Когда рука Михаила с размаху опускается Евграфу в грудь, он слышит в отдалении до боли знакомый голос. "Не надо!", кричит кто-то родной, пытаясь пробиться сквозь красную пелену гнева, застилающую глаза, "Не делай этого!". Кто-то, кого он знал в прошлой жизни, пытается остановить его, хочет удержать от роковой ошибки, но едва ли делает это ради защиты жизни тысячелетнего вампира. Скорее наоборот, хочет спасти его убийцу.

Евграф заслужил умереть вот так – грязно, пошло, от отравленного кинжала и его, Михаила, руки. Вообще, будь его воля, тот бы знатно мучился долгие годы, при жизни страдая от той же болезни, лекарство от которой так страстно искал. О да, Ковчег, повинуясь воле единственного выжившего Сириуса, дает возможность поддерживать жизнь в худом теле, избавив от жажды крови и необходимости сражаться за выживание. Дает, но с одной оговоркой. Евграф провел бы вечность в одиночестве, всеми покинутый и забытый, мог бы даже путешествовать на своем дирижабле в другие страны. Лишенный привилегии умереть, он бы проклинал Михаила, Юлия, их род, и вообще все – воду, небо, звезды и всех егерей, снова и снова, по капле выплескивая ярость на ни в чем не повинных людей. Даже не подозревающих, что война за Ковчег, начавшаяся пять тысячелетий назад, наконец, завершилась. 

Взгляд, минуту назад торжествующий, блекнет и гаснет. Хозяин награждает бывшего слугу сомнительной монетой. Неверие ("Как он посмел? Щенок! Жалкая шавка сириусов!"), пополам с ненавистью – откровенной, но совершенно беззубой. Михаил обессилено опускает руку, только что державшую вампира за шею. Все кончено, говорит он себе, слыша, как под аккомпанемент винтов дирижабля стучит кровь в висках, как отбойным молотком бьется в груди сердце. Все кончено. Можно выдохнуть.

— Иди к дьяволу, Евграф. – Шипит сириус, тяжело дыша и отступая назад. – Там тебе самое место. Надеюсь, ты найдешь в его лице достойную компанию.

Рубашка Михаила окрашивается в красный, на ней остается кровавый след аристократической ладони, а затем она рассыпается прахом, как и тело. Евграф кажется совсем невесомым, пылинкой в масштабах вечности. Факт его смерти очень веселит Михаила, и чрезвычайно печалит того, чей голос виделся ему в кошмарах и счастливых снах, самый разный - улыбающийся, огорченный, гневающийся. Юлий предстает перед братом мгновением позже, когда расшитые красным богатые одежды опадают перед ним на пол бесформенной грудой.
Теперь роскошь ничего не стоит. Она обратилась в ничто.
Так же, как и вера Юлия в собственного брата.

— Юлий, - голос сиплый, слабый, сломленный. Взгляд потух так, что, кажется, уже никогда не заблестит вновь. — Юлий, прости меня.
С этими словами он прыгает вниз со смотровой площадки дирижабля.

И это - вместо прощания? Неудивительно, что ты сам себя ненавидишь, Михаил.
Ковчег дает человеку абсолютное всемогущество, вампирам дарит призрачную надежду на спасение от смертельной болезни, но больше всех от древнего артефакта получили сириусы - но они уже успели пожалеть о своей избранности. Вот уже пять тысяч лет род оборотней живет в постоянном страхе, что кто-то найдет их дом и заберет их сокровище, а затем просто уйдет, оставив после себя лишь разрушенное и сожженное дотла пепелище. Священная земля, а следом за ней и мир - все это обратится в пепел, а тела сириусов станут прахом. Северный ветер развеет его по миру и никто, никто и никогда так и не узнает, что когда-то такой род вообще существовал. Вот как думали те, кто перебрался на Сахалин и основал Догвилль.

Теперь нет ни его, ни сириусов, ни их главной гордости - все забрал Ковчег. Юлий пытался совладать с его мощью, но он успел использовать лишь один из двух ключей - тот, что передал ему Уиллард. Второй забрал Евграф, и даже почти использовал, но скоропалительная смерть от рук непослушного слуги перекроила все его планы и схемы. Ковчег сменил хозяина и на собственное усмотрение использовал последнее вслух произнесенное желание.
Я хочу жить вечно.
Михаил не хотел. Он хотел забрать с собой жизнь того, кто его обратил и отнял у него брата и семью, на артефакт ему было плевать с высокой колокольни, но ему не дали. Заставили жить против воли.

