перенесённый пост

Итераэль давно блуждает под сводами Библиотеки Судьбы, в самом сердце Высших Небес, кажущихся миром идеальным в представлении их светлокрылых обитателей, сотканных некогда из порождения великого Ану, многие тысячелетия пытавшегося сохранить мир от скверны. Мужчина невольно ищет ответы в каждом проблеске света, пытаясь приметить знакомые ему черты, но архангел более не узнает своего дома: кристаллы под его покровительством исчезают, создавая собой нечто новое, а будущее перестает быть видимым, — и слепота пугает некогда зрячего, ибо раньше мир был другим, и изменения вдруг вызывают растерянность у самой Судьбы. Какая ирония.
Размышления о прошедшем возвращают Итераэля в настоящее, и он невольно опускает голову, всё сильнее склоняясь к земле: ангелы помнили прошлое слишком ясно и неимоверно гордо за него держались, не смея забыть своего рождения, как и того, что ими, созданными ради служения, правит закон: высший, неизменный, — тот, что всегда над ними и сильнее их, гласивший жестоко и карающий слепо, он подчинял себе бессмертные души. Многие не испытывали тяжести гибели, когда бросались в бой, исполненные слепого мужества и страсти защитить сокровенные слова, существовавшие испокон веков, не боялись идти на роковые меры, веря, что это отстоит их древний обычай. Они надеялись — на Ангирский Совет, на порядок, и архангел сам был среди них, но в то же самое время никогда такой же, как они; Итераэль всегда оставался в тени, если только мог, наблюдая со стороны витки предсказанного им времени, -  это помогало ему держаться собственного пути, единственно верного и возможного. Он был историк, но не боец; он обладал знанием безраздельно, и его величали Судьбой.

Как же давно это было...
Итераэлю знакомые колонны больше не приносят покоя, как бы архангел не пытался присматриваться к ним, крепко сжимая тонкими пальцами Свиток Судьбы. Родная обитель поразительно чужда, а одиночество еще не тяготило столь сильно, как теперь, — и даже свет надежды, исходящий от парящей поблизости Ауриэль не приносит былого хладнокровного спокойствия в час нужды. Архангел оборачивается на слепящий огонь чужих крыльев, вдруг замирая в пространстве. Он слышит, как ее голос льется тихим дуновением ветра, но Судьба глух к ее словам, как никогда прежде, пусть и сохраняет вид невозмутимого присутствия. Итераэль признает, что не сможет обмануть Надежду, и знает прекрасно, как если бы мог это предвидеть, что дева чувствует его тревогу, пусть и не понимает ее истоков. Она пытается вновь окликнуть его по имени, и Итераэль, наконец, послушно взмахивает рукой, произнося:
— Я внемлю твоим словам, — но правда ли? Его мысли слишком далеки от всего, что окутывает сейчас думы Ауриэль, и он не смеет поделиться с ней всем тем, что лежит на собственной душе тяжелым бременем. "Если бы я только посмел...". Ее утешение даровало бы уверенность в том, что следует сделать — так было всегда; одно только слово поддержки помогло бы перенести неподвластное их влиянию будущее. Она была сильнее его, но Итераэль лишь покачивает головой, сдерживающий правду покорным молчанием: он привык нести этот груз в одиночестве, прекрасно помня о том, как ненароком сказанное им способно сеять хаос и смуту.
Видение будущего никогда не было чудесным даром, что бы ни говорили его братья. Это было проклятье, названное самим архангелом "необходимостью". Повелевая Судьбой, Итераэль сам был обречен, — знанием, которое подчас не мог раскрыть, и силой, которая тяготила его всё сильнее, в конце пути сделав тем, кто он есть. Многие ставили в укор его скрытность и таинственность, уклончивость в общении и чрезмерную задумчивость, но архангел готов был с этим смириться. Правда не спасёт их... не спасет его. Не было ни единой причины не верить тому, что показал ему Талус'ар; Итераэль однажды уже наблюдал этот исход событий, многие тысячелетия назад, — и скверное чувство отчаяния наполняло его, вынуждая переставать бороться. Подобная ярость новоиспеченного владыки небес не была ему нова, но он никогда бы не подумал, что однажды она обернется против него. Этот час вскоре настанет.
Архангел не замечает, как бросает слова извинения и улетает прочь, оставляя Ауриэль терпеливо и с незаметным сожалением наблюдать за его уходом. Будто знает, что вскоре произойдет непоправимое...Судьба же ощущает, что время пришло, и понимает, что Надежда щедро дарует ему этот миг одиночества, пусть он и не сможет уже поблагодарить ее за это — за всё. "Я не желаю, чтобы она видела". И Итераэль, взмахнув дрогнувшими крыльями, удаляется дальше — к своим раскрытым, незаконченным свиткам, над которыми еще не так давно склонялся сам, выводя аккуратные литеры ангельского письма легким движением руки. Он, будто с готовностью погружаясь в работу, вновь садится за них, но не берется за перо, — лишь занимает взгляд исписанными листами, напряженно вслушиваясь в тишину Библиотеки.
Итераэль слышит каждый шорох в своей обители.
Однако он также прекрасно знает, что его гость никогда не приходит тихо...

Отредактировано Itherael (2018-09-18 14:43:47)

