Говорят, что приговорённые к смерти всегда честны. Любопытно, что в таком случае можно сказать о тех, кто приговаривает к оной: также они щедры на правду или хранят гордое молчание до последнего вздоха своей "жертвы"?
До наступления одного момента я, признаться, ни разу в жизни не задавалась подобным вопросом, поскольку в этом не было ровным счётом никакой необходимости, ведь я... А что я из себя представляла? Хороший вопрос, даже простой, и я с уверенностью могу сказать, что ничем особым не выделялась: жила самой простой жизнью, с точки зрения всех деятелей в сфере искусств. Оценивая картины многообещающих талантов на одной из выставок, я познакомилась с молодым художником, который вскоре стал моим мужем. Всё было хорошо, ровно до тех пор, пока с ним не стало происходить что-то странное: с трудом объяснимые перемены в характере, проявившиеся также и в его творениях. Почему вдруг такое внимание портретам? С каких пор они стали для него такими...привлекательными? Я ничего не понимала, а все его ответы на мои вопросы были настолько краткими и пространными, что предположение относительно того, что всё это – чудачество, присущее всем творческим людям, стало всё более актуальным, а когда я узнала о своей беременности, то и вовсе отмахнулась от любых попыток найти всему объяснение, решив, что это у него просто период такой, само пройдёт.
И оно действительно прошло, но уже спустя несколько лет, когда на свет уже появился наш сын. Вновь перемены, только на этот раз художник, мгновение назад совершенно безразличный ко всему, что его окружает, изменился в другую сторону, вновь начав походить на того, за кого я вышла замуж. Вновь недоумение и желание в очередной раз задаться проклятым: "Что происходит?", поскольку слишком уж странной и неоднозначной была вся эта ситуация, да и муж мой порой говорил о вещах, мне совершенно непонятных: то о мыслях каких-то, не ему принадлежавших, то мог смотреть на то, как я готовлю, и бормотать о том, как часто он воображал, что берёт его, подходит ко мне и... или про руки свои ещё сказывал, мол стоит мне лечь на кровать, как они у него всё к шее моей тянулись да сжать хотели крепко, да только он не позволял. Сдерживал. А вот что именно – другой вопрос.
Продолжая жить в такой обстановке и держать в голове множество глупых вопросов, быть может даже необоснованных, я однажды поняла, что, вероятно, всё это результат переутомления и небольшой отдых сумеет всё исправить, потому спустя два дня приобрела путёвку в санаторий и, попрощавшись с семьёй, отправилась туда, рассчитывая забыть обо всём и вернуться к сыну и мужу в состоянии спокойного умиротворения, а там можно будет и к работе вернуться, она уж наверняка поможет избавиться от глупостей, если таковые останутся.
Мой отдых протекал самым что ни есть скучным образом и не предвещал ничего особенного до момента моего случайного столкновения с художником по имени Аркадий Иванцов, как оказалось, тоже приехавшим сюда отдохнуть. Не будучи до сих пор знакомой с ним лично, я была рада увидеть столь великий талант во плоти, если так можно выразиться. Не подозревая неладного, я приняла его любезное приглашение провести ещё немного времени за беседой и последовала за своим новым знакомым, прихватив по дороге бокал вина. Почему, почему я ещё тогда не заметила в его голосе тех странных нот, которые слышала когда-то от своего мужа? Почему я спокойно отреагировала на его внезапный порыв нарисовать мой портрет? Почему...Почему он говорил, что знает меня?
Вот тогда я и задумалась о честности приговорившего и приговорённого, осознав, что мой палач, как ни крути, всё же был со мной честен в момент своих странных рассказах о душах и картинах. Видимо, решил, что раз я всё равно умру, то заслуживаю получить на последок хотя бы толику той правды и тех ответов, которые так хотела услышать. Последним, что я помню, были лишь два его слова: "Мне жаль". Возможно, в тот момент мысли подбирали сотню возможных вариантов ответов на них, однако прозвучать вслух им было не суждено, а я, точнее, та бессмертная часть меня, которую принято называть душой, оказалась в картине и провела годы сначала у Иванцова, а потом у французского коллекционера. Не сказать, что за моим изображением кто-то дурно ухаживал или пренебрежительно относился во время перевозки, однако назвать своё существование радостным я, по вполне разумным причинам не могу. Во-первых, тот, кто со мной это сотворил – "Художник", был пусть и откровенным, но убил меня. Этого должно быть достаточно, и факт того, что я не являюсь мёртвой в полной мере, если так можно выразиться, ничего не меняет, скорее даже наоборот, на сцену можно выпустить аргумент "во-вторых": он забрал у меня семью. И меня у неё. Если его сын не волнует, то я, уж простите, намеревалась вернуться к нему, а не оказаться запертой в полотне и висеть на стене в позолоченной раме.
