрал оттуда – девушка, что сидит перед ним сейчас, зажав в губах длинный ломтик картошки.
Тот шинигами, которого она назвала Зараки Кенпачи. Ннойтора был силен – и проиграл ему. А от жажды убийства, что переполняла пески тогда, ходуном ходил чуть ли не весь Уэко Мундо, - Старрк прикасается к этим воспоминаниями, чертит в уме цифру «пять» - так ему проще запоминать, он будто помечает собой, своей реяцу, - «я делал так раньше».
Часто делал.
- Была единая духовная сила. Как это вот раньше было одним, - кивок на картошку в стаканчике. – Но теперь мне понятней, почему так происходило. Почему я почувствовал… как одно целое, - это происходит снова. Когда Старрк разговаривает с кем-то о прошлом, оно медленно проступает, обступает его, будто поднимающийся ветер памяти сдувает слежавшийся на камне песок.
«Было», - она говорит в прошедшем времени.
- Значит, теперь этот шинигами един со своим мечом? – Старрк понимает смутно, напряженно, словно тяжелые каменные плиты ворочает. – Со своей душой? – у него нет души, и не может быть, говорит ему собственная природа. Разум. Пробудившаяся, пробужденная сейчас память, на огонек свечи похожий, прикрытый ладонью. Убери ладонь – разойдись они с Иноуэ Орихиме в разные стороны – и все исчезнет.
Повезло тому, кто обрел. Кто нашел, - тихий шелест волн набегает на него, шепотом – «найди тех, кто тебе поможет».
Ограждающая огонь ладонь не боится обжечься. Доверяет.
- Я… раньше был другим. Мы были. Не знаю, кем, - это путаный рассказ, и неловкость падает на плеч, словно сугроб с ветки, но соскальзывает незаметно – как снег с волчьего меха. – Каким-то другим Пустым. Одиноким. Он устал быть один. И разделился. Разделил душу, - сейчас это уже не секреты, а суть камня под песком.
- И нас стало двое. Но Лилинетт погибла. И не вернулась. Я – вернулся, - последние слова Старрк произносит совсем тихо, глядя на медленно поднимающиеся пузырьки в стакане с водой. От нее немного пахнет солью, и это помогает – поднять взгляд на Иноуэ Орихиме.
Звуки закусочной глохнут, краски меркнут. Остаются только непонятные и огромные глаза напротив.

Пузырьки в стакане срываются со стеной, взметнувшись. Дверь закусочной, внезапно вздрогнув на петлях, шумно хлопает, отворившись от порыва невидимого ветра, и официант, щуплый юноша, спешит прикрыть ее. Большие оконные стекла низко дребезжат, а в печи на кухне сильнее вспыхивает огонь.
Старрк склоняет голову, унимая волнение. Берет стакан с минералкой очень медленно, вдруг возвращаясь в окружающую его реальность – возвращаются звуки, запахи, краски, после того как огромные глаза напротив вдруг смаргивают, распахиваясь навстречу состраданием.
Теплая реяцу напротив него прикасается осторожно, но уверенно, будто бы маленькие руки гладят огромную, страшную волчью морду. Не боясь ни шрамов, ни клыков. Может быть, Иноуэ Орихиме сама не осознает того, как делает это, а может быть, это – часть ее сущности. Существа.
Таковы люди, понимает он со вздохом, а минералка оказывается слегка солоноватой, но жажду гигая, что последовала за съеденным, унимает хорошо. А еще не напрасно, видимо, люди дают кому-то выпить воды, дабы успокоиться.
Или это он зачем-то соотносит себя с людьми, потому что прежним арранкаром уже не сможет стать.
- Я не знаю, - глуховато отвечает он, вместе со стуком стакана о столешницу.
Если его тоска по Лилинетт однажды станет такой же сильной, как одиночество Т о г о, то, возможно, что-то и получится. Он уже прикасался к этому знанию, - «она рядом» - снова шепчет ему одинокое море, и он коротко проводит зубами по нижней губе.
«Она рядом», - «перестань бежать, Койот».
Он перестал. И теперь осторожно смотрит по сторонам, принюхиваясь, пытаясь вчувствоваться в самого себя. Слышит этот голосок порой, но не плод ли он его воображения, Старрк не ответит.
Отпечаток ускользающей памяти, искра из снов.
Он вспоминает, как бежал по Уэко Мундо – то бежал, то шел, ища следы Лилинетт среди песка. Целую вечность – и согнутые фаланги пальцев прижимаются к правому виску, мягко, но сильно, чтобы унять рвущуюся наружу вместе с реяцу боль. Чтобы унять волка, грызущего его череп изнутри.
- Я не тот, чем был раньше, - он надеется, что объясняет правильно. Это странно – сейчас так говорить об этом человеку, с которой их разделяет не только война и вражда, но и сама суть, сама их природа.
Арранкары – насмешка. Пустой развивается до уровня Васто Лорда, дабы потом найти своего сильного шинигами, и пасть от его руки, вернувшись в цикл перерождений, в единый духовный поток. Одержимый жаждой, голодом и смертью, Пустой рвется все выше и выше, зная заранее, что обречен, и желая подспудно лишь одного – чтобы грехи его, чтобы все, через что он прошел доселе, оказалось смыто ударом меча шинигами.
Но вместе с тем Пустые смертельно боятся погибнуть или исчезнуть. И за свою «жизнь» бьются яростно. Такой вот парадокс.
Арранкары – тупиковая ветвь эволюции. Способные поглощать и души-плюс, и Пустых, способные увеличивать свою силу, способные превзойти шинигами – и вместе с тем взявшие от тех, кого поглотили, слишком многое. Как если бы заглянули в зеркало, способное отражать наиболее полно и выпукло только одну из сторон смерти.
Вот со Старрком так и вышло.
- То, чем мы были... Оно стало арранкаром раньше, чем мы. Оно само сломало свою маску, - голос тихий и невыразительный, опять в себя. – Его сила росла и росла, уничтожая всех, кто слабее. Они не выдерживали его присутствия. И оно оставалось в одиночестве, - он поднимает взгляд на Иноуэ Орихиме. Спокойный.
- Оно воплощало одиночество. У всей Эспады было то, что именовалось аспектом. Причиной смерти. Я, Примера – одиночество.
В одиночестве погибает брошенное дитя. Одиночество – истошный крик, бьющийся в глухих стенах, одиночество – то, что ведет к гибели от самого себя, - дверь закусочной снова вздрагивает, но на сей раз от сквозняка. По оконным стеклам ударяет первыми снежинками, частыми, влажными.
- Но я не знаю, каким был этот Пустой. Не помню, - вот причина того, почему он не может найти Лилинетт.
– Чтобы… вернуть, мне надо вернуться. Но я не могу.