перенесённый пост

Слишком шумно.
Руки бережно сворачивают тонкий пергамент, откладывая его прочь со стола, — многие и многие манускрипты, содержащие в себе его новые работы по изучению порталов и запечатлению каждого фрагмента поражающей воображение битвы за Небеса, столь разрушительной и жестокой. Архангелу остается лишь гадать с легким сожалением, будет ли нужен впредь его труд светлокрылым братьям, и продолжат ли его дело те, кому в один миг стал безразличен исход погасшей Судьбы? Сознанием, неподвластным эмоциям, Итераэль понимал, что даже без него время будет продолжаться, и светлые думы ангелов заполнит неясность, если они поддадутся забвению и перестанут помнить собственную историю.
"Кто, если не я... "— мужчина вдруг передернул себя, вскидывая голову. Нет, эти мысли не могут принести ему добра в последний час. Что толку сожалеть о неизменном, о себе самом?  Пусть один против тысячи не сыграет своей роли, невозможно представить себе незаменимого ангела, и — Итераэль надеялся — Ауриэль не забудет его деяний. Существуют те, кто найдет выход, и архангел будет счастлив увидеть это сам, если только Кристальная Арка подарит ему подобную возможность. Умирать не страшно; хоть он никогда не проходил через это прежде. Чужой опыт наполнял его сквозь страницы многие годы — гибели и возрождения, доблестного самопожертвования ради священного долга. Однако это — не он, не его будущее, пробуждающее в сердцах гордость. Итераэль впервые за долгие тысячи лет пожалел, что не был рожден для подобной судьбы, — не шел в бой, не пал, как герой...
"Каждому отведена своя участь, и мы не в праве это изменить"
Итераэлю казалось, что он слышал эти громогласные ноты раньше — задолго до того, как Империй ураганом несчастья ворвался в его обитель, — они эхом отдавались под серым доспехом, усиливая и без того ненасытную тревогу с тех самых пор, как древние символы сложили на поверхности свитка его приговор. Архангел не был подобен смертным: ему не пристало бояться даже собственной гибели, но он отчаивался; скорее и страшнее, нежели в сопровождении чуткой Ауриэль, помогающей взирать на свою судьбу издалека и с привычной готовностью. Однако против собственной воли Итераэль собрал в себе силы, — те, что держали его день за днем, за годом год без страха знать о падении Небес, без ужаса возможных препятствий, без дрожи — осознания собственного конца. Судьба равна для каждого, и он никогда не был исключением. Как никто другой, Итераэль знал, что она его настигнет.
Архангел не сразу двинулся с места; ни дрогнул под тяжестью чужого голоса, ни шелохнулся. Спустя мгновения только он повернул медленно свою голову, затем поднялся и плавно взлетел невысоко над землей, присматриваясь к знакомым, вдруг ненавистным чертам. Снова ведомое ему чувство досады, чуждое, но сильное для ангела, привычного не ощущать за собой ничего подобного. Итераэль понимал намерения одного из своих братьев, он ясно их видел, однако не принимал душой, задавая про себя лишь один вопрос — "За что, Империй, после всего, что сделали мы вместе для блага Небес?"
— Здравствуй, брат мой, - откликается, впрочем, обыденным тоном, по взмаху ладони возвращая в руки явивший себя из воздуха Талус'ар, — Как вижу, пришел ты ко мне с недобрыми словами. И чем же разгневал я тебя, Империй? Тем лишь, что позволяю течению времени следовать избранному пути?
На мгновение голос его дрогнул, под бременем огорчения, даже легкого вызова, который редко показывал в своей речи архангел Судьбы. Итераэль направил черный капюшон в сторону прочь от правителя Небес и добавил уже тише:
— Нефалемы исполнены готовности помочь, и я не тревожусь за них до тех пор, пока они находятся под бдительным взглядом Тираэля. Оставь же их со своим будущим. Что предначертано им — не твоя судьба и не твой путь, Империй. Люди давно перестали быть зависимы от тех, кто их породил.
Итераэль замолчал, замирая в воздушном пространстве. Его слова не имели смысла, ибо были заранее обречены на провал. Мужчина догадывался, что попытка протеста способна лишь разозлить владыку ангелов, неспособного слышать в гневе голос разума, не умевшего укротить свой нрав. Но страшнее любой догадки оставалась страшная правда, о которой архангел уже знал, и в которой теперь, видя Империя перед собою, не сомневался. Впервые он яснее прежнего понимал недовольство Тираэля; единственный раз по-настоящему сильно "молчанию" захотелось произнести слова, что давно сдерживались им во времена Великого Конфликта. Итераэль устал терпеть и ждать, существовать тысячелетия под бременем будущего, в котором Тираэль пал, а Малтаэль — погиб, жить теперь, неспособный изменить настоящее, вынужденный смотреть, как Империй погружает себя всё дальше в пучину Гнева, и каждый остается к этому слеп кроме одного единственного, решившего однако отдать судьбу в руки нефалемов.
Слишком шумно стало на Небесах

Отредактировано Itherael (2018-09-18 14:43:53)

перенесённый пост

Итераэль слишком хорошо знал Империя; не понаслышке — не так, как многие, не спускавшие с него глаз лишь на поле брани. Он знал его и о нем, быть может, больше, чем хотел бы и, кто знает, более, чем понимал себя сам Доблесть. Как и многие светлокрылые воины, рожденные для битвы, владыка ангелов не любил муки выбора, ожиданий и сомнений, — всё то, что нельзя было измерить, увидеть и поразить копьем, но возможно ощутить тяжелым бременем, очерняющем помыслы и надежды. Империй не был Мудростью, не видел сквозь чужую броню и не заглядывал глубоко в души, но умел вести вперед; всегда только прямо, не обходя опасностей и не пытаясь выскользнуть из тернистого пути, чтобы найти иную дорогу, — так его представляла Судьба.
Итераэль понимал, что Империй не возьмет курс Малтаэля в управлении Высшими Небесами никогда, ибо был другого порядка, как и прекрасно отдавал себе отчет в собственной задаче — помогать ему выбирать иной путь, поворачивать несгибаемый рычаг и, что важнее, останавливать в момент, когда они все стоят на краю бездны, от шага вперед. Однако Мудрость был молчалив и разумен, что делало возможным идти на откровения, быть слабее, но честнее — с ним и собой, однако Империй всегда другой, не любивший слушать и пытаться читать между строк, когда Итераэль не находил прямых фраз, чтобы донести правду и избежать опасности в том, к чему способно побудить знание будущего. И слов с каждым днем становилось все меньше, как и видений, как и сил пытаться что-либо изменить, оставаясь в прошлом — среди старых, и, верно, устаревших порядков...
Время утекало из их рук, и мир изменялся. Казалось бы, нет смысла скрывать своей беспомощности перед неизменным, но Архангел Судьбы решил иначе. Ему хотелось быть частью неизведанного будущего, впервые того, что он не знает и не сможет предвидеть, пусть даже это приведет к его падению. Талус'ар открыл архангелу правду давно, но Итераэль не побежал, — не видел смысла, никогда не спасался и, должно быть, не умел — не от Империя. Он лишь с легкой тревогой поднял голову, вглядываясь в сияющие золотом доспехи владыки небес. Империй всегда был ярким, но от пылающего огнем светила порой исходит длинная и мрачная тень, и Итераэль невольно плывет назад на враз потускневших крыльях, не желающий надолго задерживаться во тьме чужой тени.
-Ты видишь только то, что желаешь увидеть, - упрекает архангел тихо, качая головой, — Я никогда не считал ни одного из вас достойнее или недостойнее знаний, что охраняет свет Небес. Однако, как бы ни думал Тираэль, в его словах есть доля истины. Мы не можем более оставаться в прошлом, зная, что зло способно одержать победу в настоящем, рискуя делать шаги, которые мы отказываемся, держась за преимущество, которым больше не обладаем. Я лишь пытаюсь —
Слова обрываются на глухом выходе, когда тело Архангела Судьбы сталкивается с колонной позади, пошедшей извилистой паутиной трещин; в этом едва слышном возгласе не было удивления, но сквозила толика душевной боли. Крылья, расправившись единожды в неосознанной попытке вырваться, мгновенно дрогнули и упали, чуть колышась над полом при каждом судорожном вздохе. Империй страшен в гневе, но Итераэль не боится, — он уже это видел... будто много десятков раз, каждый из которых становился лишь больнее.
— Ты совершаешь ошибку, - тоскливо предупреждает архангел упавшим голосом, слишком легко выпуская из рук свиток. На Небесах не было для Итераэля вещи драгоценнее Талус'ара — равной части его самого, как были крылья или серые доспехи, как был сам свет его жизни, что струился под тусклым капюшоном. Архангел не смотрит на Империя, находящегося так близко от него, но наблюдает внимательно, как в зажатой ладони "стонет" с треском рвущийся пергамент, будто состоящий вовсе не из бумаги, но из хрупкого стекла. Снопы искр и кровь чернил стекают по нему, поврежденному и сломанному, рассеиваясь в миг пылью, и воздух самой Библиотеки становится спертым, а свет, исходящий из кристаллов поблизости — тусклым, грязным и густым, как крылья Архангела — поблекшие и слабые, обессиленно опущенные на землю.
От Свитка Судьбы вскоре не осталось ничего, и Библиотека погрузилась по мрак и тишину — тяжелую, как сама боль утраты.
Итераэль прежде никогда не знал настоящей слепоты, но мир вдруг померк перед ним, обрывая всё то, что держало его на Небесах. Он понял, что потерян — сошедший с дороги будущего и больше не видящий ничего дальше нынешней секунды. Свиток погиб вместе с ним, — с его спокойствием и верой, с судьбой, которой он, казалось, больше не имеет сил распоряжаться. Архангел, которому подрезали крылья. И боль перестала быть иллюзорна, пронизывающая сотней осколков.
— Глупец... - произнес Итераэль с пустотой и отчужденностью, опуская голову к груди, — Пытаясь противиться судьбе,