Он скитается по миру и убивает вампиров почти год. Радость от свершенной мести очень быстро начинает отдавать горечью, перестает приносить удовольствие, кажется блажью, ошибкой. Рука бойца колет на автомате, не разбирая правых и виноватых, тех, кто искал артефакт сириусов и тех, кто не верил в его существование до последнего своего вздоха.
Михаил убивает до тех пор, пока не остается единственным живым вампиром - хотя такое существование впору называть проклятием, нежели даром свыше. Юлий знает об этом. Новости доходят до него через других егерей, с которыми он еще поддерживает приятельские отношения по старой привычке и видится время от времени. По миру прокатываются тревожные новости: некоторые западные державы наращивают военную мощь и готовятся к войне, люди нервничают, и даже последнего выжившего сириуса не может не беспокоить нарастающее беспокойство общественности.
Егери сотрудничают с армией Японии.

Егери. Не Юлий.

Михаил находит квартирку, где тот поселился на Сахалине (вернулся в родные пенаты отметить годовщину очередной смерти старшего брата?) и пару дней наблюдает издали. Когда убеждается, что визит безопасен - приходит лично. Ступая по скрипучим половицам, он старается ничем не нарушить ночной отдых младшего брата, но когда острый конец боевого оружия почти упирается в кадык, понимает: его ждали.

— Ну здравствуй, Юлий.
Улыбка горькая и вымученная, как всегда.

[nick]Mikhail[/nick][icon]http://sd.uploads.ru/XZcyO.png[/icon][sign]--[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Михаил Жиров</a></b> ^~25<br>Сириус, волей случая обращенный в вампира и несущий на себе <a href="ссылка" class="link4"><b>его ношу</b></a><br><center>[/lz][fan]Sirius the jaeger [/fan]

— А что? Ты хотел бигуди накрутить?
Не может скрыть улыбки, как ни пытается. Слишком свежа в памяти привычка отвечать насмешкой на всё, что его окружает. Михаил смеется - взглядом, губами, но внутри ощущает лишь звенящую пустоту и холод. Все лучшее, что было в нем и составляло основу души, мертво и уже никогда не поднимется. Какая ирония. На всякий случай Михаил делает шаг назад: с боевым оружием шутить не стоит. Смейся-не смейся, а именно от сань-цзе-гуня пал казавшийся непобедимым Кершнер, оплот и опора из важных пешек Евграфа, причем это произошло лишь из-за его собственной глупости. Самоуверенность - второе имя тех, кто пьет чужую кровь веками. Всемогущий вампир из Знати не пожелал признать по достоинству силу Сириуса - и поплатился за это жизнью. Умер бы он от болезни, не убей его Юлий? История не терпит сослагательного наклонения, но вопрос все равно интересный.
- Прости-прости. Одиночество совсем меня испортило. Прости, если я... показался тебе грубым, Юлий.
Юлий зол. Михаил прекрасно понимает его чувства: он бы с радостью проехался сам себе по ребрам, а еще лучше - по голове, чтобы после вздохнуть полной грудью, но ясно как день, что это не сработает. Следы крови на его руках не смоет никакая кислота, а аромат точно будет преследовать до самой могилы. Правда, её ещё нужно заслужить. Неупокоенным душам вроде него положено скитаться по миру в одиночестве, бросая редкие завистливые взгляды на живых, такие не имеют права зарится на чужое. Желать. Теплых взглядов, добродушных улыбок, слов поддержки и ободрения.
Не один Юлий тоскует по прошлому в Догвилле, Михаил тоже страстно желает туда вернуться. Ему еще снятся сны о детстве, где оба они - мелкие и счастливые, бегают по лесу в зимнюю пору, дерутся и побеждают медведя, забивают очередную дичь и относят в деревню, счастливо смеются и засыпают, лежа в одной постели. Редко, но снятся. Значит ли это, что прошлое ещё живо в памяти? Значит ли, что надежда на общее будущее у них ещё осталась?
Юлий вытянулся и сильно вымахал в росте — год упорных тренировок, пусть и бессистемных, не прошел даром. С виду он все тот же мальчишка, что махал оружием направо и налево, крича что-то о правосудии и отмщении мёртвых родственников, но Михаил-то знает: внутри он совсем другой. Одинокий. Независимый. Но не сломленный - и в этом его счастье. Михаил кладет ладонь на сань-цзе-гунь и мягко опускает вниз.
- Я пришёл, потому что хочу справедливого суда. Вот и всё. Только ты, как последний сириус, можешь судить меня.