Разумеется, я не "жила" так годами. Просто однажды совершенно неожиданно дала знать о себе такая вещь, как усталость и я, прикрыв глаза, точь-в-точь как на картине, погрузилась в сон. Если, конечно, его можно назвать таковых, поскольку снов я не никаких не видела, а открывать глаза и смотреть на одно и то же действо порядком надоело, а пытаться привлечь к себе внимание и вовсе занятие совершенно бесполезное, это я поняла ещё с первых дней своего нахождения в этом доме. Смирилась ли я? Отнюдь, просто понимала, что помощи мне ждать особо не от кого, до тех пор, пока в один день к моему "владельцу" не пришёл с визитом другой человек. Казалось, что в этом особенного? Собственно, ничего, за исключением одной детали – его присутствие заставило меня "проснуться" и впервые за последнее время посмотреть на то, что происходит там, среди живых. Поддалась ли порыву? Конечно, и во все глаза смотрела на стоявшего передо мной мужчину, в котором без труда узнала своего сына. Мой любимый, мой возлюбленный сыночек, ты так вырос, что мне совестно от одних лишь мыслей о том, сколько же я всего пропустила, пока была здесь, но всё же я рада. Безумно рада, что смогла увидеть тебя хотя бы вот так и, надеюсь, ты не считал, что я бросила тебя, правда? Вижу, как ты смотришь на меня, и понимаю, что осознаёшь положение, в котором оказалась твоя несчастная мать, и от этого мне ещё радостнее, а то, что ты, Паша, приехал сюда за мной – подарок, о котором я и мечтать не смела. Только ведь ничего в этой жизни не бывает просто, верно? Француз, как оказалось, слишком мной дорожит для того, чтобы вот так просто расстаться, а я, пусть он простит, слишком дорожу собственным сыном и не могу просто смотреть на то, как он уходит. Я безумно хотела хоть как-то помочь ему, если не физически, то хотя бы не позволить отчаяться, и то ли желание было таким сильным, то ли его появление возымело такой эффект, но я впервые за столько лет сумела покинуть пределы картины и, подобно заворожённой, преодолеть путь, отделявший меня от Павла. Как оказалось – успешно, поскольку мой сын сумел придти в себя и сделать так, что теперь я нахожусь рядом с ним. Живу с ним. Надеюсь, Паша, мы сумеем поговорить, я ведь не лишилась дара речи, да и нам, кажется, есть что обсудить.
По крайней мере, было. До тех самых пор, пока ты, мой дорогой сын, не решил тягаться с собственным отцом, не обладая необходимым набором знаний. Каких? Да хотя бы тех, согласно которым нельзя было оставлять его наедине с собственными картинами: уж не знаю как, но он сумел уговорить их помочь и вот я вижу, как Художник пересекает комнаты, затем останавливается, меня завидев, и снимает со стены.
– Зачем? – Тут же задаю вопрос, прекрасно зная, что он меня слышит. – Ты же знаешь, что я не помогу. Тогда зачем? – Молчит, но мне и ответ, пожалуй, не требуется, обиделся ведь на сына, а лучшего способа ему отомстить придумать нельзя. Похвально, однако он не учёл одну важную деталь: я, как и прежде, слишком дорожу благополучием собственного ребёнка, а потому всеми силами попытаюсь снова выбраться из картины и увидеться с ним. Нужно лишь дождаться, чтобы он перестал обращать на меня внимание, а он перестанет, непременно перестанет...
Если сравнивать, то мой нынешний "побег" отличается тем, что на этот раз я имею смутное представление о том, куда мне следует идти, к тому же дом сына необъяснимо притягивал к себе, словно он сейчас там находится и ждёт.
– Отчего же ты здесь совсем один, сынок? – Наконец решилась нарушить возникшую в кабинете тишину, – неужели никто не помогает? – Вновь вопрос, на этот раз подкреплённый несколькими шагами, сделанными по направлению к Воронову, дабы оказаться ближе и опустить ладонь ему на плечо. – Я даже не знаю, слышишь ли ты меня. Может, хотя бы чувствуешь? Ты главное не отчаивайся, Паша, кто виноват, что Художник так уговаривать умеет: я и сама не думала, что его жертвы так легко пойдут следом и все силы свои ему отдадут. Впрочем, я не была готова и к тому, что он решит меня с собой взять. Правда, это и к лучшему, пожалуй, вдруг смогу тебе помочь? Хоть как-нибудь. – Пальцы чуть крепче сжимают плечо. – Если бы ты только мог меня слышать...
[nick]Olga Voronova[/nick][status]Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать[/status][icon]http://sd.uploads.ru/KpD0u.gif[/icon][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Olga Voronova</a></b> <br>Когда-то - эксперт по живописи, нынче - "спящая", которой ничто не помешает воссоединиться с сыном.<br><center>[/lz][fan]Проклятие спящих[/fan][sign] [/sign]
[nick]Olga Voronova[/nick][status]Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать[/status][icon]http://uploads.ru/fntUq.gif[/icon][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Olga Voronova</a></b> <br>Когда-то - эксперт по живописи, нынче - "спящая", которой ничто не помешает воссоединиться с сыном.<br><center>[/lz][fan]Проклятие спящих[/fan]
Отредактировано Rowena MacLeod (2018-12-02 14:27:35)