Отредактировано Itherael (2018-09-18 14:44:21)

перенесённый пост

Созерцание неизбежного тревожило Итераэля лишь поначалу,— не давало вдохнуть, вынуждало искать утешение в свете крыльев Надежды, пытаясь закрыться за тайной древних рукописей и свитков, некогда заполненных его рукой, чтобы отчистить свой разум от смуты, что пыталась омрачить собой кристально чистую и предельно ясную правду. Пора молодости ангелов, как расы, была полна множества открытий, и то, что нашел в это время Итераэль для себя, стало его верной путеводной нитью. Тревога выбора вскоре переросла в безразличие, когда архангел научился сдерживать то, что не было свойственно его роду, — сомнения и страх, пока, наконец, не избавился от них вовсе на многие тысячелетия до нынешних событий. Судьба упрямо продолжал повторять, что не воин, но всегда держал наготове свое оружие по выбору — слово, и это сдерживало других за пределами прочерченной им границы между тем, что должно быть сказано, и прочим, остающимся в тени. Так было истинно верно для всех, как посчитал архангел, однако согласились с этим немногие; Итераэль знал, что они жаждали слов больше, чем он позволял им услышать, но никто не решался пойти против его воли — ни одна душа до момента, когда привычный мир рухнул, стирая за собой всё то, что прежде оставалось верно и, как казалось, нерушимо.
Ангелы продолжали верить Судьбе всегда, не понимая одного: многие пути открывались взору Итераэля, но не давали ему права решать. Один из них произойдет, и постепенно Итераэль научился понимать долю страшной вероятности того — какой. Только никогда у него не оставалось права это изменить по-настоящему, лишь попытаться направить народ по другому пути, если тому будут способствовать обстоятельства, от него редко зависящие. Свиток всегда ограничивал его выбор, сталкивал с препятствием, что невозможно перейти. Он сам был Судьбой, но прекрасно понимал, сколь зависим оставался от того, что ему дано было видеть и знать. Постепенно страх пророчества ушел, и тогда лишь немногие представляли себе, замечая спокойствие одного из членов Ангирского Совета, сколь ужасны порой бывают слова их будущего. Итераэль видел свой конец и раньше, но не единожды оказался неправ в нем. Когда люди защитили Небеса, Судьба впервые с сомнением встретил новый рассвет, понимая, что будущее слишком далеко ушло с намеченного пути. Когда Малтаэль исчез, пришел черед Империя усомниться в его верности, но архангела уже не беспокоила возможная смерть. Боль постепенно угасала вместе с ним самим, — давно сомневающемся в выборах, что не дано изменить им, но позволено нефалемам. "Так ли они могучи, или мир взаправду меняется? " — подобная мысль нередко не желала покидать Итераэля, и теперь он мог бы даже признать, пусть и не произнеся этого вслух, что Империй по-своему прав, называя его отступником... и предателем.
Итераэль никогда не считал себя предателем Небес, но в миг сомнений и готовности принять свою смерть обратился немо к себе с вопросом — "Прав ли я?" и тотчас же ответил, что абсолютной правды нет в этом мире, и владыка небес видит свою правду в том, что пытается осуществить сейчас, а Итераэль... лишь вспоминает долгие годы, которые провел в попытке сохранять порядок в мире, в итоге оказавшемся разрушенным. Предатель или нет — уже не имело значения, ибо был ли он кем-то вообще — оставалось для него теперь большим вопросом.
"Стоит ли думать об этом, если через мгновения от меня не останется ничего более свитков в руинах Библиотеки Судьбы?"
Империй медлил, и это вызывало укор. Пусть архангел Судьбы не рвался скорее погибнуть под копьем своего названного брата, ему неожиданно сильно хотелось поскорее покончить с этим. Со всем. Если гибель коротка, то пытка мучительна, и мысли о потерянном свитке лишь увеличивали пустоту в свете за серой броней.
Итераэль всегда оставался собой. Даже потеряв Талус'ар, он продолжал ему верить... однако каково же было его удивление, оказавшееся способным охватить душу сквозь отчаяние и обреченную усталость, когда он услышал слова Империя. Это не было предрешено... это не должно было произойти! Или Итераэль был так слеп, что не посчитал возможным подобному случиться, проскальзывая взором мимо этого пути и идя к тому, что пророчил ему быструю смерть? Однако что это! Хуже гибели, хуже всякого предательства!
— "После всего, что я сделал для Небес..."
Мысль о превращении в смертного была немыслима, невыносима. Снисходительная в отношении Тираэля, естественная — для нефалемов, но Итераэль не был ими, оставаясь ангелом прежде всего и ангелом, что находился много ближе Империю, нежели Тираэлю, способному пойти на жертву, не взвешивая последствий. Однако Итераэль их видел — каждую как одну, ужасную для него, бессмертного создания, истину, и страх вновь проснулся в нем, дремлющий тысячелетие за тысячелетием, когда со скрипом металла упали на землю его собственные крылья. Архангел не знал наверняка, какая боль пронзила его в тот момент, но невольно потянулся вперед, когда с ужасом осознал, что Небеса больше не держат его, но утягивают вниз — за собой, за светом, что исчезал вместе с его крыльями.
— Как ты... - Итераэль оборвал свою речь и замер, пытаясь закрыться от выжигающего, ослепляющего света. Боль сорвалась возгласом отчаяния с его уст. Он не видел, как за капюшоном начинает просматриваться светлая, практически белая кожа, не мог наблюдать, что его собственный свет оставляет за собой тонкий, острый силуэт человеческого лица, но он знал, что происходит неизбежное. Мир исказился и начал гореть. Пламенем хуже, чем Итераэль видел преисподнюю.
И он упал, потеряв контроль над телом, горящей звездой в ночном небе, и грозовые тучи пролили дождь на земли Санктуария, когда остывший ангельский свет вновь пронзил их собой, пробуждая людей ото сна видениями прошлого и неясными вспышками будущего.

