Доверие — штука шаткая. Стоит пошатнуть лишь один раз, как оно падает и рушится, погребая под собой всё: годы стараний, трудов, заслуг и успехов. Персиваль устаёт чувствовать себя виновным, устаёт от многочасовых допросов, от обвинений и предположений, от проверок и сомнений, что он не тронулся головой. Ну нет, головой он точно не тронулся, иначе бы ворвался в проклятую камеру и убил одну белобрысую тварь запрещённым заклинанием. И плевать на последствия. Плевать на то, что это неправильно. И порой, иногда, сидя в темноте, Персиваль хочет именно этого. Мести.
Большая часть свободного времени (которого у него стало очень много) уходит на попытки убедить себя в том, что это неправильно. Не из-за Геллерта, его жалкой жизни или возможного суда, нет. А из-за самого себя, из-за фамилии отца, деда и прадеда. И, с огромным трудом, Персивалю это удаётся. Он почти что перестаёт ненавидеть Гриндевальда, почти что прощает, возвращая себе былое душевное спокойствие и гармонию.
Это новое состояние помогает увереннее проходить новые допросы, проверки и попытки поймать его на лжи. Но скрывать Грейвсу нечего. Разве что есть чего стыдиться: он не спас никого, позволил команде попасть под удар тёмного мага. Кто-то скажет «нет, не виноват, это же беспринципный Гриндевальд!», но Грейвс об этой ситуации абсолютно иного мнения.
— Я был их лидером, — скажет он потом Серафиме. — Вёл отряд, и должен был погибнуть первым. Но я был ему нужен.
Постепенно его начинают подпускать к новой информации и делам. Рассказывают о Криденсе и Ньюте, о том бедламе, что случился в Нью-Йорке. А позже с ним и вовсе советуются, и Персиваль поначалу невольно замирает, приятно удивлённый восстанавливающимся доверием. Единомышленники Гриндевальда нападают и возникают тут и там, они намерены воспользоваться хаосом, но и тут Грейвс проявляет себя. Он опытный аврор, от этого никуда не деться. И после усмирения всех беспорядков он почти установлен. Испытательный срок. Звучит позорно, но и на том спасибо.
И первое, что практически выводит его из себя, это гордыня Европы. Они не хотят избавиться от преступника и убийцы, не хотят прекратить всё, пока есть шанс. Нет, они хотят заполучить его и вывести на сцену, демонстративно заковав и тем самым возвыситься. Смотрите, мы поймали, мы молодцы.
— Это плохо закончится, — говорит Грейвс.
— Я знаю, — кивает Серафима.
Она тоже предпочла бы более радикальный метод. Но оба они бессильны.
— Позвольте мне поговорить с ним.
Эта просьба сама по себе абсурдна, но Серафима внезапно даёт добро. Возможно, всё ещё проверяет его. А возможно, хочет понять, что же всё-таки тогда произошло, и как она, о н а, не заметила подмены соратника, помощника и друга. Грейвс не сомневается — их будут слушать. Ну и пусть, ему скрывать-то нечего. Разве что парочку подцепленных в Европе нецензурных выражений.
Он заходит в душную камеру, с трудом вдыхая сдавленный воздух. Поднимает руку, сдвигая стул с пленником (и как, кажется, просто взять и свернуть его уязвимую шею). Слишком темно, слишком душно. Пробуждает воспоминания.
— Персиваль.
Вы посмотрите-ка. Узнал! Не зря проходил в чужом обличие столько времени.
— Давно не навещал. Работы много? Или они не доверяют тебе приближаться ко мне? Что, мне уже пора?
Он слишком много говорит, как обычно.
— Геральд, — таким же тоном отвечает Грейвс и быстро поправляется, — Геллерт. Извини, непривычен я к вашим странным европейским именам.
Возможно, это немного по-детски, но Персиваль не желает отказывать себе в этой маленькой шалости. Демонстративное презрение и не-интерес, что ещё нужно? Он приближается, останавливаясь на безопасном расстоянии и чуть склоняет голову.
— Плохо выглядишь, — сообщает он. — Растерял былой лоск. А я вот решил проведать тебя после наших потрясающих французских каникул. Скучал, C’est un fils de pute?
Это выражение Персиваль запомнил во Франции. Наконец-то оно ему пригодилось.
— Ну, рассказывай, — Грейвс поднял руку, и к нему подъехал стул, на который аврор тут же сел, закинув ногу на ногу. — Тебе нескоро будет пора, возможно, вообще никогда. Расскажи, о чём думаешь. Как проходят эти бесконечные сутки в полной изоляции?