"Потому что я - вампир". Слова почти готовы сорваться с губ, но взгляд Юлия приковывает к себе все внимание, а память всколыхнулась рябью в тоске узнавания. "Потому что я заслуживаю смерти. Или жизнь в изгнании. Как решит Ковчег"
Миша. Давно забытое, отдающее теплом парного молока и долгих ночей наедине, имя. Сколько лет он слышал его в самых разных вариациях - не перечесть: издевательски-покровительственно говорил с ним Евграф, небрежно и с легкой руки отдавал приказы Кершнер, возмущался и кричал Кларвейн. И когда-то давно так обращался к нему Юлий. Как к брату. Его надежда и опора. Михаил поклялся защищать Юлия от любой опасности, когда отец уходил из деревни, забрав с собой Ковчег, и не отступал от своего слова все эти годы. Даже когда его младший брат, став егерем, пересекал с отрядом Уилларда моря и океаны, чтобы найти и уничтожить вампиров, Михаил по-своему проявлял свою заботу, ограждая от встречи с Евграфом посредством мелких атак по незначительным мишеням, как мог отдалял момент их рандеву. Даже стрелял в родного брата, черт возьми. И все впустую?
Он не смог. Так и не смог в итоге уберечь Юлия от бессмысленной схватки за власть. Ещё один провал, за который Михаил до сих пор казнит себя.

- Помнишь, что я говорил тогда, в поезде? Про Ковчег и прочее? — Ещё шаг, на этот раз вперед, чтобы стать ближе. Больше незачем прятаться, больше нечего бояться, больше ничего и не нужно. Кроме Юлия, его улыбки... в прошлом. Тот забавный и искренний Юлий, который смеялся вместе с ним, поддерживал его, видел в нем кумира и предмет для подражания, умер, а тот, что стоит перед Михаилом, выглядит суровым и отчаявшимся. Решительным. Ищущим поддержки и понимания мальчишкой, который скорее пополам переломится, чем попросит помощи у других. Сейчас у него нет права отступать. — Убей или дай жизнь. Во мне вторая половинка Ковчега и она зовет твою. Они хотят объединиться.
Когда живешь двойной жизнью, все становится очень зыбко. Вот и Юлию невыносима была сама мысль о лицемерии со старыми приятелями - он ведь потому и покинул егерей, что признал власть Ковчера и вобрал в себя его мудрость? Поэтому перестал смотреть на вампиров свысока, как на грязь под ногами? Михаил столько хочет спросить у Юлия! Но как, как вслух произнести простые, но такие трудные слова "прости меня"?

[nick]Mikhail[/nick][icon]http://sd.uploads.ru/XZcyO.png[/icon][sign]--[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Михаил Жиров</a></b> ^~25<br>Сириус, волей случая обращенный в вампира и несущий на себе <a href="ссылка" class="link4"><b>его ношу</b></a><br><center>[/lz][fan]Sirius the jaeger [/fan]

[nick]Mikhail[/nick][icon]http://sd.uploads.ru/XZcyO.png[/icon][sign]--[/sign][lz]<center><b><a href="ссылка" class="link3";>Михаил Жиров</a></b> ^~25<br>Сириус, волей случая обращенный в вампира и несущий на себе <a href="ссылка" class="link4"><b>его ношу</b></a><br><center>[/lz][fan]Sirius the jaeger [/fan]