* * *
Итераэль приоткрыл глаза, возвращаясь к миру другим. Он замирал, пораженный до глубины души, чувствуя, как ноет изможденное и побитое ударом тело, покрытое потяжелевшей от дождевых капель одеждой. Кругом была лишь выжженная, голая земля Санктуария, — незнакомая ему и чуждая, измененная под силой его падения. Огонь потух под прошедшим ливнем, но падший архангел еще мог видеть следы небесной силы. Голова тяжелела и кружилась, мысли плыли в водовороте нового, кажущегося невозможным потока, и этот воздух вдруг заполнил собой легкие и вынудил Итераэля подняться, касаясь ладонью лица... он еще слабо представлял, каково это — быть человеком, но новое уже занимало всякое его внимание, вынуждая думать, как тот, кто спал многие тысячелетия и только сейчас впервые проснулся — в совершенно незнакомом мире, который так и хотелось объять взглядом целиком.
"Быть смертным" - звучит страшно и вызывает дрожь в каждом мускуле, но Итераэль лишь вздыхает. Проходит секунда, другая, но малое меняется, и его вновь накрывает привычное спокойствие, окутывая с головой в заботливые "объятия". Если быть нефалемом столь ужасно для ангела, то он этого не замечал и счел это добрым знаком. Падший ангел в спешке накинул капюшон обратно на голову, будто побоялся чужого присутствия, и сделал несколько неуверенных шагов вперед. Незнакомое ему прежде чувство страшной, но по-своему прекрасной свободы дурманило, но не взяло контроль над его поступками окончательно, ибо, охваченный иным осознанием, мужчина остановился, и тонкая улыбка едва заметно осветила его лицо:
— Полагаю, это стоит моего внимания, — шепчет он и плавно приседает на землю, терпеливо ожидая поразившее его яркой вспышкой в глубине мысли, пока вдруг, спустя долгие минуты, не послышался шум чужих шагов. Итераэль обернулся на звук понимающе, и множество теней собралось вокруг, формируя силуэты людей и их холодных орудий, блестящих кинжалами в алом свете десятка факелов.

Отредактировано Itherael (2018-09-18 14:44:27)

перенесённый пост

Под пламенем костра раздавался легкий треск, посыпающий влажную почву одиноко тлеющими искрами и пеплом. Огонь завораживал нефалемов, — своим видом и звуком, существованием, которое притягивало к себе после холодного ливня, прошедшего под небесами ощутимо недавно. Тишину разрывало множество голосов — пьяных, резвых, раззадоренных. Лагерь разбойников подчас не лучшее место для отдыха, редко шедшее в сравнение с замками и храмами больших городов, но, вопреки всему, лучшее из возможных сейчас для каждого, кто собрался в этой толпе — просто потому, что сухое и людное, полное жизни и своего, особого "огня". Бандиты столпились, неожиданно покорные и полные любопытства, словно малые дети, рядом с их главарем, будто находясь в предвкушении и ожидании чуда. Бесчинства прекратились резко, не возникало среди головорезов и желания пойти вопреки, а все они, как один, ждали с кривыми улыбками на лицах, поглядывая с удивлением на открывшуюся им картину.
Вот уже долгое время коренастый, плечистый мужчина средних лет с едва пробивающей густую копну черных волос сединой, называвший себя прилюдно Робин, крепко затянув кожаный пояс и сложив ноги по-турецки, сидел у главного костра, забывая о том, что потерял в нелепой бойне много своих ребят, впрочем, недолго жалея о тех, кто посмел поднять руку на своих. Его внимание было полностью приковано к силуэту напротив; одетому в выданный разбойниками красный плащ, скрывающий под собой участки серого одеяния, держащий в ладонях недавно сготовленный впопыхах горячий поек, но, что было поразительнее всего, выдерживающий вид полного спокойствия и отрешенности вопреки тому, где и с кем находился. Пусть Робин называл их "честными разбойниками", честь — понятие крайне растяжимое порой, и, хотя они держались порядков, одним им известных законов, это редко могло служить людям, заблудшим в разбойничий лагерь близ Тристрама, большим утешением. Однако его собеседник не был человеком.
"Упавшая звезда". Он назвал себя Итераэлем, но имя звучало чуждо, и его лишний раз не произносили вслух.
Путник вел разговор размеренно и плавно, отвечал, не задумываясь, будто наверняка знал, о чем его спросят, чем вызывал приглушенный шепот, так и застывающий в воздухе. О возможностях предсказателей в лагере ходили толки и прежде, но никто раньше не сталкивался с ними лицом к лицу. Нефалемы наблюдали заворожено и с любопытством за Судьбой, как никогда — легкокрылые ангелы. Итераэлю это казалось примечательным, даже забавным. Не привыкший к подобному вниманию, он продолжал подбирать слова аккуратно, словно бы боялся сделать хуже любым откровением, но время уходило — и тревоги постепенно покидали его. Разбойники не задавали лишних вопросов и были внимательны к "гостю", — поразительно и лестно в отношении того, кто не привык иметь стойкого положительного мнения об их расе. Однако всё менялось. Итераэль чувствовал это, пряча за тенью капюшона благосклонный взгляд. Огонь, прежде тревожащий, такой далекий от света небес, теперь успокаивал и приковывал к себе, делая ватным уставшее тело, но падший ангел не пытался погрузиться в сон или даже легкую дрему, — отчасти потому, что не знал о существовании таковых, но, что важнее, из-за видений, посещающих его свободные от оков мысли.
"Так вот, каково это — не быть пленником судьбы?"
— Выходит, его зовут Тираэль?
Судьба поводит плечами, склоняя голову чуть набок и, наконец, кивая в ответ. Предстоящая встреча одновременно тревожила Итераэля и была им во многом желанна. Он не видел брата долгий срок, — незначительный для ангелов, но весомый для людей. Падение сделало его смертным и оставило со множеством вопросов, однако Итераэль знал, что был не один. Поступок Империя обязан был сделать архангела осторожным, но мужчина не мог найти в себе силы сомневаться в Тираэле; не потому, что мог наверняка видеть его путь сквозь туман будущего, однако по желанию — иррациональному и стойкому, шедшему вопреки разуму, но движимому искренними эмоциями. Итераэлю хотелось верить другому ангелу, давно знакомому ему и близкому по духу, одному из Совета, похожему на Итераэля много больше любого из нефалемов. У него не было причин сомневаться в Тираэле... не было, кроме глупых предрассудков. "Нас обоих называют предателями, так в чем же разница?" — и ответ для падшего ангела был прост. Разницы нет.
— Поглядим, если ты окажешься прав на этот раз, — хохочет разбойник, хлопая себя довольно по колену и подзывающий к себе рукой ближайшего "охранника", уже довольно нетрезвого несмотря на необходимость следить за общим порядком в лагере и за его пределами. Повторять дважды не пришлось. Весь лагерь уже замер в ожидании гостя. Каждый вновь хотел увидеть чудо и гоготал, глотая ром, поглядывая на "Предсказателя".
Архангел вновь обратил внимание на сидящего подле Робина, продолжая задумчиво помешивать жидкость в выданной ему щедро посуде. От аромата еды становилось поразительно дурно в состоянии голода, однако Итераэль слабо представлял, как ему следует с ней поступить. Более того, разговор занимал его внимание больше необходимости заполнить пробел знаний о человеческих потребностях. Судьба не опасался рассказать разбойникам то, кем являлся прежде, и они слушали охотно, однако Итераэль задавал больше вопросов сам, чем находил ответов у них, вскоре осведомленный обо всем понемногу — устройстве быта головорезов, их семьях, оставшихся в деревне, о политике, урожае и даже вестях из далекого города. Многих имен архангел не знал, о многом имел очень смутное представление, но каждое слово схватывал и запоминал с непривычной жадностью. Впервые ему по-настоящему хотелось знать больше. Впервые у него появился шанс.
— Так значит... — нефалем не успевает договорить. Итераэль плавно оборачивается, в ожидании устремляя сквозь взгляд вдаль. До его слуха лишь спустя секунды доносятся голоса, и группа людей, собравшаяся вокруг источника звука, становится все больше. Итераэль пропускает поднявшегося мужчину вперед и сам плывет следом, ясно представляя себе, кого увидит в попытке пробраться в лагерь. Итераэль приостанавливается, вглядываясь в суровые, но разглаженные сейчас черты главного нефалема, сложившего руки на груди и довольно скалящего зубы:
— Ты пришел обворовать нас, и в любой другой раз парни не были бы этому рады. Кто забирает честно нажитое, тот обычно заканчивает в песке кормом для голодных зверей, как мы, — общий хохот стихает постепенно, и бандит продолжает, косясь на новоприбывшего, — Впрочем, удача на твоей стороне. Или так может показаться. Как я успел узнать, судьба благоволит людям с головой на плечах.
— Судьба не благоволит и не выбирает.
Бандиты одновременно притихли, и в образовавшейся гробовой тишине даже главарь отступил на шаг, давая дорогу высокой фигуре, выходящей из тени:
— Только вы, нефалемы, вольны сами распоряжаться ею, посему делайте выбор с умом, — заканчивает говоривший, плавно взмахивая  в воздухе рукой, — Ваши смерти под тяжестью Эл'друина омрачат будущее тех, кому оно не безразлично.
Произнеся это, падший ангел поднимает голову, открывая свету бледный лик человеческого лица и свет пронзительных серых глаз.
— Однако я рад видеть тебя, брат мой.

Отредактировано Itherael (2018-09-18 14:44:56)

Итераэль провел на Небесах многие тысячи лет; в состоянии, близком ко сну, в ощущении полной убежденности в каждом своем последующем шаге, который выбирался в соответствии с общим планом, - не его, не каждого из них, но всей светлокрылой расы. Тысячи и тысяч голосов, сливающихся в один, как одно целое работающих на единственную цель - всё предельно правильно, всё равно между собой. С падением на землю их единство неожиданно открылось архангелу в ином свете. Итераэль слишком долго был на Небесах, но даже это никогда не спасало его от одиночества; бывшего всегда и со всеми, но между тем чересчур другого, - для общего блага, которое ему никогда не доводилось видеть ни в свитке судьбы, ни пролетая над небесной обителью. Итераэль научился не бояться, ему не о чем оставалось жалеть, не в чем сомневаться. Место в Совете порой, в тяжелые времена бессилия представлялось ему чистым абсурдом. Был ли смысл выбора, когда из множества вероятностей лишь одно предельно очевидно? Если ничего нельзя изменить... Однако ангелы привыкли полагаться на видения будущего, и Итераэль только занимал отведенное ему однажды и навсегда место. Гордость и надежда не давали перейти на сторону признанных светом предателей, и Судьба, упрямо держащийся за свое предназначение, не мог сделать шаг в сторону от проложенной тропы. Обреченный знать и никогда - колебаться.

Теперь он смотрел на острие Эл'друина спокойно и ровно, ведомый скорее волей старых привычек, но даже сквозь эту пелену проскальзывали несвойственные ему искры эмоций; ощущение любопытства и ожидания, в конце концов, искренней заинтересованности в каждом следующем мгновении - решении их всех, что сейчас находились в лагере разбойников, но и каждого человека в отдельности, имевшего шанс. Это - новое, то, что он мог бы предвидеть, а мог - просто поверить и ждать развязки, и чувство мгновения казалось ему интереснее всего, что доводилось испытывать прежде. Множество меняющихся вероятностей вдруг открылись тому, кто никогда не мог выйти за границы увиденного, и Итераэль неожиданно поймал себя на мысли, что одиночество его более не терзает как прежде. Он свободен от старых оков, и даже видения приобретают иные краски. Они становятся не результатом, но возможностью совершить изменение, - и множество таковых открывается его взору.