Михаил и не думал, что будет легко. С самого детства он взвалил на себя тяжелую ношу, взял ответственность, и вот теперь пожинал ее плоды. Михаил заботился – как мог – о благополучии Юлия, чтобы не мерз, подтыкал расшитое пестрыми узорами теплое одеяло, защищал от диких зверей, когда взрослые отправляли их охотиться. Не потому, что верил, что младший не сумеет защититься сам, не потому даже, что был старшим и поэтому «должен» - просто он не мог по-другому. Так было всегда. Если Юлий нуждается в чем-то, Михаил старается дать ему это, если он в опасности -  старший Жиров стремглав несётся спасать его из когтей врагов или от падения в бездну. Не прося ничего взамен. Одев маску преступника и негодяя. Дьявол, он даже стрелял в родного брата, единственного на свете живого человека, а потом спокойно вернулся к Кершнеру, будто ничего не было.
Между ними не больше полуметра, но ощущается, будто он от младшего бесконечно далеко. Тяжелое, гнетущее чувство накрывает с головой.

На кровать по левую руку от Юлия Михаил садится с тяжёлым сердцем. Находиться рядом с младшим братом было прекрасно, чувствовалась та легкость, которой ему не хватало с тех самых пор, как они последний раз ходили вместе охотиться в лес. Славный был день. Михаил тогда подстрелил крупного оленя, а младший не справился с собственным организмом и в ответственный момент спугнул добычу – вот тогда ситуацию и взял в руки старший. На обратном пути до деревни они поссорились – шутливо, не всерьез: Михаил смеялся над неловкостью Юлия, а тот храбрился и всё повторял «вот в следующий раз я…».

Следующего раза не случилось. Встреча братьев состоялась спустя десять лет и при крайне неприятных обстоятельствах, с которыми, к тому же, никто из них не знал, что делать – и с тех пор тенденция драться всякий раз как встретятся, сохранялась. Михаил проклинал этот замкнутый круг, но шёл и делал то, что ему велел Евграф. Снова и снова, стиснув зубы и сжав пальцы на холодной рукояти парных кинжалов. Он подозревал, что единственный официально утвержденный приказ «убивать всех егерей, которых встретишь» тот придумал специально, чтобы позлить Михаила. Хотел унизить. В очередной раз напомнить, где находится он, заключивший контракт крови, и его хозяин.
Юлий повзрослел гораздо раньше, ещё год назад, когда только начал свой путь истинного Сириуса, а Михаил так и остался на уровне животного. Таких, как Высшие, он без раздумий убивал на месте недрогнувшей рукой и с улыбкой на лице, которая больше походила на безумный оскал - но это было раньше. Сейчас всё изменилось.

- Миша. – Михаил слабо улыбается. Прикрыв глаза, опускает голову и упирается взглядом в пол. Щербатые доски смотрят на него щелями, сквозь которые слегка поддувает ноги. - Говоришь совсем как мама. Только ласки в голосе у нее было больше. В этом смысле ты пошел в отца – тот любил говорить о чувствах, вот только не всегда умел их правильно описать.
Он не имеет права говорить так, будто знает всё. Михаил лучше помнит отца, но лишь потому, что прожил на этом свете на несколько лет дольше. У него было больше времени и возможностей узнать о нём больше, но Михаил ими не воспользовался. Легкомысленно решив, что их жизнь в деревне никогда не изменится: родители состарятся и проведут остаток жизни под присмотром односельчан, а молодёжь отправится покорять большой мир, открывать для себя новые горизонты и будут часто-часто писать нежные письма.

Непослушная копна серебряных волос спадает на плечи, стоит Михаилу поднять голову и заглянуть в лицо Юлию.
- Всё всегда было сложно, Юлий. Этого не изменить. Неужели такова наша судьба – постоянно сражаться? Пока один из нас не падёт. – Он крепче сжимает кулаки на коленях. Готов зарычать – да вот только не может, не волк он. Всего лишь вампир. – Мы всегда оказываемся по разные стороны баррикад. Ты убиваешь вампиров – я сражаюсь на их стороне. Защищаешь – а я убиваю. Я почти уничтожил их, Юлий, понимаешь? Почти истребил всех, кого ты так хотел защитить. Я не лучше Кершнера, Евграфа. Так почему? Почему ты меня не убьешь?!
Михаил не выдерживает и хватает Юлия за грудки, сильно встряхивает, словно корзину с яблоками.
- Отвечай, Юлий!