Единственный раз в жизни Итераэль по-настоящему наслаждается тем, что не способен видеть и знать. Падшему ангелу жаждется быть частью настоящего и жить моментом, чтобы творить судьбу, как это могли делать только люди - здесь и сейчас.

Пораженный открытым перед ним миром, падший ангел не подмечает эмоций, проскользнувших в чертах его собрата. Грусть, тоска и разочарование, - Итераэль не смог их различить на лице Мудрости, как и не умел поймать незначительные изменения в тоне чужого голоса. Он никогда не был силен в том, что касалось чувств, потому что в этом попросту не было нужды в его бывшем существовании. И теперь, столкнувшись с предельной прозрачностью настроения разбойников, Итераэль не успевал понять, сколь важную роль играет теперь умение, которого он был лишен, - читать между строк то, что лежит у смертных на душе.  Потому ангел лишь взмахивает рукой, слабо улыбаясь, будто сдерживая так и не сорвавшийся с губ удрученный смех.
- Я прибыл сюда по собственной воле, Тираэль, - произносит архангел безразлично, обводя взглядом свое окружение, в котором вопреки тревоге брата, которой доверился бы в любой иной случай, не видит опасности для себя. О нет, падший не был глуп; он понимал, на что способны эти нефалемы, однако же знал и то, на что способен его собственный род в пылу боя, в моменты принятия тяжелых решений, в процессе вершения суда. И Итераэль уже не был уверен, что имеет право считать себя лучше этих смертных, голодной яростью грызущих друг друга за кинутую им кость, но пошедших ему навстречу, пусть и с большой вероятностью преследуя тем собственные цели. Судьба не видел причин не верить им после того, как один из его собственных братьев, поддавшись гневу, отнял самое дорогое, что только было у архангела. Эти смертные... что же, они не отняли у него даже жизни, хотя могли бы, а Итераэль умел быть благодарным.
- Историй? - задумчиво переспрашивает падший ангел, уводя свой взор к длинным теням от пламени далекого костра, - Да. У меня множество историй. Вашей жизни будет слишком мало, чтобы услышать их все. Однако...
На лице ангела мелькает подобие улыбки, когда он добавляет под легкий кивок головы:
- Я поведаю вам столько историй, сколько вы пожелаете услышать, если нефалем сдержит свое слово и подарит нам время на разговор, - и голос его переходит на тихий шепот, будто обращенный к себе самому, - Как много вопросов, но так мало ответов. О, время, его никогда не бывает достаточно.
- Что же. Я держу свои слова, если, конечно, ваше общение не займет целую вечность, - усмехнулся в ответ глава разбойничьей шайки, окинув взглядом обоих "гостей" и тут же направившись прочь к одному из рядов своих ребят, освобождая тем дорогу Итераэлю к главному, до сих пор пустующему костру, где ангел прежде находился. Судьба поравнялся с братом, шагая неспешно и, несомненно, тяжело. Усталость давала о себе знать всё сильнее, но Судьба нашел в себе силы начать разговор, терзавший его долгое время, пусть и подошел к нему издалека, присматриваясь к Тираэлю еще горящим жизнью взглядом из-под опущенных век:
- Мое решение кажется тебе опрометчивым, не так ли? Не отвечай, брат мой, я могу это видеть, но нефалемы здесь не более опасны, чем ты или я. Верю, что обстановка подобного места способна быть тобой нелюбима, однако с той же легкостью ты волен судить и меня, - на долю мгновений лицо падшего ангела помрачнело, и брови хмуро склонились над глазами, - Предателя своего рода, изгнанного с позором у всех за спиной.
Минутная ярость сменилась столь же внезапно спокойствием и горьким, благосклонным покашливанием, которое при должном умении можно было распознать за смех. Итераэль, дошедший в тот миг до покинутого места, присел у костра и вернул себе в руки чашу с остывшей похлебкой, лишь затем добавив как бы невзначай:
- По суждению Владыки Небес я выйду хуже всех этих смертных в едином числе, если поместить нас на чаши весов. Как опасна бывает поспешность, не правда ли? - падший ангел лишь покачал головой, - Мне ли тебе говорить об этом, знающим о справедливом суде много более меня? И теперь, подобно этим нефалемам, ты ждешь от меня историю, брат? Если такова твоя воля, я расскажу тебе её.
Итераэль вдруг опустил взор на чашу в своей руке, чуть поморщившись и посетовав тихо:
- Мои мысли были бы прозрачнее фонтанов Судьбы, знай я наверняка, что требуется мне с этим сделать.

Слово "предатель" неожиданно больно резало слух, заставляя содрогаться вдруг потяжелевшее смертное сердце.

Итераэль знал, какую силу способно нести за собой сказанное, однако он никогда не боялся собственного оружия, не воспринимал его близко или даже различимо в общем потоке чужой речи. Для него слова были информацией, в той или иной степени окрашенной и приобретающей форму, но никогда - разрывающей на части; порой вызывающая эмоции, но ни разу не заходившая далеко, неспособная изменить его и его видение вещей особенность совмещения звуков в единый поток. Однако "предатель" вынуждает - больше обычного, сильнее того, как должно. Нечто незнакомое клокочет в груди и жжет в горле; не поменявшее его лица, но определенно истощающее уставшего павшего ангела морально. Итераэль не пытался цепляться за это слово, но оно въелось жгучим отголоском в сознании. "Предатель-предатель-предатель". И ангел единожды одними губами произнес "ложь" прежде, чем вернуть свое внимание Тираэлю, находившемуся рядом. Пусть это не казалось очевидным, но присутствие самого яркого из архангелов успокаивало. Судьба привык к одиночеству, но даже старые манеры не способны сделать его безучастным к происходящему вокруг. И сейчас происходящее, к удивлению самого ангела, сказывалось на нем определенно лучше, чем сам Итераэль мог допустить. Он не был сторонник сохранения Санктуария и позволил людям расти, потакая своему любопытству и, в некотором роде, легкой зависти и обиде - теперь он это видел, однако его интересы не выходили за границы и были лишь там, где им следовало быть. Нефалемы оставались предметом исследования, большой загадкой, скрашивающей рутинное существование - не более того. Архангел признавал их потенциал, но опасался последствий и тем более не желал против воли небес оказаться на стороне, которой противился свет.

Однако "их сторона" была предрассудком, на которых держался весь мир древней расы светлокрылых обитателей небес. "Какая жалость".

Итераэль вопросительно взглянул на собрата, затем лишь понимающе склоняя голову и надолго задумываясь. Конечно же, его собственный образ был ровно таким - сложившимся с годами, хорошо известным, как и представление о Санктуарии, но на сей раз оправданным и, в силу многих причин, справедливым. Другие ангелы не походили на нефалемов, беспрерывно задающих вопросы упавшей на их землю звезде; они боялись, что не получат ответов, опасались лишь более запутаться в омуте сомнений и ловких витках слов, уводящих далеко от правды умелым рассказчиком, знающим, как сказать многое и в тот же самый момент - ничего. В этом заключалось существование Судьбы на Небесах, в этом был сам Итераэль, но именно необходимость молчать обрекла его на падение в конце пути, и архангел понимал, что не мог винить в этом никого. Он не был лжецом, но всё равно обманывал... в первую очередь - чужие ожидания, пока, наконец, они не рассыпались пеплом и не переродились в сомнения и гнев. Итераэль гневался на Империя за отнятое у него, но также и был опечален и зол на себя самого, не до конца понимая причины или попросту страшась ее озвучить и тем самым подвести черту под всем, за что еще пытался держаться.
- Способность говорить лишь то, что я сам готов рассказать, и стала причина моего изгнания, - тихо замечает архангел, покачивая головой, - Я никогда не желал быть одним из нефалемов, ибо даже мысль о том мне чужда, но подчас мы вынуждены наблюдать за тем, как другие принимают решения, приводящие нас в настоящее - желаем мы того или нет. На сей раз выбор лежал на Владыке Небес, и мы оба знаем Империя. Его предпочтение в решении вопросов подобно ведению битвы. Быстро, незыблемо, неподвластно сомнению. Всё, имеющее повод называться дурным, не должно существовать на свету.

Падший ангел покачивает головой, с недоумением, подобным тому, как он смотрел на еду, замечая, как на лице собеседника появляется это выражение... выражение чего? Итераэль никогда не давал значения слову улыбка, потому что ангелы не улыбались. Однако он видел людей и понимал, что это подразумевает под собой, неосознанно, пусть и едва заметно улыбаясь в ответ, - как-будто ничего естественнее в его жизни никогда не существовало. И даже пища становилась не так интересна на фоне того, что люди делают ежеминутно, просто взаимодействуя между собой. Однако Судьба нехотя вновь всматривается в содержимое своей чаши - одиноко плавающие в густом бульоне неровные шматы мяса и куски неизвестных ему овощей. Вид не вызывал желания притронуться к блюду, но и явного отторжения уже не было. 
- Многое в этом мире и за его пределами наделено своим смыслом, брат мой, если не поддаваться заблуждению в страхе нового. Я слишком долго опасался неизвестного, чтобы повторять ошибку вновь, - замечает Итераэль убежденно, продолжая с определенной долей колебания смотреть на похлебку, созданную нефалемами. Однако же мужчина наклоняет чашу и, пытаясь подражать действию людей, сначала касается еды кончиком языка, а затем набирает в рот небольшой объем солоноватой жидкости, еще слегка теплой, с привкусом трав, если бы только Судьба мог об этом иметь хоть малейшее представление. Ему хотелось ответить Тираэлю, но он не мог, понимая, что пища прольется, если он себе это позволит. Наконец, ангел взаправду был готов выплюнуть ее на землю, возразив, что она не придала ему сил подобно Кристальной Арке, однако к удивлению своему заметил, что нефалемы поглощают то, что Тираэль назвал "едой", а не избавляются от этого подобным образом. Вот только как? Процесс глотания занял намного больше времени, когда дошел до столь осознанного уровня, но, пусть и с определенной нерешительностью, Итераэль в конце концов справился с задачей.
- Выглядит столь незначительно в сравнении с Кристальной Аркой, но вызывает уважение, - восклицает он наконец утвердительно, почувствовав, что не возражает повторить процесс еще раз, наконец, попросту попивая бульон, пусть и не притрагиваясь к мясу и овощам.

Падший ангел молчит и слушает внимательно, обдумывая каждое сказанное слово, но не находя ни одного ответа кроме немой благодарности. Тираэль проделал этот путь, чтобы помочь, - ровно так, как поступал всегда, ища в мире Справедливость и сражаясь за нее. Судьба не знал наверняка, сколь справедливо было рисковать собой, спасая его, но не сомневался - это было щедро, и, как сказали бы люди, благородно. Наконец, Итераэль заметил на себе вопросительный взгляд и отнял блюдо от лица, откладывая его в сторону и вновь принимая вид отсутствующего блуждания в глубинах своей мысли. Однако миг - и он только вздыхает, прикрывая глаза и уводя взор в пламя костра, - вид пленительный и вместе с тем успокаивающий.
- Талус'ара более не существует. Он был уничтожен Империем и стал явлением прошлого до того, как я пал на земли Санктуария, - архангел нахмурился на мгновение, но затем спокойно продолжал, -  Когда слепота прошла, и я вернул себе способность действовать, мне пришло видение. Те нефалемы, что заселяют этот лагерь, должны были явить себя, и я дождался их прихода. Они были злы. Любое слово, сказанное в нужный момент, могло нарушить их планы. Я лишь подал им повод принять свою судьбу, уверив, что добыча должна достаться сильнейшему из присутствующих. Когда бой завершился победой большинства, главный нефалем, назвавший себя Робин, выразил интерес и желание выслушать меня. Я сказал ему правду - о себе и том, почему присутствую в созданном силой падения кратере. Тогда мы заключили договор. Мне не впервой замечать, что люди, как и ангелы, желают знать, что их ждет. Верят будущему. Чистый интерес - не более, но именно он многим определил судьбу всей их расы однажды. Я лишь... сказал им то, что они желали услышать, и это не станет ложью, но и не будет всей правдой. Отчасти потому, что... я не знаю, зачем принял решение  избрать столь отчаянный путь и не избежать столкновения. Это было опрометчиво, глупо и...
Как же? Как же это было?
Итераэль завершает, наконец, поражаясь сказанному в душе:
- ... мне это пришлось по душе.

Отредактировано Itherael (2018-09-21 11:48:34)

"Удовольствия?"

Итераэль повторяет сказанное братом слово не единожды в уме, чтобы только понять лучше или, быть может, представить, каково это - делать для себя, "в удовольствие" от ожиданий должного случиться, ради получения некоего ощущения удовлетворения взамен, способного вызвать - что? Архангелу не удавалось поймать основу этого чувства, хотя, как ему всегда казалось, он не был обделен умением вообразить, ведь многие варианты витков будущего были ему доступны так, будто каждый из них происходил с ним вживую. Отчего же теперь фантазии так не хватало? Блуждающий взгляд задержался на лице Тираэля, и мужчина покачал головой, неожиданно хмуря брови и обвивая тонкие предплечья пальцами, чтобы сжать их тяжелой хваткой. Падший ангел практически никогда не участвовал в жизни вне своей Библиотеки; лишь тогда, когда его присутствия ожидали остальные обитатели Небес. Он оставался не уверен в том, как проводят свое существование рядовые ангелы, - только представлял, да, наблюдал со стороны, убеждая себя, что понимает многое и обо всем. Так ли это было - Итераэль не уверен, но он держался за свое место в Совете - то, где мог сблизиться с другими представителями своей расы и почувствовать себя частью общего хода вещей. Подобное желание не было им осмыслено до сих пор, но оно существовало многие тысячелетия, пока Итераэль, как и другие ангелы, жил ради цели, - общей, но не личной. Как долго он занимался самоубеждением? Быть может, всегда. Однако Судьба знал - почему, и это не давало ему покоя.
- Приходилось ли тебе, брат мой, когда-нибудь чувствовать силу одной ошибки? Видеть, как будущее рушится из-за неверно сказанного слова? Из-за сдержанного действия? Опрометчивых суждений? - Итераэль прикрывает глаза, наконец, вздыхая и позволяя хмурости покинуть его лицо, оставив за собой только легкое напряжение, - Ты знаешь это, Тираэль. И ты поймешь меня, быть может. Я совершал множество ошибок. Великое множество. Удовольствие - это ожидание счастья. Счастья, которого я никогда не видел.

Сколько раз в первые дни своего создания он с надеждой открывал Свиток Судьбы, читал между строк, пытался надеяться и ждать, когда Небеса придут к концу Вечного противостояния, и свет дарует им свободу перестать думать о завтрашнем дне и насладиться сегодняшним, сделать хоть что-нибудь для себя. Однако Талус'ар не показывал подобного исхода, - лишь то, как многие и многие действия способны привести к дурному, ко тьме, во мрак. Война - это ошибка, но существование света и тьмы невозможно без нее по многим причинам. В первую очередь - предрассудкам. Во вторую - потому, что ошибки неизбежны, а невозможность противоположностей прощать и забывать создает конфликты, которым не станет конца. Итераэль перестал ждать. В конце концов, будущее стало для него бесконечным циклом, лишенным того, о чем теперь говорит Тираэль.
- Мы рождены, чтобы жить во благо общей цели, которая взаправду имеет так мало смысла, - продолжает Итераэль едва слышно, будто бы рассуждая с собой и все более впадая во власть нахлынувших на него эмоций, - О, знания о будущем не дают насладиться настоящим, не позволяют подумать, что бывает иное существование, ибо его нет. Всё предрешено, и Свиток показывает - как. Каждая ошибка способна обрекать сотни и тысячи на гибель, но как сказать о том правду? Как помыслить поступать ради себя, когда я представляю из себя не более вещи - лишь того, кто обладает информацией и решает, что сказать, а что сокрыть от родных братьев! Как это глупо - видеть всё от начала до... собственного конца.

Судьба ловит себя на мысли, что так быть не должно, что ему не пристало быть таким и жаловаться на собственное предназначения, на обстоятельства, существование, к которому был смирен, и которому так долго был покорен по своей воле. Это жадно и несправедливо в отношении его братьев и сестер, это неразумно и беспечно. В конце концов, Тираэлю вряд ли это хотелось услышать от архангела Судьбы. Мужчина сминает нижнюю губу и прикусывает ее, после чего спокойно говорит:
- Не прислушивайся к словам, брат мой. Я рад быть здесь и испытывать это на себе, пусть это и может показаться неясным, - Итераэль окидывает взглядом разбойников прежде, чем заметить с легкой улыбкой, не обремененной недавним всплеском огорчения и печали, следа которых более не было заметно в речи Судьбы, - Воля твоя, Тираэль. Я пойду следом, куда укажешь путь. Однако они не будут проблемой, реши мы остаться или уйти. И, пусть я не вижу наверняка, некое чувство подсказывает мне, что мы еще встретим этих нефалемов на пути.

Падший ангел ловил взгляды, полные презрения, которыми Мудрость награждал разбойников, сидящих у костров. Итераэль мог его понять - со стороны разумности и справедливости, вот только не мог заставить себя испытывать неприязнь к этим людям. Быть может, они ужасны, возможно, совершали ошибки, но даже все они вместе взятые не провинились перед светом более его самого. Разве что самим существованием их расы, однако так полагали лишь ангелы, предпочитавшие жить прошлым. Уже не Судьба. Итераэль устало отнял ладонь  от предплечья, чтобы подкинуть в огонь лежащий неподалеку хворост, когда к ним начала приближаться фигура, крайне нетвердо стоящая на ногах. В отличие от Тираэля, Судьба принял присутствие пьяного головореза радушно, с определенной долей любопытства поглядывая на сосуд с вином. Итераэль видел, что содержимое подобных сосудов здешние нефалемы потребляют в огромном количестве. Оно также придает им сил? Или же... вынуждает их пошатываться и нести полную чепуху? Если же так, в чем был смысл?
"Удовольствие" - вспомнил Итераэль уже знакомое ему слово и лукаво улыбнулся уголками рта.
- Сна? - переспросил архангел ради поддержания беседы, осторожно подсаживаясь все ближе и ближе к упавшему сосуду. Он слушал внимательно, пытался понять, о чем говорит собеседник, но рука уже обвила горлышко бутыли и потянула её ближе, поднимая неслышно над землей. Итераэль чуть поморщился, когда ему в нос ударил запах алкоголя. Как странно ... и интересно. Виноделы - так он сказал? Выходит, что это называют "вино?" В глазах архангела Судьбы блеснул ясный огонь восторженного трепета. "Так глупо... так... неопытно, будто вчера родившийся ангел!" - упрекнул себя мужчина, ощущая на языке вкус сладкий и терпкий, неожиданно обжигающий горло и покалывающий на языке. Итераэль тихо кашлянул, ощущая последствия жадного глотка, удивленно вскинул брови и тут же посмотрел на воплощение Мудрости виновато, но безо всякого сожаления.